Он не ошибся сегодня утром. И это вовсе не было самообманом — темно-серый тяжелый шарик и на самом деле больше не выглядел глянцевым. Он даже тусклым и присыпанным пылью не выглядел, он словно поплыл слегка и встопорщил чешуйки, ранее пригнанные друг к другу так, что казались единым целым. И шипы у него теперь кололись намного меньше и не так болезненно. Они тоже словно оплыли.
Азирафаэлю хотелось думать, что это Кроули — там, глубоко внутри, — его признал и перестал ощетиниваться и отвечать непроизвольной агрессией. Но он понимал, что это просто влияние благодати: шипы тоже слегка оплавились под ее воздействием, перестали быть такими болезненно острыми.
Ну и ладно. Пусть не признал. Главное, что оно работает. Ведь работает же? Вот и хорошо. Вот и будем продолжать, раз работает. Изнутри лечить легче, хватило бы благодати (ее конечно же не хватит, но изнутри все равно лечить легче!) Никуда не нацеливая конкретно, просто пуская тонкой струйкой по силовым линиям, пусть само выбирает и впитывает, где нужнее, а Азирафаэль будет всего лишь выравнивать линии, как и делал всегда, только раньше не изнутри. Просто выравнивать скомпанные линии, разглаживать их, распушая энергетические слойки и расклеивая слипшиеся слишком сильно. Просто распутывать, если вдруг где завязалось узлом не к месту. И снова выравнивать.
И смотреть вполглаза, как темно-серый шарик оплывает колючками, словно втягивая их, и становится больше похож на древнюю мину, чем на острошипастую трехмерную снежинку. Как эта мина потихоньку меняет цвет, как высветляется постепенно местами, а другими темнеет и делается более выпуклой, проступая змеиными чешуйками, пусть пока еще и не черно-зелеными, но существенно более темными, чем остальной эфирный шар. Как разделяется и приобретает объем.
Змейка оккультного тела Кроули теперь уже не напоминала истрепанную пыльную ленту, намотанную так, что не оторвать — ее тельце, пусть и недостаточно черное, уже отчетливо выступало над поверхностью шара, обрело округлость. Да, она все еще обвивала шар очень плотно, но уже именно что обвивала, а не впечатывалась в его поверхность, словно раздавленная по ней.
И — уже утром, снова вернувшись в свое тело и осторожно протолкнув оккультно-эфирную спарку на положенное ей место, — увидеть вдруг краем одного из глаз алый высверк, краешек змеиного брюшка, почти мимолетно. Когда оккультная змейка с почти черной спинкой неуверенно поднимет маленькую треугольную головку и потянется за ускользающими стяжками тонким раздвоенным язычком.
***
— А почему тебя так удивляет наличие у Кроули эфирного тела? Он же ангел, пусть и считает себя падшим. У всех ангелов есть такие тела, с самого начала, оккультные они сами себе уже потом нарастили, кто во что горазд. Ну, которые с Люцифером ушли. А эфирное вам всем, так сказать, по базовой комплектации положено, это же ваша основа, по умолчанию. Все эти красивенькие овеществления вроде крылатых колес с глазами и прочей анималистикой — это позднейшие наработки, когда появились прототипы и референсы, с чего копировать, изначально-то была только пустота и первичная материя, откуда там могли взяться огнегривые львы и синие шкуроглазые коровы мужского пола? Это все уже после Эдема, как и столь любимые тобой и твоим чернокрылым приятелем человеческие оболочки. Поначалу же Мне приходилось лепить ваши рабочие тела из того, что имелось под рукой. А имелся только эфир.
В другое время Азирафаэля наверняка заинтересовала бы информация о возможности наличия эфирного тела у демонов — несомненно важная, переворачивающая буквально с ног на голову многие казавшиеся истины, ранее незыблемыми, и требующая того, чтобы ее обдумали тщательно и досконально. Например хотя бы в смысле взаимодействия обладателя такого тела с благодатью или даже святой водой — обе эти субстанции ему же вроде как навредить не способны, а значит…
Над этим стоило подумать. И хорошо подумать. И Азирафаэль знал, что когда-нибудь он к этой мысли обязательно вернется. Когда-нибудь. Потом. Сейчас думать об этом не получалось никак. Ни о чем не получалось — кроме черно-алой змейки, поднимающей треугольную голову от тускло-серого шара.
А еще очень трудно было следить за губами, которые сами собой так и норовили расплыться в улыбку.
— А знаешь, забавно! Даже не предполагала, что они сохранили их до сих пор. Нет, конечно, не все. Кто-то потерял, кто-то сломал, кто-то просто забыл, что оно у него было. Но приятно, что хотя бы некоторые…
Думать о змейке было почти безопасно. Почти. На самой грани. Но все-таки безопаснее, чем о том, что происходило в задней комнате книжного магазина вчера. Или будет происходить сегодня — а оно будет, потому что надо. Будет, но думать об этом нельзя, нельзя. Тем более тут. Потому что Всевышний непостижима, и точно так же непостижимы Ее решения. И никто никогда не может заранее предугадать: одобрит ли она что-либо новое, признает ли его соответствующим Ее непостижимому Плану и даст ли на это новое свое непостижимое дозволение.
Она может разрешить — непостижимо легко. И даже одобрить. Благословить, если тебе повезет совсем уж непостижимо. И точно так же легко может и запретить. Категорически.
Предугадать невозможно.
Азирафаэль тешил себя надеждой, что ему пока еще удавалось оставаться пусть и не совсем правильным ангелом, но все же не слишком далеко отступившим за рамки ангельских приличий. Он хотел бы, чтобы так все и оставалось. Он никогда не был бунтарем и изначально считал всех хорошими, даже тех ангелов, что приходили к нему отнюдь не с добрыми намерениями и норовили ударить в живот. Им пришлось приложить довольно существенные усилия, чтобы он смог переступить через собственные принципы и выпалить им вслед самое страшное, что только смог придумать: “Вы… плохие ангелы!” Сам он таким быть не хотел.
И уж тем более он не хотел бы нарушать прямой Ее запрет. Очень бы не хотел. И, следовательно, не хотел, чтобы возникла ситуация, когда этот запрет нарушить придется — а его ведь обязательно придется нарушить, тут и думать не об чем.
Так не лучше ли обойтись без запретов?
— Демоны, ангелы… нагородили терминов не пойми зачем! Я вот, если честно, до сих пор между многими из вас разницы особой не вижу. — Всевышний раздраженно пожала плечами, добавив в голос ворчливых ноток. — Тебя с твоим рыженьким, например, запросто бы перепутала, у вас и линии существования схожие, и контуры теней, и тентуры… Да вы даже пахнете одинаково!
У Нее был странный взгляд. Непостижимый, да, но еще и странный, вроде бы раздраженный, но при этом где-то в самой глубине таящий усмешку. И еще Она сказала “твоим”… но это могла быть простая оговорка. Ну или определение принадлежности как пациента, в госпитале, помнится, раненых они тоже делили на “твои”, “мои” и “того усатого, вечно его фамилию забываю”. Наверное, и Она имеет в виду именно этот смысл. а какой еще может быть? Никакого. Только этот. И никаких иных мыслей о том, другом. И о том, не могло ли упомянутое Ею сходство быть вызвано именно тем, что сохранились какие-то следы пребывания…
Змейка. Черно-алая змейка с треугольной головкой и тонким раздвоенным язычком. А что змейка? А ничего. Головку вот подымает и пробует на вкус окружающее пространство. На вкус и запах, змеи ведь языком еще и запахи различают. А что ей еще остается, если глаз у нее пока что нет?..
Ничего. Это не страшно. Это ненадолго. Это скоро пройдет. Но о способах исправления тоже лучше пока не думать, не сейчас и не здесь, здесь и сейчас лучше думать просто о змейке. Не забывая дышать, разумеется. Дышать — это главное. Пока не попросят в лифт…
… Интересно, почему все считают уход без вежливого прощания прерогативой исключительно иностранцев? Славяне приписывают подобное поведение англичанам, британцы — французам, сами французы обвиняют в этом итальянцев… кажется, итальянцев. Или испанцев? Азирафаэль не мог вспомнить точно. Но главное, все уверены, что так поступают лишь чужие.
Или Всевышний.
Она тоже никогда не прощалась, вот и сейчас просто буркнула: “Свободен!” — и махнула рукой, то ли подтверждая, то ли направление указывая. Азирафаэль с облегчением начудесил лифт и уже почти шагнул за мембрану, когда Всевышний его окликнула. Странно так окликнула, совершенно не тем тоном, каким говорила ранее, словно бы неуверенно.
Азирафаэль обернулся. Всевышний хмурилась, но хмурилась тоже вовсе не грозно, а как бы задумчиво.
— Хм… Не знаешь, случайно, что общего может быть у Михаил и Дагон? — спросила Она вдруг. Вхдохнула, правильно оценив искреннее недоумение на его лице. Сказала со значением: — Вот и Я не знаю. А вроде бы как бы должна, я же Всеведующа. Забавно, правда?
Клотильду передёрнуло. Нет, она больше не желала никаких двойников. Она хотела того, изначального Геро, того юного книжника, который когда-то смотрел на неё строгим, усталым взглядом. Пусть он вновь будет досаждать ей своим юродством, пусть пренебрегает подарками и молчаливо, неоправданно сторонится, пусть мечтает о своей дочери, таскает её на руках, как ниспосланного с небес ангела, пусть рисует и читает свои латинские книги.
Пусть двойник исчезнет, пусть соскользнёт в свой зловонный подпол и пусть остается там навсегда.
— Хорош. Погреб, разумеется, в твоем полном распоряжении, мой мальчик, но я запретила Любену подавать тебе к обеду больше одной бутылки. Прости, но выглядишь ты отвратительно. И вином от тебя разит. Животное…
Его губы презрительно шевельнулись.
— А разве вы не этого желали? Я животное. Пьяное, сластолюбивое животное. Чего же вам ещё?
Он прав, негодяй. Прав. Она желала его растления, расцвета пороков. Через эти пороки она желала им управлять.
— Посмотри на себя в зеркало. Кого увидит твоя дочь?
В лице Геро что-то переменилось.
Внезапно он вскочил и, зажимая рот рукой, бросился прочь. Его тошнило.
Уже на следующий день он сидел на скамейке в парке, тихий и бледный. Слуга, красномордый парень с белыми бровями, следовавший за Геро неотступно, стоял, прислонившись к дереву.
Геро походил на выздоравливающего после долгой болезни. Да это и была болезнь. Он был болен тоской. От двойника не осталось и следов. На коленях у него лежала книга. Он снова читал Монтеня.
Ночью она лежала с ним рядом и слушала, как он дышит во сне. Это была странная ночь, безгрешная. Она знала, что лекарь дал ему снотворное, потому что Геро после попытки саморазрушения мучился бессонницей. Действие вина оказалось сродни действию яда, как будто все предшествующие дни ему к обеду подавали слабый раствор мышьяка.
Чтобы справиться с последствиями, требовалось время.
Герцогиня сознавала некоторую свою причастность. Это она подавала ему растворённый в вине яд. Это она затеяла испытание и алхимический опыт. Теперь ей оставалось лишь пожинать плоды. Она смолчала на категорическое требование покоя и одиночества для узника. Даже не пыталась распалить своё самолюбие, чтобы нарушить запрет. Однако, она его нарушила.
Она не прикасалась к нему уже несколько дней. Долгий срок. И соблазн велик. В конце концов, Геро принадлежит ей и никакой врач ей не указ. Она уже оправдала себя однажды, когда он ранил себя осколком зеркала. Почему бы ей не придумать оправдание вновь?
Несмотря на снотворное, Геро почувствовал её прикосновение. Она уже прильнула к нему всем телом и блаженно вдохнула запах его волос. Это был прежний запах, молодой и чистый, с лёгким ароматом миндального мыла, без винного душка, который прорастал в эту молодость, как гниль. Ткнувшись в его затылок, она вдохнула ещё раз.
Нет, ничего. Это был прежний Геро, беспорочный. Она обхватила его обеими руками, будто хотела его удержать, а он грозился вновь исчезнуть и оставить ей того ужасного хохочущего двойника. В ответ на её движение Геро сонно приподнял голову.
Ночь был светлой, в серебристом сумраке она видела, как он пытается её узнать, а потом, узнав, безропотно ждёт. Ему очень хочется спать. Веки тяжёлые. Но Геро всё же сделал попытку повернуться к ней лицом, выразить свою покорность.
Но она внезапно сказала:
— Нет. Спи.
Он понял не сразу. Ей пришлось повторить.
— Спи.
Геро медлил ещё мгновение, а затем уронил голову на подушку и тут же уснул.
Она впервые пощадила его. Впервые довольствовалась тем, что он рядом, живой и тёплый. Оказывается, это не так уж и мало. Просто присутствовать, чувствовать его, делить с ним тишину и сонную истому. Она поцеловала его в плечо, потом в шею, но так, чтобы не разбудить. Она ещё не слышала, чтобы его дыхание было таким спокойным и ровным, а тело – таким расслабленным.
Он не пытался отодвинуться от неё, не сжимался в комок, не дрожал и не тянулся, как струна. Возможно, так действовало снотворное и сон походил на беспамятство. Или он всего лишь устал бояться. А тело стало бесчувственным.
Она снова поцеловала его в затылок и осторожно провела рукой от бедра к согнутому колену. Он не шевельнулся. Дыхание не участилось. Возможно, когда-нибудь он будет спать в её объятиях вот так же безмятежно без всякого снотворного, всего лишь усыплённый и утомлённый любовью.
Нет, она не лишит его свиданий с дочерью. Хотя эта мысль за время его безумства не раз приходила ей в голову. Эти свидания оказывали на него влияние столь пагубное, что запретить их представлялось решением почти милосердным. Каждая встреча вновь вскрывала зажившую рану, вновь заставляла его страдать.
Он становился дерзок, груб, неуправляем, он намеренно вызывал её гнев, как будто дразнит, бросает вызов. Вынуждает сотворить нечто ужасное. Рассчитывает быть раненым и даже убитым. Он играет со смертью. Как ребёнок с ножом. Благоразумно у него этот нож отнять. Отнять всё, чем он может себя ранить, и даже связать руки.
Но если она это сделает, то убьёт его. Она получит невредимым тело, но изгонит душу.
Она ушла до рассвета, чтобы не тревожить его. Все же она придумала как обезопасить себя от последующих соблазнов. Наиболее тягостно для неё — это видеть его рядом с дочерью сияющим от радости, беззаветно любящим. Зрелище для самолюбия непереносимое. Именно тогда, страдая от ревности, она придумывала всевозможные казни. Ей не следует на них смотреть.
Она уподобится простаку-мужу, который, во избежание потрясений, предпочитает не замечать похождений жены. Его жена время от времени куда-то отлучается под благовидным предлогом, а он, беззаботный супруг, в этот предлог верит. Вот и она будет точно так же пребывать в неведении. Пусть отправляется на эту чертову улицу Сен-Дени и там возится со своей девчонкой, а здесь она не желает её видеть.
Герцогиня объявила ему об этом за завтраком, пару дней спустя. Прошедшую ночь он провел в её спальне. Лекарь уверил, что Геро больше не нуждается в бережном обхождении.
— Послушай, — начала она, — та последняя сцена во дворе с этой… твоей тёщей получилась довольно-таки неприглядной. Мне бы не хотелось, чтобы нечто подобное происходило в моём доме и впредь.
Рука Геро, в которой он держал серебряный нож с мягким, закруглённым лезвием, заметно дрогнула. Её слова он понял, как запрет на свидание. Клотильда ждала возражений, вопросов, мольбы, даже дерзости. В прошлый раз в ответ на её «нет» он разбил огромное зеркало и пытался пустить себе кровь. Что он сделает на этот раз?
Но Геро молчал. Лицо его застыло. Только меж бровей появилась складочка. Даже не взглянул. Ей стало его жаль. С её стороны поступать подобным образом было откровенной неблагодарностью. Он всю ночь старательно ей угождал, был нежен и пылок, как настоящий любовник.
Все недоразумения изгладились и установилась видимость согласия, нарушать которое было неоправданным тиранством. Тем самым тиранством, что нанесло удар мечом Калигуле и задушило старика Тиберия пыльным ковром. Её слова вовсе не означали нарушения сделки, она хотела только вызвать вспышку гнева, заставить его глаза сверкать и, может быть, приманить ту желанную тень волка.
Но получила нечто обратное. Геро только ниже опустил голову, и рука с серебряным ножом продолжала дрожать.
Герцогиня поспешила внести ясность.
— Это я к тому, что в следующий раз ты отправишься к своей дочери сам.
Геро сразу поднял голову.
— Мне не хотелось бы слышать вопли этой отвратительной женщины, — невозмутимо продолжала Клотильда. – Голос этой дамы мне крайне неприятен. К тому же лицезрение физиономии столь постной, с фарисейской правотой и христианским смирением, служит причиной досады и дурного расположения духа. Это затемняет разум и ведёт к поступкам бессмысленным и безотрадным. Не хотелось бы их совершать, эти поступки, чтобы затем о них сожалеть.
Рука с серебряным ножом больше не дрожала, но складочка меж бровей так и осталась. Была потребность загладить вину, но как? Как сделать шаг навстречу и не позволить ему восторжествовать?
Он должен быть благодарен, должен время от времени изумляться и восторгаться, но этот восторг не должен перерасти в уверенность, обратить её, сестру короля, в одну из назойливых любовниц, готовых исполнить каждый его каприз. Достаточно того, что он догадывается о её неспособности разлучить его с дочерью.
Она постарается держать его в постоянном неведении относительно будущего, будет всячески подтачивать его уверенность, при удобном случае угрожать и даже шантажировать, чтобы почва под его ногами постоянно колебалась, чтобы он вздрагивал от её изменившегося тона, но в конце концов, он всё равно убедится, что все её слова суть пустая угроза, и как бы она не изощрялась в повышении или понижении тембра, как бы не удваивала и утраивала подтекст, казнь не свершится.
Она не убила его тогда, в тот день покушения, пощадила, хотя самолюбие и коронованные предки истошно требовали возмездия. Она простила ему самое чудовищное преступление из возможных. И далее она только уступала. И с каждой уступкой она отказывалась от некоторой доли собственных полномочий, урезала их, как слабовольный и расточительный монарх урезает свои земли, передавала эти полномочия ему, своему подневольному любовнику, своему пленнику, узнику, своей одушевлённой вещи.
Она превратилась в подобие декорации в собственном доме. А власть, истинная власть, действенная, принадлежит ему. Он совершил дворцовый переворот, даже не пошевелив пальцем!
И счастье, что он сам не догадывается об этом. Никто не догадывается, кроме может быть, Анастази.
Анастази знает. И служит ему. Служит как верный пёс. Анастази, которая презирает и ненавидит мужчин. А Дельфина? Эта глупая, злобная девица думает, что ненавидит его. Бедняжка! Это потому, что он её не замечает. Слишком далек от мысли обольщения и обретения союзников.
А если он ей, Дельфине, однажды улыбнётся? Улыбнётся не деланной придворной улыбкой, а улыбнётся так, как улыбается дочери, и взглянет с тем же бархатистым, обволакивающим теплом? Взглянет так, как на некрасивую Дельфину не смотрела даже мать, взглянет, даруя странное сердечное утешение? Что тогда?
И Дельфина тоже станет его рабой.
Бессмысленно списывать его могущество на слабость женской природы. Превосходство признают и мужчины. Этот его соглядатай… как там его зовут… здоровенный парень, медлительный, едва грамотный, с низким лбом и бычьей шеей. Он тоже превратился в пса. Готов лежать у ног хозяина и преданно смотреть в глаза. А то, что он на хозяина доносит, совершенно ничего не значит. Он делает это только потому, что Геро жестом или взглядом позволил ему таким образом отрабатывать свой хлеб, не упрекая и не осуждая.
А если так же взглядом или жестом попросит молчать, то парень не произнесёт ни слова. Или даже будет искусно лгать, чтобы ввести в заблуждение свою благодетельницу.
«У него мать и две младшие сестры. Кто о них позаботится?»
Клотильда замечала, что даже её лекарь, этот последователь Оливье ле Дэна и отравителя Руджиери, поддается опасному влиянию. Но лекарь достаточно умён, чтобы уловить возникающие трансформации и скрывать их за равнодушием и досадой.
Герцогиня могла бы поклясться, что видела на лице Оливье тень сожаления, когда тот прижигал перебитые осколком зеркала вены. И бранился он так запальчиво и вдохновенно, как будто увещевал легкомысленного мальчишку, который по детской беззаботности повредил ценный артефакт. Впрочем, это могло быть игрой её воображения. Оливье мог сожалеть о собственных напрасных трудах, о глупости и неуправляемости нового фаворита.
Она не смогла бы ответить точно, но она видела, как смотрят те из её слуг, кому доводилось обменяться с Геро парой фраз, к кому он обращался с незамысловатой просьбой, кого просил об услуге или за услугу благодарил. Этот юноша, как всё загадочное, вызывал сначала недоумение и враждебность, а затем это сменялось осторожным поклонением. Этот юноша существовал вопреки всем известным законам, но странным образом являлся доказательством законов небесных, давно ставших церковной бутафорией. В нём угадывалось присутствие той, высшей власти, которая превосходит все человеческие притязания, и подчиниться этой высшей власти, принять её покровительство означает некий путь к спасению.
«Они чувствуют, — думала она. – Они, как собаки, почуявшие кость. Они тоже хотят согреться, тоже хотят урвать кусок этой эфирной пищи. Потому что они тоже голодны с рождения».
Когда он смотрит на них своими синими глазами, он весь там, в этом взгляде, весь целиком, весь внимание и слух, и тогда они, каждый из них, пусть самый ничтожный, чувствует себя возведённым в должность, замеченным. Потому, что он их видит, он допускает их значимость и важность. Их всех – от конюха и прачки до лакея и горничной.
Своим взглядом, словом, жестом он увеличивает их ценность едва ли не до монаршей. А что ещё нужно тем, кто рожден в грязи и ничтожестве? Им нужны доказательства своей ценности. И не только им. Это нужно всем. Даже королю.
Возможно, именно королю это и нужно больше всего. И это нужно ей, герцогине Ангулемской.
Вот за это признание их ценности они и готовы ему служить. Как просто! Как же всё просто! Ни страха, ни подкупа. Всего лишь минута подлинного признания. Он это умеет. Не то, чтобы он этому учился. Такова его природа, его талант. Как цвет глаз.
Человек не сознает цвет своих глаз, если не увидит их в зеркале. Так и Геро. Он не сознаёт своей привлекательности. Как тот праведник, чья тень с каждым шагом покрывала землю цветами, оставляя самого обладателя в неведении.
В пятницу третьего февраля Нина после ужина полетела в офис ОЗРК на дежурство, взяв с собой одного Платона.
Все сотрудники отделения дежурили по очереди и парами, причём напарником человека обычно был один из разумных киборгов. Нина дежурила с Платоном, Карина была в паре с Леоном, Бернарду выпадало дежурство со Светланой, так как он сопровождал её в поездках. Но сам Бернард предпочитал общество Эвы, которая обучала его, и, когда мог, дежурил две или три смены подряд.
Киборгам оставались в ОЗРК охотно – им дежурство давало возможность узнавать мир людей и учиться общению с ними; к тому же не было проблем с едой — этажом ниже располагалось кафе, а ещё у них имелся запас кормосмеси, купленный просто на всякий случай, пока были деньги. Так же они могли в любой момент воспользоваться санузлом с душевой на этом же этаже. Хельги и Мышка в офисе жили постоянно (Нина купила каждому по большому пластиковому коробу под личные вещи), Гия мог уходить с Кариной – но только тогда, когда присутствовал любой другой разумный DEX (Бернард, Леон или Радж). Люди дежурили столько, сколько могли, но так, чтобы в офисе постоянно был хоть один человек.
Карина изначально решила, что работать офис будет круглосуточно – но для людей это оказалось сложно. Если Эва или Карина, не имеющие другой работы, могли находиться в офисе шесть или восемь часов сразу, то Нине это было сложно – работу в музее никто не отменял, к тому же, её киборги снабжали продуктами киборгов-сотрудников, и потому она дежурила по три-четыре часа после работы один или два раза в неделю. Светлана и Родион летали по делам ОЗРК по всей планете, то вместе, то раздельно, при этом Светлана умудрялась один-два раза в неделю заниматься с пенсионерами клуба «Золотой возраст» и два-три раза в неделю вести танцевальную студию в ДШИ.
Родион приходил в офис спать. Не то, чтобы у него не было жилья – он снимал однокомнатную квартиру на восьмом этаже четырнадцатиэтажного дома в вроде бы тихом районе города, но у его соседей были маленькие дети и собака, которые активизировались почему-то ближе к ночи. И потому Родион радостно брал ночные смены и спокойно отсыпался, пока киборги бдели.
За неполные три недели работы отделения ОЗРК посетителей было не настолько много, как предполагалось, но было очень много звонков от людей, желающих иметь дома именно разумного киборга. Карину первые звонки радовали, и она даже провела несколько собеседований, но так ни одного киборга никому не отдала – хотя возможность пристроить в хорошие руки найденных пенсионерками двух DEX’ов была – ей небезосновательно казалось, что иметь в доме разумного киборга стало модно, как становится модно иметь собаку определённой породы, и обращение с киборгом в этом доме будет таким же, как с собакой редкой породы.
Эва довольно долго возилась с ними, потом с ними работали по очереди Родион и Карина, потом Светлана убедила директора Детской Школы Искусств, что школе вот прямо необходимы два DEX’а, и в результате оба парня были устроены охранниками с предоставлением жилья (в освобождённую кладовку возле пункта охраны были поставлены две кровати, две тумбочки и платяной шкаф).
Всю бухгалтерию вела Лариса, но уже в первые дни существования офиса ОЗРК выяснилось, что у неё нет права подписи на документах – и потому пришлось взять на полставки пенсионерку из числа тех, кто занимается в клубе «Золотой возраст». Бывший главбух молкомбината приходила три раза в неделю на два-три часа, просматривала документы, подписывала те, что были оформлены правильно и одновременно знакомила Ларису с бухгалтерами городских организаций – в будущем личное знакомство может пригодиться. В ответ на обучение Irien’ка подобрала пенсионерке стильную недорогую одежду и макияж, и Анна Петровна стала выглядеть лет на пятнадцать моложе.
Пару раз заходил Лёня, и в этот день он появился как раз в дежурство Нины. Парень был вымотанным и уставшим, так как напротив офиса фирмы «Гефест» обосновались антидексисты и своими митингами стали распугивать потенциальных клиентов.
— Лёня, а почему именно «Гефест»? Что, другого бога не нашлось? – удивилась Нина. — Он же хромой был, увечный… а у вас вроде ремонт должен быть.
— Так он вроде первых киборгов создал… Вера говорит, что у него были две золотые девы, которых он сам выковал. Или не так?
— Вера? Теперь она глава фирмы? Или она командует главой фирмы? Далеко не все знают мифологию настолько, чтобы помнить о выкованных девах, но многие знают, что Гефест был калекой. К тому же уже есть множество фирм с таким названием. Подберите поздоровее героя, если уж красивое имя нужно. Например, Зевс… или Аполлон… если вас именно на греческую мифологию так тянет. У вас ведь только ремонт, производить киборгов не будете?
Лёня помолчал, помялся и всё-таки сказал, что Борис Арсенович производить киборгов собирается:
— …раз смог выкупить столько инкубаторов практически по цене лома. К тому же в пяти инкубаторах уже были растущие тела… это два DEX’а женской модификации и три Irien’а мужской. У нас они будут Валькириями и Амурами… а потом видно будет. Как этих продадим…
— На продажу? Спасибо за информацию… мы постараемся их выкупить. Лёня, Борису Арсеновичу будет лучше сотрудничать с нами… мы поможем трудоустроить всех киборгов без ущерба для репутации вашей фирмы. Знаешь, что решено заполярный вахтовый посёлок геологов через пару лет преобразовать в городок с рыболовством и переработкой рыбы? Для людей условия жизни там экстремальные, а для киборгов как раз допустимо нормальные. И киборги вполне могут там и ловить эту рыбу в море, и перерабатывать. Ты когда-то сам говорил, что мы не враги… мы – как Инь и Ян, надеюсь, ты знаешь, что это… без создателей киборгов не было бы киборго-защитников. И наоборот. Мы можем сотрудничать. И мы готовы выкупать всех новосозданных киборгов для обучения и трудоустройства. Подумай… переговори с Борисом и Верой… оплата может быть продуктами. Мёд, рыба, шкурки, мебель, керамика… куры. Дары леса. Летом возобновим добычу жемчуга… И да, мы готовы выкупать у вас всех найденных-пойманных-изъятых и отремонтированных киборгов для дальнейшего трудоустройства.
— Спасибо… есть, над чем подумать… а можно у вас зарегистрировать… Оскара?
Просьба была неожиданной, но приятной – это значило, что Лёня признаёт наличие разума у своего DEX’а и согласен с этим. Нина предупредила его об ответственности – ведь после регистрации в ОЗРК и соответствующей корректировки программы подчинения Лёня станет не хозяином, а опекуном Оскара – Лёня согласился, и Оскар был зарегистрирован.
После его ухода пришла на первую ночную смену Карина в сопровождении Леона и Ларисы, за час до полуночи Нина и Платон с ней попрощались и уже дошли до двери, но Карина приняла звонок по видеофону и сделала им знак рукой вернуться.
И ответила собеседнику в форме офицера галаполиции:
— Да, везите, примем… до свидания, – отключила связь и пояснила: – Полиция закрыла бойцовский клуб, оказалось, там были наркотики, закрытые кибер-бои и даже кибер-бордель. Киборгов сейчас привезут сюда.
— Проблема! А сколько этих киборгов? Места-то здесь не так много…
Общество Защиты Разумных Киборгов – организация по сути своей некоммерческая и благотворительная, в основном существующая на сборы пожертвований и подарки частных лиц и организаций, а также на платной проверке киборгов, принадлежащих организациям, на наличие или отсутствие разумности. Проверка киборгов частных лиц бесплатная – не всем по карману такая услуга, а упускать потенциально разумные машины не следует. Оформление документов на опекунство также бесплатное, но приносимые подарки в виде чеков и продуктов сотрудники охотно принимают.
Офицер позвонил ещё раз: «Принимайте! Притон взяли только что, скачали информацию, везём к вам!».
Женщины переглянулись, и Нина, словно оправдываясь, стала отвечать на незаданный вопрос:
— Я не могу взять ещё киборгов! У меня и так их… полсотни! Мне их даже поселить негде… не то, что кормить… в модуле мест нет свободных! И у волхва нет свободной комнаты…
— А в деревню?
— Было бы лето, не было бы таких проблем. А среди зимы куда их селить? Летом хоть в палатках можно разместить временно. Хотя… посмотрим сначала, кого, сколько и в каком состоянии привезут… в доме есть места. Обе киборгские комнаты свободны… временно.
— Девять всего. Вроде пять DEX’ов, один Mary и три Irien’а. Не уезжайте пока. А я вызову Родиона и Эву.
— Хорошо.
***
Прошли полчаса мучительного ожидания, снова был согрет чайник, Платон с Леоном ушли в аптеку на первом этаже за обезболивающим, гематогеном и витаминами. Нина позвонила Василию – и он явился через четверть часа с двумя упаковками сэкономленной в музее кормосмеси и немного разбавил напряжение ожидания. Тем временем Лариса и Мышка снова успели собрать на стол, а Карина с Ниной продолжили обсуждать проблему.
— Девять киборгов! В каком ещё состоянии они будут, неведомо… и разместить их просто негде!
— И в офисе нет столько диванов, чтобы положить всех… и в операционной только один стол… в коридорчике есть четыре стула и в смотровой пара стульев… или увозите домой сразу, или надо как-то размещать на полу… или… сможете вызвать кого-нибудь из деревенских и сразу отправить туда?
— Так ведь ночь на дворе и зима… и там тоже сразу всех разместить не смогут…
Пришли Родион, Эва и – на удивление – Бернард.
— Бернард был куплен в этом клубе, и он может помочь нам наладить контакт с киборгами, которых привезут. А он живёт у Светланы Кирилловны… пришлось ей позвонить и разбудить… и вот, она разрешила взять Бернарда в помощь… — Родион присел к столу и взял поданную Мышкой чашку чая, — раз сказано, что из бойцовского клуба… к тому же будет лучше, если у нас будет на одного здорового DEX’а больше.
Почти в час ночи привезли киборгов. На второй этаж почти всех пришлось поднимать по наружной лестнице на руках – Василий и Бернард очень осторожно носили их одного за другим, а Хельги охранял. Из пяти DEX’ов трое оказались очень коротко остриженными девушками, один Mary-уборщик и три Irien’а – две девушки и парень.
— Это какой-то кошмар! – сообщил тем временем привезший киборгов офицер. — Некоторые могут нормально на ногах стоять… но большинство только в утиль. Вот… пока живые, привезли к вам… скачать файлы успели не со всех, так что, если нужна наша помощь, мы готовы.
Полицейский офицер передал Карине под роспись документы и права управления, она сразу дала права управления второго и третьего уровней программисту и кибер-технику – и Эва начала у каждого спрашивать отчёт о состоянии, причем требуя скинуть файлом на планшет, а Василий подавал каждому банку кормосмеси.
Родион подключился в кабинете Карины к первому посаженному DEX’у, напротив него сел офицер с другим DEX’ом, Бернард и Эва – в операционной, куда положили на операционный стол первую Irien.
«Это что-то!» — думала шокированная увиденным Нина – «Практически у каждого множественные переломы, синяки, ожоги и внутренние разрывы. Грязные, тощие и избитые. В крови и грязи. Потёртые комбинезоны на голое тело и рваные берцы на босу ногу – а на дворе мороз…»
Через полчаса на столе в операционной находился уже другой киборг и работающей с ним Эве помогал Бернард, одновременно по внутренней связи сообщая вновь привезённым киборгам, куда они попали, Лариса помогала, подавая инструменты – через прозрачную дверь Нине было это видно.
Платон стал было обрабатывать раны киборгам, но Карина его остановила:
— Лучше будет, если ты проводишь их по одному в душевую и поможешь им вымыться и дашь чистое бельё и новые комбинезоны… так быстрее будет и эффективнее. Хельги тебе поможет.
Платон взглянул на Нину – она одобрила, и он в паре с Хельги стал провожать тех, с кем программист закончил работать, в душевую и после мытья выдавал чистую одежду.
Нина наконец догадалась позвонить Змею и объяснить ситуацию — и он попросил показать киборгов. Она сделала вирт-окно пошире и повернула сначала в сторону сидящих в кабинете киборгов, затем попросила Платона показать всех остальных, а также лежащего на операционном столе Irien’а – через стекло двери.
— Так, Дохлый, Урод, и… и Морда-Пятаком тоже… и Подстилка… мама, не смотри так. Это их клички в клубе. Имени нет ни у кого… Извини, что не сказал раньше, но это могло быть опасно для тебя. Родион через Бернарда и Дохлого получил возможность сделать видеозаписи того, что происходит в клубе и отправил эти записи в галополицию с условием, что всех киборгов привезут в ОЗРК. Проблем с ними не будет, кого-то устроим в деревне, кого-то можешь оставить в доме. Прилечу через час, подожди.
Наконец-то мне можно покинуть свое негостеприимное убежище.
Оставляя на хищных колючках клочки хитона, я выбралась наружу. Распылять растение смысла не было, оно не виновато, что его создали именно таким. А урон, нанесенный одежде, я исправила одним щелчком пальцев и поспешила вслед за удаляющимися Азирафаэлем и Кроули.
К тростниковому навесу мы подошли почти одновременно.
Адам, развалившись на циновке, лениво жевал травинку. Ева хлопотала по хозяйству.
— О-о-о, родственнички прикатили, — вальяжно поприветствовал Адам ангела и демона.
— Какие мы тебе родственники, дерзкий смертный? — мгновенно вскипел Кроули.
— И то верно, нафига родня такая, лучше буду сиротой… — подлил масла в огонь человек.
— Фс-с-с, — рассерженным чайником фыркнул демон, демонстрируя раздвоенный кончик языка.
— Ой, да не вызмеивайся… После шапочки из жабы и дерьмомух — твой сплит языка* уже не пробирает…
— Молись, с-смертный, чтобы Вельзевул не узнала о дерьмомухах. Иначе будешь с-с-скворчать на с-с-сковородке в Аду.
Если бы у меня было лишнее время, я бы с удовольствием посмотрела, кто кого «переговорит»: Кроули, прославившийся среди ангелов своей язвительностью, или наглый Адам, знающий о неприкосновенности своей персоны.
— Салют, мамуля! — заметил меня Адам, приподнимаясь с лежанки и отвешивая шутовской поклон.
Он явно был в ударе.
— Мир этому дому, — поздоровалась я. — Не ссорьтесь, дети!
— Приветствуем, Всевышняя, — узрев меня, принялись расшаркиваться ангел и демон. — Не ожидали мы здесь повстречать тебя, но счастливы безмерно…
— Все. Все! Довольно церемоний! — остановила я поток любезностей. — Тут все свои…
— Ага, одна большая дружная семья: два сводных брата, теща и свекровь в одном флаконе, — подколол Адам.
— Ну, судя по твоему настроению, сын мой, — я решила не реагировать на его выпады и провокации, — ты уже в курсе, зачем мы тут сегодня собрались…
— Еще бы! Забегали с утреца к нам Вельзевул, Лигур и Хастур предупредить о вынесенном на Суде решении (читай: приговоре).
— Значит, повторяться не буду. Что скажешь?
— А что тут говорить… Возмутительно! Но если выбирать между развоплощением и стиранием знаний, само собой, мы выберем последний вариант.
— Знание — дело наживное, — примирительно сказала я.
— Меня интересует лишь одно, — раздался голос Евы за моей спиной. — Буду ли я помнить Адама?
— Конечно, дочь моя. Все ваши отношения останутся как есть. Да, кстати, негоже жить в гражданском браке. Официально объявляю вас мужем и женой!
— Спасибо, Господи. Все остальное, ты права, приложится со временем, — рассудительно заметила Ева.
— Чего тянуть, стирай, готовы мы… — Адам и Ева крепко зажмурили глаза.
— Э-э-э, прошу прощения, но не готовы мы, — извиняющимся тоном произнес Азирафаэль.
Адам открыл сначала левый глаз, затем правый и уставился на ангела:
— В смысле не готовы? Чего еще вам нужно?
— Я очень извиняюсь, смертный, — Азирафаэлю было неловко, — но прежде чем что-нибудь стирать, придумать нужно нам, чем заменить позорную историю о Бяшке в ваших воспоминаниях. Ад и Рай особенно настаивали на соблюдении этого условия.
— Так придумывайте! Мы-то с Евой тут при чем? — отрезал Адам.
Ну-ка, ну-ка, посмотрим, какие дипломаты из ангела и демона.
— Есть некоторые нюансы… — осторожно выбирая выражения, заговорил ангел. — Я, собственно, был Стражем Восточных Врат, и в придачу не умею лгать, а он… — Азирафаэль покосился на Кроули, — ухаживал за Садом. Так что с фантазией у нас… проблема. Но, зная, что ты проявлял поистине недюжинную смекалку, мы просим оказать нам помощь в сочинении легенды. — С каждым произнесенным словом ангел смущался и краснел все больше.
— Какая прелесть… Честный сторож и садовник в отставке, обделенные воображением, просят смертного придумать байку о изгнании его же самого из Эдема. Да вы ребята, пф-пфк… — Адам издал невнятный звук и захохотал.
Отсмеявшись и утерев набежавшие от смеха слезы, он хитро прищурился и заявил:
— Не можете сами, попросите у мамули. Уверен, у не фантазии поболее, чем у меня…
— Э нет! Меня не втягивайте! — поспешно ретировалась я. — План ваш, ошибки ваши, и вам с придуманной легендой жить. Так что разбирайтесь сами.
— Хорошо, — сказал Адам. — С одним условием…
— И чего же ты желаешь, сын мой?
— Равноправия! Если уж забывать о произошедшем — то всем, а не только мне с Евой. Не хочу, чтобы в будущем люди узнали о моем участии в этом фарсе. Гавриилу и Люциферу я не доверяю. Проболтаются когда-нибудь. А не они, так другие. Со всех-то подписку о неразглашении не возьмешь, — заметил практичный Адам.
— Это осуществимо. Будет тебе равноправие.
Я краем глаза увидела, как неосознанно взялись за руки и заметно побледнели ангел и демон. Оказывается, не только люди боялись забыть друг друга. Что ж, если их отношения истинны, то пройдут и через это испытание, а я понаблюдаю, чем у них там дело закончится.
— Рассказывай, что придумал, мы с-слушаем… — поторопил Адама Кроули. — Только помни о пожеланиях Ада и Рая: никаких поносов и шашлыков!
— Значит, так, — неспешно начал Адам, — акт первый: когда мамуля создала людей и приказала старшим братьям заботиться о них, ангел Люцифер и его свита взбунтовались (уж больно не по вкусу им пришлась новая родня), за что были подвергнуты суровому родительскому наказанию: черные крылья, Ад и далее по списку. Красок и драмы пусть маман добавит по своему усмотрению.
— Восстание — это с-славно, — прошипел Кроули. — В характере Люцифера. Ему понравится. Теперь придумай, за что изгнали вас…
— Не перебивай! Я еще не закончил, — прервал рассуждения демона Адам. — Слушайте дальше! На черных крыльях и Аде мамуля не остановилась и, дабы научить бунтарей почитать слово Божие и любить ближних, заставила их охранять в Эдеме Древо Познания, чтобы младшенькие ненароком не отведали Запретных Плодов…
— С-сомневаюсь, что Люцифер оценит эту часть. Демоны сторожат Древо Познания? Очень с-сомневаюсь…
— Да помолчи ты! — цыкнул вошедший в роль рассказчика Адам. — Здесь начинается второй акт, где на сцене появляются люди… — Он выставил вперед одну ногу, гордо вскинул голову и с пафосом продекламировал:
Уж сколько раз твердили миру,
Что в бабском языке — таинственная сила,
Что льстивых женских слов поток,
И в сердце демона отыщет уголок.
У Змея было четкое задание:
Он, выполняя свыше указание,
На яблоне, не ведая хлопот,
Стерег от жителей Эдема Знаний Плод.
Вниз головой свисая с ветки,
Окрестности Змей чутко озирал.
И все бы было гладко,
Кабы Запретный Плод в зубах он не держал.
В тот злополучный час у Древа,
Не зная, чем себя занять, слонялась Ева.
Вид яблока ее остановил,
А проще говоря, до глубины души пленил.
Плутовка к дереву на цыпочках подходит;
Виляет бедрами, со Змея глаз не сводит
И говорит так сладко, чуть дыша:
«Змея, ты дивно хороша!
Что за извивы, что за глазки!
Ты прямо создана для ласки!
Гламурные чешуйки! И юркий язычок!
И, верно, оперный быть должен голосок!
Спой, дорогая, не стыдись! Слух услади мой сказкой,
Ведь я уверена, при красоте такой
Должна ты петь, как Коля Басков!»
У демона с похвал вскружилась голова,
От радости в зобу дыханье сперло, —
И на приветливые Евины слова
Змей зашипел во все змеючье горло:
Плод выпал — с ним была плутовка такова.
Ну, а дальше, все как в первом акте: маман в гневе изгоняет прочь людей, обманувших Змея и вкусивших Запретный плод… — закончил декламировать Адам и раскланялся.
— Браво! Браво! — восторженно захлопал в ладоши Азирафаэль. — Какая драма!
— Ш-што ты несешь, ангел! — взорвался Кроули. — Это же полный бред! Где здесь ужас? Человек соблазнил демона! Адского Змия! Да с чего мне вестись на чужих жен, когда я люблю… Когда у меня есть… И кто вообще такой этот Коля Басков?! — Он задохнулся от возмущения.
Ого! А история-то набирает обороты. И чувства Кроули к Азирафаэлю, по-видимому, не совсем дружеские. Он едва-едва не проболтался. Вот уж совсем не ожидала такого поворота. Глупые дети, раньше надо было думать… Теперь все действительно станет намного сложнее.
— Если не нравится, — обиделся тем временем Адам, — придумывайте сами! Кстати, понятия не имею, кто такой Коля Басков. В рифму просто легло!
— А ну-ка прекратите скандалить! — вмешалась я. — Нормальная история. Сейчас роли у персонажей поменяем, и все станет замечательно. Демоны не охраняли Древо, а хитростью пробрались в сад. И Ева не обманывала Змия. Это Змий ее соблазнил! Да словами, словами соблазнил, — успокоила я Адама, ревниво сжавшего кулаки. — Он просто уговорил ее отведать яблока и мужа угостить. За это люди были изгнаны из Эдема. Такой вариант устраивает?
— Если между Змием и моей женой интима не было — то меня все устраивает, — буркнул Адам.
— Замечательно! Значит, бунт оставляем. Жутких подробностей и красок я прибавлю. И часть про Древо и искушение Евы тоже используем. Вы всем довольны? — поинтересовалась я у ангела и демона.
— Мы полагаемся на твою мудрость, Всевышняя, — ответил за себя и Кроули Азирафаэль.
— Достойный ответ! Теперь я вас покину. Мне, как никак, опять работы привалило: целых полгода жизни Вселенной нужно переписать с учетом ваших пожеланий и фантазий.
— Так может, заодно ты перепишешь злополучный План? — осведомился ангел.
— Нет уж. Свой План расхлебывайте сами. У вас есть шесть тысяч лет и колонтитулы в придачу. Имеющие разум, разберутся что к чему. Ну, хватит болтовни. Приступим к изменениям…
— Мы готовы, Всевышняя! — хором промолвили люди, ангел и демон.
Адам и Ева опять зажмурились, а Кроули незаметно (заметно!) надел на мизинец Азирафаэля кольцо, и тот плотно сжал ладонь в кулак, словно боясь потерять нежданный подарок…
***
Что ж, я играю со Вселенной не в кости. Я веду сложную игру, собственного изобретения…
Щелчок пальцев…
И я с вами не прощаюсь, ибо пути мои неисповедимы…
Земли к югу от озера
1 Орла 17 года Соленого озера
Вода обожгла рот горечью, Канги выплюнул ее, испуганный.
— Это нельзя пить!
Неужели долгий путь оказался напрасным? Они успели, от их ног впервые разошлись волны по чудесной синеве, но все оказалось зря?
Кипевшая на берегу драка остановилась, улеглась последними порывами бури. Засмеялась чужая женщина, оттолкнула замерший посох Искусной от своей шеи. Встала с песка, отряхивая жилетку. Бросила:
— Мы обе проиграли, сестра.
— Похоже, — Искусная подошла к кромке, зачерпнула прозрачную воду. Вылила с ладони. — Твои люди устали так же, как мои? Думаю, мы можем ужиться на этом ложном берегу.
Канги пошатнулся, едва удержавшись на ногах, протянул руки в немом вопросе. Как? Заключить мир с иным племенем, разделить землю, которую захватили по праву первых? Нарушить предсказание?
Искусная отвернулась. Помогла подняться одному из плосколицых чужаков, возвысила голос, исцеляя его раны. Канги отступил от берега, окинул взглядом бесконечную гладь. Их благо, оказавшееся обманом. Кто-то испортил его — чужая сила, сделавшая живительную воду смертельным ядом.
Он не посмеет более усомниться в мудрости Искусной. Бороться с неведомым нужно вместе.
Ночь Игорь спал плохо, потому встал рано. Несмотря на это, настроение оказалось сносным. Капитана в кают-компании уже не было, он обнаружился на камбузе, где занимался экстренным ремонтом кухонного автомата.
— Остались без завтрака? — вместо приветствия спросил доктор, входя.
— Да вот, Игорь Петрович, что-то он сегодня не в духе…
— Можно по имени. Давайте я посмотрю…
— А вы не только врач, но и механик?
— Нет. Я только врач. Но жутко любопытный… хм. А зачем вы панель сняли?
— Да вот…
На пульте настроек горел красный огонек возле хитрого значка, похожего на стилизованную «S».
— Подогрев, — пояснил капитан.
— Понятно. Будем есть холодный завтрак. Отключаем эту функцию, возвращаем панель, где была… Но в этом режиме нам грозит и холодный обед.
Игорь воткнул на место защелки. Выбрал себе для пробы стакан апельсинового сока и бутерброд с сыром. Автомат исправно выполнил заказ. Димыч с тоской посмотрел на доктора, и тоже заказал себе сок и бутерброд. Перебираться в кают-компанию не стали, перекусили прямо тут, возле павшего автоповара.
— Я вас искал, чтобы получить ключ от кабинета. — Пояснил Игорь, отправляя стаканчик в утилизатор.
— Пошли. Запишу вам его на карточку, и будете пользоваться. Если возникнут вопросы, номер моей каюты — единица. Но верней всего, я буду на мостике.
Игорь был готов к худшему, но прежний врач на «Корунде» оказалась женщиной, любящей порядок и чистоту. На столе в кабинете лежала только планшетка рабочего терминала. Над столом красовались яркие плакатики с рекламой киорского супернавороченного медицинского оборудования. Должно быть, они соответствовали представлениям прежней хозяйки кабинета о красоте. Вряд ли что-то из изображенного на плакатиках когда-нибудь появится на борту «Корунда». Вообще, скорей всего, работа здесь обернется для Игоря раздачей витаминных комплексов. И к лучшему, к лучшему, и по дереву постучать…
Но в выдвижном ящике нашлась мягкая игрушка — зеленый человечек с рожками. Из чего можно сделать вывод, что она была молода. Находить приметы неведомой предшественницы оказалось забавно и приятно. По вещам, говорят, можно судить о характере человека. По тому, что Игорь уже нашел, ни о чем судить еще нельзя. Но, может, со временим…
Одно ясно, убирались здесь недавно, а вот пустует кабинет уже больше года, а может, и несколько лет. Из чего это следует? Да вот, пыль везде стерта. А на шкафу — забыли. Там старые документы какие-то лежали, планшетка поломанная. Все покрыто бархатным ковром. Или вот тесты диагностического аппарата. Не обновлялись два с лишним года. Похоже, Димыч приводил корабль в порядок в гордом одиночестве. И видно, что потратил он на это немало времени и сил.
Ну, что же, спасибо ему. Сейчас вооружимся влажными салфетками, тряпочками и метелками и доведем все здесь до нужной кондиции. В образцовом медицинском кабинете все должно блестеть.
Игорь увлекся наведением лоска и блеска, и несколько часов провел, приводя в порядок, настраивая «под себя» медицинский отсек «Корунда».
Когда пришел вызов на ком, он как раз заканчивал сортировать препараты, оставшиеся от прежней владелицы кабинета. Большая часть была просрочена. Но кое-что вполне еще сгодится. Хотя, конечно, лучше бы наоборот.
— Игорь, не сильно отвлекаю?
— Нет. Я почти закончил.
— Поднимитесь на мостик. Мне интересно знать ваше мнение.
— Иду. Что-то случилось?
— Ничего важного. Подошел человек. Жаждет стать членом экипажа.
Игорь отложил в сторону последний пакет, запер кабинет и поднялся на мостик. Димыч сидел в кресле пилота, спиной к пульту, напротив стоял молодой парень, лет двадцати. Капитан приветственно махнул рукой. Игорь выбрал себе удачную позицию сбоку, в тени дубль-пульта, подпер спиной переборку.
— Ваше имя?
— Аск Вилэни. Двадцать один.
— Что — двадцать один?
— Год.
— Понятно. Образование?
— Высшее гуманитарное.
— Конкретно.
— Филолог.
— И на какую работу вы претендуете?
— Я чемпион континента по флаерингу. Полагаю на этом основании, что смогу справится с работой пилота.
— Чем вас привлекает работа вне планетной системы? К чему вы стремитесь?
Парень замялся, но всего на секунду.
— Мне нравится пространство. И меня не устраивает роль туриста. Я хочу стать частью этого мира, испытать все на своей шкуре…
— Похвально. — На лице Димыча мелькнуло выражение откровенной тоски. — С работой штурмана-навигатора знакомы?
— Немного. Я читал учебники. Но специального образования у меня нет. Капитан, возьмите хоть стажером. Прошу вас.
— Спортом занимаетесь? Кроме флаеринга, — подал голос Игорь.
Филолог пожал плечами и с неохотой спросил:
— Шахматы считаются?
— Женат?
— У меня есть любимая девушка. Но это не препятствие. Она работает здесь, на базе Бюро. На регистрации телепортатора.
Капитан вздохнул и твердо сказал:
— Мне нужен нормальный штурман, а не пилот-недоучка.
Игорь отлепился от стены, подошел к потенциальному пилоту.
— Тест на перегрузки проходил? Нормально? Физика у тебя хорошая. Что еще умеешь?
— Немного рисую. Но у вас же здесь, простите, не академия искусств.
— Не академия. — Димыч поднялся, прошелся вдоль пульта, обеими руками растирая затылок. — И не университет. У нас тут судно исследовательского класса «Корунд», номер регистрации двести шесть, порт приписки — Флора-Новая. Значит, так. Пилотом я вас взять не могу. У вас нет диплома. Могу предложить место стажера. Будете учиться пилотированию и штурманскому делу под моим чутким руководством. Если в течение одного рейса проявите себя, получите протекцию на специальные курсы, после которых, если пожелаете, вернетесь на борт полноценным специалистом. Если нет, мы попрощаемся.
Парень расцвел такой искренней благодарностью, что Игорю осталось только пожалеть капитана. Новоявленный стажер замордует его своими попытками произвести впечатление. Видно, что он готов начать учиться прямо сейчас, не сходя с этого места.
— Пойдемте, Аск, — вздохнул доктор, — заведем вам медицинскую карточку. Капитан, вы тоже подойдите. Эта процедура обязательна для всех.
Вскоре на борт прибыли зарегистрированные члены экипажа. Не молодой уже, седоголовый старший инженер-механик по имени Растам Лаврин и штурман Илья Коновалов, человек, поразивший Игоря широкой рыжей бородой. Растам производил впечатление человека опытного в своей профессии, Илья просто производил впечатление. Особенно после того, как выяснилось, что он курит трубку.
С навигатором, похоже, Димыч был знаком и раньше. Во всяком случае, они поздоровались вполне приветливо и даже обменялись ничего не значащими вопросами типа «как дела?».
Вечером прибыла и единственная на тот момент женщина — инженер связи Лаура Конди.
Строгая сорокалетняя брюнетка казалась неприступной, как средневековая крепость. Уверенности в себе у нее, пожалуй, было даже побольше, чем у капитана. Сначала она посетила инженерный отсек, где связисту была выделена отдельная рубка, и только после этого позволила себе отыскать свою каюту. Осталось дождаться счастья с неба, а именно — того момента, когда экипаж будет полностью укомплектован. Если не считать Игоря, у других членов экипажа было довольно много багажа. Это доктору, завязавшему с карьерой шпиона, поначалу нечем было даже зубы почистить…
Нет, что ни говори, восхитительная это штука – метро! Тёмные тоннели, уходящие в бесконечность, вертикальные лампы, отражающиеся в мраморном зеркале пола и плывущие назад – всё быстрее, быстрее, быстрее… дробное стаккато вагонных колёс, мелькающие во тьме огонёчки, и даже листовка на стекле: «ушла из дома и не вернулась…»
Почему-то они листовки эти постоянно именно на мой вагон клеят. Будто чувствуют что. Хотя – что они могут чувствовать? Так, совпадение.
– Да… Да, я уже еду, да… да, в метро… ты сейчас пропадёшь…
Ну вот что за…
Только-только расслабился.
И ведь приятная с виду девочка, синий беретик, шарфик в тон пальтишке, голубенький такой, и вообще вся такая воздушная и трепетная… а туда же.
Ладно, наше дело маленькое.
Тянусь через развёрнутый мобильник. Не люблю я эти чёрные дырки, пальцы от них сводит, но приходится, заказчик всегда прав; пока он в вагоне и если вошёл именно через желанную дверь, его высказывания – закон. Или – её.
Удачно, что на другом конце связи квартира, хуже нет, когда приходится работать на публике. Вопли потом, слухи разные…
Какая-то женщина – мать? Тётка? Соседка? Просто знакомая? Не знаю и не хочу знать – как и то, чем именно она так насолила моей заказчице, такой приятной с виду девочке, что ту именно в мой вагон занесло и именно через нужную дверь. Случайные пассажиры у меня – редкость, и чёрных дырок они не заказывают. Так, по мелочи что-нибудь. И телефоны у них не звонят.
Накрываю тётку чёрной дырой и жду, пока окончательно схлопнется.
Удачно так получилось, аккуратненько. Я давно уже не промахиваюсь, но всё равно приятно. А по первости, помнится, полруки клиенту как-то отрубил краем схлопывающейся сингулярности, кровищи было…
Девочка в синем беретике убирает телефон в сумочку. Но я уже продёрнулся обратно, хотя и не люблю по выключенным линиям, шершавые они, потом всё тело чешется.
– Что б тебя черти побрали, индюк усатый!..
Восхитительная штука метро – но без людей была бы куда приятнее.
Впрочем, черти – это не моя, как сейчас выражаться любят, пре-ро-гатива. Слово-то какое, и не выговоришь сразу-то… и смыслов набито – ну вот под завязку просто, и рогатый тут тебе, и та леди, что нагишом скакала.
Но, как бы там ни было, черти – забота не моя, у них своё начальство, вот пусть оно и реагирует. Поскольку заявка адресована достаточно определённо и недвусмысленно. Мне же можно пока и расслабиться, наслаждаясь перестукиванием колёс и восхищаясь человеческим гением. Нет, ну вот надо же такого-всякого понапридумывать?! Большинство наших метро опасается – шумно, толпно, того и гляди в работу припрягут. Снаружи, говорят, потише…
Не знаю.
Я снаружи если и бываю, так только по работе когда пошлют, да и то частично, а раздваиваться и само по себе не слишком приятно. Да и работа… Грязь, кровь, крики. Не люблю. Всё время жду не дождусь, когда же заявку закроют и обратно отпустят. В метро тише и чище.
Я родился тут, по мне – так самое лучшее место. Ну и что, что толпа, где и прятаться-то, как не в ней, родимой? А ночью – так и вообще красотища… тишина… пустота… одинокие уборщицы машинками гудят, обходчики по рельсам ключами бенькают, но это не в счёт, по сравнению с дневным-то лязгом и грохотом. Я бы вообще не совался наружу, если бы некоторым не приспичивало…
Во! Опять…
– Чтоб тебе твоя корова так же ногу отдавила! А ещё шляпу надел!..
Вот ведь… до вечера ещё далеко, а уже третью длительную заявку словил. Да ещё и с такой вот формулировочкой. Хорошо бы хотя бы этот, который, шляпу к груди прижимая, к выходу протискивается и уже затянут на моей рабочей схеме жёлтеньким узелочком, одиноким оказался. А то ведь придётся его законную раскармливать до указанных заказчицей габаритов и следить, чтобы таки наступила… это долго и муторно, особливо если женщина попадётся упёртая и несклонная к полноте, иногда несколько лет проваландаться можно. Я по юности как-то влип с подобной формулировкой заказа – пять лет закрыть не мог. Пришлось в итоге договариваться с лотереечником на сельскохозяйственной ярмарке и всучивать клиенту выигрышный билет, вот же мороки было… Но травму копытом призовая тёлка ему таки нанесла правильную, заявку закрыли, жёлтый узелок распутался потихоньку, хотя и не сразу. Да и не до конца – затяжка так и осталась, перед плохой погодой ноет теперь каждый раз.
Нет уж.
Лучше не затягивать.
А ведь у этого шляпоносца супружница тоже тоща, и никакой рядом упитанной соседки или начальницы, которую можно было бы, пусть и со скрипом, но втиснуть под оглашенное заказчицей понятие «твоя»… Нет, я теперь учёный, с женой связываться – себе дороже! Надо будет срочно свести клиента с какой-нибудь крупногабаритной мадам, пусть она заявку и закрывает. Вот прямо сегодня ночью и свести. Чтобы не было потом мучительно больно ещё пять лет, и далее каждый раз перед скверной погодой.
На долю секунды оказываюсь на плече у пробирающегося к эскалатору мужчины и нашёптываю ему приятную мыслишку заглянуть по дороге в стрипбар, что на углу… ну и что, что далеко и крюк делать придётся, зато там как раз новенькая появилась с арбузными грудями. Говорят, у шеста такое творит…
Подействовало.
Мужик по эскалатору вверх попёр, что твой броненосец, разве что пар из ушей только мне и виден. Попозже загляну к ним, прослежу, чтобы действительно наступила, нечего затягивать… Интересно, что он жене наврёт? Впрочем, люди – существа изобретательные, придумает что-нибудь…
– Але, Серёга? Ага, алё!
А вот мобильников могли бы и не изобретать… Одно зло от них, от мобильников-то. И как это я проворонил? Обычно-то я их у себя в вагоне глушу сразу и намертво – нечего тренькать тут всякой пакости. А сейчас вот отвлёкся…
– Я в метро, ага! Ага, сейчас оборвётся! Я тебе попозже, ага… обана, оборвалась…
Хихикаю тихонько, хотя мог бы и громко – он меня всё равно не услышит, пока я не захочу. Конечно, оборвалась! Желание заказчика – закон! С такой заявкой грех медлить, просто конфетка-мороженка, а не заявка. Все бы заказчики просили подобное, вот бы радости было, но как же, дождёшься от них! Иногда такого поназаказывают, что просто волосы дыбом.
Ну вот, к примеру…
«Ты всё время пропадаешь» – как это исполнить?!?
Не «тебя не слышно», не «сейчас пропадёшь», не «здесь связь плохая» – это всё нетрудно, так, забавка детская! А вот именно что «ты всё время пропадаешь»…
Понимаете, да?
То есть не просто разовая заявка – а заявка на ВСЁ ВРЕМЯ…
Ночной кошмар любого вагонного.
А попробуй не исполни, если заказчик в твой вагон через правильную дверь вошёл?! Вот же тянет их, зараз, именно к этой, правильной, словно других и нету!
Нет уж, лучше глушить паскудные аппаратики в зародыше, чем хоть раз на такое нарваться. Вот и сейчас задавил парочку – пискнуть не успели. Пусть хозяева потом всё, что хотят, высказывают – уже на поверхности. А у меня – не надо.
Да, это неправильно.
Да, я ленивый.
И никогда мне не выбиться в кабинные или тем более в станционные. Да только я и не хочу. Мне куда приятнее посидеть в уголочке, послушать, как стучат колёса и шипят раскрываемые двери. Вот я лучше и посижу, порадуюсь возможности не бегать по вашим заявкам с высунутым до пупка языком. Даже если для этого и понадобится придавить десяток-другой расплодившихся по карманам и сумочкам пластиковых паразитов…
– Да чтоб тебя приподняло и пришлёпнуло!
Обожаю такие заявки! Это легко, это мы прямо сейчас…
Вагон резко повело на стыке, задняя часть пола взбрыкнула, заставив пассажиров слегка шатнуться. Клиенту «повезло» больше других – его ноги на секунду потеряли связь с полом, и как раз в этот момент вагон выровнялся, дёрнувшись ещё раз. Клиента чувствительно припечатало боком о двери, благо стоял он рядом и никого более исполнение заявки не зацепило. И толком даже не успевший завязаться узелочек на моей схеме более не существует, работа не только ювелирная, но и проведена оперативно, даже складочки не останется…
– Да чтоб тебя!
Пропускаю мимо ушей – заявка не оформлена.
Двух собравшихся было пиликнуть паразитов давлю намертво, ибо разозлили. Мне ещё со стриптиз-баром разбираться, потом подгонять домушников клиенту, которому пожилая заказчица с кошёлкой с утра пораньше пустоты нажелала, да ещё придумать что-нибудь с дном и покрышкой, от этой же заказчицы, но клиент другой… а они тут пиликать вознамерились.
Заказал бы кто чего хорошего этой самой бабке с кошёлкой – исполнил бы с удовольствием, ибо достала уже. Можно сказать, постоянная заказчица. Чуть ли не каждый день в вагон рвётся – и никогда порожняком не проедет, обязательно одним, а то и двумя-тремя заказами меня осчастливит. И нет бы простое что – обязательно с подвывертом. Вот и сейчас – мне надо найти дно с покрышкой, сделать так, чтобы они оказались жизненно необходимы студенту четвёртого курса юрфака, а потом ещё и умудриться как-то его этих самых вожделенных предметов лишить. Ибо желание заказчица высказала явственно и оформила правильно, не придерёшься…
– Алё, Серёга! Ага, опять я!..
Да что ж ты будешь делать! Неугомонный какой. На этот раз входящего звонка не было – он сам кнопочки жал, вот ведь паскуда… Ну пожелай же ты что-нибудь простенькое, я выполню, и убери эту пакость в карман с глаз долой…
– Я чё звоню-то… Ты пива взял? Ага! И я тоже! Не, я ещё в метро! Ты это, жди, короче, я сейчас пропаду…
Вот и славненько…
Улыбаясь, достаю из кармана вневременья чёрную дырку подходящего размера и делаю шаг вперёд…
Первым делом — оружие. Нельзя мне его брать. Увидят рабыню с оружием — убьют. Резак — можно. Он на оружие не похож. Но только — на самый крайний случай. Никто из врагов не должен узнать, что это такое. Что у меня еще есть? Кибик! Я как посадила его на ствол пальмы — так и забыла о нем. В городе еще много таких. И ворона! Только я их номеров не знаю. Их знают компьютеры в железном доме. Номер Кибика я тоже не знаю, но могу узнать.
Хватаю планшетку и бегу в рощу, к той пальме, на которой сидит
Кибик. Спрашиваю у планшетки, какие электронные устройства она чувствует рядом с собой? Таких только два — мой ошейник и Кибик. Теперь я знаю номер Кибика!
Только до чего сложно управлять им с планшетки! Экран маленький, на нем даже пульт управления Кибиком целиком не помещается. Не говоря уже о картинке, которую он передает. Я долго мучилась, но сумела картинку сделать обоями на планшетке. А пульт — поверх обоев в режиме полупрозрачности. Звук пустила на ошейник. Теперь у меня появились глаза и уши!
Подумала о доспехе цветов клана, но отказалась. Дворцовые рабыни таких не носят. А «пояс верности» надеть — самое то! Выходит, мне больше и брать нечего? Ошейник, планшетка, резак, пояс, Кибик — и все. Остальные полезные вещи сложила в багажник байка. Все, готова! Надо темноты дождаться. Есть время понять, что произошло.
Линда при мне работала с киберами, что за дорогами следят. Знаю, где архив, куда они информацию складывают. Прокручиваю в ускоренном режиме — не проходила мимо них армия. Лезу в архив записей со стратосферных ретрансляторов. Не там они висят, хоть один надо было повесить над лагерем девятого легиона. Но Линда не знала, как это сделать, а я — тем более. Поэтому начала с записей того, что над Столицей висит. Увидела, как солдаты в Столицу входят — и отследила, откуда пришли.
Легион шел не по дорогам, а прямо по пустыне. Ночью! В трех стражах пути до Столицы разделился надвое. Половина пошла в Столицу, а половина — на Дворец. Напали одновременно. Видно, у риммов звонилки были.
Знаю, у Стаса и во Дворце, и в Столице много разведчиков вроде моего Кибика. Только номеров не знаю. Посмотрела, какой номер у Кибика, попробовала соседние перебрать. Один отозвался! Где-то на чердаке во Дворце прячется. Теперь у меня два глаза-шпиончика!
Подготовила подробный отчет хозяину, попыталась поговорить. Железный голос на том конце ответил, что вся наша группа выполняет задание, и до нее семнадцать тысяч километров. Это же как от нас до дикого материка. Другой край планеты! Велела голосу, как только появится хозяин, сказать, что у меня для него важные слова, и чтоб сразу прочитал письмо.
А сама начала тренироваться управлять с планшетки Кибиком. Не тем, который здесь, в оазисе, а тем, который во Дворце. Дворец сделан так, что крыша у него не плоская, вроде веранды, а двускатная. Под крышей — чердак, забитый старой мебелью, горшками, ветхими гобеленами и прочим барахлом.
Двери на чердак всегда на замке, но я знаю четыре выхода на чердак из тайных ходов в разных концах Дворца.
Погоняла Кибика по чердаку, а когда немного освоилась, вывела его через слуховое окно на улицу и повела к школе гвардии.
Школа гвардии окружена! Бойцы девятого легиона разрушили часть высокой железной ограды вокруг Дворца, принесли секции решеток и теперь устанавливают их вокруг школы! Работают быстро, уверенно, под прикрытием щитов из досок. Охраняют работающих лучники, их тут видимо-невидимо. Тоже прячутся за щитами из секций деревянного забора.
К вечеру ограду закончат, и курсантам будет очень трудно через нее пробиться. Сколько их лучники положат, пока они решетку валят…
В самой школе окна узкие, и все закрыты изнутри деревянными щитами. Крепость, а не дом. Знаю, во дворе школы рядом с кухней есть глубокий колодец. От жажды курсанты страдать не будут. Еды им до возвращения железного дома тоже хватит. А вернется хозяин — быстро наведет здесь порядок.
Достала звонилку, набрала номер Марра и все ему объяснила. Он тут же побежал разыскивать наставников. Поговорила с наставниками, пересчитала по их просьбе лучников и мечников вокруг школы, сообщила, что Владыка жив, но ранен. Посоветовала дождаться моего хозяина.
— Ты, Миу, не дури, а сообщи в восьмой и десятый легионы, если
сможешь, — сказал мне римм охраны школы.
— Сделаю! — ударила себя в грудь. — Сегодня же пошлю гонцов.
Обругала себя — нужно было это еще утром сделать. Плохо только, что восьмому легиону до нас два дня идти, а десятому — пять. Если очень-очень спешить, можно в три уложиться, но быстрее — никак!
Составила указ от папиного имени, за его подписью, напечатала на принтере. Позвала двух серых парней потолковее, вручила им звонилки, чтоб передали риммам легионов, посадила на байки и отправила. Одного на юг, другого на север.
Через три стражи позвонил римм восьмого легиона. Назвалась
доверенной рабыней Владыки, подтвердила все, что написано в указе, сообщила, что Владыка жив, но ранен, и сейчас находится на одной из своих тайных вилл. Описала, что происходит во Дворце. Римм сказал, что на сбор состава легиона и подготовку к походу ему нужно два дня. И еще хорошо бы перед атакой объединиться с десятым легионом. Продиктовала ему номер
мобилки Марра. В школе гвардии самые лучшие стратеги, пусть вместе думают над планами атаки.
Пока этими делами занималась, Проныра с гидротехниками подогнали каналокопатель и поставил его на место железного дома. Сразу надо было так сделать! Тогда враги не догадались бы, что это не тот дом.
Поужинала со всеми. Пора собираться во Дворец за лекарем. Надела пояс верности, выбрала черный байк — и полетела. Когда на горизонте появился Дворец, села на вершину бархана и дождалась темноты.
Первый сюрприз — на крыше Дворца бунтари установили четыре
наблюдательных поста, в каждом по три воина. Пост — это такая отгородка из толстых досок, чтоб наблюдатели могли лучников не бояться. Но воины смотрят вниз, к звездам глаза не поднимают. Поэтому я тихо села, прислонила байк к печной трубе и скользнула в ближайшее слуховое окно.
Труба над кухней, а мне надо в левое крыло. Это значит, по чердаку — до поворота, и после поворота почти до конца. А тут темно, хоть глаз выколи.
Сняла ошейник, раскрыла, достала фонарик. Замечательная штука! Не яркий, внимание не привлекает, но под ногами все видно. Привычно крадусь по чердаку, вздрагивая от каждого шороха. Я всегда по нему украдкой ходила, потому что всегда — без спроса. Только ночью — впервые.
Дверь на третий этаж оказалась взломана — ну да, бунтари ведь
выставили дозоры на крыше. Но спускаться нельзя — по этажу кто-то ходит. Грохочет солдатскими сапогами.
Отступила, спряталась за сундук, достала планшетку, Кибика. Кибик, если им не командовать, ведет себя как живая птичка — головкой вертит, перышки чистит. Но я тут же послала его в полет. Провела над лестницей на третий этаж — и вдоль по коридору.
Хорошо, что сама не сунулась — на всех лестницах между вторым и третьим этажами посты из трех воинов. А все двери на третьем этаже взломаны и открыты. И дверь лекаря — тоже. Ни его, ни рабыни в его комнатах нет. На всем этаже вообще никого из жильцов нет. Только солдаты спят. На кроватях поверх одеял, не раздевшись, прямо в сапогах! Хороша бы я была, если б туда сунулась.
Надо искать лекаря. Наверно, он там, где и все остальные. А где
можно столько народа вместе собрать? В залах на первом этаже и в подвалах.
Вывела Кибика в окно, опустила до первого этажа, посадила на
подоконник. В присутственном зале спят солдаты. Сорвали со стен гобелены, бросили на пол и на них спят. В торжественном зале — никого. И полный порядок. Все вещи на своих местах. В казенном зале тоже порядок. Почти. Значит, в подвале?
С парадной стороны Дворца подвальных окон нет. С другой стороны подвальные окна только в дровяном подвале. И то — с решетками. Подвожу к ним Кибика — точно! Факелы светят, и все здесь. Слуги, рабыни, писцы, наложницы — все вместе. Сидят подавленные, друг к другу жмутся, согреться пытаются. Молчат, не разговаривают. И лекарь здесь.
В дровяном подвале есть один выход из тайных ходов, но его дровами завалили. Ближайший — в танцевальном зале. Послала Кибика дорогу проверить. На лестнице в дровяной подвал стражи нет. Просто дверь на засов, как всегда ночью, закрыта. Коридор пуст. Танцевальный зал пуст, дверь распахнута. Посадила Кибика на дверной косяк и поспешила к тайному ходу. Он открылся со скрипом и потрескиванием. Спустилась по крутой узкой лесенке на уровень второго этажа. Этаж высокий, а ход идет в стене выше
дверей, поэтому можно вдоль всего Дворца пройти. Дошла до танцевального зала, спустилась на первый этаж. Планшетку оставила в тайном проходе. Фонарик спрятала в поясе. Ботинки сняла. Дверь тайного прохода на защелку закрывать не стала, только прикрыла. Выглянула в коридор — никого. Мне теперь нужно пересечь коридор и шагов двадцать по нему пройти до лестницы
в подвал. Страшно. Почему я черной не родилась?
Скользнула бесшумно ночной тенью на другую сторону коридора, и по стеночке, по стеночке. До охранников главного входа далеко, ни один даже ухом не повел.
Когда проходила мимо двери в свою каморку, почувствовала босыми ногами, что пол какой-то не такой. Липковатый, плохо вымытый. Спустилась по лестнице к дверям подвала и медленно, по чуть-чуть отодвинула массивный железный засов. Проскользнула в подвал, прикрыла дверь. Она хоть и черного
хода, но дворцовая. Петли смазаны, не скрипнули.
Осмотрелась — рядом никого. Все расположились под факелами, а до ближайшего шагов двадцать. Похоже, мой приход никто не заметил. Удачно как!
Ссутулилась, опустила голову, прошла походкой усталой рабыни к лекарю и села рядом с ним. Несколько рабынь проводили меня безразличным взглядом, да лекарь удивился: «И ты здесь?»
Подождала долю стражи. Когда все обо мне забыли, шепнула лекарю на ухо:
— Отойдем, господин, слова есть.
— Что ж сразу не сказала, что болит? Отойдем, осмотрю тебя, — с ходу понял лекарь. Мы поднялись, отошли в темноту и сели у двери. Лекарь сделал вид, что осматривает меня, пробежал ладонями по моему телу.
— Здесь болит? — громко спросил.
— Нет. Не здесь. Господин, — перешла я на шепот. — Владыка ранен.
— Где? Рукой покажи, — он и не подумал переходить на шепот. Только говорить стал чуть тише.
Я прикоснулась ладонью к его боку в том месте, где ранен папа.
— Глубоко?
— Вот настолько, наверно, — прикинула по ширине раны, как глубоко мог войти наконечник копья.
— Это плохо. Ты знаешь, что беременна?
— Да, господин.
Оглянулась на слуг и рабынь. К нам потеряли интерес. Никто не
смотрит в нашу сторону, ни одно ухо не повернуто в наш угол.
— Господин, я отвезу тебя к нему, — прошептала чуть слышно.
— Ты умеешь ходить сквозь стены?
— Да, господин.
Нащупала его руку, поднялась, приоткрыла дверь и шмыгнула на
лестничную площадку. Дверь прикрыла, но засов задвигать не стала.
— Шсс… — нагнулась и сняла с ног лекаря сандали. Он только
тихонько фыркнул. Ведя его за руку, крадущимися шагами поднялась по лестнице, выглянула в коридор. Стражники по-прежнему дремали у главного входа. По стеночке, бесшумными шагами повела лекаря к танцевальному залу.
Впереди, в конце коридора, распахнулась дверь, показались нескольковоинов с факелами. Ой, мама! Три быстрых шага вперед, я приоткрыла дверь своей каморки и втолкнула в нее лекаря. Шмыгнула следом и закрыла дверь на защелку. Никогда ей не пользовалась — мне было запрещено запирать дверь.
Сердце билось в груди так, что, наверно, в коридоре слышно. Понимаю, что воины не могли увидеть нас — они ослеплены светом собственных факелов. Но до чего страшно!
В коридоре прогрохотали шаги, просветлела и погасла щель под дверью. В отдалении прозвучали команды смены караула. Я вздохнула облегченно, достала фонарик и включила.
На полу лежало мертвое тело. Почему-то я сразу поняла, что эта серая рабыня мертва.
— Посвети выше, — велел лекарь.
Послушно провела лучом света от ног к голове. Знакомое платье, знакомый ошейник, засохшая кровь на полу, перерезанное горло… Закричала бы в голос, но ладонь лекаря зажала рот.
— Кррина…
— Вот, значит, как… — прошептал лекарь.
Доверенная рабыня Владыки и его будущая жена, носящая под сердцем его сына. Моя наставница и лучшая подруга. Тебе в широком дворцовом коридоре перерезали горло, а тело бросили в каморку под лестницей. Как доверенную рабыню, тебя не стали ни пытать, ни допрашивать. Просто убили. Ты умерла в нескольких шагах от того места, где когда-то погибла моя мать…
Что-то в моей душе умерло. Может, страх, может, детство. Даже слез не было. Одно желание — карать. Карать!
Но сначала — дело.
Расстегнула молнию на поясе, достала резак, повесила на ремешке на запястье, как Линда делала.
— Идем быстрее, господин, время не ждет.
— Не спеши, девочка. Пусть часовые заскучают.
— К фытыху часовых! Заметят нас — им же хуже! — схватила лекаря за руку и, не скрываясь, повела по коридору в танцевальный зал. Потом — по тайным ходам — на чердак. Через слуховое окно вывела на крышу, усадила на байк позади себя и подняла машину в небо.
— Господин, если уши закладывает, сглатывай, — сориентировалась по звездам и направила байк к Рыжим скалам. Но ночь такая темная, что не замечу, пока не врежусь в них. Поднялась повыше, вывела на экран приборного щитка карту. Подправила курс и прибавила скорость. Засвистел ветер.
— Ты на самом деле умеешь ходить сквозь стены, — прокричал лекарь
— Я доверенная рабыня двух владык. Забудь про тайные ходы, это страшная тайна! — прокричала в ответ. Трудно говорить на такой скорости.
Ветер рвет слова на части и уносит вдаль. Чуть сбавила скорость.
— Господин, расскажи, что было во Дворце?
— А я знаю? Ночью разбудили, сунули в руки одежду и погнали в
подвал. Видел, из коридоров уносили трупы солдат дежурной роты. Потом в подвал пригнали рабынь, которых заставили смывать кровь в коридорах. Они рассказали, что нам еще повезло. Знать и остальных слуг связали и согнали в казематы.
— Много в казематах народа?
— Очень много. Рабыни сказали, городские в основном. Даже сам глава Службы закона и порядка там. Что теперь будет?
— Ничего не будет! Владыку они убить не смогли, значит, и нового выбрать не смогут. Так и останутся бунтарями-заговорщиками. Я вызвала на помощь восьмой и десятый легионы. Через неделю от бунтарей и шерсти не останется.
— Риммы легионов послушались рабыню?
— Я не простая рабыня, господин. Я доверенная рабыня Владыки, его голос и воля.
— Кррина была доверенной рабыней Владыки.
— Но они-то этого не знают. Спросишь Владыку, он подтвердит, что теперь я его доверенная рабыня.
— Обязательно спрошу, рыжая.
— Да, господин, рядом с Владыкой женщина. Она не узнала Владыку, приняла его за простого воина. Пусть так и останется.
— Ты ей не веришь?
— Она рыжая, и она была на войне. У нее есть, за что ненавидеть
серых.
Я опять увеличила скорость. Шурр, наверно, в казематах. Одна я могу не справиться. А из всех наших только Пуррт родился с мечом в руках. Но он сейчас охраняет папу.
Достала звонилку, набрала номер Прронырры. Отозвался не сразу.
— Слушай, соня, это Миу говорит. Буди мелкую, бери любой байк — и через полстражи я жду вас у Рыжих скал.
— Как я ночью Рыжие скалы найду? — спрашивает этот недотепа.
— По навигатору. Я включу маяк.
— Понял!
— Конец связи!
Пока говорила, чуть мимо Рыжих скал не пролетела. Села на вершину, бросила рядом с байком маяк, только после этого полетела разыскивать вход в пещеру.
Папа и Линда спали. Пуррт тоже спал, Амарру дежурила и меняла компрессы на голове папы. Пока лекарь расспрашивал Амарру о ранах, я растолкала Пуррта.
— Вставай, рыжий. Воевать пора.
— Никак, с серыми? Хорошие слова говоришь, сестренка! — вскочил, будто и не спал. Сунул ноги в тяжелые ботинки, застегнул на поясе ремень с двумя охотничьими ножами, хотел взять огнестрел Линды.
— Не смей! Положи на место. Хочешь девушку безоружной оставить?
— Тогда летим?
— Прронырру дождемся.
Прилетели Прронырра с мелкой. Я помигала им фонариком, а когда сели, велела слушаться лекаря и охранять раненых.
— Теперь летим.
В полете описала все, что видела во Дворце. Сели рядом с
каналокопателем. Открыла багажник байка, выбросила НЗ, вылила из канистры воду. Поднялась на кухню каналокопателя, заполнила канистру уксусом, Пуррта нагрузила мешком сахарного песка.
— Это что? — удивился он.
— Сладкая жизнь изменникам. Грузи в байк, а я сейчас…
Сбегала в штаб за инфракрасными очками. Себе и Пуррту.
— Полетели! — подняла байк на двести метров и легла на курс.
— Сестренка, мне бы оружием и одежкой разжиться. Увидишь их караул на дороге — притормози.
— Думаешь, в темноте за серого сойдешь? — фыркнула я. Но связалась с ретранслятором и вывела на экран приборной панели картинку с его инфракрасной оптики. Вскоре нашлись два всадника, спешивших во Дворец.
— Я их догоняю, ты берешь левого, я правого.
— Рыжая, ты мне нравишься!
— Тихо ты! — зажала в кулаке резак, чтоб кнопка удобно легла под
пальцем. опустила байк на уровень скакуна. Ночь темная, силуэты едва видны. Доверяю больше слуху, чем зрению. Опустила на глаза инфракрасные очки. В них все видно как днем, только весь мир зеленый. Пристроилась за всадниками, нацелила машину ровно между ними и прибавила скорость.
Бамм!!! — Пуррт со всей дури приласкал своего рукояткой ножа по шлему. Зззз — пропел резак в моей руке. Газанула, описала широкий круг и посадила машину. На дороге лежат два тела. Усталые скакуны, лишившись всадников, остановились неподалеку. Одно тело в порядке, просто воин из седла выпал. А у второго… головы нет! И кровь хлещет.
— Ты, рыжая, сильна! — восхищенно произнес за моей спиной Пуррт.
Торопливо отбежала на несколько шагов и извергла из себя весь ужин. Словно таблетку антиала приняла. Пуррт тем временем раздел догола своего воина, расседлал скакуна, связал уздечкой пленному руки и ноги вместе, как бурргуну перед стрижкой.
— Допрашивать будешь?
— Нет, — я села на песок и обессиленно вытерла губы рукой.
— Видишь, как тебе повезло, — сказал Пуррт пленнику. — Мы тебя даже допрашивать не будем.
И воткнул ему нож под лопатку. Меня опять скрутила рвота. А Пуррт расседлал второго скакуна, обыскал оба тела, что-то сунул в бардачок байка, переоделся в форму убитого.
— Ты как?
— Привыкну, — утерлась рукой и сама себе удивилась. Ни страха, ни волнения. Только трясет всю. От холода, наверно. — Садись, полетели.
Приподняла байк над землей.
— Они свиток везли. Читать будешь?
— Нет. Потом как-нибудь.
Осветила Пуррта фарами. Не похож он на серого. Только если со спины или в темноте. Ну, не похож — и все. Так ему и сказала.
— Жаль. Я бы курьером прикинулся, прошел в штаб и устроил там крутой замес.
— Нам надо Шурра вытащить. Он гвардеец, и Дворец не хуже меня знает.
— Тоже неплохая мысль, — одобрил Пуррт. Я боялась, что начнет
спорить.
С высоты птичьего полета осмотрели лагерь бунтарей. Обнаружили бочки с питьевой водой на повозках. Большие такие бочки. Шесть штук. И почти без охраны. Четверо часовых то ли дремлют, то ли спят крепким сном. Чего им бояться — в самом центре лагеря-то?
— Надо сначала посты на крыше Дворца снять. Оттуда нас могут
заметить, — подсказал Пуррт. — Ты опускай байк за их спинами, а я их мечом.
— Резак возьми. Умеешь им работать?
— Доски резал.
— Если до врага два-три шага, целься по глазам. А то они лишь
почешутся.
— Сестренка, ты меня все больше удивляешь.
С первым постом справились быстро и чисто. Все трое смотрели в сторону дворцового парка и тихо беседовали. Я опустила байк за их спинами, а Пуррт неторопливо провел резаком справа налево на уровне их шей. Только “зззз» — и три безголовых тела. Ни один не пикнул.
Со вторым постом тоже справились легко. Но нашумели. Одна голова покатилась по крыше и упала вниз.
— Третий пост, что у вас? — раздалось с соседнего поста.
— Тихо вы, — крикнул в ответ Пуррт. — Свиток с приказом вам принес.
И, топая по крыше, пошел на голос.
— Так, из нас никто читать не умеет. А если б и умел — темно же!
— А мне какое дело? Мне приказано вручить. Придет ваш разводящий, зачитает.
Я опустила на глаза инфракрасные очки. Пуррт подошел к посту и протянул свиток. Потом раздалось знакомое «зззз». Пуррт поднял упавший свиток. Я подлетела к нему на байке. Последний пост решили не трогать. Он далеко, и за скатом крыши его не видно. Спустились к бочкам и таким же образом бесшумно сняли часовых. Хорошо, что байк летает тихо как ночная птица.
Крышки бочек, как положено, были заперты на замки. Но что для резака замок? Полвздоха — и нет его. Одна бочка оказалась пуста, вторая — наполовину, и четыре полны воды. Неполную трогать не стали, в две высыпали сахарный песок, а между двумя оставшимися поделили канистру уксуса.
— Надо трупики убрать, — решил Пуррт. Опустили их в пустую бочку. С байком это легко. Я управляю, опускаю байк, потом поднимаю. А Пуррт хватает тело с земли и опускает в горловину люка. Потом обошел вокруг бочек, подобрал замки и все, что выпало с трупов, тоже бросил в бочку.
Закончив, мы вновь поднядись на крышу Дворца и, через слуховое окно проникли на чердак.
— Надо было ножом работать, — сказал Пуррт. — От резака крови очень много. Как увидят кровь на земле, сразу догадаются, что мы часовых убили.
— Зато ни один не пикнул.
Сказала — и сама себе поразилась. Страшное оружие — резак. Им убиваешь — как в театре, как будто понарошку. Без всякого усилия, просто рукой взмахнул… Падай, ты убит! А они же на самом деле умирают.
Разыскала забытую планшетку, проверила Кибиков. Здесь они, мои хорошие!
— Тут у меня две птички знакомые. Ты пока поскучай, а они нам дорогу разведают.
— Тогда я свежим воздухом подышу, — и на крышу вылез. Не успела остановить. Решила посмотреть, кто в гостевых комнатах. Окна ночью обычно приоткрытыми держат, а Кибику больше и не надо! Посадила его на подоконник — глазам не верю! Глава Службы пахотных земель. За смерть Кррины, за смерть ее неродившегося ребенка я обрекаю тебя на смерть!
Посадила Кибика на подушку и выпустила отравленную иголку ему в щеку. Как Линда ночным убийцам. Несколько вздохов, слабый хрип — и он умер.
Подняла Кибика в воздух, повела в соседние покои. Кто-то незнакомый. Еще комната — опять незнакомый. Следующая комната — мелкая сошка. Хотя, может, и не мелкая, если в гостевых покоях ночует. Потом у Стаса спрошу.
Еще одна комната — вот он, сволочь! Птуфф болотный!!!
— Глава Службы оросительных каналов, за смерть сына Владыки я приговариваю тебя к смерти!
А отравленная иголка у Кибика только одна… Но зато у меня есть второй Кибик. Переключаю управление на второго, веду его к нужному окну… Ох, звездочки! А какое — нужное? Тут их много… Какое я последнее проверяла?
С третьей попытки нашла. Спи вечным сном, глава Службы оросительных каналов, я плюю на твою могилу!
Одного за другим, вывела Кибиков из гостевых покоев, спрятала под крышей. В голове пусто, дрожь пробирает все тело. Вернулся Пуррт, за руку держится.
— Ты чего плачешь, рыжая?
Рассказала ему, что сделала.
— Ты чудо! Давай теперь штаб легиона уничтожим!
О риммах легиона я не подумала. Отравленных иголок больше нет, ноКибика можно взорвать. Так Линда делала.
— Штаб нам не осилить. Только одного-двух.
— Тогда самого главного. Они у нас будут по ляжкам писать!
— Что у тебя с рукой?
— Пустяки. Наруч выдержал, так что синяком отделался. Крышу
зачистил. Ты штаб ищи, не отвлекайся! Еще пара серых — и мы Марту обойдем.
О чем думает, балбес!
Вновь активировала Кибика. В тронном зале штаба нет. В танцевальном я была. В папином кабинете нет. В присутственном спальню устроили. В торжественном! Ну а где же еще?! Вот они. Два мелких штабных офицера и две фигуры, толстый и тощий. Это у стола с картами. Еще два офицера разбирают свитки с донесениями, и пяток курьеров спят у дальней стенки.
— Кого выбираешь?
— Толстого! — Пуррт смотрит через мое плечо, щекочет вибриссами щеку. — А ты?
— Подождем, послушаем, кто кем командует, — включила звук на
планшетке. Оказалось, что толстый по чину старше, но тон задает тощий.
Гадают, где мог укрыться мой папа.
— Подожди! Сейчас их убивать нельзя, — вовремя сообразила я.
— Почему?
— Тревога поднимется. Я не смогу Шурра вытащить.
— Но их нельзя оставлять в живых.
— Ты будешь за ними следить. Когда придет время — убьешь. А пока жди меня, следи за ними и учись водить Кибика, — отдала планшетку, показала, как переключаться с одного Кибика на другого, где кнопка подрыва.
— А ты?
— Я пошла за Шурртхом. Если к рассвету не вернусь, делай дело и улетай. За меня не бойся, у меня здесь еще один байк припрятан.
— Посмотрела, как вытянулось его лицо. — Да не бойся ты за меня. Я же родилась в этих стенах. Тут любая дверь меня без ключа пропустит.
В доказательство открыла дверь тайного хода.
— Резак возьми!
— Не, от него крови много. Увидят кровь, поднимут тревогу. Мне это не надо.
Закрыла за спиной дверь тайного хода, и тут меня опять прихватило. Аж зубами заклацала. Говорила уверенно, но у самой-то уверенности нет. Головой ведь рискую. Марта рассказывала, у кошки девять жизней. Хорошо им! А у меня — одна, последняя…
Как попасть в казематы? Была там только дважды. Ничего, считай, не видела. Один раз принесла два ведра воды туда, другой — выносила мусор оттуда. Такое увидела, что зареклась туда ходить. А теперь — НАДО.
Знаю один тайный ход на этот уровень. Кончается в одиночной камере со сломанной дверью. Дверь, наверно, специально сломали, чтоб камера всегда открытой и пустой стояла. Когда я из стенки вылезла да поняла, куда попала, такого страха натерпелась… Знаю только, что эта камера на втором подземном этаже казематов, сразу после поворота в левое крыло.
Но сейчас тайными ходами идти нельзя. Стражники очень удивятся, если увидят меня там, где мне быть никак не положено. Надо, чтоб они сами привели меня в казематы и дорогу показали. Сдаваться надо.
Составила план. Я столько приключенческих кино видела, что любому шпиону сто очков форы дам.
Спустилась тайными ходами на второй этаж, проскользнула в комнату уединенных размышлений. Вышла оттуда — как говорит Линда, «в образе». В каждой руке по три ночных вазы с притертыми крышками. Фартук повязан. Иду по самой середине коридора, песенку мурлыкаю. Мимо меня два воина прошли, внимания не обратили. Вот напасть! Рабынь, занятых делом, никто
не замечает. Надо привлечь внимание.
Сворачиваю на лестницу, ведущую на первый этаж. Лестница, хоть и широкая, но для слуг. Темная, без окна во двор, без лепнины на стенах. Господа по таким не ходят.
С ночными вазами на первом этаже делать нечего, но легионеры дворцовых порядков не знают… Спускаюсь по лестнице, мурлыкаю песенку. Пол лестницы прошла, а на площадке между этажами никого нет. Только ведро прямо на проходе стоит. Все три стражника на нижней площадке о чем-то тихо разговаривают. Решила об ведро споткнуться, чтоб внимание привлечь. Не успела. Один меня заметил, как рявкнул:
— Стой! Кто такая?!
— Ночная моль я. Ночные вазы по гостевым покоям разношу, слежу, чтоб всегда пустые были, — замерла на полушаге, руки с вазами подняла. Парни, вы новенькие? Я вас раньше не видела.
— Иди сюда, быстро! — рявкнул грозно так, у меня сердце куда-то
провалилось. Шагнула — и по-настоящему о ведро споткнулась. Оно опрокинулось, вода по ступенькам хлынула. Хотела шаг в сторону сделать, а там второе ведро. Оно в тени стояло, факел его не освещал. Равновесие потеряла, громко взвизгнула и поскакала по ступенькам вместе с ведрами наперегонки, прямо на стражников. Те от неожиданности мечи выхватили.
Кррина учила меня одному приему на самый крайний случай. Если бежишь на стражника, а у того меч, в последний момент резко нагнись, так, чтоб голова между ног. Попой ему в живот попадешь, с ног собьешь, по нему перекатишься, на ноги вскочишь. Как же! Согнулась, врезалась, повалила, перекатилась. Да так перекатилась… Ноги, руки на мокром камне разъехались, и я лбом в пол — бум! Искры из глаз! Скольжу на брюхе вместе
с волной грязной воды из ведер, пересекаю коридор, и головой в стену — бум! Теперь не лбом, а макушкой. Кажется, отрубилась ненадолго. Потому что лежу щекой в мокром и голоса слышу.
— Говорил же тебе, убери ведра.
— Куда я их тут уберу? Пост покину?
— К стене трудно отодвинуть? Посмотри, что с девчонкой.
— Притворяется. Она это специально, знаю я их рабскую манеру.
— Лбом об пол — специально? Тебя напугать? Поди, проверь, говорю.
Это они обо мне? Поднимаю голову.
— Парни, я живая или уже нет?
— Сейчас я у твоей задницы спрошу, живая ты, или нет? По твоей
вине у меня вся спина мокрая.
Приподнимаюсь на локтях, оглядываюсь. Все шесть ночных ваз
— вдребезги! Ведра хоть и прочные, деревянные, одно на досочки распалось.
И пол во всю ширину коридора водой залит.
— Это все я натворила? Ой, звездочки рассветные, спасите-помогите!
Вскакиваю, торопливо собираю осколки ваз в уцелевшее ведро. Срываю передник, и, на коленях, передником вместо тряпки, собираю в ведро воду. Но два разлитых ведра в одно никак не поместятся.
— Ты, рыжая, не суетись. Сейчас разводящий подойдет, решит, что с тобой делать.
— Как — не суетиться? Мальчики, это Дворец! Здесь все должно
сверкать и глаз радовать. Если кто из начальства лужу увидит, нам всем мало не покажется! Это Дворец, мальчики! — тараторю испуганно, воду в ведро собираю, у воинов под ногами путаюсь. Прониклись. Позволили даже ведро на кухню отнести, воду слить, осколки ваз выбросить. Правда, одного воина сопровождать послали. Почти закончила уборку, когда разводящий с
четырьмя стражниками подоспел.
— Задержали ночную уборщицу, — четко доложил тот, что сопровождал меня на кухню. Я последний раз отжала тряпку в ведро и распрямилась.
— Что здесь делаешь? — рявкнул разводящий.
— Об ведро с водой споткнулась, опрокинула. А вообще, я ночные вазы разношу.
Схватил меня за руки, подвел к факелу, осмотрел ладошки. А ладошки такие, что самой за них стыдно. В мозолях да ссадинах, под когтями черно, словно я рабыня черной работы.
— Где ты вчера весь день пряталась?
— На антресолях спала. У меня выходной день был. Я перед этим две ночи и день работала, мне день отдыха дали. А сейчас, как заступила на смену, ни одного знакомого лица. Везде чужие ходят. Я ничего не понимаю, господин, — опять тараторю, невинные глазки делаю. Стражники весело фыркают, переглядываются.
— Ну ты и спать, рыжая! — добродушно усмехнулся разводящий. Чувствую, отправит в дровяной подвал. А мне в казематы надо. Похулиганить, что ли?
— Я сейчас, только ведро отнесу… — Выдернула из держателя на стене факел и бодро так потрусила к своей каморке. Поставила ведро, распахнула дверь, осветила комнату факелом и как завопила во всю силу легких:
— А-а-а! Убили!!! Убили!!!
Наверно, меня даже на третьем этаже услышали. Вопила, пока чья-то ладонь мне рот не закрыла. Тут двери захлопали, ругань началась. Разводящий разозлился, приказал меня в самый дальний угол казематов засунуть. Стражники схватили за локти, повели. Так и идем, я с факелом, они меня за локти держат. Бормочу что-то испуганно.
Первую охраняемую тяжелую дверь прошли, спустились на уровень подвала. Нам стражники решетку открыли. Немного прошли, нам еще решетку открыли. Спустились на этаж ниже. По этим коридорам я никогда не ходила. Нам еще два раза решетки открывали. Конвоиры слово в слово передали приказ — меня в самую дальнюю камеру. Тюремщик удивился, но возражать не стал. Не в его обычаях указы обсуждать. Выбрал ключ, повел за собой. Коридор широкий, темный, только три факела горят. А с обеих сторон двери камер с решетчатыми окошками.
Дошли до конца коридора. Это оказался не конец, а поворот направо. Я сразу поняла, где мы находимся — под левым крылом Дворца. Именно тут где-то тайный ход в одной из камер кончается.
Дошли до конца коридора. Тюремщик распахнул дверь камеры, проверил, как засов ходит, как дверца для миски с едой открывается, и пригласил меня заходить, располагаться. Я зашла, он факел у меня отобрал, воткнул в кольцо ближайшего держателя на стене. Захлопнул дверь, задвинул засов, лязгнул ключом в замке.
— Не скучай, рыжая. Завтра напомни, чтоб я одеяло занес, — и ушел вместе со стражниками. Дождалась, когда их шаги стихнут за поворотом.
Вот я и здесь! Первая часть плана выполнена. Осталась мелочь — найти Шурртха и улететь отсюда.
Сняла ошейник, достала фонарик, обе пилки — по железу и по дереву. Сначала хотела выпилить прутья решетки, но они толстые, пилить долго. Решила выпилить заслонку в окошке для миски. Заслонка — это брусок твердого дерева. Подсунула пилку под него, вперед-назад дергаю. Пилка по железу, но дерево тоже пилит. Только дерево очень твердое, дверь толстая, а держать пилку за один конец неудобно. Просунула пилку в вертикальную щель между досками, начала брусок пополам пилить. Хорошо пошло! Перепилила, половину бруска куда-то вбок вытолкнула. Вторую
половину запор держит. Но я уже могу просунуть ладошку в дырку для миски. Теперь пришло время для пилки по дереву. Размотала волшебную нитку, колечки на ее концах на когти надела — и дергаю туда-сюда. Нитка дерево как сыр режет. Сначала дырку увеличила, чтоб рука по локоть проходида. Потом дверь пополам распилила. Нижняя половина на засов заперта, а верхняя безо всякого труда открывается. На одной петле болтается, того и гляди, отломится, на пол упадет.
Вылезла я из своей камеры, прикрыла дверь, вроде, как и было,
побежала разыскивать камеру с тайным ходом. Нашла! Вторая после поворота. Ход открывается как и большинство остальных — нужно камень у пола, слева от двери, на ладонь в стену затолкать. Если в сапогах — можно сапогом пнуть. Но я босиком, поэтому двумя руками его в стенку вдавила. Проверила, как тайная дверь открывается, оставила приоткрытой. Чтоб не захлопнулась,
щепку вбила. После этого словно крылья за спиной выросли. Страх исчез, какая-то злая радость появилась. Выглянула из-за угла — тюремщик себе спальное место устроил и спит, наверное. Но до него далеко, и между нами решетка. А пока он решетку отпирает, я услышу и спрячусь. Поэтому могу никого не бояться.
Скребусь в первую от поворота камеру.
— Шурр, ты где? Отзовись…
— Нету здесь такого. Еду принесла?
— Нет, мне велено Шурртха отыскать, — и перехожу к следующей камере.
На пятой или шестой неожиданно слышу:
— Миу?! Как ты сюда попала?
— Дядя Трруд? Я Шурра ищу.
— Я видел, его дальше по коридору вели.
Протолкнула в щель между досками колечко пилы по дереву, объяснила, что с ним делать, и мы в долю стражи отпилили нижнюю половину двери. Из камеры на четвереньках вылез дядя Трруд и сжал меня в объятиях.
— Доченька моя! Опять озоруешь?
За ним вылезли три высоких дворцовых чиновника. Одному я велела встать на углу и следить, не проснулся ли тюремщик. Чиновник хотел что-то возразить, но дядя Трруд приказал ему:
— Выполняй!
А мы вчетвером быстро нашли Шурра. И так же быстро освободили. Он тоже сидел в камере не один, а с тремя чиновниками.
— Дядя Трруд, ты маму не видел?
— Нет, моя милая. Как меня сзади по голове стукнули, так очнулся уже здесь. А что с Владыкой?
— Ранен. Линда спрятала его в надежном месте. С ним дворцовый лекарь.
— А ты что здесь делаешь?
— Мне велено вытащить отсюда Шурра. Скоро сюда подойдут восьмой и десятый легионы, должен же кто-то ими командовать.
— Как ты сюда попала, рыжая?
— Много лет назад Владыка показал мне несколько тайных ходов. Вот и…
— Владыка мудр, — нервно фыркнул кто-то. — Но как ты выведешь нас из Дворца?
— По воздуху, господин. Нас ждут два байка. За четыре полета мы с Пурртом вывезем вас в безопасное место. Там я позову подмогу, и к утру вы будете у нас в оазисе.
— Правильно. А завтра ночью… — с энтузиазмом начал Шурр, но
получил кулаком в живот. — Вывезем отсюда всех остальных, — громко и обиженно закончил он. Но явно не тем, что хотел сказать.
— Рыжая! Эй, рыжая! — позвал меня кто-то. Очень знакомый голос. — Рыжая!
Подошла… Звездочки рассветные! Сам глава Службы закона и порядка! Распростерлась перед дверью его камеры в позе глубокого уважения.
— Кончай дурить, рыжая! Можешь дверь открыть?
Достала пилку, размотала, просунула один конец в камеру. Распилили пополам еще одну дверь. Пилилась дверь плохо. То ли дерево особо твердое попалось, то ли нитка затупилась. Ничего, у меня в байке еще ошейники с пилками есть. А если резак принести, то вообще проблем не будет. Но резак лучше никому не показывать.
— Господа, нам пора уходить. Ночь скоро кончится.
Тут, к моему счастью, командование на себя взял дядя Трруд. Ему никто не посмел возражать. Построил всех в цепочку, приказал каждому взяться за пояс впереди идущего. А мне гениальная мысль в голову пришла. Отдала пилки воину из камеры напротив той, в которой Шурртх сидел. И щель для миски открыла, чтоб ему удобнее было дверь пилить.
— Миу, ты, вроде, куда-то спешила, — ехидничает Шурр. Достала
фонарик и повела цепочку в тайный ход. Потом сбегала, закрыла дверь, и вновь возглавила цепочку. Шла медленно, предупреждала о каждой лестнице. Но не прошло и четверти стражи, как мы все были на уровне чердака. Я осторожно выглянула и позвала Пуррта. Он тут же оказался рядом. Даже напугал.
— Ты одна?
— Нет. План изменился, со мной Шурр, Трруд и еще десять господ.
— Миу, ты с железного дома вниз головой упала! Скажи им, чтоб не выходили из тайного хода. Здесь гости только что были.
— Они тебя видели?
— Нет. Но на крышу вылезли пятеро, а вернулись трое. Сейчас,
наверно, целая толпа набежит. Это хорошая новость.
— А есть еще и плохая?
— Есть. Звонил Бугорр. Оазис окружили солдаты девятого легиона. Никого не трогают, в палатки не лезут, но расспрашивают любого, кто из палатки выходит.
— Балбес! Твою звонилку могли услышать!
— Могли. Но в этот раз пронесло. Теперь я ее выключил. Да, те, кто окружили оазис, разговаривали по звонилке со стратегами девятого легиона.
— Как ты узнал?
— Я же по планшетке за стратегами следил. Стратег, окруживший оазис, рассказал, что железный дом стоит на своем месте. Перед ним два фонтана, все по описанию, ошибки быть не может. Но иноземцев он не наблюдает. И получил приказ с рабами поступать по обстоятельствам, но иноземцев не злить. Шерстинки с них сдувать.
Затолкала Пуррта в тайный ход, повесила фонарик под потолком и устроила военный совет. В оазис возвращаться нельзя. Чиновников лучше всего переправить в лагерь восьмого легиона. Но это далеко, чиновников много, а байков мало.
А сколько всего байков? Хозяин сказал, берет десять. Значит,
осталось тоже десять. Два в Рыжих скалах, два, Ррады и Кррины — в
охраняемой комнате рядом с конюшней. Их не выцарапать. Байк Шурртха у него в сарае. Там несут караул пять солдат. Папин байк в тайной комнате. Могу вытащить. Мой байк на крыше Дворца. В оазисе осталось три. Хорошо бы их оттуда сюда… Если пойдет удачно, у нас будет пять байков. За две ходки перевезем всех чиновников. Или за одну, если втроем на байке лететь. Нужно только все из багажника выбросить. И НЗ, и воду. Это облегчит байк на тридцать килограммов.
— В крайнем случае можно мой байк отбить, — предложил Шурртх. — Но тогда нужно где-то спрятать моих женщин. Это займет время.
— А нельзя сделать, чтоб звонилки замолчали? — поинтересовался Пуррт. — Чтоб бунтари не могли говорить друг с другом.
— Можно, наверно, — удивленно ответила я. — Можно отключить только некоторые. Но это долго. Все сразу проще.
— Тогда действуй быстрее!
Я забрала у него звонилку, сделала несколько звонков, предупредила всех своих, что звонилки работать не будут, не надо волноваться, потом забрала у Пуррта планшетку и на всех шести ретрансляторах отключила программу, которая работала с мобилками. Пуррт тут же попробовал позвонить Бугрру — тишина. Вообще тишина!
— Отлично! — обрадовался он. — Теперь возьмемся за штаб.
О штабе я забыла. Переключила планшетку на Кибиков, проверила обоих, посадила на лепнину под потолком.
— Чур, мой толстый! — воскликнул Пуррт.
— Тогда я начинаю! — отправила Кибика в полет, посадила тощему на плечо у самой шеи и нажала кнопку подрыва. Картинка на экране планшетки погасла. Переключилась на второго Кибика и сунула планшетку в руки Пуррта.
— ТРЕВОГА!!! — заорал толстый, когда тощий упал и засучил ногами. Пуррт направил Кибика прямо в его широко открытый рот. На долю вздоха экран почернел, а потом картинка пропала. Звук тоже пропал. Мы остались без глаз и ушей во Дворце. С сожалением выключила планшетку.
— Господа, прошу почтить память стратегов девятого легиона,
— торжественно произнес Пуррт. — Они только что приняли смерть на боевом посту.
— Издеваешься, рыжий? — прошипел глава Службы закона и порядка.
— Никак нет, — браво ответил Пуррт. — Серьезен как никогда!
— Господин Тарркс, Пуррт правду говорит. Риммы девятого легиона только что умерли, — зачем-то влезла я.
— Кто же теперь руководит бунтом? Главы мятежных служб?
— Они умерли четыре стражи назад. Но об этом пока никто не знает, — скромно потупив глаза, сообщила я.
— Откуда ты это знаешь? Ты там была?
— Нет, господин, я была здесь. Но поверь, они оба мертвы. А сейчас мне пора идти за байком. Ждите меня здесь.
Забрала фонарик, забрала у Пуррта резак, надела инфракрасные очки и ушла в темноту тайного хода.
— Чувствую себя каким-то шпионом-заговорщиком, — услышала за спиной.
В папиной тайной комнате все осталось на своих местах. Видимо, бунтари двери не нашли. Вытащила все из багажника байка. Аккуратно вырезала из стены первый кирпич, заглянула в дырку. В чуланчике тоже все по-старому. Но, все же, шуметь побоялась. Резала стенку резаком, и тихо складывала куски на ковер. Стенка-то — одно название. С ладонь толщиной.
Когда дыра достигла нужного размера, провела в нее папин байк, распахнула окно чуланчика и вылетела на улицу. Внизу царила суматоха. Но я задержалась и прикрыла окно. Подняла байк на крышу, поставила у трубы рядом со своим. Только хотела нырнуть в слуховое окно, увидела в соседнем отсвет факела. Бесшумно скользнула на чердак, спряталась за старым шкафом.
Около десятка воинов с факелами и мечами наголо вылезли на крышу.
Прошмыгнула в тайный ход.
— Шссс… На крыше солдаты с факелами.
Пуррт опустил на глаза инфракрасные очки, молча отобрал у меня резак и бесшумной походкой ночного убийцы выскочил из тайного хода. Приоткрыв дверь, я наблюдала за ним. Солдаты, грохоча сапогами, шли по крыше. А он, навострив уши, бесшумно следовал за ними по чердаку. Вдруг остановился, поднял руку с резаком. Через секунду снаружи донесся жуткий крик. Вздрогнула крыша, будто на нее упало что-то тяжелое. Пуррт переместился
на два шага и снова поднес резак к крыше. Крик оборвался. Шаги по крыше загрохотали громче. Пуррт выбрал место и вновь прижал резак к крыше. Опять дикий крик, шум падения…
Неторопливой рысцой Пуррт вернулся в тайный проход и вернул мне резак. Я скорее спрятала его в пояс и закрыла за нами дверь.
— Итак, господа, легион только что лишился еще двух бойцов. Думаю, они теперь побоятся вылезать на крышу, — громким шепотом сообщил он. Я тем временем разбила всех на пары, чтоб если один толстый, то в паре с ним обязательно был худой. Велела запомнить, кто с кем. Осторожно выглянула на чердак. Вдалеке, у лестницы, солдаты, ругаясь, тащили на третий этаж два тела. Последний захлопнул дверь. Можно начинать…
Господа, сейчас мы с Пурртом начнем перевозку вас в укромный уголок в городе, который знает Шурртх. Возить будем по четыре пассажира за раз. Нам потребуется сделать три рейса. Пока нас нет, сидите тихо в тайном ходе. Если не управимся с последним рейсом до рассвета, вам придется сидеть здесь сутки.
Вывела первую четверку из тайного хода на чердак. Пуррт пошел на разведку на крышу
Подумала, что сидеть сутки в темноте очень скучно. Включила
планшетку, запустила веселое кино, зациклила показ. Но звук выключила. И оставила планшетку остающимся, чтоб не скучали.
Вернулся Пуррт, сказал, что на крыше чисто. Вылезли в слуховое окно, сели по трое на байки. У меня нормально, а у команды Пуррта небольшой перевес. Велела им пописать. Потом — снять ботинки. Потом — раздеться. Вписались по весу. Часть их одежды мы взяли. Индикаторы веса в красной зоне, но лететь можно.
Медленно поднялись в черное небо и полетели в сторону Столицы. Как Шурр что-то видел в такой темноте, не пойму. Но он вывел нас на заброшенный недавно дом. Сели на крышу, спустились на первый этаж — в доме пусто. Дверь заколочена снаружи, мебель вывезена. Шурр начал командовать чиновниками, а мы с Пурртом полетели назад. Сели. Пуррт начал одеваться,
а я вывела на крышу вторую четверку. Эти не такие толстые, перевеса не возникло. Даже сумели забрать всю одежду первой команды.
Третий рейс тоже прошел спокойно, хотя небо уже начало светлеть. Только дядя Трруд весело смеялся:
— Сознайтесь, штафирки, кто от страха крышу обоссал?
И очень удивился, когда штафирки сознались.
А я через планшетку, связалась с ретранслятором, ненадолго включила звонилки и поговорила с Бугрром. Еще раз посоветовала всем надеть ошейники, и попросила постараться перегнать все байки в Столицу. А всем остальным укрыться в каналокопателе.
— Чтоб все успели укрыться, надо как-то отвлечь солдат, — сказал
Бугорр, но обещал подумать.
Тем временем, чиновники под грозными окриками дяди Трруда навели в доме порядок. Подмели пол, открыли окна. Даже разыскали какую-то еду в погребе. Шурр намылился выцарапать из-под носа стражи свой байк. Дала ему резак и объяснила, как им пользоваться. После чего села в уголке и подключилась к ретранслятору, что висит над Дворцом. Оптика на нем хорошая, но вот экран планшетки маленький. Видно, как во Дворце царит
паника. Нашли голову, что скатилась с крыши, обнаружили исчезновение четырех часовых. Трупы на крыше Дворца так и остались лежать.
Рядом со мной сел глава Службы закона и порядка. Не вдаваясь в подробности, описала, как провела ночь. Соврала только, что навести порядок во Дворце мне велел сам Владыка. И, ради этого, разрешил делать что угодно.
— Видать, он очень тебе верит.
— Да, господин.
— Почему, интересно? Можешь не отвечать. Но ты опять меня спасла. Есть у тебя еще невыполнимые желания? — и улыбнулся.
— Сейчас нет, но я обязательно что-нибудь придумаю, — улыбнулась в ответ я.
И вовсе он не страшный, когда улыбается.
Проклятье! Вика вмазала ладонью в панель идентификатора. Плита люка лопнула на четыре сегмента, и молодая женщина влетела в помещение главного капонира. Влетела и стала, как вкопанная. В капонире гуляли. Человек тридцать из энергетиков, пусковиков-траекторщиков, наладчиков, транспортников, пара-тройка знакомых лиц из особой группы прикрытия. Пахло коньяком и апельсинами. На консоли центрального пульта стояли бутылки, стаканчики, тарелочки со снедью, раскрытые банки консервов. Незваная гостья стояла среди этого оживлённо-радостного полуброуновского балаганчика, чувствуя, что вот-вот лопнет от бурлящей злости — кулаки упёрты в бедра, подбородок вперёд, светло-каштановые, подсвеченные люмиксом прядки модной прически торчат, словно солнечные протуберанцы.
— Какого чёрта? — яростно проговорила Вика, обводя глазами фуршетную толкотню. Её, как и следовало ожидать, никто не услышал, зато в дальнем конце зала, у длинного обзорного иллюминатора, мелькнула знакомая, почти квадратная фигура директора станции. Аслан Бейбитович со стаканчиком в одной лапе и мандарином в другой разговаривал с несколькими траекторщиками. Сжав зубы, Вика решительно двинулась в сторону начальства, но тут её поймали за рукав. Зал повернулся, и сквозь пелену гнева проступило лучезарное лицо Володьки Камынина.
— И ты здесь! — весело сказал Володька. — А почему без зунд грамм?.. Юстас! — крикнул он, оборачиваясь в сторону центральной консоли. — Выпивка ещё осталась?
— Погоди, — отчеканила Вика, измеряя Володьку почти ненавидящим взглядом. — Да что у вас тут вообще творится? Меня уже четыре часа не выпускают из ангара, а вы тут водку пьёте…
— Не водку, Викуля — коньяк! Замечательнейший армянский коньяк.
Светлоглазый Юстас Пайвичус возник откуда-то справа, а в руке у Вики появился белый стаканчик с ароматной коричнево-янтарной жидкостью. С другой стороны, улыбаясь во все тридцать два, Камынин протягивал тарелку с канапе.
— Да что происходит-то? — Вика, хмурясь, озиралась по сторонам.
Володька толкнул её в бок.
— Поздравь. Мы сделали пробный запуск, — сказал он, весь лучась счастьем.
— Третья РКМ? — До Вики наконец начало доходить.
Володя и Юстас радостно закивали.
— Теперь не нужно возить с Земли разгонные блоки, — похвастался Камынин. — Теперь у Лунограда полное транспортное самообеспечение!
Вика сосредоточено почесала переносицу:
— Значит, вот почему меня не выпускают с самого утра…
— Ну да, Бейбитыч велел на время отстрела задержать все полевые выходы.
— Рэшники защиту развернули над площадкой, — добавил Юстас. — Кажется, сшибли пару беспилотников… чтоб не шпионили. То-то теперь юшки развоняются.
Вика зло поглядела на довольного Пайвичуса. Она не любила, когда американцев называли янками или юшками.
Юстас слегка смешался.
— Они же нас зовут сошами, — проговорил он, продолжая улыбаться.
— Лично меня сошей никто не зовёт, — жёстко сказала Вика и, развернувшись, двинулась через праздничную толкотню туда, где давеча заметила широкую спину директора.
— А выпить? — возопил ей вслед Володька.
Вика, не оборачиваясь, взмахнула стаканчиком.
Директор научно-производственной станции «Луноград-Ц» Аслан Бейбитович Рагимов имел удивительнейшее свойство характера: мало кому удавалось поссориться с ним всерьёз, даже обижаться на директора не получалось толком. Вика четыре часа копила в себе холодную ярость. Четыре часа, звоня по всем номерам, бегая по ярусам станции: от лабораторий специалистов до конференц-залов, от блока администрации до кают-компании, она генерировала в себе злость, проговаривала в уме обидные обличительные слова, а теперь, оказавшись рядом с Рагимовым, вдруг поняла, что весь боевой настрой испарился, будто вода в жаркий полдень. Аслан Бейбитович прервал беседу и обернулся. Широкие азиатские брови приподнялись домиком, над правой — тёмный треугольник, след имплантации микрочипов, и без того придающий директорскому лицу перманентно внимательное чуть удивлённое выражение.
— Виконька, — прогудел Рагимов. — Хорошо, что ты здесь. Я совсем закрутился… У тебя же, кажется, плановый сегодня… …
— Да, — устало сказал Вика, — плановый. У меня, Аслан Бейбитович, «гильгамеш» с десяти часов стоит под парами, а Резо не выпускает из ангара. Я вам звоню — вы недоступны, я ищу — вас нет нигде. Я полстанции оббегала, пока мне Вадик Панов не подсказал, что нужно искать в капонире.
Черные узкие глаза смотрели внимательно, сочувственно и даже чуть виновато.
— Виконька, прости, ради бога. — Аслан Бейбитович бережно взял Вику за локоть. — Сегодня испытывали третью модификацию катапульты, сама понимаешь, процедура опасная и очень секретная, наши уважаемые партнёры, они ведь бдят.
Вика невольно отвела глаза.
— Пришлось на пару часов отложить все выходы, поставить электронную блокаду сектора, — продолжал Аслан Бейбитович, — но я прямо сейчас позвоню Резо.
— Спасибо, — сказала Вика.
Она глядела в иллюминатор, на конструкции пусковой катапультной площадки, откуда на расчетную траекторию выводились контейнерные капсулы с рудой, прямо до земной орбиты. С расстояния в десяток километров, пусковая площадка выглядела совсем небольшой и походила на стадион с раздвинутой крышей. Директор возился, подключая свой комм.
— Да! — спохватившись сказала Вика. — Аслан Бейбитович, я забыла вас поздравить с запуском.
Полные губы расплылись в улыбке:
— Всех нас, Виконька, всех нас. С шарика уже прислали официальные респекты. Это ведь снижение затрат минимум на сорок процентов. Остаётся отладить вторую очередь комбината, а там, глядишь, и экспорт обогащённого гелия на альма-матер. Не они нас, мы их кормить будем… Ты берёшь «гильгамеш»?
Вика кивнула. Ходить в одиночный поиск на «трёшке» или «варане» было куда логичнее, поэтому каприз на пятиместный «гильгамеш» время от времени приходилось отстаивать.
— Аслан Бейбитович, — начала Вика, — в «варан» оборудование приходится чуть не домкратом упихивать, а на «трёшке»…
— Ладно, ладно, — добродушно прогудел Рагимов. — Ты лучший недролог в отряде. База не обеднеет, если лучший недролог возьмёт один «гильгамеш». Главное, чтоб результат был… Резо! Ты меня слышишь? Резо? Таякша басына…
Директор пошевелил дугу наушника.
— Ладно, — сказал он, — пошли, провожу тебя в ангар, — и, заметив в руке собеседницы так и не выпитый коньяк, поднял свой стаканчик.
— Нет, — решительно сказала Вика. — Мне ещё ехать четыре часа, а график из-за вас и так полетел, так что я воздержусь.
А мне Шиэс решила сделать сюрприз. И ведь знает, как я не переношу сюрпризы и терпеть не могу неизвестность, а все равно делает. Как по мне, то лучший способ выбрать кому-то подарок — обсудить его вдвоем, а лучше пойти и купить (создать, стырить…) Но нет же, будем делать сюрпризы на зло врагам и друзьям.
Когда золотинка ввалилась ко мне с подозрительной красной коробочкой, меня начали терзать смутные сомнения. Поначалу я решила, что она изобрела еще один ограничитель… мало мне было мучений снять ошейник, которым меня наградил Шеврин… Но когда она завопила: «Сюрприз!», то настроение окончательно ухнуло куда-то в пропасть. Сюрприз зачастую означал для меня какой-то головняк или даром ненужную, или еще круче — опасную для жизни и здоровья вещь. А потому, глядя на сияющую дракошку, я задавалась вопросом — какого черта здесь происходит?
Тем временем Шиэс довольно раскрыла коробочку, демонстрируя золотое кольцо с крупным бордовым камнем. Я только тяжко вздохнула. Ну чего еще от меня надо-то? И так захомутали по самое не могу, уже по всем правилам жена, куда дальше?
— И что это такое? — печально спросила я, рассматривая кольцо. Шиэс слегка поникла, видимо, ощутив мою нервозность.
— Это кольцо поможет тебе попасть в собственное измерение. Где тебя никто не будет доставать… — как-то скуксившись проговорила она, чуть наморщив лоб. Интересно…
— Совсем-совсем никто? — хитро прищурилась я, не слишком понимая причины такой щедрости. По правде говоря, саркофаг меня уже от посторонних не спасал, хотя давненько уже я в нем не валялась. Спасал только глубокий сон и периодические уходы на Апельсинку к простым и понятным гномам. С гномами было в разы легче объясниться, чем со всеми остальными. У них я просто отдыхала душой.
— Только я, — хитро усмехнулась Шиэс, протягивая мне коробочку. Брать неизвестный артефакт не хотелось… но ведь дракошка своя, подлянки не должно быть.
Я почесала нос, задумавшись над подарком. Личное измерение, спокойствие, тишина, возможность избавиться от толп народу, постоянно требующих моего присутствия… Заманчиво. Вот только должна же быть где-то закавыка.
— И чем мне расплачиваться за такую прелесть? — я посмотрела на Шиэс — золотинка обиженно надула губы. Ясно, сейчас последует очередной выговор на тему: «Я для тебя все, а ты обо мне так плохо думаешь, паразитка неблагодарная!» Первый раз, что ли…
— Ну… если ты настолько против, то ладно, — дракошка захлопнула коробочку. — Я действительно хотела тебе предложить выход из ситуации, уединение и все такое, — она чуть дернула острым ухом.
— Но не даром? — уточнила я, поскольку дармовой сыр бывает только в мышеловке.
— Мы могли бы побольше быть вместе, — пожала плечами Шиэс, бретельки ее майки чуть сползли, обнажая полоски белой не загоревшей кожи. Интересно, где золотая умудрилась так загореть? На пляж, что ли, ходила?
Вообще, с Шиэс все было странно и сложно. Я, как существо более простое, никак не могла взять в толк, что с нею делать и какую линию поведения выбрать. Чересчур близко — и мне дурно. Чуть дальше — золотинке уже некомфортно. Бывали у нас моменты просветления, когда никто никому не кушал мозги и спокойно общались. Бывали и периодические заскоки, иногда парни нам и вовсе рекомендовали выйти проветриться, а то даже им жарко становится, если мы поцелуемся. А иногда вот такое, когда не знаешь, что делать и что отвечать.
Вроде как и загвоздки никакой, все от чистого сердца — по лицу Шиэс видно. А вроде как и подлянка намечается.
— Хорошо, — подумав, выдаю я, протягивая руку за кольцом. — Я согласна на личное измерение, хоть и ума не приложу, как остальные меня там не достанут.
Сказать по правде, в измерениях я не разбиралась от слова вообще. Могла куда-то попасть, провалиться или просто возникнуть, могла что-то стащить, что-то выбросить, но вот создать… От фонаря измерение не создашь, там нужны четкие и понятные расчеты. Ошибешься с вектором или не туда координату влепишь — и больше никто никогда тебя не найдет. Так что в столь тонкие материи я благоразумно не лезла, передавая пальму первенства драконам и сверхам. Им по должности положено в этом всем разбираться. А мне хоть бы паладинов приструнить и в своих мирах порядок поддерживать в тех сферах, за которые я отвечаю.
— Отлично! — Шиэс просияла и поцепилась мне на шею. В принципе, весит она немного. Будучи плазменной и маленького роста, дракошка тянет от силы килограммов на тридцать. Но для моих сорока кило этого хватает. — Тогда бери кольцо, надевай и поверни камушек по часовой стрелке…
Видя мое замешательство, золотинка сама напялила мне кольцо на указательный палец. Я чуть покрутила рукой — смотрелось красиво, но для таких украшений следовало подобрать платье, туфли и серьги, а никак не шорты и завязанную на животе серую рубашку. Она утром была белая, но после стройки даже всемогущее заклинание очищения не смогло вернуть ей белизну. Пофиг, завтра новую создам… а сегодня лень.
Повернув кольцо по инструкции, я удивленно наблюдала, как комната наша идет рябью, а вместо нее возникает совершенно другая, хоть и похожая. Видимо Шиэс все обставила на свой вкус. Надо сказать, недурственный. Достаточно широкий и большой удобный коричневый диван в центре, сбоку маленький столик с парой журналов будто для ожидания чего-то. Позади якобы окно, зашторенное светлыми шторками с нарисованными колибри. Неплохо. Шкафов не было, в принципе, хранить здесь тонну вещей никто и не собирался.
Обойдя диван я обнаружила новехонький блестящий саркофаг с кучей защелок. Шиэс вопросительно хмыкнула, кивая на него.
— Неплохо, — я провела рукой по крышке саркофага, активируя систему запоров. Замок тихо щелкнул, крышка откинулась.
Внутри саркофага было достаточно просторно, стенки оказались обитыми мягкой пружинящей тканью или скорее субстанцией, затянутой в ткань. Малиновые тона этой обивки от чего-то вызвали у меня ассоциацию с гробом… Ничего не имею против малинового цвета, да и саркофаг тот же гроб… ладно, боги с ним. Я отбросила дурные мысли.
— Я старалась, — скромно потупилась золотинка и от чего-то порозовела.
В целом измерение можно было дополнить чем угодно. Размером с небольшую комнату этот кусок пространства обладал всем необходимым: вся обстановка окрашена в нераздражающие приятные цвета, минимум мебели, достаточно пространства для маневра, отсутствие бьющихся и колюще-режущих предметов. То есть, даже если меня сюда загнать в состоянии крайнего бешенства, я никого не убью и не убьюсь сама.
Разобравшись с блокировкой саркофага (Шиэс капитально намудрила с замками, зато было надежно), я предложила выбираться в большой мир. Свой личный кабинет — это хорошо, вот только связь в нем понятное дело не работала, а я шкурой чуяла грядущие волшебные пендели от парней, если мы в ближайшее время не появимся.
Не то чтобы мы уж так были необходимы, просто… даже не знаю, как это объяснить. Почему-то Шеврин, Лет и периодически Шеат старались связаться даже просто так и убедиться, что со мной все в порядке. Скорее всего они так проявляли заботу. Братья золотые в этом плане уже слегка сбавили обороты, предоставляя мне со своей стороны некую толику свободы. Впрочем, думаю, они сами скоро сбегут от нас или притащат кого-нибудь в свою семью и благополучно отпочкуются.
Повернув кольцо в обратную сторону, я снова смогла наблюдать рябь, и вот мы уже стоим на том самом месте, откуда вышли. Полезная штука, хорошая, но вот задницей чую — аукнется мне еще эта доброта…