«Lost on the way, no one to blame, no one to say
Nothing to do with the way everything`s changed…»
Mike Wyzgowski — «Nothing can be explained»
Экспедицию межзвёздного корабля «Идзанаги» к планете Глизе-832с считали новой страницей в истории освоения космоса. И это не было преувеличением, поскольку экипажу предстоял полёт до звёздной системы, находящейся в пяти парсеках от Земли. Учитывая обратный путь, им предстояло преодолеть расстояние свыше тридцати двух световых лет, что на порядок превосходило дальность всех предыдущих космических перелётов вместе взятых.
Но не столько рекордное расстояние делало уникальным этот проект, сколько его цель—изучение экзопланеты непосредственно с орбиты и поиск живых организмов на ней.
«Если первый шаг, сделанный Нилом Армстронгом по поверхности Луны, был огромным скачком для всего человечества,—говорил руководитель проекта Джошуа Симкинс, выступая на пресс-конференции, — то экспедиция к Глизе-832с, этот огромный рывок сквозь бесконечную космическую бездну, подарит человечеству крылья».
Экспедиция должна была продлиться около восьмидесяти лет. Большую часть этого времени экипажу предстояло провести в камерах «долгого сна», в состоянии, близком к анабиозу. Впрочем, испытания данных камер показали, что, с точки зрения субъективного восприятия, пребывание в них в течение нескольких месяцев ничем не отличается от обычного восьмичасового сна. Собственно, как утверждали работавшие над проектом физиологи, это и был обычный сон — камеры лишь растягивали его во времени. К сожалению, «растянуть» сон сразу на сорок лет было невозможно — максимальная пролонгация составляла один год. К счастью, бодрствовать между «спячками» необходимо было то же время, что и при обычном суточном ритме — около шестнадцати часов.
Полёт «Идзанаги» считали важным событием не только в научном мире. В условиях большой политической напряжённости, в которой ведущие державы находились уже более двух десятилетий, этот проект должен был создать определённую сферу общих интересов и дать толчок в развитии диалога между соперничающими государствами. Программа «Исследование Экзопланет и Сверхдальнего Космоса», частью которой и была экспедиция к Глизе-832с, быстро получила одобрение и финансирование. Казалось, будто гонка вооружений превратилась в гонку созидания — работа выполнялась максимально быстро и эффективно.
Спустя семь лет с начала старта программы была торжественно введена в эксплуатацию станция «Мир-2», на которой были запущены необходимые исследования. Для связи с «Идзанаги» была развёрнута параболическая антенна рекордного диаметра — триста пятьдесят метров. Но и это был не предел — планировалось увеличивать её размер по мере удаления корабля от Земли, постоянно наращивая сегменты. Станция также служила верфью, на которой производилась сборка «Идзанаги».
На постройку корабля ушло четыре года. Ещё семь месяцев потребовалось для полной проверки всех систем, как корабля, так и станции, и устранение обнаруженных неполадок. Когда тесты показали полную исправность всех узлов и агрегатов, начался обратный отсчёт. До старта оставались считанные недели.
14 декабря 2317 года, в полдень по Гринвичу, «Идзанаги» успешно произвел отстыковку от станции «Мир-2». Экспедиция к Глизе-832с началась.
Спустя шесть лет «Идзанаги» покинул Солнечную систему, преодолев расстояние в сто тридцать тысяч астрономических единиц. Сообщение об этом промелькнуло в новостях, но мало кто обратил на него внимание. Практически все люди, кроме занятых в проекте специалистов, уже успели забыть о корабле и его миссии.
***
Старшего лейтенанта Матеуша Шостака, связиста «Идзанаги», остальные члены экипажа называли «космическим почтальоном». Разумеется, приём-передача и распределение личных информационных пакетов не являлись самой значимой из его обязанностей, но именно письма, фотографии и видеозаписи с Земли помогали команде справляться с психологическими трудностями перелёта. Там, за миллионы километров, остались семьи и друзья. Дом, в котором помнят и ждут.
С каждым «днём» становилось всё сложнее воспринимать разницу в прошедшем времени. Пока экипаж спал, корабль преодолевал всё большее расстояние, а потому задержка, с которой доходили сообщения со станции «Мир-2», увеличивалась.
Писем становилось меньше. Но суть, разумеется, была не в количестве. Сложно было видеть, как дети успевают вырасти «за одну ночь». На лицах жён и мужей появляются первые морщины, а в волосах — седина. Родители умирают.
К психологу Энн МакКэллон всё чаще обращались за помощью. Жалобы преимущественно были одни и те же — ощущение оторванности от жизни, сожаление о безвозвратно ушедшем времени, одиночество. Энн выслушивала каждого, выражая внимание и сочувствие, ничем не выдавая того факта, что эти жалобы стали походить на заевшую пластинку. Да и ей самой приходилось повторять в ответ одни и те же слова о доме, где их помнят и будут ждать, сколько бы времени ни прошло. О важности их миссии. О том, что они не одни. Снова и снова.
Энн знала, что все эти люди прошли множество тестов, прежде чем их зачислили в экипаж. В том числе — психологических. То, что они оказались на борту «Идзанаги», вовсе не значило, что они не будут испытывать никаких отрицательных эмоций, что у них не будет жалоб. Оторванность от дома, фактический отказ от семьи, согласие быть выдернутым из жизни почти на век — всё это могло не вызывать никаких чувств лишь у робота или куска камня, но никак не у человека. Им предстояло столкнуться с этим, и положительный результат тестирования указывал лишь на то, что они смогут справиться. При помощи Энн. Осознание и, главное, понимание того, что именно приходится выносить этим людям, отгоняло все лишние мысли о набивших оскомину жалобах или однообразности её собственных фраз. И помогало ей самой бороться с аналогичными чувствами. Одна из удивительных и наиболее эгоистичных особенностей психики — легче сносить любые трудности благодаря одному лишь осознанию того, что плохо не только тебе.
Матеуш был одним из тех немногих, кому помощь Энн пока ещё не понадобилась. Радиосвязь увлекла его ещё в детстве. Возможность передавать сигнал на любое расстояние, видеть и слышать людей, находившихся за многие километры, очаровывала Матеуша, казалась ему своего рода волшебством. Он представлял, что все люди связаны между собой этими невидимыми и неуловимыми потоками информации, и эта связь не имеет ни границ, ни преград. Разумеется, позже он узнал об естественных ограничениях, которые природа налагает на радиосигналы, а также о способах их усиления и приглушения. Но, несмотря на все знания и физические законы, где-то глубоко внутри, Матеуш всё ещё чувствовал благоговение перед вездесущей радиосвязью. И на борту «Идзанаги» это помогало ему. Более того, также, как и Энн МакКэллон, он осознавал свою ответственность перед остальными членами экипажа, поскольку именно он должен был поддерживать эту тонкую ниточку, связывавшую их с Землёй.
***
Сообщение о начале войны нагнало корабль, когда тот находился в четырёх с половиной световых годах от Земли. Шёл двенадцатый год экспедиции. Взволнованный Матеуш трижды перечитал короткое сообщение, после чего потратил несколько минут на то, чтобы убедить себя в действительности происходящего. И тогда пришёл страх.
«На Земле началась война. Бомбёжки продолжаются до сих пор. Несколько мощных взрывов в Европе мы видели своими глазами. Пока не знаем о численности жертв и масштабах разрушений, но уверены, что они огромны. «Мир-2» — «Идзанаги». Конец сообщения».
Тело будто бы парализовало, каждый вдох приходилось насильно проталкивать в грудь. Пульс участился. Отзываясь на каждый удар сердца, в голове пульсировало лишь одно слово: война. Оно будто росло, наливалось густой, тягучей кровью, грозило взорваться как те бомбы, что падали на города на такой далёкой, но единственной родной планете.
Надо было успокоиться. Матеуш заставил себя вернуться к работе. Он принялся за сортировку остальных сообщений, коих за девять месяцев успело скопиться немало. Это помогло.
Закончив работу, он отправил полковнику Звягинцеву сообщение с просьбой срочно прибыть в рубку связи. Андрей Валерьевич, капитан «Идзанаги», прибыл через две минуты.
— Кто-нибудь ещё знает об этом? — спросил капитан, прочитав роковое послание.
— Нет.
— Хорошо. Это последнее сообщение?
— Нет. Есть ещё личная почта, но…
— Но что?
— Я решил не распределять её до тех пор, пока вы не узнаете… о случившемся.
— Да, всё верно. Что ж, придётся ввести цензуру. В связи со сложившимися обстоятельствами, я разрешаю тебе читать личные сообщения и не пересылать экипажу письма, в которых есть хотя бы намёк на войну. Нам ещё долго лететь, когда мы вернёмся, эта война уже закончится. Может быть, она уже закончилась. Обо всех сообщениях по этой теме сразу докладывай. Все ясно?
— Так точно.
— Хорошо. И, пожалуй, установи вечером камеру на один месяц. Новости до нас всё равно доходят с задержкой в несколько лет, но всё-таки…
— Я и сам собирался просить разрешения на это.
— Ну, вот и разрешаю.