— Сворачиваем, — Яга попыталась переместиться с дроном, но вредная машинка застрекотав как-то ухитрилась вырваться из цепких старухиных пальцев. — Вот же поскудь! — Яга напутствовала дрон такими заковыристыми пожеланиями, что машинка должна была рассыпаться на запчасти прямо в воздухе. — Дотянем или упадем?
Вопрос был риторическим — ступа, вихляясь как дева на шесте, плюхнулась в большую лужу. Словно не могла продержаться еще метра три и выбрать место не такое грязное, мокрое и глубокое.
— Канализация что ли? — Яга старательно принюхалась. — Вот нет управы на эти службы, снова прорвало, и опять мою дачка без воды недель стоять будет.
— Не о том ты, бабулька, печалишься, — Гоша перемахнул через бортик ступы. Немного не рассчитал и не допрыгнул, но выбора все равно не было — а мокрые ботинки и штанины все же лучше, чем проблемы с милицией или бесперспективная рукопашная с бегунами. — Вылезай быстрее!
Яга горестно шмыгнула носом и приняла галантно предложенную Шишем юбку. Но как только перелезла через бортик, то непреклонно указала на ступу — бросать верную подруга на произвол толпы старуха не собиралась. Шиш ругнулся, швырнул оборотня прямо в лужу и вцепился в край ступы. В принципе транспортное средство было не слишком тяжелым — регулярно тренирующийся качок запросто бы мог поприседать и поотжиматься с таким грузом на плечах на камеру, но вот бежать в обнимку со ступкой было проблематично даже шефу. Охвата рук не хватало, да и от ледяной воды стенки стали слишком скользкими, что не способствовало переноске.
Гоша хотел было предложить вариант из старого фильма, но сообразил, что на него самого эту ступу и напялят и пинком отправят в забег по нужному направлению. Так что пришлось цепляться в ступу с другой стороны и пытаться попасть с широкий шаг Шиш. В забеге лидировал оборотень, на спине которого с воинственными выкриками скакали Жихарка и домовой — когда они успели обзавестись ездовым волком Гоша не заметил, зато злорадно усмехнулся — оказывается ради спасения собственной шкуры домашняя нечисть готова сконнектиться с лесной. Причем так крепко домовой вцепился в загривок оборотня, что если отдирать, то только с куском шкуры.
Яга скакала замыкающей, то ли старость сказывалась, а, может, то как она постоянно оглядывалась на догоняющих и делала какие-то пассы руками, среди которых запросто угадывались неприличные интернациональные жесты. Догоняющие, видимо оскорбившись, поднажали и дистанция стала стремительно сокращаться. Гоша обреченно пообещал себя заняться ежедневным бегом, если удастся выбраться из этой передряги. Вон как раз весь следующий месяц на пару с оборотнем во время ритуальных выгулов.
— А что… ваше… могущество… еще… не восстановилось? — на всякий случай уточнил Гоша.
— Ядреный дым, чтоб их лихоманка побрала, — пробурчал Шиш.
— Жаль, рецептик не захватили, — сокрушенно запыхтела Яга. — Могли бы и против этих охотников использовать. Или против ихнего начальства.
Гоша согласно поднажал — до заветной просеки осталось метров сто. Уже можно было разглядеть черные пятна мусорных мешков, которые на повороте всегда оставляли хозяйственные дачники. Но одно дело бежать на скорость по удобному стадиону и совершенно другие ощущения, когда скачешь по вязким грязным сугробчикам, где промокают ноги прямо до щиколоток, а грязь налипает на подошвы и становится дополнительным грузом. Зато оборотню хорошо — делает такие прыжки, что лапами почти земли не касается. Да и Шиш с его трехметровыми шажищами тоже двигается весьма шустро. Гоша оглянулся — Яга подкасала юбку и весьма резво стала догонять своих коллег. А вот толпа на бегу стала подбирать ледышки, комки грязи и камни и весьма метко принялась метать в убегающих. Несколько снарядов прилетело Гоше в спину и по ногам — мало того что больно, так еще и спотыкаешься, пару раз чуть совсем не упал.
— Все больше не могу, — простонала Яга, догнав Гошу. — Не в мои-то годы такие марафоны делать.
— Да кто бы говорил, — ругнулся Гоша и подхватил Ягу за руку. — Я за тобой угнаться не мог, когда ты того недобайкера преследовала, что у тебя сумку на ходу подрезал. — Яга смущенно хихикнул, но руку забирать не стала и даже наоборот ускорилась, мотивируя и Гошу быстрее ногами перебирать.
Хуже всего было то, что в лицо дул сырой горький ветер, сбивая дыхание. От него слезились глаза, и даже жгло в груди — Гоша непроизвольно даже прижал ладонь к сердцу. А ветер только усиливался и от горечи противно саднило в горле. Следующий порыв принес с собой черную дымовую завесу, словно в лесу бушевал сильный пожар. А запах был такой, как будто горит не древесина, а гору мусора сжигают.
— Стойте, — Гоша притормозил и попытался задержать Ягу и замахал рукой остальным.
— Не останавливайся, — рявкнула Яга. — Это Леший чудит. Все там нормально.
Дым стал настолько густым и черным, что в нем уже запросто можно было спрятаться. Гоша обреченно закрыл глаза и задержал дыхание, ожидая огнедышащего жара, но кожу на лице не опалило и волосы не посыпались пеплом. Зато чувствительно впечатался в полувековую сосну — удар был настолько хорош, что опытный боксер позавидовал бы хороводу золотых искорок вперемешку с мельтешащими мушками перед глазами. Сфокусировался Гоша не сразу — хорошо еще, что ноги сами продолжали двигаться, а Яга уверенно тащила его вперед.
— Ох, милок, наконец-то сподобился, — радостно воскликнула Яга, выпустив гошину руку, и бросилась радостно обнимать огромный замшелый пень.
Гоша прищурился и на всякий случай приветливо помахал рукой, то ли желая доброго дня, то ли разгоняя навязчивых мушек.
— Здорово, брат, — замшелый пень встряхнулся — во все стороны полетела елочная иглица и сухая листва. — Хорошо бежал… я прям залюбовался! —
Шиш презрительно нахмурился, но препираться не стал — можно подумать за сотни лет жизни бок о бок они друг другу не сказали чего-то нового, искреннего и душевного. — Надо вот меня было среди ночи поднимать… сам бы взял и отважил…
Леший привычно бурчал — впрочем, Гоша готов был поспорить на всю зарплату годовую, что хранитель леса за свою долгую жизнь и нескольких часов кряду не промолчал. Излюбленными темами для обругивания были времена, политика, правительство, хулиганы, дачники, машины, грибники без дани, но самыми мерзкими — в классификации лешего — были те, кто выкидывал мусор не по назначению. Как раз сейчас этот мусор, собранный по ближайшим обочинам и перелеску сейчас и полыхал черным вонючим дымом. А подручные лесного хранителя аккуратно и весьма шустро подскакивали все новые и новые мешки.
— Навострился, вижу, ты ловко, — Шиш протянул руки к полыхающей куче мешков. Со стороны было похоже как будто он отогревает замерзшие ладони, но на самом деле он прощупывал, как же его давний верный враг управляет огнем. Судя по сурово дергающимся бровям — так и не смог понять секрет.
— Что не почуял? — Леший довольно захохотал, пуская по январскому лесу жутковатое и нетипичное для зимней поры эхо. — Ладно, потом фокус покажу. Подкиньте еще огоньку да и пойдем в берложку.
Мусора по прилеску накопилось немало — так что потрудиться пришлось всем. Яга, Аркашка, Жихарка и Гоша сгребали и собирали в плетенные из травы мешки банки, бутылки пластиковые, мешки с летними отходами дачников. Оборотень таскал в зубах мехи к огненному рубежу. А Шиш с Лешим собственноручно высыпали мусор в огонь, подбавляя гари и дыма.
— Дедусь, так сейчас сюда пожарные набегут, — Гоша с трудом разогнулся, после обезьяньих выкрутасов на балконах да спринтерских забегов по бездорожью ползать по кустам, чередую наклоны с приседаниями было нелегко.
— Не переживай, унучек, — хихикнул Леший. — Пока они наедут сюда, да до нас доберутся — мы уже успеем и по хозяйству прибраться, и до норы дотопать неспешно. — И, видя скептический вопрос в глазах Гоши, пояснил: — Я там мороков огненных накрутил, пускай их поливают. Лесу от воды вреда не будет да и оттепель завтра намечается, так что веточки морозом и наледью тоже не попортят.
— Хитер ты, дедусь, — похвалил лешего Гоша и тот довольно заурчал, словно медведь, которому почесывают за ушком.
— Вперед за экологию! — кряхтел Аркашка и резво шнырял между березок и елок. Несмотря на небольшой рост и обычную для всех домовых аллергию на лес и все, что с ним связано, мусора домовенок собрал больше остальных, так что даже леший стал на него поглядывать с куда большим уважением, нежели раньше. — Нам убираться — дело привычное! — важно кивал Аркашка, нагружая на оборотня очередной мешок. Жихарка же только недовольно морщился, но жаловаться хозяину на непомерную нагрузку и издевательство поостерегся — тем более и Шиш как-то невзначай пару раз пригрозил нечистику кулаком.
— Ну, вроде и почище стало, — Леший, прищурившись, огляделся по сторонам. Хотя мог и не вертеть головой — и так ведь знает все, что у него в лесу творится на каждом квадратном сантиметре, в каждой норке и дупле. — Теперь прошу вас, гостейки, ко мне чаи пить, разговоры говорить.
— Спасибо, дедусь, за приглашение, — Яга и Шиш торжественно поклонились: ритуалы надо соблюдать, несмотря на совместную уборку.
— Дедусь, — Гоша в сторону дороги, где тоскливо подвывали как минимум три пожарных машины, — может просто пойдем уже без взаимных экивоков?
Леший повел рукой-лапой, то ли указывая путь, то ли снимая лишний теперь уже морок. Гоша и раньше пару раз видел подобные фокусы, но все равно не удержался от удивленного-матерного возгласа. Худосочные березки и печальные елочки, что тоскливо жались вдоль обочины, мгновенно пропали и теперь вокруг устремлялись в небо столетние деревья. Лес оказался не хилым и умирающим, а величественным, темным и мрачным, именно таким, как и положено быть настоящему исконному лесу со своими тайнами и загадками, что вовек не дано разгадать простому человеку. Да и снега заметно прибавилось — теперь он не лежал сиротливыми грязными кучками, а надежной белоснежной периной укрывал молодые елочки и рябинки, пышными шапками украшал кусты и тонкой бахромой вился по черным стволам.
— А хорошо у тебя, братец, — обрадованно похвалио Шиш. — Хорошо…
— Ну ты у меня давненько не бывал, — ехидно напомнил Леший и кивком показал на огроменный дуб, что размерами мог поспорить со стандартной городской многоэтажкой. — Там в корнях и мой дом.
— Ух ты, — восхитился Шиш, — хранитель!
— А то, — Леший самодовольно потер руки-лапы. — Из семечки выращивал, что его возьмет. Ну, идите уже, идите, чего на пороге топтаться-то…
Впрочем, даже если Кроули их и не видел, то знал, что они тут есть, черно-белая пара, в этом парке. Всегда. И это грело.
— Знаешь, дорогой, так не пойдет. Давай-ка лучше вот так…
Лицо и грудь обдало близким жаром, на плечи легло что-то мягкое и горячее. Кроули вскинул голову и открыл глаза. И только тогда понял, что замерз так сильно, что, похоже, заснул на ходу. А еще — что Азирафаэль стоит близко. Слишком близко, почти вплотную. И укутывает его шею и плечи своим невозможным мохеровым шарфом.
При переохлаждении скорость реакции падает даже у людей, змеи же вообще предпочитают впадать в спячку или притвориться мертвыми. Наверное, именно этим и можно было объяснить то обстоятельство, что Кроули не отшатнулся. Даже не попытался. Стоял и смотрел, как пальцы ангела колдуют над складочками, выравнивают, поправляют, подворачивают так близко, что он всей кожей лица ощущал исходящее от них тепло.
И когда ангел, удовлетворенный проделанной работой, довольно вздохнул и, помедлив секунду, вдруг двумя пальцами осторожно снял с него очки, Кроули тоже не успел ни отшатнуться, ни даже просто зажмуриться. Только втянул воздух сквозь зубы, и…. И это было ошибкой.
Змеи различают запахи языком, вот и Кроули тоже языком чувствовал их намного острее, а этот чертов шарф слишком долго был на шее у ангела. Чертов шарф словно стал частью чертова ангела, и вот теперь эта часть — невозможно теплая, почти горячая часть — была обернута вокруг Кроули. Слишком много, слишком остро, слишком близко. Слишком горячо и… слишком палевно. И можно сколько угодно стискивать зубы: справиться с глазами это не поможет, и поздно зажмуриваться, когда тебя уже вовсю повело, а чертов ангел…
— У тебя очень красивые глаза, — сказал чертов ангел мечтательно. — Особенно сейчас. Совсем не змеиные. Зрачки такие круглые и… И золотой ободок. Словно солнечная корона или… или нимб. — Он вздохнул и подытожил — Очень красиво. Жаль, ты сам не видишь.
— Это потому, что тут темно, — выдавил Кроули, чувствуя, как лицо заливает предательская краска и надеясь, что ее тоже можно будет списать на темноту. — Ну, зрачки. Они расширяются, если…
— Я знаю. — Ангел почему-то снова вздохнул. — Знаю…
Попытался пристроить очки на место и случайно мазнул обжигающе горячими пальцами по щеке. Ахнул:
— Кроули! Да ты с ума сошел! Ты же ледяной! Так. С прогулками покончено, и давай-ка, мой дорогой, сразу ко мне, отогреваться, у меня есть хороший коньяк. И не вздумай спорить!
Спорить Кроули не собирался. Хотя бы потому, что для этого нужно было снова начать дышать, а он почему-то забыл, как это делается.
***
За долгие годы существования этой Вселенной разными сущностями было придумано множество способов мирно договориться с собственной совестью (ПРИМЕЧАНИЕ* — и если тебе шесть тысяч лет, а ты до сих пор жив и не сошел с ума — значит, ты знаешь если и не все из них, то хотя бы большую часть, а главное, умеешь их вовремя применять). Горячий чай с молоком и медом, теплый клетчатый плед, коньяк и хорошая книга неплохо срабатывают почти всегда, Азирафаэль проверял это на собственном опыте неоднократно. (ПРИМЕЧАНИЕ*— хотя сегодняшней ночью он и пребывал в определенном сомнении, полагая, что в данном конкретном случае книга, пожалуй, была лишней, но отбирать ее у Кроули не стал, тем более что тот так уютно пристроил пухлый том на спинку дивана, как раз себе под затылок).
С совестью можно договориться. Но осадочек остается.
Потому что ты виноват.
Знал же, что Кроули плохо переносит холодное время года и старается как можно реже бывать на улице? Знал. И все равно потащил его ночью в парк, под ветер и снег. Искушение оказалось слишком велико. И вот результат: совсем заморозил бедного змея, отогревай теперь. И зрачки у него по-прежнему круглые, этого почти не видно за темными стеклами, но Азирафаэль знал, что они такие. Возможно, потому что Кроули еще не согрелся или потому что тут царил полумрак: ангел не стал включать верхний свет, ему казалось, что при одном лишь торшере с оранжевым абажуром комнатка за магазином сразу становится как-то уютнее и теплее.
А еще потому, что ему нравилось, когда у Кроули были такие глаза. Почти человеческие, с расширившимися и почти круглыми зрачками…
Азирафаэль вздохнул. И все-таки сел на диван рядом с Кроули. Из кресла дальше тянуться до столика, а Кроули уже почти допил свой чай, скоро придется наливать ему вторую чашку, ему надо согреться, и значит все равно пришлось бы из кресла вставать. А так – просто протянуть руку. Кроули покосился на него, но ничего не сказал. В полумраке темные стекла казались совершенно непроницаемыми, но Азирафаэль знал, что зрачки за ними круглые до невозможности, и вокруг них тонкая полоска змеиной радужки, словно два золотых колечка. Невероятно прекрасное зрелище, даже когда его не видишь.
Конечно же, это только из-за темноты. Только из-за темноты, ничего более.
Но ему же никто не мешает слегка помечтать, что вовсе не только…
Столица.
В Вышний Круг приходили разными путями. Но, как правило, те, кто смог добиться (теми или иными способами) этого высокого положения, имели одну общую черту — красноречие. Вышние Круга умели изъясняться изысканно-витиевато, словно плетя Узоры заклинаний, и безупречно вежливо. У прожженных интриганов это считалось даже отличительным достоинством — умение не повышая голоса и сохраняя самое доброжелательное выражение лица, неторопливо смешивать собеседника с грязью… или испепелять его на месте. Змеиный клубок, да и только.
Но были и здесь исключения. К примеру, если вельхо (все без исключения) имели «счастье» заслышать в приближении хрипловатый, чуть тягучий и сонный голос, то, как правило, старались свернуть в другой коридор или срочно вспомнить о забытых делах, вынуждающих вернуться назад. Потому что знали: обладатель сонного голоса был одаренным магом, весьма опытным и знающим, но, к сожалению, отягощенным неистребимым и несоразмерно огромным желанием поучать окружающих. Вне зависимости от возраста и положения, всех и каждого, всегда и по любому поводу. Такую же реакцию встречал и высокий голос вельхо Матуса, неисправимого любителя магических поединков, и торопливый говорок Тертия с мягкими интонациями — неукротимого болтуна и ярого сплетника, способного заговорить до смерти даже глухого…
Увы, но наука гласит твердо: нет сугубо одинаковых множеств, как нет и правил без изъятий. Даже в змеюшнике порой можно встретить ядовитую жабу или змеевидного ящера. Что уж говорить о людском множестве? Так что в Круге привыкли и относились к этим странным типам как к неизбежному злу.
Но было еще одно исключение…
И сейчас это исключение орало на подчиненных, нисколько не сдерживая голоса и не стесняясь в выборе выражений:
— ****! Ну ***! Чтоб вас***, а потом ***, **** и ***!
Подчиненные безропотно внимали. Возражать было дороже: пока кричат, по крайней мере, боевыми топорами не кидаются. А топоров на стене было много… Молчать, впрочем, тоже было опасно — молчишь, значит, по мнению хозяина покоев, виноват настолько, что топора на такое дело мало. Поэтому маги топтались на месте, виновато вздыхали, стараясь демонстрировать все признаки раскаяния, и время от времени подавали голос.
— Господин…
— Драконье дерьмо!
— Остай…
Куда там. Господин Рит, с «ласковым» прозвищем Рык, бывший десятник войска, не любил идти поперек своих желаний. А желал он сейчас одного — орать. Доносить до своих бестолковых подчиненных мысль, какие они, пятеро богов, идиоты.
— Дра-конье дерь-мо! Вот что у вас в тех шарах, что вы таскаете на плечах! Какие это, к драконам головы, в любой голове — даже самого тупого сельчанского быка — мозги есть какие-никакие! Нет, ты морду не отворачивай, ты слушай! У быка — голова! У барана под его рогами — голова! У муравья — и то голова! А у вас там мечта для… для мух! А что? Светло, просторно, пусто! Знай себе летай, ни за что не зацепишься! Мозгов-то нету! Потерять дракона! Дра-ко-на! В королевских землях!
— Господин Рит, мы ж его нашли…
— Кого?! — взвыл Рит, таки швырнув в бестолковых подчиненных попавшийся под руку предмет. К счастью, всего лишь кружку. — Да вам только хрен искать с такими способностями! Причем не тот, что в огороде — тот с вашими великими талантами не отыскать! Да вы и другой не найдете, если его не подсветить магией! Кого вы там нашли, несчастные жертвы божьей шутки?! Сколько ж интересно, боги выпили, когда вас творили… Нет, это уму непостижимо! Заявиться в поселок, когда у драконов след еще не остыл! И вместо того чтобы тут же кинуться на поиски, ввязаться в разборки с тупыми сельчанами! Чем они вас приголубили, отважные воители? Вилами?
— Граблями… — голос мага был все столь же виноватым, но внутренне облегченно вздохнул: кажется, начальство прокричалось, можно заканчивать представление. Боги, как же все-таки унизительно изображать слабость перед этим бывшим воякой.
Рит глянул на непутевых подчиненных, поморщился. Поискал кружку, досадливо нахмурился, углядев ее на полу, и подтянул к себе сразу кувшин. Горячее питье немного успокоило его воинственный настрой.
— А, может, кузнечным молотом? — уже не так злобно спросил он. — По этим вашим головам без мозгов!
— Господин, вы же изволили слышать, что жители поселка оказались под воздействием некой дурманящей смеси. Мы не были уверены, насколько их показания соотносятся с реальностью. Но большинство сходится на одном: в поселок пришло трое. А потом появился дракон, а молодых людей стало двое.
И если бы не он, никто бы и не обратил внимания! А ему вместо благодарности — крики и швыряние кружек. Все этот вояка недобитый, чтоб его. Ничего, нашлись в Вышнем Круге вельхо, которые больше умеют ценить талантливых подчиненных…
— Так, может, третьего дракон попросту сожрал?
Идиот.
И почему именно этот придурок — его Властвующий?
Не успев додумать столь крамольную мысль, подчиненный поднял глаза — и похолодел. Властвующий смотрел на него с нехорошей, понимающей и очень недоброй улыбочкой.
Как мысли читает…
— Значит, оборотень? — пророкотал Рит.
— Да, господин… Я… мы… думаю, что это очередной подсыл от драконов. И…
— Короче, идите. С этим драконом-парнем я сам разберусь. Драконом-парнем. Хм…- и он резко взмахнул рукой.
Подчиненные отшатнулись.
Все трое.
То, что они ощутили… и увидели.
Штаны светились. Зимний день клонился к закату, и в полумраке комнаты тусклое сияние на ладонь пониже пояса — нежное, лилово-синее, пульсирующее — было хорошо заметно.
— Что гнездо дымоглотов нашли — то добро, — продолжал улыбаться Рит. — То, что про дракона выспросили — тоже. Неясно, правда, почему так поздно. Коли по недомыслию, то ладно. Но все одно лечить надо. Плохо, коли мозгов недостает.
— А… — три взгляда сошлись на «источнике сияния». Какие мозги могут быть в этом месте?!
— А посему вам напоминание. Дабы думали в следующий раз головой, а не тем, на что штаны надевают. Идите. И помните: еще раз надурите — и засветится еще кое-что.
— Саша, послушай. То, как ты себя ведешь, это ненормально.
— Что именно, куратор?
— Неужели не ясно? У тебя должен быть мужчина. Неужели ты не чувствуешь, что это так?
Деликатные и не очень намеки Гилоиса стали ежедневным ритуалом.
— Нет. Я прекрасно себя чувствую и одна.
— Не ври.
Я не вру. Просто не хочу объяснять. Если объяснять с самого начала, это значит, рассказывать о своих страхах и застарелых болячках. Ну, как объяснить смутное ощущение, что чем больше я плыву по течению, тем больше теряю себя? Если я тебе скажу, что и работа мне нужна только для того, чтобы иметь дополнительные крючки, зацепки с реальностью? И то, что я упорно отказываюсь от всех предложений разной степени скромности, это тоже страх. Страх сложить с себя всякую ответственность за себя. Стать парниковым растением в, если уж откровенно, совершенно нежеланном саду. Как там сказал Садмаи: «Чем хуже вы себя чувствуете, тем быстрее и четче…»
А ведь пен-рит в большинстве, это оно и есть. Парниковое растение, требующее пригляда и ухода.
— Гилоис, придет день, когда вы назовете меня Сашей, а я не отзовусь. Вот тогда вы и заполните мою анкету, ладно? Не раньше.
Гилоис чувствовал себя неуютно, а как еще может чувствовать себя рядовой служащий в присутствии министра? Чтобы только попасть в здание правительства пришлось миновать четыре поста охраны, а уж документы проверяли и вовсе на каждом углу.
Впервые за всю долгую карьеру его вызвали на самый верх, и чего ждать от этой встречи он не имел ни малейшего представления. Министр, невысокий и худощавый, очень прилично одетый человек с мягким, но уверенным голосом, вежливо пригласил куратора в кабинет, усадил за широкий стол дорогого светлого дерева, гостеприимно предложил на выбор земной кофе или хотр. Хотр куда дороже синтетического кофе, и Гилоис не удержался от соблазна.
В кабинете министра вскоре появились еще два человека, которых куратор знал только по портретам — помощник министра по стратегическим вопросам Вилитэри и доктор наук, профессор центра трансформации биологических объектов Ханчиэни. Оба приветливо поздоровались и заняли места за столом — помощник — рядом с шефом, ученый — возле куратора.
— Прошу прощения, — сказал министр, — что был вынужден отвлечь вас от работы. Однако та проблема, с которой сейчас столкнулось социальное министерство и в первую очередь, конечно, наши ученые коллеги… эта проблема уперлась в уникальный материал, полученный вами. Я имею в виду преобразование разумного, мыслящего человека, эксперимент, который был удачно проведен три года назад в нашем научно-исследовательском центре.
— Чтобы избежать ненужного ажиотажа, — поспешно вступил помощник, — министерство приняло решение работать по этому объекту без привлечения внимания общественности…
— Да, — министр слегка наморщил нос, — представьте себе, сколько было бы желающих испробовать это на себе, если бы нам удалось доказать, что трансформация проходит безболезненно, и по завершении процесса сохраняется прежний жизненный опыт… это нам было совершенно ненужно. И сейчас ненужно тоже. В сущности, чем отличается преобразованный человек от обычного?
— Всем. — Гилоис поджал губы. — Поверьте, я их навидался.
— Они глупее? — заинтересовался профессор Ханчиэни.
Глупее ли? Нет. Но…
— Не знаю. Они другие. А, вот. Они замкнуты, не интересуются ничем кроме простейших надобностей…
— Иными словами, уровень их потребностей и интересов существенно ниже, чем у нормальных людей. Так?
— Так. Но не только это…
— А вы задумывались, — у профессора, очевидно, это была одна из любимых тем для разговора, — почему так происходит? Ведь то, что мы имеем на выходе после трансформации, это потенциально не просто нормальный, это очень развитый человек. Пен-рит лучше регенерируют, их память, я не говорю о стадиях трансформации, я говорю о результате — надежней, они быстрей соображают. Физически они почти безупречны и имеют высокий иммунитет. Так что же мешает им стать полноценными членами общества?
— Вы хотите в этом обвинить институт кураторства? — возмутился Гилоис.
— Ни в коей мере. Моя теория — всему виной именно отсутствие у объекта социального опыта на момент проведения трансформации. Белый лист мы превращаем в белый лист. А ведь личность человека формируется медленно, переходя через все стадии взросления. На нее накладывают отпечаток детские радости, юношеские переживания. Первая любовь, предательства, смерть близких, дружба. Как можно создать полноценную личность за год-два, когда на самом деле на это тратятся годы и годы? В этом причина, господин куратор. Именно в этом.
— Действительно… я никогда не задумывался, но вы, конечно, правы. Однако мы видим, что память теряется все равно.
— Разумеется! Но ведь у любого человека организм постоянно обновляется. Одни клетки заменяются другими. Вся беда, что с пен-рит это происходит очень быстро. Впрочем, возможности подтвердить или опровергнуть эту теорию у нас до недавнего времени не было.
— Именно поэтому наши ученые ухватились за предложение иномирян провести эксперимент на их… э… материале, — заметил Вилитэри.
— Удобная возможность избежать ненужной огласки, — добавил профессор Ханчиэни. — Кроме того, женщина в любом ином случае непременно погибла бы. На результат мы не надеялись, и сочли за благо подтвердить факт смерти объекта при первом удобном случае.
Гилоис кивнул. Если он обо всем этом и не знал доподлинно, то, конечно, догадывался.
— Результат эксперимента нам важен даже сейчас. Может быть, вы удивитесь, но в наше время, когда демографическая проблема на планете почти решена, пен-рит исследования становятся куда более актуальными. Если удастся доказать, что память пен-рит можно восстановить… не мне вам объяснять. Мы все эти годы отслеживали ваши успехи и высоко оценили вашу деятельность. Поверьте, если бы это было не так, рядом с объектом уже давно находился бы другой куратор.
Гилоис снова кивнул. Слова министра казались взвешенными и убедительными.
— И ваши отчеты изучаются самым тщательным образом.
— Однако память она все-таки теряет. Регресс очевиден и, на мой взгляд, его скорость увеличивается.
Куратор, как профессионал не мог этого не сказать. Однако профессор Ханчиэни вежливо возразил:
— Это нормально. Идет интенсивная замена клеток головного мозга. Аналоги никогда не воспринимали информацию о процессах в полном объеме. И, Гилоис, вы, очевидно, нас не совсем правильно поняли. Конечно, для науки важен чистый эксперимент. Но мы должны учитывать в первую очередь стратегические возможности. Как только проблема будет достаточно изучена, мы планируем провести несколько опытов на добровольцах. Остается открытым вопрос, как трансформация скажется на пожилых объектах. Такой статистики просто нет. Ни клоны, ни люди с патологиями головного мозга до нужного возраста еще не доживали. А представьте, как заманчиво — вернуть молодость и силы лучшим людям нашего века?
— С этой идеи и начиналась пен-рит программа, — напомнил министр, — пятьдесят лет назад. И к этому мы идем. Но мы отвлеклись. Профессор…
Ханчиэни продолжил объяснения:
— По нашим расчетам, ваша подопечная прекрасно выдерживает происходящую перестройку организма. Ее показатели очень далеки от критических, и есть шанс, что память ее можно будет восстановить хотя бы частично.
— Другое дело, — добавил помощник Вилитэри, — что сейчас пен-рит программа жестко контролируется со стороны международных организаций, в первую очередь — Вторым отделом Бюро космических исследований, с которым у нас подписан ряд соглашений, и нарушить их мы не в праве. Мы оказались в очень шатком положении.
— Правильно ли я понимаю, что контролирующих интересует именно эта часть пен-рит программы?
— Совершенно точно. В результате грубой ошибки одного из функционеров, Второй отдел Бюро обнаружил нашу секретную лабораторию. Пусть и не основную, и выяснить они ничего не смогли, потому что все данные были успешно уничтожены. Но они получили ниточку, и будут дураками, если за нее не потянут, а, уверяю вас, в БКоИ работают не дураки.
— Именно поэтому нам сейчас так важно избежать провокаций, — хмуро заявил помощник. — И если всплывет история с вашей подопечной… ведь она у вас сейчас имеет полную свободу передвижений, ходит по городу, разговаривает с людьми…
— Она замкнулась в себе, — возразил Гилоис, — почти не разговаривает и ни с кем не общается. Все ее маршруты давно известны, я способен, взглянув на часы, точно сказать, где она. Единственное место, где она бывает, кроме дома — это ее работа.
— Было бы неплохо, если бы она временно перестала покидать дом. — Министр удрученно вздохнул. — В свете последних событий это может быть опасно для нее самой. И нам спокойней.
— Вряд ли это подействует. Она становится нервной, если хоть как-то нарушается привычный режим. Этот режим, повторяю, создала себе она сама. По-моему, он для нее что-то вроде суррогата свободы. Любая попытка навязать что-то приводит к отрицательному результату. Может привести к истерике, может к побегу.
— Гилоис, вы ее куратор. Найдите выход. Соблазните ее, я не знаю. Не можете сами, найдите кого-нибудь. Она у вас хорошенькая…
— Не выйдет.
— Почему?
— А вы пробовали соблазнить робота? Повторяю, этот ее режим, как программа, в которую входит множество запретов. Запрет на секс, на досуг. На долгие разговоры со мной. Кроме запретов в этой программе есть необходимость заниматься каким-нибудь делом, даже если она не на работе. Необходимость каждое утро совершать прогулку по привокзальной площади. Необходимость ежедневно и развернуто отвечать на десяток вопросов, которые она сама же и сформулировала несколько недель назад. Возможно, это ее метод защищаться от саморазрушения. Но повторяю, действует он плохо: она забывает.
Помощник внимательно оглядел присутствующих и медленно произнес:
— Может быть, имеет смысл как-то подстегнуть этот процесс? Память… в конце концов, нам одной проблемой меньше. Узнают о ней в пространстве, будет скандал. А так… не придется ломать голову, что с ней делать, если память однажды восстановится.
Профессора зримо передернуло.
— Не перегибайте палку, коллега. Что-то предпринять можно, но только в том случае, если опасность из абстрактной станет конкретной. В конце концов, эта женщина все еще единственный разумный человек, переживший полную трансформацию.
Помолчали. В любом случае, последнее слово за министром.
— Поступим так. Вы, Гилоис, продолжайте наблюдать. Все материалы по этому делу должны быть у меня. Особенно если вдруг вам хотя бы покажется, что к нашей пен-рит возникло особое внимание… ну, не мне вас учить.
В середине зимы флаеры начали ломаться с удвоенной интенсивностью. Давно уже мы с Чилти забыли, что такое разделение труда. Только успевай вертеться. Надо будет летом тоже съездить к морю. Вот напарница моя — да, теперь уже не начальница, а напарница — замечательно съездила в прошлом году. Денег мне хватит. Кроме зарплаты есть еще пособие. Поеду. Отдохнем, развеемся. Мы с этой девочкой прекрасно сработались. Главное, не останавливаться, не задерживать процесс. Постоянно приходится следить за собой, сосредотачиваться на мелочах. Даже Чилти мне уже пару раз намекала, что я становлюсь рассеянной.
Я и сама замечаю. Но ничего не могу поделать. Проверяю себя каждое утро: Имя, фамилия, дата и место рождения. Где училась, где работала. Кто я сейчас. Вопросы эти я сформулировала давно, и ответы на них стараюсь давать как можно подробней. С деталями. Глупо. Я все помню.
А вот сегодня проснулась, и поняла: это не мое. Чужая память, какая-то давняя жизнь, кем-то много раз пересказанный сон. За словами так мало образов, так мало смысла. Пора на работу. Нехорошо опаздывать, обещала Чилти прийти пораньше. Маршрут давно исхожен. Ритуальный круг по площади, как же без этого?
Сегодня оттепель, совсем по-весеннему пахнет на улице. Бреду, не торопясь. До начала смены почти сорок минут.
О, ритуалы. Утром о чем-то задумалась так сильно, что не сразу заметила, что Гилоис меня зовет. Оказалось, он переключается на нового подопечного. Я, по его словам, требую теперь куда меньше внимания. Возможно. Только вот город все больше походит на декорации к спектаклю о самом себе. Стал он каким-то плоским и одинаковым. Он — лишь антураж для движущихся фантомов. И я — часть общего движения. Приятно ощущать себя частью чего-то большего.
На работу пришла раньше обычного, напарницы еще не было. Включила терминал. Просто так включила. Когда с ним работаешь, то не задумываешься, что у тебя выложено в качестве сигнального фона. Того самого, который встает перед глазами, сообщая, что я включилась в сеть. Долго всматривалась в какие-то неумелые каракули, явно детские. Так и не вспомнила, откуда это, что это, мое ли это? Может, память начала отказывать?
Открыла личную страничку. Давно туда не заглядывала. В последний раз, наверное, когда еще жила одна.
Что для тебя теперь эти смешные картинки? Мы у обрыва, мы вместе, мы в позднюю осень вышли и ловим губами холодные нити тайных туманов, живущих под травами ночью.
Стихи. Я даже помню, что смотрела в окно, а там облетали деревья. Ажурное кружево осеннего серебра. Здесь очень красиво осенью. Сердце защемило, и я стала читать дальше.
…Или еще: мы, идущие осенью порознь. Мы, уходящие в разные стороны света. Пятна на куртках похожи на кровь, но при этом, знаю, исчезнут, как только наступят морозы.
Не помню, что я имела в виду. Вероятно, настроение у меня в тот вечер выдалось совершенно гадостным. К тому же, стих не дописан. Следующая строфа начинается со слова «Ты», а за этим ты — пустота открытого пространства. Понимай, как хочешь.
Никаких новостей, никаких неудачных попыток связаться. А чего я собственно, жду? Все, вроде, устроилось. У других.
А тут еще вновь подошел этот подозрительный клиент. Задавал какие-то идиотские вопросы, а сам все пялился на меня, словно подозревал в чем-то или просто никогда еще не видел говорящих пен-рит…
Ровно в четыре часа после полудня в нашей гостиной материализовался пунктуальный Гавриил.
— Спустимся у ограды поместья, — предупредил архангел. — Дальше придется идти пешком. На территории Сток-Морона, пока идет саммит, чудеса строго лимитированы и подотчетны. Никаких сверхъестественных перемещений. И под запретом сотовая связь, так что…
— Ну, это меньшая из проблем. У нас нет земных телефонов, в Раю они ни к чему, — напомнил архангелу Холмс.
— Забыл, что вы невыездные. Ах да, наденьте эти гостевые пропуска… — Он протянул нам две толстые серебряные цепочки с прозрачными прямоугольными медальонами, на которых сияли енохианские символы. — Носите их постоянно, иначе моментально развоплотитесь. Все поместье под охранным заклятием. Чужакам там не выжить.
Мы с Холмсом переглянулись и без лишних вопросов надели «украшения». Мгновение спустя наша троица очутилась у ворот заброшенного неухоженного парка, раскинувшегося по склону холма, заканчивающегося густой рощей на самой вершине.
Унылые серые тучи тяжело ползли по небу, моросил мелкий холодный дождь, а ледяной осенний ветер пробирал до костей. Влажный воздух был пропитан резким запахом прелой листвы.
— Сток-Морон? — поинтересовался Холмс, указывая в направлении рощи, где из-за веток виднелись очертания высокой дырявой крыши и полуразрушенный шпиль старинного дома.
— Он самый, — ответил Гавриил, идя вперед по размытой дождем тропинке. — И почему для встреч на высоком уровне нам вечно выпадают вот такие помойки, а не Виндзорский замок, Лувр или, на худой конец, Ватикан? Помню, как-то раз мы заседали на русской полярной станции. Дикие люди. Только демоны остались довольны. Даже специальное разрешение на чудо «отрезвления» для полярников выбили, чтобы можно было «бухать» с ними в любую свободную минуту какую-то горючую жидкость под названием «спиртяшка». Кое-кто из наших, правда, тоже не отставал, — неожиданно поделился с нами воспоминаниями архангел. — Тут, хвала Всевышней, хоть смертных нет, особенно баб и медведей. У полярников были… — Гавриил не договорил, а я не успел уточнить, чем досадили ему женщины полярников и белые медведи, потому что мы наконец-то подошли к поместью.
Дом был таким же угрюмым и серым, как небо над нашими головами. Два обветшалых полукруглых крыла, распростертых, словно клешни у краба, по обеим сторонам высокой центральной части, только что не разваливались от старости и отчаянно нуждались в ремонте.
Холмс, обогнав меня и архангела, тут же кинулся исследовать примыкающую к дому нерасчищенную лужайку, заросшую пожухлыми сорняками чуть ли не метровой высоты. Он, вымокнув до пояса, медленно бродил туда-сюда, внимательно смотря под ноги, пока не подобрался вплотную к каменной стене, густо покрытой лишайником. Пройдя вдоль нее, Холмс осмотрел окно комнаты Гавриила. Затем попросил его войти в дом и закрыть ставни. Убедившись, что открыть засов снаружи не представляется возможным, он через лупу изучил каждую петлю, но все они были прочными, сделанными на века.
— Когда ставни закрыты, в комнату снаружи не проникнуть, — сообщил Холмс, закончив внешний осмотр. — И трава вдоль стены не примята, значит, к окнам никто не подходил. Посмотрим, что нас ждет внутри…
Он не успел закончить фразу, как на дальнем конце лужайки закачались мокрые стебли. В нашу сторону, раздвигая влажную траву, несся кто-то стремительный и невидимый. Я, мысленно похвалив себя за предусмотрительно взятую, наперекор советам друга, трость, приготовился дать отпор невидимому противнику. Раздалось какое-то мерзкое одышливое пыхтение. Трава расступилась, и нам под ноги выкатился полуметровый кожаный шар, покрытый чешуей и роговыми наростами…
— Прочь, мартышки! Я опаздываю! — рявкнул шар, не прекращая движения.
Неведомая тварь, хлопая перепончатыми ушами по лысой голове, метеором пронеслась мимо и скрылась за маленькой боковой дверью черного хода. Я обалдело уставился на Холмса. Трость почти выпала из моих вспотевших ладоней:
— Что, черт побери, это было?!
— Не выражайтесь, Уотсон, — одернул меня слегка побледневший Холмс.
— Да отомрите уже! Так и знал, что рассказы про ваши подвиги — полная лажа. Это же всего лишь мелкий демон! — раздосадованно поддал ногой кучу мокрых листьев Гавриил. — Зря я с вами связался…
— Не стоит делать таких скоропалительных выводов, сэр, — хмуро ответил Холмс. — Хоть обстановка, действительно, далека от привычной — это не помешает нам докопаться до истины…
Гавриил недоверчиво хмыкнул и молча направился к черному входу, куда перед этим заскочило отвратительное создание.
Нашему взору открылся длинный широкий коридор с облупленными стенами, когда-то покрытыми известью. Именно в него выходили двери всех четырех спален. Холмс сразу же прошел к дверям комнаты Гавриила.
Воистину это было странное место. По-видимому, при заезде «жильцам» разрешили навести в своих апартаментах порядок (ну, или то, что они понимали под этим словом). Контраст между почерневшим, насквозь прогнившим снаружи домом и стерильной белизной комнаты был настолько разительным, что вызывал дискомфорт. В Раю и то было веселее, чем в спальне архангела, где белым оказалось все: пол, стены, потолок, кровать, стоящая у стены, туалетный столик в углу, одинокий стул и источенный червями древний шкаф. С потолка, нарушая белизну, свисали серпантины желтых липких лент с сотнями дохлых мух. Такому количеству трупов насекомых явно было не место в этом безликом монохромном помещении.
— Настоящий дурдом… — вырвалось у меня.
Если бы я не знал, в чьей комнате мы находимся, то заподозрил бы, что тут живет существо, страдающее психическим расстройством.
— Именно, дурдом, — прозвучал за спиной голос Гавриила. — Надо поменять ленты. Как же меня достали эти мухи.
Он начал срывать с потолка использованные липкие ловушки и прикреплять вместо них свежие.
— Больше всего раздражает, что из-за лимита на чудеса многое приходится делать своими руками!
После прокола в парке мне нужно было как-то реабилитироваться, и я решил помочь архангелу. В четыре руки мы быстро управились с ловушками.
— А почему здесь такая странная обстановка? — поинтересовался я, когда мы закончили работу.
— Ничего странного, — ответил Гавриил. — В день заезда я только-только начал обустраиваться, как Вельзевул вызвала меня на личное внеплановое совещание, а потом время на облагораживание помещения вышло. Теперь до конца саммита придется жить в этом белоснежном кошмаре.
— Так чудесните хотя бы цветное одеяло… — предложил я.
— Нельзя. Заявки на личные нужды подают заранее. У меня из личных нужд был указан лишь пункт про свечи, потому что здесь нет электричества. Я же не какой-то там отуземившийся Азирафаэль. Вот у него список «необходимых» вещей на скрижаль не влез.
— Откуда тогда таз со святой водой и ленты? — заинтересовался нашим разговором Холмс.
— Тс-с-с! — шикнул Гавриил, вороватым движением задвигая таз под кровать. — Зачем так орать! Это контрабанда. Я их чудеснул за оградой парка и пронес сюда, пока никто не видит: воду в бутылке, а таз спрятал под пальто. На ленты-то всем плевать, а вот если про святую воду кто узнает — по головке не погладят. Она вообще вне списка — демоны же вокруг. Им, кстати, тоже запрещено пользоваться адским пламенем, могущим привести ангелов к развоплощению.
— Но вы же ставите таз под дверь, — напомнил я Гавриилу его недавний рассказ.
— Так это на случай нападения. Там уж, если демон развоплотится, никто разбираться не станет — откуда у меня взялась святая вода…
— М-да, беспокойное у вас тут местечко, — заметил Холмс.
— Быстрей бы наверх вернуться, — согласился Гавриил. — Еще что-то нужно? Сейчас заседание начнется, и мне некогда с вами нянчиться…
— Оставьте на всякий случай записи из коридора.
— Вот. — Гавриил вручил Холмсу магический шар. — Прикоснитесь к нему медальоном и назовите нужное время.
Гавриил вышел за дверь, и мы остались одни.
— Какой же все-таки неприятный субъект. Даром, что архангел, — озвучил я свое мнение. — То ли дело Азирафаэль…
— Да, удивительно скверный характер для высшего существа. Предлагаю осмотреться, пока нам никто не мешает…
И Холмс принялся обследовать замки на дверях, потом, опустившись на четвереньки, половицы пола, а затем внимательно изучил каждую трещинку на стенах и потолке.
— Какой странный звонок, — наконец произнес он, подходя к кровати, дергая за болтающийся шнур. — Подделка! Видите, он просто привязан к крючку как раз над маленьким отверстием для вентиляции… И, обратите внимание, Уотсон, у противоположной стены висит еще один, точно такой же шнур, расположенный рядом с другим вентиляционным отверстием…
— И кому нужны звонки, которые не звонят?
— Тому же, кому нужна вентиляция, выведенная не на улицу, а в соседние комнаты, — заметил Холмс. — Давайте-ка наведаемся к Вельзевул, Кроули и Азирафаэлю.
Комната князя Ада удивила меня не меньше, чем спальня Гавриила. Судя по убогой обстановке, она тоже практически ничего в ней не успела изменить: в углах висели пыльные клочья паутины, в воздухе стоял запах плесени, ветхая, перекошенная от сырости мебель намекала, что трогать ее не стоит — рассыплется от прикосновения. Единственным крепким предметом оказалась кровать. Ее Вельзевул все-таки «починила». Холмс очень быстро осмотрел стены, лишь на секунду задержавшись у шнуров, которые болтались у вентиляционных отверстий на противоположных сторонах комнаты точь-в-точь, как и у Гавриила.
— Чудесно! — пробормотал он, закрывая дверь. — Двигаемся дальше, мой дорогой Уотсон.
Убранство демонской спальни радовало чистотой и свежестью, но отдавало минимализмом, что было весьма странно.
В свое время, когда мы только начали посещать букинистическую лавку, частенько засиживаясь до утра, гостеприимный ангел выделил нам с Холмсом по личной комнате для отдыха, которую мы могли обустроить в соответствии со своими вкусами и привычками. У мистера Кроули к тому моменту уже имелось свое помещение. Однажды я, проявив постыдное любопытство, потихоньку заглянул в апартаменты демона: сочетание строгой отделки и по-царски роскошной мебели произвело на меня неизгладимое впечатление. Нарушив неприкосновенность личного пространства одного сверхъестественного существа, я решил не останавливаться на достигнутом и одним глазком посмотреть, как же живет ангел. Комната мистера Азирафаэля была под стать хозяину: светлой, милой и уютной. Я бы даже сказал немного женственной, если бы не вездесущие стопки книг, возвышавшиеся в самых непредсказуемых местах (женщина, конечно же, никогда не допустила бы такого хаоса в своем жилище).
Поэтому сегодня, когда мы с Холмсом зашли к демону, я подсознательно ожидал увидеть все что угодно, а не строгую спартанскую обстановку. Но, как выяснилось, мистер Кроули на выездах избегал излишеств. Кроме шнура (в этой комнате он почему-то был один), моего друга больше ничего не заинтересовало. Хотя напоследок он зачем-то потрогал ладонью пол возле кровати:
— Превосходно!
Холмс не стал вдаваться в подробности, а я, не желая прерывать ход его мыслей, решил повременить с расспросами.
Зато ангельская комната оказалась именно такой, как я ее себе и представлял. Мистер Азирафаэль привел в порядок все что можно. Тяжелая однотонная кремовая портьера скрывала окно, недостатки стен исчезли под светлыми обоями с витиеватым растительным орнаментом. Пол, от стены до стены, устилал мохнатый бежевый ковер. На широкой двуспальной кровати громоздились пуховые подушки и всевозможных размеров думки. Ангел явно любил сладко поспать в перерывах между заседаниями. Пару кресел покрывали мягкие плюшевые пледы. Они же свисали со стульев.
На круглом столе возвышался канделябр с пятью оплывшими свечами. Рядом стояли кружки с недопитым какао, ополовиненная чашка кофе, позолоченная вазочка была с горкой наполнена шоколадными конфетами. Все остальное свободное пространство занимали пустые бутылки из-под спиртного, использованные бокалы, стопки тарелочек, блюдечек, креманок, измазанных засохшими остатками тортов и растаявшего мороженого. Вкусно покушать и выпить ангел любил еще больше, чем поваляться в кровати.
В углу у окна находился большой железный несгораемый шкаф. Его мистер Азирафаэль украсил горшком с каким-то смутно знакомым мне разлапистым цветком.
Гавриил, говоря о списке «необходимых» вещей, не поместившемся на скрижаль, действительно не преувеличивал: ангел создал себе привычную обстановку даже во временном жилище.
Холмс медленно прохаживался по комнате, с живейшим интересом рассматривая каждую вещь. Под пледом на одном стуле он обнаружил верхнюю часть шелковой пижамы, на другом огромный ворох явно ношенных мужских сорочек, а в кресле — ночной колпак из тонкой шерсти. Пока Холмс вертел в руках этот старомодный предмет мужской одежды, я размышлял, почему наш пернатый друг живет в таком бардаке.
— О чем задумались, Уотсон?
— Комната нуждается в уборке. Видимо, мистер Азирафаэль, составляя список «необходимых» заклинаний, позабыл получить разрешение на дематериализацию использованных вещей, — выдвинул я свое предположение.
— Абсолютно согласен с вашим выводом. Но, благодаря этой забывчивости, сколько пищи для размышлений он оставил нам, дорогой Уотсон. Это же великолепно. Вещи могут рассказать о своем владельце очень много.
— Боюсь огорчить вас, Холмс, но кипа грязного белья и стопки использованной посуды не желают разговаривать со мной…
Между тем Холмс, вернув колпак на место, добрался до несгораемого шкафа. Его верхние полки были заставлены непочатыми бутылками со спиртным, а нижнюю занимали тетрапаки с молоком. Я подивился странным гастрономическим пристрастиям мистера Азирафаэля. Закончив со шкафом, Холмс пододвинул стул к стене и осмотрел отверстие вентиляции. В комнате ангела шнура от звонка не было.
— Ну, Уотсон, — сказал он, спрыгивая со стула, — теперь мы можем вернуться в спальню Гавриила.
— Вы уже знаете, что тут произошло?
— Разумеется. Все мои подозрения подтвердились, за исключением несгораемого шкафа. О его существовании я не догадывался, пока не зашел в эту комнату. Предлагаю перед возвращением прихватить с собой пару бутылок вина из запасов мистера Азирафаэля. Вряд ли он заметит их пропажу.
Холмс достал из шкафа вино, засунул подмышку несколько журналов, валявшихся на полу у кровати, и выгреб из вазочки горсть конфет.
— Не стойте столбом, Уотсон, — он задорно подмигнул мне. — Лучше возьмите со стола бокалы и упаковку свечей. Уже темнеет. Хорошая выпивка при свечах и чтение помогут скоротать время, оставшееся до окончания дня. А то у Гавриила, кроме подсчета дохлых мух, нам будет совершенно нечем себя занять.
Вернувшись к архангелу, мы разложили «награбленное» добро на туалетном столике.
— Располагайтесь поудобнее, — сказал Холмс, открывая бутылку штопором, спрятанном в многофункциональном перочинном ноже.
Вино, припасенное ангелом, как всегда было великолепным. Тонкие «винные дорожки» медленно стекали по стенкам бокалов. Холмс прикрепил свечи к столу и спинке кровати, закрыл ставни. Если бы не позаимствованные свечи, нам бы пришлось сидеть в кромешной темноте. Ставни не пропускали даже тонкого лучика света.
— Вы не будете просматривать записи на шаре? — поинтересовался я, когда вино подошло к концу.
— Зачем? О том, что здесь произошло, я имел общее представление, еще когда Гавриил любезно рассказал про вентиляцию между помещениями. Другие подробности стали очевидными при осмотре. И записи с шара не прибавят к моим выводам ни унции новой информации.
— Но Гавриил не говорил о вентиляции…
— Говорил. Вы упустили этот момент. Архангела беспокоили мухи и запах навоза, а это возможно лишь при условии, что между его спальней и спальней Вельзевул есть сообщение. Остальные мои подозрения тоже подтвердились.
— Но если вы разгадали загадку, то почему тогда не рассказать все Гавриилу? Он скоро вернется. Да и меня гложет любопытство…
— Я слишком тщеславен, милый Уотсон, и хочу лично довести дело до конца… — Холмс развалился на кровати, намереваясь погрузиться в чтение.
— Думаю, тщеславие — последний мотив, движущий вами. Вы просто слишком соскучились по любимой работе, дорогой друг, и собственноручной ловле негодяев, — рассмеялся я, разглядывая его счастливое лицо, — поэтому наслаждаетесь каждой секундой этого детективного расследования. Поверьте, я вас совершенно за это не осуждаю, и готов подождать…
— Знаете, Уотсон, — он рассмеялся в ответ, услышав мои слова. — Возможно вы единственный человек, способный меня понять. Обещаю, вы не разочаруетесь… — Холмс пододвинулся на кровати, освобождая мне место.
— С вашего позволения, я хотел бы просмотреть записи. Когда еще выпадет шанс увидеть кусочек закулисной жизни сверхъестественных существ…
— Держите. В стремлении прикоснуться к неизведанному нет ничего зазорного… — Он протянул мне шар.
Я расположился рядом с Холмсом и, прикоснувшись медальоном к шару, начал просмотр. В воздухе поплыли призрачные объемные картинки, напоминающие 5D-фильм, на который мистер Кроули в ознакомительных целях водил меня и Холмса на Земле. Сюжет фильма был скучен (разве могли наивные фантазии людей сравниться с реальностью, ожидающей их за пределом), хотя техническую сторону я оценил. Трансляция магического шара превосходила фильм в разы. Эффект присутствия был полным. Происходящее можно было рассмотреть с любой точки, приблизить, отдалить. Шар передавал не только изображение со звуком, но и запахи. В итоге Холмс, отложив скучный журнал, тоже присоединился ко мне.
Изображение из зала заседаний оказалось недоступным, но коридоры и парк шар показывал в любых ракурсах. До этого момента я имел возможность близко пообщаться лишь с одним представителем Преисподней и не задумывался, насколько разительно наш темнокрылый друг отличается от иных служители Ада.
Мистер Кроули внешне был не похож на них в той же степени, как фотомодель престижного агентства не похожа на одетого в тряпье и покрытого струпьями бездомного. А про его внутреннюю суть я с уверенностью мог сказать одно: несмотря на дерзкую манеру общения и эпатажное поведение, он был человечнее многих людей, добрей и сострадательней всех знакомых мне ангелов (исключая, разве, мистера Азирафаэля). Про демонов и говорить нечего.
Поэтому, разглядывая Хастура, Лигура, Вельзевул и остальных демонов, попавших в поле зрения магического шара, я задавался совершенно закономерным вопросом: «Как вообще могло случиться, что Энтони Кроули оказался на темной стороне?»
— Весьма впечатляющее «видео», — заметил Холмс, когда я поставил шар на паузу, изучая очередной экземпляр потусторонней живности.
— И не говорите. Какие отвратительные рожи. И еще более гнусное поведение и разговоры.
— Хорошо, что вы проявили любопытство, Уотсон. Признаюсь, я почерпнул много полезных сведений о жизни демонов.
— А я, признаюсь, буду теперь опасаться кладбищ. Вы слышали, о чем говорили Хастур и Лигур? Они, оказывается, частенько там ошиваются…
— Думаю, кладбищ опасаться нам немного поздновато, — заметил Холмс.
В этот момент в воздухе появилось знакомое изображение нашего коридора, по которому медленно брел Лигур, шаря взглядом по стенам и потолку. В руках демон держал стеклянную посудину, в которой подозрительно копошилась какая-то белесая масса.
— Что это он тут вынюхивает? — заинтересовался Холмс.
— И что у него в банке?
Тем временем демон дошел до комнаты Вельзевул и осторожно поскребся в дверь:
«Вельзи, это я…»
«Какого дьявола тебе надо? Ты же знаешь, что я сразу ложусь спать!»
«Ты Гипнохама не видела? Мне тоже спать пора, а его опять нет…»
«С чего ты решил, что он у меня?»
«Так мухи, и все такое…»
«Все такое, все такое… Я твоей ящерице язык узлом завяжу, если еще раз к моим мухам сунется! Нет его здесь! Поищи в парке».
Лигур почесал затылок и, по-прежнему шаря глазами по всем поверхностям, двинулся к черному входу:
«Хамлуша, ты где? Вернись к папочке! Папочка у дяди Хастура свеженьких опарышей для тебя выпросил! Хамлуша!»
Демон, потряхивая банкой опарышей, скрылся в парке.
— Холмс, я правильно понял: дядя Хастур и хамелеон Гипнохам?
— Видимо, да.
— Цирк-шапито…
Мы расхохотались в голос так, что заколыхалось пламя свечей. Пока мы тряслись от смеха, открылась дверь и в комнату влетел Гавриил.
— Тихо, вы! — цыкнул архангел. — Вас из коридора слышно. Заседание закончилось. Сейчас все расходиться начнут. Ну? Кто виноват? Я лично займусь вопросом о развоплощении мерзавца.
— Виновника вы получите утром! — мгновенно перестал смеяться Холмс. — У вас имеется возможность провести ночь в другом помещении? Мы должны устроить в вашей комнате засаду.
— Да. Я могу переночевать у Сандальфона. Но, ради всего святого, скажите хотя бы: меня хотели убить?
— Нет. Успокойтесь. Это не покушение. А теперь, сэр, мы должны будем погасить свет, чтобы все подумали, что вы уснули. Иначе вся затея окажется напрасной. И не сомневайтесь, завтра утром я представлю вам доказательства, что опасность устранена. До свидания!
Холмс настойчиво подтолкнул Гавриила к выходу.
— Нам действительно придется провести некоторое время без огня, — произнес он, когда архангел ушел. — Чем быстрее окружающие решат, что Гавриил спит, тем нам меньше придется сидеть впотьмах. Я сяду на край кровати, а вы на стул.
— Хорошо.
Холмс задул свечи, и мы очутились в непроглядной темноте.
Я вообще, если знать хотите, против был. Ну, когда кэп решил, что водой заправляться мы будем именно на этой самой факанной Новожмеринке, три шальные кометы ей под ось вращения! Мне уже одно название её – и то сразу поперек сопла встало, тогда я ещё ничего другого, кроме названия, о ней и не знал вовсе. Просто не понравилось – и всё тут. Называйте это предчувствием, если хотите. И я уже даже пасть раззявил было, чтобы мнение это своё озвучить, но в атлас глянул – он как раз у кэпа на полке стоял, включённый даже, чего не глянуть-то? Ну, вот я и глянул.
И захлопнул пасть, так ничего и не сказав.
Потому что пометочку эту углядел. Беленькую.
И вот чего мне сейчас как раз таки только и не хватало для полного счастья и четвёртой галочки в личное дело – так это громко вякнуть что-нибудь негативное про планету из белого списка.
Так что я заткнулся и пошёл варить кофе. Наш кэп не любит кофе из автомата, говорит, вкус не тот. Он прав, вкус действительно другой получается, когда варишь сам. По мне так автоматный куда вкуснее, с кислинкой и без противной горечи. Но кто сидит в рубке – тот всех и танцует. А я что, я ничего, кофе вот варю. Я уже неплохо умею это делать, там вся хитрость в нужной жёсткости воды и скорости программирования потоков. Голова занята, руки тоже, нет лишних мыслей и лишних жестов – и прекрасно. Я сварил кофе капитану – только капитану. Одному. И пусть кто попробует усмотреть в этом что неполиткорректное! Я ведь и Эджену не сварил, и себе, кстати, тоже. Так что никакой это не дискрим, а просто субординация, ну, можно за излишний прогиб посчитать, но за это галками не награждают.
А тут ещё кримформашка эта… думал отвлечься, а вышло только хуже.
Короче, когда я кэпу кофе отнёс, то уже всё для себя продумал. И решил, что буду самым умным. На фиг мне не сдалась эта Новожмеринка с её разборками. Буду держаться подальше — и все дела. Не хватало мне ещё оказаться впутанным в историю с прогрессорами, то-то политкору радости будет!
Нет уж.
Если я вообще не выйду с корабля – то и не смогу никому из местных нанести случайную моральную травму, правда ведь?
Нет, не то чтобы в моих привычках сразу же по спуску на какую новую планету взять и крупно нагадить на шляпу первого же встреченного аборигена, но… мало ли что они тут за обиду почитают? А мне рисковать нельзя, у меня уже три галочки за полгода. Ещё одна – и звездец, о полётах можно забыть, не умеющий себя вести член экипажа не нужен ни одному капитану.
Буду умнее.
Вообще не высунусь! Конечно, даже белосписочники в космодромную обслугу скорее всего набирают всё-таки модификантов, но у бережёного карма чище и корма целее. Если я правильно разглядел кодировку, то модификация тут у одного из сотни-двух. Совершенно отсталая планета. Нет¸ так даже думать неполиткорректно, надо иначе – планета, избравшая альтернативный путь развития. А то ляпнешь ещё не вовремя…
Лучше не рисковать.
И я не буду говорить, что я думаю о людях, отказавшихся от исправления врождённых дефектов у своих детей. Даже думать не буду! Хотят оставаться слепыми и глухими калеками – имеют право. И я – заметьте! – это их право уважаю. Настолько, что даже готов отказать себе в удовольствии прогулки, лишь бы случайно не доставить своей персоной им какого неудовольствия.
Ха!
Так вот я тогда решил, и собою доволен был – ну просто жуть. Вот, мол, умный какой. Ловко придумал. Не выйду – и ни на какие неприятности не нарвусь…
Да только они сами к нам пришли. Неприятности эти.
Вдвоём.
И у одного из них руки были по локоть в крови…
Конечно, они были атавистами. Оба. И поначалу показались мне совершенно одинаковыми. Это потом я заметил, что один высокий и толстый, а другой чернявый такой и с антикварной бляхой на пузе. И что у одного из них руки… но лучше я всё по порядку.
Вообще-то мне нечего было делать в тамбуре, раз уж так хитро всё решил. Но я всё равно там торчал. Потому что хотел узнать, пойдёт ли Эджен в бар. И если пойдёт – то не согласится ли притащить пару-другую лишних бутылок и для, скажем так, других членов экипажа, ежели ему этак ненавязчиво и между делом об этом намекнуть… в отсутствии капитана, конечно же. А капитана там точно не будет, у него ночной режим, я проверил.
Да только обломался я – Эджен вообще не вышел.
Так что потоптался я в тамбуре, делая вид, что просто так прогуливаюсь и переборки подпираю, поглазел на плотно сомкнутые створки шлюза, пнул с досады подвернувшегося под ноги киберуборщика и совсем уж было собрался возвращаться к себе в каюту, когда по внешнему динамику пришёл запрос на вход.
Причём по коду «Экстрим-3»!
Пока я челюсть от груди отклеивал и с натугой соображал, кто же по табелю из нас с Эдженом является старшим офицером в отсутствии капитана – экстрим-коды, это вам не шутка! Что там было в третьем-то параграфе? Что-то про форсмажор и принятие ответственности… вот же зараза, учил же вроде!.. Так вот, пока я соображалку напрягал и сомневался, имею ли право пальцем в кнопку ткнуть, надобность в этом отпала – динамик ожил. Я ведь и забыл, что код «экстрим» пробивает любой режим напрямую, спишь ты или там на толчке сидишь – ему ультрафиолетово.
Обычно капитан, разбуженный не вовремя, покруче любого слабительного насчёт дать всем… ну, того-этого и всё такое. Но в этот раз код сразу просёк. Не стал орать, буркнул только, что принял и гостей впускает личным допуском, только шлюз у нас старый, и потому давление выравнивать будет минут десять, и что он очень извиняется за эту задержку.
Это он врал, конечно. Всё у нас нормально со шлюзом, да и какое выравнивание давления, смех один! Атмосфера у них стандартная, плюс-минус ерунда, я это даже через три переборки вижу. А десять минут кэпу понадобились, чтобы успеть глаза продрать и ссыпаться со своей третьей палубы сюда, в тамбур, и гостей встретить при полном параде. Интересно, хватит ли ему на «при параде»? Мне бы, например, на только добежать и хватило, лифт-то у нас давно уже отключён по причине экономии.
Но кэп – молоток, он появился в тамбуре через девять минут с мелочью. Неторопливым таким шагом, словно и не бежал всю дорогу. В парадном мундире, свежевыбритый, бодростью пышет на полгалактики. Посмотрел на меня этак задумчиво и говорит
– А принеси-ка ты нам, братец, кофе. В кают-компанию, – и со значением так, будто я не понимаю. – На всех.
Тут как раз зуммер пискнул и створки открываться начали. А я что? Я уже на полпути к кофеварке. Это когда кэп орёт на всех диапазонах почище взбесившегося радиопульсара и поминает родословную вашей матушки до самого Большого взрыва – можно наплевать и забыть, мимо ушей пропуская. А когда этак вот со значением что-то очень ласково просит – тут уж в горсть то, на чём сидят, и крупными скачками.
Так что мне повезло – гостей тогда я так и не увидел.
Потому что одно дело – кают-компания, большая она. А столкнись мы с ним в тесном тамбуре, лицом к лицу – меня бы точно вывернуло…
Двое их было.
Все из себя важные такие и представительные. И мрачные, как манулы, которых не погладили вовремя. На меня даже не глянули, как на пустое место.
Шерифа я уже видел в новостях, да и второго тоже – он врал грудастой репортёрше, что всё под контролем. Был он каким-то университетским начальством, то ли декан, то ли ректор. И местный мэр – по совместительству. Патриархальная планета, что вы хотите, никакой специализации, любой профессор может стать мэром. Шмонило от него так, что глаза слезились. Плотный вертящийся клубок из страха и облегчения, вовек одно от другого не распутаешь. Прогрессоров он боялся до судорог – а кто из атавистов их не боится? Но и облегчение при этом испытывал немалое. Похоже, профессор при жизни был той ещё занозой для начальственной задницы.
А вот шериф ничего не боялся. И разило от него хотя и не менее сильно, но совсем иначе, уверенностью такой разило, напряжением, усталой неприязнью и виноватостью. А ещё от него искры сыпались – острые такие, агрессивные. Скрытая вина всегда так выглядит. У меня даже в висках заломило. И потому, поставив им кофе на столик, я со своей чашечкой отошёл в самый дальний угол.
В этом мне опять повезло.
Мне вообще феноменально везло в тот день. Вот, например, кофе этот. Я ведь его разлил не в стандартные стаканы из небьющегося пласта, а в тончайшие фарфоровые чашечки – за что, кстати, удостоился одобрительного шевеления бровью от кэпа. Кэп сервизом очень дорожил и юзать разрешал только в особых случаях. Вот и нёс я этот факанный фарфор осторожно, всецело его сохранностью поглощённый и ни на что стороннее не отвлекаясь.
Помню, идя к облюбованному диванчику в дальнем углу, я очень неполиткоректно подумал, что иногда и прогрессоры бывают правы, и без убитого ими профа мир станет только лучше. Он успел достать всех. Мэр вон, хоть и пытается держать скорбную мину, уже на всю каюткомпанию нафонтанировал вонючей радостью. И никаких у него сожалений, а страх – это понятно. Да и шериф, друг детства… не всё с ним так просто. Слишком уж сильно он угрызается… И надо совсем без извилин быть, чтобы не понять причины. Слышал он тот ночной звонок, к аналитикам не ходить! Слышал, но не захотел отвечать. А кто бы на его месте захотел, спрашивается? Иногда я понимаю прогрессоров, не при политкоре будь сказано. Возможно, я понимал бы их ещё лучше, если бы не Катарина…
На том реконструкте её руки так и остались лежать на столике – и казались неправильно короткими. Из-за отрезанных пальцев. Прогрессоры всегда так делают – поочередно удаляют у отказавшегося от модификации человека все органы чувств, которыми он не желает пользоваться в полной мере. После чего взрослых просто убивают. Они считают, что взрослые уже затвердели и неспособны к изменениям. А вот дети ещё могут измениться – если постараются. Только нужно их заставить очень постараться. И удалить ненужное.
И потому детей они оставляют в живых – на некоторое время, давая им шанс отрастить новые – лучшие – органы и тем самым доказать своё право на дальнейшую жизнь.
Бред, конечно.
Вот только они действительно в это верят.
Они ведь очень дотошные, как все фанатики. И если их внимание почему-то привлекла эта захолустная планетка – то единичной зачисткой дело не ограничится. Основное население Эври вообще пришлось эвакуировать – ну, во всяком случае, то, что от него осталось. Это ещё до моего рождения было. Эври – она тоже из белого списка…
Я осторожно угнездился на угловом диванчике. Убедился, что с последней (моей) кофейной чашечкой всё в порядке. И перевёл взгляд на гостей. Считай, что впервые на них действительно посмотрел.
И увидел…
Сегодня погода нормальная. В смысле, ветер дует куда надо, и каналокопатель пылит вовсю. Проверив, как заполняется озеро, лечу в гости к гидротехникам. Меня чуть ли не под руки ведут хвастаться жилым отсеком.
Честно говоря, не люкс. Каюты без иллюминаторов, тесноваты. Душ — всего две кабинки. Зато камбуз, он же кают-компания, просторный. В нем сейчас хозяйничает Миу. Ей помогают Прронырра и мелкая. Легкие пластиковые стулья составлены в стопку и задвинуты в угол. Стол Миу повалила на бок, и
подпиливает ножки. Что интересно — полотно ножовки как-то закрепила в концах разомкнутого ошейника. Получилась самая дорогая в мире пила-ножовка — с рубинами и бриллиантами.
Отпиленная ножка падает на пол. Миу стаскивает с нее пластиковый башмак и пытается надеть на остаток ножки. Башмак сопротивляется. Но несколько ударов отпиленной ножкой как молотком решают дело. Миу улыбается мне и принимается за следующую.
— А сидеть на чем? — интересуюсь я.
— Сегодня на полу, а завтра я ковер привезу, — сообщает Багирра. — Влад, меня кухня не слушается. Пьяные блюда делает.
— Тут кухня не такая, как в железном доме, — поясняет Миу, не
отвлекаясь от работы. — Она не принимает рецепты нашей кухни. Говорит, ошибка в формате данных.
Иду к киберкоку, На верхней крышке лежит забытая планшетка.
Открываю панель. Батюшки! Его сделали еще до моего рождения! Вытаскиваю и осматриваю картридж. Седая древность, музейный антиквариат…
Вызываю на экран меню техобслуживания, пытаюсь выйти в сеть. В локальную — без проблем. В удаленную — не сразу. Сначала получаю несколько окон диагностики, что такой-то протокол внешней сетью не поддерживается. Наконец, компьютеры находят общий язык. Опять ряд окон с предложением обновить матобеспечение. Разрешаю обновить только протоколы
связи. Черт! заниматься апгрейтом системы с пульта кухонного комбайна, на крохотном экране — до чего я докатился… Однако, процесс пошел. Через стратосферный ретранслятор, через железный дом компьютерная система каналокопателя качает с Земли свежее матобеспечение. Что-то ставит, о чем
радостно докладывает очередным окном, что-то не может установить из-за несоответствия параметров железа. Занимает это около получаса. Миу закончила обрезание стола и смотрит из-за плеча, что я делаю. Мелкие откладывают щетки и веники и тоже благоговейно наблюдают. Но вряд ли что-то понимают.
Наконец, система докладывает, что обновила все, что смогла.
Регистрирую в сети (земной уже) кухонный комбайн и запускаю процедуру апгрейта. Опять отдыхаю. Самая последняя доступная версия апгрейта — всего двадцатилетней давности. После этого комбайны подобного типа сняли с обслуживания. Ну, всяко, лучше, чем было.
Скачиваю базу рецептов с нашего киберкока. Получилось. Скачиваю базу меню. Тоже прошло. Заказываю себе стакан молока. Работает!
— Кофе? Арриву? — спрашиваю девушек.
— И-и-и!!! — визжит за спиной Миу, увидев на экране знакомый список блюд. И заказывает себе стакан томатного сока. Багирра заказывает мелким что-то горячее. Садимся на пол за низенький столик.
— Влад, что ты сделал? Я все видела, но ничего не поняла.
— допытывается Багирра.
— Эта машина, — киваю на киберкок, — очень старая. Сделана задолго до моего рождения. С тех пор многое в мире изменилось. Машины между собой стали говорить на других языках. Я влил в киберкока новые знания.
— Как под шлемом?
— Да, почти как под шлемом. Только быстрее. Теперь она понимает современные машинные языки. А потом я переписал сюда все рецепты и все меню из железного дома. Скоро вы с Миу тоже научитесь так делать.
— За полстражи обучить кулинара тому, чему учишься полжизни… Это как чудо!
— Пускай будет чудо, — покладисто соглашаюсь я, убирая стакан в мойку. — Знаете, что бы я здесь сделал? Повесил на стены кают экраны вместо окон.
Двое суток идет подготовка, потом подгоняем трубовоз задом к
воротам ангара и грузим в кузов ящики. Полсотни штук. По виду все ящики одинаковые, добротно сколоченные, с четырьмя удобными ручками для переноски по бокам, но по весу отличаются. В одних — овощи и пряности, другие тяжеленные, за двести кило каждый. Четыре первых грузим сами, потом зовем на помощь киберов. Свидетелей нет, коты еще спят. Закончив
дело, довольные, идем завтракать.
После завтрака вручаю Миу три мешка особо ценного груза. Петр помогает убрать их в ящик под сиденьем в кабине трубовоза. Линда с Багиррой приносят с камбуза канистру воды и холодильный ящик с продуктами. Посмотрев на это, Петр выводит из ангара свой черный байк и паркует в кузове трубовоза рядом с кабиной. Миу садится за руль и, под наблюдением Петра, осторожно трогает машину с места. Постепенно осваивается и
увеличивает скорость.
Пустыня — не шоссе, поэтому путь до Дворца займет три с половиной — четыре часа. Там их должен встретить Шурртх.
Пока трубовоз пылит по пустыне, провожу смотр. Вода в нашем озере очистилась от мути и заметно похолодала. На стройке кипит работа. На горизонте пылит каналокопатель.
Как только строители закончат подземные этажи водокачки, дам задание аграриям озеленить территорию. Пусть первая тенистая аллея пальм пройдет здесь, перед крыльцом.
— Подъезжают, — приходит на имплант сообщение от Стаса. Переключаю экран на картинки с ошейника Миу. За рулем трубовоза сидит Петр, Миу — по центру, а справа от нее — Шурртх.
Без особого запаса по высоте трубовоз вписывается в дворцовые ворота, объезжает здание Дворца и задом подает к одному из входов в подвал. Курсанты школы гвардии, видно, поджидавшие машину, вскакивают и окружают трубовоз, только под колеса не лезут. А когда машина останавливается, ощупывают колеса и борта. Петр залезает в кузов, и начинается разгрузка. Сначала — легкие ящики. Петр фомкой срывает крышки с нескольких, Миу распоряжается отнести их на кухню. Начинается разгрузка тяжелых ящиков. Курсанты — вчетвером на ящик — успешно с этим справляются.
Вскоре ряд ящиков выстраивается у стены. Петр открывает несколько. В ящиках — обрезки листов из метеоритного железа — тех самых, трехсантиметровой толщины, от борта грузового поддона.
— Эти два несите в кузницу, пусть кузнец оценит. Остальные — в
подвал, — командует Миу и распахивает двери подвала. — Не споткнитесь, пожалуйста, тут ступеньки.
Десять минут — и все три десятка ящиков в подвале. Пока Петр
открывает еще два, Шурртх строит курсантов и выносит им официальную благодарность. После чего распускает строй. Любопытные заглядывают в ящики, ощупывают и взвешивают на ладони бруски железа. Кто-то стучит одним бруском о другой.
— Это железо не ржавеет, — поясняет Петр. — В этом его ценность.
— Мальчики, у меня есть что-то вкусненькое, — кричит Миу из кузова трубовоза. Подвал моментально пустеет. Миу организует раздачу охотничьих колбасок — по четыре штуки в руки — и разливает по плошкам компот.
Запивать соленые колбаски сладким компотом — нонсенс! Но котам нравится, и даже очень. Судя по репликам, готовы разгрузить еще пару грузовых повозок. Вскоре угощение кончается, и курсанты уходят. Зато подходят гвардейцы из роты охраны Дворца. Петр вскрывает ящики, переворачивает вверх дном и вытряхивает из них сейфы в местном дизайне.
Скромные по размерам, где-то сорок пять, на сорок на тридцать плюс крышка пирамидкой — эти то ли сундучки, то ли ларцы, жутко тяжелые. Каждый — под двести кило. На торцах у них по две мощные ручки для переноски.
Два гвардейца на пробу подняли один ларец, опустили и высказались словами, которые Миу повторять запрещено.
— Это кто ж такое придумал?
— Большого ума был мастер, — ухмыляется Петр. — Попробуй, укради такой. Пупок развяжется!
Гвардейцы заржали. Когда отсмеялись, Шурртх пересчитывает ящики, потом гвардейцев, и решает, что за две ходки управится. Распределяет по четыре гвардейца на ящик, остальных — в охранение. И ведет первый караван по коридорам Дворца в сокровищницу.
Миу в сокровищницу не пускают.
— Ты меня не узнаешь? Я Миу, я же каждую неделю здесь пол мыла, — обижается она на стражника при дверях.
— Ты, рыжая, больше не дворцовая, — отвечает он. Приходится Миу ждать на каменных ступенях лестницы, зажав хвостик в ладошках.
Тем временем в присутственном зале подают легкую закуску из овощей, только что привезенных из оазиса, о чем специально сообщается. Любопытные могут посмотреть на повозку. Она стоит во внутреннем дворе.
Зал на три четверти пустеет. Но в коридоре у Стаса жучков нет,
поэтому о столпотворении у окон могу только догадываться.
Сегодня вообще гостей много, так как после культурной программы состоится большой экономический совет. Приглашен консультантом даже наш ювелир.
Наконец, Миу докладывает, что свою миссию закончила, с папой поговорила, все, что нужно, ему передала. Просит разрешения остаться во Дворце. Но именно сегодня я категорически против. Миу неохотно поднимается в кабину трубовоза, и Петр выводит машину с территории дворцового
комплекса. Вроде, операция прикрытия прошла без проколов. Каждый видел то, что ему положено.
Это утро внешне ничем не отличалось от других. Нежное июньское солнце. Пение птиц за окном. И ничего не замечающий Олег в постели с Анжелой.
Накануне она была юной Салмой Хайек, Салмочкой в пору своего пятнадцатилетия — Олег не так давно обнаружил, что его стали заводить лолиты. Они успели сделать это три раза, прежде чем Олег потерял сознание от слабости.
И вот утром он обнаружил, что его Анжела отказывается повиноваться ему. Он нажимал на все кнопки пульта подряд, менял настройки как только было возможно, но Анжелочка оставалась недвижима.
В отчаянии он запустил пультом в стену, и, когда тот оставил выщербину в некогда кремовых обоях, отлетел под диван, обмер, сообразив, что натворил. Если накроется ещё и пульт, то это будет полный конец.
Он перевернул диван, доставая из-под него пульт, и счастливо засмеялся при виде всего лишь слегка поцарапанного угла. Увы, встряска пульта никак не отразилась на Анжеле. Она всё так же таращилась в потолок, отказываясь реагировать. Тогда Олег позвонил Толику.
Тот ответил молниеносно — словно ждал звонка. «Почти, почти, заканчиваем!» проорал он. В трубку были слышны смех и голоса.
— Да погоди ты! — досадливо прервал компаньона Олег. — Она сломалась!
На том конце воцарилось молчание. Было слышно, как Толик шикает на кого-то. Наконец раздался осторожный голос:
— Что сломалось?
— Она, она! — в отчаянии повторил Олег. — Ты всё правильно понял. Это все ты. Ты виноват.
— Я-то пги чем? — искренне удивился Толик.
— Ты, ты искушал меня. Продай, продай, что, не говорил так, что ли? Урод ты долбанный, всё из-за тебя. Твари, все твари.
Голос Толика посерьёзнел.
— Прекрати истерику, тряпка. Мне и самому невыгодно, чтобы она ломалась. А ты в сервис обращался?
— Куда?!
— Ну как, когда машина ломается, её везут на сервис. Или на заправку. Если бензин закончится, машина тоже не поедет. А ещё…
Но Олег его уже не слушал. Он вываливал из ящика стола все содержимое — куда-то туда он бросил визитку, что вручили ему грузчики, принесшие в его безрадостную жизнь Анжелу.
* * *
— Здравствуйте! Это ооо будущее?
— Оооно самое, — задумчиво ответил голос в трубке.
— Я — Опрыжкин, — обрадовался Олег.
— Да? — с каким-то сомнением в голосе ответили ему. — И что?
— Мне нужны батарейки для Анж… вашей секс-машины. Могу я их заказать?
— Какого типа? Пальчиковые?
— Я не знаю, — растерялся Олег. — А вы сами не знаете разве? Ведь это вы ее доставляли…
— Мы? — в голосе снова слышалось сомнение. И после паузы, уже обрадовано. — Олег Петрович! Здравствуйте, дорогой! Что у вас приключилось?
— Да, понимаете, — замялся Олег, — не функционирует ваш аппарат. Не включается, одним словом.
— Ясно! — четко отрубили в трубке. — Бригада выезжает.
— А…- только и успел сказать Олег, как в ответ раздались гудки…
Бригадой оказались те самые два молодца в спецовках. Один из них держал под мышкой свернутый рулон чего-то блестящего. Олег удивился.
— Что, батарейка такая большая?
Грузчик покачал головой.
— Да нет. У этих моделей незаменяемый элемент питания. Если уж вышел из строя, то только заводской демонтаж. Так что придется пока забрать её у вас.
У Олега засосало под ложечкой, а пальцы невольно сжались в кулаки.
— Но вы вернете её?
— Само собой, — успокоили его грузчики. — В лучшем виде… Коробка от неё где?
Олег развел руками, хотя ящик был закрыт в кладовке. Но ему почему-то не хотелось лишаться хотя бы упаковки от Анжелы.
Грузчики переглянулись.
— Ну как обычно, — сказал тот, что помоложе.
Олег насторожился. Заметивший это грузчик пояснил:
— Никто не хранит упаковку, прям беда.
Он развернул зажатый рулон, оказавшийся просторным мешком из плотного блестящего материала. Пока один удерживал Анжелу в вертикальном положении, второй накинул на голову мешок и взвалил её на плечо. Первый, наклонившись, ухватил её за ноги и первым вышел из квартиры.
— Когда вас ждать обратно? — спохватился Олег. Засуетившись, он сунул в задний карман брюк грузчика мятых несколько купюр, выхваченный наспех из кармана куртки с вешалки. Грузчик не возражал.
— Вам позвонят, — бросил он через плечо.
* * *
К вечеру Олег затосковал. От Анжелы он уставал, без неё стало тошно. Интернет не спасал, глянцевые красотки с порно-сайтов вызывали отвращение, реальные с тех же страниц — и вовсе омерзение.
Когда звонок не раздался и через три дня, Олег не выдержал, набрал сам номер на визитке. Ему ответил автоответчик. Номер не обслуживался. Олег запаниковал. Это выразилось в лихорадочной ходьбе с кухни в комнату и обратно и наборе номера. Успокоил себя поздним временем. Кто работает после шести? Чтобы ночь прошла быстрее, наглотался донормила, запив стаканом водки. Проснулся в полдень с головой, полной диких пчёл.
Снова набрал номер. И снова — «не обслуживается».
Поискал адрес ООО «Будущее» в интернете. Ничего. Ни намека.
От злости он принялся пинать коробку. Прочный материал слегка гнулся, потрескивал, но не ломался, отчего Олег злобствовал еще больше. И наконец от одного из ударов носком — пыром — боковина лопнула, и вся коробка пошла по швам, обнажив двухслойный характер материала. А из междустенья вдруг выпала пластиковая карточка. Она как две капли воды походила на тот листок, что Олег обнаружил в коробке первый день, с той лишь разницей, что была не бумажной, а пластиковой. А значит, настоящей, а не подделкой. Настоящий артикул, на котором вместо «Секс-машина» значилось: «Аппарат по забору спермы с функцией консервации».
И листок — «Уважаемый предок! Надеюсь, вы остались довольны качеством предоставленных вам услуг. Хотим заверить вас, что сотрудничество было обоюдовыгодным, и мы в свою очередь получили от вас ценный для нашего двадцать третьего века генетический материал. Надеюсь, вы не будете считать себя обязанным по отношению к нам и не испытываете комплекса, которым страдают многие в ваше нежное время. Администрация ООО «Будущее».
* * *
Толик, которому Олег позвонил пожаловаться через несколько дней, посочувствовал:
— Поимели тебя, братан, похоже. На халяву на будущее поработал.
— Почему же на халяву? — возразил Олег. — Я же Анжелой пользовался вдоволь.
— Брось, — отмел Толик. — Представляю, сколько у них там сперма стоит, если они для того, чтобы выжать её из чуваков, такие аппараты мастерят. Да они, небось, миллионы на одном тебе наварили. Как только ты её своей спермой до ушей залил, так она и отключилась. Типа, выработала ресурс, усекаешь… А сколько таких аппаратов в нашем времени мы ещё не знаем. Блин, а ведь стоящая по ходу тема…
Олег его уже не слушал. Он спал.
Понятия не имею, куда вляпались Шэль и Дэвис, но они пропали. Сладкая неразлучная парочка братьев постоянно искала себе приключений, впрочем, не слишком зарываясь. Думать они уже научились к своим годам. И вот, кажется, нашли напасть на свою голову.
Шеврин попытался вытащить этих двоих, а вытащил клонов. Клонов именно что Шэля и Дэвиса! Сначала порывался уничтожить их нафиг, но ребята попросили поесть, и Шеврин скрипя сердце согласился.
Потом пришла я, решила тоже вытащить золотых. Нет, ну, а чего они пропадают? Явно же поперлись куда-то не спросясь, начудили что-то, вот с них клоны и прут… Шеврин в ответ на мое заявление скептически выгнул бровь.
— Думаешь, у тебя получится? — в голосе дракона звучало сомнение.
— Попытка не пытка, — пожала плечами я и потянулась к братьям. Увы, золотые были где-то далеко, связь, хоть с очень слабая, но оставалась, но вот вытащить…
Мысленный рывок — и вот перед нами стоят два совершенно ничего не понимающих золотых дракона. Шэль и Дэвис.
— Опять чертовы клоны! — рыкнул Шеврин и достал расщепитель. — Я уничтожу это говно!
— Эй, эй! — я прикрыла собой ошеломленных братьев. — Докажи сначала, что это клоны.
— Да что тут доказывать? Ауру видишь? — дракон смерти ткнул пальцем куда-то в район голов золотых. Я молча кивнула. — Вот и смотри, а теперь сравни с настоящими. У настоящих ауры насыщеннее и потоки плотнее. У этих они чуть позже стабилизируются. И вообще, отойди нафиг, пока не выпорол, — раструб расщепителя уставился мне прямо в лоб.
Я поморщилась, но от клонов не отступилась. Парни позади зашевелились.
— Может договоримся? — робко подал голос Шэль второй.
— Мы никому не причиним вреда! — стал уверять Дэвис второй.
— Ну мирные же мальчики… — взялась упрашивать я. — Давай попробую по одному вытаскивать…
Шеврин посмотрел на нас всех как на говорящие какашки.
— Черт с тобой, пробуй. Только отвечаешь за армию клонов ты, — фыркнул он и плюхнулся на диван.
Уже вытащенные клоны отошли подальше к противоположной от Шеврина стороне и уселись в кресла. Движения и жесты у них были фактически как у настоящих братьев, с ходу и не отличить. Это потом, гораздо позже мы научимся различать, где клон, а где оригинал…
В общем, мучилась я конкретно. С трех попыток вытащила Шэля. Попутно полученные клоны быстро смылись к своим собратьям под крылышко. Шеврин злобно шипел на диване словно клубок змей. Зато настоящий Шэль выглядел несколько хуже, чем его клоны. Чуть потрепанный, усталый, с тонкой складочкой, залегшей на лбу, казалось, он только что сдавал сложный экзамен или же размышлял над архиважной задачей.
— Ну ты как? — я потрепала золотого по плечу. Смотрелось это странно. Тот, кто скопировал с него клонов, подделал даже одежду. Абсолютно все драконы были одеты в золотые рубашки, желтые брюки и легкие курточки слегка более темного золотистого оттенка. Клон Дэвиса только отличался белой рубашкой с моей же вышивкой. Сволочи, даже вышивку подделали!
— Не знаю… — растеряно пробормотал Шэль, оглядываясь по сторонам. Сейчас он был похож на человека, только что проснувшегося и плохо понимающего, где находится. — Не помню… вроде бы мы шли в пустоту…
— Ладно, не напрягайся, — видя его полный недоумения взгляд, брошенный на клонов, я подпихнула золотого в сторону дивана с Шеврином. Шэль покорно плюхнулся на свободное место и прикрыл глаза. Что-то у него конкретно с головой непорядок…
Тем временем клоны пошушукались и запросили жрать. Шеврин припечатал ладонь к лицу, но создал им столик с кучей еды. Стульями дракон смерти не озаботился нарочно, во всяком случае, мне так показалось. Поэтому пришлось создавать их самой. Пятерка клонов принялась за еду с таким видом, будто они вообще никогда не ели.
Я же решила тянуть теперь Дэвиса. И опять получила облом. Первым мне достался еще один клон, который был отправлен в дружную кучу жующих одинаковых морд, вторым — вообще какой-то левый золотой дракон. Этот отличался более резкими чертами лица, будто кто-то не слишком заморачиваясь вытесывал статую из мрамора. Дракон застыл посреди комнаты, совершенно не вдупляясь, что происходит, точно так же, как Шэль несколькими минутами ранее.
— Где я? — спустя пару мгновений выдал он. Большие миндалевидные глаза округлились при виде оравы улыбающихся клонов.
— На корабле «Звезда души», — пояснила я, нервно подергивая край кофты. Клонов было все больше, а настоящий Дэвис где-то страдает. — Простите, один из моих мужей пропал, точнее, пропали оба золотых брата, одного я смогла притащить, второго пытаюсь. Нечаянно зацепила вас, — я развела руками, решив, что после возвращения Дэвиса можно будет этого золотого отправить домой.
Третья попытка вышла обломом и новый клон отправился в общую компанию. Зато с четвертого раза к нам вернулся наш Дэвид, пребывающий в аналогичном Шэлю состоянии потерянности. Он ошалело завертел головой, а потом прыгнул к брату, едва не снеся диван. Шеврин благополучно припечатал к лицу вторую ладонь…
— Можно я теперь их убью? — совершенно спокойно осведомился дракон смерти, глядя на ораву клонов. — Учти, еще два придурка сейчас в столовой жрут…
— Зачем? Они тебя объедают, что ли? — пыталась урезонить его я.
— А зачем тебе толпа одинаковых золотых драконов? — взъярился Шеврин. — Тебе этих двух рыл мало?
— Простите, можно я вашу перепалку где-нибудь в другом месте пережду? — левый золотой попытался выйти из комнаты, но Шеврин мстительно заблокировал дверь.
— А давайте мы вас домой вернем? — попыталась сгладить неловкость я.
— Не надо домой, там… — он как-то рассеянно махнул рукой и медленно отошел в сторону, чтобы не загораживать проход.
— Так, решайте: или я их уничтожаю… — грозно насупился Шеврин.
— Или мы их отдаем золотому клану, — я довольно потерла лапки, предвкушая трындец у золотых.
— Золотому клану они нахер не надо, сами же их выпнули и назвали отступниками. Представляешь, как они будут рады, если вместо двух отступников ты вернешь девять? — оскал у Шеврина вышел знатный, страшный, прямо для фильма ужасов можно брать и заснимать. Вот только я его уже давно не боюсь. Ну выпорет через часик, спустит пар, и буду ему дальше пузико на диване чесать. Хотя какое пузико, вполне недурственный пресс.
— Представляю, что они этих вернут, а в качестве платы за причиненные неудобства подкинут нам еще с десяток отступников, мол, мучайтесь сами…
— А может не надо? — робко подал голос кто-то из клонов. — Мы ничего плохого делать не станем, будем вас защищать, помогать…
Я жалостливо посмотрела на Шеврина. Тот скрежетал зубами, но молчал. Понимаю, толпа клонов золотых драконов с их памятью, возможностями и способностями настроения не добавляет. Но ведь кто-то же их создал, причем за те несчастные часы, пока настоящие Шэль и Дэвис находились в его руках. То есть там технологии ого-го! И если уж так вышло, что все или почти все клоны теперь у нас, то неужели их нужно уничтожать или отдавать…
— Давайте так: мы вас отведем к нашим менталистам, они проверят ваши головы на предмет диверсий у нас, и если вы чисты, то остаетесь тут. Если что-то не в порядке, мы это «что-то» убираем и чистим головы, — я предлагала достаточно мирный вариант.
— А может срубаем головы? — ласково проворковал Шеврин, втягивая и вытягивая когти.
— Лечим и чистим, — припечатала я. — Золотых драконов теперь не так много, зачем ими разбрасываться? Даже если это и клоны, они все равно золотые. И ты подумай, они все знают и помнят, ты сможешь забрать их в Академию и у тебя будет столько новых наставников! Отдохнешь… — надо было как-то к Шеврину подлизаться, а то неровен час поубивает их, пока я спать буду.
В целом терпения Шеврина хватило до вечера. Вечером он попытался кого-то таки укокошить, вернувшееся домой семейство его держало со всех сторон. Клонов отвоевали. Головы просмотрели — как ни странно, ничего диверсионного и тайного в них не нашлось. Похоже, что их создавали с какой-то другой целью, а я так удачно сперла. Или же их создали с единственной целью — отвлекать нас от настоящих Шэля и Дэвиса. Но зачем кому-то нужны пусть и сильные, но рядовые драконы из золотого клана? Пока никаких ответов.