Полгода не брался за ежедневник. А вот взялся – и понимаю, что писать толком и не о чём.
Да и некогда.
Я был прав, хотя даже сам не понимал, насколько: быдло – наша последняя надежда. Мы, опомнившиеся потомки безумных евгенистов, оказались слишком рафинированными, слишком чистенькими, слишком зависимыми от нами же созданных приборов. Быдловане не таковы, они – плоть от плоти матери-природы, и нам бы самим стоило многому у них поучиться. Хотя бы умению выживать.
Но мы опомнились слишком поздно и уже ничего не успели.
Остаётся надеяться, что на остальных «ковчегах» догадаются раньше и сумеют перенять ценный опыт. Мне же остаётся только учиться самому – и учить, насколько хватит сил и времени. Выжить мои развивающиеся друзья сумеют и сами, но вот насколько они при этом останутся людьми – зависит целиком от меня одного.
Похоже, что одного…
Совсем недавно во время прожигания очередного прохода в одной из переборок мелкие перерубили кабель электропитания систем гибернации. Всё бы ничего, там пятикратное дублирование. Только вот этот кабель как раз и был пятым. Последним. Прежние четыре нашли и повыдирали из переборок месяца три назад, тогда как раз была мода на плетёные фенечки, а у кабельных проводочков такая красивая разноцветная оплётка, как же тут было устоять…
Меня потрясает их детская бездумность. Когда в переборке выжигается дыра просто потому, что кому-то лень пройти полсотни метров и завернуть за угол, чтобы попасть в соседний коридор. И ведь быстрее всё равно не получится – расплавленный пластик жжётся, приходится ждать, пока остынет.
Все равно прожигают и ждут.
Или вот фенечки эти опять же…
Как это сочетается с повышенной выживаемостью? Но ведь сочетается же как-то!
Впрочем, это даже и к лучшему, что из криокамер никто не встанет – продовольственные склады разграблены. Месяц пировали до кишечных расстройств, вонь стояла просто чудовищная, думал, очистители не справятся.
Ничего, справились.
Думал ли я, что смогу выжить в таком вот, даже не знаю, как его назвать?
Ничего, тоже справился.
Человек способен привыкнуть к любому миру. Если в этом мире для него есть ниша. Мне повезло – я местный кинематограф и цирк в одном лице. Пытаюсь сеять разумное, доброе, вечное…
Вру.
Ничего я уже не пытаюсь.
Только выжить.
За мною присылают почти каждый вечер – и я иду демонстрировать своё искусство. Иногда удаётся привлечь их внимание песней или сказкой, но чаще от меня требуют примитивный театр теней.
За мной присылают отвратительного жирного типа по имени Дохляк. Примитивный юмор, как же иначе обозвать пузанчика? На нём драная офицерская форма, на ремне болтается палка сырокопчёной колбасы – своеобразный символ власти, подобными мягкими дубинками Клык одаривает только самых приближённых. Съесть такой атрибут для получившего – верх глупости, но некоторые съедают. Просто так, хохмы ради. Они очень многое делают ради этой самой хохмы. Мне грех жаловаться — я ведь и жив-то тоже только из-за этой их любви к бессмысленному веселью.
Но всё же – интересно, что это за колбаса?
Несколько раз пытался прочитать название, но никак не удается, Дохляк вертит её в руке, словно специально дразня. Знает, паскуда, что я готов убить за эту палку, вот и дразнится.
Я легко мог бы его убить – он слабый и низенький, даже по меркам мелких. Ручонки тонкие и шейка хлипкая, несмотря на пухленькое пузичко. Схватить за цыплячью шейку и треснуть мордой о переборку, все мозги наружу и вылезут.
Только вот что потом?
Вряд ли Клык пошлёт кого другого, если я так поступлю с одним из его посланцев.
Без театра теней им будет скучно, но прожить они смогут. Я же без гонорарных консервов загнусь очень быстро, столовская автоматика давно уже не работает, очевидно, её кабели тоже пошли на фенечки. Так что представления у Клыка – мой единственный шанс выжить. Я это знаю. И Клык знает, что я знаю.
Потому и не боится присылать Дохляка со столь вожделенным символом власти на поясе. Знает – я не лишу себя шанса на будущее из-за одноразовой возможности полакомиться.
Хотя иногда и очень хочется…