— Деточка, покажи на кукле, где тебя трогал дядя.
Детский пальчик с обгрызенным ногтем упирается в живот. Затем опускается ниже, цепляясь за ткань. Ещё ниже. М-м-м.
— И ещё здесь.
Меня переворачивают, плюшевая голова свешивается вниз. Вытертый ламинат зала суда покачивается подо мной, пока колючий ноготь тычется куда-то пониже спины…
…Сон стекает с меня, как стекают капли дождя с крыльца, давшего хоть какое-то укрытие. Ничего особенного, просто ещё одна ночь среди забацанных парадных и обоссавшихся забулдыг. Мой новый прекрасный мир.
С трудом поднимаюсь и пинаю входную дверь. Заперто. Всё-таки придется ждать здесь, среди отвратительной сырости. Острая щепка царапает лапу, напоминая о прошлом, что опять пришло во сне.
А ведь работа в суде не худшее, что пришлось пережить в эти месяцы! Никак не выше третьего места в хит-параде омерзения, где гран-при удерживает выпотрошенный бомж, а серебро досталось бродячей собаке, чьи кишки я намотал на лапу. Но не волнуйтесь, это была очень плохая собачка.
Кто-то должен заплатить за всё это дерьмо. Кто-то достаточно тупой, чтобы похитить маленького хозяина, но достаточно сообразительный, чтобы избавиться от его любимой игрушки. Но я вернусь.
Дождь затыкается, и я снова ковыляю по улице, огибая лужи и грязь. Не так-то легко вычистить и высушить грёбаный плюш. А ведь мишка должен быть опрятным и чистым, иначе дети не полюбят Барни. Плохой Барни, скажут они. Барни грязнуля! Не хотим с тобой играть! Тогда я, конечно, отмудохаю их по полной программе.
Фонари разбиты, как и немногочисленные неоновые вывески, поэтому я все-таки умудряюсь вляпаться в какое-то говно и, надеюсь, это просто фигура речи. Не хочу, чтобы хозяин сначала учуял меня, и только потом увидел, понимаете? Бедный малыш заслужил спасение по высшему разряду. И он его получит, надо только добраться до залитой светом халупы в конце улицы.
Раньше, говорят, это был левацкий сквот, но теперь в гнилом двухэтажном домишке собрано каждой твари по паре. Нарколыги, алкашня, барыги, местные отморозки. Если бы всё это дерьмо издала Lego, набор бы называли «Засор канализации». И это самая глубокая крысиная нора, так что тот, кого я ищу, наверняка прячется здесь.
Возле входа храпит упитанный мужичок со спущенными штанами. На дряблой заднице тату — четырёхлистный клевер. Наконец-то хорошая примета!
— Ой, а что это за ути-пусечка? — худые, в язвах, руки подхватывают меня. Притворяюсь обычной игрушкой, стараясь не смотреть на гнилую амфетаминную улыбку местной шмары.
— Ой, наш малыш грязненький! Фу, мишка, не хочу с тобой играть!
Губы наркоманки потрескавшиеся, с корочками запекшейся крови. Я брезгую их касаться, поэтому бью в нос. И пока шкура кричит, прижимая руки к лицу, ковыляю по коридору прочь. Когда-нибудь мой хозяин вырастет и заинтересуется девочками. И таких вот страшилищ рядом с ним не будет, я прослежу. Если вообще смогу спасти его. И вылечить. Он очень болен, мой бедный мальчик.
В доме полно народу, и никого трезвого. Наркотики, алкоголь и психические расстройства обитателей надёжно защищают меня от случайных взглядов. Если кто-то задерживает взгляд дольше секунды, я замираю, и пьянчуги переключаются на что-то ещё. Их жизнь слишком самодостаточна, чтобы в ней нашлось место для игрушечного медведя. И они пока недостаточно меня злят, чтобы я сам ворвался в их идиотское существование.
Без понятия, как выглядит тот, кого ищу, но уверен, что сразу его узнаю. Если не по дурацкой татуировке, так по седине или ужасу в глазах. Улицы полны слухов и только кажется, что в крысиной норе темно и тихо, и никто не видит тебя, не слышит, о чем ты плачешь по ночам. Все видят, все слышат, все говорят…
Он здесь. Не в гостиной, среди винта и амфетаминов, не в одной из спален, где человеческая плоть колышется и потеет. Где-то далеко. Глубокий подвал, тихий и сырой, куда не заглядывают без нужды. Ветхий чердак, о существовании которого никто и не помнит. В подвале я посмотрел в первую очередь. Теперь мои стоптанные ножки карабкаются по приставной лестнице вверх. Лучше бы тебе там оказаться, петушок. Я устал играть в прятки!
Откидываю люк, заползаю внутрь. Похоже, нашёл! Спит на грязной мешковине, бормоча и всхлипывая, жалкий ссыкун. Останавливаюсь напротив и снимаю маленький игрушечный рюкзачок. Изучаю спящего: не хотелось бы потратить время на случайного торчка.
Так-так-так. Татуировка с серпом и молотом на предплечье, металлическое кольцо на большом пальце правой руки. Левое ухо без мочки. Кажется, я помню его. Ну да, это тот самый ублюдок, что предложил выбросить меня в мусоропровод, поскольку в игрушку могли вшить спутниковый чип. Сообразительный. Не удивительно, что он здесь, другие бы не догадались сбежать, пока не стало слишком поздно. Ну что же, значит мне повезло.
Раньше в моём рюкзачке носили подгузники для хозяина, потом он уже сам прятал в него леденцы. Когда пацан заболел, я начал носить в рюкзаке лекарства. Теперь тут лежат совершенно другие вещи. Например, нож с самодельной ручкой из туго намотанной на лезвие изоленты. Выглядит дерьмово, зато режет отлично.
Половица скрипит, хрен открывает глаза. Я замираю, словно обычный плюшевый мешок дерьма и жду, пока он перестанет таращиться. Я достаточно сильный, чтобы навалять нарику, но, если он решит бежать, дело труба.
— Э-э-э… Ты кто? Игрушка? Робот? Хи-хи. Ты умеешь стоять? Круто. Эй, кто-то здорово отделал тебя, дружище.
Меня он не помнит. Ещё бы, ведь для него наша встреча была маленьким приключением перед большой задницей. Ну и посмотри, до чего ты теперь докатился, придурок? Лежишь на чердаке в грязном бомжатнике и разговариваешь с незнакомыми игрушками.
— Такой милый. У тебя что-то написано на ошейнике. Ба-ар-ни. Барни. Вот прикол, совсем как бисквиты, ну, в форме медвежонка, знаешь такие?
Я знаю. И немедленно бью ножом по тянущейся ладони — лезвие проходит насквозь. Уж я-то тебе покажу бисквит, вонючка.
Под нами играет музыка, народ веселится во всю, и только какая-то баба истерично орёт и орёт. Должно быть та шмара, которой я разнёс хобот. На улице дерутся. И никто не слышит криков с чердака. Сегодня и впрямь мой счастливый вечер. Может отрезать спящему у входа пьянчужке кусок жопы с клевером, чтобы носить на удачу?
Кажется, мой клиент слишком долго пробыл с маленьким хозяином. Пара царапин, а он уже свернулся клубочком и скулит. Э, нет, этого недостаточно! Ты похитил больного мальчика, выбросил его симпатичного медведя в мусорник, и теперь тебе больно, плохо и страшно и тебя пора пожалеть? Нет, дружок, я ещё не закончил. Жалеть будем потом.
Работа в суде не прошла даром. Когда мелкие шкеты показывают на тебе всякое, они не просто обозначают место. Дети слишком талантливы для примитивной работы. Они передают давление, манеру, хватку. В какой-то момент я понял, что тоже хочу попробовать, иначе новые знания разорвут меня. Не обязательно на ребёнке. Революционер-киднеппер тоже подойдет. Сейчас кукла покажет дяде, где её трогали. О, да!
Вот теперь нас услышали. Музыка внизу замолкает. Но чёрта с два они сунутся сюда. Разум из глаз говнюка вытекает быстрее, чем кровь из ран, поэтому я тороплюсь. Нож впивается в трухлявые доски пола и оставляет похожую на виселицу букву «г». За ней «д», острая как осиновый кол. Похожая на вилку «е». Мои лапы плохо приспособлены для каллиграфии, поэтому вместо знака вопроса я киваю головой. Всё было бы проще, если бы я мог говорить, но плюшевым мишкам рот ни к чему.
Когда-нибудь я познакомлюсь с дизайнером, придумавшим моё тело. Я приготовил для встречи несколько замечаний. И нож.
Парень понимает меня, врубается, кого может искать такое чудовище. Подобное к подобному, ты прав, мой обмочившийся дружок. Так я наконец-то узнаю адрес, куда бандиты отвезли маленького хозяина целую вечность назад. Можно попытаться разузнать какие-нибудь подробности, но зачем? Мальчик наверняка там, похитители либо мертвы, либо близки к этому. Болезнь хозяина прогрессирует, от него можно ждать чего угодно. Я готов.
Внизу подозрительно тихо; на улице воет сирена. Неужели алкашня ещё помнит, как пользоваться телефоном? Значит, пора валить. Оставляю хнычущего мужчину и топаю к окну. Вылезаю, цепляюсь за трубу и вниз. Уже почти утро, скоро я ослабею и пора баиньки. Так что лучше бы сейчас никого не встретить. Спускаюсь. Чисто! В самом деле счастливый день. Хоть бы ещё копы не стали искать игрушку-хулигана, а сразу отправили свидетелей к наркологу.
Соседняя лачуга такая же развалюха, но перекрытия прогнили так сильно, что даже бездомные не суются. То, что надо! А ведь когда-то тут был приличный район. Как такое вообще получается? Люди жили-жили, а потом решили превратить всё вокруг в горы дерьма? Потрясающие существа, неудивительно, что даже сшить говорящего медведя для них непосильная задача.
Забираюсь по скрипящей лестнице на второй этаж. Осматриваюсь. Забиваюсь в щель между разваленным комодом и кроватью с разодранными подушками. Всюду пух, перья. Странно, на стенах до сих пор висят фотографии людей, живших здесь. Неужели их некому забрать? Хотя мне ли смеяться над другими, если я не фотографию — хозяина не выручил?
За несколько секунд до того, как провалиться в сон, я вспоминаю, что забыл срезать клевер с пьяной жопы. З-зараза! Выходит, у того парня сегодня тоже неплохой день. Да и хрен с ним. Сплю…
0
0