Верхний этаж Райско-Адского небоскреба. Зал с интерактивным глобусом, белый пол, белые колонны, прозрачные стены. У глобуса о чем-то переговариваются несколько ангелов в телах обоего пола, большинство из них тоже в белом, идеально вписываются в интерьер. Рядом с Сандальфоном возвышается крупный мужской вариант в длинном черном пальто. По росту он не ниже Гавриила, но шире в плечах.
Проехавший уже было мимо на гироскутере Гавриил цепляется за него взглядом, закладывает крутой вираж и притормаживает рядом с компанией. Но с гироскутера не сходит (возможно, из опасения, что тогда по крайней мере на одного из присутствующих ему никак не удастся смотреть сверху вниз)
Гавриил (хмуро разглядывая Сандальфона и словно бы совсем не обращая внимания на его спутника):
— Это что такое?
Сандальфон (невозмутимо):
— Специалист.
Гавриил (потихоньку теряя терпение):
— Какой еще специалист?!
Сандальфон (демонстрируя в широкой улыбке золотые инкрустации на всех тридцати шести зубах):
— Которого вы просили!
Гавриил (ошарашено):
— Я?
Сандальфон (количество зубов у которого вроде бы как бы даже и увеличилось):
— Вы.
Михаил (элегантно и ненавязчиво вклиниваясь):
— После повторного… эм-м-м… инцидента с саморазвоплощением сами помните кого. Вы тогда позволили себе высказаться в том смысле, что, раз уж наш этаж становится филиалом психушки, то нам необходим и специалист этого профиля. Вот это он и есть.
Гавриил (возмущенно):
— Но он человек! К тому же живой!
Михаил (убедительно вкрадчивым полушептом):
— А что было делать, шеф? Вы сами распорядились, чтобы срочно, а подстраивать несчастный случай тем, у кого еще не вышел срок, — дело хлопотное и долгое, сами же знаете, сколько бумаг предварительно заполнять потребуется, да и потом отчеты.
Гавриил (все еще не сдаваясь, но уже слегка теряясь под ее спокойным и совершенно ненавязчивым напором):
— Но он человек!
Михаил (терпеливо, словно мамочка несмышленому ребенку):
— Конечно человек. На Небесах нет ни одного психотерапевта или даже психоаналитика.
Сандальфон (гыгыкая во всю золотую пасть, которая вроде бы стала еще шире):
— Ага! Одни психи!
Гавриил смотрит на приглашенного специалиста. Тот улыбается ему с доброжелательным отстраненным любопытством, сцепив на животе крупные пальцы. В нем все крупное — тело, руки, голова с крупными чертами лица, глаза, полуприкрытые тяжелыми веками. Ангелов он рассматривает без пиетета, благоговения и даже удивления, скорее с насмешливым интересом.
Гавриилу он не нравится. К тому же он кажется ему похожим на одного из любимых поэтов Азирафаэля, о котором Гавриилу вспоминать не нравится тоже, однако приходится. Но Михаил права: на Небесах действительно вряд ли удастся отыскать подходящего специалиста в этой области.
Гавриил (уже почти сдаваясь):
— Но что он знает об ангелах и херувимах?
Михаил (чья улыбочка приобретает легкий оттенок самодовольства):
— Он на них специализируется, шеф.
— И он действительно хорош?
Михаил (философски пожимая плечами):
— У него кабинет в Сохо. А вы сами знаете, сколько стоит там аренда.
Психотерапевт (понимая, что пора брать инициативу в свои руки):
— Позвольте представиться: Гордон Гордон. Психотерапевт широкого профиля. И да, я действительно специализируюсь на коррекции психотравм существ в том числе и, так сказать, эфирных и даже в какой-то мере оккультных.
Гавриил (в сторону, тихо, окончательно деморализованный):
— В Сохо есть кабинет психотерапевта, специализирующегося по эфирным и оккультным сущностям?
Сандальфон (тоже тихо, но веско):
— В Сохо есть все.
Эта дата наверняка войдёт в историю как Великий День начала искоренения многовековой несправедливости – так думал я, окрылённый и пьяный почти без вина. Я удрал с официального торжества после первого же тоста – хотелось немедленно разделить свою радость с теми, кто заслужил её более всего.
Дома ждала жена, но она наверняка уже всё знает, из зала велась прямая трансляция. Люсиль не могла её не смотреть, ведь этот проект – наше с нею общее детище, шестой и самый любимый ребёнок, отнимавший порою куда больше времени, чем любой из пяти настоящих, и приносивший волнений не меньше, чем все они, вместе взятые. Люсиль наверняка всё уже знает, с нею мы отметим вечером, а сейчас мне следовало навестить и порадовать тех, кто вряд ли смотрел тиви.
И я отправился в Мемориал.
Когда-то эти районы называли «резервациями» или даже «спальными», но те времена, к счастью, давно миновали. Колючая проволока, в несколько рядов окружавшая когда-то участок города, ныне съедена ржавчиной дотла, и ужасные те слова тоже истрепались и вышли из употребления. Рыжие ошмётки уничтоженного временем ограждения иногда попадаются между стенами полуразрушенных домов, они меня даже радуют, эти уродливые фрагменты прошлого.
Они показывают, насколько мы изменились.
Сейчас ведь даже представить себе невозможно, чтобы какое-то пространство, будь то часть города, отдельное здание или просто клочок земли, было бы окружено колючей проволокой или забором. Однажды я попытался объяснить концепцию принудительного ограничения свободы своим детям, но не добился успеха. Они так ничего и не поняли, переспрашивая всё время:
– Но забор-то зачем? Ведь он же мешает! Ведь если забор, то как входить? И выходить как?
А потом Лайса, самая младшая, принялась смеяться и хлопать в ладошки — она решила, что папочка рассказал смешную сказку. И они все смеялись вместе с ней, и двойняшки, и старший, Тимоти – уже вполне себе такой солидный первоклассник. И я тоже смеялся, и утирал с глаз слёзы радости. Это ведь прекрасно, что дети больше не понимают такого, это даёт нам шанс, всем нам!
Забор из слов – он ведь ничуть не лучше забора из колючей проволоки. Зачастую – так даже и хуже. И потому то, что свершилось сегодня – воистину величайший повод для радости…
Я шёл по знакомой улочке между привычно обшарпанных стен полуразрушенных домов с картонками в оконных проёмах, аккуратно перешагивая кучки мусора и здороваясь со всеми встречными. И радовался каждый раз, когда со мною здоровались в ответ, или даже просто кивали. Ещё каких-то десять лет назад, когда я только начинал свою работу здесь, добиться ответного «првета» – или даже просто вежливого кивка! – от местного быдла считалось невиданным достижением. А сегодня со мною здоровается чуть ли не каждый пятый. И некоторые даже не в ответ, а сами. Сами! А ведь не все из них ходили в мою группу, раньше я не обращал внимания, а сегодня вдруг как громом среди ясного неба. Это ли не прогресс и не доказательство? Значит, и между собою они тоже могут общаться и обучать друг друга, значит, наши труды не пропадают даром!
Поистине, сегодня знаменательный день и мне есть чем гордиться.
Жену я застал в клубе.
Ну конечно же! Как я мог только подумать, что моя деятельная Люсиль в столь важный и радостный день усидит дома и будет терпеливо дожидаться мужа с работы, подобно средневековой домохозяйке! Я, очевидно, совсем потерял разум от радости, что мог такое подумать. Конечно же, ей пришла в голову та же самая мысль, что и мне – праздник будет неполным без участия в нём наших развивающихся друзей, даже мысленно я не хочу называть их подопечными, это оскорбительно.
Люсиль очень энергична, но не всегда правильно оценивает ситуацию. Вот и сейчас, сияя радостной улыбкой и широко размахивая руками, она уже включила большой экран во всю стену ауди-зала и отыскала новостной канал. И теперь пыталась втолковать что-то собравшемуся в зале быдлу – всё также радостно улыбаясь и широко размахивая руками, такая прекрасная в своём порыве, что у меня защемило в груди. Я хотел бы ещё немного полюбоваться ею от порога, но положение следовало спасать – кое-кто из быдлован уже начал проявлять первые признаки скуки и нетерпения, этого нельзя допустить, если не хочешь потерять аудиторию и закрепить негативный рефлекс, они ведь куда легче положительных закрепляются, иногда буквально с первого раза, природа, ничего не поделаешь…
Громко хлопнув в ладоши, я шагнул в зал. Резко взмахнул обеими руками вверх, через стороны. И замер, улыбаясь навстречу обернувшимся ко мне лицам.
Вот чему никак не научится Люсиль. Широкие резкие жесты чрезвычайно эффективны для привлечения внимания, кто спорит. Но ими, как и любым сильнодействующим средством, нельзя слишком увлекаться, иначе наступает привыкание, или того хуже – отторжение. Так природа устроила, и между обычным человеком и быдлованом разница не настолько уж и велика, что бы там ни утверждали евгенисты. Просто мозг обычного человека с раннего детства подвергается массовым атакам разнообразных раздражителей, по специально разработанным обучающим и формирующим методикам, а потому адаптируется со временем и может выдержать довольно массированную информационную атаку, прежде чем наступит перегрузка и отторжение. Быдловане же, несмотря на всю проделанную нами работу, всё равно остаются куда более близкими к природе, а потому быстро утомляются и теряют интерес.
В работе с ними главное – вовремя делать развлекательные паузы.
Вот как сейчас, например.
– Дядяденс! – кричит Вьюн, я узнаю его издалека по щербатой улыбке и торчащим во все стороны рыжим косичкам. – Сбачка! Дядяденс!
Меня уже окружили, радостно дёргали за одежду, выкрикивали приветствия высокими голосами. Вьюн пробился сквозь толпу, сияя жутенькой улыбкой, в которой с прошлой нашей встречи, похоже, зубов ещё поубавилось. Его рыжие бакенбарды тоже были заплетены в две тугие косички, воинственными ёршиками торчащие вдоль гладко выбритого подбородка. Он протянул мне маленький фонарик из стандартного гуманитарного набора и протараторил: – Првет, Дядяденс! Сбачка гавк! Кажи сбачку, а?!
И я зажёг фонарик и показал им «собачку» – на стене, тенью от ладони с оттопыренным мизинцем, при движении которого собачка «гавкала». Многочисленная аудитория была в полном восторге, Люсиль же смотрела осуждающе. Она не одобряла подобные «потакания низменным инстинктам», была куда более строгой учительницей и добивалась от своих быдлован просто таки потрясающих результатов. Достаточно упомянуть хотя бы о том, что в её группе была поголовная грамотность, и отдельные личности не бросали чтения даже после окончания учёбы, нам постоянно приходилось обновлять с такой же регулярностью растаскиваемую клубную библиотечку. Вот только новеньких с каждым циклом к Люсиль записывалось всё меньше и меньше…
Поиграв минут десять тенями на стене, я передал фонарик одному из учеников и попытался «сделать собачку» ладонью Вьюна. Мимоходом удивился её чистоте, но потом учуял запах фисташкового мыла и понял, что Люсиль не преминула первым делом прогнать всех через процедуру умывания, с гигиеной у неё строго.
Я аккуратно прижал большой палец Вьюна к ладони сбоку, чтобы крайняя фаланга торчала ушком, потом помог оттопырить мизинец, придерживая при этом вместе остальные пальцы. Нам редко удается заниматься с детьми, а у взрослых костенеют не только суставы, да и наследственность у быдла не особо хорошая. Вьюн ещё довольно способный, многие вообще не могут шевелить пальцами по отдельности, только всеми вместе.
Вьюн смущённо хихикал, смотрел на тень своей руки на стене (я уже почти не придерживал, чтобы не мешать), вздувал жилы на лбу, всё пытаясь отвести мизинец и «гавкнуть». Когда же, наконец, ему это удалось, уставился на собственную руку с недоумением и даже некоторым испугом, словно на месте привычной ладони и на самом деле оказалась собачья пасть…
Позже, когда мы с Люсиль возвращались домой по плохо освещённым улочкам —
Вьюн вызвался проводить и важно шествовал впереди, такой трогательный в своём стремлении защитить нас от мнимых ночных опасностей, — Люсиль позволила своему неодобрению обрести словесную форму:
– Они же не дети, Дэнис!
Я успокаивающе приобнял её за узкие плечи – Люсиль до сих пор удалось каким-то чудом сохранить студенческую фигурку, и не скажешь, что родила и вынянчила пятерых.
– Все мы в чём-то дети, Лю…
Спорить мне не хотелось. Люсиль в ответ фыркнула, но промолчала, только покрепче прижалась ко мне. Наверное, в этот прекрасный вечер ей тоже не хотелось спорить. Тем более – в таком красивом и романтичном месте, как бывшее гетто…
королевство Цергия, приграничная пустыня
15 Петуха 606 года Соленого озера
Он снова заработался до ночи и глаза болели, устав разбирать в полутьме схемы крыльев летучих мышей. Пора начинать эксперименты.
Дверь библиотеки скрипнула, Рагнар резко поднял голову. Нет, не надзор, всего лишь цитадельский ребенок. Светловолосый мальчик лет семи даже не заметил сидящего у окна взрослого, подошел к шкафу и попытался дотянуться до чем-то приглянувшейся книги. Роста ему явно не хватало.
Рагнар ожидал, что ребенок передумает или попросит помощи, но тот только насупился, с трудом подтащил поближе каменную лесенку в две ступеньки и снова потянулся к книге. Не достал совсем немного, попытался стать на нижнюю полку.
— Ты не хочешь, чтобы на тебя рухнуло все, верно?
Мальчишка оглянулся на голос, опасно покачнулся, уцепился за полку. Рагнар едва успел вскочить и удержать ее.
— Извините, — мальчик улыбнулся. — Я Эрик. Дайте мне, пожалуйста, вон ту книгу!
“Вон той” оказался том “Описание животных всего Приозерья”. На взгляд Рагнара, совершенно бездарная работа, содержащая массу ошибок в описаниях, а на рисунки вообще нельзя было взглянуть без содрогания.
Он положил книгу на стол, Эрик тут же кинулся к ней, как путник в пустыне к колодцу.
— Спасибо!
— Не за что. Это плохая книга.
Ребенок поднял сияющие глаза.
— А какая хорошая? Про птичек!
Рагнар оглядел шкаф. Сам он тоже учился по “Описанию”, но с тех пор, к счастью, в Цитадели прибавилось приличных трудов по анатомии различных существ.
Правда, он заказывал их для себя. И когда получал долгожданные книги, то списывал их лично, возвращал оригиналы надзору для пересылки, а копии оставлял в своей комнате. Давать труды, на которые потратил не один месяц, ребенку?
Который, видимо, всерьез заинтересовался анималистикой.
— Я принесу кое-что.
Конечно, не “Сравнительную анатомию”, которую переписывал больше года, но хотя бы “Основные виды тварей из разных уголков мира”. Если ребенок будет учиться по ним, то хотя бы сразу поймет, как рисовать конечности четвероногих так, чтобы они могли на них не только стоять.
Поймет. Выучится даже лучше, чем надеялся учитель.
Небо на рассвете было белым, Эрик серьезно хмурился, поджимая губы. Перья в руках у обоих, единственный вопрос, кто успеет первым.
— Я не хочу умирать, — принесло ветром.
Капли в воздухе, мальчишка суетился, добавляя детали — его огненная птица, конечно. Загнутые когти, пылающий хохолок. Он не успевал — Рагнар уже завершил своего ворона.
Но черная птица промахнулась, рассыпалась каплями. Огненные крылья обняли плечи, сжигая до кости, только видно было почему-то лицо стоящего на коленях Эрика. Шепот:
— Я не хочу…
Рагнар проснулся, задыхаясь. Оттолкнулся от камня, встал, оглядываясь.
Все спокойно. Небо в самом деле было почти белым — желто-розовым, окрашенным первым закатом. Жара отступала, и цепочка следов все еще была ясно различима, хотя макушки барханов истекали песчаными слезами.
Ученик — беглец, он лишь еще один беглец! — шел здесь пешком, и Рагнар тоже мог позволить себе сэкономить воду, не тратя ее на рисование пустынной козы. Только собраться, отряхнуть и надеть плащ, поправить совершенно размотавшийся тюрбан.
Идти.
***
республика Магерия, город Варна
16 Петуха 606 года Соленого озера
Она смогла вернуться домой тихо и до рассвета. Проскользнула в комнаты, придерживая юбки нового платья, разделась торопливо, расплела уложенную вокруг головы косу. Еще раз убедилась, что нигде не осталось крови, забралась в кровать.
Сна не было ни в одном глазу, конечно. Как там Гирей? Она оставила его на попечение Беате, в которой никогда не сомневалась — но и во Фридхен они оба не сомневались! А та как с моста упала, ни следа. Что случилось? Кто виноват, дети не уследили — вдвоем, не может быть! — или Фридхен отлучилась с поста? Точно второе, иначе она ждала бы их внизу. Но почему?
Адельхайд перевернулась на бок, подложила ладони под щеку.
От Ирвина они тоже не ожидали предательства. Учитель был терпеливым, деловитым и серьезным, улыбался редко и еще реже шутил — всегда вдруг, словно искры вспыхивали в давно потухшем очаге. Все знали, что он из взрослой банды, которая решила взять под крыло детей. Когда ту банду повязала стража, ни Ада, ни Гир ничего не заподозрили, наоборот, радовались, что Ирвин в порядке, помогали ему прятаться.
А потом был дом Танкреда Тилля и доносы во вскрытом сейфе. Ада не могла не узнать почерк.
Ирвин заплатил за предательство жизнью. Танкреду, увы, переманивание честного вора на сторону стражи встало всего лишь в потерю репутации вплоть до положения парии среди дожей.
Если предал Ирвин, не могла ли предать Фридхен? Нет! У нее двое сыновей в банде, она бы не рискнула. Даже если Гир не воспользуется этим козырем в смысле мести крысе, мальчики просто не поймут мать.
Ада крутила вопрос так и эдак, надеясь заснуть с ним, но на фоне все время маячил другой.
Что случилось в комнате Аластера? Что она сделала?
Всхлипнула вдруг, сама от себя не ожидая, вытерла глаза. Обняла подушку, утыкаясь в нее лицом.
За всю свою жизнь она ни разу не убивала своими руками. Даже Ирвина — она только договорилась с арбалетом, стрелял Гирей. И это было не так. Не было одежды в крови, не было этого мерзкого запаха мяса и потрохов. Они стреляли с крыши, зная, что болт попадет точно в сердце, увидели, как предатель падает на мостовую, и убежали. Гир потом еще дергался проверить — вдруг выжил? Но Танкред организовывал похороны, получилось даже издали посмотреть на лодку с телом — почему-то отдельно радовало, что предателя не похоронят в земле, а по андаварудской традиции отправят в последнее плаванье по реке, текущей от озера под землей неизвестно куда.
Аластера будут хоронить иначе. И Клауса.
Она села на постели.
Клаус! Разрубленный напополам мужчина, которого она помнила ребенком. Он попал к Гиру пятилетним и не умел говорить, Ада сама его научила…
Стиснула подушку крепче. Его не вернуть, совсем не вернуть. Плохо другое — его одежду могут допросить! И даже если та окажется верна мертвому хозяину, все равно могут узнать, зарисовать лицо, начать показывать, спрашивать.
— Они выйдут на банду, — прошептала, не желая верить самой себе. — Если не совсем дураки будут работать, они узнают, кто залез в дом!
Стук в дверь заставил вздрогнуть. На миг показалось — уже узнали, пришли!
— Госпожа Зальцман, простите, — знакомый голос квартирной служанки был сонным. — Вам письмо принесли, сказали, срочное.
Ада глубоко вздохнула. Положила подушку на место.
— Подождите, — велела.
Накинуть домашнее платье прямо на рубашку было делом пары щелчков, но Ада подождала еще немного, прежде чем открыть. Она ведь только проснулась, верно? Разбуженные люди намного медленней тех, кто еще не ложился.
— Спасибо, дорогая.
Конверт был подписан небрежно, дрожащей рукой.
Фриц. Она сломала печать, вынула письмо.
Приглашение на похороны, конечно. Он быстро все организовал, уже было известно и время, и место — на первом закате скорбящие должны собраться у монастыря к северу от городских стен.
“Я знаю, вы мало знали его, но поверьте, первое впечатление, которое он наверняка произвел на балу, было верным. Мне очень жаль, что вы не сможете познакомиться с ним лучше, но я надеюсь увидеть вас на церемонии прощания.
Мы с вами еще даже не помолвлены, и я не имею права просить о подобном, но Адельхайд, теперь мне больше не на кого положиться. Если вы сможете встретиться со мной в полдень и поможете с птичьим столом, я буду вашим должником”.
Еда для звездных птиц, которые помогают мертвому переродиться в новом пернатом обличьи. У Адель был опыт подобных вещей — кто бы еще занимался этим, когда умер отец, или когда утонул Вильгельм, третий из братьев.
Посмотрела в окно, на светлеющее небо. До полудня было еще достаточно времени, чтобы хоть немного поспать.
Или организовать кое-что. Идеальное время, этот вечер, Фриц ведь наверняка пригласит всех или почти всех, кто был на вчерашнем балу. Адельхайд бросила сожалеющий взгляд на такую уютную кровать и принялась собираться.
***
Южная Империя, подземелья
15-16? Петуха 606 года Соленого озера
Сикису очень не нравились подземелья. Настолько, что пару мгновений он всерьез рассматривал идею повернуть назад прямо сейчас. Потому что они нашли под землей сушью проклятого голема!
Хотелось кричать просто от невозможности происходящего. У него была нормальная жизнь, он думал, что знает в Пэвэти каждый камень. А оказалось, что под городом тянутся подземелья беловолосых крыс. Оказалось, что под лобным местом скапливается магия, способная убить проходящего мимо гвардейца. Оказалось, что, слава птицам уже не в городе, но до отвращения близко к нему спит под землей какая-то чудовищных размеров тварь! Сколько же воды нужно, чтобы сотворить такого змея? Подземное озеро? Река?!
Они шли вперед, в сторону вражеской земли. До нее, конечно, оставалось самое меньшее неделя пути, но это скорее пугало. Что еще может случится за это время?
Например, замерший на полушаге маг, мгновенно выдернувший перо из-за пояса и отправивший вперед светильник. Сикис обнажил саблю быстрей, чем разглядел выступившую из тени опасность, выругался сквозь зубы.
Одежда совсем не имперского кроя — подземничьи шпионы. Двое, спина к спине, с темными повязками на глазах, мужчина крашенный в черный, а женщина…
Белые волосы невысокой плоскогрудой подземницы на концах были алыми.
Кровавая. Сейчас. Здесь. Еще и с напарником.
Но и Сикис не один. Трое против двоих, да еще у Эш дар исцелять! Они могут справиться. Должны.
— Айдан? — голос девчонки взлетел, сломался. Черноволосый подземник с плотной повязкой нарушил стойку, слепо вытянул руку.
— Эш? Ты здесь?
Не в их пользу трое.
— Добро пожаловать в подземелья, — голос у легендарной шпионки был низким, грудным. — Не нападайте, и мне не придется вас убивать.
Эш вывернулась из-за спины раньше, чем Сикис решил, что делать, бросилась к мужчине, обняла. Подняла голову.
— Как? Я же, — запнулась, повернувшись к подземнице. — Кадо?..
***
там же
Память пришла песчаной бурей, налетела, сбивая с ног. Эш закрыла глаза, отдавая себя этому ветру. Пусть дует, пусть засыплет с головой. Зато больше нет внутри стада овец, так настойчиво оберегающего, не дающего думать. Помнить. Иногда даже чувствовать.
Что было в начале? Пустыня. Не та, что виднелась из окон Цитадели, а далекая, раскинувшаяся южней границ Империи и длящаяся, наверное, до края мира. Она никогда не казалась Эш жестокой, просто иной, так же, как птица отличается от человека, и каждый человек отличается от другого. Пустыня была, и Эш была, и старый ястреб, которого когда-то исцелила маленькая девочка, впервые запевшая в птичьем шатре. Песня была выражением ее любви к миру — белому небу, желтому песку, серым колючкам, дичи и ловчим птицам, и людям, всем, кто встречался в жизни. Солнца могли обжечь даже привычную кожу, но любовь от этого не уменьшалась. Они ведь просто не умели иначе.
И они едва не убили ее. Долгий месяц казалось — белая жара выжгла память, Эш очнулась в чьем-то доме, долго приходила в себя. Теперь знала — все было не так.
— Хорошего пути! — губы обметала корка и улыбаться было немножко больно, но увидеть человека — это же так радостно!
Вся белая, словно звездный свет, женщина посмотрела сквозь нее. Спросила:
— Из пустыни? Сколько ты не пила, девочка?
— Долго! Не знаю. Я Эш, а ты?
— Кадо. Идем, нужно дать тебе воды.
Потом Эш пила по чуть-чуть, рассказывала про племя и пустыню. Потерялась на охоте — маленькая правда, прятавшая большую истину. Ну какой кочевник заблудится в переходе от стоянки? Только тот, кто хочет заблудиться.
Взамен ей рассказывали про Приозерье. Эш впитывала истории, как цветок пустыни впитывает дождь. Удивлялась и самой Кадо — как у нее, слепой от рождения, все так ловко получается? Пыталась научиться. Восхищалась тем, как она всегда улыбается.
Даже когда на поселение напали разбойники, Кадо улыбалась. Дралась и улыбалась, хотя рядом падали свои. Тогда Эш запела — впервые с тех пор, как оказалась вне племени. Невозможно ведь не помочь, если можешь! Пусть могут прогнать, пусть будут бояться. Нельзя быть соловьем и всегда молчать.
Потом ужасно хотелось пить, горло саднило, словно Эш целую пустыню проглотила. Ярко вспоминалось лицо Кадо в тот момент. Недоверчивое. Восхищенное. Как она говорила — певчая. Носительница редчайшего дара. Птица, которая может спасти мир.
Эш было смешно и страшно. Ну какая она носительница? Она просто поет, потому что не может молчать, вот и все. А от нее ждали, что она сотворит чудо. Исцелит целый мир, а она даже после нескольких раненых так устала!
Значит, надо было учиться. У Кадо. У Айдана, ее друга, который однажды пришел. Он смотрел с восторгом, и его удивительные зеленые глаза сияли. Он видел Приозерье, он обещал показать — надо ведь знать то, что пытаешься вылечить. Он рассказывал о Цитадели — немножко тюрьме, но главное — школе. Тогда Эш решила, что хочет попасть туда. Узнать, увидеть. Империя была частью мира, а значит, ее тоже надо было полюбить.
Почему же все это так долго было выцветшим, обрывистым, словно совсем старый халат?..
Кадо. Кадо в Цитадели, укутанная в много слоев ткани. Говорящая:
— Бежать поздно, гвардия придет за тобой на первом восходе.
Комната Айдана, чаранг у него в руках. Спокойное лицо. Эш кусала губы за двоих.
— Как же так? Неужели нельзя спастись?
— Я бы с удовольствием его встретила, — зубасто ухмыльнулась Кадо.
— Не надо, — Айдан покачал головой. — Ты же понимаешь, всех тогда будут допрашивать. Попробую с ним поговорить, а если нет, ну что ж. Стану птицей.
— Я тебе стану. Постараемся что-то придумать, ты слишком ценный, — Кадо совсем не нравилось его самопожертвование. Эш тоже не нравилось, и она не знала, что делать.
— Главное — защитить тебя, — они повернулись к ней одновременно, сказали это хором.
Иногда ей было жаль, что она певчая. Но тогда они сидели втроем, Айдан коснулся струн влажным пером, Кадо подняла свое, Эш сделала то же. Музыка, песня, стихи сплелись в одно творение, опутывая Цитадель, одурманивая.
— Ты вспомнишь нас только когда увидишь, — шепот на грани сна.
Но она проснулась слишком рано. Увидела Айдана, когда его уводили, вспомнила — только часть.
Теперь память наконец вернулась до последнего мгновения, Эш посмотрела на Кадо, улыбнулась — и словно споткнулась о так и лежащую на пути большую пушистую овцу. Все события хранились в памяти, нанизались бусинами на ремешок, вот только самого важного в них не было. Чувств. Казалось, стадо, сохранявшее Эш в безопасности, съело их, как траву.
— У вас получилось! — все равно сказала радостно, обнимая Айдана еще крепче. Казалось, если она его отпустит, все станет сном.
— У него получилось, — поправила ее Кадо. — Расскажем на стоянке. Как ты здесь оказалась? В компании пары гвардейцев, судя по звуку их одежды. И ты, — коснулась плеча, потерла перышки. Попросила: — Сними это. Тебе не идет так шуршать.
Эш только прижалась головой к плечу Айдана. Закрыла глаза.
Живой. Она словно только сейчас медленно начинала понимать. Живой.
Второй заказ касается «тиары», одной из первых интел-моделей, собранных «Эксцентрик моторз». Неужели и здесь дверь не открылась? И какой-то хроник от этого тоже отбросил коньки? Чушь. Простой, обычный вызов, наверное. Моя цель — многоквартирный дом, одна из «Башен Лафайет». С тех пор, как возвели эти огромные, сплошь блистающие стеклом здания, прошло лет семьдесят. Парк вокруг многоэтажек разросся и одичал, голубые зеркальные фасады там и тут пестрят разбитыми окнами. Лифты в «башнях», тем не менее, ездят бесшумно и очень быстро — даже уши заложило, когда взлетел наверх. Нужная квартира уже открыта, из её недр доносится музыка. Танцевальная музыка.
Внутри стоит полутьма, которую силится разогнать одинокая лампа. Сладко пахнет выпивкой и курительными смесями. В дальней комнате за закрытой дверью разговаривают и смеются.
— Скинни, cabron, глянь, кого там принесло, и вали обратно! — кричит кто-то.
На свет выходит невысокий смуглый парнишка с мышиным лицом. С головы его, прихваченные ярким платком, верёвками спадают дреды.
— Hola, — он протягивает руку. — Ты тоже на поминки?
— Привет, — пожимаю влажные пальцы. — Могу я видеть мистера Эрнандеса?
— Хавьер уехал, — равнодушно сообщает Скинни.
— Куда уехал?
Скинни трясёт дредами:
— Так у него же брат умер. Рамон, не слыхал? (Машинально качаю головой). Ну, Рамон умер, а дела-то его остались. Явки, закладки, всё такое, — Скинни дробно смеётся. — Вот Хавьер и поехал по клиентам.
Сохраняй спокойствие и работай, Фрэнк.
— Мистер Эрнандес вызывал техника, чтобы перенастроить машину на себя, — говорю я терпеливо. — Может, позвоните, и он вернётся? Всего на пару минут, надо только, чтобы он сел за руль. Датчики зафиксируют биометрию, а дальше я сам справлюсь.
Скинни тут же вытаскивает телефон, набирает номер и принимается тараторить на взрывоопасной смеси испанского и английского. Слушает ответ, хмурится, кивает и, бросив «adios», прячет телефон обратно в карман.
— Bueno, — говорит он, — Хавьер не приедет, но сказал, что ты можешь просто отключить мозги у тачки. Ему эти навороты без надобности, он и так гонять сможет.
— Отключить «Брэйни Драйв»?
— Si. Сможешь?
— Конечно, смогу, — говорю я. — Но ездить на интел-модели, как на обычном автомобиле — это как-то…
Скинни прищуривается, и я умолкаю. Выходим. Спускаемся на лифте до цокольного этажа. «Тиару» на подземной парковке видно издалека. И то сказать: трудно не заметить среди чинно выстроившихся в ряд семейных «универсалов» длинный, раскрашенный в радужные цвета кабриолет. Скинни вразвалку подходит к «тиаре» и по-свойски запрыгивает внутрь. Машина покачивается под его невеликим весом.
— Вот она, — говорит Скинни и, закинув руку за сиденье, хлопает по рулю. — Кульная bomba, все chiquitas — твои. Рами, правда, другую хотел уже. Новую. Но где ж ему новую, когда за старую кредит не выплачен! Чего-то, правда, мутил, звонил в автосалоны. Менять хотел. На «клаббер». Слыхал про такой?
Дался им этот «клаббер»… Похоже, над покраской кабриолета трудились сразу несколько человек, причем у каждого был свой, уникальный художественный взгляд. Сходились они лишь в одном: в любви к очень ярким цветам. На капоте нарисован сине-зелёный тигр, на багажнике — жёлтый скелет в пурпурном сомбреро, двери покрыты огненными узорами. Может статься, такой размалёванный автомобиль на обмен и не взяли бы. Экран просыпается от моего прикосновения, машина начинает было: «Добро пожа…» — но я быстро вырубаю звук. У «тиары», как назло, тоже голос Бетси.
-…Предки ему подогнали на окончание школы, — говорит между тем Скинни. — У Рами с Хавьером нормальные предки, богатые. Все наши детройтские клубы на ней объездил. Ну, «ти» его, считай, и сгубила.
— В смысле? — я ошибаюсь при вводе пароля, и приходится набирать заново. Скинни привстаёт с места и тычет пальцем куда-то назад:
— Вот тут глянь.
Гляжу. Скинни указывает на колесо. Из-под крыла торчат какие-то чёрные лохмотья.
— Он, значит, в аптеке хотел сигарет купить, — объясняет Скинни. — Тормознул на улице, двигло глушить не стал, вышел. Ну, не вышел — выпрыгнул. Короче, как-то у него пояс от плаща… Он в плаще ходил, понял? Длинный плащ, и пояс свисает с двух сторон до земли. Такой вот модный был chico… Так этот пояс, он в колесо попал. Пряжка — под крыло. И там застряла. Рами пояс дергать начал. А «ти» — она чё-то поехала. И, прикинь, пояс-то на колесо намотался. Пояс, вообще, плащ, вот это всё. Короче, Рами падает, орёт — а «ти» едет. Два квартала проехала. Тот уже орать перестал, плащом ему шею скрутило. Хавьер в морге был, говорил — жуткое дело, смотреть было страшно, chingue su madre.
Сажусь на место, вытирая потные ладони о штаны.
— Откуда такие поброд… подробности? — чёртово слово, сразу и не выговоришь.
— Коптер снимал, — объясняет Скинни. — Хавьеру в полиции запись показали.
Экран мерцает, готовый деактивировать интел-модуль. Прикладываю большой палец, набираю код, и под тёмным стеклом бегут строчки: «отключаются службы слежения… отключается навигационный блок… отключаются системы обратной связи…» Скинни смотрит на экран телячьими глазами.
— Эх, Рамон, Рамон, — произносит он, медленно кивая. — Хороший ты был chico, правильный. Ты это, compadre… Приходи на похороны, а? Послезавтра хоронить будут, кладбище Холи Кросс.
«Отключается когнитивный блок… отключается управление питанием…»
— Что ж вы поминки-то по нему справляете, если ещё не хоронили? — спрашиваю хрипло.
— Cabrones потому что, — отвечает Скинни и начинает рыдать. Экран вспыхивает на прощание, высвечивая логотип «Эксцентрик Моторз», и гаснет. Я вылезаю из кабриолета и медленно иду к лифту.
Можно было, наверное, глянуть записи камер «тиары», но и так всё ясно. Две машины с интел-управлением, созданные, чтобы оберегать и служить, убили своих хозяев. Или не убили? Потому что, вообще говоря, это — полная чушь. Сама суть «Брэйни Драйв» заключается в том, чтобы сохранять водителю жизнь в любых ситуациях, пусть даже ценой саморазрушения. «Асты», ведомые искусственным разумом, проделывают немыслимые трюки, уходя от столкновений. Постоянно собирают информацию об авариях — каждый час, каждую минуту — и передают её службам спасения. Обновляют базы данных по человеческой анатомии. Обмениваются опытом и самообучаются. Умные машины, одним словом.
Я замираю у лифтовых дверей. А что, если они — умнее, чем кажутся? Каждый раз, садясь за руль, мы вручаем свою жизнь коробке на колесах — смышлёной хитрой коробке. У Зверюги новенькая «аста», у моей Меган — тоже, все техники ездят на «бетакс», маркетинговый ход, дополнительная реклама интел-моделей, умных и самообучающихся… Внезапно накатывает страх. Надо срочно отключить «БД» у Бетси. Сейчас же.
Лифт распахивает двери, но я не спешу заходить. Отключить Бетси? Легко сказать. Там ведь целая история: ввести пароль, потом код, дактилоскопия к тому же. А ей ведь наверняка кое-что известно, «маттео» и «тиара» вполне могли с ней связаться. Она поймёт, что я собираюсь делать, заблокирует двери и как-нибудь меня ухайдакает. Средств, чтобы убить человека, у неё навалом. Захочет — подушкой безопасности задушит, или пеной для тушения салон зальёт, или ещё чего. Нет, Фрэнки, лучше тебе вообще в неё не садиться. Выходи — и сразу бежать! Хм… Побегу — догонит и собьёт. Что же делать? Ох, думай, голова, думай, покуда цела!
Из дома выхожу с готовым планом действий. Сделаю вид, что всё в порядке. Спокойно сяду в машину, прикажу возвращаться в офис. Ничем себя не выдавая, доеду до работы, поднимусь к Зверюге и обо всём расскажу. План рискованный, но, пожалуй, самый верный. А потом… Потом куплю старую добрую «импалу» с ручной коробкой передач и буду ездить на ней до скончания века.
Открываю дверь и плюхаюсь на сиденье.
— Вы тяжело дышите, мистер Пикарт, — говорит Бетси. — Произошло что-то чрезвычайное?
— А, ерунда, — отвечаю как можно беззаботней. — Лифт сломался, пришлось по лестнице пешком подниматься.
— Частота пульса увеличилась, — спокойно замечает Бетси. — В то время как у человека, пришедшего в состояние покоя после нагрузки, пульс обычно выравнивается. Вы уверены, что не требуется медицинское вмешательство?
Сволочь всезнающая. Что делать?! Так, спокойно, спокойно. Думай о котятах, о кролике Роджере, о королях и капусте.
— Всё нормально, — улыбаюсь я. — Тяжёлый клиент. Неприятный разговор, знаешь.
— Вам требуется отпуск, — говорит Бетси. В механическом голосе слышится что-то похожее на заботу… или на издёвку? Играет, как кот с мышью. Надо быть осторожным, очень осторожным.
— Да уж, — говорю со смехом, — отпустят меня в отпуск сейчас, держи карман. Слушай, Бетси, давай-ка в офис. Последнее дело отменилось, так что мы с тобой свободны до самого завтрашнего дня. Только отчитаться — и всё!
— К сожалению, это невозможно, — мягко говорит Бетси. У меня немеют щёки. Похоже, вот оно. Началось.
— В к-каком смысле? — спрашиваю, заикаясь. Никогда раньше не заикался.
— Вы забыли в салоне телефон, — сообщает машина. — Я приняла входящий звонок по беспроводной связи. Звонил ваш начальник, мистер Войцех. Он оставил голосовое сообщение. Включить запись?
— Давай, — голоса нет, один писк. В колонках шуршит, раздается искажённый микрофоном рёв Зверюги:
— Пикарт! Уже пол-третьего, а вы мотаетесь хрен знает где! Звонила ваша клиентка, Холкс. Долбанная истеричная курва! (Зверюга Войцех, чьи предки приехали в Детройт то ли из Польши, то ли из Чехии, любит блеснуть европейским лексиконом). Проела мне всю плешь, жаловалась, что лежит больная, не может ходить, что три дня как вызвала техника. А техника до сих пор нет! Требовала, чтобы вы сейчас же ехали к ней. Отзвонитесь по результатам.
Ноют гудки отбоя. Выдыхаю как можно незаметней. Хрен знает что. Я и забыл про чёртову заявку. Значит, придется сначала заехать к этой Холкс, и только потом — в офис… Фак. Достаю планшет, ищу запись о вызове. Бостонский бульвар, семнадцать ноль шесть. Недалеко отсюда, и снова престижный район, как Рочестер-Хиллз, где живут Коллари. Только в Рочестер-Хиллз переезжают выскочки, вчерашние реднеки, а на Бостонском селятся потомственные детройтские богачи.
О болезни Татаки ма Рритам знала не много. Заражались этой болезнью моряки и рыбаки. Те, кто ел много сырой рыбы. Марта сказала, что это нечто желудочно-кишечное. И попросила меня сходить в библиотеку, отсканировать медицинские книги. А почему бы и нет? Видеокамера и тренога в багажнике байка. Я взялась за ошейник двумя руками, подняла глаза к потолку и попросила разрешения поработать в библиотеке сначала у Стаса, потом у
Линды, и, наконец, у хозяина. Хозяин разрешил мне задержаться во Дворце и работать столько, сколько потребуется.
— Вот как ты со своим хозяином разговариваешь, — улыбнулась ма. — До меня слухи доходили, а теперь сама увидела. Ну, иди. Только девочке о ее болезни ничего не говори.
Я поласкалась о мамино плечо и вышла из комнаты.
— Мальчики, я вас покидаю. Мне велено в библиотеке работать. Не обижайте Татаку.
— Я с тобой! — взвизгнула Татака, вскочила и вцепилась в мою руку. Братишки переглянулись и опять заржали.
— Не бойся ты их, глупая, — фыркнула я. — Братишки, мы в библиотеку. Если что — ищите меня через звонилку.
Голова — два уха! Звонилка-то в байке. А, все равно туда идти.
Там тренога, там видеокамера.
Спустились на первый этаж, я опять задумалась. Через парадные двери нельзя, в обход долго. Попробую через парадные. Обернулась, осмотрела девочку, одернула на ней платье. Выглядит неплохо, может, и получится.
— Татака, сейчас я буду учить тебя ходить по Дворцу. Выполняй все, что я скажу. И главное, рот не раскрывай. Иначе обе плетей получим, поняла?
— Ну да.
— Не «ну да», а «да, госпожа». Ты должна говорить только «да,
госпожа», «нет, госпожа». Теперь идем. Держись за моим левым плечом, на два шага сзади. Смотри за моими ногами, старайся идти в ногу.
Говорю не очень громко, но в коридоре сейчас тихо, стражники
нас слышат.
— Если навстречу кто-то идет, полшага вбок и прячешься за мою спину. Поняла?
— Да, госпо… мя!..
Это я, не дойдя трех шагов до стражников, резко остановилась и
Татака, конечно, налетела на меня.
— Миу, ты чего?
— Закрой рот и учись уворачиваться. Господа так часто делают.
Стражники зафыркали, Я развернулась к ним, изящно поклонилась, вежливо поздоровалась и выразительно посмотрела на Татаку. Девочка опомнилась и тоже поклонилась.
— Господа стражники, это новенькая, зовут Татака. Госпожа Рритам поручила мне натаскать ее.
Стражники осмотрели Татаку и поцокали языками. Эти воины меня знали. И я их знала. Не по именам, конечно, а в лицо.
— Запомни: парадные двери не для тебя, — продолжила я обучение.
— Через эти двери можешь пройти только если сопровождаешь господина или выполняешь срочное поручение господина. Поняла?
— Да, госпожа.
— Встань у стенки и жди меня. Я вещи иноземцев принесу. Поняла? Даже не вздумай к этим дверям приближаться.
А сама в двери вышла. Как будто мне можно. Поздоровалась со
стражниками, которые вход снаружи охраняли, получила шлепок по попе, улыбнулась им. И пошла к байку.
У байка незнакомый стражник прохаживается. Поклонилась ему, поздоровалась.
— Господин, тебе велено мой байк охранять? — на байк пальцем
показываю, чтоб понял, о чем речь.
— Как тебя зовут, рыжая?
— Миу, господин.
— Да, я охраняю твоего скакуна.
Открыла багажник, достала треногу, видеокамеру, планшетку. Из бардачка забрала звонилку в футляре, повесила на шею. Оглянулась на стражника. Жарко бедному.
— Господин, я во Дворце долго работать буду, до темноты. Может, байк в тень перегнать? Ему жарко на солнце.
— Ты это хорошо придумала, рыжая. В тени ему будет лучше.
Я включила байк, подняла на четверть шага над землей и медленно перегнала под тенистое дерево.
— Хорошо… — стражник прислонился спиной к стволу.
— Господин, если ноги устанут, можете присесть на сиденье байка. Оно для того и сделано, чтоб на нем сидеть.
— Спасибо, рыжая.
Возвращаюсь во Дворец, несу вещи перед собой словно на подносе. Не иду, а плыву. Стражников так моя походка поразила, даже дверь мне открыли.
— Спасибо, господа. Татака, за мной!
Теперь — в библиотеку. Только бы архивариус не прогнал.
Поднялись в библиотеку, разыскала архивариуса, низко поклонилась.
— Господин, мой хозяин велел обучить эту бестолковую рабыню работать с книгами. А госпожа Марта просила отсканировать ей книги лекарей по лечению болезней.
— Хваткий у тебя хозяин, Миу, уважаю таких! Только что с ним говорил, уже рабыню прислал. Сейчас внучку позову, сразу и ее обучишь.
Ох, звезды ясные, чуть не попалась.
— Миу, ты это правильно придумала, Татаку сразу к делу пристроить, — звучит в ошейнике голос хозяина. — Спроси, умеет она читать?
— Татака, ты читать умеешь?
— Ты что, с дерева упала? Я шибко на знатную похожа?
— Надо отвечать: «нет, госпожа».
— Прости глупую. Нет, госпожа.
— Ничего, обучим, — сказал хозяин. — Внучка архивариуса должна
уметь. Пусть пока вместе работают. Передаю тебя Стасу.
— Миу, раз ты планшетку взяла, будешь писать с камеры прямо на планшетку, — зазвучал в ошейнике голос Стаса. — Потом я у тебя перепишу.
— Делай так…
Связать камеру и планшетку оказалось очень просто. Там на экранах подсказки на русском выскакивают. Когда к нам подошла внучка архивариуса, я уже научилась это делать.
— Знакомьтесь, моя внучка Дурра, — представил архивариус. Татака догадалась поклониться. Я фыркнула, закашлялась и уткнулась лицом в колени. Что с ней будет, когда русский выучит.
— Простите бестолковую. Меня можете звать Миу, а это — Татака.
Теперь девочка фыркнула и прикрылась ладошкой. Вдруг глаза ее сузились, и она в упор посмотрела на меня.
— Прошу простить бестолковую рабыню, — поклонилась я. Пусть ей всего двенадцать лет, но со свободной лучше не ссориться. — Хозяин велел обучить вас сканировать книги. Если книга отсканирована, ее можно читать с планшетки или напечатать на бумаге.
Я показала, как выглядит книга на планшетке, полистала страницы.
— Маленькая, — скривила носик Дурра. Татака с книгами никогда дела не имела, ей все было в новинку.
— Сколько книг вмещает в себя эта дощечка? — тут же заинтересовался архивариус.
— Много. Не знаю точно, сколько. Но все, которые я отсканировала, они тут. И еще много книг из библиотеки хозяина, но они на языке иноземцев, вы их прочитать не сможете.
— А ты их можешь прочитать?
— Прочитать могу, но часто непонятные слова встречаются. Я еще плохо владею высоким языком иноземцев.
— Покажи, как работает эта дощечка? Прочти нам что-нибудь.
— Сначала я ищу архив с нужной книгой, — показала, как это делается. — потом в архиве нахожу книгу, открываю ее…
Тут я немного смухлевала. Открыла последнюю читанную книгу, которую мне посоветовала прочитать Линда.
— … Это выдуманная история о четырех отважных воинах. Открываю книгу на середине, — провела пальцем по экрану сверху вниз, — и читаю.
Сразу, с листа переводить очень сложно. Я читала с паузами и
запиналась через слово. Но постепенно втянулась.
—————————
— Чего же он ждет? спросил другой.
— Он ждет, чтобы королева подарила стране наследника.
— Незачем, господа, шутить по этому поводу, — заметил Портос.
— Королева, слава богу, еще в таком возрасте, что это возможно.
— Говорят, что лорд Бекингэм во Франции!.. — воскликнул Арамис с лукавым смешком, который придавал этим как будто невинным словам некий двусмысленный оттенок.
— Арамис, друг мой, на этот раз вы неправы, — перебил его Портос, — и любовь к остротам заставляет вас перешагнуть известную границу. Если б господин де Тревиль услышал, вам бы не поздоровилось за такие слова.
— Не собираетесь ли вы учить меня, Портос? — спросил Арамис, в
кротком взгляде которого неожиданно сверкнула молния.
———————
— Достаточно, милая, — остановил меня архивариус. — Во всем мире одно и то же… Ну, идем, подберем тебе книги.
— Госпожа Марта, наш целитель, просила подобрать ей книги по
исцелению болезней, — я выглянула, не подслушивают ли нас девочки. Но они обе склонились над планшеткой. — Татака больна, госпожа Марта хочет ее вылечить.
— Хорошо, что твоим хозяевам это известно. Ей осталось не так много месяцев. Где же эта книга? Ах, вот она! Держи. Это очень ценный труд, по нему учились многие знаменитые целители.
Том был не из самых толстых, но изрядно замусолен. Я положила его на стол.
— Господин, дайте мне побольше книг по медицине, чтоб девочки не догадались, ради чего мы здесь.
— Ты умница, Миу, — похвалил меня архивариус. И начал грузить
книгами. Я еле успевала относить их на стол.
— Дурра, помоги Миу! — крикнул архивариус.
— Господин, достаточно на сегодня, — взмолилась я. — Мы не успеем все за день отсканировать.
— Да, пожалуй, я увлекся, — согласился он. — Вот еще очень ценная монография, и на сегодня достаточно.
Мы расстелили коврик у окна, и девочки по два раза раздвигали
треногу, укрепляли на ней видеокамеру, а потом все складывали. Сложнее оказалось с подключением камеры к планшетке. Русского языка они не знали, поэтому строчки меню им ни о чем не говорили. Решила, что сегодня камеру настрою я, а завтра-послезавтра они выучат десяток русских слов. Положила под треногой книгу, показала, как пользоваться видоискателем
и трансфокатором. Первую книгу поручила отсканировать Дурре, как свободной. Вторую — Татаке. И пусть девочки меняются через книгу. Нужную положила в стопку четвертой, чтоб досталась Татаке.
Убедившись, что у Дурры все идет как надо, отправилась побродить среди книжных полок. Как здесь много книг…
За спиной раздалось насмешливое фырканье.
— Не смотри, что их так много. Те, что на полках справа — это
ерунда. Не стоят пергамента, на котором написаны. С тех пор, как догадались писать на пергаменте, каждый считает себя великим сочинителем. Строчит выдуманные истории о том, каким крутым он хотел бы быть. Читать их — терять драгоценное время жизни. Настоящие книги слева. Наблюдения, научные труды, описания далеких земель и стран, исторические хроники.
Вот для чего должны служить книги! Запомни это, малышка. А как у иноземцев?
— Так же. У хозяина есть такие, в которых я ничего не понимаю. А
у госпожи Линды есть несколько, которые она называет «лекарство от мозгов». Их приятно почитать перед сном.
— Миу, ты где? — раздался голос Дурры.
— Поспеши, малышка, тебя зовут, — сказал архивариус, и я устремилась на зов. Чуть не столкнулась с Дуррой в узком проходе между полками.
— Что-то не получается?
— Нет, Татака сканирует вторую книгу. Что тебя насмешило в моем имени? — она уперла палец мне в грудь. — Это что-то дурное на рабском языке? Не смей мне врать!
Умная. Умная, заносчивая, сердитая и свободная. Прямой приказ. Ох, как не хочется на конюшню попадать…
Я заговорщицки оглянулась, села на пол и потянула ее за руку,
усадила перед собой.
— Дурра — это ведь твое короткое имя. А как полное? — спросила
шепотом.
— Дуррада, — тоже шепотом отозвалась она. — а что?
— Уже лучше. Если тебя представят иноземцам, говори, что тебя зовут Ррада. Это на их языке хорошее слово. А Дурра — плохое. Только я тебе этого не говорила. И Татаке скажи, чтоб звала тебя Ррада. И попроси архивариуса звать тебя Ррада.
— А что значит у иноземцев Дурра.
— Это нехорошее слово. Ругательство, допустимое в высоком обществе. Переводится как совсем глупая. Только никому не говори.
— Что я, совсем на голову обиженная? Спасибо, что предупредила.
Уф, кажется, пронесло.
— Сегодня сканируем книги, а завтра я покажу, как камерой правильно снимать жизнь, — говорю громким голосом, поднимаясь с пола. Теперь нас с Дуррой как бы связывает общая тайна, задирать нос и вредничать мне она не будет.
— А что на языке иноземцев означает Ррада?
Отмахиваю хвостом жест «радуйся». — Вот это! Приблизительно. Как бы, сама себе махнула.
Довольные, возвращаемся к Татаке. Она отсканила уже пол книги. Проверяю, как книга укладывается в кадр, равномерно ли освещена страница. Хвалю Татаку и раскладываю книги в очередь на сканирование. В первую очередь — те, что потоньше.
Тут меня через звонилку вызывает папа.
— Сам Владыка! Хочет через меня передать что-то моему хозяину, — громким голосом сообщаю девочкам и убегаю.
Папа отводит меня в потайную комнату.
— Ну, малышка моя, что ты хотела мне сказать?
— Пап, вы сговорились сегодня? Я больше не малышка, я уже взрослая, — ласкаюсь об его грудь, снимаю браслет, ошейник, звонилку и все прячу под подушку. Внимательно смотрю на папу, достаю из-под подушки звонилку, качаю на шнурке и вновь убираю под подушку. Папа схватывает на лету. Достает из кошеля свою звонилку и тоже прячет под подушку.
— Ты мне это хотела сказать?
— Не только, пап. Это еще не самое главное!
— Давай по-порядку. Зачем мы спрятали вещи иноземцев?
— Они умеют подслушивать и подглядывать.
— Любые?
— Нет. Но очень многие. У них даже одежда умеет видеть и слышать. Есть вещи поумнее и поглупее. Байк — очень умная вещь. Может сам найти дорогу к дому. Летающая машина еще умнее. Когда хозяина ранили, она здесь, у Дворца стояла. Петр позвал ее, и она прилетела к нему на зов. Сама! В ней никого не было. А браслет — глупая вещь. Говорит только жива я или нет, и где я нахожусь. Ошейник умеет подслушивать и подсматривать, здорова
ли я, где нахожусь. И я через него могу говорить с железным домом. А через железный дом — с кем угодно, у кого звонилка есть.
— Откуда ты это узнала?
— Хозяин от меня ничего не скрывает. И остальные — тоже. Даже когда о нескромных вещах спрашиваю.
— Хозяин не накажет тебя за то, что мне рассказала?
— Он меня ни разу по-настоящему не наказывал. Только для вида, показать, что я плохо поступила. Но дело даже не в этом. Когда живешь среди таких вещей, нужно… Не знаю, как сказать. Надо понимать, что можно делать, а что нельзя. Иначе жизнь превратится в кошмар. У них сложные обычаи. Я еще многого не понимаю, но тебе рассказать можно, я это чувствую.
— Ты советуешь мне избавиться от вещей иноземцев?
— Нет, па. Ты все не так понял. Ты подумай, они живут среди умных вещей, они к ним привыкли. У них есть правила: за врагом наблюдать можно всегда, а за другом — только тогда, когда ему грозит беда или опасность.
Сложнее всего с теми, кто не друг, но и не враг. Я сумбурно говорю, потому что сама плохо понимаю.
— Но как они узнают, когда другу грозит беда, а когда — нет?
— Это так сложно, пап. Но послушай, что сегодня было. В школе Марру подарили рабыню. Рабыня болеет смертельной болезнью и долго не проживет, если не лечить. Господин Стас как-то узнал, что она больна, и стал следить за тем, что происходит вокруг нее. Не только сам следил, но и мне позволял слушать эти разговоры. Не прошло и двух страж, как госпожа Марта выяснила, чем болеет рабыня, и послала меня в библиотеку узнать, как лечить эту
болезнь. Сейчас в библиотеке девочки работают с книгами по лекарскому искусству. Понимаешь? Не прошло и полдня, а иноземцы уже готовы ее лечить. И, я верю, вылечат рабыню, не дадут ей умереть. Чувствуешь? Их система работает!
— Не понимаю. Какое им дело до какой-то рабыни?
— Как — какое? Ты подарил меня им. Они приняли меня в свой… свое… ну, не знаю, куда, но приняли. Марр — мой молочный брат. Значит, как бы, тоже родной. А Татака — его рабыня.
— Седьмая вода на киселе…
— Для нас — да, а для них — нет. Мы иногда говорим одинаковые слова, но понимаем их по-разному. Я это только недавно поняла. Вот, к примеру, ты много раз говорил хозяину: «мой друг». Для тебя это просто слова вежливости. А для иноземцев это очень серьезно. Хозяин закрыл тебя своим телом при нападении. А когда его ранили, Петр и Мухтар не его бросились спасать, а прикрыли тебя телами. Потому что хозяин называл тебя другом. И им здорово досталось! Я помогала врачевать их спины.
Я слышала, как хозяин разговаривал с другими Владыками. Они все как хитрые файраки. Но хозяин — хитрей всех. Он не позволил им сунуть нос в дела нашего мира. Мы за ним как за каменной стеной.
— Вот, значит, как… Еще одна опасность.
— Да, пап. У всех свои интересы. Я не знаю, чего хотят другие от
нашего мира. Может, власти, может, земли. Я не разбираюсь в политике и только раз их видела. Но хозяин хочет сделать нас сильными.
И еще. Хозяин думает, что бунт начнется не раньше, чем через два месяца. До этого надеется раскрыть всех заговорщиков. Для этого Линда будет продавать в богатые дома ошейники рабынь, которые видят и слышат. Стас будет следить за рабынями и узнает, что делается в домах врагов. Но Стас один, а врагов много.
Пап, я так сумбурно рассказываю. У тебя, наверно, вопросов стало больше, чем было.
— Вопросов на самом деле стало больше, но я понял главное: С тобой все хорошо. Влад тебе верит, и он нам друг. А сейчас иди. Тебя, наверно, ждут. Будь умницей, моя малышка.
— Папа, я не малышка!
Когда вернулась в библиотеку, девочки оживленно болтали, и Ррада заканчивала третью книгу.
— Девочки, отдохните, следующую книгу сканирую я.
Следующая — как раз про татакину болезнь. С картинками. Лучше бы Рраде поручила, честное слово! Меня чуть не вытошнило прямо на страницу. У Татаки в кишках черви завелись. А через ошейник я услышала, как Стас позвал Марту, они смотрят на книгу через мой ошейник и обсуждают похожие болезни! Я теперь спать не смогу! Я три дня в рот ничего не возьму. Кошмарики с червяками сниться будут. Ну за что мне это?
А девочкам весело. Татака рассказывает на разные голоса страшные морские истории про купцов и пиратов. Ррада слушает с горящими глазами.
— Спасибо, Миу, ты молодец! — услышала я в ошейнике голос Марты, когда захлопнула книгу.
— Девочки, чья очередь?
— Моя! — отозвалась Татака. Читать она не умеет, поэтому просто
перелистывает страницы и продолжает рассказывать истории. Так мы работали, меняясь, до тех пор, пока за окном не начало темнеть.
— Все, девочки, на сегодня хватит, — сказала я. — Скоро будет темно, а нам с Татакой еще домой лететь. Ррада, показать тебе летающую машину?
— Покажи!
— Тогда иди первой, а мы за тобой. Нам дверь не откроют.
Так я очередной раз прошла через парадную дверь. Ну, прокатила Рраду на байке круг по площади, подняла разок выше крыши. Все равно быстрее, чем Дворец обходить.
Встретили нас толпой. Причем, возглавляли толпу Шурр и Марр. Увидев столько горящих, соскучившихся по женской ласке глаз, Татака всерьез испугалась и вцепилась в меня как клещ.
— Парни, слушайте меня! Тому, кто обидит Татаку, я оба уха оборву и скажу, что так и было! — громко выкрикнула я, подняв байк на пару метров. — Марр, к тебе это тоже относится!
Мою речь встретили хохотом и шутками, что на таких условиях можно рискнуть.
Как только я опустила байк на песок, Марр подхватил Татаку и
перекинул через плечо — Моя добыча!
— Неси добычу в дом, надо представить ее хозяину. А я пока байк отгоню.
— Миу, он опять меня лапает! — подала голос Татака.
— Ему можно, он мой брат, — объяснил ей Шурр.
Загнала байк в стойло, пробежала по коридору, открыла входную дверь. Эти оболтусы даже на крыльцо не поднялись. Они аукцион устроили. Ставки поднялись уже до десяти стаканов компота и сосиски сверху.
— Ах ты, бессовестный! Да одно ее платье стоит пятнадцать стаканов, — заругалась я на Марра и затолкала в дом. — А ты чего ругаешься? Будешь ругаться, тебя и с платьем не возьмут. Платье возьмут, а тебя прогонят. — это уже Татаке.
На самом деле было страшно. Привозить Татаку в оазис мне никто не разрешал. И впускать в дом Марра тоже никто не разрешал. Линда у хозяина спрашивала, можно ли Шурртха в дом провести, а я — без спроса…
Марр поставил Татаку на пол, огляделся и принюхался.
— Здесь ты живешь?
— Идем, покажу свою комнату.
По пути заглянула в аналитический центр, отдала Стасу планшетку. Стас поблагодарил, но отложил в сторону. Он, Мухтар и Петр были очень заняты чем-то. Сидели каждый за своим экраном и изредка перебрасывались словами. Не стала их отвлекать, вышла и тихонько прикрыла дверь.
— Вот моя комната!
— Просторно, но небогато, — оценил Марр. Чтоб поразить, показала ему ванну, туалет и стенные шкафы.
— Это все твои? — уставился он на коллекцию ошейников.
— Ну да, — сменила ошейник с рубинами на скромный, с эмблемой космофлота. — Слушайте меня. Сейчас я представлю вас хозяину. Поздоровайтесь и сразу уходите. Ждите в этой комнате. Хозяин меня ругать будет.
Хозяин меня ругать не стал. Он ругал Линду. С нами просто
поздоровался и отправил к Марте. А Марта приказала Татаке раздеться и начала обследование — как меня в первый день. Я думаю, хозяин выгнал бы нас всех за дверь, но в страшной комнате командует Марта, у нее здесь все приборы. А хозяин сам как бы в гостях. Поэтому я услышала, что Линда связалась с криминалом и преступным элементом. Что разгром в городе не оправдывает, а усиливает вину, и что она в двух шагах от родного дома.
— Линда совершила что-то ужасное? — спросила я у Марты по-русски, чтоб Татака не поняла.
— Линда привезла на базу мальчишку-воришку. Разгромила несколько домов и связалась с гильдией воров и грабителей. Теперь они якобы ей подчинились. На самом деле планируют, как ее убить. Стас занят ее спасением. Завтра в городе будет много трупов.
— Ой, звездочки ясные! Что же теперь делать?
— Оставь это мальчикам. В крайнем случае, очистят город от
преступности.
Хозяин, наконец, кончил ругать Линду и отправил ее помогать Стасу. И тут же переключился на нас.
— Марта, Миу, что у вас?
— Кончаю УЗИ. Дела как в том анекдоте про новую жизнь, — вздохнула Марта.
— В каком?
— Доктор пациенту: «Поздравляю, в вас зародилась новая жизнь!» — «Но доктор, я же мужчина!» — «Знаете, глистам это безразлично».
— Фу, Марта! Я ж еще не ужинал. Что теперь будешь делать?
— Выводить, естественно. Миу, введи пациентку в курс дела. Только не очень запугивай. Но и приятного не обещай.
— Я знаю, что скоро сдохну, — прервала Татака, как только я начала.
— А Марта говорит, что не сдохнешь. Спорим на три щелбана? У нее еще никто из больных не помер.
— Из вредности сдохну, — повеселела Татака.
— Ты, это, особо не радуйся. Марта сказала, в лечении приятного
мало.
Речь рыжих рабов груба как наждак. На ней не всегда поймешь,
ругаешься ты, или нет. Все потому что рыжие смягчают интонации не голосом, а жестами и движениями хвоста. Если говоришь с рыжим, смотри на него в четыре глаза. Без хвоста речь передает только сухой, жесткий смысл. Я специально на нее перешла, чтоб Татака руганью не оскорбляла слух хозяина.
Марта положила на кушетку две большие сумки и теперь загружала их пакетами и коробками.
— Ты куда-то собралась? — заинтересовался хозяин.
— В пустыню. Не хочу здесь грязь разводить.
Началось врачевание. Первым делом Марта заставила Татаку проглотить киберсимбиота. Киберсимбиот — он с человеческий палец. Думала, только у хозяина в желудке живет, оказывается, у всех иноземцев. Теперь и у Татаки тоже.
Потом Марта дала Татаке выпить большую кружку воды. И симбиот приступил к работе. Измельчил в кашицу все, что Татака, не прожевав, глотала, и начал, как насос, выталкивать в кишечник. Когда желудок освободился, а животик у Татаки вздулся, Марта велела Татаке раздеться. Уложила в специальное кресло, вставила желудочный зонд, как хозяину, и наполнила желудок каким-то прозрачным, чуть белесоватым желе. Его в Татаку так много вошло…
— Как себя чувствуешь?
— Тошнит и мутит, — отозвалась Татака.
— Скоро тебе будет совсем плохо. Можешь у Миу спросить, что антиал с котом делает.
— Ой! Татака, я тебе не завидую. Антиал — это страшно!
— Антиал стимулирует перистальтику кишечника, модель это однозначно подтвердила, — пояснила Марта.
— Тебя пронесет по-страшному, — шепотом перевела я Татаке.
Помогла донести сумки до летающей машины. Загрузили четыре большие канистры с водой. Потом сложили и загрузили в машину шезлонги, светильники и два столика. Татака села спереди, рядом с Мартой. Но меня Марта в машину не пустила.
— Нечего тебе там делать. Иди гостей развлекай, — сказала Марта и улетела. А я вернулась в свою комнату.
— Миу, мы решили Марру с Татакой маленький шатер поставить, — с ходу начал Шурртх. — Можешь его достать, или мне во Дворец слетать?
— Сейчас у Линды спрошу.
Линда сидела в аналитическом центре за одним из экранов.
— Иди, разберись, — сказал ей Стас. Она остановила картинку на
экране и повела меня… Наверх! Туда, где я ни разу еще не была! На второй этаж. Там огромный зал, весь заставленный большими коробками.
— Это физкультурный зал, но мы его под склад заняли, — пояснила она, открывая ворота на железной коробке. — Блин! Где же этот контейнер?
Я села на корточки и присмотрелась к свежим следам в пыли.
— Может, этот?
— Миу, ты гений! Тебе палатку побольше или поменьше?
— На двоих.
— Держи на шестерых. Незачем в тесноте толкаться, — бросила мне увесистый тючок.
Шурртх выбрал место между палатками артистов и оазисом. Мы
распаковали тючок, развернули палатку и задумались, как же ее ставить. Но тут подошли артисты и за четверть стражи все установили, показали, как вход застегивать, как внутри свет зажигать. Пришла Линда, принесла надувную постель, одеяла, складной столик, холодильный ящик для продуктов. И отправила меня на камбуз за самими продуктами.
Потом мы с артистами сидели у костра и пели песни. Костер был не настоящий, а как на сцене. Линда сказала, голографический. Это такой большой черный диск. Когда его включишь, он становится как горячие угли. От него тепло, над ним как бы пламя. Все как у настоящего костра, можно даже еду готовить. Только дров не надо. Дров в оазисе мало. И пламя
непривычно желтоватое. Это потому что под глаза иноземцев.
А песни пели, конечно, из спектакля и те, которые в спектакль не вошли по нехватке времени.
За спиною желтели
Пустыни пески
Впереди ждали горы и степи
Вдруг вдали у реки
Засверкали клинки
Это рыжегвардейские цепи
И без страха отряд
Поскакал на врага
Завязалась кровавая битва
И боец молодой
Вдруг поник головой —
Его храброе сердце пробито.
Душевные песни, распевные. И я увидела мальчишку-воришку. Того самого, которого мне Стас в первый день показывал. Который рыбу у тетки воровал. Артисты ему уже имя дали — Прронырра. С двумя «рр» — совсем обалдели. Только хотела поговорить с ним — Марта позвала отмывать Татаку.
Татака была страшнее трупа, очень слабая и слегка пьяная. Да еще вся в белом желе, от которого слиплась шерсть, и песке. Посадили ее в душевой на стул, я принялась отмывать щеткой и струей теплой воды из шланга, а Марта кормила с ложечки крепким бульоном. От бульона девочка оживала прямо на глазах. Скоро уже сама могла стоять, прислонившись к стенке. В четыре
руки мы ее быстро домыли и высушили шерстку фенами.
Совсем нет внутренних резервов у организма, — пожаловалпсь мне Марта. — Хотела ее глюкозой подкормить, так она запьянела. Только два прохода сумели сделать.
Я не стала уточнять, что за проходы, а повела Татаку на камбуз.
Заказала ей мясной суп, да еще мелко накрошила туда мяса, которое Мухтар называет бужениной. Татака к этому времени протрезвела и повеселела. А суп уминала так, что за ушами пищало.
— Миу, что это за штука, за которую твой брат хотел меня продать?
— Компот? Сейчас сделаю. — Заказала стакан компота и поставила перед ней. — Пей! И поменьше слушай этих шалопаев. Они просто дурачатся.
— Никогда такого не пила.
— Наелась? Тогда идем, со всеми познакомлю.
Когда вышли к костру, песни уже закончились, и народ расходился. Шурра и Марра нигде не было. Пуррт сказал, что Шурр говорил с самим Владыкой, и тот приказал ему возвращаться во Дворец. А Марр улетел с братом. Обещали вернуться завтра.
— Обидно…
— А чего ж ты хотела, — усмехнулся Пуррт. Сама же запретила Марру сегодня трогать девочку. Вот он и… Чтоб удержаться…
— Мы тебе с Марром шатер поставили. Где будешь спать? В моей комнате или в шатре?
— А ты где будешь?
— Я — с хозяином. Так что вся комната твоя.
Татака оглянулась на железный дом и выбрала палатку. Я бы на ее месте так же поступила. Показала ей, что где лежит и поспешила к хозяину.
Свет в страшной комнате был притушен. Мерцал только экран большого дисплея.
Скинув одежду, я нырнула под одеяло к хозяину и потерлась щекой о его здоровое плечо. Он обнял меня рукой, в которой была зажата черная коробочка, и прижал к себе. Я муркнула и взглянула на экран.
На экране была картинка с моего ошейника! То есть, экран был разбит на девять квадратиков, во всех, кроме одного, картинки. А в центральном — какие-то цифры и буквы. Стас мне такое уже показывал.
— Проверяю, не упустил ли чего важного, — пояснил хозяин. — Сегодня Стас в основном занимался Линдой и ее делами. А тебя вел я.
Хозяин сам меня страховал. А я еще боялась на конюшню попасть.
— Муррр.
— Ты сегодня была молодцом! За два года мы выучим Татаку на крутого специалиста. И Марра постараемся переманить в нашу богадельню.
— Правда?! Можно, я скажу им?
— Пока рано. Пусть все идет своим чередом.
Я успокоилась и стала вместе с хозяином смотреть свои приключения. Хозяин гнал картинки очень быстро, но если кто-то оказывался рядом со мной и Татакой, замедлял скорость до нормальной, а то и вовсе останавливал и увеличивал какой-то кадр во весь экран.
Под эти картинки я и заснула.
— Да, пап, скульптор из тебя тот ещё, — Стас скептически оглядел новое творение. — Чего это у неё такой живот? Беременная?
— Символ плодородия, — пояснил отец. — А скульптор из меня — член Союза художников, на минуточку.
— Шучу. Помню, как же: твои руки оживляют даже камень! Дашь ключи от джипа? А ты возьми мою…
— Не надо, — мотнул головой, не отводя глаз от приземистой глиняной женщины с большим животом и растянутыми грудями. — Пешком пройдусь. Отличная погода для прогулки.
На Москву быстро опускалась влажная, бархатная темнота, но Большая Никитская, казалось, не знала такого понятия, как «ночь». Каждый дом её сиял и фонарями, и огнями, и вывесками, похожими на праздничную иллюминацию. Скульптор шел медленно, глубоко дыша и воображая, что он курит. Городской воздух, насыщенный запахами живыми и мёртвыми, и правда, напоминал дым причудливой роскошной сигариллы. Вокруг спешили парочки, они проносились мимо, задевая его шлейфами духов и шарфов. Улица текла, как река, унося каждого прохожего по делам его жизни. Но у бульвара скульптор почувствовал препятствие: у стены дома, нелепо схватившись обеими руками за низкую оконную решетку, стояла женщина. Из-за огромного живота она казалась валуном, запрудившим реку; праздничные люди немного испуганно обегали её, стараясь не задеть и не заметить. Она не плакала, только низко, утробно рычала, прижав лицо к побелевшим костяшкам пальцев.
— Скорую вызвали? — спросил скульптор, нежно обняв её одной рукой, а второй — отдирая пальцы от решетки. Осмотрелся — рядом были ступеньки банка. Хорошие, чистые. — Вам надо сесть. Пойдемте, пойдемте.
— Он умер, — женщина повернула к нему безумное лицо. — Не шевелится. Я не чувствую!
— Позвольте, — скульптор положил ладонь на живот и прислушался. Так он слушал глину и камень, узнавая очертания спрятанных в них существ. Так он слушал дерево, стекло и металл.
В глубине женщины было маленькое неподвижное тельце.
— Это ничего, — сказал он сам себе. — В камне они тоже сперва не движутся. Надо немного подождать.
Рядом взвыла «скорая», женщину оторвали от него, понесли прочь. Откуда-то набежала толпа сочувствующих: они толкались, лезли к машине, жадно вытягивая длинные шеи. Он тоже полез. Врач со стетоскопом повернулась и посмотрела ему прямо в глаза.
— Есть сердцебиение, — сказала она.
Дверца захлопнулась, машина тявкнула, разворачиваясь против потока, и всё неспешно поплыло дальше.
Через пару часов дверь мастерской распахнулась, и в неё ввалился Стас, крепко прижимая к себе скользкую от гладких одёжек добычу. Добыча пьяно хохотала и вертелась, выскальзывая из объятий. Не устояв на ногах, они оба шлепнулись на застонавшую от ужаса тахту.
— Ща, презики, презики найду, — бормотал Николай, шурша в карманах. — А то будешь потом… как эта… плодородие…
Его взгляд упал на новую скульптуру. На руках у женщины, на большом животе покоился маленький ребёнок, прижавшись лицом к одной из грудей.
— Во отец, когда успел?
Глиняная женщина открыла глаза.
Дед потихоньку оживал. Вообще-то его тоже звали Шеатом, поскольку нашего Шеата как раз-таки наименовали в его честь, но чтобы не путаться, мы взялись звать его Шани — так, как называла его бабушка, а для него внучка… Да, без бутылки в этих родственных связях не разберешься.
Если уж говорить начистоту, то сам Шани — пра-пра-пра и еще бог знает, сколько этих «пра» дед Шеата. Но для простоты понимания будет просто дед. Та, которую мы вытащили — его родная внучка, но тоже бабушка Шеата. В общем и целом, мы все годимся ему в далекие глубокие внуки. Короче, это именно та семья, у которой все сложно в отношениях. Поди пойми, кто кому приходится.
В первый день серебряному деду мы попытались подсунуть кресло, но в итоге выслушали много мата и объяснение: «Я не инвалид!». Сам он взял обычное кресло и ездил на нем с помощью магии, так как ходить еще не мог. Я не выдержала и притащила ему новинку из Приюта — прогулочное кресло для лентяев или тяжелобольных. Кресло на антигравах так зашло дракону, что он в нем и ночевал.
Первые сутки он еще отъедался и отсыпался, буквально ополовинивая наши кухни и шурша по всех закромах. На вторые сутки деда попустило, дракон слегка оклемался, оживился и внезапно начал делать многим неприличные предложения. Этот кролик дюрассел откопал мой саркофаг (попробуй остановить дракона простейшими дверями и замком) и почему-то решил, что это самое удобное место для интим-марафона.
В ответ на подобное предложение Шиэс сначала посоветовала Шани взять резиновую женщину, а потом объяснила ему, что она сама ему как бы родная праправнучка и сие есть богомерзкое дело инцест. Я же на аналогичное предложение пояснила, что являюсь его официальной невесткой, а вот этот серебряный дебошир в детской к великому сожалению мой муж. Кажется, у бедного деда начали заезжать шарики за ролики. Впрочем, проблему двухтысячелетнего воздержания удалось решить с помощью вызванной суккубы — Лаурианы — которую хлебом не корми, только вызови.
К сожалению деда, саркофаг я от него запечатала. Ненадолго, конечно, ведь раз ему приспичило, то идея фикс никуда не исчезнет, но хотя бы я смогу быть уверена, что сделала все возможное с моей стороны…
Понять-то дракона можно — тысячу лет просидел взаперти в этих силовых цепях, в подземелье, без воды и еды, ну и разумеется, без женщин. А перед этим еще тысячу просидел в башне тоже взаперти… Да, дракон в башне — печальное зрелище… Ну что поделать. Когда же он вырвался на свободу, то взялся просто отрываться. Чего стоили покатушки в кресле и показ всем обитателям корабля факов с двух рук? Благо бионики не обижались и отвечали деду взаимностью.
Боюсь, как бы наш дедуля, отдохнув, не устроил великую революцию в серебряном клане. Впрочем, это им пойдет на пользу. Меня больше волновали два отданных пепельным кристалла — что из них вылупится, в каком возрасте и кто это будет воспитывать. На последний вопрос, кажется, я знаю ответ. К большому своему сожалению.
А еще меня маленько кумарят мои мелкие. Вчера мне в глаз едва не прилетел пластиковый самолетик. И ладно мне, но если бы вместо меня был человек или эльф? Так и убить можно, сила броска даже у маленького драконенка намного больше силы броска взрослого человека-мужчины. Да и шумят они, прости господи… задолбало меня это, и я нашла не самое плохое решение.
Подарила детям книжку-инструкцию по сбору оригами. Со здоровыми такими рисунками, пошаговыми схемами и всем таким. Выдала стопку бумаги ростом с меня и самоустранилась во избежание… Ничего, притихли. Даже Шеат успокоился и засел складывать всякие самолетики-кораблики из бумаги. Для корабликов еще сделали водостойкую бумагу, вытащили откуда-то здоровую пластиковую миску и взялись плескаться. И чего раньше не придумалось такое?
Проблема драконят еще и в том, что зачастую это взрослые в детском теле. И если в прошлой жизни они не набаловались, не наигрались, не набесились, то во второй и последующих пытаются это наверстать. Особенно Шеат, у которого только в этой, дополнительной, жизни появилось нормальное детство. Здесь и сейчас его специально никто не убивал, на него не охотились и не интриговали против него. А потому он расслабился и получает удовольствие от своего вида, возраста, нового детства. И я еще могу его понять, как и всех пришедших к нам ребятишек. Я не понимаю другого… почему драконы, которые вроде как любят своих детей, так беспечно к ним относятся?
***
От серебряного клана трое суток уже нет известий, и это меня сильно беспокоит. Неужто до сих пор «духи» не выветрились? Или они там играют по каким-то своим правилам? Зато приходили кровавые, проверили своего няня, Иссу и всю остальную малышню за компанию. Посетовали на серебряных, но сделать ничего не смогли. Чужой клан — чужие правила.
…..А-а-а-а-а-а-а-а по пыльной дороге
Шёл солдат крива-а-аногий?
А за ним восемна-а-а-адцать ребя-я-я-ят
Они зашли-и-и-и-и в реста-а-а-аранчик
Чекалдыкнуть ста-а-аканчик
Но продали-то им лима-а-ана-а-ад…
Орал Костя, шагая по ровному тракту с огромным рюкзаком за спиной. Следом плелась невесёлая, нагруженная скарбом лошадь, на которой, (с целью уменьшения массы тела), на самом верху, как на насесте, сидела полуоглушённая и весьма недовольная курица!
Где-то через час ошеломление от внезапной встречи с НЛО стало стихать. Песни, переполнявшие грудную клетку, как-то быстро выкатились наружу и притихли, оказавшись в серой дорожной пыли. Плечи предательски заныли, напоминая о непривычно тяжёлой ноше. На лбу появились бисеринки пота.
Он расстегнул куртку и оглушительно чихнул, не заметив подло вылезшего с обочины на дорогу, корня. Боль от падения в колене оказалась такой неожиданной и резкой, что парень громко охнул, растянувшись во весь рост, носом в пыль, под тяжестью рюкзака.
Девгри, философски бредущая следом, остановилась, выставив уши топориком, и осуждающе посмотрела на лежащего.
Сзади резко зашуршало, и, словно через распахнутое в яркий полдень окно, рядом появилась худенькая, завернутая в коричневый плед, взъерошенная девушка, с крохотным пушистым пёрышком, застрявшим в волосах…
— Костя, ты что? Ты что лежишь-то? Тебе больно? — спросила она взволнованно.
Этот взгляд, вдруг стёр все превратности бестолкового пути, которые, вырвавшись вместе с невесёлыми мыслями, улетели в синее небо из глубины сознания.
Он попытался улыбнуться. Но, сев, поморщился от резкой боли в колене. Потом неуклюже снял рюкзак и кособоко встал.
— Похоже, я сильно грохнулся, — буркнул парень, почему-то смутившись.
— Надо посмотреть, — засуетилась она…
Косте стало как-то внезапно легко, и всё вокруг окрасилось в яркие радостные цвета. Где-то сзади шуршала сумками быстро одевающаяся Эмили, а он сидел, отодвинув тупую боль в глубины сознания.
Давно стёрлось злое разочарование от их первой встречи. Сейчас он был готов прожить вот так, в дороге, и два и три месяца, лишь бы эта маленькая взъерошенная курица ещё и ещё раз ТАК смотрела на него…
Она вернулась. Дала попить и стала аккуратно вытирать разбитое колено.
Костя огляделся. Небо над ними было сине-бирюзового цвета, словно, это и не небо плыло лёгкими пушистыми облаками, а белые лодки, качались по изумрудным волнам.
Наконец, острая боль утихла. Подлый корень, удовлетворённый падением путника, спрятался, в ожидании новых неудачников. Надо было идти дальше.
***
Спустя три часа колено раздулось, и ковылять стало окончательно невозможно. Да и Эмили выбилась из сил, помогая тащить вещи.
— Чёртово барахло! — бурчал Константин. — Надо выкинуть всё.
Но вещи не бросал и продолжал хромать по дороге.
По его прикидкам, старый заброшенный тракт давно должен был влиться в новое широкое шоссе с трактирами и гостевыми домами. Но дорога петляла, и каждый новый поворот открывал вид то на тёмный зимний лес, то на серый, в тонкой корке инея, луг, то на блестящую холодным серебром, медленно текущую ледяную воду в далёкой излучине реки…
На небе, словно из тумана, стали появляться первые неяркие звёзды. Придорожные кусты, днём смешно топорщащиеся метёлками постепенно превращались в монолитный частокол из сплошных чёрных прутьев. Хотелось есть. Вдобавок, откуда-то из глубины молчаливого холодного леса, на тракт постоянно выкатывались треск и неразборчивое шипение, словно кто-то чужой, злой и огромный хотел выбраться на дорогу и, наконец, закусить. Девгри испуганно прижимала уши и пятилась.
Ещё один поворот, и перед путниками открылся простор, окаймлённого речным сияющим кварцем речного песка, пляжем, на небольшом полуострове, длинным языком уходящим в реку.
В этом месте широкая и полноводная река разбивалась на множество мелких рукавов, отделив их от основного русла гранитным широким утёсом, красиво смотрящимся в свете заходящего светила.
Каменный исполин был покрыт лишайником, который переливался самыми необыкновенными цветами от малинового и серебряного, до интенсивно зелёного и индиго… Вокруг торчали старые сухие стволы, нанесённые на отмель ежегодным половодьем да смешные, похожие на трезубцы, растения. Слышался плеск явно не мелкой рыбы…
— Здесь, — выдохнул хромоногий приключенец. — Дальше не пойдём. Тут дров полно, я за рыбой, а ты сушняк-то собери. Палатку потом поставим.
Всего через час, совсем на закате, Костя принёс несколько уже почищенных рыбин. Весело горел костёр. Дымилась рассыпчатая каша. Жарился улов. Смешно хрустел сытный овёс в мешке у Девгри. Ребята разбили палатку и натянули тент.
Быстро темнеющий горизонт принёс мглу и частый мелкий дождик, который тонкими ручейками стекал по покатым бокам палатки. Костя убрал котелок и подставил уставшее лицо под эти живые капли, бегущие с небес ветвистыми струйками. Дождь нёс странные волнующие запахи. Он пах еловым лесом, дымным костром, лошадиным потом и рыбой. К струйкам прозрачной воды примешивался ещё и слабо уловимый запах клубники. Костя глубоко вдохнул и вздрогнул: так пахли волосы Эмили.
Он вдруг испугался странных будоражащих разум мыслей и, буркнув: «Спокойной ночи», залез под одеяло, тут же громко захрапев…
***
… Костя проснулся от того, что несмотря на тишину и подозрительно молчащую Девгри, мирно стоящую под тентом, у него появилось ощущение, что кто-то большой и очень опасный следит за ним. Он сел, выпутавшись из одеяла, и всмотрелся в черноту ночи. Из темноты, слегка подсвеченная бледными лунами, на маленькую палатку со стороны реки, внимательно смотрела морда.
Из раззявленного рта, сплошь усеянного мелкими острыми иглами-зубами, выступающими рыболовными крючками в несколько слоев, на песок капала чёрная во тьме слюна. Морда всмотрелась в возникшее на её берегу сооружение и, закрыв рот, пыхтя, стала вытягивать бесконечное тело на узкую прибрежную полосу — полюбопытствовать…
Костя понял, что легко может уместиться в этой пасти целиком. «Как у акулы, зубы-то», — вяло подумал он.
Между тем, чернильная мгла, приближалась к палатке. Стояла полная тишина. Не было слышно перестука, падающих с неба капель, не шумел ветер, мирно спала уставшая за день лошадка. Парень пошарил рукой и, нащупав только подушку, схватил её. Он был совершенно беспомощен. Узкие глаза речного монстра открылись шире, в них отразился серебряный свет ночных светил, и Костя, резко вскочив на ноги, кинул в него подушку и громко закричал: «Кш-ш-ш-ш, пш-ш-шел…».
Мгла придвинулась, обдала жаром и схватила парня за пострадавшее колено. Острая боль электрическим током пронзила тело, и человек понял, его едят…
***
Эмили проснулась оттого, что её друг метался на матрасе и стонал. Лицо было покрыто потом, открытые глаза бессмысленно смотрели в темноту. Она откинула полог и выглянула наружу. Серо-седой луч предстоящего восхода уже наметился над одиноким гранитным пиком. Дорожки тускнеющих лун ещё серебрили поверхность тихо текущих вод. Стояла предрассветная тишина. Девушка легко выбралась из палатки и, схватив ведро, побежала к реке за водой. Лес за трактом сонно молчал, только хруст мелкой гальки нарушал сон предрассветного часа. Она набрала воды и поторопилась к больному. У палатки уже храпела встревоженная Девгри. Костя, выкатившись наружу, размахивал руками, борясь со сминаемым тентом и разрушая первозданную тишину кричал: «Пш-ш-шла, кш-ш-ш-ш-ш…».
Картина была одновременно смешной и какой-то нереалистично страшной.
Эмили на миг остановилась и потом, размахнувшись окатила взъерошенного парня ледяной водой, пытаясь охладить пылающую жаром фигуру.
«Обернись, — изо всех сил закричала она, — обернись, и жар уйдет! Костя, обернись!»
Фигура на миг замерла, взгляд из-под мокрой челки обрёл подобие внимания, человек затряс пальцем и, схватившись за руку, обессилено прошептал: «Ж-жётся…».
Потом образ стоящего начал расплываться.
И Эмили увидела его зверя. Он был огромен. Массивные кожистые ноги, напоминающие лапы Ворона, заканчивались птичьими когтями, из огромного широкого торса вырастали массивная грудная клетка и еще две лапы, напоминающие руки с мощными когтями, которые могли обхватить стоящий на берегу утёс. На высоте не менее четырёх метров на тонкой подвижной шее сидела голова с большими удивлённо открытыми яркими человеческими глазами.
Дракон пошевелился, и за спиной, в свете быстро встающего солнца, Эмили увидела, как зверь разворачивает сияющие золотом огромные кожистые крылья…
«Костя… ты…», — прошептала она.
Зверь услышал.
Через минуту на песок сломанной веткой упал человек.
Эмили подбежала и, с облегчением, поняла, что он спит. Дыхание выровнялось, и жар ушёл.
«Так вот ты какой, зелёный лесной змей», — подумала она и, подложив ему под голову подушку, пошла ставить перевёрнутую палатку и ловить испуганно ржащую запутавшуюся лошадку. Костя спал. Девушка знала, что после жара и преображения нужно время. Уже можно не беспокоиться. Хворь, видимо, попавшая в разбитое колено ушла, её друг поправится.
Когда Лиэль шагнула в густую тьму, которая словно туман, улеглась среди деревьев и кустов, то змейка у нее на плече едва не сошла с ума от беспокойства. Льдинка заметалась, издавая встревоженные звуки, похожие на попискивание. Вы когда-нибудь слышали, как пищат змеи?
Льдинка посвистывала и по-мышиному охала, покачиваясь на плече хозяйки и осматривая лес вокруг, в то время как княжна шагала вперед, за огоньком, как завороженная. Все знают, как приятно и расслабляюще смотреть на языки огня где-нибудь в камине, так вот свет огонька манил еще сильнее, и Лиэль не в силах была отвести взгляд. Теперь блуждающий проныра уже не прятался, не залетал за деревья, не прыгал – он висел в воздухе и медленно двигался в глубь зарослей. Ему ни к чему было убегать теперь – он приманил девушку и теперь уводил ее все дальше от стоянки.
На самом деле, прямо в этот момент змеюшка проявляла огромную преданность хозяйке, даже если это не было заметно постороннему глазу. Все ее нутро чувствовало, как воздух пропах опасностью, и если Лиэль уже была зачарована, то Льдинке ничего не стояло улизнуть прочь с плеча княжны и вернуться назад, в безопасное место. Но вместо этого питомица свернулась вокруг шеи Лиэль и замерла, глядя в ночь бусинками-глазами.
Лес вокруг принимал потусторонние очертания. Если бы кто-то увидел его, то решил бы, что все это сон – происходящее вокруг девушки явно было магией.
Воздух был густой, словно застывший, и плотный – если бы Лиэль вытянула руку, то уже слабо разглядела бы свои пальцы. Деревья выплывали из этого тумана со всех сторон и сразу же пропадали в нем снова. Ветер в вышине гудел и буйствовал, но внизу было тихо и спокойно, ни один листочек не трепетал. Ночную живность тоже не было слышно – ни один зверь не вышел на охоту, молчали насекомые, не ухали совы. Даже хруст ветвей, по которым шагала княжна, не был слышен, словно все звуки тонули в этом мрачном киселе.
Блуждающий огонечек освещал своим светом путь вперед, выбирая маршрут так, чтобы Лиэль не сталкивалась с выплывающими из темноты деревьями, и очнулась от зачарованности. Он поддразнивал, иногда вырисовывая узоры в воздухе, и сияя мягким голубовато-зеленым блеском.
Этот блеск успокаивающе действовал на Лиэль, гипнотизировал ее, иначе она бы давно очнулась и удивилась, как она забрела так далеко? Но свет дарил ей странное освобождение, тормозил все мысли в голове, растворяя тревогу, заставлял забыть ее обо всех проблемах. Что там змеиная шкура, что там заговоры и проклятия, что там тяжесть дороги! Лиэль забыла даже про свою верную подругу.
Скоро огонек остановился, словно уже выполнил свою миссию. Действительно, теперь девушка бы не смогла найти дорогу обратно, даже если бы захотела – вокруг деревья окружали ее плотным хороводом, и не было видно даже неба. Это был не тот знакомый ей лес.
Лиэль оживилась, видя, что огонек теперь никуда не спешит, и сделала два быстрых шага вперед, хватая его рукой. Естественно, потусторонний гость сразу же растворился, оставив за собой только слабое свечение, и недоумевающую княжну.
— Куда? … Фу, так не честно, — вздохнула она, и развернувшись, замерла на месте, глядя вокруг себя.
Если огонечек исчез, то таинственный лес вокруг так и смыкался вокруг нее, абсолютно безжизненный и одинаково незнакомый.
Лиэль кинулась было к одному дереву, то к другому, в другую сторону, надеясь увидеть, что она не далеко ушла от места их с Тиль ночевки, и что подруга уже, небось, вернулась, разожгла костер…
Но ничего не было видно. Последние искры в воздухе, оставшиеся от огонька, растворились, и вокруг стало совсем темно.
Девушка растерянно оглядывалась по сторонам. Спокойствие, только что ласкавшее ее душу, рассыпалось, и княжну окутал страх. Змейка, которая до этого времени просто сидела под воротником, вытянулась, тыкаясь мордочкой в щеку хозяйке. Лиэль погладила ее рукой, хотя бы она была с ней сейчас.
— Куда этот огонек меня увел?
Льдинка была бы рада ответить, но не знала сама, только возмущенно помахала хвостиком и шипела на темноту вокруг.
Лиэль ожидала чего-нибудь плохого. Диких зверей, которые уже крадутся из темноты, невиданных чудовищ, которые выскочат на нее из ниоткуда. Но ничего не происходило.
Лес вокруг был заколдован кем-то и тих, и, судя по всему, никаких опасностей, кроме одиночества и смерти от голода здесь княжну не поджидало. Княжна решила, что нужно действовать. В этот раз ей не могла помочь всезнающая подружка, и у девушки с собой не было даже ножа и куска хлеба. Терять нельзя было ни секунды. Лиэль уже представила, как подружка надает ей щелбанов, за то, что та отошла от стоянки, и поежилась. Девушка, конечно, была княжной, но в такой ситуации гнев наемницы был бы полностью оправдан.
Лиэль сама с удовольствием отвесила бы себе пару пинков. Куда смотрели ее глаза, когда она забрела в эту тьму? Ясное дело, конечно, куда – на завораживающий огонек. Теперь, когда рядом появится что-то интересное, она будет сразу закрывать глаза, от греха подальше! Если, конечно, из этой передряги выберется.
Девушка осмотрела землю на предмет следов, примерно определяя, откуда изначально привел ее огонек, и пошла, внимательно глядя под ноги и вокруг. Она прислушивалась ко всем звукам, но их было в тьме не густо.
В душе еще тлела надежда, что может быть, она сейчас просто выйдет на их полянку, и все будет хорошо. Ну, в конце концов, не могла же она уйти сильно далеко? Значит, и Тиль где-то тут.
Вот уже впереди замаячил какой-то свет, Лиэль ускорилась, Льдинка от любопытства вытянулась серебряной стрункой… И они выскочили обратно на тот же клочок земли, где последний раз видели танцующий огонек.
— Как это так? – Лиэль осмотрела следы еще раз.
Вот она пошла по собственным следам обратно, и пришла, с другой стороны. Девушка ходила кругами! Даже если такое не было возможно, следы на земле говорили именно об этом.
Сердце девушки заколотилось быстрее. Лес словно насмехался над ней, и кружась по полянке, через пару минут она была уверена, что начинает слышать его мерзкое хихиканье. Остановившись, она даже прислушалась – и правда, дребезжание и похихикивание вокруг становилось все отчетливее.
Это что еще за чертовщина? Лиэль прошептала это одними губами, глядя как перед ней в лесу начинают кружиться тени, появляясь и исчезая.
Только змейка наконец поняла, что происходит, и забилась как можно дальше под воротник хозяйки.
От других лесных змей она слышала об этой шутке, которую придумали давно почившие души. Мертвый лес – так называлась тропинка, по которой заблудившиеся путники вроде Лиэль делали свои последние шаги.
Жуткий скандал с «DEX-company» показывали на всех каналах головидения, СМИ говорили только о разумности – или не разумности – киборгов, причём настолько назойливо, будто других тем нет. Видеозапись с DEX’ом в стенде катили каждые четверть часа. Лица киборга не было видно, зато лицо дексиста было хорошо заметно – и было страшно от осознания того, что говорил-то он обычные и хорошо знакомые всем слова, которые про себя понимали многие, а сказать вслух не решались.
— Этого DEX’а вроде бы спасли, но верить нашим СМИ – себя не уважать… — протянул Лёня после того, как Оскар, Василий и Радж перенесли всех привезённых киборгов из грузовика «DEX-company» в дом и разместили – парней в киборгских комнатах, а девушек на чердаке.
Платон с аптечкой носился то вверх, то вниз, одновременно с лечением устанавливая контакт с новичками. Златко носил тарелки с варёными пельменями тем, кто мог есть самостоятельно, и кормил с ложечки жидкой овсяной кашей с мёдом тех, кто сам есть не мог.
Потом Оскар стал заносить упаковки кормосмеси, а Василий и Радж занесли по тюку с комбинезонами. Как и обещал Борис, киборгов была дюжина – ровно двенадцать. Из них – шесть бритых наголо Mary женской модификации, два DEX’а и четыре Irien’а мужской модификации в рваных летних комбинезонах и босых. И Нина Павловна Сомова уже была прописана у всех как основная хозяйка.
— И ведь, судя по речам выступающих по голо журналюг, многие знали о плохом обращении с киборгами, о срывах и об условиях содержания киборгов в армии, как их там избивают по пьяни и развлечения ради – но предпочитали молчать и быть в сторонке… — Нина отошла от первого шока и уже могла думать более здраво.
— Это да… но наш филиал всегда считался образцовым. Срывов не было… вот именно таких срывов, с кровью и кишками, как на других планетах… наши ликвидаторы всегда действовали чисто, аккуратно и привозили отловленных киборгов в лабораторию живыми. Если они выживали на лабораторном столе, их перепродавали… куда-нибудь подальше… по отчётам у нас срывов не было. А потом появилась Ваша коллекция… и возможность не заморачиваться самим со взятием проб органов и крови…
— Значит, теперь этого не будет. Уже хорошо… Кузя, передай это сообщение Фролу, Сане и Фриде. Деньги есть, но перевод сделаю, когда всё, что привезено, будет в доме.
Лёня передал документы и пошёл к выходу, но перед дверью замешкался, повернулся и тихо сказал:
— Не смотрите так, мы не садисты… и не враги вам всем. Их привезли таких… у нас их только обрили… кого успели, и некоторых срочно прооперировали. Они из кафе при космопорте… около часа назад наши успели остановить погромщиков. Борис Арсенович дорожит репутацией компании и филиала… и он великий учёный… его методики людям жизни спасают.
— Тут ты, скорее всего, прав. Если бы не Борис… вряд ли я смогла бы собрать столько киборгов в одном месте, — усмехнулась Нина, переводя деньги за киборгов, — он заботится о репутации компании больше, чем о себе и почти уже живёт в кабинете. Лёня, если ещё будут киборги, привози… разместим. Спасибо… но что теперь будет с филиалом?
— Офис закрыт и опечатан. И офис в Янтарном тоже. Лаборатории на спутнике тоже закрыты. Временно… но меры безопасности предприняты по высшему разряду, насколько это вообще возможно. Кажется, Борис Арсенович чего-то подобного ожидал… и был готов. Сейчас он собирает деньги для выкупа акций и оборудования из других филиалов, возможно, выкупит и пару десятков инкубаторов, деньги у него есть. Мы не пропадём… просто сменим направление деятельности… займёмся ремонтом киборгов. Самостоятельно и независимо от центра. «Медведь» под натиском объединившихся «комаров» весь не умрёт… а распадётся на пару сотен «медвежат» под другими названиями… потом часть «медвежат» объединятся в нового «медведя», но уже под другим названием. К тому времени у нас будет ещё несколько единиц оборудования… в смысле пара новых сканеров, томограф… и ещё одна операционная… но уже на планете… Ладно, я и так много наболтал… не говорите никому только. До свидания.
— До свидания, – Нина проводила Леонида до его флайера и вернулась в дом. На часах было почти полседьмого.
Платон снова поставил чайник, Василий разбирал тюки с одеждой и коробку обуви, ранее присланные Зосей, Радж и Златко носили новичкам кормосмесь. Степан, глядя на эту суету, засобирался обратно:
— Извини, но мне надо на работу. Куда думаешь их отправить? Сейчас никого не возьму, просто не довезу.
— Лети, конечно… мы справимся. А куда… мэрек Лине, я ей обещала. И не раньше, чем через неделю. Остальных на Жемчужный остров… Irien’ов становится всё больше и больше, нужны охранники… так что вот так. И тоже через неделю… не раньше.
— Охранники всем нужны… ладно, через неделю прилечу за мэрьками. Отвезу сам. А ты подумай, может быть, всех отдашь в деревню?
— Я не уверена, что там возьмут Irien’ов. Но, если договоришься и их там будут кормить и одевать, то возможно и их туда тоже. Пока.
***
Проводив брата, Нина снова села завтракать – есть не хотелось, но было надо подкрепиться. День только начался, и что будет далее – неведомо. Четыре киборга бесшумно носились по дому то с аптечкой, то с кормосмесью, то с одеждой, искин носился вслед за ними – и Нина на миг почувствовала себя лишней.
Перешла в гостиную, включила терминал и оглянулась – перед идолами стояла тарелка уже с десятью блинчиками с вишнёвым джемом. Неужели её киборги стали верить богам? Вряд ли… или это просто на всякий случай? А вдруг эти боги всё-таки есть? Хуже-то точно не будет.
Вздохнув, вернулась к терминалу, вызвала волхва, Змея, Лютого, Петра, Фрола, Стефана, Рика, Пламена – и приказала Кузе скинуть всем запись привоза новых киборгов. И записанный видеоролик с дексистом и киборгом в стенде тоже. Потом добавила в звонок Карину и Светлану Кирилловну – и скинула записи и им тоже.
Внезапно наступила полная тишина – киборги по внутренней связи общались намного быстрее, чем голосом. Первым не выдержал Пламен:
— И… что теперь с нами будет?
— Пока не знаю, — устало ответила Нина. — Но ты точно останешься на конюшне… пока своя конюшня не будет построена. Музейные пока со мной в музее, Платон и Радж в доме… дом на острове будет построен к осени, будем жить… сами себе зарабатывать.
Карина с вирт-экрана воскликнула:
— Ребята, создано движение по спасению киборгов! А вы тут растерялись совсем, как я погляжу! Кира Гибульская создала ОЗРК! Это значит – Общество Защиты Разумных Киборгов. На пятом канале сейчас идёт интервью с ней, она говорит очень и очень толково… и она же это Общество возглавила. Она – лидер движения помощи киборгам, и наш кружок будет преобразован в местное отделение ОЗРК!
— И возглавит его Карина Ашотовна Оганесян! – Нина продолжила речь Карины. — А мы все поможем. У меня ещё осталось пять тысяч, как только у нашего общества будет счёт, переведу. И будут нужны волонтёры для информирования людей о деятельности Общества и для сбора денег на выкуп киборгов.
— Я когда-то обещала возглавить движение по спасению киборгов, и я не отказываюсь, — ответила Карина. — Волонтёры нужны… но теперь наш кружок перерастёт в отделение ОЗРК и уже не будет только внутриинститутским… нужно помещение для нашего Общества, тёплое и с отдельным входом. Так, чтобы было две или три комнаты и хоть маленькая, но кухня.
— Есть такое помещение! – подала голос Светлана. — Третий этаж универмага! Там половина зала не в аренде… думала для репетиций использовать, но раз у нас ОЗРК… то пусть будет ОЗРК! Там если поставить перегородки внутри, как раз хватит места. И запасной выход рядом, его можно будет использовать. Сейчас моя помощь нужна? Привезу Эстер, у неё медицинская программа первоклассная. Ждите.
На том и договорились. Нина выключила терминал и стала собираться на работу, чтобы хоть чем-то себя занять. Руки уже не дрожали, но голова раскалывалась от обилия противоречивой информации – головизор до сих пор работал и на экране менялись сюжеты. То показывали растерянных и напуганных сотрудников центрального офиса, то сорвавшегося киборга, то толпу подростков с битами и криками: «Бей киберов!»… и снова выступала Кира Гибульская, и снова показывали DEX’а в стенде…
— Вася, составь-ка заявление директору… — остановила Нина пробегавшего DEX’а, — возьму отпуск за свой счёт дней на десять. С сегодняшнего дня… или в счёт очередного отпуска взять?
— Сделаю. С завтрашнего дня только. Сегодня демонтаж «Валенок-катанок» и выдача на «Снежные забавы». На работу лететь придётся.
— Хорошо, с завтрашнего, так с завтрашнего. Сейчас дождёмся Светлану Кирилловну с Эстер, позавтракаем… по новой и как следует. И на работу. Вася, встреть гостей.
Светлана примчалась уже через четверть часа, привезла красивую смуглую девушку в синем спортивном костюме, и огромную сумку с вещами, которую легко несла эта самая девушка.
— Снова здравствуйте! Это Эстер, она останется Вам помогать на день, вечером заберу, — представила девушку Светлана и уже собралась уходить, но вдруг заметила сбежавшего с чердака Златко с пустыми тарелками. Её парень был прежним – живым и настоящим.
Нина посмотрела на них и была поражена резкой переменой – Златко вновь стал машиной. Как в день прихода в её кабинет. За маской типового выражения лица метался страх перед основной хозяйкой – и одет он был не так, как она приказывала ему в своей квартире, и причёсан не так, и бегать по лестницам она ему тоже запрещала. Они замерли и так смотрели друг на друга, что Нина не выдержала первой:
— Светлана Кирилловна, Вы же хотели, чтобы Златко ожил… вот, он ожил. Снимайте пальто. Проходите на кухню… Златко, отомри… иди поставь чайник, пожалуйста, теперь вместе посидим, попьём чаю… мне на работу к десяти, успеем и побеседовать, и ещё раз позавтракать. Вася! Это Эстер, она пришла помогать, покажи ей, где девочки…
— Но сначала… это для киборгов, — Светлана показала на сумку, — просто зашла по пути на здешний рынок и сгребла всё у торговки… разбирайте, кому что подойдёт.
Василий с Эстер прошли в гостиную с сумкой и разложили её содержимое по всему дивану, отбирая, что кому отнести. Через пару минут к ним добавился Платон и стал раскладывать отсортированные вещи по полкам в шкафах киборгских комнат – носки и трусы отдельно, футболки и рубашки отдельно, платья на вешалки.
Светлана достала из своей сумочки пакет и подала Златко:
— Это тебе. Подарок. Это твоё, можешь развернуть. Видеофон и планшет. Я так рада видеть тебя снова живым… ты даже не представляешь, как рада. Прости меня… я не знала, что киборги бывают такими… живыми. Сначала решила, что ты меня любишь, потом думала, что ты только изображал любовь… я хочу видеть тебя прежним. Ты можешь носить любую одежду, ты сможешь сам её выбрать, мы сходим в магазин и в кино… если ты не хочешь танцевать, то не надо. Ты отличный художник, и можешь рисовать всё, что захочешь…
Она говорила и говорила, а он смотрел на неё, пытаясь понять, серьёзно всё это или только пустые слова, в которые она сама верит. Златко развернул пакет – там были дорогущие видеофон и планшет – и страх на его лице сменился непониманием и восторгом, и он только смог сказать:
— Спасибо.
Василий, наблюдавший за этим разговором, тенью проскользнул на кухню и сообщил Нине – та вышла к лестнице:
— Договорились? Васенька, занеси в видеофон Златко все наши и свои номера, а мы посидим за чаем. Проходите на кухню… оба.
После чаепития – за одним столом с двумя киборгами! – Светлана осмотрела привезённых киборгов, спросила у Нины, что ещё из одежды необходимо закупить, оставила Златко ещё на пару дней у Нины, пока не будет готова для него комната, оставила Эстер до вечера и улетела – сначала в универмаг договориться об аренде части третьего этажа под ОЗРК, потом в пединститут познакомиться с волонтёрами, а уж потом в ДШИ.
Светлана Кирилловна наконец-то почувствовала себя нужной – и от осознания этого была почти счастлива. Златко ожил! – и всего-то надо было предоставить ему выбор! Как же это ей самой не приходило в голову? А вот не надо было слушать всяких там дексистов, а надо было обращаться с киборгом… как с человеком? Да, именно – как с человеком. В её голове начал проступать будущий сценарий будущего спектакля – и волонтёрам тоже будут отведены роли.
***
Нина в музей взяла только Василия – и то только для того, чтобы он сопроводил Лиду на демонтаж выставки и принёс обратно возвращённые предметы. А сама в это время отобрала по голографиям предметы на выставку «Снежные забавы» — игрушки, изображающие катания на санках и коньках и лепку снеговиков. Заявление её директор подписал, но с припиской, что при необходимости будет вызывать её на работу приказом.
По пути домой после работы Василий посадил флайер у небольшого продуктового магазинчика, и Нина загрузила полный багажник макаронами, крупами, замороженными пельменями и коробкой тушёнки. Двенадцать киборгов с включенной регенерацией нуждаются в хорошем питании – и кроме них, есть, кого кормить.