Двери распахнулись, показав кусочек коридора, справа от гостиной.
— Что-то не так! — Себастьян махнул человеческой рукой, осознавая опасность, превратившую его обратно в человека. — Персиваль?
— Если он еще жив… — профессор взял кованую кочергу у бокового камина, тяжело вздохнув об отсутствии магии. — И почему только у меня? Аманды не коснулось?
— Она подожгла ту ерунду беспрепятственно. Но, как же поисковый импульс?
— Экранирование подвала в силе? — Хас тоже пересек порог, вертя головой, удивленно и испуганно. — Ребята, мы попали!
— В чем дело? — Сорренж перехватил кочергу поудобнее, готовясь к замаху.
— Пока не знаю. Странные помехи. Таблит раскалился.
Редвел на правах хозяина дома напряженными шагами пересек коридор и оказался в коридоре.
— Персиваль, так ты хозяина встречаешь?! — голос гулким эхом уходил ввысь, на второй этаж и дальше в южную башенку, там отражаясь и легкой тенью возвращаясь обратно. Дом казался пустым. Себастьян не особо рассчитывал на ответ, изучая исключительно чистый пол и стены, лишенные даже намека сражений.
— А вот тут был рог воткнут… почти мне в горло, представляете? А следов нет. Странно.
— Не к добру… — Сорренж скинул рубашку, блеснув боевой ипостасью. Стравиец издал странный треск, Аманда, повернувшись, увидела вздыбленную шерсть, круглые черные глаза, красные искры, пробегающие по покрову карлика. Тоже боевая форма? Что ж…
Одной секунды хватило друзьям, чтобы отвлечься и пропустить миг нападения!
— Персиваль? — вопрос застрял в горле магистра. До этого абсолютно пустой и девственно чистый холл, стал проявляться. Со всех сторон вокруг стояли толпы недолюдей. У них были одинаково пустые белые глаза без зрачка, отсутствовали волосы, лица, сделанные под копирку, разнились только степенью сплющенности. Одежды не было, а тела, без четкой прорисовки и деталей, синели ветвями вздувающихся вен-водорослей.
— Западня… — выдохнул Сорренж, швыряя уже ненужную кочергу просто на пол.
Раздался крик. Аманда верещала, не понимая, что происходит. Ее подкинуло и понесло в сторону светлого пустого солнечного окна… но по дороге, реальность стала проявляться.
— Перси? — Редвел, еще не понимая, кого он видит, протянул руку для приветствия, хоть до дворецкого было еще два с половиной метра… Рядом с дворецким мелькнула рука недочеловека, сверкнув остро наточенным серпом. Неожиданно хлынула кровь, алыми, почти черными каплями растекаясь по пальцам… Себастьян перестал дышать. Реальность не хотела осознаваться. Сначала он коснулся одним пальцем другого, проверяя, что кровь настоящая. Потом ошарашенный взгляд снова поднялся на Персиваля, обида и шок читались в глазах. С окровавленного серпа капало на пол. Аманду отпустили, и она безвольным мешком упала на пол. Торжествующий взгляд из-под очков. Багровые перчатки на руках, сумасшедшая улыбка.
— Она еще жива! — Рэни ворвался в холл через окно, но был поднят толпой, его раздирали на куски. Первые нелюди начали лопаться. Сорренж, с зеленой озлобленной мордой осмотрелся вокруг непонимающим взглядом — он уже попал под действие яда и перестал быть собой.
Хас до последнего отслеживал что-то в экране таблита. Его тыкали в бок, не обращая внимания на разряды электричества. Метоморфам не было больно, они не боялись заклятий, колющее и режущее проходило насквозь, просто разрывая шарик искусственного тела, позволяя ему быстрее лопнуть зеленой склизкой жижей, гипнотической, с красными прожилками крови демона.
— Где же выход? — бубнил стравиец, вяло отбиваясь. — Нужно решение…
Толпа недолюдей, с приплюснутыми лицами и головами, без лиц и половых признаков, без волос и даже с неразделенными пальцами… наскоро слепленных кукол, не боящихся ничего, пыталась его убить. Убить то, что убить практически невозможно. Идеального ренегата. Идеального?
Они оглянулись на создателя, Персиваль скинул кровавые перчатки и оглядел свои руки. Указательный палец вытянулся костлявым подобием меча и тронул дрожащего стравийца за загривок. Из шерсти стала подниматься белая полупрозрачная нить.
— Надо же! Какое давно забытое ощущение! — проговорил Норна, не пряча лица. — Говорят, ты должен был жить долго…
— Огонь!!! — Хас крикнул, наконец, осознав слабое место метаморфов. Любая растительность боится огня! Если не сразу, то подсушить!
— Ему не до тебя, мой милый. — Проговорил полубог с издевательским выражением. — Он будет хватать свою девку и реветь над ней. А огонь… что ж, тебе он тоже полезен!
Шерсть моментально занялась. Под нечеловеческие крики тело ренегата менялось, но не могло восстановиться. Огонь мог погаснуть быстрее — это был шанс, но Норн кинул туда двоих подручных, и они загорелись, добавляя жара.
Демон застыл с пустым взглядом, ожидая приказаний. Норна прошел мимо, вставая рядом с Редвелом. Человеческие руки инспектора словно приросли к остывающему обескровленному телу. Жить не было смысла. Сейчас невыносимо было осознавать то, что произошло…
— Убей его! — Персиваль, молча, смотрел, как профессор берет свою кочергу и идет в их сторону. — Постой.
Палец костяным мечем приблизился к голове демона.
— Надо же, а ты не проживешь долго…
— Долго и не надо! — кочерга острым концом воткнулась в сердце твари. — На меня не действует яд на основе моей же крови!
— Надо же, и чем тебе это поможет? — нить в пальцах норна дернулась и порвалась. Демон упал замертво. — Теперь твоя очередь. Нет, не так просто…
Персиваль потянулся к Аманде, но получил взрывным заклинанием по правой руке.
— Что ж, значит, ее мы будем охранять даже мертвую? А себя? — Палец промчался над самой головой, отрезав кусок рыжих волос и задев плечо. Красный срез мгновенно налился кровью.
— Знаешь, как противно было служить твоей семье столько лет?! Ты хоть знаешь?! Прибирать за вами, чуять ваш запах! А ты, грязная тварь, пахнешь хлеще всех! Ненавижу шерсть! Ненавижу вас за то, что я, умеющий отнимать жизнь за долю секунды, был заперт в этом теле! Был заперт, без всякой возможности обрести свою силу назад!
— Как тебя заперли здесь? — лис поднял глаза и совершенно пустым безэмоциональным голосом поинтересовался у чудовища, убившего всех дорогих ему людей.
— У вас воронка! Воронка энергетическая, после взрыва. Я изучал, подпитывался периодически, но ваша дрянная семейка любит взрывы!
— Ты был там? — Редвел припомнил взрыв складских помещений, неудавшийся эксперимент и авалура — дух профессора, одержимый местью, донашивающий чужие тела.
— Да, я там был. Два заигравшихся идиота и магический катаклизм, оставивший сотню миль без магии!
— Ты связал наши нити? Как я оказался в теле лисицы?
— Смеешься?! Я хотел добить тебя. А когда осознал, что не могу, пошел крушить черепицу на соседних домах.
— И всего-то? Скука.
— Я поклялся, что найду способ вернуть свои силы. И я это сделал!
— Нет.
— Что нет?
— Нет, не сделал. И я пытаюсь понять, зачем ты столько лет преследуешь меня?
— Твоя бабка!
— Связала тебя?
— Заставила служить! Унижение!!!
— Ты привел меня к авалуру и хотел освободиться после моей смерти?
— Да, но она! Она была там!
— Что ж, это все, что я хотел услышать.
— Как все? — вскрикнул Персиваль, чувствуя обман и опасность.
— Колесо Сансары. Весьма неприятный артефакт. Он сработал, когда мы зашли.
— Как из него выбраться?!
— Убейся.
— Что?
— Живых не должно остаться.
Палец был вскинут и рыжая голова поскакала по белому полу в багровых разводах и каплях.
«Внимание, перезагрузка. Артефакт «Сансара 542. Точка. Версия 19 готов продолжить работу». Норна чертыхнулся, растворяясь в пространстве нереальности.
Вот же наглец. Как быстро преобразился!
А она пару часов назад, изучая смету на строительство собора в Ангулеме, гадала, через сколько же дней или недель он начнет требовать и ставить условия.
Она бы проиграла, если бы заключила пари. Её ставка была — неделя. Но он и суток не продержался. И настроен очень решительно. Голова вскинута, глаза горят. Муций Сцевола над жаровней. Или еретик Джордано перед судом Священной Конгрегации. На что он надеется? На то, что она уступит? Она никогда не уступала стоящим ниже её по рождению, никогда не поддавалась ни на угрозы, ни на шантаж.
— Смею предположить, что переубеждать тебя бесполезно.
Он только кивнул. Говорить был не в силах.
— А ты знаешь…
— Знаю, — грубо ответил он. – Смерть, пытки, огонь, виселица. Не трудитесь перечислять, ваше высочество.
Каков храбрец! Все они храбрецы, пока не понюхают горелого мяса или не услышат, как трещат кости.
Но она всё ещё готова была простить, дать ему время одуматься, перевести дух. Она взывала к его рассудку, к здравому смыслу. А он ответил, что уже подумал и что времени у него было более, чем достаточно. Он произнес целую речь.
Довольно трогательную, о том, как мечтал купить своей жене новые башмаки. Он, оказывается, только ради этих башмаков и горсти драже пришёл к ней на свидание.
Такого оправдания для будущих измен ей ещё слышать не доводилось. Мужчины горазды выдумывать самые безумные предлоги для своих похождений. Они никогда не признаются, что отправляются на свидание к новой женщине только ради того, чтобы удовлетворить свою похоть и одержать ещё одну победу.
Нет, они всегда оказываются то жертвами обстоятельств, то пленниками Бахуса, то спасителями похищенной девы, то обманутыми и соблазненными. Коварные дамы, Цирцеи и Мессалины, завлекают их в расставленные сети, чтобы воспользоваться их беспомощностью и сыграть на их слабости. Это всё тянется с самого грехопадения Евы, когда Адам поддался на уговоры и откусил яблоко. Все священники мира твердят, что его вины в том нет, что его соблазнила Ева, одурачила, околдовала.
Герцогиня ненавидела эту эдемскую сказку. И презирала тех, кто оправдывал Адама. Её всегда подмывало спросить, где же был в тот роковой час, в час выбора между Богом и дьяволом, хвалёный, превозносимый, ясный, логичный разум мужчины; почему же он так покорно, не раздумывая, исполнил просьбу жены. Не означает ли это, что Адам был попросту глуп? Пред лицом разгневанного Создателя этот презренный обитатель сада немедленно нашёл оправдание: жена дала мне плод, и я ел…
Ничтожество! И все его потомки такие же — слабые, трусливые создания, готовые оправдать свой грех, даже возвести его в некий жертвенный статус. И этот такой же презренный и трусливый. Вы только послушайте!
Он пришел на свидание к знатной, молодой, красивой женщине ради пары башмаков. Ах, теперь он терзается сознанием измены. У него новая маска – страдающий отец. Оправдание безупречное. Он согласен грешить ради дочери! Он согласен быть любовником знатной дамы, если эта дама позаботится о ребёнке. Какой великолепный сюжет! Какая трагикомедия!
Пусть мальчик поиграет. Она исполнит свою роль. Не разочарует. Герцогиня изобразила сожаление и даже вздохнула. «Господь свидетель, я сделала всё, что смогла».
На её зов явился Любен. Такого удовольствия, как эскорт из десяти ликторов с фасциями она этому юному лицедею не доставит. Пусть знает своё место. Вниз его отведёт лакей. Пусть посидит пару дней в темноте, на соломе, без нежной отварной телятины со спаржей. Одумается.
Она воспользовалась тем же тактическим приемом, с каким уже однажды ввязалась в битву. Неизвестность. До поры до времени он ничего не должен был знать. Пусть пребывает в неведении. Точно так же, как это было сразу после покушения на её жизнь.
Его бросили в застенок, но суда не назначили, не прочли обвинения и не вынесли приговор. Он ждал смерти, ибо не сомневался, что его казнят. Он совершил страшное преступление – покусился на жизнь особы королевской крови. Подобный поступок не может быть прощён или оправдан. За подобным действием всегда следует равноценная кара. Он ждал смерти, прислушивался к каждому шороху, вздрагивал на звук отпираемого замка. В силуэте тюремщика ему виделся палач.
С каждым шагом, с каждым скрипом, с каждым произнесённым за дверью словом он умирал. А затем воскресал вновь.
Сердце останавливалось, дыхание замирало, холодный пот выступал на висках, но шаги означали только скудный ужин. Скрежетал отодвигаемый засов, но вместо человека в кожаном фартуке и красном капюшоне возникал старый, седой надсмотрщик. Неизвестность. Неведение. Помилование или казнь? Жизнь или смерть?
Она приняла решение почти сразу, но не сочла нужным посвятить в это решение кого бы то ни было. Даже Анастази была уверена, что преступник обречён. Герцогиня сочла это наказание равноценным.
Мальчик достаточно пострадал. Он был измучен, будто прошёл через трибунал инквизиции. Она помнила его глаза, когда впервые увидела после двухнедельного заключения. Он был сломлен, гнев и ярость угасли. К другим, более жестоким средствам, прибегать не пришлось. Она была рада этому, ибо пощадила его не для того, чтобы калечить. Она хотела всего лишь напомнить ему об истинной расстановке сил, о том, кто ставит последнюю подпись под приговором.
Оказалось, что он недостаточно хорошо усвоил урок. Двое суток за пределами каземата смертников, и он уже ставит условия. Печально. Ей вновь придется рядиться в мантию разгневанной Артемиды. Придётся ему кое-что напомнить. Например, то, что его жизнь принадлежит ей. Пусть вернётся на тот же соломенный тюфяк и снова слушает все шорохи и стуки. Ему вновь предстоит томиться в ожидании смерти.
Он усугубил свои деяния дерзостью, и просто так смерть к нему не придет. О смерти ещё предстоит молить, как о величайшей милости. Пусть думает не о петле, рывком ломающей шею, но и о том, что этой петле будет предшествовать. Она ему намекнула. Пусть думает об «испанском сапоге», о дыбе, о раскалённых прутьях и пусть ждёт заплечных дел мастера.
Но не как освободителя, а как врага. Было бы действенным даже показать упрямцу все эти приспособления, и даже привязать на пару минут к решётке, под которой вот-вот разведут огонь. Насколько быстро он позабудет свою дерзость? А имя дочери?
На какое-то мгновение она даже вообразила его, распятого на этой решётке, обнажённого, молящего о пощаде. Ей стало мстительно-сладко, но видение она отогнала. Нет, это будет, пожалуй, жестоко. Что, если это окажет воздействие на его рассудок? К тому же, она не хотела так страшно его пугать. Она хотела действовать мягко, не причиняя ущерба ни рассудку, ни телу. Проведя пару ночей в одиночестве и заточении, в предвкушении страданий, он изгонит свои заблуждения и сам попросит пощады. Это случится скоро, может быть, к утру.
Но на утро на неё мрачно взирала Анастази. Её взгляд — будто пылающий лёд. Она не произнесла ни слова, кроме тех, что предусматривал этикет, но яростный вопрос читался без словесного аккомпанемента. Почему?
Герцогиня сделала вид, что не понимает. Явился секретарь, месье дю Тийе. Предстояло написать несколько писем и отдать несколько распоряжений.
Анастази маячила за спиной. Она по-прежнему не позволяла себе ни единой вольности, не преступала законов иерархической библии. Но герцогиню угнетал этот взгляд. Она чувствовала себя неловко и даже в чем-то неправой.
Когда дю Тийе вышел из кабинета, она не выдержала.
— Он посмел ставить мне условие!
Анастази только приподняла бровь. Герцогиня чувствовала раздражение.
— Этот безродный мальчишка посмел ставить мне условие.
— Какое?
— Он требует свою дочь.
Анастази ответила не сразу. Потом спросила:
— И это… всё?
Герцогиня готова была взорваться. Но придворная дама быстро договорила:
— Он отец. Это предсказуемо, логично и выполнимо.
— То есть, по первому его слову я должна исполнять капризы?
— Это вовсе не каприз.
— Какая, черт возьми, разница! Никто и никогда не будет указывать мне, что делать. Я сама способна принять решение.
Придворная дама только почтительно склонила голову.
Прошли сутки, вторые. Он не просил о милости. Даже не пытался заговорить с теми, кто входил в его темницу. А может быть, он не догадывался, что должен просить?
Мужчины порой отличаются редкой недогадливостью. В доказательство своей крайней немилости она приказала заковать его в кандалы, испытывая при этом весьма разнородные чувства. Когда перед памятным и пока единственным ужином она разглядывала его израненные руки, она дала слово, что ничего подобного больше не повторится. Она не хотела причинять ему лишнюю боль, не хотела ранить.
Но с другой стороны — она не могла позволить себе быть великодушной, ибо при чрезмерной снисходительности он мог возомнить себя хозяином положения, уже присвоившим статус неприкосновенности. Нет, он должен помнить своё место, должен признавать свою ничтожность. Он — провинившийся простолюдин и будет соответственно наказан.
Но даже кандалы его не устрашили. Геро по-прежнему ни о чём не просил и, казалось, готов был провести в заключении вечность. На четвертый день Клотильда почувствовала, что её терпение на исходе. Пытка неведением стала более тягостна для неё, чем для него. Она должна была на что-то решиться. Либо быть последовательной в своем гневе и казнить упрямца, либо… уступить. Третьего не дано.
Держать его в заточении смысла не имело. Если он останется узником, то это послужит ей вечным напоминанием, вечным соблазном и упреком. К тому же, он не государственный преступник. Конечно, это может послужить ему долгосрочным наказанием – быть брошенным в каменный мешок и там забытым, в расцвете юности оказаться заживо погребенным. Это ли не истинное страдание?
Его прекрасное тело преждевременно состарится, иссохнет, от сырости распухнут суставы, выпадут волосы. Как ужасен он будет! Но для неё это послужит слабым утешением. Она всё равно проиграла, даже если выпустит его на волю дряхлым стариком. Тогда что же делать?
Был ещё третий путь. Попытаться его сломить.
А это, как она начала догадываться, будет непросто. Да и как сломить, если тело должно оставаться невредимым. Он не еретик, из которого требуется выбить признание. Нет резона отдавать его палачу, чтобы услышать слова покорности от калеки. Его тело — всё равно, что произведение искусства, особая причуда Господа. Такие, как этот юноша, рождаются раз в тысячу лет, и нарушить эту гармонию — всё равно что совершить акт вандализма, деяние варвара.
Она уподобится тем грязным дикарям гуннам, которые разрушили Рим. Красота так хрупка и недолговечна.
И она, дочь короля, умеет ценить красоту. Она не желает быть наследницей Аттилы. Она должна найти иной способ, бережный и действенный одновременно.
Решение нашла Дельфина.
Герцогиня поглаживала по шелковистой шее свою андалузскую кобылу, намереваясь сесть в седло и отправиться на прогулку. Дельфина стояла за спиной госпожи, ожидая приказаний. Светловолосый грум, подросток лет пятнадцати, держал кобылу под уздцы.
Клотильда редко обращалась за советом к Дельфине. Та хорошо исполняла уже готовые приказы, но сама обладала слишком скудным воображением, чтобы самостоятельно измыслить план или подсказать интригу. Для советов и замыслов была Анастази.
Анастази высказалась достаточно внятно. Принять условие красивого наглеца и впредь проявлять к его выходкам великодушие и терпение. У хозяйки и придворной дамы уже не раз происходил этот спор. Когда же герцогиня в очередной раз вспылила и вновь напомнила о его ничтожестве и своём титуле, Анастази невозмутимо сказала:
— Тогда убейте его. Это избавит вас от всех затруднений, от необходимости принимать ещё с десяток подобных решений. Если вы прикажете, я сделаю это немедленно.
Герцогиня уставилась на неё в полном изумлении:
— Вас ли я слышу, Анастази? Вы так защищали этого юного простолюдина, так настаивали на помиловании, и вдруг готовы лишить его жизни.
— Лучше быстрая смерть, чем многолетнее пребывание в тесной и холодной клетке. Вы, как видно, намерены держать его в заточении, пока он не сдастся. А он не сдастся, следовательно, до конца дней своих останется узником. Это слишком долго и слишком мучительно. Как вашему высочеству несомненно уже известно, я кое-чем обязана этому человека. Он спас мне жизнь. Но жизнью заплатить я не могу, однако, готова вернуть ему долг быстрой и легкой смертью.
— Но я не хочу его убивать!
Анастази пожала плечами.
— Тогда уступите. Условие смешное, не требует ни затрат, ни усилий, и сегодня же ночью он будет лежать в вашей постели.
Герцогиня придержала кобылу, вынуждая её идти шагом. Она размышляла. Слова Анастази вертелись в голове. «Уступите. Он сегодня же будет лежать в вашей постели».
Анастази права! Права! Такая незначительная, почти ничтожная уступка. Какая-то девчонка, ещё младенец. И ничего монументального, титанического совершать не придется. Нет нужды свергать, узурпировать, сотрясать, развязывать войну или совершать преступление. Всё просто.
Надо всего лишь позаботься о ребёнке. Избавить от голодной смерти. Даже ещё проще. За небольшое вознаграждение найти того, кто возьмёт на себя эти заботы.
Знатные вельможи, короли не раз озадачивались подобным, пристраивая своих внебрачных детей. Ей было ещё проще. Это был не её ребёнок. Не было необходимости прятаться. Хранить тайну, искать тех, кто будет достаточно алчен, чтобы за определённую плату оберегать её имя. Даже платить необязательно.
У девчонки, кажется, есть родственники, дед с бабкой, родители той неудачливой роженицы, которая стала причиной покушения. Правда, Анастази упоминала, что они отреклись от дочери. Но родители никогда по-настоящему не отрекаются от детей. Все эти горестные декламации и жесты — всего лишь средство, чтобы породить чувство вины в неблагодарном отпрыске, напомнить о своем праве создателя, уподобиться карающему и одновременно милостивому божеству и вернуть в семью беглое чадо.
А уж от внуков никто не отказывался. Внуки порой дороже детей.
Так что же ей мешает? Что останавливает?
На зимнее солнцестояние погода испортилась – двадцать первого декабря резко потеплело до минус двенадцати, два дня ураганный ветер рвал деревья, потом ветер затих и так же резко температура упала до минус тридцати двух.
При таких перепадах температуры у Нины подскочило давление, но от больничного она отказалась – надо было до конца года закончить сверку коллекции. И стала брать Платона на работу каждый день – он лучше, чем видеофон, напоминал о приёме лекарств, которые надо было пить за полчаса до еды и мог предложить поесть через полчаса после приёма лекарства. К тому же с Irien’ом сверка шла намного быстрее и эффективнее.
Пришли деньги от продажи кружев, и Нина купила для Платона ещё столько же бисера, но уже разных цветов – он скачал в сети несколько мастер-классов по бисероплетению и у него серьги стали получаться всё лучше и лучше.
Первые две пары серёг, два браслета и ожерелье Нина с прилетавшим Вороном отправила Змею для Миры, следующие три пары были сданы в лавку на продажу. Сразу пришли деньги от продажи кружева.
Этих денег хватило на пальто и зимние ботинки для Платона – Нина разрешила ему выбрать самому, и он выбрал с виду очень скромное, но на нём прекрасно смотрящееся пальто бежевого цвета с воротником-стойкой и ботинки такого же цвета.
***
Двадцать четвёртого декабря в деревнях проводился обряд Рождения Огня. Три самых коротких дня в году – время прихода тёмного бога по имени Карачун, бога скотьего падежа и смерти от мороза. И потому вечером зажигали огонь, который должен гореть всю ночь, разогнать мороз, прогнать смерть и возвестить на рассвете рождение бога зимнего солнца Коляды.
Обряд заключался он в гашении огня старого года и возжигании огня нового года – Рождение Огня — способом трения сухого дерева. Зажжённый таким образом костёр должен был гореть всю ночь.
***
Волхв, проводящий для киборгов Жемчужного острова обряд, так объяснил им смысл действия:
— Эта ночь самая длинная и самая морозная в году. Не только люди мёрзнут, но и звери и птицы. И потому они могут подходить к кострам и греться. В эту ночь нельзя охотиться. Огонь ночью виден издалека, и может указать путь заблудившимся. В эту ночь странники и беглецы могут прийти к огню погреться и остаться в деревне. Или просто погреться, поесть и идти дальше. Так что… будем поддерживать огонь до рассвета. И кормить тех, кто подойдёт, спасаясь от мороза.
Он говорил так, чтобы они поняли практический смысл обряда – и смогли бы в нём принимать участие, если когда-нибудь попадут в деревню на зимнее солнцестояние. И под руководством Велимысла костёр был зажжён на берегу Жемчужного острова.
***
В Орлово в обряде участвовали женатые мужчины и парни, собиравшиеся жениться в наступающем году, но Змей, несмотря на то, что жениться собирался через год или позже, в круг вошёл – ведь в наступающем году ему предстоит строить свой дом. Лютому и Сивому женитьба не грозила – и они остались среди зрителей. Огнедар тоже в обряде не участвовал, хотя и прилетел на пару дней повидаться с родными.
Перед началом обряда женщины хоронили старый огонь – в каждом доме тушили печь водой, чистили и протирали насухо, и готовили её к кормлению дровами нового огня. В большинстве домов кирпичные печи и ставились только в расчёте на выполнение обрядов по традиции и занимали не самую большую часть дома — давно все пользовались электрическими плитами, работавшими от стоящего на краю деревни генератора.
В Орлово на берегу озера перед домом главы деревни заранее установили и укрепили сухой столб, обмотали его соломой и обернули вокруг него прочную верёвку. Рядом были сложены дрова для костра. Обряд начался в третьем часу пополудни, когда в небе стало смеркаться.
Ратмир и Змей встали с одной стороны столба и шестеро мужиков — с другой, босые и в одних штанах, и стали резко и быстро дергать верёвку вокруг столба в разные стороны, пока он трения на солому не стали падать искры священного Огня.
И ничего, что на дворе минус тридцать три! Чем быстрее родится огонь, тем быстрее все зайдут в тепло!
Костёр мужчины и парни поддерживали всю ночь до рассвета – смена Змея была в паре с Ратмиром с двух до четырёх часов – а утром всей деревней славили рождённого Коляду.
От новорожденного Огня зажгли огонь в печах во всей деревне. Свой огонь получил и Змей в небольшой лампаде – и поэтому утром ему в нижнем жилье родительского дома выделили комнату побольше, где находилась небольшая печь. Этим было обозначено, что Змей не является частью этой семьи и в этом доме обитает временно – это огонь его будущего дома, который он обязан беречь и перенести в новое жилище при переезде.
Хозяйка этого дома и так кормит его отдельно от всех, а теперь и готовить ему будут отдельно – пока он не поставит свой дом и не переедет в него.
Ну, или пока он не научится сам для себя готовить.
***
Вот тут Змей задумался – это священный Огонь и гасить его нельзя ни в коем случае! – а он уходит в лес иногда на сутки или на двое… или даже дольше, наблюдая за стадом лосей или с Ратмиром на рыбалку. Как только его оставили одного в новом жилье, позвонил Нине и всё рассказал, а потом скинул видеозаписи. И спросил:
— И что мне теперь делать?
— Как что? Привези Миро! Он же домашний киборг, пусть следит за огнём и живёт у тебя! Он же готовить будет тебе и себе. Позвоню Степану… прямо сейчас… — она добавила в звонок брата, и Степан, выслушав новость, согласился отпустить Миро, сказав:
— Пусть пока Лютый присмотрит за твоим огнём, а ты лети на турбазу. И он вполне может печь пряники и в твоей комнате… спецодежду выдадим, а куртку поприличнее на выход в город Нина купит и пришлёт.
Закончив разговор, Нина вздохнула: «Вот и Миро пристроен. Mary будет вести домашнее хозяйство у DEX’а! Где это видано? А придётся…»
***
На следующий день утром Нина прилетела посмотреть, как Змей с Миро устроились на новом месте. Платона оставила дома, чтобы он не сорвался в деревне (очень уж он не хотел в деревню в мороз), а взяла вместо него верного Василия.
Комната оказалась неожиданно большой — примерно четыре на четыре с половиной метра – с небольшой чисто символической печью, лавкой, столом, парой стульев и кроватью с двумя одеялами и подушкой. Имелись еще и совмещенный санузел, в углу маленькая кухня с электроплитой и крошечным буфетом, холодильник, встроенный шкаф и две высокие тумбочки. Фактически — однокомнатная квартира-студия, имеющая выход внутрь дома, рядом с лестницей на второй этаж.
Двум киборгам места вполне достаточно, и даже с некоторым комфортом. Но Нине показалось, что Миро выглядит как-то не очень бодро. Это насторожило, и Нина начала расспрашивать:
— Показывай, где сам разместился, где Миро.
— Он на кровати, я на лавке… – сообщил DEX, — я помню, что ты мне говорила… тогда. Место мужчины на пороге дома. Но… кажется, ему это не особо нравится.
Миро, среднего роста чернявый парень, был мрачнее тучи – он только сработался с двумя девушками-DEX в чайном домике, почти научил их печь пряники — и вот на тебе! — снова переезд. И ладно бы хозяйку обслуживать – так нет! Её DEX’а! — и деваться некуда – этому Змею дан третий уровень!
— Да, это так. Мы уже говорили об этом… и теперь всё снова… повторю для Миро… Змей, ты должен спать на лавке… а Миро на кровати. Ты как глава своей семьи должен его охранять и обеспечивать всем необходимым. А он как твой брат будет хранить огонь в твоём доме. Миро, ты не слуга Змею, а брат… и третий уровень ему дан для твоей безопасности… потом, когда вы сработаетесь и будете жить, помогая друг другу, у Змея не будет на тебя прав управления. А о местах для сна… В случае нападения мужчина и глава семьи первым должен встретить врага, и, значит, спать он должен у входа. Змей, эта квартира дана тебе, пока ты не построишь свой дом. И охранять её ты должен так, как будешь охранять свой дом.
Зависла пауза. Нина посмотрела на киборгов – только Вася был совершенно спокоен, а на лице Миро видно было удивление, обида, и непонимание ситуации. И продолжила:
— Как я понимаю, вам обоим сейчас сложно… Миро обижен тем, что его привели обслуживать DEX’а, более сильного, чем он, но – как и он, киборга. Так? Ребята, вы должны помогать друг другу… Попроси Велимысла провести для вас обряд братания… и познакомь Миро с Владом… теперь и Влад его брат тоже… Миро, ты здесь под защитой братьев, и никто не будет тебя бить…
Разговор затянулся до вечера, Вася вспомнил про привезённую для Миро тёплую одежду и шоколад, и сходил за ними к флайеру. Миро тем временем принёс молоко и поставил кастрюлю под кашу и сковороду под рыбу.
Сложнейшая система взаимоотношений внутри семьи – и внутри общины — до сих пор оставалась для Змея загадкой. Запомнить, кто кем кому приходится он смог. И названия степеней родства тоже. Но — дальше продвигалось с трудом. Как разобраться – почему от жён братьев невесты ему нельзя брать хлеб и молоко, а от любой из сестёр этих жен – можно, но не нужно? Почему только старшая из женщин – жена хозяина дома и главы деревни – даёт ему еду? Почему нельзя брать еду из рук, а только со стола? Кто из них является частью семьи и рода старого Богодана, а кто – нет? И почему?
Сначала Змей предпочитал просто тупо запоминать, почти не вникая в смысл – но с увеличением количества родственников это становилось всё сложнее и сложнее, и приходилось самому искать логические связи степеням родства внутри семьи и в общине. Теперь у него появился ещё один брат. Часть его семьи, но не часть семьи главы деревни – и ему надо объяснять, кто здесь какой статус имеет.
На удивление, Миро очень быстро усвоил, кто в доме кому и кем приходится, и у кого что можно брать, и у кого – не нужно.
Домой Нина вернулась, когда стемнело – почти в четыре часа пополудни. Василий после чаепития на кухне вернулся в музей, Платон стал убирать со стола, а Нина включила терминал.
Было несколько писем и большая папка с видеозаписями. Нина открыла сначала письмо от редактора сайта «Родная вера», с которым сотрудничала более двадцати лет, переводя на интерлингву статьи, написанные на старом русском языке, и книги. Было предложение перевести книгу об экономике эпохи перестройки СССР. В экономике Нина если и понимала что-то, то не настолько, чтобы браться за такую книгу, и уже собралась написать отказ, но в гостиную заглянул Платон с вопросом: «Что приготовить на ужин?». И Нина показала ему письмо:
— Сможешь перевести?
— Смогу. Это интересно… — уверенно ответил Irien. — Вы разрешили мне скачивать книги, я нахожу и читаю, уже прочитал Сократа и Плиния, и классиков экономической науки античности и средневековья… правда, мне это интересно… и я уже многое знаю. Перевести смогу. И… комментарий написать смогу.
— Хорошо… тогда пишу согласие и жду файл с книгой.
Файл пришёл через полминуты – и Нина ужаснулась объёму работы. Почти гигабайт текста с иллюстрациями. И вслед пришло письмо с указанием срока (месяц!) и суммы оплаты за работу (шестьсот галактов!) – но объём работы был огромен, и Нина собралась отказаться.
Но Платон снова уверенно повторил:
— Я сделаю. В срок и с комментариями.
Нина махнула рукой, он понял жест своеобразно – схватил стул и сел рядом с ней перед терминалом. Она не стала его прогонять и открыла следующее письмо.
Оно было от Лёни – наконец-то он вспомнил про обещанные видеозаписи о показе на музейной стене сшитых Лизой платьев и прислал ссылки на видео в инфранете. Платон мгновенно открыл первый ролик – снято было явно с дрона, продолжительность полторы минуты, почти полтора миллиона просмотров. И голос журналиста за кадром: «…как жаль, что эта уникальная коллекция не была показана на подиуме! Никто знает, где живёт этот модельер, и потому наш канал проведёт журналистское расследование… следите за новостями…»
Нина знала, где живёт модельер, и именно поэтому ничего никому сообщать не хотела – вот что бы сказал этот журналист, если бы узнал, что уникальный модельер – киборг Mary-4? Лиза, отправленная на далёкий хутор помогать по дому старому учёному – модельер гениальный… но об этом нельзя знать всем… а особенно – журналистам этого канала. А жаль – она могла бы неплохо зарабатывать на этом.
В следующих двух письмах была реклама, последнее оказалось от какой-то Коры – причём без фамилии. Откуда только адрес узнала? Письмо из двух строчек: «Доброго времени суток! Сергей просил прислать Вам видео о работе нашего кружка спасения киборгов. С наилучшими пожеланиями – Кора»
Сергей… а не тот ли программист, что гостил у неё? Наверное, тот. Но файл с записями был слишком большим, чтобы просмотреть сразу, и Нина поручила это Платону:
— …если будет что интересное, собери в один ролик, посмотрю завтра. И… как только появятся деньги… не то, чтобы лишние, но, когда будут… купи для Лизы хорошую швейную машинку, ткань, нитки… и что там ещё ей надо для шитья… отвезём сами, и заодно посмотрим, как она там.
— Хорошо, сделаю. Могу прямо завтра… если у Фрола попросить, то денег хватит. И завтра всё купим и можем отвезти.
— Как же здорово, что ты у меня есть! – с видимым облегчением воскликнула Нина. – Как же мне повезло с тобой!
— Я тоже этому чрезвычайно рад! – ответил Платон.
— Но спать ты всё равно будешь отдельно! – закончила разговор Нина и пошла в свою спальню.
— Согласен… — тихо ответил киборг и стал устраиваться на диване в гостиной.
— Как думаешь, сколько мы сможем выручить за дом?
Тодд плечом прижимал телефон к уху, возясь с ключами. Замок был хитрый. Наверное, его уже много лет не меняли. Судя по всему, он тут так и стоял с момента постройки дома.
— Что, прости? — спросил он, наконец заходя внутрь. Он бросил ключи на книжную полку у двери и опустил сумку на пол. Взглянул на кухонные часы — они показывали 6:03. У него было по меньшей мере пятнадцать минут до автобуса.
— Я тут подумала о твоих словах, и вот не знаю. Наверное, ты прав.
Было сложно вслушиваться в слова Аманды, потому что он пытался сообразить, что надеть. Боже, когда он последний раз носил вещи в прачечную? На нём были рваные джинсы и фланелевая рубашка. Годилось ли это для посещения аквариума? Будет ли Дирк ожидать, что Тодд переоденется?
— Погоди, ещё раз. Что ты имела в виду под «выручить за дом» ? — спросил Тодд, лишь теперь осознав начало разговора.
— Хватит ли этого? — уточнила Аманда. — Если мы продадим дом, хватит ли нам, чтобы я… Не знаю, обратилась к кому-то за консультацией?
Из всего, что Аманда могла бы сказать, из всех причин, по которым она могла бы ему звонить… Тодд застыл посередине между дверью и кухней, прижимая к уху телефон. Сейчас у него совершенно не было на это времени, но всё же…
— Да, я думаю, да, — подтвердил он. — В смысле, я думаю, что нам вполне хватит. Дом в приличном районе, и цены на недвижимость там существенно выросли с тех пор, как мама с папой купили его.
Он понятия не имел, так ли это на самом деле, но звучало это хорошо. И что более важно, это звучало вполне как аргумент, способный убедить кого-то продать дом.
— Ну, я не знаю… Это просто…
Тодд снова взглянул на часы. Если он возьмёт такси, то сможет нагнать упущенное время, может, даже выиграет ещё минут пятнадцать. Хотя он подозревал, что этого всё равно было бы мало для разговора, которого хотела Аманда. А значит, ему нужно было выбрать: отложить разговор с Амандой, или отказаться от встречи с Дирком.
— Послушай, Аманда. Я очень хочу обсудить это. Но мне кажется, что лучше об этом поговорить при встрече, когда ты приедешь.
Господи, ну что он за мудак.
— Постой, — сказала Аманда. Он не знал, в каком месте дома она находилась, но с лёгкостью представил, как она выпрямилась, насторожившись. — Ты что, не хочешь обсуждать это прямо сейчас?
Тодд вздохнул. Как глупо. Что он делает? Ведь он почти не знает Дирка.
— Просто у меня… сейчас не так много времени, — признался он. Аманда на другом конце провода помолчала.
— И давно у тебя не так много времени? — спросила она. Как бы Тодда это ни бесило, в вопросе определённо был смысл.
— Просто… У меня есть кое-какие планы на вечер.
Она всё равно неминуемо выяснит, в чём дело, просто Тодд хотел, чтобы это случилось попозже.
— Планы? — переспросила она с удивлением. Тодд стиснул зубы.
— Могут же у меня быть планы, — сказал он, безуспешно пытаясь скрыть раздражение.
— Чувак, — в голосе Аманды был откровенный восторг. Тодд сжался в предвкушении. — Ты позвал его на свидание, да? И он согласился, да?
Он будто воочию увидел, как она подпрыгивает от радости. Снова взглянул на часы.
— Вообще-то это он позвал меня на свидание, — сообщил Тодд, и поспешно отодвинул телефон от уха, чтобы не оглохнуть от воплей Аманды. Так прошло ещё с полминуты, Тодд как раз зашёл в ванную.
— Блин, чувак, я же говорила! Я, блин, говорила тебе! Ой, я прямо мечтаю познакомиться с ним.
Стоя перед зеркалом, покрытым высохшими потёками, Тодд рассматривал своё отражение. В задумчивости он почесал затылок.
— Слушай, — сказал он. — Мы можем обсудить это позже? Мы с ним встречаемся примерно через час, а мне ещё сорок пять минут ехать на автобусе.
— Да, чувак, разумеется, — сказала Аманда. — Позвони мне сразу, как вернёшься домой. Ну, если не придёшь с ним вместе. Тогда позвони мне завтра.
Тодд с трудом удержался от закатывания глаз.
— Да, и ещё, — продолжила Аманда. — Надень джинсовку, она тебе идёт.
В этот раз от закатывания глаз Тодд не стал сдерживаться, хотя в её словах явно был смысл. У него была классная джинсовка, и он в ней здорово выглядел. Вообще-то где-то тут у него была чистая футболка. Джинсы, футболка, джинсовка. Вполне подойдёт для аквариума.
— Спасибо. Позвоню позже, — он дождался коротких гудков, и только тогда нажал на сброс. У него почти не осталось времени, но хотя бы был план.
План и свидание, и Тодд всё ещё не понимал до конца, что ему со всем этим делать, но всё-таки, впервые с момента, как Дирк пригласил его, радостное предвкушение стало вытеснять присущую ему нервозность. Ему начало казаться, что всё это будет довольно приятно и весело.
Чувствуя себя оптимистично настроенным, наверное, впервые за много лет, Тодд слегка улыбнулся своему отражению и отправился искать футболку.
Часы на микроволновке показывали 6:13.
~*~
Он не мог понять, отчего так нервничает. Он уже проводил время с Тоддом. Он уже ходил вместе с Тоддом в этот аквариум. Может, дело было в том, что он уже пять недель не виделся с Тоддом ежедневно. И это определённо было самым тяжёлым, хотя в чём-то Фара была права. Поддерживать контакт с Тоддом было важно, и очевидно, полезно. Навязываться Тодду было эгоистично.
Дирк сцепил и потом расцепил руки. Попытался засунуть их в карманы. Обхватил себя ими за бока. 7:08. Тодда всё ещё не было.
Тодд мог бы не прийти?
Только не его Тодд, это вряд ли, его Тодд с большим уважением относился к времени других людей. И потом, у его Тодда особо не было никаких обязанностей, помимо его работы в детективном агентстве, так что Дирку особо не приходилось ждать его. Ну то есть однажды ему пришлось прождать три недели, прежде чем Тодд появился и освободил Дирка из заточения в ЦРУ, но вряд ли Тодд был виноват в том, что это потребовало столько времени. К тому же, Дирк до сих пор немного удивлялся, что Тодд вообще пришёл его спасать. Большинство людей этого бы не сделало. Хотя Тодд вообще делал то, что не делает большинство людей, его инстинкт самосохранения, что бы он там ни говорил, был примерно как у Дирка.
Даже странно, что им обоим удавалось оставаться в живых так долго.
7:09. Тодда всё ещё не было.
Дирк обернулся и бросил взгляд на вход в аквариум. Пойти туда одному? Может, это и без Тодда сработает? Он не знал. К этому моменту у него уже не было никаких ориентиров, на которые он мог бы полагаться.
Впрочем, как и большую часть его жизни — разве что здесь не было тех красноречивых предчувствий, которые могли бы указать ему верное направление. В его временной линии наверняка бы что-то случилось, вселенная подала бы ему какой-то знак, который подсказал бы ему, куда двигаться дальше. Здесь была только хаотичная мешанина обычного существования, и она совсем не помогала.
7:10.
— Дирк, привет! — окликнули его сзади. Дирк обернулся и увидел подбегающего к нему Тодда. Ну, может, не прямо подбегающего. Может, правильнее будет сказать, спешащего. Так или иначе, Тодд был взволнован, часто дышал и от этого выглядел лишь привлекательнее. Дирк понял, что вовсю улыбается, а в животе что-то трепещет при виде Тодда.
— Тодд, ты пришёл. Я не был уверен, — признался он. Тодд, всё ещё пытаясь отдышаться, отвёл взгляд.
— Прости, я опоздал немного. Не успел на автобус, пришлось ждать следующий.
Говоря это, он нервно теребил куртку, и только тогда Дирк заметил, что это была та самая куртка с «Мексиканскими похоронами», которую спалил электрический призрак носорога в лабиринте Патрика Спринга. Дирк улыбнулся.
— Всё нормально, ты ведь уже здесь. Пойдём? — предложил Дирк, и на краткий миг вселенная прояснилась, и у Дирка впервые с тех пор, как всё это началось, появилось ощущение правильности происходящего.
Всё это было настолько ошеломительно, что он едва не запутался в собственных ногах. Тодд, который вслед за ним шёл ко входу в аквариум, взглянул на него с лёгким беспокойством. Дирк ободряюще улыбнулся в ответ.
К этому времени аквариум был практически пуст. Женщина за стойкой без лишних слов положила перед ними два билета. Дирк достал из кармана последние деньги Фары, ту самую, когда-то пухлую, пачку двадцаток. Теперь она была угрожающе тощей.
Тодд заглянул Дирку через плечо.
— Я могу сам купить билет, — предложил он, всё так же не встречаясь взглядом с Дирком. Он потянулся за кошельком.
— Ещё чего, — сказал Дирк. Тодд заплатил в прошлый раз, так что теперь очередь Дирка. Так нужно для баланса во вселенной. Правда, прошлый раз можно отнести к расходам, необходимым для расследования, так что и этот платёж, наверное, тоже? Дирк нахмурился. Нужно ли сохранять чеки? Можно ли чеки, полученные в другой вселенной, подать для учёта? В любом случае, было важно, чтобы заплатил именно Дирк, так что он вынул две двадцатки из своих скудеющих запасов и положил на стойку.
Пока что всё шло по плану.
Ну, если у него вообще был план. Он предполагал, что какой-то план должен быть. Особенно учитывая, что большая часть его планов состояла в том, чтобы поддаваться внезапным импульсам и желаниям, пока они не приведут его туда, куда ему нужно попасть, но тут ничего такого не происходило. Впрочем, его не покидало ощущение правильности, так что, может, ему просто нужно вместе с Тоддом прийти в аквариум. Может, вселенная только и ждёт, когда он найдёт связь. Может…
— Так странно, — сказал Тодд, когда они миновали стойку и вошли внутрь. Им не нужно было пробираться сквозь толпу, и Тодд просто шёл рядом с Дирком.
— Что именно? — спросил Дирк. Он рассматривал аквариум, и пока что мог сказать, что он является точной копией того аквариума в их мире.
— Не знаю… просто… как будто я уже бывал тут, хотя я точно знаю, что нет.
Дирк не ответил, он остановился перед информационным стендом о лососях, повернулся и уставился на Тодда. Когда Тодд взглянул на него, Дирк озабоченно хмурился.
— Может, в детстве? — спросил Дирк. Тодд помотал головой.
— Вряд ли, я бы, наверное…
Где-то в груди Дирка появилось и нарастало чувство восторга. Это было что-то новое. Наверное, что-то важное. Дирку очень хотелось спросить, распространяется ли это ощущение дежавю и на него тоже.
— Ладно, не стоит. Это просто странно, похоже на дежа вю.
Дирк постарался утихомирить бушующие в голове мысли, тем более, что выражение лица Тодда стало обеспокоенным.
— Знаешь, — сказал Дирк, не подумав особо, — говорят, что дежа вю — это отголоски других жизней.
Ох уж все эти глупости, вылетавшие из его рта. Вот честно, мог бы пнуть сам себя — пнул бы.
— Что, прошлых жизней? — весело спросил Тодд. — Неужели ты в это веришь?
Дирк усмехнулся, нервно, но с облегчением.
— Нет, конечно, — ответил он с улыбкой. С другой стороны, параллельные вселенные…
Ответный взгляд Тодда выражал подозрения, что Дирк наверняка верит в это всё. Они двинулись дальше. В тот, первый, раз они делали примерно то же самое, и Дирк ещё надеялся, что найдёт верное направление. В этот раз он ничего не ожидал, а значит, был открыт для любых находок, выискивая не столько зацепку, сколько что-то необычное. Тодд молча держался рядом.
— Знаешь, — начал Тодд, когда они вышли из здания при входе и направились к отделу морских птиц. — Мне самому никогда не пришло бы в голову прийти сюда, но вообще-то здесь прикольно.
Дирк промолчал в ответ, и не потому, что фраза была слишком не характерной для Тодда. Когда тот хотел, он мог быть невероятно открытым в таких темах. Но в тот раз в аквариуме Тодд ворчал и выглядел несколько недовольным, даже расстроенным, и Дирк до сих пор не знал, почему. Нынешний Тодд выглядел так, будто ему тут в самом деле нравится — странно радостным.
Размышляя об этом, он вдруг осознал, что таращится на Тодда, и не краем глаза, а в открытую. Освещённый неярким голубым светом, который теперь у Дирка всегда будет связан с аквариумами, Тодд несомненно выглядел довольным. Чуточку нервным, может, немного возбуждённым, но таким довольным, каким Дирк его раньше не видел. И от этого дух захватывало.
Его внезапно осенило, что Фара была в чём-то права. Он пришёл сюда с Тоддом не из чистого альтруизма.
И было очень просто представить, что всё так и было. Притвориться ненадолго, что они с Тоддом познакомились при других обстоятельствах. Представить, что по каким-то неведомым причинам Дирк понравился Тодду. Что Тодду хочется проводить с ним время, ходить по аквариумам и обедать, и в другие места, не связанные с расследованиями. Что Тодд и правда видит в нём что-то, чего не видят другие. И Дирк даже не был уверен, что в нём что-то такое есть.
И как легко было бы тогда взять Тодда за руку.
— Вообще-то я мало куда хожу, — сказал Тодд. Дирк сжал пальцы в кулак, чтобы не сделать какую-нибудь глупость.
— Как и я, — сообщил он вместо этого.
Тодд взглянул на него, и его лицо озарила широкая улыбка. Дирк пытался припомнить, что он должен делать.
Впрочем, уж точно не таращиться на Тодда с тупой улыбкой — и обычно у Дирка хорошо получалось подавлять это желание, — но всё равно ему потребовалось несколько секунд, чтобы осознать, где они, и главное, что им нужно делать. Оторвав взгляд от Тодда, Дирк осмотрелся и только теперь заметил, что они уже добрались до лестницы, которая ведёт на подземный уровень.
В первый раз они дошли именно сюда: стояли перед этой стеклянной громадиной и разглядывали сотни и сотни рыбок. Но не они сейчас привлекли внимание Дирка, а служебная дверь внизу у лестницы, та самая, которую нашли они с Фарой, та самая, которая привела их к тому контейнеру со странным оборудованием. Контейнеру, который занёс их сюда.
Сейчас эта дверь открывалась.
Из неё показался человек, и комбинезон на нём не оставлял сомнений в том, что это сотрудник аквариума. Дирк знал, что там, за дверью, скрытые от посторонних взглядов, в кажущемся хаосе соединяются насосы, фильтры, шланги. В любой другой день он мог не обратить внимания на эту дверь, но в этом человеке было что-то, что…
Нет, не знакомое, но… Так, это было предчувствие. Их не было так давно, что он о них почти забыл. Кем бы ни был этот человек, куда бы ни направлялся, Дирк должен был его заметить. Он должен был увидеть эту связь. Теперь у него не было ни малейших сомнений, и поняв это, он издал короткий возглас, в ответ на который и Тодд, и человек в комбинезоне покосились на Дирка.
Мужчина встретился с ним взглядом, его глаза неестественно расширились. По его лицу скользнула тень узнавания, а потом, к полному замешательству Дирка, он бросился бежать. Без раздумий Дирк схватил Тодда за руку.
— Давай! — импульсивно воскликнул он.
Мужчина удрал туда, откуда появился, служебная дверь уже закрывалась за ним. Было сложновато сбегать вниз по ступенькам, таща за собой Тодда, но зато благодаря Тодду никто из них не упал. Они добрались до двери за несколько мгновений до того, как её замок защёлкнулся бы. Задержав дверь, Дирк торжествующе ухмыльнулся Тодду. Изумлённый Тодд своими большими глазами напоминал моргающую сову. Дирк втащил его внутрь служебного прохода.
Коридор был в точности таким, каким его запомнил Дирк. Стена с одной стороны была вся в синих и жёлтых трубах. Никаких признаков присутствия сбежавшего мужчины не было, но Дирк хорошо помнил, куда вёл этот коридор. Отпустив руку Тодда, Дирк двинулся вглубь коридора.
— Эээ, Дирк… — позвал Тодд. Обернувшись, Дирк увидел, что Тодд остался стоять у закрывшейся двери с совершенно ошарашенным видом. — Мне кажется, нам сюда нельзя, — договорил он.
У Дирка было несколько вариантов ответа, хотя его разум только начал осмыслять текущую ситуацию. Надо же, как легко он вернулся к привычным шаблонам — ведь раньше он всё время таскал Тодда за собой, а Тодд охотно следовал за ним — и было нелегко вспомнить, что нынешний Тодд это не его Тодд.
— Это покажется странным, — сказал Дирк, хорошо понимая, что времени у него нет. — Но тот мужчина, которого мы видели… мне нужно его выследить.
Глаза Тодда стали ещё больше, хотя это и казалось невозможным.
— Зачем? — спросил Тодд. Дирк тревожно глянул через плечо. Сбежавшего мужчины видно не было.
— Интуиция? — предпринял попытку он. Выражение лица Тодда не изменилось.
— Погоди, ты что… Это связано с твоим расследованием?
Он всё ещё был изумлён, хотя теперь уже в меньшей степени. Дирк не собирался упускать эту возможность. Годилось всё, что сдвинет их с места, ведь это был его первый прорыв с тех пор, как они с Фарой здесь оказались.
— Да, извини. Я правда не предполагал, что такое произойдёт. Но нам нужно догнать его, и я в самом деле не могу объяснить, зачем.
Тодд всё ещё не мог определиться и смотрел на Дирка с подозрением. Он покосился на дверь, потом снова на Дирка, прищурился, будто пытаясь просчитать что-то. Наконец он неуверенно кивнул. Уже хорошо, решил Дирк, и бросился по коридору. На этот раз он услышал, как Тодд его догоняет.
Впрочем, особого смысла в этом не было, коридор был совершенно пустым. Все помещения, которые они проходили, были похожими, и чем дальше они заходили, тем меньше Дирк ощущал связь, пока наконец предчувствие, которое заставило его схватить Тодда за руку и потащить за собой, не пропало полностью. Всё это время Тодд шёл следом, не вплотную, но и не отставая слишком сильно. Дирк ощущал его взгляд на затылке и изо всех сил старался не замечать растущее чувство неловкости.
Внезапно коридор привел их туда, куда Дирк был не готов попасть, несмотря на то, что теперь то странное помещение с контейнером было ветеринарной лечебницей, и то место, где в прошлый раз стоял контейнер, теперь занимал смотровой стол. Дирк принялся обыскивать комнату, зная, что Тодд, сжав губы, пристально наблюдает за ним. После третьего шкафа, набитого стерильными бинтами, Дирк сдался, и они вернулись в коридор.
После ветлечебницы ничего знакомого он уже не встречал. Он дошёл до конца коридора, где оказалось большое помещение, заполненное, как он предположил, насосами. На противоположном конце виднелась дверь с горящим значком выхода над ней. Дирк направился туда. Тодд продолжал держаться рядом, но его шаги постепенно замедлялись. Взглянув на него, Дирк обнаружил, что Тодд помрачнел. Ну что же, по крайней мере, это было знакомо, именно такое выражение лица было у Тодда, когда они приходили в аквариум в прошлый раз. Добравшись до двери, Дирк потихоньку открыл её, опасаясь срабатывания сигнализации, но ощутил лишь лёгкое освежающее движение вечернего воздуха. Дирк вышел на пирс, оказавшийся с обратной стороны здания. Тодд последовал за ним.
— Дирк, какого чёрта? — спросил Тодд, впервые раскрыв рот с момента, когда они начали погоню. Он смотрел на Дирка такими глазами, будто больше не знал, кто Дирк такой и чего от него ожидать. Он знакомо стиснул челюсти, и это означало, что Тодд злится.
— Прости меня за это, — сказал Дирк, уже привычный к гневу Тодда. Он повернулся туда-сюда, пока говорил, всё ещё надеясь где-то увидеть того мужчину, но на пирсе никого не было, не считая нескольких туристов.
— Нет, это не… — Дирк знал Тодда лучше, чем кого бы то ни было, но сейчас в его интонации было что-то, чего Дирк не слышал прежде. Он позабыл о том мужчине и повернулся, чтобы взглянуть в глаза Тодду. У него перехватило дыхание, когда он увидел, с какой обидой Тодд смотрит на него. — Что это было? Ты расследуешь дело? Ты поэтому притащил меня сюда?
Дирк не представлял себе, как ответить. И самое главное, он не знал, какой ответ хочет услышать Тодд.
— Я… — всё, что Дирк успел сказать, прежде чем Тодд остановил его взмахом руки.
— Ну вот что, я не хочу об этом знать. Поверить не могу, что подумал… Не важно. Ты… Удачи в расследовании.
Дирк не слишком хорошо разбирался в настроениях других людей, но в большинстве случаев он мог понять причину тех или иных действий. Однако не в этот раз. Когда Тодд повернулся и пошёл прочь, Дирк был в таком ступоре, что мог лишь смотреть ему вслед. Он сердился из-за проникновения в запретную зону? Расстроился, что тот мужчина сбежал? Может, обиделся, что Дирк отпустил его руку? Понять было сложно, Тодд удивлял его и в лучшие времена.
— Тодд, подожди! — очнулся он, поспешив вдогонку. Но Тодд был настроен решительно, и уже успел отойти далеко, и теперь Дирк смог бы догнать его, только бросившись бежать.
Дирк побежал.
— Ну постой, — попросил он, догнав Тодда уже на улице. Тодд яростно взглянул на него. Дирк удивился, заметив, как блестят глаза Тодда.
— Нет уж. Не хочу ничего слушать. Ты… иди поищи, за кем ты там гонялся. Я еду домой.
Он не дал Дирку шанса вставить ни слова, и перешёл на другую сторону улицы — при желании Тодд мог быть невероятно стремительным. Дирк не мог определиться, отпустить его или броситься вдогонку. Впрочем, это было уже не важно — тут же подъехал автобус, и Тодд сел в него. Дирк не удержался и приметил номер маршрута, ходящего куда-то, где живёт Тодд.
Долгую, бесконечную минуту Дирк смотрел на то место, где недавно был Тодд, и по-прежнему не мог понять, что случилось. Что такого Дирк натворил.
~*~
За пять, почти шесть недель до этого.
— Ты… злишься на меня? — спросил Дирк.
Тодд оторвался от разглядывания пейзажа за окном автобуса и посмотрел на Дирка.
— Что? Нет. Я просто… Слушай, мы можем это не обсуждать? Можно просто… ну не знаю. Посидеть молча?
Дирк понял, что ему бы очень пригодился переводчик с Тоддского на английский. Тогда в таких вот случаях он мог бы найти нужное выражение и точно выяснить, что имел в виду Тодд. Он не злился, и это было отлично, но он был грустный и молчаливый с тех пор, как накануне они побывали в аквариуме, и, поскольку больше ничего интересного не случилось, Дирк совершенно не понимал, почему у Тодда такое настроение.
К тому же, такое между ними уже бывало, и повторять Дирк не хотел, ему вполне хватило прошлого раза.
— Если я тебя чем-то расстроил, мне кажется, лучше поговорить об этом, — сказал Дирк.
Взгляд Тодда был отчасти пугающим, но лишь потому, что сам Тодд выглядел несколько испуганным. Дирк при всём желании не мог понять, что его напугало. Спросить он не успел — Тодд посмотрел куда-то за Дирка и раскрыл глаза до невозможности широко.
— Слушай, я просто хочу сказать… — начал Дирк, но был довольно резко прерван — Тодд вскочил с сиденья, выругавшись, и бросился к двери автобуса, а Дирк проводил его взглядом, застыв от удивления. Тодд принялся барабанить по закрытой двери.
— Стойте! Остановите автобус! — крикнул он. Автобус затормозил и остановился, покачнувшись. Тодд выскочил в раскрывшуюся дверь.
Лишь замешательство водителя позволило Дирку выбежать за Тоддом, и когда он догнал его, то едва дышал, потому что выскочив из автобуса, Тодд успел пробежать полквартала, прежде чем Дирк осознал, что произошло.
— Прости, — начал Дирк, — но не обязательно же было вылетать из автобуса. Не хочешь разговаривать об этом — не надо.
— Что? — переспросил Тодд, и Дирк внезапно понял, что они остановились и стоят на перекрёстке, прямо напротив небольшого кафе, в котором подавали настоящий британский чай, и это кафе Дирк любил. Дирк скорчил рожу, Тодд скорчил другую рожу. Он указал на здание, перед которым они стояли. Дирк взглянул, и его охватило удивление.
А потом удивление схлынуло.
Витрины были пусты, окна заклеены бумагой, фасад явно уже давно не красили, а у двери на белом фоне чёрной краской по трафарету был нарисован уже знакомый дельфин, прыгающий через обруч.
— Тодд, — сказал Дирк потрясённо.
— Что это, чёрт подери, значит? — спросил Тодд. Дирк покачал головой. Он не представлял себе, что это может быть.
Первое, что ему пришло в голову, — открыть дверь, но она была заперта. В щели, где уголки бумаги завернулись, можно было рассмотреть только пустой магазин, в котором не было ничего интересного, впрочем…
— Чёрт, а знаешь, что это может быть? Логотип рейв-клуба, — предположил Тодд, отвлекая Дирка от мыслей.
— Рейв-клуба? — переспросил Дирк.
— Ага. У вас в Англии есть рейв-клубы? Я даже не знаю, бывают ли они сейчас тут. Я несколько раз ходил в такие в юности. Ну, я не очень-то люблю такую музыку, но…
— Такая дискотека с электронной музыкой, — вспомнил Дирк. Тодд весело взглянул на него.
— Я знал, что ты это скажешь… Ну вот, там обычно продают алкоголь несовершеннолетним, наркоту и всякое такое, и чтобы не попасться полиции, они постоянно переезжают. Пустующие супермаркеты, такого плана помещения. На приглашениях нет точного адреса, а место помечают картинками типа таких.
Широта познаний Тодда никогда не переставала удивлять Дирка.
— То есть получается, что те карточки с дельфинами — это приглашения?
Тодд пожал плечами.
— Может, — сказал он.
Дирк поразмыслил. Это предположение верным не казалось.
— Нет, это вряд ли так. Я уверен, что это необычные карты Зенера. Они предназначались именно мне, — признался Дирк. Тодд удивлённо уставился на него. Дирк мотнул головой. — К тому же, — продолжил он, — это не пустующий супермаркет. Это…
Дирк отступил подальше. Он осмотрел фасад здания, потом обернулся и взглянул через улицу.
— Вообще-то это вроде прачечная?
Он был почти уверен. Он здесь стирал вещи, когда только приехал в Сиэтл. Он точно это помнил, потому что именно тогда он обнаружил в том кафе британский чай.
— Точно нет, — сказал Тодд. — Раньше тут был ремонт обуви. Закрылся с год назад, как раз, когда мы с тобой познакомились. Даже в газетах писали об этом. Наверное, это была одна из самых старых обувных мастерских в городе. Но их время закончилось.
Это… не казалось правильным. Точнее, это определённо казалось неправильным, но вместо того, чтобы сказать об этом, Дирк придержал язык, наблюдая, как Тодд достал телефон и принялся фотографировать фасад здания и изображение дельфина у двери.
Дирк подумал, что они с Тоддом что-то упустили. Если бы только он мог понять, что.
Восемнадцатого декабря с утра в кабинет Нины пришли просветители – Фома как новый зав отделом и незнакомая Нине женщина пенсионного возраста, которую Фома представил, как Светлану Кирилловну, хореографа. Как оказалось, она преподаватель ДШИ и была принята в музей на полставки для организации новогодних и масленичных мероприятий.
К Новому году запланировано было открытие аж трёх выставок: для детей «История новогодней игрушки», для семейного посетителя интерактив «Валенки-катанки» (история валяной обуви с мастер-классом по валянию шерсти) и выставка для взрослых – «Охотник и рыболов» (инструменты и орудия лова рыбы, зверей и птиц). И для всех трёх выставок необходимо было выдать предметы: глиняные игрушки, изображающие соответствующие теме предметы и действия.
Прерывать сверку не хотелось, но пришлось – и сначала Нина велела Лиде подобрать голографии предметов в КАМИС’е, и уже из них предложить просветителям выбирать то, что подойдёт по размеру.
Лида подключилась к программе и зависла. «Лиза сделала бы всё это намного быстрее!» — с досадой думала Нина. Но сразу поняла, что Лида не настолько хорошо знает коллекцию, чтобы выдать нужный список через пару минут.
И потому Нина сама налила чайник и включила:
— Придётся подождать. Пока ждём… рассказали бы хоть последние новости… что в нашем музее делается. Вторая неделя сверки. Плюс больничный. Так что… дальше хранилища выйти некогда.
Пока грелся чайник, и пока пили чай, Фома рассказывал о работе своего кружка по изучению народных игр, о кандидатах на место зам по науке (есть несколько заявок, в том числе от какого-то совсем молодого типа с Новой Москвы – письмо от него пришло почему-то не директору, а в рекламный отдел), о подготовке к Новому году…
— Планируется зажжение священного огня Нового года… но тут очень большой вопрос. Потому как его зажигают мужчины почти голыми, в одних штанах, а на дворе мороз…
— Тогда другой праздник реконструируй… там рождение Коляды и Велесовы святки впереди с гаданиями и ряжеными… потом Водокрес. Или ещё что-нибудь… а огонь зажигать могут и киборги, они и быстрее это сделают и качественнее…
— DEX’ы в шрамах? Нет… тут другое надо. Ладно, пока выставки сделаем… а там видно будет. Мы пойдём, потом пришлёшь файл с игрушками… у нас три дня на отбор предметов и монтаж. И… нужны к новогодним каникулам игрушки танцующих парочек… есть ведь такие? Решили вот… несколько мастер-классов провести по народным танцам… и надо костюмы подобрать или сшить в народном стиле… Светлана Кирилловна группу набирает желающих научиться танцам. Можешь тоже походить.
— Танцевать не умею… а вот игрушки по теме можно подобрать… — ответила Нина. — Но давай не сегодня? Через неделю голографии пришлю с Васей…
Гости ушли, не дождавшись. Лида собрала голографии в файл только перед самым обедом — и Вася сразу отправил всю информацию Фоме.
***
Уже после обеда главный хранитель прислала подписанный директором приказ на выдачу предметов на эти три выставки – и Платон, подключившись к Лиде и КАМИСу в её голове, не только самостоятельно выбрал предметы по голографиям вместо неё (чисто, осторожно и очень аккуратно), но и сделал акты выдачи вместо неё, а потом помог вынести из хранилища и упаковать.
Были упакованы три большие коробки – в три разных зала (ёлочные игрушки и керамические ёлки на новогоднюю выставку; барашки, козлики и фигурки людей в валенках на «Валенки-катанки»; игрушки, изображающие рыбаков и охотников на «Охотник и рыболов»). Уносили предметы Василий и Фёдор на двух больших гравитележках.
К концу рабочего дня предметы, не вошедшие в витрины, вернулись обратно – и Платон снова помог Лиде сделать акт возврата и поставить игрушки на места.
***
Сергей получил от Декабря и Ирмы очередные пакеты информации – и решил на этот раз просмотреть перед тем, как отдать всё Диму.
В записях киборгов было много непонятного вроде ловли курицы и приготовления каши с мясом этой самой курицы. Смысла в этом действии Сергей не углядел, но он решил, что Дим может понять, что происходит – он же вроде с Антари родом.
Были видеозаписи о движении по лесу и разделке туш лосей – записей охоты на этих лосей не было.
Но Сергей разглядел то, что и на самом деле было более важным – то, что киборги участвовали в мероприятиях и праздниках наравне с людьми. Вместе ловили кур, вместе варили кашу, вместе эту кашу ели, вместе шли на лыжах, вместе ловили рыбу… — местные крестьяне относились к киборгам, как к равным! И купленная по случаю явно бордельная Irien Ирма участвовала в празднованиях даже без намёков на флирт, и никто из людей даже не пытался использовать её для игр и развлечений!
Просмотрев записи, Сергей решил, что видеофонного звонка здесь недостаточно, и после работы отправился к Диму домой. Кора встретила его на пороге:
— Привет! Дим ещё на работе…
— Привет! Я ненадолго. Записи принёс… включи терминал, скину.
Кора просмотрела все за полминуты и поставила чайник:
— Подожди, Дим скоро вернётся. А пока… мне кажется, это не совсем правильно. Мы знаем о них многое… а они о нас не знают ничего. Может быть, и им скинуть видеозаписи о нас?
— Надо спросить Дима… но… ты права. Если он будет не против. Адрес Нины Павловны у меня есть… держи, можешь послать записи и сама… там новый год скоро, ей подарок будет… ладно, я пойду…
Когда через полчаса вернулся со смены Дим с DEX’ами, Кора пересказала ему суть разговора с Сергеем и спросила:
— Может, нам стоит слетать туда самим? Он прав в этом. Ведь… там твоя мама…
— Рано. Что я ей скажу? Ты ведь знаешь, как всё было… как я объясню, что пропал и не звоню? Сначала испугался, что отец вернёт… а теперь поздно… да и её видеофон наверняка прослушивается… отцом… ты знаешь, какой он. Придёт время, слетаем… а пока… пакет видеозаписей собрать можешь, но… чтобы меня на кадрах не было. Пошли сама…
— Хорошо. Но ты подумай, мать поймёт и простит… — начала уговаривать его Кора, но Дим только отмахнулся.
***
В субботу девятнадцатого декабря утром Змей и Лютый прилетели на два дня с разрешением погулять по городу и купить себе, что захочется, на сорок галактов, скинутые на видеофон Змея – таким образом Доброхот отблагодарил парней за удачную охоту. А так как одни DEX’ы лететь не посмели, то с ними решила посмотреть город и Мира.
И потому прилетели на большом флайере старого Богодана. И привезли полный багажник копчёной рыбы и деревянных игрушек на продажу.
Змей решил показать Мире и Лютому зимний город во всей его красе. Нина пошла с ними, не решившись отпустить гостей в город одних – и в последний момент взяла с собой Платона.
Погода была отличной – ясное небо при температуре всего минус двадцать восемь, искристый снег на деревьях, работающий каток…
Прогулка по заснеженному парку, кормление не улетавших на зиму «уток» (местный аналог земной птицы, но раза в полтора крупнее, наглее, крикливее и ярче), кафе-мороженое, в которое можно с киборгами, катание с горки… – в деревне горка намного круче, но городская — с разноцветной подсветкой и шире… всё было просто здорово!
А потом посещение музейной лавки, где Мира так долго рассматривала серьги-бабочки из бисера – цена была поставлена в половину зарплаты Нины! – что Платон не выдержал и заявил, что сам может такие же сделать и в десять раз дешевле, и надо только бисер купить и прочную леску, и медную… а лучше всего, если серебряную проволоку… и из лавки гости вышли с пустыми руками, но с надеждой на руки Платона.
Обедать пришли в кафе при музее – там Змея уже знали и без вопросов принесли ему то, что он заказал с разрешения Нины. А заказал он сразу на всех — на трёх киборгов и двух человек, — причём Лютый в кафе в качестве посетителя был впервые в жизни и попробовать захотел всё, что можно!
И всё попробовал – ему принесли понемногу всего: от котлеты с гарниром и печёных сосисок до песочных пирожных и эклеров с кремом. После такого обеда Змей с гордостью самостоятельно оплатил счёт.
Потом Нина провела их по залам музея. Лютый смотрел и запоминал, увиденное его удивило – он никогда не задумывался, как терраформировали планету, как жили первые поселенцы, почему одни люди строили города, а другие селились в деревнях по берегам рек и озёр… разные люди, разные обычаи, разные боги… и разное служение богам.
Миру более интересовали костюмы – обрядовые рубахи и вышивка на них. Нина, глядя на девушку, с трудом могла представить, сколько всего ей предстоит к свадьбе сшить, вышить и соткать вручную. Зачем самой-то делать? Киборги есть!
Но… кибер-девушек ещё обучить всему надо, нет программ по обрядовой вышивке – а для этого надо уметь делать всё самой.
В шестнадцать лет в первый раз у неё спросят, согласна ли она взять мужем вот этого Змея – и, если она ответит согласием, она начнёт своими руками вышивать ему свадебную рубаху… и руководить киборгами, выполняющими все остальные работы. Ведь и свой костюм – по идее – она сама должна сшить!
Домой вернулись почти в семь часов вечера, уставшие, но довольные и с тортом. И после лёгкого ужина с чаепитием Нина включила терминал и стала звонить на острова, в разговор добавились Степан и Велимысл, задавали вопросы, отвечали… в беседе прошло более часа. Змей всё-таки спросил:
— Есть два слова – «работа» и «труд». Одно и то же или есть разница?
— Разница есть! – ответил волхв. – Труд – это творческий процесс, который ты выполняешь радостно и с удовольствием, то, что тебе нравится и хочется делать. Так трудится Ворон – ему явно нравится лепить игрушки. Работа нацелена на результат, может быть неприятной, но необходимой деятельностью, за работу ты получаешь плату или деньгами, или произведённой продукцией. Если этот же Ворон пойдёт на охоту, а я знаю, что ему это не нравится, но это необходимо – то это работа.
После окончания разговора Мира пошла отдыхать в отведённую ей комнату. Змей устроился на диване в гостиной, а Лютый и Платон пошли спать в первую киборгскую комнату.
***
На следующий день рано утром – в четверть шестого — заспанный курьер привёз коробку, сказал, что всё заказано в Инфранет-магазине и уже оплачено. Нина удивилась безмерно – но стоящий рядом Змей её успокоил невозмутимым видом, и потому расписалась и коробку взяла.
В ней оказались пакетики серебристого бисера разного размера – почти две сотни пакетиков по сорок грамм в каждом. А также — плотная леска, иглы, ножницы и ещё какой-то инструмент в упаковке. И небольшие мотки медной проволоки разного оттенка.
— Змей, что это значит?
DEX напомнил ей разговор про серьги – и Нина подала всё Платону:
— Раз уж обещал сделать, то вот тебе. Делай… если успеешь сделать сегодня, пока Мира здесь, сразу и подаришь.
Он странно побледнел, замер, и через пару минут ответил:
— Приказ принят! – но коробку взял. Чуть помедлив, сказал: – Это Змей послал. Он заказал и оплатил тоже он… он и будет дарить… не я.
— Бери уж. Раз тебе прислано, бери и делай серьги. И ожерелье к серьгам в комплект. Если получится, то можешь и на продажу делать. Этого бисера хватит надолго.
— Спасибо, сделаю… — пробормотал Платон. И Нине показалось, что этот «подарок» Змея был и для него совершенно неожиданным.
Тем временем проснулась Мира и в толстом фланелевом халате пошла умываться в ванную, и Нине, собравшейся поспать ещё немного, тоже пришлось приводить себя в порядок.
После очень плотного завтрака (Платон приготовил блинчики с куриным мясом и сыром) Нина повела гостей по магазинам и просто не мешала Змею покупать всякую ерунду в подарок для Миры – они сами, скорее всего, многочисленные ленточки, тесёмочки, заколки, альбомы, краски, книжки, фломастеры, катушки ниток и тому подобное ерундой не считали.
Потом уже Нине пришло в голову, что часть этих ленточек и заколок будет передарена киборгам и детям в деревне на Новый год… но в деревне вряд ли празднуют именно Новый год. Середина Велесовых святок – щедрец – по дате как раз придётся на тридцать первое декабря и первое января.
Потом появилась мысль, что Мира просто пытается помочь своим друзьям – ведь здорово, когда брат и жених друзья! – и обучает их, как себя вести в общественных местах, как правильно выбирать товар и как его оплачивать. А Платон по внутренней связи подсказывает DEX’ам то же самое.
И потому Нина не мешала им заполнять пакеты и сумки, просто сопровождая из одного магазина в другой. А когда Платон, не отходящий от неё ни на шаг, тихо сказал, что у Змея заканчиваются деньги, она перевела ему пятьдесят галактов.
В деревню гости улетели почти в пять часов пополудни с почти полным багажником покупок, уставшие, но довольные.
Ева танцевала среди облаков — радужной птицей, невесомой бабочкой. Лепестки юбки метались огненными крыльями; блестящие башмачки и узкие ладони попеременно касались золотого луча проволоки — не опираясь, а отталкиваясь. Как будто каждый шаг был началом полёта.
Когда первая тварь, скалясь и визжа, сорвалась с башни, зал ахнул. Ева замерла, будто парализованная страхом — зал затаил дыхание. Ева покачнулась, выгнулась, распласталась в шпагате, успевая отклониться от оскаленной пасти в самый последний момент — зал выдохнул протяжно и восхищённо, и через минуту ошеломлённого молчания взорвался аплодисментами. Ева улыбнулась; капелька пота скользнула по виску.
Аду не нужно было поворачиваться, чтобы видеть лицо Евы. Он помнил — каждое её движение, вздох, всплеск огненной юбки. Он чуял — её дыхание, напряжение пальцев, обнимающих лезвие проволоки, дрожь улыбки на губах. Так, будто это были его собственное дыхание, пальцы и улыбка.
Аду нельзя было поворачиваться. Его дело было следить за тварями. Успокоить; раздразнить; сдержать; заставить прыгнуть вовремя.
Старая серая самка никогда не прыгала. Ревела, мотая огромной головой на длинной шее, тянулась когтистыми лапами — пыталась достать вертлявую яркую добычу. Щурила злые умные глаза. Но не прыгала — в отличие от своих молодых собратьев. Наверное, потому, что поняла уже давно — на обрезках, оставшихся от крыльев, не взлетишь. Будешь только бестолково кувыркаться до тех пор, пока не шлёпнешься на вонючий песок арены. Другие, когда хлыст Ада подгонял их к краю площадки, срывались вниз так, будто всё ещё помнили свои настоящие крылья.
Ева взлетела — в ладони от бугристой морды серой старухи — раскинула руки и несколько долгих секунд плыла среди голографических облаков. Потом нырнула вниз, поймала струну проволоки, в несколько ловких движений добралась до последней башни и, под неистовый восторженный грохот зала, смеясь, упала в руки Ада.
— Здравствуй, — прошептал Ад, трогая губами горячий висок и чувствуя, как колотится сердце под невесомой тканью Евиного платья. И задыхаясь от бешеного бега собственного сердца — бега из ниоткуда в никуда, следом за огненным танцем Евы.
* * *
— Гнилое место этот Парадиз, — БимБом взглянул на Ада и отхлебнул из фляжки. Несколько капель скатилось от угла ярко-накрашенного синего рта к подбородку, пятная золотую маску грима. — Дрянь-место…
Зелёный самец кинулся на решётку, когда Ад проталкивал в клетку поднос с едой. Хлыст ожёг морду; запахло палёным мясом. Остальные твари угрожающе заворчали и попятились, сверкая глазами. Серая старуха следила за человеком молча и спокойно, выжидая, не представится ли случай ударить наверняка.
— Тварь, — усмехнулся Ад. — Ничего у тебя не выйдет, поняла?
Он выключил хлыст и присел рядом с Бим-Бомом на кучу старого реквизита, глядя, как твари жадно хватают с подносов дымящиеся куски. Пожал плечами:
— Мне здесь нравится, Бим-Бом.
— А Еве?
— Не начинай опять, — поморщился Ад. — Это она тебя подговорила? Мы с Евой решили — ещё один сезон. Заработаем на квартиру. А потом поженимся, и она уйдёт из цирка.
— Ты уже говорил это в прошлом году, мальчик. И, возможно, скажешь в следующем, — Красная загогулина брови дрогнула, лицо старого клоуна, жалкое и будто голое без огненно-рыжего парика, стало совсем печальным.
— Бим-Бом… Да не смотри ты на меня так! Будто я дрессировщик с хлыстом и заставляю Еву…
— А ты и есть дрессировщик с хлыстом, — перебил его Бим-Бом. — Знаешь, после представления иногда так трудно отмыть маску с лица. А иногда — неохота. Зачем — если завтра опять её рисовать. А иногда — просто забываешь. И со временем она въедается в кожу…
— Не понимаю, при чём тут… — разозлился Ад. — У меня нет маски. И у Евы. Думаешь, она не ушла бы отсюда, если бы ей самой не нравилось…
— Что? — перебил Бим-Бом, — Аплодисменты? Крики? Взгляды? Поклонники с охапками цветов? Танец на проволоке? То, как ты смотришь на неё, когда она возвращается — с неба — к тебе?
— Ты говоришь так, будто Ева притворяется, а я — заставляю её это делать.
— Гнилое место, — Бим-Бом вздохнул и шумно глотнул из фляжки: — дрянь… Знаешь, что самая дрянь, мальчик? Любой Парадиз рано или поздно… Если человека вовремя не выгнать из рая, он рано или поздно превратит этот рай в ад…
* * *
Острова далеко внизу казались горстью радужных бусин, рассыпанных на мятом бирюзовом платке моря. Ева восхищённо ахала, глядя сквозь прозрачный пол кабины. Ада мутило от созерцания своих ног, висящих над бездной — он несколько раз пытался проверить страховку на талии, не находил, морщился и беспомощно опускал руку.
— Я обещал показать вам рай, дети, — Бим-Бом, непривычно оживлённый и весёлый, восторженно улыбался, будто вся красота внизу принадлежала исключительно ему. — Вот так увидели эту планету первооткрыватели. Понимаете, почему они назвали этот мир Парадизом?
Тёплый песок нежным шёлком ласкал ступни; стайки огромных разноцветных бабочек грелись на дорожках между бунгало.
— Целая неделя?! Сколько это стоит? — еле дыша, спросила Ева. Её тонкие пальцы дрожали в руке Ада.
— Свадебный подарок. Я хочу, чтобы вы знали, каким мог бы быть рай, если… Смотрите! — узловатый палец Бим-Бома указал в небо. Высоко в безоблачной сини, сверкая на солнце радужной чешуей, безмолвно плыли огромные крылатые существа. — Они не трогают людей, хотя могли бы… Знаете, дети, сначала это показалось всем сказкой. Планета драконов и сокровищ. Золото, алмазы, рубины. Потом… Потом появились шахты, города, казино, цирки… Спохватились, когда от рая остался жалкий кусочек — впрочем, вполне достаточный, чтобы устроить курорт для миллионеров…
— А теперь ты подарил нам целую неделю рая, — запрокинув голову к небу, Ева улыбалась. Мягко и немного печально — совершенно не так, как улыбалась залу, балансируя на лезвии проволоки среди голографических облаков.
* * *
Ад стоял на границе воды и суши. Иногда до него дотягивалась сильная волна, обнимала лодыжки, тянула за собой — в море, вымывала из-под ног песок. Ад терял равновесие, с усмешкой вспоминая зыбкую опору проволоки — и не отступал ни на шаг. Море сердито шипело.
— Ты точно решил остаться, Бим-Бом?
— Вы с Евой тоже могли бы…
— Что? — Ад покачнулся, увяз пяткой в мокром песке; рассердился и уселся рядом с Бим-Бомом. — Что — могли бы? — переспросил он. — Наняться здесь прислугой?
Он поморщился, пытаясь представить легконогую Еву, каждый шаг которой казался началом танца, — горничной, застилающей постели в бунгало.
— Необязательно. Здесь недалеко колония, вроде как энтузиасты. Изучают драконов, охраняют от браконьеров, восстанавливают растения на месте заброшенных шахт. Если они согласились принять меня, то молодые и сильные…
— Мы уже подписали контракт на этот сезон. Я ведь говорил.
— Так глупо, мальчик… — Бим-Бом зачерпнул песка; посмотрел, как между пальцами выскальзывают песчинки. — Так…
— Что глупо? — разозлился Ад.
— Знаешь, только человек умеет строить клетки. Так глупо, что в первую очередь, он запирает в эти клетки себя самого…
— Ты предлагаешь вот так, ни с того, ни с сего, разорвать контракт, заплатить неустойку, уйти из цирка — в никуда?! Это Ева с тобой говорила, да?
— …И самое скверное даже не то, что постепенно к клетками привыкают… а то, что начинают считать их своим домом… — Злость Ада неожиданно утихла под грустным взглядом Бим-Бома. — Раньше ты был совсем другим, мальчик… Знаешь, ты заплакал, когда впервые увидел, как бьют хлыстом новичка-дракона. Не потому, что испугался, а потому что пожалел зверя. Я виноват, что позволил отдать тебя в этот номер… И Еву… Тогда мне казалось, что я ничего не могу сделать… И теперь, видно, тоже — ничего не могу…
— Думаешь, Ева несчастлива со мной? — помолчав, хрипло спросил Ад.
Бим-Бом вздохнул и отвёл глаза.
Когда Ад поднялся, Бим-Бом ухватил его за руку.
— Пожалуйста, — попросил он непривычным умоляющим голосом: — пожалуйста, мальчик… если ты сам не хочешь или не можешь уйти… выпусти её…
Ночь пахла волосами Евы, её дыханием и кожей. Горечь и сладость; миндаль, гвоздика и душистый перец — драгоценные ароматы, которые теперь удаётся вдохнуть немногим счастливчикам. Когда старая Земля, многие тысячелетия старательно превращаемая в ад, умерла — вместе с ней умерли и многие земные растения, казалось уже прижившиеся на других планетах. Оставшиеся экземпляры стали диковинкой; а многие цветы и плоды — роскошью, доступной только богачам.
— Ты хотела бы остаться? Здесь, вместе с Бим-Бомом? — спросил Ад.
— Без тебя?
Ева отстранилась, уперлась локтями в его грудь — будто хотела разглядеть глаза Ада в кромешной темноте. Он ждал, стараясь дышать спокойно.
— Без тебя — нет. Нигде. Даже в раю. Тем более — в раю. Как ты мог подумать…
— Я тоже люблю тебя, — хрипло сказал он, обнимая строптиво напрягшиеся Евины плечи; прижимая её к себе.
— Больше, — Евин шёпот обжёг дыханием шею, — Ты сам знаешь, это больше, чем любовь.
Ад слушал, как рядом с его сердцем торопливо колотится Евино, и думал, что только так — рядом с Евой, чувствует себя цельным. Живым, настоящим. И, наверное, поэтому, он, не оборачиваясь, чует каждое движение и вздох танцующей на проволоке Евы.
— Да, — отозвался он.
— А ты… ты думаешь, что нам нужно возвращаться?
— Мы ведь подписали контракт на этот сезон, верно?
— Конечно, — помолчав, тихо согласилась Ева. Высвободилась из его рук, соскользнула с кровати — и сейчас же растаяла в темноте. Ад потянулся за ней и замер. На минуту, ужалившую висок торопливым биением пульса, этот, разделивший их шаг показался опасным и почти невозможным. Будто в босые ступни врезалась невидимая проволока, а в лицо дохнула пропасть с вонючим песком арены на дне…
* * *
После возвращения цирк показался другим — будто вылинял, потускнел и уменьшился. Огромные буквы названия «Парадиз», переливающиеся разными цветами, выглядели аляповато и пошло. От резких запахов города щипало в носу и в горле. Зрительный зал пах ещё хуже — потом, духами, страхом, жадным любопытством.
Ад постоял возле клеток, разглядывая тварей — и вспоминая прекрасных крылатых существ, паривших в синеве неба. Один из драконов умер — в неволе обычно звери жили недолго. Только серая старуха держалась уже много лет — будто ненависть, тлеющая в прищуренных глазах, давала ей силы жить.
На замену умершему директор добыл у браконьеров дикаря. Новичок шумно ворочался в тесной затенённой клетке, шелестел необрезанными крыльями. Иногда Аду удавалось разглядеть в полумраке блестящий испуганный глаз.
Когда он узнал о сумасшедшее затее Евы, было поздно. Директор загорелся новой идеей — Ева умела убеждать — и не стал слушать никаких возражений.
— Представляешь, как это будет красиво, — мечтательно говорила Ева, и в её глазах Ад видел отражение радужных крылатых красавцев, плавающих в синеве неба.
Ад уговаривал; умолял; объяснял, что не зря драконам обрезают крылья перед дрессировкой; и что Евина задумка — дурость и самоубийство. Выдохшись, разозлившись и отчаявшись, он попробовал представить, что сказал бы сейчас Бим-Бом.
— Ты забыла, что здесь не настоящее небо, а крашеные тряпки и голография.
Но этого Ева тоже не услышала.
Репетиции проходили на диво хорошо. Новенький послушно взлетал, не делая попыток напасть на Еву, и кружил под куполом цирка. Помощники, назначенные Аду, скучали. Старые звери, сдержанные световыми клетками, волновались, задирали головы и следили за полётом. Директор восхищённо цокал языком и мучил осветителей, не умевших как следует показать сияние радужной чешуи дикаря.
Наверное, новенького испугал грохот зрительного зала. Зверь отпрянул назад, сорвался с башни раньше времени; забился, запутавшись в привязи. Чего-то подобного следовало ожидать — Ева успела уклониться, удержаться на проволоке, не забывая осыпать зрителей сияющими улыбками; Ад быстро распутал привязь — выпустил новенького лететь вверх, подальше от криков и аплодисментов. Всего несколько секунд задержки были теми самыми секундами, которых уже много лет ждала серая старуха. Она прыгнула со своей башни, целясь в Еву раскоряченными когтистыми лапами. И не промахнулась.
На рассвете, перед тем как уйти из цирка, Ад прокрался в зверинец. Два хлыста, взведённых на максимум, потрескивали и дрожали в его руках. Серая старуха с усилием подняла морду, исполосованную шрамами и свежими рубцами. В её взгляде Аду почему-то почудилось облегчение.
Ад, кусая губы, постоял напротив клетки. Потом отшвырнул хлысты и распахнул дверь.
— Ну! — сказал он старухе. — Мы превратили ваш рай в ад. Теперь можешь убить меня за это. Ты всегда хотела так сделать, да?
Они так и не стали выходить из открытых клеток. Взволнованно потоптались у выхода — будто там была невидимая граница, которую они не могли или не хотели переступать — и вернулись на привычные места. Калеки, осознающие своё уродство и невозможность вернуться в потерянный рай.
Новенький вывалился из клетки торопливо и неуклюже, споткнулся о порог и зашипел на Ада. Легонько подталкивая зверя хлыстом, Ад направил его к выходу.
Дракон поднимался в воздух тяжело, с усилием двигая крыльями, заваливаясь набок, как подбитая птица. Но над крышей цирка выправился, царапнул когтями вывеску и выше полетел уже легко и быстро; будто вспомнил, как это — летать.
Перед тем, как свернуть за угол, Ад обернулся в последний раз взглянуть на цирк.
Ему не хотелось вспоминать Еву, неподвижно лежавшую на сером песке арены — как мёртвая бабочка с измятыми крыльями.
«Выпусти её», — попросил Бим-Бом. Она улетела сама. Попыталась улететь. Слепо и бездумно бросилась в пропасть, в которой почудилось небо. Совсем как те, юные драконы, забывающие о том, что у них уже больше нет крыльев.
Ад запрокинул голову к небу, стараясь не думать о Еве. Уже очень высоко среди белых перьев облаков постепенно растворялся силуэт крылатого зверя. Интересно, сумеет ли он найти дорогу в свой потерянный рай? Интересно, почему серая старуха так и не убила человека, стоявшего перед ней безоружным? Интересно, почему у этого человека такое дурацкое, такое невозможное в счастливом городе-рае имя?…
— Почему ты дал мне такое имя, Бим-Бом? — как-то спросил он у своего приёмного отца.
— Видишь ли, мальчик, когда от рая остаётся одно название, на обломках можно найти много брошенных детей… Когда я успел вытащить тебя из коробки автоуборщика — за минуту до запуска программы уничтожения мусора — я почувствовал себя… ну, нет, конечно, не так, как Он… Но я подумал, если у меня уже есть Ева — почему бы не появиться Адаму? Это потом твоё имя как-то так сократилось… незаметно…
— И что мне теперь делать — без неё?! — спросил Адам. У своего приёмного отца? У неба? У зверя, выпущенного из клетки?
Он почувствовал себя драконом, у которого в один миг отрезали радужные крылья, превратив из живого летучего существа в уродливую беспомощную тварь. Тварь, которой одинаково невыносимо воспоминание о потерянном рае и осознание обретённого ада.
Адам смотрел в небо, постепенно понимая, что отныне всегда и везде будет видеть его только таким — крашеными тряпками, голографическим мороком. Потолком своей клетки, из которой теперь ему нет выхода.
Он смотрел в небо до тех пор, пока не заслезились глаза. До тех пор, пока не разглядел Еву, танцующую среди облаков на золотой проволоке солнечного луча…
После ужина Марта позвала меня к себе и показала, что сделала с мужскими жезлами. Последний сантиметр на них остался как был, каменным. А выше их покрывала твердая, белая, мылкая на ощупь пленка.
— Фторопластовое покрытие. Ему сноса не будет, — заверила меня Марта. Потом посадила перед собой, велела смотреть в глаза и наказала каждый размер носить в себе не меньше двух ночей. А если надо — то и больше. Показала книгу с таблицей. Но и книга и таблица были на языке людей. Единственное, что я поняла, раз об этом написано в человеческой книге, значит, у людей тоже бывают такие проблемы. Марта знает, о чем говорит.
Горячо поблагодарив, я сложила жезлы в мешочек и поспешила в свою комнату. Выбрала тот, с которым так глупо попалась. Он вошел хоть и туго, но без боли. И легко вышел. Обрадовавшись, я вставила жезл на размер больше. Вошел. Попробовала следующий. Неприятно, но терпимо. Прости меня, Марта. Я плохая, непослушная рабыня, но у меня последняя ночь осталась.
Надела ремни, чтоб жезл не выскочил, прошлась по комнате, поморщилась. Ладно, терпимо. Прищепка на языке больнее.
Взяла часы, повертела в руках — и пошла к Линде. Попросила поставить на четверть стражи раньше, чем хозяин встает. Соврала, что мне причесываться и приводить себя в порядок дольше. У людей шерсть только на голове…
Линда захихикала, возразила, что хоть только на голове, но зато
длинная! И я еще не знаю, сколько времени женщины на прическу тратят. Но часы настроила.
Долго-долго ворочалась, сама себя запугала, и забылась тяжелым сном лишь под утро. Будильник разбудил мерзким, противным писком. Шлепнула его сверху, как Линда учила — замолчал. Расстегнула ремни. Кунка распухла и ныла, но жезл вышел легко. Сходила в ванную, ополоснула жезл и промыла
свою дырочку. Все, страшно, но пора идти. Нельзя больше откладывать. Другого шанса не будет.
Надела самые прозрачные шальвары, мягкой, неслышной поступью проскользнула по коридору и бесшумно нырнула в комнату хозяина.
Как удачно! Хозяин спит, и спит на спине. Еще раз вспоминаю, как учили. Хотя, тело само знает, что делать. Все говорили, у меня лучше всех в группе получалось. Пора!
Ныряю головой под одеяло. Вот он… Сначала — языком. Почувствовал, ожил, начал подниматься… Мехового мешочка нет. Но, так, наверно, даже лучше. Беру в рот, губами и языком готовлю к ласке тысячи иголочек. Жезл хозяина отвечает мне, растет и твердеет. Ой, звездочки рассветные, он же размеров на восемь больше чем тот, что был во мне. Согласится ли хозяин неделю ждать?
Не о том думаю. Сосредоточилась. Теперь — ласка тысячи иголочек. Сверху вниз, быстро-быстро, как белка, цок-цок-цок-цок! Легкий поворот головы — и снизу вверх — цок-цок-цок-цок! Поворот головы в другую сторону — цок-цок-цок-цок!
— А-а-а!!! — взревел хозяин, отшвырнул меня, вскочил и схватился за свой жезл обеими руками. — Ты что делаешь?!
Мне показалось, что он меня сейчас убьет. Ни разу не видела ярости на лице человека. Сжалась на полу, приняла позу покорности — на коленях, затылком в пол, лицо к животу прижато, а руки вперед, ладошками на полу.
— Миу! Я с тобой разговариваю! Зачем ты это сделала?!
Если до завтра доживу, это чудо будет.
— Рабыня очень любит хозяина. Рабыня хотела разбудить хозяина лаской тысячи иголочек. Если хозяину не понравилось, хозяин обязан наказать рабыню.
— Это что, может кому-то понравиться?! — пальцы хозяина ухватили мое ухо и заставили поднять голову. О, горе мне!!! На жезле хозяина наливались красным цветом бусинки крови. И… Звездочка ранняя, дай мне легкую смерть — пять царапин! Это когда хозяин внезапно дернулся.
— Я тебе задал вопрос! Это может кому-то понравиться??? — наседал хозяин.
— За каждую капельку крови — десять плетей, — прошептала я. И
зарыдала в голос. — Я не хотела…
Хозяин отпустил мое ухо и скрылся за дверью ванной. Я испортила все, что можно. Осталось только ждать наказания. Но почему? Я на занятиях десятки раз это делала.
Потому что у людей кожа тонкая, дура безмозглая! Линда сколько раз на Шурртха жаловалась, надо было хоть раз задуматься.
— Господин, дай мне легкую смерть, но не позорь тело. Не руби хвост. Я честно жизнь прожила, мамой клянусь. Я не приходила на эту землю, чтоб отнять ее, я здесь родилась. Добрый господин, дай мне легкую смерть, молю тебя!
Я валялась в ногах хозяина, поливала слезами его босые ступни и молила о легкой смерти. Все рабыни говорили, молить хозяев бесполезно. Но что еще можно сделать? Он чуть не упал, когда я бросилась ему в ноги. Одним грешком больше, одним меньше… Мне все равно не вынести тысячи плетей. Разница лишь в том, легко помру или под плеткой.
Хозяин сел передо мной на корточки, поднял за плечи и прижался губами к моему носу.
— Чудо ты мое рыжее, непутевое. Грех ты мой межзвездный! Хоть бы у Линды спросила, как у людей минет делают. — И опять прижался губами к носу. А затем попробовал вытереть мне слезы. Из этого ничего не получилось, потому что они катились и катились. Он поднял меня на руки,
сел на кровать, посадил мое дрожащее тельце себе на колени. Но тут же зашипел и посадил рядом.
— Неделя воздержания точно обеспечена.
— Хозяин, дай мне легкую смерть. Я сегодня столько натворила… Папа простит. Он поймет, что это был лучший выход для меня. Мама сразу поняла, что родила меня на горе — и на мечи бросилась. Это папа уговорил ее ребенка оставить. Надеялся, что сын будет, что серого окраса. А я вся в маму пошла…
— А кто у нас папа?
— Папа Фаррам. Владыка… — Ох, проболталась… А, какая разница.
Все равно до вечера не доживу. — Передай папе, что я его очень любила.
Хозяин прижал меня так сильно, что даже пискнула.
— Глупышка ты еще, хотя и совершеннолетняя. С чего ты взяла, что я тебя на смерть отправлю? У вас что, необученных рабынь за первую ошибку — сразу на смерть?
— Я обученная!
— Это там ты обученная. А здесь, за четыре дня чему ты могла
научиться? Там, небось, больше десяти лет училась?
— Сколько себя помню.
— Ну вот! Так что не кусайся больше. Иначе поссоримся. И хвостик я тебе тоже рубить не буду. Ты мне с хвостиком больше нравишься.
Вот тут у меня началась настоящая истерика. Первый раз в жизни. А хозяин отнес меня в ванну и… включил холодный душ!
Хорошее начало новой жизни, да?
Сначала замерзла под холодной водой. Потом хозяин пустил горячую.
Затем начал растирать полотенцем. Я взглянула на себя в зеркало — ужас! Страшней смерти! Мокрая шерсть слиплась кошмарными клоками. Прижалась к груди хозяина, вся дрожу. Он тоже меня обнял, непонятные ласковые слова говорит, по спине гладит. А в голову всякие дурацкие мысли лезут, что вот, мол, хозяин и прочувствовал мое трепещущее тело. И еще понимаю, что между
нами что-то изменилось. Я для хозяина не рабыня, а нечто бОльшее.
Тут в дверь постучала Линда и сразу вошла. Шеф, словно не прерывался, меня полотенцем вытирает.
— Шеф, Миу у тебя? Упс… Ой, что ты делаешь?
— Осваиваем с Миу личную гигиену.
— Мужчины!!! Шерсть полотенцем не высушить. Феном надо. У тебя, наверно, и фена нет?
— До сих пор был не нужен, — хозяин отпустил меня и ловко обмотался полотенцем.
— Через пятнадцать минут праздничный завтрак. Не опаздывать! Миу, за мной! — схватила меня за руку и повлекла за собой. Голую! В коридор! А хозяин задержал мою ладошку в своей руке.
Феном и щеткой очень быстро привели меня в порядок.
— Я самая глупая и самая везучая рабыня, — сообщила я Линде. — Что такое минет?
— Блин! Ты уже до половых извращений дошла, — растерялась Линда.
— Я даже не знаю, как сказать. Мне надо с Мартой посоветоваться.
— Госпожа, я уже взрослая девочка.
— Точно. — Линда неожиданно села на пол, по-мужски разведя коленки в стороны и приглашающе похлопала ладошкой рядом с собой. Я тоже села.
— Выкладывай, зачем тебе это надо?
— Хозяину не понравилась ласка тысячи иголочек. Очень не понравилась. Он сказал, что у людей минет делают не так.
— Я даже спрашивать боюсь. Ты… Ему… Сегодня утром?.. Ой, мама, роди меня обратно!
— Миу должна знать, что сделала не так.
— Ты не… Я не… Блин! Ты уже взрослая. Если в двух словах, то
без зубов. Только языком и губами. Блин, блин, блин! Я же никогда этого не делала! Это изврат!!!
— То, что нельзя госпоже, можно рабыне. Нас так учили. Рабыня делает все, что прикажет хозяин.
— Шеф тебе не мог приказать.
— Хорошая рабыня сама знает, что дОлжно делать.
— Представляю, как он удивился, — хихикнула Линда.
— Хозяин отругал глупую рабыню и сказал, что я все делаю не так, — я потупила глаза, полные раскаяния.
— Ладно, сейчас некогда, вечером обсудим. Слушай наши обычаи. Сейчас тебя будут поздравлять. Поставят перед тобой торт. Тебе исполнилось пятнадцать лет, поэтому на торте будет пятнадцать свечей. Когда дадут команду, ты должна загадать желание и одним выдохом задуть все свечи. Потом мы этот торт разрежем и съедим. На торт особенно не налегай. Хоть он
и на сахарине вместо сахара, мы еще не все компоненты на тебе проверили. Лучше ешь знакомое. Да, во Дворец с нами полетишь?
— Боязно. Там мне сегодня могут хвост отрубить. А хозяин сказал, что он мне хвост рубить не будет. Я с хвостиком ему больше нравлюсь.
— Рубить хвост — это варварство!
— Но таков закон. Я же рыжая. Я с детства знала, что в этот день мне отрубят хвост. И так боялась! А еще заклеймить могут.
— Тебя хозяин никому в обиду не даст. Но ты права. Лучше не дразнить гусей. Завтра слетаешь, никуда Дворец не убежит.
В трапезной почему-то было темно. Только пятнадцать тоненьких свечек, воткнутых в круглый торт, пытались разогнать мрак.
— Ой, мы опоздали?
Линда впихнула меня в комнату, вошла следом и закрыла дверь. Стало еще темнее.
— Поздравляем с новой жизнью! — грянуло со всех сторон. Я даже присела слегка. Тут же вспыхнул свет, а мне на шею опустилась гирлянда цветов. Почти как настоящих, только без запаха. Хозяин стал теплые слова говорить, но я от волнения ничего не понимала. Затем меня подвели к торту, я набрала полную грудь воздуха, задумала желание и задула сразу все свечи.
Меня усадили на почетное место, и тут стояли все блюда, которые я ела и которые мне понравились. Если все это съем, точно лопну! А Марта быстро выдернула свечки и разрезала торт на много-много кусков. Я даже пискнуть не успела, как перед всеми появились тарелочки с тортом и чай. Прислуживать за столом — это же моя работа! Но на меня цыкнули: «Не сегодня!»
Присмотрелась, как едят торт. Маленькой ложечкой подцепляют кусочек и запивают чаем. Попробовала — очень вкусно! Сама не заметила, как от кусочка ничего не осталось.
Стас как-то странно посмотрел на потолок, словно прислушиваясь, а потом сообщил всем:
— Караван собирается. Миу, не хочешь попрощаться? У тебя там, вроде, знакомые появились.
— Ой, а можно?
— Ты же теперь взрослая девочка, — хихикнула Линда.
Я бросилась к киберкоку, наштамповала два подноса поджаристых кусков мяса, на третий составила все, что не смогла съесть за праздничным столом. Сбегала в свою комнату за самым красивым ошейником и сомбреро. И заметалась по трапезной, не зная, за какой поднос схватиться.
— Не мельтеши, мы поможем, — сказала мне Линда. Так мы и вышли, словно караваном. Впереди хозяин, за ним — я, Марта и Линда с подносами, за нами Петр и Мухтар с металлическим кувшином, который называется бидон, и одноразовыми стаканчиками. Стас остался в доме. Сказал, что будет нас
страховать.
Завидев нас, караванщики замерли. Караван-баши и два воина вышли навстречу.
— Что-то случилось? — озабоченно спросил караван-баши после
приветствия.
— Как ты догадался, друг мой, — весело ответил хозяин. — Конечно, случилось. Праздник у нас. Миу вступила в новую жизнь. Хочет, чтоб и вы отведали нашего угощения.
Я вышла вперед, вежливо поклонилась и приподняла поднос.
— Угощайтесь, господин.
— Звездочки ранние! Какой ошейник! Надо же, только вступила в новую жизнь — и уже доверенная рабыня, — караван-баши окинул меня взглядом, от которого не ускользнуло ничего. — Друг мой, нельзя так баловать рабынь.
Я хихикнула и скромно потупилась. А когда караван-баши выбрал колбаску в тесте, поднесла угощение воинам. Линда с Мартой тем временем поставили свои подносы на столик, который я вчера установила в тени пальм.
Чтоб никто не обиделся, сначала предложила угощение всем свободным караванщикам. А уж потом — рабам. Все меня хвалили и желали долгой жизни.
Не без трепета я поднесла поднос скованным рыжим рабам. Боялась, молодой опять попросит нож. Но он взял кусок мяса, глядя в землю поблагодарил и даже скупо извинился за прошлое. А вообще, он красивый.
Мускулы так и играют под кожей. А уши… Чуткие, подвижные, но гордые. С ума сойти от таких ушей! Мне бы такие. Мои, чуть что, прижимаются…
Женщина мне долгих счастливых лет пожелала. И наказала держаться за хозяина. Хотела еще что-то сказать, но тут два караванщика подошли, цепь, что вокруг дерева шла, разомкнули и рыжих к остальным рабам повели. А мне долгой жизни пожелали.
Когда хозяин с Линдой улетели во Дворец, день пошел по накатанной колее. Сначала помогала Мухтару загонять в киберкока наши блюда. Потом позвал Стас и вручил еще три ошейника, совсем простых, без всяких украшений. Один с эмблемой Дворца, второй — с незнакомой эмблемой. Стас
сказал, что это эмблема космофлота. А третий — грубой ковки и даже с кольцом для цепи. И клеймом в виде эмблемы космофлота там, где обычно выбивают имя хозяина. Все три ошейника на вид тяжелые, на самом деле легкие. И во всех — тайники. Теперь у меня пять ошейников. Хихикнула, когда представила, что будет с папой, если завтра покажусь во Дворце в одной набедренной повязке и ошейнике с кольцом для цепи.
Только перемерила ошейники, позвала Марта. Как была в самом грубом — так и прибежала. А Марта даже внимания не обратила. Видно, людям на самом деле все равно, какой на мне ошейник.
Зато на стене страшной комнаты заметила необычную картину в
деревянной раме. Слева — лист с цветными пятнами, которые Марта велела мне обводить. А справа — мой стишок обратной пирамидкой про эти пятна.
В желтое небо птица взлетела,
На цветок чужеземный
Бабочка села
Да еще на двух языках. Сверху — то, что я написала, снизу
— по-человечески. Только я писала мелкими буквами, а тут — большие. Издали прочитать можно. Но почерк мой.
— Звездочки ранние, как это? — я застыла перед картинкой.
— Еще никто и никогда не описывал тест на цветовосприятие в стихах. Ты — первая. Я теперь перед коллегами хвастаться буду, — улыбнулась Марта.
Затем мы начали работать. Я смотрела на цветные пятна на экране и на бумаге. Просто глазом, через цветное стеклышко, через два стеклышка, через полупрозрачные стеклышки. И говорила, когда лучше видно, когда бледнее, что ярче, серое пятно или цветное. Потом я с Мартой на экране цветные картинки смотрела и на столе со щелями рычажки вверх-вниз двигала.
Когда какой-то рычажок двигаешь, цвет всей картинки меняется. И так — до самого обеда.
После обеда немного поспорили, кому я буду помогать. Марта думала, что Мухтару, так как мои глаза должны отдохнуть от цветных пятен. А Мухтар сказал, что после сытного обеда дегустатор из меня никакой. Дегустатор должен быть голодным, иначе эта работа радости не приносит. Посмеялись, дали мне час отдыха.
— После сытного обеда по закону Архимеда полагается поспать!
— продекламировал Мухтар.
— Архимед был мудрым человеком, — поддержала Марта.
— Глупой стажерке кажется, что Архимед был большим бездельником, — осмелилась вставить я. Опять посмеялись.
Спать я не пошла, а решила прогуляться. На всякий случай спросила разрешение у Стаса.
— Правильно сделала, что предупредила, — похвалил он. — У нас
принято, выходя из дома на чужой планете, предупреждать дежурного. Ты, правда, на своей родной планете. Но живешь среди нас.
Про планеты я не поняла. Планеты — это же звездочки в небе. Но ясно, что выходить из дома мне не запрещено. Осмотрела место, где стоял караван. Собрала в кучку мусор, что от них остался, сложила у кострища, придавила обломком толстого сука. Мусора караванщики оставили совсем немного. Затем отнесла шезлонги и низкий столик под навес, поближе к дому. Полюбовалась фонтанчиком. Воды в его бассейне с надувными стенками осталось совсем немного. Нащупала кнопку связи на ошейнике.
— Господин Стас, ты слышишь стажерку?
— Стас сейчас обедает. Что ему передать? — отозвался ошейник голосом Мухтара.
— Не нужно его беспокоить. Глупая стажерка хотела узнать, откуда берется вода в фонтане? Здесь ее совсем мало осталось.
— Мы со Стасом налили. Из озера.
Здорово! Мой ошейник — просто чудо! Человек за сто шагов от меня, а я с ним говорила, будто он рядом стоит. А еще теперь я знала, чем заняться. Сходила за ведрами и начала таскать воду из озера в фонтан. Раз десять сходила, устала, а уровень в бассейне фонтанчика едва на ладонь поднялся. Решила, что на сегодня хватит! Обошла вокруг озера, прошла вдоль и поперек пальмовую рощу и вернулась домой. Жарко на улице. Одно слово — пустыня.
А дома — холодный компот. Хоть залейся! После жары на улице так здорово! И никто работать не заставляет.
— Миу, если не занята, зайди ко мне, — из стенки, голосом Марты.
Хихикнув, залпом допиваю компот, убираю стакан в мойку и, дожевывая на ходу сосиску в тесте, спешу в страшную комнату.
— Стажерка явилась.
— Готова пойти на мокрое дело?
Это значит, опять голову мочить, на вопросы отвечать…
— Стажерка на все готова.
— Ну тогда доедай — и начнем.
Нет, в этот раз все было по-другому. Марта вставила мне в уши
наушники, а к шлему пристегнула глухое черное забрало. Никто меня ни о чем не спрашивал. Просто сидела и слушала щелчки, писк, скрип, шипение, свист, музыкальные ноты. То одним ухом, то другим, то обоими сразу.
То тихо, то громко. Потом эта какофония начала летать вокруг меня. Но ушки были плотно прижаты косынкой и шлемом, поэтому точно определить направление на звук никак не удавалось.
И так — долго-долго…
Но все рано или поздно кончается. Звуки утихли, Марта сняла с меня шлем, косынку. Горячим феном и щеткой привели в порядок прическу. Пока мужчин рядом нет, я решила расспросить про минет. Пересказала утренний разговор с Линдой. Марта сначала отругала меня, потом мы сели перед экраном и смотрели кусочки жизни. Марта ругалась, называла кусочки жизни сплошной порнографией, нас — извращенками, но объясняла и комментировала. Дала потрогать свою грудь. Но потрогать кунку не дала. Потом у Линды попрошу.
В общем, все почти как у нас. Только шкурка у людей на самом деле более нежная и чувствительная.
В дверь кто-то постучал особым стуком. Таким: Тук. Тук-тук.
— Это Мухтар. Он всегда так стучит, — объяснила Марта, спешно гася картинки на экране. — Заходи!
— Тут голодных испытателей-дегустаторов нет? — просунул голову в дверь Мухтар. — У меня пятнадцать новых блюд. Мне нравятся. Но я не кот.
— Идем, попробуем? — предложила Марта. И мы пошли дегустировать.
Разумеется, почти все блюда были приготовлены не так. Какое слишком кислое, какое пересолено или слишком жирное. Одно недоперчено, другое очень пресное. Но мы быстро довели все до кондиции. Конечно, объелись.
— Вот он, главный недостаток нашей работы, — начал философствовать Мухтар, развалившись на диване, обняв меня за талию и щекоча животик. — Время есть, желание работать есть. А организм уже против…
— Дать тебе водички с марганцовкой? — усмехнулась Марта. — А знаешь, как древние римляне эту проблему решали?
— Марта, у тебя совести нет, — обиделся Мухтар и включил большой экран на противоположной стенке. На экране замелькали картинки. Я заметила, что они меняются, когда Мухтар водит пальцем по черной коробочке в руке. — Предлагаю расслабиться и посмотреть хорошую добрую комедию. Миу, ты еще не видела нашего кино?
— Нет, господин.
— Заодно посмотрим, насколько наши мониторы котам подходят,
— одобрила Марта. Немного поспорили, какое кино будем смотреть. Я ни одного в жизни не видела, поэтому сидела и слушала. А Марта предложила посмотреть детское кино «Лето — это маленькая жизнь». Сказала, что хоть и детское, но для первого знакомства с земной жизнью — самое то. Мухтар пересел к компьютеру и за несколько вздохов нашел кино. Потом вывел на
экран картинку — лес, озеро, облака в небе, кусочек пляжа, и птица над водой. Сказал, что это кадр из фильма, и я должна отредактировать цвета. Не успела я признаться, что не умею это делать, как Марта вызвала в уголок экрана рисунок пульта с рычажками. И показала, что рычажки хоть и нарисованные, но, если пальцем провести, двигаются как настоящие.
И мы взялись за дело. Марта подсказывала, где какой цвет должен быть, а я добивалась, чтоб этот цвет стал похож на настоящий. При этом, чтоб не “уплыли» уже настроенные цвета. Хорошо, что рычажков было всего пять. Если б семь, как на настоящем пульте, мы бы до вечера провозились. Картинка
получилась не совсем настоящая, но намного лучше, чем вначале.
— Стажерка лучше сделать не может, — извинилась я. Марта записала цифирьки рядом с рычажками, а Мухтар перевел картинку на большой экран. Склонил голову к плечу и хмыкнул.
— Надо же, как наши глаза различаются.
Только мы сели на диван смотреть кино, как вернулись хозяин с
Линдой. А по легкому гулу за стенкой я поняла, что Петр заводит машину в ангар.
— А меня Шурртх в гости пригласил, — вбежала радостная Линда и плюхнулась на диванчик так, что мы все подпрыгнули. — Миу, хочешь со мной? Ой, чего это цвета такие странные?
Еще бы я не хотела! Сделав жалобную мордочку, взглянула на Марту.
— Беги, проказница! — разрешила она.
— Сначала к Стасу, — Линда схватила меня за руку, и мы вприпрыжку выбежали из комнаты.
— Стас, готово? — с заговорщицким видом спросила Линда.
— Еще не проверял. Идем, посмотрим, — улыбнулся он. И мы направились в мастерские.
В первый момент я подумала, что это просто широкий пояс. Во второй — что это пояс верности. Потом — что я совсем глупая рабыня. Увидела человеческую одежку — и нафантазировала всяких ужасов. Но когда заметила обрубок рыжего хвоста — нехорошо стало.
— Потрогай, как настоящий! — Линда сунула пояс мне в руки. Я
потрогала и чуть не рассмеялась. Точно — глупая рабыня. Стало понятно, зачем Стас ощупывал мой хвостик. Обрубок хвоста, что торчал из штанишек,
прикрепленных к поясу, был игрушечный. И вообще, на ощупь он был не обрубком, а нормальным концом хвоста. В нем шрама не прощупывалось. О чем я тут же сообщила Стасу.
— Где же я нормальную култышку пощупаю? — огорчился он. — Караван ушел…
— Хвосты короче рубят, — внесла я вторую поправку.
— Короче нельзя. Этот хвостик должен отвлекать на себя внимание, чтоб никто не догадался о настоящем.
— Сегодня так сойдет, а потом переделаем. Одевай, — скомандовала Линда — Стас, отвернись.
Я быстро скинула шальвары и влезла в штанишки. Оказалось, что пояс расстегивается очень хитро. А поверху в нем идут застежки-молнии, которые сходятся у пряжки. Сама пряжка не настоящая, а для красоты. Как шпага или кинжал на костюме танцовщицы.
Линда расстегнула молнии. Открылся карман вдоль всего пояса. В таких богачи деньги прячут. Все знают — и воры тоже, а попробуй достань! Но Линда засунула руку в мои штаны, вытащила наверх хвост и начала укладывать его в карман пояса. Я на самом деле самая глупая из рабынь. Могла бы раньше догадаться, что это тот самый пояс, о котором мы с Линдой говорили. Меня штанишки с толку сбили.
Как только застегнули молнии, я устремилась к зеркалу. Из зеркала на меня смотрела танцовщица. А что, танцовщице могли оставить кусочек хвоста подлиннее!
— Ну как? Трусики не жмут? — поинтересовалась Линда.
— Это волшебно! Я смогу везде ходить, и никто не догадается!
— Повернись к зеркалу попкой и поиграй мышцами живота, — приказал Стас. Я так и сделала. Обрубок хвостика зашевелился как живой! Я взвизгнула от восторга.
— Сенсоры давления спереди и немного бионики сзади, — пояснил Стас. Ничего не поняла, но слова запомнила. Потом я надела шальвары и превратилась в обычную рыжую рабыню. Нет, не в обычную. Это во Дворце была бы обычной. А так — в рыжую рабыню богатого господина. Хорошо одетую, ухоженную, но ничем не выделяющуюся. Таких в городе тысячи две, а то и
три. Стас пришел к такому же мнению
— Можете лететь.
Я думала, мы полетим на большой машине, но Линда выкатила из-за загородки маленькую, желтую, которая называлась байк или гравицикл. На нее нужно было садиться верхом. Но сначала мы посмотрели, на месте ли НЗ. Потом заменили две бутыли сладкой газированной воды на новые, с водой, от которой я не запьянею. Захватили пару пакетов соли и проверили байк, не умер ли от старости. Линда надела на голову большой круглый шлем с
прозрачным забралом и такой же дала мне. Человеческая черная кожаная куртка мне подошла, а перчатки — нет.
— Потом сделаем, а сегодня потерпишь, — решила Линда.
Стас поколдовал у компьютера, сказал, что взял нас троих на пеленг, и дал добро на старт. Линда села первой, я — за ней. Стас показал, за что держаться, куда поставить ноги. Байк чуть слышно загудел и поднялся над полом. Открылись ворота, и мы выплыли из дома. Байк намного лучше скакуна или сарфаха. Очень гладко летит. Плавно-плавно качнулся, когда порог перелетал. А за порогом разогнался, поднялся на половину моего роста
и понесся над пустыней. Я оглянулась. Широкая дверь за нами закрылась сама.
— Госпожа Линда, глупая стажерка не поняла. Господин Стас сказал, что взял на пеленг троих, а нас двое…
— Третий — он! — похлопала ладошкой по сиденью за спиной. — Не
страшно лететь?
— Совсем нет, — соврала я и покрепче ухватилась за скобу над
сиденьем.
— Тогда я прибавлю.
Пустыня рванулась на нас. Встречный ветер засвистел, штанины моих шальваров затрепетали как флаги на ветру. Взлетев на бархан, мы не рухнули вниз, а поднялись еще выше. Я взвизгнула. Линда издала боевой клич. Я так думаю, что это боевой клич. Потому что радостный, во все горло и без слов!
Мы не рухнули вниз, а плавно-плавно снизились. И тут же взлетели на следующий бархан. И зачем я сказала, что не страшно?
Когда падали в ложбину между барханов, сила вжимала меня в сиденье, а когда взлетали, внутри становилось легко и пусто. И, как бы, щекотно.
Но, к моему счастью, вскоре Линде надоели такие скачки, и она подняла байк выше самого высокого бархана. Тут я осмелела и огляделась. Здорово!
Пустыня со всех сторон. Видно далеко-далеко. А барханы под нами проносятся быстро-быстро!
Я разжала одну руку и потрогала воздух. Спереди нас защищал нос байка и прозрачный щиток, поэтому с сиденья не сдувало. Но если протянуть руку вбок, то встречный ветер был упругий и твердый. Почти как поток воды. Честно-честно, его можно было трогать ладошкой.
Как только вдали показался Дворец, Линда сбавила скорость и
снизилась. Опять началось «вверх-вниз» по барханам. Но почему-то на этот раз было совсем не страшно. Дворец мы облетели по широкой дуге и к городу приблизились со стороны заходящего солнца. Линда опустила байк до высоты в четверть шага, а скорость сбавила до скорости скакуна, идущего рысью.
— Миу, сними шлем. Не хочу, чтоб нас пугались.
Это хозяйка правильно придумала. Кто испугается рыжей рабыни, сидящей за госпожой? Я чуть отодвинулась назад, сжала покрепче байк коленками и сняла шлем. Сидеть на байке проще, чем на стуле. Чего я только вначале боялась?
Первый встречный уставился на нас с открытым ртом. Я помахала ему ладошкой. Он машинально помахал в ответ и долго смотрел нам вслед. В самом городе удивленные взгляды мы вызывали, но страха ни у кого не было. Двигаемся спокойно, неторопливо. Никого не толкаем. Господин куда-то едет
со своей рабыней. А раз едет, значит, так и надо.
Линда остановилась на площади, повернулась ко мне и спросила:
— Ты знаешь, где Шурртх живет?
— Нет, госпожа. Я никогда не была у него дома.
— Ничего, найдем по пеленгу. Я дала ему маячок.
Немного покрутились по улицам и остановились у двухэтажного дома за забором.
— Вроде, здесь, — произнесла Линда, и показала мне экран коробочки, что держала в руке. — Видишь, стрелка за забор указывает.
Я соскочила на землю и постучала в калитку. Калитка оказалась не заперта. Молодая рабыня серого окраса в кожаном ошейнике, что работала во дворе, оглянулась на меня.
— Здравствуй, госпожа, — я поклонилась как воспитанная рабыня.
— Позволь узнать, господин Шурртх здесь живет?
— Здесь. А тебя, случайно, не Миу зовут?
— Рабыню зовут Миу.
— Проходи, не стой в дверях. Мы о тебе наслышаны. Шуррр!!! Выходи!!!
Я вошла и придержала калитку. Линда медленно и осторожно провела байк во двор. Опустила машину на землю и сняла шлем. У серой рабыни отвисла нижняя челюсть.
— Прошу доложить господину, прибыла госпожа Линда, — сказала я.
— Здравствуй, милая. Тебя как зовут? — обратилась Линда к рабыне.
— Я… Я сейчас доложу! — рабыня во всю прыть бросилась в дом.
— Кажется, мы напугали девушку, — улыбнулась мне Линда и мы
похихикали.
— Линда, Миу! Как здорово, что вы вместе! — Шурртх подкинул меня и перекинул через плечо, как в детстве. — Моя добыча! Вы на этом приехали? Давайте, заведем его в сарай.
— Рыжая пленница ни за что не подчинится серому воину, — верещала я, дрыгала ногами и лупила кулачками его по попе.
— Серый воин подчинил себе десятки рыжих воительниц. Подчинит и эту!
— Шурртх левой рукой открывал ворота сарая, а правой аккуратно придерживал меня. — А еще серый воин подчинил и обесчестил двух серых дев!
Такого в нашей игре раньше не было. Я прогнулась и взглянула на крыльцо. Так и есть! Две обесчещенные серые девы в кожаных ошейниках смотрят на нас и хихикают.
— О горе мне! Трое серых порвут одну рыжую в лоскутки. Рыжая
пленница уступает грубой силе. Но только в этот раз! — я обвисла на его плече безвольной тряпочкой.
Линда уже завела байк в сарай и развернула так, чтоб можно было сразу выехать.
Шурртх хотел поставить меня на землю, как вдруг руки его окаменели. Я пискнула, сдавленная.
— Что с твоим хвостом? Кто это сделал?
Линда затащила его в сарай и прикрыла наполовину дверь.
— Все в порядке с ее хвостиком. Миу, покажи. А ты поставь девочку на землю и молчи о том, что увидишь. Даже перед своими женами — ни слова, — тихо произнесла она.
— Смотри, вот где он спрятался, — я расстегнула наполовину одну
из «молний» на поясе и дала потрогать хвостик. Шурртх потрогал пальцем, а потом дернул за шерсть. Я взвизгнула, оттолкнула его руку и поспешно вжикнула «молнией».
— Дурак! Больно же!
Он прижал меня к груди и молча потерся носом. Так нежно, что я вся размякла.
Когда любопытные девушки не вытерпели и заглянули в сарай, мы, все трое, сидели на корточках перед байком. Линда открыла боковую стенку и объясняла, откуда и куда течет сила.
— Так и есть, — сказала та, что потемнее. — Как только видит новую вещь, сразу забывает про ужин и обесчещенных дев.
— А обесчещенные девы хотят кушать. Они ничего не ели с того самого момента, как попали в лапы свирепого убивца.
Шурртх, предатель, раскрыл нашу игру своим рабыням! Кажется, я впервые в жизни узнала, что такое ревность. Звездочки ясные, вразумите бестолковую рабыню! Нас же учили. Нет, не так. Меня учили, а их — нет!
Главное — не оттолкнуть господина. Быть своей со всеми. Господин сам поймет, кто лучшая!
— Покорная рыжая пленница тоже умирает с голода, — мурлыкнула я.
— Трое против одного, — оценила Линда. — У нас говорят, глас народа — глас божий.
И захлопнула лязгнувшую дверцу. Покорную пленницу тут же подхватили могучие руки. Но на плечо закидывать не стали.
— Тебя на руках носить не буду, — заявил Шурртх Линде. — Вдруг твоя попа опять когти выпустит?
Девушки захихикали. Значит, уже наслышаны.
— Госпожа, никогда не разрешай носить себя на руках. Сказать, что было, когда Шурр нес меня в предыдущий раз? Оступился на последней ступеньке лестницы и упал.
— И что было дальше?
— Я спросила: «Ты не ушибся?» А он ответил: «Ты такая мягкая, мне совсем не больно!»
— Нам не так рассказывал, — хихикнула светлая. Точно, обо мне в этом доме наслышаны. Наверно, это хорошо. Для меня. Как бы, хоть и рыжая, но давно своя.
Так, с разговорами, входим в дом. Стол накрыт, две бабушки Шурртха, черная и серая, кончают последние приготовления. Я их видела раза два, когда сопровождала Владыку при выездах из Дворца. В толпе бы не узнала. Но они меня осмотрели и потискали. Удивились, как я выросла и тайком спросили, не обижает ли меня госпожа.
— Что вы! Она ОЧЕНЬ хорошая.
— Очень хороших надо бояться в первую очередь, — в один голос
заявили обе.
— Да не в этом смысле, — хихикнула я. — Она прикрывает мои мелкие хулиганства перед хозяином.
Сели вокруг стола. Я хотела прислуживать, но меня схватили за руки и усадили на подушки. Тут Шурртх увидел мой ошейник. И помрачнел.
— Миу, тебя хозяин на ночь на цепь сажает? — в миг охрипшим голосом спросил он. Я схватилась за ошейник. Ну да, на мне самый грубый, с кольцом для цепи. Как примеряла, так и забыла снять.
— Шурр, не обращай внимания. У меня пять ошейников, самых разных. Этот надела, вдруг на рынок успею сбегать? Чтоб внимания не привлекать.
Чувствую, не убедила. Подняла руки, нажала на тайные места,
расстегнула и сняла ошейник.
— Видишь, он только с виду навсегда заклепанный. Хозяин разрешил мне дома без ошейника ходить.
Непорочные девы переглянулись, хихикнули, расстегнули свои ошейники и повесили на крючки в уголке рядом с плеткой. А резная ручка плетки вся пыльная. Месяцами ее никто не трогает. Зато на стенке под ошейниками два грязных потертых пятна. Ясно, что дома девушки без ошейников ходят. Но шерсть на шее до проплешин вытерта. Значит, на улице — только в ошейниках.
Молодец, Шурр, правильно дело в доме поставил. Я улыбнулась и защелкнула свой ошейник. А то забуду еще.
Если хозяин рабыню на волю отпускает, она обычно две-три недели на улице не показывается. Ждет, когда проплешины от ошейника шерсткой зарастут. А когда чаще всего девушек на волю отпускают? Когда те под сердцем понесут. Не хотят господа, чтоб им сыновей да наследников рабыни рожали. Вот и смеются на улице — если рабыня три недели из дома носа не кажет, или с шарфиком на шее на базаре появилась, значит обрюхатил ее
господин. Кто папа, спрашивают, да знает ли хозяин? Всякие ехидные советы дают.
Но к рыжим это не относится. И счастлива та, которая доброму хозяину досталась. Вот как я. За одним столом с господами столоваюсь, одними деликатесами питаюсь. Скоро смотреть на них не смогу. Зато у Шурра все просто и вкусно. Я уплела свою порцию первой, поблагодарила хозяев и спросила, кто так вкусно готовит? Думала, кто-то из дев непорочных, оказалось, одна из бабушек Шурра. Госпожа готовит для рабынь… Я хочу жить в таком доме!
— Линда, а тебе понравилось? — поинтересовался Шурр.
— Вкусно, но соли маловато. Миу, не помнишь, в багажнике байка есть соль?
Еще бы мне не помнить. Мы с Линдой загодя туда два пакета положили. Здесь соль еще не такая дорогая. Но в пустыне, куда караваны ходят, красивую, обученную рабыню можно на соль по весу обменять. Сколько ее, бедную, перед этим заставляют воды выпить, лучше не спрашивайте.
— Сейчас посмотрю, — как мы заранее договорились с Линдой, я
вскочила и побежала к байку, пока никто не остановил. Нажала на защелку, как Линда учила, подняла сиденье байка и вытащила оба пакета. И скорее побежала назад.
— … Мы, люди, не привыкли в жарких пустынях жить. От жары наши тела теряют с потом много соли, — объясняла Линда. — Вкусно, не вкусно, а надо есть соленое. Поэтому запаслись как следует, и с собой возим. А если куда-то далеко надо ехать, излишек всегда можно на продукты обменять.
У меня к Линде сразу сотня вопросов появилась. На всю обратную дорогу хватит. А пока — заскочила на кухню, один пакет в шкафчик к пряностям поставила, второй — перед Линдой на стол. Линда его открыла, кусочек лепешки посолила и съела, поморщившись.
— Дневная норма, — улыбнулась нам. — Невкусно, но надо.
Девушки закончили есть, и я помогла им убрать со стола. Заодно осмотрела кухню и другие комнаты. Шурр живет не богато, но и не бедно. Может позволить себе и третью рабыню. Это если я без хозяина останусь, чтоб знать, куда податься. Потом как-то само собой получилось так, что Линда повела беседу со старшими, а я — с наложницами. Они мне подробно расписали, как живут и чем занимаются рядовые жители в городе, а я — как
живут рабыни во Дворце. Я им даже танец живота показала. Правда, в урезанном виде, без движений хвоста. И, когда попкой надо вилять, спиной к ним не поворачивалась. Глазастые ведь. Усмотрят еще мой спрятанный хвостик. Линда этот танец уже видела. Пиалу перевернула и деревянной ложкой начала по донышку постукивать, ритм для меня задавать. Без ритма трудно.
Но все хорошее быстро кончается. За окном стемнело, и Линда сказала, что нам надо собираться домой. Завтра рано вставать, а еще через пустыню ехать. Мы тепло простились. Меня совсем затискали. Линду тискать опасались, только Шурр обнял и носом потерся. А я как бы своя для всех стала.
Линда вывела байк из сарая, мы надели кожаные куртки, шлемы, сели на байк верхом и осторожно выехали в калитку.
— Чудо-скакун — восхищенно повторял Шурртх. — Линда, научи меня на таком ездить.
— Научу, если не побоишься, — рассмеялась Линда. И мы направились домой. Я оглянулась и помахала Шурру рукой. Он помахал мне в ответ.
Пока не выехали из города, Линда вела байк не быстрее идущего рысью скакуна. Редкие прохожие оглядывались на нас, но в темноте многое не разглядишь. Но как только выехали за город, Линда зажгла два ярких фонаря и подняла байк так высоко, будто мы сидим на спине сарфаха.
— Чтоб случайного путника не сбить, — объяснила мне.
Случайный путник тут же повстречался. И он был на сарфахе. То есть, как раз его мы бы и сбили, если б не яркие фонари. Он остановил сарфаха и прикрыл глаза рукой, словно от солнца. Мы с Линдой рассмеялись.
Линда убавила яркость фонарей, сбавила скорость и объехала путника. А я не удержалась:
— Доброго пути тебе, ночной путник, и удачи в делах. Город совсем близко.
Линда совсем погасила фонари, подняла байк на сто метров, поговорила о пустяках с Мартой и разогналась так, что ветер засвистел в ушах. Я хотела спросить, сто метров — это высоко или не очень? Но при таком ветре беседовать сложно. Вцепилась покрепче в скобу, за которую надо держаться, и стала любоваться звездами. А что еще делать? Кругом темно. Земля где-то
далеко внизу. Ветер свистит так, что даже немного страшно.
— Линда! — прокричала я. — Мы в темноте не заблудимся?
— Нет! Я приказала байку отвезти нас домой. Он дорогу помнит.
— Ой! А он не заблудится?
— Нет! Он видит, куда лететь.
Мне стало тревожно, но интересно. Глаза уже привыкли к темноте, и барханы я различала. Но что впереди — заслоняет широкая спина Линды.
Может, и на самом деле, если глаза зоркие, с такой высоты видно?
— Прилетели, — крикнула Линда в положенное время. — Держись крепче!
Мы резко нырнули вниз и вскоре влетали в широкие, ярко освещенные ворота железного дома. Линда задом завела байк в стойло, и только потом мы слезли. Я подняла сиденье, достала мешочек с гостинцами и побежала разыскивать Мухтара. Но в коридоре меня перехватила Марта и велела не тревожить усталого человека. Мы с ней быстро разложили гостинцы по полочкам холодного шкафа и решили, что пусть подождут до завтра. Марта
сказала, чтоб я написала на листках бумаги, что как называется.
— Остальное — завтра, а сейчас — спать, — велела она мне, как только мы закончили. Я еще сбегала, проверила, не нужна ли я Линде. Но в мастерских света не было. Вернулась в свою комнату, скинула одежду, бережно извлекла хвост из пояса. И тут-то меня прихватило. Столько часов корень хвоста был загнут вверх, прижат к спине. Как только расстегнула и сбросила на пол пояс, из кунки потекло… И не остановить. Оставляя на полу дорожку из капель, добежала до туалетной комнаты и запрыгнула в ванну. Ой, хорошо, никто не видит… Пустила теплую воду, подмыла кунку, смыла склизкие дорожки с бедер. Поскорее влажной тряпкой протерла пол, сполоснула и повесила сушиться «пояс верности». Навела порядок в комнате и легла спать. Но кунка так и горит. Схватила мешочек с жезлами, запихнула по самое немогу. Пока был холодный — хорошо. Нагрелся — что-то не так. Руки сами схватились за жезл и начали… Звездочки ночные, чем же я занимаюсь? Какой стыд! Рабыням за такое руки за спиной на всю ночь связывают. Неужели это все из-за хвоста и пояса?
А руки вовсю работают. Жезл вверх-вниз дергают. Остановиться не могу. Видела, как танцовщицы после выступлений да приватных танцев так мучились и гостей проклинали. Спрашивала, что с ними делали. «Ничего! В том-то и дело, что ничего! Подрастешь — узнаешь», говорили. Вот и узнала. С чего новую жизнь начинаю… Стыдно-то как!
Вбила в кунку жезл на два размера толще. Затянула ремень, чтоб не выпал. Легла. Ночью проснулась от боли в кунке. Вынула жезл — легко вышел. Сходила в ванную, жезлы вымыла, сама подмылась. Легла — и провалилась в сон.
Разбудила меня Линда. Потрясла за плечо.
— Миу, ты сегодня с нами, или дома останешься?
— Если можно, с вами. Ой, я проспала?
— Если с нами, поторопись. Завтрак через пятнадцать минут.
Я вскочила, привела себя в порядок, прошлась щеткой по шерстке и взглянула в зеркало. Хороша! Ошейник!!! Поскорее расстегнула грубый, надела самый красивый. Настроение отличное. Мышцы просят работы. Вчерашний вечер — как сон. То ли было, то ли не было.
Теперь — скорее в столовую.
Ох, опять опоздала. Хозяин на моих глазах подошел к киберкоку и заказал себе завтрак.
— С добрым утром. Тебе что на завтрак заказать?
— Хозяин, — пискнула я, — это рабыня должна господину завтрак
сервировать, а не наоборот. Меня давно выпороть надо!
— Может, и надо, но мы об этом никому не скажем, — улыбнулся хозяин.
Линда фыркнула и закашлялась. А я уперлась лбом в плечо хозяина.
— Неси на стол, — доверил мне поднос, а сам начал отбирать вилки, ложки и ножи.
— А мы вчера у Шурртха в гостях были! — сообщила Линда. — Весело живут. Дружно!
— Вечером расскажешь?
— Обязательно! Миу танец живота классно показывает.
— Так может, на пару станцуете? — подхватил Мухтар.
— А что, можно! День-другой вместе потренируемся — и покажем, — ничуть не смутилась Линда. Все время забываю, что у людей рабов нет. Все приходится самим делать.
Серия «Леополис-64»
Встречный ветер бьёт в лицо. Я выжимаю дофига километров в час по вечернему городу. Сколько — не знаю: спидометр не работает. Подрезаю унылые электрокары. Их автопилоты предсказуемо дёргаются, пропуская быстро мчащую помеху. Не понимаю: какой кайф ездить в машине с автопилотом, отпустив руль и тупо глядя в окно всю дорогу?! Это точно не для меня!
Моя боевая «Джианше Электра» петляет среди заторможенных машин, переливаясь оранжевыми огнями на борту. Люблю эту модель! По виду и не скажешь, что простой электроскутер — выглядит, как реальный спортбайк! Вообще-то, когда в седле тинейджер, бортовые процессоры обязаны ограничивать скорость до черепашьих пятидесяти километров. Но я ж не лузер — тащиться так медленно! Если знать хорошего мастера — спидометр легко отключить. А без него «Электра» легко выжмет и две сотни по хайвею. Так что теперь водители-паиньки со свистом исчезают у меня за спиной. Сами виноваты — нечего ездить по правилам!
Сигналю мелькающим перед носом подросткам на ховер-бордах. Кыш с дороги, малышня! Вы тут развлекаетесь, а я — работаю!
Я — курьер. В мире, где ты можешь всё заказать через Сеть, где вкалывать на работе или тусить с друзьями можно не выходя из дома, курьеры, наверное, — последнее, что реально связывает людей. Ну и фиг, что ты купил товар одним кликом? Кто-то же должен доставить его тебе домой, пока ты греешь задницу перед телетерминалом. И тут — никуда без курьера. Правда, некоторые ретивые конторы уже пытаются наладить доставку дронами — вот отстой! Это же так клёво, когда товар тебе вручает живой человек — лицом к лицу, из рук в руки!
Мне пора ехать за очередным заказом. В гоглах мигает сигнал навигатора: меня ждут на восьмой «Якудза-суши». Наша франшиза разбросала точки по всему городу. Работать на «Якудза» очень круто — это как семья! Каждый подросток-курьер мечтает развозить их заказы. Но только единицы способны выдержать отбор — всё очень жёстко. Зато в награду — хорошие бабки, модный скутер и членство в самой крутой в городе команде курьеров!
Чёрно-бело-красное лого «Якудза-суши» светит издалека. К черту правила! Закладываю крутой вираж поперек дороги и залетаю на восьмую точку, словно шар в лузу. По рифлёной дорожке подруливаю к кухне. Из окошка светит улыбка Чжана — он шеф восьмой и брат Ли, моего давнего друга.
— Хаюшки, Кэйт! Лови «Ужин самурая»! Придержал специально для тебя, сестрёнка, — кричит Чжан, бросая мне коробку.
У меня в гоглах загорается адрес, навигатор тут же начинает чертить маршрут перед глазами. Чжан очень добр ко мне. За доставку «Ужина» курьеру платят втрое больше обычного. Правда, и мороки с ним завались…
— Сеньки, бро! Я когда-нибудь с крыши долбанусь от твоей доброты! — смеюсь в ответ и даю по газам. Заказы не любят долго ждать. Но Чжан может быть уверен: я его не подведу.
Мчусь по Зелёной к центру, потом по промежуточной улице — на Оранжевую. По бокам мелькают неоновые вывески. Навязчивая реклама лезет в гоглы. Бла-бла-бла в подарок! Бла-бла-бла, ведь ты этого достойна! Информационный хлам отвлекает от дороги. Жаль, что его нельзя вырубить — я ж не на автопилоте! В гоглах тикает секундомер. Чем быстрее доставлю заказ, тем выше бонусы.
В наушниках — бодрый вьетнамский техно-индастриал. Ветер треплет мои красные волосы. Я люблю яркие цвета, громкую музыку и свободу. И терпеть не могу мотошлемы! К счастью, друзья мне подогнали худ — легкий капюшон с секретом. Если что-то будет лететь мне в голову, он тут же надуется — прямо как подушка безопасности! Правда, я ещё не успела испытать это на себе, но говорят, может здорово вжарить по ушам. В любом случае это лучше, чем таскаться с тяжёлым шлемом на голове.
Всего три часа назад я вышла из школы. Коротенькая юбочка, новенькая форма — ну просто ангелочек! Как говорится, ничто не предвещало беды… Вообще-то школы — пережиток прошлого. Если можно учиться дистанционно, с какого фига вставать рано и тащиться на уроки? В нормальных семьях дети учатся дома — на удалёнке. Школы — для тех, чьи предки очень заняты и готовы платить, чтоб за их чилдренами присматривали учителя. И это как раз мой случай. Мать нехило зарабатывает, но сутками напролёт торчит в офисе. А отец… Своего отца я вообще не знаю. Из матери слова о нём не вытянешь!..
Так вот, едва дождавшись конца занятий, я бегу на ближайшую точку «Якудза-суши». Там ждёт рабочий шмот, что я купила за свои деньги — комбинезон, гоглы, гарпун. Бегом переодеваюсь. В городских джунглях девочки с бантиками не выживают. В туалете рисую чёрные стрелки вокруг глаз. С моим слегка восточным разрезом глаз это выглядит весьма агрессивно. Мать явно что-то недоговаривает о моём отце: у неё глаза совершенно другие. Смотрю на себя в зеркало — сойдёт! Чёрный комбинезон в обтяжку, копна красных волос торчит в разные стороны. Ничего — ветер причешет! Надеваю электронные очки-гоглы — вся инфа теперь только через них. Когда мчишь на скутере — некогда глазеть на другие экраны. Ну, можно и в седло: моя «Электра» вымыта, батареи заряжены — готова к подвигам!
За три часа смены я везу уже пятый заказ. И это — не считая пары левых посылок, что подбросила по пути. Оранжевым светят вставки на комбинезоне. Огни на «Электре» сигналят, что я очень спешу. На воронёном борту переливается лого «Якудза».
На Оранжевой ко мне пробует прицепиться «бык» на здоровенном чоппере. Навороченный байк ручной сборки рокочет антикварным бензиновым двигателем неимоверной мощности. Почему-то «бык» уверен, что только он имеет право ездить по городу на двух колёсах. Некогда связываться с тобой, придурок, я на работе! А то я бы тебе устроила урок экстремальной езды, только тебе бы не понравилось… Показываю ему «фак» и бешено рву на светофоре, оставляя «быка» далеко позади. Запомни, мудила, мощность тут не важна! Моя «Электра» всегда уделает твой бензиновый агрегат при старте с места! Стремительно исчезаю в лабиринте безликих улочек.
Наконец, навигатор сигналит, что я на месте. Адрес доставки — унылая многоэтажка в рабочем квартале. Интересно, кто тут рискнул заказать «Ужин самурая»? Меню не из дешёвых. Не иначе, как местные жлобы устроили себе праздничек. Впрочем, мне-то какое дело? Я прилетела — я улетела!
Рядом с домом — обшарпанный куб многоэтажного гаража. Как раз сойдёт мне для разгона. Спрыгиваю с лошадки. Набрасываю на голову капюшон-худ, теперь я — совсем как маленький чёрный ниндзя. Бегу к гаражу, на ходу активируя гарпун на руке. Начинается веселуха!
Смарт-дротик выстреливает из гарпуна и летит на крышу, разматывая за собой нитку кевларового троса. На лету дротик превращается в крюк-кошку и намертво цепляется за что-то там наверху: не даром же он — смарт! Трос звенит, как натянутая струна, и лебедка со свистом тащит меня вверх.
Вот почему так трудно стать курьером «Якудза-суши» — такие пируэты по плечу не каждому! Чтобы франшиза выдержала конкуренцию, мало просто доставлять заказы. Мало оригинальных рецептов и приправ. Мало даже дорогущего чёрного тунца, который каждое утро доставляют гиперпланом с Хоккайдо. Это вам не дешёвые подделки из генномодифицированных рачков, выращенных в какой-то местной луже, это — настоящая рыба! Но всё равно этого мало. В огромном мегаполисе франшизы-конкуренты всегда дышат в спину, их сайты — на расстоянии клика. Чтобы выделиться на фоне всех этих выпендрёжных пиццерий «Коза-Ностра», индийских фастфудов «Каста» и прочих жаренных «Крылышек», нужно доставлять свой товар быстро и с выдумкой. Когда клиенту приносят «Ужин самурая», он должен запомнить это на всю жизнь! Именно поэтому у нас и работают самые крутые курьеры.
Сумка с лого «Якудза» хлопает по спине. Я бегу по крыше гаража, распугивая голубей. Ага, птички, не ждали, что кто-то вдруг свалится вам на голову на такой высоте! Краем глаза слежу за цифрами секундомера в гоглах. Теперь мне надо повторить тот же трюк с гарпуном, чтоб поскорей забраться на крышу дома. Вжик! — и вот я ещё на шесть этажей выше. Из окна на меня пялится старушка. Смотри, бабуля, как работают лучшие курьеры в городе! Надеюсь, ты не успеешь вызвать полицию до того, как я доставлю товар и свалю отсюда.
Осторожно выглядываю вниз — вот и нужное окно. Координаты совпадают. К счастью, оно открыто. Молодцы, клиенты, дочитали инструкцию до конца! Когда заказчик тупит и забывает оставить окно открытым, приходится спускаться медленно и вежливо стучать в стекло. А это — плюс лишние секунды и минус бонусы. Но сейчас всё будет быстро…
Чёрной птицей бросаюсь вниз с крыши. Трос скрипит и тормозит меня на нужной высоте. Хлоп! — и вот я уже на подоконнике. Окидываю комнату взглядом — угадала: какая-то вечеринка местных жлобов. Здоровые туши, бритые затылки — с такими в тёмном переулке лучше не встречаться. Видать, насшибали денег и решили устроить фестиваль. Но меня это не колышет, сейчас я — под защитой фирмы. Если вдруг что случится — «Якудза» найдёт способ доходчиво объяснить, что их курьеров лучше не трогать.
Спрыгиваю внутрь и в лёгком поклоне вручаю коробку самому здоровому жлобу. Всё как положено: лицом к лицу, из рук в руки. У такой цундере, как я, плохо выходит передавать вежливые японские манеры. На лицах жлобов — шок, словно к ним залетела граната. Люблю это выражение у клиентов: значит, мы всё ещё можем удивлять!
Секундомер в гоглах останавливается, ниже выпадет сумма бонусов. Заказ доставлен, можно валить.
Один из жлобов вдруг выходит из шока и вкуривает, что перед ним — девушка.
— Эй, малышка, а может, повеселишься с нами? — пытается он выдавить улыбку, в которой не хватает пары зубов.
— Я на работе! — рычу в ответ и сигаю на подоконник; надо скорее смываться отсюда. — Будет нужна приватная доставка, скачай себе «Кубер» и введи мой ник.
Моя визитка — пластиковый квадратик с контактами — летит жлобу в руки, точно сюрикен. Как и большинство курьеров, я берусь и за левые заказы. Но только не сейчас. Сейчас пора ехать за новой коробкой суши. Привычным движением выпрыгиваю в окно и краем глаза вижу пролетающий мимо дрон с мигалкой. Похоже, старушенция таки успела стукнуть копам.
Поговорить с золотинкой я банально не успела. Только-только надумала, выбрала день, успокоила нервани и пришла к ней на кухню якобы для помощи в готовке… как тут тебе и настало веселье.
Вообще, готовлю я руками не особо. Что-то простенькое еще могу изобразить типа супа-яичницы-кофе, и то, кофе испоганю до невозможности. Создать готовое намного проще, чем из кучи разных ингредиентов пытаться сделать что-то такое особенное. Больше всего меня поражают кондитеры. Как они умудряются из банальных яиц, муки и сахара с различными красителями делать шедевры, для меня остается загадкой.
В этот раз Шиэс лепила вареники. Ничего удивительного в этом не было. Замотанная в фартушек дракоша была несколько припорошенная мукой, но почему-то довольная. И я даже уже было решилась на помощь с лепкой — виданное ли дело, кормить такую ораву в корабле, как приперся Дэвис и с порога выкрикнул:
— А чего ты тут сидишь? У нас там посольство дожидается, уже заждались, изнервничались.
Мы с Шиэс синхронно повернулись к нему, а потом переглянулись. Так сразу понять, кого дожидается посольство и какое посольство вообще, не получалось.
— Олла, пошли, там эти… из вселенной вражеского либриса пришли. Вершители, которые. Хотят договориться за сотрудничество, требуют главного… — золотой подошел и потянул меня за руку. Я возмутилась:
— А чего сразу я? Возьмите кого-нибудь еще! Возьми Шеврина, он представительный, — Шеат отпадал, потому что мелкий. Шиэс занята варениками. Шэль где-то колбасится, хотя после истории с его пропажей больше в одиночку не шатается. И Лэт с ним… печально.
— Шеврин в Академии, а эти хотят самого главного и точка, — припечатал Дэвис. Шиэс запырхала в руку и расчихалась от муки, попавшей в нос.
Я с тоской посмотрела на вкусную начинку из картошки и грибов и грустно кивнула.
— Ладно-ладно, иду уже… Где вы взялись на мою голову…
Дракон понятливо осклабился. Дипломатом я не была, и, боюсь, если бы все дела вела в одиночку, то уже давно бы засыпалась и была больно бита сапогами. А тут аж целая делегация…
До зала с гостями из другой вселенной мы дошли нормально. Но стоило мне шагнуть за порог, как моя нога за что-то запнулась, и я зрелищно шмякнулась на пол мордой вниз. Обозрела дивные узоры покрытия на полу и выдала протяжное: «Бляяяя…». И, к сожалению, подняла голову.
Посол оказался тем самым моим любимым типажом а-ля Шеат. Достаточно высокий мужчина со светлыми, платиновыми волосами, уложенными в чересчур сложную, по моему разумению, прическу, украшенную цепочками. И одет был тоже в светлый костюм непривычного покроя с пуговицами сбоку. Обычно пуговицы шьют посередине или вместо них делают кнопки, замочки, крючки. А тут что-то новенькое.
Рядом и чуть позади посла располагалась его свита — помощники, телохранители и прочее добро. И вся эта компания смотрела на меня так, как будто я свалилась с луны. Хотя… это не далеко от истины.
Я поднялась с пола, пощупала колени по давней привычке и обернулась назад. В проходе почти над полом была натянута тонкая прозрачная леска. Почему плазма не пропустила ее через себя, а предпочла об нее запнуться, для меня стало загадкой. Без проблем вошедший Дэвис вреднюще заухмылялся.
— Прошу прощения, дети шалят, — попыталась оправдаться я. Да уж, явление «самого главного» в этом бардаке было феерическим.
— Ничего страшного, извинения приняты, — растянул губы в какой-то крокодильей усмешке посол. И я вдруг поняла, что он старый. Чертовски старый, наверное, ровесник нашего деда. Яркие, почти светящиеся зеленые глаза смотрели с такой недосягаемой высоты… что это казалось чем-то невообразимым. Да уж, подсунули мне динозавра…
Я посмотрела на стол с угощением для послов и грустно вздохнула. Не густо. Видать, не заслужили пока еще послы вкусняшек. А потом открыто взглянула на блондина и предложила:
— Слушайте, чего тут сидеть? Пойдемте, хоть поедим по-людски, а то от этого кофе и печенья у меня уже шипы сворачиваются, — в столовой кормят лучше. А это все, видать, организовал Гир или кто-то из его подопечных. Сугубо классический вариант для ожидания. И никакого разнообразия. Хорошо хоть кофе заваренный, а не просто зерна в чашке, как было для золотых.
Взглянув на вспомнившего, видимо, тоже самое Дэвиса, я поманила его за собой.
— Пошли, пошли, у нас очень хорошо готовят. И гостей мы не травим.
А посол внезапно усмехнулся и подмигнул.
— Вы еще попробуйте отравить!
— Запросто, — пакостно ухмыльнулась я. — Вот если бы я варила вам кофе… боюсь, последствия были бы непредсказуемыми.
***
И только после того, как мы накормили гостей, встал вопрос — что именно им можно показывать? Существам из другой вселенной, которые фиг знает куда приложат полученные знания. А значит, показывать нужно что-то такое, что достаточно безобидно, но в то же время интересно и не требует почти никаких усилий.
Потому я повела их на мотогонки. Каждый месяц жители Приюта устраивают в разных местах планеты мотогонки. Занятие это не дешевое, но уровень жизни им позволяет иметь такие увлечения. Кто-то велогонки проводит, кто-то сам кроссы бегает… В целом, народ времени зря не теряет. Некоторые пытаются устроить нечто вроде олимпиады, но пока не получается все правильно организовать. Вот на одно из таких состязаний я их и потащила.
Сначала дала вдоволь налюбоваться парнями и девушками на ревущих машинках, а после нам даже позволили самостоятельно проехаться с ветерком. Пришлось арендовать мотоциклы, но никто не умер от небольшого залога. Надо же будет за что-то ремонтировать технику, если мы что-то сломаем. А никто не гарантирует, что не сломаем, бывает.
И мне было чертовски приятно видеть, как холодный закрытый и замкнутый дипломат-вершитель улыбается как мальчишка, садясь за руль новенького мотоцикла. Как рядом шепчется его свита, удивленно рассматривая своего преобразившегося начальника. А уж как он хотел выиграть гонку! Чисто из вредности и из принципа, что он же лучше. Старше, сильнее, увереннее… в конце концов, он, мужик, и не обгонит какую-то бабу, кусок сопли на палочке?
Как он старался! Посол выжимал из мотоцикла все, едва не вылетая на поворотах. Нечеловеческая реакция и восприятие ему здорово помогали, но ведь и мы с Дэвисом не люди. Людям оставалось только быть зрителями в этой адской гонке…
Мне тоже понравилось. Ветер, бьющий в лицо, запах какой-то технической смазки, рев двигателя, тихое жужжание и вибрация всей машинки, льющийся широкой рекой от мужчин азарт вперемешку с адреналином, подстегивающий и себе нажать заветную педаль… Хорошо быть монстром, можно позволить себе летать на бешеных скоростях без шлема, чтобы не закрывал обзор, и без лишней амуниции. И вообще, быть — хорошо…
Посла мы таки пропустили вперед. Пусть выиграет, потешит свое эго и самолюбие, побудет местным божеством гонок. Ему полезно для здоровья души.
Растрепанный блондин остановил мотоцикл и стянул с рук перчатки. И вдруг задорно улыбнулся, сияя, как новогодняя елка.
— Удивили, нечего сказать, — он с сожалением слез с железного коня и с рук в руки передал мотоцикл работнику сервиса. — Знаете, если что-то будет нужно… Ластор Тарин Гран к вашим услугам, — вершитель чуть склонил голову, как будто признавая свои слова и показывая их важность. Слуги недоуменно переглянулись и вдруг тоже запросились на гонки. Правильно, начальство подало дурной пример… и разве мы можем отказать?
В итоге к вечеру посол и его свита были выгуляны, накормлены не по одному разу, накатались до упаду, и когда мы их отправляли домой, то они грозились прийти еще. Посмотреть что-нибудь такое же интересное, занимательное и уж точно не существующее в их благополучной вселенной. Так и хочется схватиться за голову и сказать: «Люди, вы что, мотоцикла никогда не видели?», но правила приличия запрещают…