— Это ты подавала мне еду в таверне.
Терна кивнула. Она шла рядом с Мастером по городку, который уже начинал медленно просыпаться. Юноша, который так хотел попасть к мужчине в ученики, увидев полыхающие огнем руки девушки, перепугался и смылся.
Мастера же впечатлил не столько сам фокус, продемонстрированный Терной, сколько его своевременность. Он прекрасно понял, что она следила за ним, чтобы поймать шанс за хвост, но решил опустить эту тему. Личность девчонки показалась ему интересной – и не каждый раз кто-то поджигает себя ради того, чтобы быть его учеником.
Наверняка у мужчины были свои соображения. Так устроена жизнь – никто не берется за дело, не имея в нем собственной выгоды.
— Откуда ты обо мне узнала? – мужчина не спешил принимать решение.
— Весь город знает, — резонно ответила девушка.
— Трудно поспорить, — согласился Мастер, действительно, девочка в таверне точно слышала о его прибытии и не раз, пока обслуживала посетителей.
— Знаешь, чему я учу?
— Мастерству боя?
— Мастерству выживания, — поправил Мастер. – Для всех оно разное. Я могу научить танцевать с шпагой, как с цветной лентой, изящно и завораживающе, а человек сам решит – будет это танец для услады глаз или во славу смерти. Могу научить порхать с тяжелой секирой, как на крыльях, или убивать с помощью иглы. Но всякое знание – во имя чего-то. Я учил генералов, храбрых воинов, ловких наемников, даже, как-то раз, учил юркого циркача. Так что расскажи мне, ради чего мне учить девчонку?
Мастер покосился на девушку, которая спокойно шла рядом. Не смотря на резкость фраз, тон мужчины был вполне добродушным, а не надменно-поучающим. Терна знала – это необходимая, официальная часть, в которой ей нужно выбрать правильный ответ. И как ни крути, здесь им был – честный.
— Вы когда-нибудь учили рабов?
— У них редко хватает золота, чтобы купить себе не только свободу, но и мои уроки, — Мастер первый раз посмотрел на Терну с интересом.
— А разве дело в золоте? Вы сами сказали, что оно вам ни к чему.
— Но что-то же ты должна мочь мне предложить?
Это был логичный вопрос. Терна кивнула, понимая, что ответить ей нечего – денег нет, стремлений принести к ногам Мастера все золото мира в будущем – тоже нет, нет планов покорять новые страны или убивать врагов тоннами, если таковые появятся. Просто размытое будущее, роль в котором для нее совершенно не определена. Единственное, о чем она догадывалась – новая кровь и связь с Темным принцем не дадут ей жизнь обычной горожанки, тихо и мирно считающей дни и сажающей розы где-нибудь на заднем дворе.
Мастеру Терна отвечала уверенно и спокойно, в то время как сама чувствовала себя на экзамене, который нельзя провалить.
— Когда детей учат разговаривать и ходить, они тоже не могут обещать что-то взамен. Они могут вырасти, и стать великими людьми, или изменить жизнь близких в лучшую сторону, а могут никогда не сделать ни одного правильного дела. Как понять, кого стоит учить жить, а кого нет?
— Хороший ответ, — мужчина улыбнулся. – Ты действительно была чьей-то рабыней?
— Возможно, это называется не совсем так, но у меня не было собственной воли, чтобы об этом подумать, с самого детства. – Терна задрала рукав блузки, где на плече даже при тусклом свете фонарей было видно старые шрамы от клейма Овода. Он отмечал им всех детей на ферме.
— Сбежала?
— Вроде того.
— У людей вроде тебя обычно только два пути. – Мастер окинул взглядом улицу, по которой они шли.
— И каких?
— Остаться рабом и умереть рабом, или…
Мужчина сделал паузу, останавливаясь напротив Терны и только посмотрев на нее еще раз при свете луны, договорил.
— Или надрать всем зад.
Терна хмыкнула. Видимо, в понимании Мастера это значит, что он берет ее в ученицы?
— Я выбрала бы второе.
— Отлично, значит тогда сейчас иди к себе, выспись если успеешь, а я пока пройдусь в одиночестве. В обед принесешь мне в комнату хлеб и блюдо, которое вы подаете сегодня, а потом, вечером, я буду ждать тебя там же, где ты сегодня подслушивала мой разговор с женой.
И на этой ноте мужчина отсалютовал Терне, развернулся, и пошел прочь.
Так с этого дня у девушки прибавилось забот. Днем она как обычно хлопотала в таверне, иногда успевая почитать что-то из книг Аргона, а по вечерам приходила к Мастеру за мост, в рощу, тренироваться.
Прежде чем допустить Терну к оружию, Мастер начал с теории – девушка слушала его рассказы о предыдущих учениках, о том, для чего какое оружие больше подходит, каким удобно драться в узких коридорах замка, а каким больше подойдет размахивать на большой свободной для маневров площади.
Скоро Терна уже знала все от техники изготовления каких-нибудь боевых секир, до мест, в которых в Маадгарде можно было найти лучших кузнецов и лучшее оружие.
Ей не терпелось попробовать что-то самой, но мастер не спешил.
Не смотря на то, что Терне многое довелось пережить, по сравнению с мужчиной она была смешным маленьким ребенком. И своей возможности посмеяться над ней Мастер не упускал.
Когда девушка спросила, какое оружие ей подойдет для начала – он на полном серьезе попросил Терну захватить с кухни огромную тяжелую сковородку. Обычно их повар намывал всю посуду вечером, после закрытия. И первыми тренировками Терны стали тренировки со сковородкой.
Если бы кто-то решил прогуляться вечером поздно по пригородным тропинкам, то наткнулся на знатное зрелище – Терна по многу времени стояла с чугунной посудиной в руках, словно ожидая, что яичница свалиться на нее с деревьев.
Она замирала, держа сковородку на двух вытянутых руках, а Мастер, засекая время, скрывался из виду. Казалось, что пока она честно стояла свое, он успевал смотаться в город, прогуляться, покурить, и черт знает что еще, но стоило Терне хоть раз, хоть на мгновение опустить руки, как мужчина появлялся из-за соседнего дерева и укоризненно качал головой.
Это было очень оригинально, хотя и не лишено смысла. Этакая очередная проверка – с одной стороны, мужчина хотел посмотреть, не разочаруется ли девчонка от такой скуки, но с другой стороны, любое оружие было пока для нее слишком тяжелым.
Пару раз Аргон из интереса подглядывал за такими занятиями. Мастер давал ей несложные упражнения и смотрел, как выносливость Терны постепенно повышается. Принц пару раз что-то пошутил про то, что с таким «оружием» она далеко не уйдет, но Терна клятвенно пообещала опробовать сковородку на нем при первой возможности, и принц отстал.
Только спустя несколько недель, вдоволь поразвлекав Терну странными задачами, Мастер сказал, что ее на следующем занятии будет ждать сюрприз.
И это действительно было так.
Мужчина заявился, подогнав к месту их тренировок большую телегу на бодрой лошаденке. Был ли это его личный транспорт, или добытый на время, Терна не уточняла. В телеге что-то лежало и громоздилось, накрытое тканым покрывалом, и только когда Мастер откинул его прочь, стало понятно, что это оружие на любой вкус и цвет.
Любое действие мужчины было в какой-то мере проверкой, и из любого движения Терны он мог сделать свои выводы. Он ожидал, что девчонка выберет что-то легкое, красивое, острое, а может быть, наоборот пугающе-опасное на первый взгляд, но Терна смотрела туда-сюда и думала.
Столько оружия, сколько сейчас перед ней было, она не видела в жизни, и некоторые вещи даже не могла назвать своими именами. Колющие, режующие, секущие, протыкающие – что-то из этого могло бы идеально лечь в ее маленькую руку. Но не ложилось.
Терна провела рукой по лезвию меча, который, как ей казалось, мог служить какому-нибудь огромному рыцарю, но только не маленькой ей. Удивленно поглазела на секиры, даже попробовала поднять одну из них. Ей конечно удалось, но она поспешила положить ее обратно, чтобы случайно не отрубить ногу себе, Мастеру или любопытной кобылке. Повертела шпаги, но те вовсе не вызывали у нее никакого чувства, что это оружие, которое может ее защитит.
Мастер не торопил ее, а наблюдал. Терна пыталась найти что-то… Сама не знала что. Что-то не сильно тяжелое, чтобы взлетать с оружием, как птица, чтобы оно загоралось в руках, как огонь, что-то не сильно изящное, чтобы рубить, так с плеча, что-то маленькое, как она сама, и в то же время твердое, не сдавающееся. Словно она когда-то видела идеальное оружие для себя, но не только не помнила, как оно выглядит, даже не могла его описать. Все остальное было не то.
В конце концов Терна грустно покачала головой и отступила.
— Здесь нет моего.
— Уже вижу, — Мастер накрыл оружие обратно тканью. – Что же, это лучше, чем если бы ты схватилась за первое попавшееся блестящее лезвие.
Он вздохнул, подумал немного, и успокоил девушку.
— Не все оружие мира в этой маленькой тележке. Отправляйся на большой рынок, сходи к кузнецу, посмотри, может быть, что-то неожиданно придет тебе в голову, а я уже придумаю, как это достать, или, может быть, даже сделать. Встретимся завтра.
Терна проводила Мастера и постукивающую по камням телегу взглядом и осталась на том же месте, где стояла. В душе у нее было странное смятение. Словно ей предстояло найти что-то, о чем она сама никогда не слышала, но что точно существует.
Аргон наблюдал за ней через свой магический шар.
Волнение девушки, немного похожее на отчаяние, прекрасно чувствовалось и им. Он смотрел, как она перебирает оружие, словно прощупывает тропинку, по которой пойдет дальше.
Но в отличие от Терны, он точно знал, какая рукоять идеально ляжет в ее ладонь.
Он бросил взгляд вбок, туда, где за стеклом стояла та самая коробочка. Он так и не пользовался чудом инженерной мысли со дня торжественного вручения. На лезвии, должно быть, еще осталась кровь Терны.
Полагают, что знаменитое высказывание Плиния Старшего гласит, что «истина в вине». На самом деле, у фразы есть продолжение «а здоровье – в воде».
Мир Серединный под властью Отца людей Сатаны.
Провинция Ренге, остров Гартин.
Год 1203 от заключения Договора, день 16.
Магистру Фабиусу ничего не снилось. Казалось, он лишь сомкнул на мгновение веки, и тут же – солнечный луч заглянул в башню и петух заорал во дворе.
Маг поднялся, разминая затёкшую левую руку, (вечно, что ли, мучиться от яда химеры!), но солнца не обнаружил.
Он подошёл к приоткрытому окну, откуда тянуло мокрым холодом, выглянул наружу. Узрел, что небо уже посерело; что ночью было тепло для поздней осени, и иней не блестит на траве у реки; что сирень он вчера просто не рассмотрел в темноте, а она буйно зеленеет на своём привычном месте у мостков. Мостки маг сделал сам, чтобы стоять по утрам и глядеть в бурную воду.
Фабиус не обрадовался ошибке с сиренью, а тяжело вздохнул, плотно прикрыл окно. И ощутил вдруг некоторое теснение в груди.
Мальчик тоже не спит, понял маг. Дамиен где-то рядом и так же беспомощно смотрит во двор. Будучи в глубине сознания демоном, он чует, что Борн – тоже проник на остров. Что этот, неведомый и непонятный теперь, родитель его – силён и могущественен…
Ум мальчика беден. Он помнит, наверное, что-то из адского мира. А, может быть, и не помнит, потому что память – суть свойство телесное, а тело у него – человеческое, чужое. И вот душа демона мечется в смятении, не узнавая настоящего и прошлого, не понимая, кто он и где, и чего ему ждать от нового и чужого мира. Мальчик растерян, напуган. Он не осознаёт себя и не знает, что будет дальше.
Всё это промелькнуло в уме мага, как бы само собой. Он с удивлением осознал, что никогда раньше не испытывал такого вот, сходного с озарением, чувства.
Фабиус с сомнением покачал головой, вернулся к креслу, допил холодный чай.
Следовало предпринять нечто. То, что не напугает мальчика, а поможет поговорить с ним и определиться, как его спасать дальше.
Вот и Борн тоже ждёт от мага решения. Он также далёк от понимания, как и юный демон…
Демон ли? Как называть: ребёнка, ставшего невесть кем?
И чем считать случившееся с детьми? Везением?
Ещё немного, и Дамиен официально вошёл бы во взрослый возраст и… скорее всего, погиб бы, допустив искажение ритуала, невозможное для посвящённого мага. Ведь он бы нарушил присягу, которую дают при посвящении – не идти против сути вещей, не разрывать их естественные связи. Именно нарушение этого принципа когда-то повергло мир людей в хаос. Именно он лежит теперь в основе законов магического сообщества: не нарушай то, что не создал!
Мало что сохранилось в летописях о катастрофе, случившейся тринадцать тысячелетий назад. Известно лишь то, что не имелось тогда у людей магов, понимавших суть мировых процессов, и люди пошли против природы, уничтожив связи между сущностными её частями. И разрушили мир.
Мог ли Дамиен выжить, нарушив присягу? Мог, но тогда мир людей получил бы искажённого мага, сумасшедшего монстра… И погрузился бы в хаос.
А что случилось бы с Аро, успей он стать настоящим инкубом?
Пожрав душу Дамиена, он, скорее всего, попал бы в ловушку на колдовском острове. Он молод и неумел. Борн поспешил бы на помощь сыну, и… Что дальше? Война между демонами и людьми?
Но Дамиен не был магом, а Аро – не был признан как демон.
«Дети… Как тяжело нам с ними, а им с нами», – подумал маг.
Нарочито топая мягкими «конными» сапогами, магистр спустился по лестнице и вышел во двор. Он так и не понял, в башне ли сын, но на всякий случай сопел и кашлял, чтобы предупредить его о своём пробуждении.
Спустившись, маг услыхал до времени отрезанные звуки окончательно пробудившегося, пока он размышлял, острова: во дворе истошно орал петух, возмущённо галдели куры.
– Ой же хорёк побёг! – донёсся из курятника детский голос.
Тут же залаяла собачонка, потом другая…
На шум выбежала упитанная кухарка, и, увидав магистра, вывалила из подола на землю духовитые кукурузные початки, парившиеся в печи всю ночь. Куры с ликованием набросились на дармовщину.
– Ну что ж ты, Малица, так расповадила кур? – весело спросил маг.
А гори всё адским огнём! Он был дома, и он был жив! А сын… Если он, Фабиус, в силах вернуть мальчика, то дойдёт и до самого Сатаны!
Кухарка всплеснула руками и бросилась в летнюю кухню, спохватилась, вернулась с полпути, начала причитать вокруг мага, едва не хлопая крыльями, что та курица:
– Да как же? Мы уж не чаяли! Откуда же? Где конь ваш?
– А вот за конём пора бы послать, – пробормотал магистр. – Буди конюхов, Малица. Пусть съездят к Косому холму за Фенриром.
– Так ведь нет выезда с острова, – испуганно пробормотала кухарка.
– Нет – значит, будет, – пожал плечами маг. – Буди слуг. И блинов бы горячих, да колбасок, что ты повесила вчера в печь, да вечерней сметаны!
И маг расплылся в улыбке.
А кухарка вскрикнула и побежала, потряхивая немалыми телесами, к чёрному входу в «гражданский» дом магистра, притулившийся слева от башни, где жили по привычке и дозволению хозяина все холостые слуги.
– Приехал! Приехал! – кричала она отрывисто и сипло, будто чайка, что долетали иногда по реке к Гартину.
Маг хмыкнул: квочка, а вот сумела же окрылиться! А потом легко и упруго пошёл к мосткам, спускающимся к реке. Ему хотелось умыться ледяной водой Неясыти. А, может, и окунуться в неё с головой с дороги! А что?
Вёрткие долгохвостки улетели уже зимовать, и только шум воды разносился по окрестностям.
Маг скинул пропотевшую одежду, с сомнением прошёлся по неструганым доскам, посмотрел в воду, серую и тусклую по осени. Положено было сделать утреннее омовение и помолиться, но ему совершенно не хотелось сегодня следовать ритуалам. Ломал ли он что-то в мире, нарушая привычный порядок вещей? Не с того ли его предки начали когда-то разрушать всё вокруг?
Он вздохнул, помолился. Спрыгнул с мостков на каменистый берег: нырять с них не стоило, дно тоже было каменистым, а река к осени обмелела.
Медленно, вздрагивая кожей, словно жеребец, пошёл маг в ледяную стынь Неясыти. Вода была чуть теплее льда, но магистру казалось, что она обжигает его.
Он знал: тело сейчас с удвоенной силой гонит застоявшуюся кровь, чтобы согреть человека. Он ускорил шаг, насколько позволяли скользкие камни, и, войдя по пояс, собрался духом, окунулся и поплыл.
А во двор уже спешили сонные, кое-как одетые слуги. Прачки, увидав, что на берегу лежит грязная хозяйская одежда, поспешили за чистой. Конюх, ругаясь, выбрался из сенника, где уснул вчера, отведав медовой браги. Он не понимал, кто вернулся и откуда, лишь давил ручищами больную голову. Два молодых младших конюха заспорили, кому идти за Фенриром. Оба боялись «непроходимого моста» с Гартина на другой берег Неясыти.
Маг выбрался, отряхиваясь, отжимая отросшую бороду, и слуги тут же поспешили к нему: прачки с рубашками, конюх – с оханьем и стонами, мажордом, всегда такой прилизанный и аккуратный – тараща глаза и клоча и без того растрёпанные баки.
Уже сбегались и слуги помельче – мальчишки на подхвате, поломойки, огородницы, скотники. Многие же и просто спали ещё, хоть тот же шорник. Беда была с этим магом и его забавами! Опять всех до света перебудил!
Фабиус вытер лицо и волосы поданным полотенцем. Сгрёб бороду в горсть, прикидывая, не обрезать ли её тут же, но передумал. Надел чистую шерстяную рубаху, пахнущую горячим утюгом, новые кожаные штаны. Строго глянул в сторону конюхов, но парнишки уже бросили спорить и вдвоём пошагали к мосту.
Магистр с интересом смотрел им в след: неужто не пройдут? Но мост покорился легко, видно, прибытие хозяина острова было универсальным ключом ко всем здешним заклятьям.
Из открытых дверей летней кухни пахнуло блинами. Маг быстро влез в сапоги и зашагал на запах, здороваясь по пути со всё прибывающими слугами и служанками, ероша все подряд детские затылки. Сорвавшийся с привязи кобелёк ужом вился у него под ногами.
Маг вошёл в летнюю кухню, где, по затянувшемуся осеннему теплу, до сих пор накрывали на стол и оглянулся.
И увидел, что слуг во дворе больше сотни, считая детей. И осознал вдруг, что такая орава – всё-таки уже небольшая деревня, а поля и выпасы – за рекой. Как они жили здесь без него, раз остров был отрезан от провинции? Не голодали ли?
Сомнения и страх впервые с момента приезда закрались в его душу.
Поленница возле дома опустела, но внутри летней кухни, простенькой, с земляным полом – жарко горел очаг.
«И дрова кончились, – подумал маг. – Нужно послать людей за дровами. Мальчик, верно, и не задумывался, что слугам каждый день нужно есть, обогревать себя».
Насколько знал Фабиус, демоны могли десятилетиями обходиться без пищи. Взрослые демоны. Что же Дамиен?..
Но запах горячих блинов сбил магистра с мыслей. Слюна так и брызнула, наполняя рот. Кухарка, зная вкусы хозяина, вынутые из печи блины промазывала маслом, складывала стопкой и снова совала на угли. В этой же сковороде и подавала. И теперь блины исходили на столе жаром, заставляя магистра терять терпение, словно он – голодный мальчишка.
Засунув в рот целый блин, маг, обжигаясь, закусил жирной сметаной с ледника. Хороша!
Всё верно: сено для скотины успели завезти ещё до его отъезда. На небольшом острове и держали-то всего два десятка голов удойной пёстрой породы. И коровёнки лопали от пуза… Значит, было на острове и молоко, а вот с хлебом…
– Много ли муки? – спросил магистр не очень разборчиво, жуя и жмурясь от удовольствия.
Блины были в меру кислые, дырчатые, воздушные. Нигде не едал он лучше.
Малица поднесла горячий медовый взвар с мелкими сушёными грушами и сделала вид, что вопроса не расслышала. Верно, она не хотела жаловаться магистру на то, что Дамиен забросил хозяйские дела.
Магистр по лицу прочёл мысли Малицы, хотел нахмуриться, но губы улыбались сами собой, и он ничего не мог с этим поделать.
Он справится, он всё приведёт в порядок. Сейчас же вызовет мажордома…
Хотя, какой со старика толк, если обязанности казначея, экономки и даже начальника охраны маг исполнял сам? Так повелось с того самого дня, как он заложил здесь, на острове, башню и взял с собой только наёмных рабочих, что возили камни да месили глину. Так и не сподобился, не завёл старосту… Сам и виноват!
Поев как следует, Фабиус вышел во двор, постоял, пристально разглядывая узкие окна на верхнем этаже башни… И отправился разгребать накопившиеся дела, выяснять, что на острове не готово к зиме, сколько нужно подвести хлеба, дров…
Саймона, объявившегося в дверях сторожевой будки, где хранились записи о грузах, поступающих на остров, маг даже не узнал в первый миг. Насупился было, но потом сообразил и выдал приветливую улыбку.
– Доброго начала дня, магистр, – церемонно поклонился лекарь. – Коня привёл я в целости. А вот Хела не смог убедить ступить на землю, где чует он себе подобного. Но попросил он о возможности поговорить с вами, магистр. Наедине.
Фабиус хотел отмахнуться, но ощутил в голосе Саймона неподдельную тревогу. Вот же беда с этим Хелом: и людям он чужой, и демонам, но заботы требует, как и всякая живая тварь.
Маг с сожалением поднялся с деревянной скамьи, закрыл на время тяжёлую амбарную книгу, понимая, что обязан, прежде всего, позаботиться о тех, кто оказался вырван из привычной жизни его милостью.
– Ждёт вас Хел на том берегу. У большого камня, что по левую руку лежит от дороги, – подсказал Саймон.
Фабиус кивнул, отправил лекаря отъедаться на кухню, а сам пошёл к конюшне, проведать Фенрира.
Найдя его в превосходном здравии, седлать велел всё-таки весёлого рыжего мерина с белой проточиной на морде. Фенриру тоже досталось вчера, пусть хоть он порадуется покою и отдыху.
Въехав на мост через Неясыть, Фабиус остановился, вглядываясь вдаль: ему показалось, что по дороге на Лимс движется что-то большое.
Беспокойство опять пробудилось в нём, но тут же угасло. Маг вспомнил, что сам отрядил часть беженцев в Ренге. Верно, они немного сбились с пути.
Он проехал по мосту, отметил на нём обширную подпалину (это что тут было, а?) свернул с дороги влево, в низину, на тропу, которой ходили на покос. Там виднелся здоровенный камень, за которым должен был ждать его Хел.
Мерин чудил и взыгрывал, видно, его давно не проминали как следует. Магистр пустил коня в галоп, и тот пошёл резво, с охотой. Ветер засвистел в ушах, и всадник с конём в запале проскочили мимо желанного камня. Вернулись, объехали кругом. Хела нигде не было.
Магистр спешился, чтобы обождать, и демонёнок возник в двух шагах от него, словно в этом месте была дыра в иной мир.
Фабиус вздрогнул: он не успел ничего ощутить. Мерин же попятился, рванул повод. Хел прошептал что-то себе под нос, успокаивая коня, и магистр опять ощутил тепло, исходившее от демонёнка. Вспомнил, как Саймон пристраивался спать рядом с ним. Хел был необычайно тёплый, но не горячий, как Борн.
Магистр подумал об инкубе, и Хел посерел лицом, вроде как оглянулся, но смотрел не по сторонам, а куда-то внутрь себя.
– Он далеко, – сказал демонёнок. – Очень. Но может вернуться прежде, чем я сосчитаю до пяти.
Хел поёжился, словно от холода:
– Вы зря пустили его на остров, магистр. Он обманул вас. Не Дамиен установил над Гартином защиту. Это старые корни заклятий поднялись, когда на острове приключилась беда. Ваши корни.
– Но Борн не в состоянии меня обмануть, – удивился маг.
– Он хитрее, чем вы думаете. Обмануть не может – но и не говорит всей правды. А вы составляете из фрагментов то, что кажется вам понятным.
– Борн сказал мне, что Дамиен не желал никого пускать, – пробормотал маг.
– Наверное, это правда, – пожал плечами Хел. – Но ведь это не означает, что он же и поставил на острове магические преграды?
– Значит, Борну мешали лишь мои заклятья? А отголоски старых я не узнал за давностью, но они тоже мои? Он не мог справиться с ними?
– И вы сами впустили его в свой дом. Он – глубинный демон, его сила – неизмерима. Я боюсь… – Хел опустил глаза.
– Потому ты и не пошёл на остров?
– Борн знает, что я понимаю его помыслы. Мне несдобровать там.
– Но куда ты пойдёшь? – маг задумался. – Я не могу тебя бросить, ты помогал мне в пути, и даже жизнь моя была в твоих руках. Но и другого дома у меня нет. Разве что…
Маг поскрёб бороду:
– Запоминай. Пойдёшь по этой дороге в Лимс, – он показал рукой влево, туда где… – (Что же там темнеет, вдали?) – Найдёшь лавку книжника Акрохема, он часто привозит для меня редкие колдовские книги. Скажешь, что Фабиус Ренгский просит приютить тебя и дать работу при лавке. Я знаю, демоны любознательны, а в доме старика много редкостей. Он одинок, но добр и заботлив. Если останусь жив – я найду тебя. А чтобы Акрохем не заподозрил подвоха… Вот…
Маг отцепил от пояса амулет – крошечную книгу в золотом окладе – и протянул её Хелу.
– Эту книгу он сам подарил мне когда-то. Прочесть я её не сумел, но наложил на неё хорошие охранные заклятья. Она будет оберегом тебе и пропуском. Акрохем узнает тебя по ней. Он даст тебе пищу для тела, ума и кров.
Фабиус вгляделся в тонкие черты лица демонёнка.
– Или тебе нужно в нашем мире что-то ещё? Сколько тебе лет? Как ты выжил здесь?
Хел опустил глаза, вспоминая.
И маг увидел вместе с ним. Увидел патлатую, морщинистую, чёрную от солнца, скорченную болезнями женщину, что носила с собой по ярмаркам и базарам маленького уродца. Она просила милостыню под него и свои болезни. Но и заботилась, почитая живым то странное «нечто», что шевелилась в рваных пелёнках.
– Мы растём медленно, – прошептал демонёнок. – Амана носила меня на руках тридцать лет, пока я не научился хоть как-то принимать похожий на ребёнка облик. Она давала мне пищу и тепло. Она научила меня щадить тех, кого любишь. Я очень плакал, когда она умерла.
Хел отвернулся к реке, сделал несколько шагов к берегу и замер там.
«Тебя показывали на базарах, как неведомую зверушку, но научили любви, – подумал магистр. – Я же растил сына, давая ему всё, что умел. Чему научил его я?»
– Щадить тех, кого любишь… – только это и повторил он глухо.
Щадить…
Магистр знал: к тем, кого любим – мы особенно жестоки.
Он обернулся, словно кто-то дотронулся до его плеча, и увидел, что тёмное пятно на лимском тракте приблизилось, и уже различимы люди, что движутся по нему.
– Что там? – спросил он вслух, не ожидая, что Хел откликнется.
Но тот повернулся, сморгнул розоватые слёзы и уставился вдаль.
– Группа людей. Четыре по сто и ещё восемь. Они ищут тебя. Идут, движимые одной целью – найти своего бога. Они думают, что демон, которого видели в Ангистерне на Ярмарочной площади – их бог.
– Крещёные? – удивился Фабиус.
– Наверное, – согласился Хел. – Я вижу, что лица многих перечёркнуты ножом палача или руками единоверцев.
– Как они нашли нас?
– Они идут медленно, расспрашивая о вас. Они думают, что это вы, магистр Фабиус, украли у них бога.
– Вот напасть, – нахмурился маг. – Я не могу сейчас закрыть дорогу на остров. Острову нужны мука, дрова, мёд!
– Можно напустить морок, – предложил Хел. – Создать рядом ещё один остров на реке, призрачный. Крещёные будут искать путь к нему и на время оставят вас в покое.
Магистр задумчиво смотрел на тёмное пятно на дороге.
– Как сказал бы Борн – это будет обман… А я больше не хочу обмана.
– Тогда убей их? – предложил демонёнок с тем же выражением светлого улыбчивого лица.
Магистр смотрел, как чужой свет исходит из красноватых глаз, и прозревал. Он решил почему-то, что демоны подобны людям, обмяк и потерял бдительность.
Хел был порождением Ада, а Борн и вовсе – коварным глубинным демоном. С чего это человек решил, что их жалость и любовь подобны жалости и любви человеческой? С чего понадеялся, что инкуб по любой своей прихоти не зальёт остров Гартин кровью?
Да где он, в конце концов?!
А Хел? Что, если он первым делом пожрёт душу доверившегося ему книжника Акрохема? Ведь так ему проще всего будет обустроиться в людском мире?
Магистр Фабиус дотронулся до магистерского камня на груди. Хел глянул коротко, и тут же опустил глаза, но маг отдёрнул руку, словно камень ожёг его.
Демонёнок знал! Знал, что предупредив магистра, он рискует и своей светлой головой. Что маг первым делом подумает о возможном предательстве самой демонической сути, и карающая длань его опустится тут же.
Фабиус сжал кулаки. Решения не было. Не было подходящей всем правды, которая была бы жизнью, а не смертью!
– Иди же быстрее! – сказал он, ощущая, как гнев на само бытие застилает разум. – Осенний день короток, а переместиться в незнакомое место ты не сможешь! Иди!
Маг уставился в небо, но легче ему не стало. Хоть бы какая-то птица, что ли… Но нет, там было пусто – ни облачка.
Он сосчитал до десятка, медленно опустил голову: Хел всё ещё стоял, замерев, словно ждал чего-то.
– Иди! – крикнул магистр.
Он взлетел в седло и, не прощаясь, поскакал к мосту. И на середине его понял, что бросил сына на острове одного! На милость и неведомую волю Борна!
***
Борн в этот миг был выше, чем само солнце.
Он не сумел провести ночь в библиотеках людского мира. Покой стал вдруг вреден инкубу: он слишком волновал его.
Совсем недавно Борн не находил себе места, дожидаясь пока маг вернётся из Ангистерна. Оказалось, эти мучения были благом по сравнению с чувством полной безнадёжности, что охватило его теперь.
Пока демон сторожил подступы к острову, ругал последними словами мага, что не торопился домой, читал… Он гнал от себя дурные мысли.
Но вот заклятия и барьеры, охранявшие остров, сняты. Казалось бы – хватай то, что осталось от Аро, и беги.
Но куда?
Борн публично объявил себя изгоем на людской площади. Ад больше не примет его, и неизвестно, примет ли сын.
Впрочем, мальчик и так не сможет жить в Аду… Или всё-таки остаётся какой-то, пока неведомый, шанс?
Остаётся? Да он же лжёт себе!
Оказывается, себе солгать легче, чем прочим…
Расставшись с Фабиусом, Борн долго размышлял, зависнув в небе над островом, и воздушные токи медленно поднимали его вверх. Ему казалось, что это чувство отверженности несёт его прочь от Ада. Но выходило, – что и от земли.
Он поднялся над провинцией Ренге, потом – над облаками, над плоским миром людей, таким, каким он был нарисован на картах Магистериума.
Инкуб прекрасно видел с высоты, что Серединный Мир – гораздо больше магистерских картинок, но не это занимало его сейчас.
Он смотрел, как дышит вода, как лежит земля, как тучи цепляются за вершины гор. Мир был прекрасен в своей полусонной подоблачной прелести.
Сейчас Борн был мучим самим собой, как бывает мучим любой отверженный. Он проклял свой Ад, объявил себя изгоем его. Ему было больно, как не было больно даже тогда, когда он ощутил, что потерял Аро.
Та боль – всего лишь обожгла, оглушила, разъяла внутреннее и внешнее. Он глох от неё и перестал ощущать всё, но и боль – тоже. Сейчас же естество его, до последней, самой маленькой клетки, ныло и пело внутри. Плакало и смеялось. И не было ничего звонче того смеха и горче тех слёз.
Борн поднимался, пока холод не сковал его совершенно, и воздух не потемнел вокруг. Земля же сделалась совсем маленькой, и где-то там, внутри неё, едва угадывался Ад.
Демон вдохнул и ощутил, как пустота наполнила его до самых краёв.
Готов ли он стать сосудом для пустоты? Или его всё-таки тянет вниз?
Но что ждёт внизу? Путь в Ад заказан ему. Он один среди этих сумасшедших людей, диких, странных…
Ждёт ли его хоть кто-то?
Сын ли ему тот, кто спрятался в башне и не желает видеть ни отца-человека, ни отца-демона?
Не лучше ли вечный полёт? Он – демон, а демоны бессмертны. Он обледенеет, заснёт и будет странствовать вечно. И кто знает, возможно, ветер когда-нибудь донесёт его до другого мира, где он обретёт покой? А если нет…
«Нет! Не-е-т!» – отдалось в пространстве.
Демоны созданы для познания глубин Ада, но инкубам дана ещё и способность любить. А там, в холоде, есть ли место любви? Её лёгкому щекотному дыханию? Её красоте в уродстве? Её боли в радости?
Страх сковал члены Борна сильнее холода. Страсти с удвоенной силой заполыхали в нём. Он выдохнул пустоту и устремился вниз. К жизни. К глупости. К ошибкам. Но и к теплу.
Четырьмя неделями раньше.
— Так всё-таки, зачем мы тут? — спросил Тодд, когда они купили себе билеты. В голосе звучало недовольство, но покосившись на друга, Дирк увидел на его лице только недоумение. Надо же, Дирк думал, что это очевидно.
— Из-за дельфинов, Тодд, — пояснил он, пока они пробирались через небольшую сутолоку. Тут всегда была пробка. Следовало идти по установленному маршруту. Какая вообще разница, кого посетители увидят первым: пеликана или осьминога? Дирку всё равно был не нужен ни тот, ни другой.
Шагнув назад в толпу, Тодд с вызовом посмотрел на Дирка. Дирк тут же понял, что значит этот взгляд: «Я не иду за тобой, потому что ты не объясняешь, какой в этом смысл, так что притормози и начни сначала». У Тодда было столько всяких взглядов! Дирк понемногу запоминал их все.
— Для нас важны дельфины, — сказал Дирк в попытке прояснить ситуацию. Тодд прищурился. Теперь его взгляд означал: «Вообще-то понятнее не стало».
Ну во всяком случае, это Дирк решил, что Тодд имеет в виду «Вообще-то понятнее не стало». Хотя это мог быть ещё и взгляд, говорящий «Что я вообще с тобой делаю». Внутри затемнённого помещения, которое освещали только слабые огни из аквариумов, было трудно сказать наверняка. Интересно, это чтобы угодить рыбам? Им не нравится яркий свет? Может, он для них как первый солнечный день после дождливого месяца, и все они чихают, и моргают, и плавают, опустив взгляд ко дну?
— Тебя опять куда-то унесло, да? — спросил Тодд, и Дирк очнулся от размышлений, возвращаясь в реальность.
— Нет, я тут, — ответил Дирк, ничуть не расстроившись. Судя по тому, как Тодд фыркнул, он не поверил. Дирк предпочёл не обращать на это внимание и направился в обход обнимающейся парочки, прилипшей к монитору у аквариума с лососем.
Вообще теперь, когда толпа несколько рассеялась, вокруг было много парочек. Многие держались за руки. Многие прогуливались плечом к плечу. Дирк покосился на то, как плечо Тодда касается его собственного, и ему стало интересно — так делают только те, у кого отношения? Рыба романтичной совсем не выглядела, но кто знает? Может, стоило спросить у Тодда, но такой вопрос немедленно повлёк бы за собой очень неловкий разговор, которого Дирк точно не хотел.
— Я пытался понять, как дельфины связаны с тем, что ты притащил меня в аквариум, — сказал Тодд, отвлекая Дирка от размышлений. — И не смог.
Дирк скорчил рожу. Он был уверен, что корчит рожу, но это никак не помогло сгладить излом бровей Тодда.
— Но дельфинов же здесь держат, разве нет? — спросил он. Уж это-то он помнил. Где ещё они бы смогли найти дельфина?
В этот раз он не смог определить, что означает брошенный на него взгляд Тодда, и даже предполагать боялся.
— Это же не дельфинарий, — сказал Тодд. — Нельзя держать дельфина в аквариуме.
Внезапно он замолчал, будто озарённый идеей. Дирк продолжал идти и опережал Тодда уже на половину длины аквариума, когда понял, что тот не следует за ним. Обернувшись, он увидел Тодда на фоне прозрачной колонны, внутри которой плавали десятки медуз. В голубой подсветке они мерцали ярким розовым светом.
— А почему нет? — спросил Дирк. Вроде бы это место идеально подходило для дельфинов. Разве не для этого были придуманы аквариумы?
Тодда эта мысль явно не вдохновляла.
— Ну для начала, дельфины это разумные млекопитающие, которые живут сложными социальными группами и могут перемещаться на сотни километров за день. В аквариуме для них не создать такие условия, — объяснил он, и Дирк просто потерял дар речи.
— Да ты владеешь тайными научными знаниями! — воскликнул он, и это было единственное, что он смог сказать.
Если и можно было узнать Тодда полностью, то Дирку до этого пока что было далеко. Ещё ни дня не было, чтобы Тодд чем-то его не удивил. И Дирк никак не мог понять, чем же заслужил такое везение. Вселенная вовсе не была дружелюбной по отношению к нему. Скорее, она его ненавидела. И это значило, что присутствие Тодда в его жизни не то является какой-то аномалией, не то самым искренним извинением от вселенной за все причинённые Дирку неудобства.
— Да ладно, я просто люблю документальные фильмы про природу, — сказал Тодд, отвернувшись. Дирк запомнил это на будущее.
— Но раз дельфинов здесь нет, где же они тогда? — спросил он. Тодд вскинул голову, и выражение его лица стало скептическим.
— Ну… в океане?
Из всех возможных ответов этот был самым обоснованным, но Дирк никак не мог отделаться от интуитивного ощущения, что есть что-то важное в этом Сиэттлском Аквариуме. Если дельфинов в нём не было, то какая же связь между пачкой карт Зенера с дельфинами на них и огромным помещением, полным аквариумов с рыбами?
— Всё равно давай тут осмотримся, — сказал Дирк, в ответ на что Тодд лишь повёл глазами. К счастью, это не выглядело сердито, а значит, и причины огорчаться не было, так что Дирк похлопал Тодда по плечу и вместе с ним развернулся в противоположную сторону.
На этот раз он внимательно смотрел вокруг, теперь уже концентрируясь не только на изначальной загадке с дельфинами. Он присмотрелся к аквариумам и многочисленным разноцветным рыбкам в них, к неспешным передвижениям посетителей, к мягкому голубому освещению из аквариумов, к тому, как свет рассеивался в воде и заполнял танцующими бликами дальнюю стену. Всё казалось совершенно обычным, но он был уверен, что упускает что-то.
— Что же я упускаю? — вслух спросил он.
Тодд прикоснулся к его плечу.
— Что бы это ни было, остался всего час до того, как сюда начнут приходить целые семьи с шумными детьми, так что…
Дирк с удивлением повернулся к нему.
— Подожди-ка, это странно. Почему именно час?
Тодд направил в Дирка очередной из своих взглядов — в этот день их было как-то особенно много. И уж теперь это точно был взгляд «Что я тут вообще с тобой делаю». Он кивнул на помещение вокруг.
— Если ты не заметил, сейчас сеанс для свиданий. Без детей. Приглушённый свет…
Он пристально уставился на Дирка, будто бы Дирк был загадкой, которую ему нужно разгадать. Обычно Дирк был не в восторге от людей, пытавшихся разгадать его, но ведь это же был Тодд, так что…
— Я… нет, не заметил, — признался он. — Хотя это и правда многое объясняет.
Краткий невозможный миг Дирк был готов поклясться, что Тодд разочарован. Но секунду спустя он снова выглядел не то усталым, не то недовольным. Наверное, дело в освещении, предположил Дирк.
— Так вот, как я сказал, у нас есть час, так что давай найдём то, что ты хочешь найти, и пойдём себе, — предложил Тодд, направляясь вместе с Дирком к аквариуму с осьминогом. Дирк поспешил за ним, всё так же не понимая, что же он упускает из виду.
И имеет ли это вообще хоть какое-то отношение к их делу.
~*~
В настоящем.
— Это было вовсе не свидание, — сказал Тодд более эмоционально, чем собирался. Он босиком пришлёпал на кухню взять из холодильника ещё пива. Его голос эхом отдался в телефонной трубке. Аманда, скорее всего, уже была в постели.
— Ты с ним вместе обедал! — сказала Аманда со значением. С банкой пива в руке Тодд вернулся в гостиную и устроился на диване. Больше он не собирался подниматься — разве что для того, чтобы лечь в постель.
— Это был просто обед. Мы столкнулись в дверях магазина. И вообще, это меньшее, что я мог сделать после того, как чуть не сломал ему руку.
Он сам не мог разобраться, кого именно он пытается убедить: себя или Аманду. И он не собирался отрицать полностью, что возможно, ему понравился Дирк. Может, даже больше, чем он хотел признавать. И уж точно больше, чем он мог сказать Аманде. Она бы тогда точно от него не отстала.
— Хорошо, ты можешь ответить мне на один вопрос? — сказала Аманда. Тодд съёжился. — Ты сказал, что столкнулся с ним у магазина.
— И что?
— Ну так после вашего совместного обеда он пришёл с тобой в магазин? Купил что-нибудь?
Тодд моментально понял, к чему клонит Аманда. В то же время он понимал, что это не означало то, что она подумала. Дирк просто был… эксцентричным. Или забывчивым. Или у него были другие планы. То, что он проводил Тодда обратно до магазина и после этого распрощался, не заходя внутрь, не значит, что он приходил лишь повидаться с Тоддом.
— Думаю, ты придаёшь этому слишком большое значение. Поверь, этот британец не по моей части, — сказал Тодд.
Почему не по его части? Дирк был… безупречным. Цельным. У него были деньги, клёвая работа и, судя по его недавним покупкам, сногсшибательная коллекция пластинок. Мужчины вроде него не интересуются неудачниками, которые толком не работают, не имеют друзей и продолжают одеваться по секонд-хэндам. Чёрт, да одна куртка Дирка небось стоит как вся одежда Тодда, вместе взятая.
К тому же, Дирк так понравился Тодду лишь потому, что он был первым, кто заметил его за такой долгий период, что Тодд даже не мог припомнить, когда он начался. Первым, кто видел в нём что-то ещё кроме полупрозрачной помехи, занимающей место на тротуаре. Это никак не было связано с теплотой его улыбки. Или с тем, как загорались его глаза при виде Тодда. Или с тем, как он жестикулировал во время разговора, так что всё, о чём он рассказывал, становилось интереснейшей историей из всех, слышанных Тоддом, даже если и было явной выдумкой.
Боже, как же Тодд жалок.
— Давай так, — Аманда была, как всегда, настойчива. — Когда он явится в следующий раз, не пытайся ему ничего продать. Если в итоге он что-нибудь купит, я больше никогда об этом не упомяну. А если нет, ты предложишь ему сходить куда-нибудь вместе по-нормальному.
— Аманда…
— Я серьёзно. Тебе в кои-то веки кто-то понравился, и ты просто собираешься так всё и оставить?
— Не понравился он мне, — попытался отрицать Тодд, но Аманда пресекла эту попытку.
— Не пори чушь. Ты дважды сказал, что он очаровательный.
— Может, мы просто…
— Ещё немного, и я поеду туда сама, Тодд.
Он отлично представлял, какое у неё сейчас лицо — отвергающее любые аргументы. Тодд покачал головой. И тут осознал, что именно она только что сказала. Он подался вперёд, забыв про пиво в руке.
— То есть ты обдумала моё предложение?
Он не хотел спрашивать её, но с другой квартирой у него ничего не вышло — с той, против которой была Аманда. Если он не найдёт выход в ближайшее время, придётся ему переселяться в его разбитую поломанную машину.
— Слушай, у тебя ещё есть время подумать. Но если ты захочешь приехать погостить, может, просто на выходные, ты сможешь прикинуть, подходит ли тебе это. Попробовать.
Они могли бы прогуляться вместе, он показал бы ей город. Убедить её переехать было в его интересах. Здесь она была бы под его присмотром. Здесь у них хватало бы денег на консультации специалистов. Здесь он бы не волновался, что придётся освободить квартиру. Здесь он смог бы загладить свою вину за всё, что натворил, вплоть до той аварии. Здесь он смог бы заслужить прощение.
— При одном условии, — объявила Аманда, и Тодд был настолько удивлён её согласием, что даже не ответил. Она кашлянула. — Я приеду в субботу вечером, и ты познакомишь меня с Дирком. Хочу посмотреть на мужчину, который тебя во всех смыслах покорил. Но наш уговор остаётся в силе. Если он ничего не купит, ты позовёшь его на свидание.
Он мог бы и догадаться, что это будет нелегко. Но всё равно лучше, чем он ожидал. Он был вполне готов получить от Дирка отказ ради того, чтобы Аманда согласилась приехать.
— Отлично, — подтвердил он. — В субботу. Но мы куда-нибудь пойдём, и если я позову его с нами, будет считаться, что я пригласил его на свидание.
Это была лазейка, но по мнению Тодда, Аманда вполне могла принять её. Он представил, как она торжествующе улыбается.
— Годится, — ответила она.
Тодд сам ещё до конца не понимал, во что ввязывается, но Аманда собиралась приехать, а такого ещё ни разу не было, так что он старался не думать об этом слишком много. К тому же, если он всё сделает правильно, могут решиться обе его проблемы. И даже если всё полетит к чертям, по крайней мере, у него будет определённость. К своим тридцати трём он уже слегка устал бесцельно болтаться туда-сюда.
~*~
— Лучше всего это делать вот как, — сказала Фара таким тоном, будто сожалела, что присоединилась к Дирку. — Стирать отдельно светлое от тёмного. Тогда вещи не будут линять и твои белые рубашки не покрасятся в розовый.
Это был мудрый совет. Дома у Дирка уже был полный шкаф ни на что не годных розовых рубашек. Лучше бы он пораньше застрял с Фарой в другой временной линии.
— Лишь бы ты не сердилась, — ответил Дирк, запихивая свои красные джинсы вместе с другими вещами похожих цветов. Фара переложила джинсы в третий барабан, менее загруженный. Дирк прищурился. Тут наверняка была какая-то закономерность, которую он не замечал. Впрочем, нюансы сортировки вещей для стирки не слишком долго занимали его внимание. У вселенной всё ещё были для него куда более важные задачи.
— Как я уже говорил, эти дела определённо связаны, — сказал Дирк в продолжение их прошлого разговора. Карты Зенера с дельфинами. Загадочные контейнеры. Липкие взрывы. Альтернативные временные линии. Наверняка связаны. Дирк был уверен, что если они смогут собрать цельную картину, то получится всё исправить.
— Не то чтобы я не согласна, — ответила Фара, наполняя стиральную машину самыми светлыми вещами. — Но это у тебя предчувствие, или?..
В её голосе явно была надежда, и Дирк был тронут этим. Было страшно жаль её разочаровывать.
— Нет, это не предчувствие, — сказал Дирк. Предчувствий у него не было уже довольно давно. — Но за обедом я поговорил с Тоддом, и…
— Стой, что?
Фара вытаращилась на Дирка, позабыв о мерном стаканчике со стиральным порошком в руках. Дирк нахмурился, поняв, насколько она встревожена.
— Мы с Тоддом обедали, и, когда разговаривали, я понял, что для раскрытия нынешнего дела нам нужно вернуться и раскрыть первоначальное дело.
Выражение лица Фары не изменилось.
— Те карточки с дельфинами, — пояснил Дирк, удивляясь тому, что об этом приходится напоминать.
Фара тряхнула головой.
— А можно снова вернуться к вашему с Тоддом обеду? Когда это было?
— Да сегодня днём, — ответил Дирк. Губы Фары вытянулись в тонкую линию. Дирк знал этот взгляд. Это был нехороший взгляд. Вообще-то это был такой взгляд, будто она очень недовольна и сейчас начнёт его отчитывать.
— Л-ладно. Могу ли я узнать, почему ты обедал с Тоддом?
Дирк никогда не умел вести беседы. Нет, тут речь не про разговоры — искусством поболтать он владел сполна. Но беседы редко развивались в тех направлениях, которые бы имели смысл для Дирка. Он не понимал, с чего это Фару так задел этот их с Тоддом обед, тем более что у него появились первые догадки по их делу.
— Он меня… пригласил? — ответил Дирк, не совсем уверенный в том, что Фара хотела услышать именно это. Глаза Фары неестественно расширились. Дирк отступил назад.
— Он пригласил тебя?
Дирк сощурился.
— Да. А это… так плохо?
Было ли это плохо? Фару это бы вряд ли убедило, но Дирк постоянно обедал с Тоддом — во всяком случае, в их временной линии. Вообще-то он почти всё делал вместе с Тоддом — разве что ночевал в своей квартире, а в остальном они практически жили вместе. Почему здесь должно быть иначе? Просто потому, что здесь они толком не знакомы? Потому что Дирк просто прекрасный незнакомец, который…
— Дирк, — сказала Фара самым серьёзным тоном. Дирк сосредоточенно ждал, что же она скажет. — Я знаю, что это не моё дело, но пока мы не разберёмся, мне кажется, лучше будет тебе воздержаться от отношений с Тоддом.
Ему понадобилось несколько секунд, чтобы осознать сказанное. Дирк мысленно повторил её слова. Было ясно, что Фара не хочет, чтобы Дирк слишком уж откровенничал с Тоддом, но он подозревал, что сейчас она имеет в виду совершенно другое.
— Я… это же не… Я бы не…
Он бы не завязал отношения с Тоддом? Дирк попытался представить. В их временной линии, возможно, нет. Но ведь в их временной линии Тодд и на треть не проявлял к Дирку столько интереса, сколько здесь! То есть вряд ли Дирк Тодду прямо нравится. Уж точно не в том смысле, в котором думает Фара. Но нынешний Тодд явно был другим, и это было понятно и заметно. Немного более открытый. Немного более дружелюбный. Но всего этого было недостаточно для того, чтобы считать их совместный обед свиданием.
— Мне кажется, это не то, что ты думаешь, — сказал Дирк более настойчиво, чем сперва собирался. Фара снова сжала губы в тонкую линию. — Я считаю, — продолжил Дирк, — что тот, кто послал нам те карточки, хотел, чтобы мы нашли тот контейнер, и что бы там ни находилось, оно является ключевым в разгадке нашего дела.
— И как же нам это сделать? — спросила Фара, вроде бы позабыв о Тодде. На Дирка накатила неожиданная волна облегчения.
— Мы начнём всё сначала, — заявил он.
Было не похоже, что Фару это убедило, но с другой стороны, возражать она, вроде бы, не собиралась. Дирк счёл, что это согласие. Он улыбнулся. Всё должно получиться. Всё, что им нужно было сделать, это перезапустить первоначальное дело, желательно, с чистого листа.
Впрочем, сначала нужно было покончить со стиркой.
~*~
Тодду были нужны новые струны.
Вообще-то ему была нужна и новая гитара — та, которую он сейчас держал в руках, видала и лучшие дни. Он купил её с рук ещё во времена колледжа, и тогда это был лучший выбор, который он мог себе позволить. Не будет преувеличением сказать, что для её покупки он экономил буквально на всём.
Стив Восс, барабанщик «Мексиканских похорон», как-то раз сказал, что эта гитара выглядит так, будто мама Тодда откопала её на блошином рынке. За эти слова Тодд ему врезал. Не очень сильно, но с тех пор между ними словно кошка пробежала. Иногда Тодду казалось, что Стив отчасти был причиной продажи Тоддом всех инструментов группы, начиная с барабанной установки Стива. Хотя причина могла быть и в Саре, которая переспала со всеми участниками группы и смеялась, что Тодд был хуже всех. По прошествии стольких лет ему казалось странным, что группа вообще протянула какой-то обозримый промежуток времени. Наверное, с самого начала идея была дурацкая. Можно было это понять и без той передозировки наркотиками.
И вот он всё так же носится с этой гитарой, держит её в защитном чехле, ставит каждый вечер на подставку, будто она какая-то необыкновенная, будто Тодд вот-вот возьмёт её и отправится с ней по пути, о котором мечтал. Только мечта его погибла десять лет назад.
Нет, он и в самом деле жалок. Как Аманда может думать, будто у него есть хоть какой-то шанс с этим Дирком…
А ведь она почти убедила его, вдруг понял он. Почти убедила в том, что между ним и Дирком есть что-то большее, чем простое знакомство. Но то, что при виде Дирка он чувствует, будто нашёл кого-то давно потерянного — кого-то, о ком Тодд и сам не знал — не значит ничего особенного. И уж точно не значит, что чувство взаимно.
Он хотел было перезвонить Аманде, отказаться от данного ей обещания. Но если бы он это сделал, то и она отказалась бы от своего, а он ничего так не хотел, как её переезда к нему. Он должен попытаться ради неё, даже понимая, как это может закончиться. Возможно, в какой-то другой вселенной Дирк согласился бы. Возможно, в какой-то другой вселенной он привёл бы Дирка к себе, встал перед ним на цыпочки и….
Только вот Тодд очень сомневался, что существует такая вселенная, в которой Дирк ответил бы ему взаимностью. Было трудно представить, что какому-то другому Тодду могло бы так повезти. Аманда заблуждалась, и если Тодду придётся перенести позор, чтобы доказать это, то так тому и быть — хотя бы Аманда у него останется. И то, лишь если она простит его за все дерьмовые поступки.
Но всё равно, самое важное — чтобы она приехала. Тогда он сможет начать всё исправлять.
* * *
Брифинг в плену. Есть в этом какая-то романтика космических приключений.
— Ситуация такова, — сидя на полу, рассуждала Кристина, — пиратки заселили пассажирские каюты. Ящик с посылочкой стоит в кают компании. Возле него постоянно дежурит пара мордовороток. Как туда пробиться, если нас постоянно держат на виду или взаперти?
Я предложил:
— Ну, конечно, можно попытаться свалить из капитанской рубки и освободить вас. Но получится ли…
На что Кристина лишь покачала головой:
— Ага, тут под дверью постоянно дежурит этот ходячий эсминец. С ней ты что планируешь сделать? Залюбить до смерти?
— Э, нет, это у вас не выйдет, — злорадно сказал Семён. — Её сердце занято Игорьком. Достала уже: «Игорь красавчик, Игорь душка». Гудит и гудит под дверью. И еду всякую таскает с камбуза. Ну дети малые!
Он ещё не успел закончить, а у меня в голове уже сложился план побега. Видимо, я просиял, как надраенный фюзеляж, потому что Кристина сказала:
— Давай, выкладывай.
— Не думал, что когда-нибудь это скажу, но — Семён, ты гений. Порядок — кто нам мешает, тот нам и поможет, — и я с энтузиазмом потер руки. — К тому же у меня приготовлен небольшой сюрприз, вам понравится.
Под дверью, и правда, не умолкая, гудел басок Барбуры:
— Малыш, а хочешь, я тебе покушать принесу? Хочешь пироженку?
— Пироженку? Ты её под дверь, что ли, просунешь? — капризно огрызнулся Игорек. — Нет уж спасибо. Я буду пирожное лопать, а остальные — мне в рот глядеть?
— Так я на всех принесу, — не сдавалась леди-танк. — Ах, черт, у меня же ключей нет!
Игорь замолчал, но после того, как Кристина пригрозила ему кулаком, продолжил:
— Добрая ты девушка, Барбура.
— Стой, как ты меня назвал, повтори ещё раз?
— Ну, Барбура…
— Да нет, не это, раньше.
— Добрая ты… э… девушка?..
За дверью воцарилось молчание, а потом послышались негромкие всхлипы.
— Что уже снова не так?
— Девушка…Меня уже пятнадцать лет так никто не называл, — отлично, процесс охмурения Барбуры шел как по маслу.
— Прости, я не хотел…
— Да нет, мне очень приятно.
Ещё одна молчаливая Крыськина угроза, и Игорёк решился:
— Странные у вас там люди, на Базилевсе. Не замечают женской красоты. А вообще, у вас же там мужчин почти нет.
— Четырнадцать, — сквозь участившиеся всхлипы уточнила Барбура.
— Тогда понятно. Я бы на их месте не прочь был за тобой приударить, Барби.
За дверью исчезли даже всхлипы. А потом раздался грозный голос расчувствовавшейся охранницы:
— Отойди в сторону.
Дверь содрогнулась от сильнейшего удара, не удержалась на петлях и рухнула.
В каюту-камеру ворвалась Барбура, вид у неё был немного помятый: свидание с сотней килограммов нержавеющей стали — вещь неприятная. Но лицо её лучилось счастьем. Раскрыв широченные объятия, она воскликнула:
— Я иду к тебе, мой птенчик!!! — и сгребла в охапку несчастного Игорька, да так, что, казалось, хрустнули кости. Или не казалось? Её жертва тут же обмякла, будто набитый ватой манекен.
Хрясь!!! Это наша валькирия, выскользнув в коридор, вернулась с огромным цветочным вазоном и обрушила его на голову Барбуре. Та повалилась на пол, как подкошенная. Хорошо хоть перед этим выпустила «птенчика» из богатырских обнимашек. Он еле дышал, однако всем видом старался показать, что в порядке. Увы, кактус героически погиб — бедный Жорик!.. — но смертью своей добыл нам свободу. Путь к ящику был открыт.
Как назло, Барбура была не вооружена. Хотя зачем ей оружие? Она сама по себе — страшная разрушительная сила, заключённая в человеческую оболочку. И если эта оболочка очнётся — нам всем не поздоровится. Поэтому мы, как ни сопротивлялся дамский угодник Игорь, раздели «спящую красавицу» и связали её же одеждой. Огромный бюстгальтер, в котором легко уместилась бы пара школьных глобусов, пригодился, как кляп. Получилось неказисто, но некоторое время эта сбруя удержит нашу бывшую охранницу.
А нам много и не требовалось, всё решится в считанные минуты. Всё или нечего. Пан или пропал. Корабль уже подлетал к Земле, поэтому времени на подвиг совсем не оставалось. Думать о том, что сделают с нами, даже если затея удастся, совсем не хотелось.
— Ф-фу ты, квадрическая сила! Я уж думал, что вы не появитесь, — раздался хриплый, прокуренный, но такой родной голос.
— Савельич, как ты тут? — я открыл саркофаг крио-камеры.
— Как вошь под ногтем! — ругнулся он. — Ты же, ирод, божился, что на полчасика! А я по твоей милости в этом пенале часа два бока отлеживал.
Это и был мой обещанный сюрприз. Тогда я ухитрился разморозить всех, но Савельича уговорил остаться в камере. Я промолчу, чего мне это стоило!
И сейчас у нас появился не только надежный союзник, но и ключ к оружейной комнате. Этот самый ключ, костеря меня на чем свет стоит, выбрался из пенала и сказал:
— Ну, пойдем, сорванцы, дам вам пукалки.
До оружейной комнаты наш отряд добрался незамеченным. Эх, не додумался я раньше развесить по стенам мечи и топоры, как в старинном замке. Сейчас бы очень пригодились.
План наш особой хитростью не отличался: врываемся в рубку и даём Кристине время поколдовать над бомбой. А там — колесо фортуны: либо ей удастся уничтожить взрыватель, либо… ох, это второе «либо» заставляло подкашиваться мои коленки, что тут говорить об Игоре с Семёном. Чтобы не подоспело вражеское подкрепление, кто-то должен был остаться охранять дверь. Вызвался Савельич.
— Я слишком стар для всего этого, — буркнул он. — Силы у меня уже не те, что раньше, но за десять минут я вам ручаюсь.
Ворвались удачно — двинули дверью молоденькую пираточку. Та шлепнулась на пятую точку. Один-ноль, барышни!
А вот дальше начались неприятности. Сектант сразу заорал как полоумный: «Простите, люди добрые!». У правоверных, видимо, так положено — сначала прощения просить, а потом стрелять. Ну, хоть шуганул противника. Пиратки мигом очутились под столами и стали огрызаться. У них на этот счет никаких ритуалов не предполагалось. Краем глаза заметил, что Кристина метнулась к ящику с посылкой. Значит, всё по плану. Нам бы выиграть время!
Нет, ну этих двоих надо было не Земле оставить! Один орёт, второй, Игорь, решил поиграть в героев. Вместо того, чтобы палить во всё, что движется, он бросился вслед за Крыськой и прикрыл её собственной впалой грудью. Дуралей, в двоих легче попасть, да и стреляют всегда по скоплению!
За дверью послышались выстрелы и мат — Савельич времени даром не терял. Надо было спешить. Рванул Семёна на себя, сбил с ног. Вовремя — ещё секунда, и он встретился бы с Протоплазмой. Правоверный, кажется, сообразил, что к чему и быстро пополз под стол неподалеку, оценив задумку пираток. А я, что делать, прикрывал его, потом кувыркнулся и пристроился рядом. Осторожно выглянул.
Пиратки спрятались. Кристина с Игорем — тоже. Сидят за ящиком и высунутся не могут. Пат? Да какой, к черту, пат, вот-вот ворвутся остальные пираты, надо что-то…
БАХ! ХР-Р-РЯСЬ!
На мгновение я оглох, поэтому дверь влетела внутрь почти беззвучно. Следом вкатился Савельич — живой! — и тут же предпочел ретироваться за диван. Мгновение ничего не происходило. Из проема раздался голос Хельги:
— Девчата, прекратите огонь! Может, вместо того, чтобы потрошить друг дружку поговорим, а, капитан?
Она вошла в комнату, подняв руки перед собой, мол, безоружная.
— А что, можно и поговорить, — согласился я. Теперь время работало на нас – Кристина тут же принялась возиться с замками ящика.
— Чего ты добиваешься, Алекс?
— А сама как думаешь? Нам очень не нравится ваша посылка, вот — решили от неё избавиться.
— Избавиться, говоришь?
— Угу, сделаем вашу бомбочку беззубой, а не получится — взорвём всё к чертовой матери.
— А, так вот оно что. Послушай, а если там не бомба?
— Если? Если бы у бабушки был миллион кредитов, то это была бы не бабушка, а миллионер! Конечно, бомба. Всё сходится: и урановые шахты, и поставки оружия, и, мягко говоря, неприязнь к матушке-Земле.
В это время за моей спиной раздался скрип — Крыська отперла ящик. Вот, момент истины. Ну?
— Что за хрень?!!
Неужели все так плохо? Но голос Кристины звучал скорее удивлённо, чем испуганно. Хельга скрипнула зубами и прорычала:
— Повежливей, пигалица! Это моя мать, а точнее всё, что от неё осталось. Закрой крышку, дура!
От неожиданности Кристина повиновалась.
— А ты, лётчик, опусти пушку. Мы вас не тронем. Зуб даю.
Её зубы мне были точно ни к чему, но я опустил. Уж больно уверенно держалась Хельга.
— Все правильно у вас вышло, да только не учёл ты, Алекс, что Земля — наша родина, а ненавидеть родину… Правительство — да, вояк трусливых… сейчас бы любому из них глаз на локоть натянула. Потому как бросили нас, отмахнулись. Неприличные мы. Неудобные. Свидетельство их бессилия и позора… Но причинять вред Земле нам незачем.
Хельга грозно оглядела нас.
— А в ящике и правда останки моей матери. Она боевым космолетчиком была, коллега твоя, значит. Часто говорила: хочу, мол, как подружка моя, сгореть при входе в атмосферу. А желание матери — закон, будь ты пират или святоша.
Я отвел взгляд. Почему-то мне было очень стыдно.
— Теперь довольны? Раз так, хватит тут балаган устраивать. Давай, пилот, тащи свой зад в рубку. Прилетели уже почти.
В этот день я в первый, и надеюсь, в последний раз в жизни увидел, как плачут космические разбойники.
* * *
Мы стояли на верхней палубе «Сарториуса» и любовались, как из-за края планеты кокетливо, будто женская коленка из разреза юбки, появляется Солнце. Первые несмелые лучи нахально вламывались в этот величавый мир. Жар растекался всё дальше, ещё миг и, нежась в потоках света, трепетала вся Земля.
От борта корабля отделилось небольшое тёмное пятно и плавно поплыло в атмосферу, увлекаемое притяжением планеты.
Ящик с останками всё удалялся. Вот он встретился с атмосферой, вокруг него образовался огненный кокон, и металл ярко вспыхнул. Посылка доставлена. Прах к праху…
Когда все закончилось, я спросил у предводительницы разбойников:
— Послушай, Хельга, а дальше что?
Но вместо капитанши ответила Мышка. Она незаметно подкралась ко мне сзади, обняла за то место, где у барышень талия, а у меня — непонятно что, и сказала:
— Слышь, служивый, подбрось-ка девочек домой, — потом, алчно зыркнув на Игорька с Семеном, добавила. — И дружков своих с собой захвати. Сам понимаешь, двенадцать мужиков на всех не хватает.
И скривившись, будто проглотила морского ежа, сквозь зубы бросила Кристине:
— А вот тебе, смазливая, там трудно придется: конкуренция — вещь непредсказуемая!
Видела не раз, как слуги со стражниками в кости на рабынь играют. Кто кому постель согревать будет. Вроде бы, какая разница, кто выиграет. По-любому ведь хвост рабыне накрутит так, что утром круги под глазами и все из рук валится. А рабыни переживают до слез, до истерики. Чуть ли не с кулаками друг на друга лезут.
Вот и со мной такое. Сама себя накручиваю. От рабыни ведь ничего не зависит, а извелась вся…
Но — по порядку. На стол поставили ящик, который языки знает и для меня переводит. Это госпожа Линда мне объяснила. Господин стал раздавать задания, кому что делать. Я из пяти слов одно понимала, но уяснила, что все это как-то со мной связано. А госпожа Линда надо мной главная. Потом об ошейнике заговорили. Госпожа Линда намеревалась снять с меня ошейник.
В самом деле, какой смысл в ошейнике, если рыжая здесь одна я. Но господин объяснил, что если во Дворец с собой меня возьмет, мне без ошейника плохо будет. Я чуть не умерла от волнения! Отца увижу, подруг! Неужели я, рыжая, буду доверенной рабыней? Не бывает такого. С детства учили, что место рыжих — под нарами в рабском бараке. Но господин поручил для меня новый ошейник сделать. Сейчас на мне просто блестящая стальная полоса с гербом Владыки, а на новом будут… Не поняла, что, но что-то будет! Не колокольчики же, раз господин распоряжения отдает, а между делом меня рукой ласкает.
А дальше… Такого просто не бывает! Госпожа Линда показала мне мою комнату. Огромная! Как у самой госпожи. А в маленькой комнате — ванна. Думала, для стирки белья, но оказывается, пришельцы сами любят в воду залезать. И туалет, и зеркало выше моего роста, и прочие чудеса… Спросила, что за должность мне господин дал — мальчик на побегушках. Госпожа Линда сказала, что я — девочка на побегушках. А что делать — узнаю, когда язык выучу. Девочка — это понятно. Я еще четыре дня девочка. А потом…
И тут я вновь испугалась. Госпожа Линда спросила, сколько мне лет. Врать нельзя. За вранье рабыне запросто могут язык отрезать. Утаить можно. Хозяин не спросил — сам и виноват. Но когда вопрос задан вот так — прямо в лоб… Рассказала все без утайки. Руки дрожат, ноги подгибаются. Опять разревелась как ребенок несмышленый. А госпожа посадила меня на кровать, обнимает и утешает. Говорит, что никто из пришельцев меня не обидит. А
потом вдруг предлагает перекрасить меня в черный цвет. Пришлось объяснить, что за такое у нас между двух столбов растягивают и всю шерсть факелами сжигают.
Как-то так получилось, что мы уже как две подруги говорим, а не как госпожа с рабыней. Госпожа Линда запретила себя госпожой называть. Я ей все свои тайны и желания поведала. Глупо, наверно. Все мои подруги в один голос советовали никогда так не делать. Любое слово, сорвавшееся с языка рабыни, может отозваться кнутом по спине.
А потом Линда спохватилась и повела меня к Марте. Как я поняла, Марта старше и главнее Линды. Хотя одеты они одинаково и почти как мужчины. То есть, носят штаны из плотной ткани, и у них есть куртки такого же покроя. Но куртки надевают только когда из дома выходят, а так — блузки с короткими рукавами носят. Шерсть на голове зовется волосы. У Марты они темные с рыжеватым отливом. Такие длинные, что их нужно на затылке связывать в хвост скакуна. Ниже лопаток, честное слово! А комната, куда меня привели, такая необычная. Стены белые, шкафчики белые, мебель непонятная, сундуки непонятные. Сразу видно, комната не жилая. И в этой комнате со мной целый час творили вещи непонятные, страшные, но совсем не больные. Самое больное — это когда палец укололи и капельку крови
выдавили. Линда сказала, что кровь нужна не для клятвы, а чтоб мою кровь с их кровью сравнить. А из этого они узнают, какими их болезнями могу я заболеть, и какие мои болезни могут быть для них заразны. Еще Линда сказала, что через год-другой я сама в этом буду не хуже нее разбираться. Но это будет нелегко. Придется мне учиться, учиться и еще раз учиться.
Потом мы втроем пошли к господину Мухтару. Мухтар нашего языка не знает, Линда для меня переводила. Мой мешок с едой развязали, по большому столу разложили. О каждом блюде долго-долго расспрашивали, из чего и как приготовлено, с какими блюдами его можно подавать на стол, с какими нельзя, и почему. А блюда-то в спешке собраны. Какие были приготовлены
для стола Владык, те в пергамент завернули — и в мешок. Помялись немного, но часто ли я такое ела? Только пальцы да ложку облизывала, когда готовить учили. Ну, иногда нам, рабыням, объедки перепадали. Те, что после господ слуги не доели. Неужели я теперь как господа есть буду? Такая жизнь мне нравится!
Потом все блюда мы разложили по прозрачным пакетикам, в белом шкафчике осветили каким-то особым светом, чтоб не испортились, и разложили по полочкам в холодильнике. Холодильник — это такой ледник прямо на кухне, которая называется камбуз. Удобно! В погреб спускаться не надо.
Думала, на этом закончится. Как же! Все только началось! Линда сказала, что я сегодня не девочка на побегушках, а испытатель-дегустатор.
Испытатель — работа опасная. И, если отравлюсь насмерть, она на моей могилке бронзовый памятник в полный рост поставит. Марта объяснила, что это шутка такая. Что она не позволит отравить ее девочку, для этого и пришла.
Началась серьезная работа. (Так Линда сказала. А что в ней
серьезного?) Мне пришлось пробовать много-много маленьких кусочков пищи. Сначала Марта щупами анализаторов проверяла, не яд ли это для меня. (Щуп — это такая острая палочка на шнурке.) Потом Мухтар отрезал маленький кусочек. Я его медленно съедала и долго описывала, что почувствовала, и с чем это можно есть. Затем прополаскивала рот жидкостью со слабым, но
неприятным, чуть солоноватым вкусом. А остальные в это время поедали самые вкусные блюда из тех, что я пробовала. Не пропадать же продуктам!
Закончили когда от кусочка маринованного огурца меня наизнанку вывернуло. Все, что до этого съела, выложила в заранее припасенную глубокую кастрюльку.
— Я же говорила, что испытатель — опасная работа, — развеселилась Линда, споласкивая кастрюльку. — Считай, заработала медаль за мужество!
В результате я осталась голодная, а остальные объелись. Марта
заявила, что на сегодня хватит. Нужна передышка. Господин Мухтар на это сказал, что лучший отдых — смена занятий.
— Совсем хотите замучить ребенка, — заявила на это Линда и повела меня к господину Стасу.
Стас обрадовался, посадил меня на диванчик перед живой говорящей картиной, которая называется «экран», сел рядом и хотел положить руку мне на плечо. Но Линда быстро и ловко села с другой стороны, обняла меня первая, а Стасу сказала:
— Не лапай детеныша! Детям до шестнадцати.
Ящик-переводчик слова для меня перевел, но я все равно не поняла. Наверно, ящик что-то пропустил. Детеныш — это я. А дальше — непонятно.
Работать с господином Стасом было просто. Сначала мы смотрели кусочек жизни на экране, потом я словами рассказывала, что увидела. Затем Стас задавал вопросы, а я отвечала. После третьего вопроса он запретил называть себя господином, сказал, что каждый раз повторять — долго и его
это раздражает. А еще раз так его назову — получу подзатыльник.
Иногда один и тот же кусочек мы смотрели несколько раз. И даже останавливали, а потом делали крупнее. Стас показал, как на привозе мальчишка серого окраса ловко вытащил рыбину из корзинки толстой тетки.
Несколько раз показывал. Потом отдельными неподвижными картинками пустил.
Вот рыба в корзинке. Вот мальчишка тетку рукой по бедру с другой стороны от корзинки хлопнул. Вот тетка оглянулась, а мальчишка собой от нас корзинку заслонил. Вот он торопливо уходит и что-то под куртку прячет, в корзинке рыбы уже нет, а тетка все понять не может, кто ее по бедру хлопнул. Мы посмеялись, как ловко он себе обед добыл. Даже я не замечала, хотя много раз смотрела. Заметила только когда Стас объяснил.
— Что будет, если парня поймают? — спросил Стас.
— За рыбу сильно не накажут. Есть деньги — может от хозяйки деньгами откупиться. Нет денег или хозяйка не захочет деньги брать — ему на площади маленький кусочек хвоста отрубят. А потом — горячим железом прижгут. И больно, и кровь останавливает.
— А если еще раз поймают?
— Еще кусочек отрубят.
— У нас раньше кисть руки отрубали, — поделился Стас. — А когда
хвост кончится, тогда что?
— Тогда сделают рабом и, если никто не купит, отправят на
каменоломни. Но кто же вора покупать будет? А если что-то дорогое украдет, на что хвоста не хватит — сразу на каменоломни.
— Так чем дороже украденное, тем больше от хвоста отрубают?
— Ну да, господин. Это справедливо! А еще поговорка такая есть
— отрубили хвост по самую шею! Это если вор кого-то знатного ограбил. Там сразу голову рубят.
А под конец Стас показал кусочек жизни Дворца.
— О! Это я снимала! — обрадовалась Линда. А Стас начал расспрашивать, кого как зовут и кто чем занимается. Не только о знатных, но даже о служанках и рабынях. А я слегка всплакнула и носом начала шмыгать, когда отца увидела. Линда это заметила и сказала:
— Все! Хватит на сегодня.
Тогда я осмелела и спросила, почему на экране все краски
неправильные.
— Как так? — удивился Стас. И мы еще пол стражи смотрели картинки на экране, картинки на бумаге, через цветные стекла смотрели на себя в зеркале. Стас позвал Марту, рассказал, что мы делали, и Марта тоже очень заинтересовалась, почему я цвета неправильно вижу. Отвела к себе в страшную комнату, и мы смотрели на странные картинки из цветных пятен.
Марта велела мне рисовать то, что я вижу. Дала лист бумаги, перо, которое не надо в чернила макать. Первый раз я нарисовала красиво и описала трехстрочьем обратной пирамидкой то, что вижу.
В желтое небо птица взлетела,
На цветок чужеземный
Бабочка села
За рифму «села-взлетела» учитель при всех оттаскал бы за уши. Но
день выдался такой… такой сумбурный, что гений гармонии меня покинул и наказал до завтра его не ждать.
— Смотрите, какая прелесть, — восхитилась Марта, но дала новый
листок и сказала, что стихов не надо, картин не надо, нужно только
рисовать узор, который вижу. А Линда догадалась принести прозрачку. Я клала прозрачный листик на рисунок и обводила те цветные пятна, которые видела.
— Это пятно обводить не нужно, — улыбнулась Марта на четвертом рисунке. — Это я чашку кофе поставила. Цвета ты выделяешь хорошо. Видимо, сдвиг в цветовосприятии. Все! Хватит на сегодня! Ужинать и спать.
— Кому спать, а кому еще журнал заполнять, — Линда зевнула, прикрыв рот ладошкой. — Идем, Миу, покажу тебе, как мы кровать застилаем.
Я бы с удовольствием поужинала. Но Линда объелась, пока на мне продукты испытывали, и не подумала, что я голодная. А, ерунда! Сколько раз голодной ложилась.
Оставить без ужина — это было самое частое наказание. Пороли меня реже других и не так сильно. Боялись шкурку попортить. На словах считалось, что я обычная рабыня, дочь рабыни. Да еще в мать пошла, вся рыжая. Но на деле — не забывали, что мой отец — кто-то из знатных. Загрузить работой по самое немогу — можно. Голодной оставить — можно. А вред моей шкурке причинять нельзя. У меня до сих пор уши не проколоты. Ни разу в уши колокольчики не вставляли, ни разу за ухо к дверному косяку на ночь не
прибивали.
Линда показала, как кровать из стенки выдвигается, как у людей
принято ее застилать, для чего подушка, для чего одеяло, пожелала спокойной ночи и ушла работать. Я сначала легла под человеческое одеяло, но под ним жарко до невозможности. Сходила в ванную — мои коврик и одеяло уже высохли после стирки. Выключила горячий ветер, как Линда учила,
забрала вещи, погасила свет, легла, укрылась своим одеялом — хорошо, мягко. Но уснуть не могу. Столько всего в один день уложилось, все перед глазами всплывает. А какие одежды у людей… странные! В обтяжку, словно вторая кожа. Как оказалось, нам такие не подходят. Но до чего красиво и необычно смотрятся…
И вдруг — как молотком по голове! Надо же к хозяину подластиться. Чем раньше в его постель попаду, тем выше статус среди рабынь. Дура, какие тут рабыни? Одна я такая здесь. Но все равно, пока господин мое трепещущее тело в руках не почувствует, я для него — вещь. Надо идти. А если порвет в кровь, кто меня здесь зашивать будет? Мамочки, как страшно… Кто бы за
руку отвел?
Кроме Линды некому. Беру с собой коврик и одеяло, чтоб не на полу спать, когда господин со мной закончит, иду, скребусь в дверь Линды. Она не спит, работает. Объясняю ей свои беды.
Усмехнулась чему-то, согласилась проводить до дверей и даже сказать пару слов господину моему. Идем вместе, у меня ноги дрожат так сильно, что Линда заметила.
— Э, подруга, плохи твои дела. Ладно, стучись, вот его дверь.
Я поскреблась, услышала голос хозяина, а как в комнате оказалась, сама не поняла.
— Миу, что случилось?
Испугалась так, что язык не слушается. Надо что-то сказать, а не могу. От этого еще страшнее. А Линда посмотрела на меня, хихикнула и в несколько слов выдала все мои тайны. Я ей доверилась, а она… Ничего больше рассказывать ей не буду! А господин все на меня смотрит. Сейчас ведь выгонит!
— Рабыня должна всегда быть рядом с господином. Если господину ночью потребуется рабыня, а ее рядом нет… — пролепетала я. — Рабыня может спать здесь, в уголке, она совсем не будет мешать господину.
— Шеф, помнишь, что я про секс рассказывала? — Линда специально на нашем языке говорит, чтоб я все понимала. Значит, уже успела донести про мою узкую кунку.
— Кыш!
Линда ушла, довольная, а я осталась. Не сразу дошло — я же осталась!
Но после слов Линды к хозяину в постель забраться — точно кнута заработать. Торопливо расстилаю коврик, ложусь лицом к стенке, чтоб не подумал, что за хозяином подсматриваю. А он говорит с кем-то на своем языке, распоряжения отдает… закрываю глаза и сквозь дрему слышу, как кто-то заходит, шуршит чем-то. Вдруг руки хозяина осторожно поднимают меня, несут, опускают на мягкую подстилку, укутывают одеялом. Хозяин позаботился
обо мне! Не может быть, приготовил мне мягкую постель.
— Хозяин так добр к рабыне. Рабыня счастлива, — говорю чистую
правду.
— Спи, малышка. Уже поздно, — и нежно гладит по голове. Как папа.
Прости, папа, что сегодня плохо о тебе подумала. Ты знал, что так будет. Ты всегда видишь на много шагов вперед.
С вами снова Энн Фокси, и сегодня мы поговорим о будущем. Эта война ужасна, и те, кого протащит сквозь её горнило, не станут прежними. И это не вопрос нескольких чаепитий с психологом, понимаете? Это навсегда. Когда идёшь дорогой войны, понимаешь, что войну нельзя начать и нельзя прекратить. Она сама начинается и прекращается, когда захочет. Все мы лишь её преданные слуги и останемся ими даже после смерти, питая чужую злобу и чужое безумие. И даже если кто-то вернётся домой, он сохранит в себе частичку огня и обязательно раздует новый пожар.
Простите за пессимизм, но я всё ещё под впечатлением от встречи с кое-кем из солдат и тем, что я услышала и увидела… Или подумала, что увидела. Мы безнадёжны. И это вам потом с ними… С нами жить…»
Резолюция редактора: Материал не ставим. Отделу кадров: срочно вывозите Энн домой. Её сменит Джон, он уже едет в аэропорт. И позвоните мозгоправу, зарезервируйте шесть часов на следующей неделе за счёт редакции.
===11.===
Мечеть аль-Аскари и вправду золотая. Два её позолоченных купола горят утренним солнцем — так, что приходится жмуриться. Неудивительно, что местные так падки на религию: на фоне того убожества, которое они именуют жизнью, эта чёртова мечеть и правда выглядит вратами в рай.
Что же, проверим, сколько в этом раю девственниц.
— База всем группам! — раздается в наушниках голос командования. — Начинаем операцию!
«Хаммеры» выскакивают на окружающую мечеть площадь. Они проносятся сквозь простреливаемую зону и группами окружают здание.
— Пошли! Пошли! Пошли!
Хлопают дверцы. Щёлкают затворы.
— Группа Альфа на связи, — хрипят наушники, — мы внутри.
— Группа Браво, входим.
— Дельта…
— …gonna hurt…
— Гамма… по нам ведут огонь!
Завертелось.
Вместе с Дельтой входим с восточных ворот и быстро разоружаем хлопающих глазами бородачей. У местных, видимо, в отношении нас нет чётких указаний. Всё-таки шииты не воюют с американцами. Пока…
— Гамма? Гамма, доклад!
— Ведём огонь.
Мы едва успеваем пройти сквозь колоннаду внутреннего двора, как прямо под дула наших М4 выскакивают полтора десятка оборванцев.
— Стоять! — орёт наш командир. — Стоять, суки!
— Чёрт, твою мать… — выдыхает Уайт, стоящий рядом. — Я чуть не нажал на крючок!
Я спокоен. Стоящий в тени колонн Найлз кивает, мол, всё нормально, парень.
Проходим дальше.
На что это похоже?.. Разноцветный кафель, замысловатая мозаика. У неопытного туриста захватило бы дух. Окажись я тут в другое время, возможно, и я бы заценил всю эту игру с цветами. Но не сейчас.
— Движение на шесть часов!
Колонну справа разбивает град пуль, я едва успеваю перекатиться в сторону. Закладывает уши — в чёртовом зале отличная акустика. Перестрелка длится недолго: Маленький Иисус выдает по проходу залп из подствольника, и становится тихо. Ненадолго: в следующем зале перестрелка возобновляется.
Теперь по нам ведут огонь с нескольких точек. Меня зажимают перекрёстным огнем за колонной. Я вижу, как Найлз машет руками,— дело дрянь. Надо сменить позицию. Но как?.. высунуться наружу означает гарантированно поймать пулю. Наконец решаюсь — кидаю себя в проход между колоннами, и тогда… тогда…
…Чёрт!
За время службы я получил не так много ранений и успел позабыть ощущения от вгрызающейся в кевлар очереди. Боли нет — только гул от удара во всём теле. С трудом удерживаю равновесие.
— Твою же мать!
До укрытия я буквально долетаю, отброшенный взрывом. Да, та самая колонна, за которой я еще мгновение назад прятался, разлетается на куски. Чёрт, Найлз, я твой должник…
Мы начинаем их теснить. Ахмеды не выдерживают и бросают позиции, убегая в дальние помещения. Ссыкливые обезьяны!
— Кайл, ты в норме? — спрашивает меня Уайт.
За моей спиной стоит Найлз. Улыбается краешками пузырящихся от крови губ. Я поворачиваюсь и вижу, как он кладет руку на моё плечо и говорит:
— Всё нормально, Белоснежка. Просто царапина.
Стоп. Кто из нас двоих произносит это?
— Точно в норме? — не отстаёт Уайт. — Это кровь? Может, нужна эвакуация?
— Точно, — слова сами выскальзывают из моего горла, — слегка зацепило.
Уровень адреналина в крови постепенно приходит в норму, и мой организм заполняется болью. С каждым ударом сердца тело замыкает всё большее количество нервных окончаний… Адски болит бок. Неужели сломано ребро? Запускаю ладонь под кевлар… твою же мать! Кровь!
Мы идём вперед cквозь то, что когда-то было многовековым памятником. Я отстаю—надо заклеить рану гемостатом. Просто для того, чтобы не истечь кровью по дороге в обещанный, мать его, рай. Когда же нагоняю своих ребят, то вижу, как те пытаются оттащить Маленького Иисуса от какого-то полузадушенного ахмеда. Мы в лазарете. Длинные ряды коек с человеческими останками, металлический привкус крови во рту, запах мочи и блевотины.
— Твою мать, Иисус! Мы успеем вернуться! — пытается втолковать ему Уайт.
Маленький Иисус на грани. Я вижу, как дрожит его впившийся в курок палец. Странно, что жгучая боль в боку не затуманивает мое восприятие, а наоборот, обостряет. Мой взгляд точно прожигающий все живое и неживое лазер. Реальность расступается передо мной, точно воды Красного моря перед этим парнем из фильма про фараона… как его… Моисеем?
Вспышка.
Действительность с рёвом схлопывается, представая передо мной внутренностями взорванного сейфа. Стодолларовые купюры кружатся в пропитанном пылью воздухе. Уайт кашляет. Иисус жмурится. Найлз смеётся.
Мы в комнате, о которой говорил Папа Джонс.
В руках Уайта тот самый телефон.
— Чёрт, не верится… — бормочет он.
— Что не верится?
Мои мертвецы смотрят на меня сквозь стену. Я чувствую, они там. Все те, с чьей жизнью или смертью я связан, смотрят на меня из украшенной богатой мозаикой стены. И только Найлз стоит рядом.
Проводник?
Привратник?
— Не верится, что нужен всего один звонок, чтобы поставить точку,—отвечает Уайт.
— Чего? Какую точку, парень? — раздражённо бросает Иисус. — Ты что там бормочешь?
Я продолжаю рыться в лежащих в сейфе бумагах.
— Давай, звони уже, — добавляет Иисус.
И тогда оживает канал связи:
— База, приём. Группа Гамма на связи. Мы в центральном зале. Нашли гостинец.
— Гамма, какой гостинец?
— База, тут взрывчатка. Много. Хватит, чтобы сравнять здесь всё с землёй. Пакеты тщательно замаскированы. Кто бы не заложил её, местные всё прошляпили.
Мы переглядываемся. Прежде, чем кто-то из нас успевает открыть рот, динамики выдают ещё одно сообщение.
— База, Альфа на связи. Обнаружены баллоны, предположительно с VR-3. Десятка три-четыре, ёмкостью галлонов в семь-восемь.
— Альфа, подтвердите сообщение.
— База, повторяем: обнаружены баллоны VR-3.
— Альфа, вас поняли! Сообщение для всех групп: немедленно покинуть территорию мечети! Мы запускаем сапёров!
Мой взгляд падает на телефон. Что, Папа Джон, просто попросил перенести рыбалку?
— Уайт, опусти трубу… — тихо произносит Иисус.
— Что?
— Ты слышал Альфу?
Требуется всего пара секунд, чтобы кусочки головоломки сложились. Вспыхнувшая перед нашим общим мысленным взором картина поражает своей простотой и элегантностью.
— Уайт, положи телефон, — требую я, — это приказ.
— Парни, да вы чего? Мы же подписались…
— Белоснежка, не неси пургу! — гаркает Иисус. — Один звонок, и здесь всё взлетит к чертям собачьим! Ты слышал, что сказала Гамма? Тут всё заминировано!
— Не взлетит! — упрямо возражает Уайт. — Папа Джон сказал…
В висках стучит.
— Папа Джон сказал Уайту, что в его столе лежат бумаги о переводе из Багдада на Кубу, — шепчет невидимый Найлз, — и он подпишет их, если Уайт выполнит его маленькую просьбу.
Маленький Иисус наступает.
— Парень, не будь идиотом! Папа Джон послал нас на заклание! Просто нажмите на кнопочку, ребята!
Найлз смеётся. Его глаза светятся дьявольским огнём — он вонзается в меня, точно раскалённый шип. Он вспарывает и кевлар, и плоть, и то, что спрятано под плотью.
— Белоснежка мечтает о том, чтобы убраться из этого ада, — шепчет Найлз, — хочет отправиться туда, где солнце, бабы и никто не стреляет. Ради этого он готов на всё, что угодно.
— Чувак, ты заблуждаешься, — делая шаг назад, выпаливает Уайт, — у ЦРУ здесь были агенты, так? И их взяли «Аль-Хураб», так? Неужели ты думаешь, что ЦРУ решит взорвать эту долбанную мечеть?
— Уайт труп. Он знает это. Только никак не может поверить. Он знает, что не уйдет отсюда. Но он все равно сделает это, Кайл.
В свободной руке Уайта появляется «Беретта».
С драконидкой стало совсем весело. Начать с того, что это синее создание от меня не отлипало, по адресам не посылалось и прочно угнездилось в нашей комнате, как будто так и надо.
Нет, Лимма не мешала особо, в черную пустоту не совалась и практически не ощущалась. Но… я поняла основную свою проблему. Я просто устала от такого количества народу. Ну реально, почти круглые сутки находиться рядом с кем-то. Постоянно кто-то маячит то спереди, то сзади, то по бокам. И даже нет официального предлога уединиться хотя бы в туалете. Потому что мне это не нужно. И в ванной не покиснешь, поскольку сердобольные граждане через час начнут выбивать двери в поисках блудной жены. А в саркофаг я лезу только тогда, когда уже так накипело, что меня может взорвать в любой момент.
Я не знаю, но наверняка причина моей нелюдимости все-таки во мне. Драконы намного более общительны и тактильны, как и получившаяся Лимма. И нет ничего странного в том, что каждый из них желает получить свою порцию общения и прикосновений, если не получает большего. А мне от такого количества народу, постоянно меня тискающего, реально становится дурно.
Мне порой тупо хочется закрыться на час в туалете и никого туда не пускать. Просто побыть в тишине и в одиночестве. И порой это желание настолько сильное, что я молча, безо всяких объяснений ухожу полежать в саркофаге. Не потому, что крыша улетает, а потому, что там тихо, спокойно и безлюдно.
Наверное, общение — не моя сильная сторона. Поэтому мне так тяжело ежедневно и ежечасно крутиться в толпе. В один далеко не прекрасный день меня таки сорвало, и я сбежала. Нет, не сломя голову. Чинно и культурно предупредила Шеврина и братьев-золотых, что иду мирненько посидеть в лесу, послушать птичек и звуки природы. А то башню сносит… Драконы даже согласились.
Я не отключала следилки и маячки, официально никуда не пропадала и даже комм просто поставила на беззвучку. Ну, чтоб звуки природы не перебивало. И честно свинтила в какой-то чужой мир, поскольку в наших магических мирах меня все равно найдут и припашут к работе или выслушиванию жалоб. Недовольные останутся всегда, даже если ты все население мира озолотишь…
И первые полчаса я честно наслаждалась теплым весенним солнышком, трелями птиц, полетами бабочек и милым лесным пейзажем. Чтобы не беспокоить местных обитателей, я накинула на себя силовой цилиндр, оставаясь как бы в стороне от мира и не причиняя никому неудобств.
Но дальше случилось то, что предугадать не удалось. Приперлись эльфы. Тихо и бесшумно окружили мое силовое поле, рассматривая диковинку. Я их не беспокоила и не мешала изучать «экспонат», просто рассматривала ушастых, пытаясь определить их подвид. Эльфы были какой-то помесью лесных и светлых, а может сборным отрядом тех и других, о чем красноречиво свидетельствовали зеленые, салатовые и нежно-желтые косы, аккуратно заплетенные и увешанные всякими опасными бирюликами. А поскольку против лесных хранителей я ничего не имела, то продолжила сидеть как сидела, теперь созерцая еще и их.
Вот только предводитель отряда дивного народа решил иначе. И скомандовал паре своих магов поковырять мою защиту. В принципе, силовое поле являлось шуточным и было мною накинуто больше для символической ограды от мира, чем для защиты. Так что с ним маги справились минут за десять. А вот дальше началась какая-то дурь.
Эльфы стащили меня с облюбованного пенечка и уже хотели тянуть домой трофей в виде незнакомой бабы, как один из них внезапно внимательно ко мне присмотрелся и воскликнул:
— Постойте! Это же моя ис… — дальше я не слушала. И рванула со всех ног, не разбирая дороги, пока не вырос новый браслет, а сие чудовище не поселилось у нас вместе со всеми.
Мне было плевать, что это не чудовище, а миловидный светлый эльф. Мне просто в момент снесло крышу, и я, не желая никого убить, просто бежала, куда глаза глядят. Прочь от этого мира, эльфов, брачных браслетов, ритуалов и пророчеств. Наплавалась уже в этом дерьме до не хочу.
Тормознула я только когда что-то ощутимо толкнуло меня в грудь. И бессильно обмякла, видя перед собой… студента. Либрис стоял в картинной позе супергероя, выбросив правую руку вперед и легко, не напрягаясь, удерживая меня… в космосе. Как я сюда добралась, было не понятно. Похоже, бежала так быстро, что свинтила с мира эльфов к чертовой бабушке.
— Набегалась? — спокойно спросил студент, и только тут я поняла, что до сих пор вяленько перебираю ногами. И истерически захихикала, представляя, как это выглядит со стороны.
— Там это… эльфы… — путано попыталась объяснить я. — Ну, если какой светлый придет по мою душу на корабль — меня нет. И не было никогда. Я ему приснилась, приглючилась, меньше надо мухоморов жрать!
— Спокойно, разберемся с твоими эльфами, — либрис ухватил меня за плечо и спокойно отправил на корабль. Даже не телепортом, чем-то другим. Не порталом, скорее, действительно точечным переходом.
И после этого случая убегать из дому я перестала. И шарахаться Лиммы тоже перестала. Впрочем, воспринимала я ее действительно как мягкую подушку до тех пор, пока не открылось ее истинное предназначение — она являлась моим талисманом в своем роде. И действительно смягчала шизу в моей голове, не зависимо от моего желания. В присутствии драконидки меня почти не крыло, не срывало крышу, и я почти перестала шарахаться своих супругов. Даже Шеврин отметил, что так общаться намного легче.
Но другая сторона медали не замедлила себя проявить. Лимма хотела внимания и отнюдь не дружеского. И когда однажды она ткнулась мне в лицо с поцелуем, я честно потеряла дар речи. Что делать с этим чудом собственного маразма, я понятия не имела. И откуда драконидка взяла, что именно такое поведение и является правильным, мне тоже было неизвестно.
В итоге одни вопросы без всяких ответов…