Акайо думал, что обязанности хозяина Джиро не могут оказаться сложней того, что он делал, будучи генералом. Ведь справлялся как-то с десятью тысячами человек личного состава, следил лично за фуражирами, принимал решения о маршрутах. Но за следующую неделю убедился, что даже один раб — это не просто сложно, а невероятно сложно, и проклял себя, Джиро, Ниишу и саму концепцию рабства не один десяток раз. С противоположной стороны поводка всё оказалось намного запутанней.
Нужно было следить, чтобы Джиро всегда был занят делом и не создавал проблем. Нужно было постоянно оказываться рядом с ним, объяснять элементарные вещи, угадывая вопросы по мельком брошенным взглядам. Это больше походило на работу дрессировщика, чем офицера. Когда Акайо догадался рассказать Джиро, как их поймали и почему, стало чуть легче. По крайней мере, больше не требовалось выдерживать обжигающие ненавистью взгляды в спину, но приходилось ещё тщательней следить, не замышляет ли его подопечный новый побег.
А хотелось учить грамоте увеличившуюся до семи человек группу, где Иола уже наизусть выучил Робинзона и принялся за Синдбада, где Тетсуи и Юки глотали один за одним и декламировали странные эндаалорские стихи, а только недавно присоединившийся к урокам Рюу доблестно продирался сквозь тернии будущего времени.
Хотелось заваривать чай для Таари в саду — она приходила не каждый день, но достаточно часто, чтобы он не бросал попыток. Обычно они пили чай молча, лишь изредка она что-то спрашивала, а он отвечал, не поднимая глаз.
Хотелось чего-то необъяснимого. Он не раз и не два просыпался с гулко колотящимся сердцем, взмокший, отчаянно желающий… Чего-то. Непонятного. Пугающего. Если бы генерал Ясной Империи Сугаваро Акайо столкнулся с такими желаниями раньше, он бы убил себя задолго до злополучной битвы за никому не нужную крепость. Если бы ему сказали о самом существовании подобных желаний — он бы не поверил и вызвал человека, оскорбившего его этим рассказом, на поединок. Если бы не убил на месте.
Нынешний Акайо, просыпающийся по три раза за ночь, не так уж далеко ушел от того генерала. Он уже не приходил в священный ужас от этих мыслей, не пытался наказать себя — от подобных идей пугающий его жар разгорался лишь сильнее. Он просто раз за разом твердо говорил себе, что это не важно. Может быть, он даже смог бы однажды в это поверить, если бы не Таари. Акайо совершенно перестал поднимать на неё взгляд, но от этого становилось только хуже. Его преследовал её голос, звук шагов, шлейф аромата, всегда сопровождавший её — сначала легкий и цветочный, а затем пряный, терпкий, будто в складках тысячи шелковых одежд вдруг мелькает узкая полоска ничем не прикрытой кожи. От этого запаха Акайо совершенно терялся, пытаясь сосредоточится на деле, а не на мелькающих в голове видениях из снов. Её образ, тот самый, в саду среди книг, оказался навеки зарисован на свитке в его голове, такой же яркий, как в первый миг, и так же смущающий его разум.
Она не могла не заметить этого.
Акайо переливал в чахай третью заварку, когда наблюдавшая за ним хозяйка спросила:
— Ты хотел бы повторить?
Чай пролился на доску, закапал между тонкими планками в поддон. Акайо насколько мог аккуратно поставил чайник на место. Сложил руки на коленях в позе спокойствия. Он знал, что Таари сейчас улыбается.
— Какой эффектный ответ.
Он склонил голову ещё ниже. Ему хотелось бы сказать: “Я не понимаю вас, госпожа”, — но сама мысль о лжи перекрывала горло, и он молчал. С той стороны доски раздался шорох ткани, мелькнули в поле зрения белые ступни.
— Чай остынет, — заметила она. Акайо осторожно взялся за чайхай, разлил напиток по чашкам. Нииша нашла для него пуэр, настоящий прессованный чай, черный, как тени за пределами костра. — Я вдруг подумала, что ты вряд ли нашел в книгах значение слова “сессия”, правда?
Он гордился тем, что не подавился. Медленно покачал головой, со смутным страхом ожидая ответа.
— Ну конечно, — усмехнулась его хозяйка. Сделала паузу, отпивая чай. Она уже сказала, что зелёный ей нравится больше, но хотела распробовать необычный вкус до конца. — Мог бы почитать что-нибудь по обществознанию, между прочим, чтобы мне не пришлось так много объяснять. Если максимально упростить и расширить рамки определения, то сессия — это встреча, во время которой Верхний или Верхняя совершает некие действия с нижним.
— Вы хотели сказать, хозяин или хозяйка с рабом, — тихо уточнил Акайо. Чай оставлял на языке теплое горьковатое послевкусие.
— Не обязательно, — возразила Таари. Тут же сбилась, замялась, вздохнула. — Небо, как всё сложно! Человек, который во время сессий является нижним, и которого в это время могут называть рабом, не обязательно является рабом в обычной жизни. Сессии проводят добровольно, по договоренности между Верхним и нижним. Если нижний не хочет чего-то, или воздействие слишком сильное, — он говорит специальное слово, и Верхний тут же останавливается. Понятно?
Акайо кивнул. Снова наполнил чайник горячей водой, слил мгновенно заварившийся чай в чахай, разлил по чашкам. Выпил. Сказанное Таари фиксировалось в свитке медленно и натужно, едва ли не побуквенно. Ему хотелось кричать, что он ничего не понимает — как может свободный человек добровольно стать рабом? Как может человек сам хотеть…
Вспомнил странную пьянящую лёгкость, пришедшую тогда, когда, казалось бы, он должен был кричать от боли. Представил, что кнут могла бы держать Таари и почувствовал, как становятся окончательно тесными его штаны. Покраснел до корней волос. Она довольно хмыкнула, будто бы нехотя сказала:
— Вообще-то да, гаремные рабы покупаются в том числе для сессий. Я знала, что вы к этому совершенно не готовы, и не собиралась даже предлагать вам подобное. Но с тобой… — и вдруг приказала: — Посмотри мне в глаза, Акайо.
Он замер. Окаменели плечи и шея, он желал оставить все как есть и в то же время хотел подчиниться ей. Медленно, через силу его взгляд поднялся к дальнему краю доски. Прошел по ногам Таари, обтянутым черной тканью так плотно, что не оставалось никакой свободы воображения. Акайо моргнул, тут же моргнул снова, перескочив на длинную шею. Ему казалось, что линию его взгляда придавливает неведомый вес, никак не меньше тяжести флагманского корабля имперского флота. Невероятных усилий стоило проследить изгиб острого подбородка, тонкие губы, сложенные в прекрасную и насмешливую улыбку, узкий нос с горбинкой…
Глаза были зеленовато-синими, словно море. Акайо смотрел в них несколько мгновений, забыв, как дышать. Затем она пошевелилась, затянувшие его водовороты на мгновение прикрылись бледными веками, и Акайо поспешил использовать эту возможность, чтобы отвести взгляд. Бездумно проследил за кроной дерева, колышущейся на ветру, опустил глаза, упершись взглядом в свои сцепленные руки.
Таари засмеялась. Он почувствовал, как она коснулась его головы, погладила по отросшим волосам.
— Мне нравится твоя реакция! Думаю, мы вернёмся к этому вопросу позднее. Ты не против?
Он молча налил ей чаю, пытаясь игнорировать расползающееся по брюкам пятно.
Этой ночью ему снилось чаепитие.
***
На следующее утро Таари ворвалась на кухню во время завтрака. Красное платье разорвало умиротворяющую белизну комнаты так же, как её голос разорвал утреннюю тишину, полную вежливого хруста хлопьев и стука ложек.
— Значит, вы едете со мной! Все, прямо сейчас! — она обращалась к ним, но смотрела сквозь дверной проем в сад. Вошла Нииша, расстроенно развела руками:
— Извини, ты же не предупреждала, что тебе нужно в институт. Я думала, мальчики уже подросли, смогу наконец оставить их с тобой на день, в город съездить. А то у нас уже даже замороженные овощи кончились, не то что свежие…
Таари отмахнулась, чуть понизив голос:
— Знаю, знаю. А заказывать сюда такси или доставку — это еще час объяснять, почему навигатор ошибается и куда на самом деле нужно свернуть. Ничего, ты пойдёшь в магазин, я с нашим лесом — в институт. Посмотрят хоть, как у нас наука выглядит изнутри. — Она наконец обернулась к рабам, уперла руки в бока. Поинтересовалась: — Ну, чего смотрите? Доедайте!
Они тут же уставились себе в тарелки, усердно захрустев сухим завтраком. День обещал быть необычным.
Акайо не знал, рад он предстоящей поездке или нет. Он привык не выходить за пределы сада, и перспектива снова оказаться в эндаалорском городе слегка пугала. Он думал, Таари снова наденет на них ленты-поводки, но она сообщила, что не собирается ходить с таким своеобразным букетом и уже переключила ошейники на следование за хозяйкой.
— Не отходите от меня дальше пятнадцати метров, иначе замрете каменной статуей. Искать вас по всей лаборатории у меня нет ни малейшего желания!
В машину погрузились очень быстро. Акайо вспомнил, как они забирались в неё около института с непроизносимым названием, и Тетсуи чуть не разбил лоб о проём. Кажется, теперь он понимал, почему все так удивились его жесту. Никто из эндаалорцев не успел бы отреагировать, чтобы помочь падающему, другие кайны не считали нужным делать это. Они тогда ещё в самом деле были “бамбуковым лесом” — способные двигаться лишь по приказу, без понимания, как и зачем жить дальше, что делать даже в таких простых ситуациях. Ему же уже тогда стала ценна жизнь — его собственная и других. Он уже тогда перестал в мыслях называть их пленными.
Эти размышления вызывали настолько противоречивые чувства, что Акайо казалось — они не вызывают ничего. Будто гордость и стыд, столкнувшись, не смешивались, атакуя его разум с двух сторон, а уничтожали друг друга, низводясь до сил столь слабых, что их следовало бы назвать отдаленным эхом уже отгремевшей бури.
Машина рванула с места, Акайо схватился за ручку под потолком, поймал падающего соседа. В этот раз за рулем сидела Таари, и водила она, похоже, в том же стиле, что и Лааши.
***
Когда они доехали до института, по пути высадив Ниишу у огромного здания, которое невозможно было целиком охватить взглядом, Акайо даже привык к скорости. По крайней мере Таари не имела привычки резко поворачивать — сначала в одну сторону и тут же в другую. Всё остальное он готов был вытерпеть. Хотя в первые мгновения после того, как они выбрались из машины, его всё-таки покачивало, но далеко не так сильно, как после памятной поездки с Лааши.
0
0