Ещё одно свидетельство его исключительности. Говорить с ним следует только так, откровенно, даже себе в ущерб, без притворства. Тогда есть надежда сделать его союзником и добиться согласия.
— Да, знаю. И не питаю на ваш счёт никаких иллюзий. Вам нет надобности что-либо мне объяснять.
Она улыбнулась. Какое счастье, что он так умён.
— Сокровище, — вздохнула она сладко. – Так что же с титулом?
Тут тоже нельзя фальшивить. Он примет только правду, даже самую отвратительную.
— Но каким образом? Фальшивая генеалогия?
Идея неплоха. Опытный знаток геральдики в миг соорудит и герб, и взрастит древо с предками, протянув его корни до самого Гуго Капета. Но есть ли в этом необходимость?
Герцогиня питала здоровую настороженность ко всякого рода письменным свидетельствам, которые рано или поздно могут обратиться в полновесные улики.
— Ах, боже мой, как же ты наивен! Зачем нам генеалогия? Переписывать геральдические анналы и подделывать церковные книги мы не будем. Всё гораздо проще. Мы заключим удачный брак.
И она принялась излагать свой план с воодушевлением. Будь ситуация обратная, никого бы подобный маневр не удивил. Престарелый дворянин женится на девушке из низкого сословия и в обмен на её молодость даёт ей титул. Такое происходит сплошь и рядом. Даже короли заключают неравные браки, возводя своих любовниц к подножию трона.
Её отец был близок к тому, чтобы сделать королевой Габриэль д’Эстре, а после её смерти — другую авантюристку Генриетту д’Антраг. А в далёком прошлом даже знаменитые куртизанки надевали императорскую корону. Заарканенный мужчина дает охотнице свое имя.
Но и обратный альянс возможен. Мужчины точно так же поправляют свои дела за счёт женщин, за счёт их приданого и родовитой семьи. То, что Геро сирота, скорее преимущество, чем недостаток. Будь известен его отец, торговец или стряпчий, склонить родовитую девицу к браку было бы затруднительно. Но отец и мать Геро неизвестны, и эта неизвестность предполагает множество вариантов.
А если взглянуть на него самого, на его руки и стройные ноги, на его манеру держаться, на благородные утончённые черты, то воображаемое генеалогическое древо вырастет без удобрения и полива. С таким телом, с таким ясным, горделивым взглядом, с таким лбом и таким подбородком он не может быть сыном сутулого лавочника или большерукого горшечника.
Он — утраченный плод с благородной ветви, когда-то отвергнутый или потерянный, украденный и безвестностью спасенный от смерти, подобно Персею. Кто знает, может быть когда-нибудь найдется слепой мудрец и поведает о тайне его рождения.
Она поведала ему свой план. Вдова или девица благородного происхождения, пребывающая на грани нищеты. В провинции немало таких особ, чей род восходит к Меровингам, а замок обратился в руины. У этих дам, потерявших мужей и отцов, давно ничего нет, кроме имени и крови. И они продадут это имя за горсть золотых монет. Но была в этом какая-то театральность. Подобный сюжет больше подходил для итальянской или испанской комедии. Кальдерон или Лопе де Вега немедленно соорудили бы любовный треугольник, выставив её, устроительницу, на посмешище. Родовитая, но бедная жена оказалась бы юной и прекрасной, между ней и внезапным супругом вспыхнула бы любовь, они непременно нашли бы остроумный способ избавиться от ревнивой покровительницы.
Нет, жизнь далеко не так просто устроена, как видят её господа драматурги. В жизни те, кто устраивает подобные браки, вовсе не слепцы. Если она и затеет подобную авантюру, то выберет ему жену редкой уродливости, с плохими зубами и нечистой кожей. Но ждать, пока пьеса будет поставлена и сыграна, ей не хотелось. Ей не терпелось пережить тот надуманный ею триумф.
Она желала показать Геро тот мир, который был отделён пропастью от безродного студента из Латинского квартала. Если до сих пор все её посулы и обещания не сыграли предназначенной им роли, не увлекли его и не соблазнили, то более действенным окажется вступление в этот мир. Она сделает благородный жест и подтвердит свою решимость. Её обещания — вовсе не слова, её привязанность – не каприз, а долгосрочные обязательства. Пусть убедится в этом, пусть попробует на вкус.
Он ещё там не был, в этом средоточии власти и честолюбия, ещё не поднимался на вершину, не вдыхал отравленного воздуха. Он ещё верит в эту призрачную пропасть и потому так упорно держится за добродетель. Пусть узнает свою причастность, своё приобщение к обители полубогов. Это вскружит ему голову.
Визит в Лувр она приурочила ко дню св. Николая, когда весь двор уже предвкушал рождественские торжества.
Геро, несомненно, предпочёл бы провести этот день с дочерью, положить новенький золотой в маленький башмачок. Но из благоразумия промолчал. Безропотно позволил себя одеть и причесать по последней придворной моде. Но герцогиня отвергла выбор камердинера.
Безусловно, выглядел он великолепно. Алый бархат с золотым шитьём был ему к лицу, но делал его чрезмерно заметным. В толпе придворных он будет сиять, как вспыхнувший в ночи факел, будет притягивать взгляды, шепотки, домыслы.
И Клотильда сразу испугалась. Как странно! Как противоречива, изменчива природа человека. Она мечтала об этих шепотках и взглядах и тут же отступила, едва лишь её мечта приблизилась к осуществлению. Как глупо! Всё равно, что отправиться в лес, полный разбойников, подвесив на грудь увесистый бриллиант.
— Не будем вгонять наших модников в тоску, а дам – в трепет. Во всяком случае, пока. Переоденьте его. Тёмно-синее или серо-стальное вполне подойдёт. Широкополая шляпа, плащ до пят и никакого шитья.
Но это не избавило её от сомнений. Напротив, они разрастались, как плесень на прогорклом хлебе. Плесень зелёная, пышная. Если б у неё хватило решимости прервать эту поездку! Заставить кучера развернуть громоздкий, хлюпающий по размокшей дороге экипаж. Отослать прочь мерно рысящих всадников.
Но это означало уступки, поражение. Она вновь уступит мужчине, тайному любовнику, только потому, что он не выразил восторга.
Геро не произнёс ни слова протеста. На лице – бесстрастная покорность. Он даже пытался изобразить интерес, поглядывая на почерневшие деревья, дремлющие под первым снегом поля, где торчали полуистлевшие стебли одиноких колосьев. Он бы предпочёл остаться со своими книгами, рисунками, поделками, мыслями, своими беседами с деревьями и облаками. Ему больше удовольствия доставляло трепать по холке подбежавшую собаку, чем целовать руку ей, принцессе крови.
Клотильда вдруг вспомнила, как один-единственный раз стала свидетельницей вспышки его гнева. Геро застал двух конюхов за тем, как эти болваны забавы ради швыряли камнями в приблудившуюся, дикого вида, чёрную псину. Собака припадала на одну лапу, яростно скалила зубы. Она была очень худа, шерсть на одном боку выпала не то от лишая, не то от ожога. И, когда один из негодяев все же в неё попал, собака отчаянно завизжала.
Геро уже какое-то время наблюдал за ними, едва сдерживаясь, но визг собаки вывел его из равновесия. Он выхватил у проходившей служанки медный кувшин и окатил мерзавцев водой.
«Интересно, — подумала тогда герцогиня, — окажись у него под рукой хлыст, пустил бы он его в ход?»
Но ярость его была прекрасна, глаза сверкали, на щеках румянец. Он был подобен ангелу мщения, окружённому сиянием молний. Его, конечно, никто не посмел тронуть. Два негодяя немедленно ретировались. Позже Анастази велела высечь обоих. А та огромная чёрная собака была позже замечена в парке в то время, когда он в задумчивости бродил по аллеям.
Когда он остановился у беседки, чтобы понаблюдать за игрой листьев на ветру, эта псина лежала у его ног. Это был его обычный фокус по превращению и приручению.
Уж не превращается ли её первая придворная дама в такую же чёрную собаку, чтобы беспрепятственно жаться к его ногам? И не предпочла ли она сама, герцогиня и принцесса крови, участь этого жалкого животного? Господи, святые угодники, до чего она дошла! Неужели она ревнует его к собаке?
Он способен любить их всех. Всех! Собак, деревья, птиц — но только не её. Откуда эта фантазия, что его очарует двор? Что он увидит там, чтобы позабывать свои заблуждения? Огромный несуразный дворец с пыльными окнами, с протухшей водой под стенами, с потёками на камнях, с квадратным двором в комьях грязной соломы, где несут службу швейцарские наёмники, с узкими, полутёмными переходами, с огромной продуваемой приёмной, где толпы алчущих жаждут денег и почестей.
Что она предъявит ему? Роскошь? Власть? Величие? Ей вдруг стало стыдно, будто её поймали на мошенничестве. Зачем? Зачем она это затеяла? Она выставляет себя в его глазах невеждой, кто принимает медные побрякушки и блестящие камешки за истинное богатство.
Экипаж герцогини миновал Бастилию, пересёк Королевскую площадь и свернул у Пале-Рояля к Дворцовой набережной. Только, когда лошади остановились у Малого подъезда, на лице Геро появилась тень любопытства. Он не притворялся. Он чувствовал. Это было волнение, легкая рябь на поверхности озёрной глади. Он видел множество теней, жаждущих объёма и красок. Он слышал их зов, их мольбу.
Они не сознавали свою ущербность и однотонность разумом, ибо слепы и глухи от рождения, но души, истомлённые голодом и жаждой, слабо взывали, как голодные странники. Геро их слышал. Возможно, он единственный в этой толпе мог угадать их истинные потребности. Эти души набивали свои внутренние пустоты суетной ветошью.
Так обнищавший крестьянин пытается заглушить голод горячей водой и разболтанной в ней ложкой муки. Нищий глотает тарелку за тарелкой этой мутноватой жидкости с лохмотьями лука. Но голод не ослабевает. Он растёт, становится ещё мучительней, ещё крикливей. Все эти люди, толпящиеся в королевской приёмной, в галереях и на лестницах, очень голодны.
Геро смотрел на них, изучал. Он пытался понять, отчего их голод неутолим; слушал их голоса, как голоса речных чаек, или монотонный гул тысяч насекомых, жуков с жёсткими блестящими крыльями. Или он видел мертвецов, о которых она, герцогиня, его предупреждала. Эти люди были прежде отделены пропастью, обитали по ту сторону сословных законов. Геро видел их только издали. Для таких как он, безродных, полунищих воспитанников Латинского квартала, благородные господа — это некая особая раса, в чём-то неумолимо отличная от тех, кто ступает разбитыми башмаками по грязной мостовой.
Они непременно должны чем-то отличаться, как боги отличаются от смертных, ибо подобно богам, они проживают на поднебесной вершине. У них должны быть другие чаяния, другие печали. Даже голод, если он их терзает, должен быть другим, иного, возвышенного качества.
Если их терзает жажда, то это должна быть жажда великих свершений, жажда познания, жажда совершенства. Если жизнь была к ним благосклонна, что избавила от повседневных забот, от рутины и скуки безрадостного труда ради куска хлеба, то столь великий дар должен быть оплачен духовным поиском. Эти люди должны посвятить себя служению красоте, наукам и поэзии. Они должны носить на своем челе знак высшего знания и высшего предназначения.
Герцогиня не сомневалась, что Геро искал именно это, этот знак, отблеск устремлённой к небесам души. Он украдкой вглядывался в лица мужчин и женщин. Сначала с надеждой, потом с недоумением.
Клотильда усмехнулась. Бедный дурачок. Что он пытается здесь найти? Неужто светлые лики философов и горящие вдохновением глаза поэтов? Где-то здесь бродит Петрарка под руку с Данте? Или благородный рыцарь Бертран де Борн, слагая вирши во славу доблести?
На языке — горьковатый привкус досады. Напрасно она всё это затеяла, напрасно. Толкнула невинного отрока в чумной барак. Ничего он здесь не найдёт, ни истины, ни соблазна. Она совершила ошибку.
— Останьтесь с ним, — приказала она Анастази, прежде чем удалиться с остальной свитой. Ей необходимо было повидаться с принцессой Конде.
Вскоре прибыл король, и герцогиня наблюдала за тем, как Геро едва не столкнулся с ним лицом к лицу. Анастази успела оттеснить своего подопечного в сторону, к какой-то нише.
Король своим вытянутым, мрачным лицом окончательно вверг Геро в уныние. Мальчик был разочарован. Тот, кто волею судьбы, по праву рождения был вознесён на трон и назван земным богом, выглядел простым смертным с невыразительным и бледным лицом.
Геро казался совсем подавленным, когда она, наконец вернулась. Он увядал на глазах. На него стали обращаться внимание, и любопытные взгляды тянулись за ним, как хоботки кровососущих насекомых. Ему было трудно дышать. Как будто воздух в самом деле был отравлен.
«Ему здесь не место» — подумала Клотильда.
— Пойдём, — тихо сказала она. – Живым не место на кладбище.
Она сразу же приказала ехать в Конфлан. Геро уже не смотрел по сторонам. Он разглядывал свои руки, по-ученически сложенные на коленях.
— Тебе повезло. Не каждому новоприбывшему выпадает честь лицезреть короля Франции. И как ты находишь моего брата?
Она намеренно подчеркнула последние слова. Моего брата, помазанника божьего.
Геро оторвался от созерцания своих рук и тихо сказал:
— Он очень несчастный человек.
У герцогини перехватило дыхание, а на лице сфинкса Анастази появилась едва заметная улыбка.
— Несчастный? Кто несчастный?
— Король, — ещё тише ответил Геро.
За шумом колёс его голос был едва слышен. Но Клотильда прочитала по его губам.
— Это почему же он несчастен? По мнению его подданных, он самых счастливый человек, если не на земле, то в королевстве, которым он правит. Каждый пожелал бы занять его место. Ради того, чтобы занять место этого несчастного, завистники развязывают гражданские войны, бунтовщики идут на эшафот. Моему брату повезло родиться наследником престола, а не восьмым отпрыском сапожника. По-твоему, это делает его несчастным?
0
0