Торможу и оборачиваюсь. Высокий уже стоит рядом, в одной руке чемодан, другой держится за ручку моей двери. А рядом с крыльцом — коренастый дедушка, жилистые руки сжимают поручни ходунков. Глаза смотрят зло и враждебно.
— Тут женщина ругалась. Только что. Врач. Сказала, чтоб выметался. Вы должны были её видеть…
— Правильно ругалась, — доброжелательно соглашается парень.
Чемодан кладёт на заднее сидение, потом снимает халат и отбрасывает его в сторону.
— Санитары приберут, — отвечает он на мой недоуменный взгляд. — Давайте-ка действительно выметаться. Только вместе, ладно? Вернитесь, пожалуйста, ко входу. Незачем Иван Иванычу в такую даль тащится.
— А та женщина?
— Забудьте о ней. Сейчас это совершенно не важно. Да-да, вот так, сюда.
Иван Иванович терпеливо ждёт, пока я подъеду к нему вплотную. Парень огибает машину, подходит к правой задней двери и, с неожиданной силой распахивает её. Я закатываю глаза, но эти двое не замечают, что едва не выломали мне дверь.
Дедушка неловко разворачивается и падает задницей на сидушку.
— Ноги, — внятно ворчит он. — Занеси в машину ноги, Валентин.
Парень живо обнимает ему колени, и бережно переносит ноги в салон. Закрывает дверь, и наталкивается на ходунки. Через мгновение я смотрю, как они летят в темноту чёрного коридора. «Где-то там женщина в скафандре, — приторможено думаю я. — Как бы до неё не долетело. Валентин ловко работает ногами. Тхэквандо?»
— Поехали, командир, — уже привычным доброжелательным тоном говорит Валентин. Он вальяжно расположился рядом со мной и по-хозяйски осмотрел салон. — Нет-нет, разворачиваться не нужно. У нас там другой выезд. На Хуторскую. Вы город знаете?
— Думаю, да.
— Это хорошо, — хмуро отзывается дедушка с заднего сидения. — Сейчас столько пришлых в такси работает. Ездят по синей стрелке навигатора. Это нам не подходит.
— Мы торопимся, — поясняет его мысль Валентин. — Сколько там у вас по тарифу?
— Двести тридцать.
— Мы заплатим двести зелёных, если через час будем в Южном.
— Дык, в Черноморск вроде бы собирались?
— Мы передумали.
— А! — радуюсь я. И тому, что выехал из этого странного места, и тому, что получил понятные вводные. — Смена маршрута! Так бы сразу и сказали. Я сообщу оператору, пусть пересчитает.
— Это зачем? — хмурится Валентин. — Мы платим больше, чем насчитает оператор.
А я удивляюсь, что даже в таком, хмуром состоянии его лицо остаётся дружелюбным.
— Это чересчур много, — твёрдо говорю я. — До Южного мне трёхсот гривней достаточно.
— Ты какой-то странный таксист, — угрюмо хрипит сзади дедушка. — Бери зелень и будь счастлив, человек.
— Если возьму, стану соучастником неизвестно чего. Если откажусь — останусь водилой. Известное счастье лучше неизвестного. Вы не против?
Дедушка молчит, а Валентин с чувством произносит:
— Охренеть! Ты всегда такой нудный?
Отвечаю честно, как на духу:
— Только когда пахнет жареным.
— От нас пахнет жареным?
— Оставь парня, — неожиданно заступается за меня Иван Иванович. — Верно говорит и думает. И честно. Редкость в наши дни. Имя у тебя есть, водила?
— Алексей.
— Сообщи оператору, что считаешь нужным, Алексей. Порядок есть порядок. Молодец!
Смотрю на Валентина. Тот сверкает в улыбке зубом и разводит руками: «да ради бога!»
Тянусь рукой к планшету и вижу, что связь потеряна. На главной странице программа беспомощно перебирает варианты ай-пи только что доступных адресов, но диагноз непоколебим: «статус водителя недоступен».
— Зараза! Только вчера пополнял счёт на планшете.
Пассажиры молчат. Снимаю с пояса мобилу. Валентин напрягся, но ничего не сказал. На попытку связаться с Админом робот ответил «нет связи с абонентом». Набираю номер Алёнки, — тот же эффект.
— Яма, наверное. Здесь нет покрытия?
— Она самая! — жизнерадостно подтверждает Валентин. — Яма!
Он достаёт свой телефон и демонстративно дважды нажимает кнопку вызова. Прислушивается. Через секунду изображает досаду:
— У меня тоже не ловит. Иван Иванович, а что у вас?
— Изжога у меня, — ворчит дедушка. — Надо будет где-то у магазина остановиться, купить воды.
Достаю из ниши двери початую бутылку минералки:
— «Поляна квасова». Только я с горла пил. Если не брезгуете…
Из-за спины показывается жилистая рука, покрытая чёрным волосом. Но смотрю не на волосы, смотрю на длинный коготь на большом пальце. Коготь заточен, зазубрен и вымазан чем-то буро-коричневым. Иван Иванович откупоривает бутылку и жадно пьёт.
— Вы лучше маленькими глотками. Тоже изжогой маюсь, лучше понемногу.
Дедушка смачно отрыгивает, в зеркальце вижу, как он вытирает ладонью губы.
Звонит телефон. У Валентина. Скептически приподнимаю брови, но пассажир ничуть не смущается: достаёт мобилу и смотрит на дисплей. Бледнеет. Вздрагивает, и будто становится меньше.
— Это Глеб, — отстранённо говорит он и облизывает губы. — Что ему сказать?
А я качаю головой. Мне-то казалось, что страшнее дедушки, который время от времени кряхтит у меня за спиной, ничего в мире нет. А тут ещё Глеб какой-то. То ещё, наверное, чудовище.
— Дай мне, — таким же бесцветным голосом говорит Иван Иванович. — Я сам с ними перетру.
Валентин с заметным облегчением передаёт ему трубку.
— Это я, Глебушка…
И замолкает. Секунда, вторая… минута. Вижу, как Валентин начинает разминать суставы на пальцах. Волнуется. Дедушка по-прежнему молчит. Слушает.
Наконец он отрывает от уха телефон и возвращает его доброжелательному Валентину. Тот смотрит вперёд и ни о чём не спрашивает.
— Ты дорогу хорошо знаешь, парень? — интересуется Иван Иванович. — Без навигатора вывезешь нас отсюда?
— Езжу по вдохновению и на слух, — запускаю привычную шутку, но внезапно осознаю, что этим двоим не до шуток. И спрашивают не для поддержания разговора и не из вежливости. — Сейчас выедем на Хуторскую, потом мимо цементного и по окружной. Минут за сорок доберёмся.
— Сорок минут. Понятно.
Он снова замолкает. Валентин сидит ровно, без выражения пялится на дорогу, хотя солнце до слёз режет глаза. Опускаю ему козырёк, чтоб не слепило, а сам надеваю очки и с наслаждением окунаюсь в вечер. Но удовольствие длится не дольше мгновения.
— Вертолёт на подходе, — негромко говорит Иван Иванович. — А нам нужно избавиться от водителя.
Валентин опускает руку к поясу, но дедушка останавливает его:
— Нет. Не так.
Смотрю в зеркальце на дедушку, но вижу приближающуюся полицейскую машину с включёнными сполохами огней.
Валентин безошибочно угадывает моё беспокойство и немедленно оборачивается.
— Полиция, — негромко сообщает он деду.
— Принять вправо и остановиться, — рычит полицейский мегафон.
Рука автоматически включает правый поворотник, но левая нога Валентина уже вдавливает моей ногой педаль газа в полик до упора.
Мне больно, потому что лето. С мая по начало октября хожу в шлёпанцах, а езжу босиком. Доброжелательный Валентин топчет мне ногу, а я пытаюсь отодвинуть его локтем от себя.
— Вы с ума сошли! Что вы делаете?
— Не останавливайся, — ласково шепчет Валентин. — Нам, Алёша, нельзя останавливаться. Нельзя и всё тут. Понимаешь?
— Нет, не понимаю…
Я не успеваю пояснить ему своё недоумение: в рёбра упирается что-то очень твёрдое и злое.
— Это пистолет, — с жаром шепчет в ухо пассажир. — Если сбросишь скорость, умрёшь. Так понятней?
Да, это мне понятно. Я киваю, и давление на ногу и рёбра ослабевает.
Дед оттягивает мне ворот футболки, по груди на живот скользит что-то увесистое и холодное. Я с ужасом думаю, насколько близко его коготь от моей шеи…
— Выброси его, — бесстрастно приказывает дед Валентину. — Здесь, на повороте!
Я не успеваю ничего ни сделать, ни сообразить: дверь оказывается распахнутой, сильнейший толчок в бок, и я вылетаю из машины. Треск сучьев, искры в глазах и молнии солнечных пятен. Переваливаюсь через плотную стену кустарника и качусь по траве. Несколько раз кувыркаюсь через голову, но всё-таки останавливаюсь. Мимо, за кустами, пролетает полицейская машина, истеря покрышками и сиреной. Первым делом хватаюсь за шею. Цела вроде. Приподнимаюсь на четвереньки, отплёвываясь от паутины и сухого мелкого хлама, который теперь у меня всюду: на голове, в ушах, в глазах… несколько раз чихаю.
Неожиданно приходит осознание: «Господи, у меня только что угнали машину!»
Хватаюсь за живот. Пусто. Футболка выбилась из-под ремня. Как был, на четвереньках, ползу обратно. Благо следы моего приземления хорошо заметны. Да. Вот он. Чёрный пакет прямоугольной формы, туго перетянутый красным скотчем. Специально для таких случаев паковали? Чтоб быстрее найти? Или бомба? Хотели бы убить, пристрелили бы в машине. Или ногтем по шее.
С третьей попытки удаётся оттянуть и надорвать краешек полиэтилена. Пачка стодолларовых купюр. Приличная пачка. И на «куклу» не похоже. Почему-то не удивлён.
Поднимаюсь на ноги.
Голова всё ещё кружится, но я точно в норме. Осматриваю руки: да, поцарапался изрядно. Лицу тоже досталось: горит. Ощупываю пояс: сумка с выручкой и документами — на ремне.
Начинают дрожать колени. Сверху прилетает грохот низко летящего вертолёта. Я осаживаюсь в траву. А потом ложусь на спину. Сквозь ветки деревьев проскакивают голубые пятна неба. Слышен шорох листвы, где-то рядом поскрипывает кузнечик. А я лежу и с ужасом припоминаю, чего я ещё возжелал за это утро. «Всё отменяется, Господи! — шепчу и не верю, что Он услышит. — Ежели я ещё что-то хотел, то не нужно. Есть там у тебя глобальный Delete какой-то? Отмени, всё отмени, хватит…» И уже вслух кричу, почти реву:
— Я больше не буду!
Кричу и всё лучше понимаю, что остановки нет и не будет. Я буду всё глубже вязнуть в своих путаных желаниях, которые начнут исполняться самым ужасным и неожиданным образом. А потом сдохну, умру мучительной смертью где-нибудь под высоким бетонным забором с перепиленной ногтем артерией на шее. И только потому, что какая-то чернявая дура с золотыми зубами неправильно поймёт или переврёт при передаче мои желания и мотивы…
Наверное, я какое-то время был не в себе. Потому что не сразу распознал звонок мобилы. А когда понял, что звонит мой телефон, не с первого раза нашёл его на поясе. В футляре, на ремне
— Триста седьмой, слушаю вас.
— Вы звонили, триста седьмой, — далёкий родной голос. Кажется, самое время расплакаться. — У меня твой неотвеченный, Лёшик. Не знаю, почему не услышала. Вроде мобила рядом. Ждала твоего звонка. И не услышала. У тебя всё в порядке? Тревожно как-то…
— Да, милая, — шепчу в трубку. — Выходи за меня замуж.
Пауза.
— Что? Что ты сказал?
— Выходи за меня замуж, Алёнка.
Снова молчит. Слышу сопение. Быть беде. Если Алёнка сопит, значит, закипает.
— Такие вопросы нужно обсуждать лично, Алексей. И уж точно не по телефону… — и вдруг совсем другим тоном: — Это Ксюха тебе рассказала? Вот зараза! Я же просила её…
— Погоди, родная. О чём твоя сестра могла мне рассказать? Я не знаю чего-то важного?
Пауза. Молчит. Думает. И сопения не слышно.
— Ты никогда не врал мне, Потапов, но если это будет первый случай, я тебя убью!
— Аллилуйя. А теперь рассказывай. Или я буду молчать, пока не признаешься…
— У меня задержка, — она всхлипывает.
Я, кажется, тоже.
— Уже две недели. А сегодня утром тошнило. Ксюха дала тестовые полоски, но я пока не решилась…
«Боже! Спасибо тебе! Какой же я червь рядом с твоей щедростью»…
— Приезжай за мной, милая. Вместе пописаем на Ксюхины полоски. Это будет лучшим приключением в нашей жизни. А медовый месяц проведём в тропиках. Я костюм надену…
— Что с твоей машиной?
— Продал.
— За сколько?
— Вместе сосчитаем. По Грушевского доедешь до кладбища и направо, на Хуторскую. Как повернёшь, позвони, я уточню, где нахожусь.
— Ты не знаешь, за сколько продал машину? — чувствую, как она хмурится, — ладно, это потерпит. Скажи ещё раз, что наш брак будет не по залёту.
— Ну, разве что по взаимному, родная. Мне тут тоже пришлось немного полетать. Выезжай. Я иду тебе навстречу… босиком.
0
0