Под луною зелёною
Сердце возьмёт в ладони,
Бубенцы рассыплются звоном
В семи широких подолах…
(Мельница. Текст песни «Ветер»)
̶ Рыска, ты там готова? ̶ задал почти риторический вопрос Альк. Он уже давно сидел на подоконнике рядом с её дверью. Подоконник был холодный. Стены уже не имели ни одной незнакомой полоски и трещинки. В голове саврянина уже давно копились, только умножаясь с каждой лучиной, варианты и способы слома дверей.
̶ Подожди ещё щепочку!.. ̶. послышалось из-за них.
̶ Как будто щепочка что-то изменит! Хотя, да… Вот если щепочка у косяка с крючком, например! ̶ я сейчас тебе покажу…
̶ Альк, я прошу тебя, погоди ещё. Я не готова.
̶ Да ты даже платье не надела!
̶ Откуда ты знаешь?!
̶ Да я его держу тут уже не одну пару лучин!
Двери отворились, и из них высунулась рука. Не получив искомого, она показала кулак.
̶ На-на! Уже поглаженное передали.
̶ Ты хотел сказать «уже помятое!» ̶ из дверей высунулась девушка в большом полотенце и босиком.
̶ Почему «помятое»? ̶ попытался возмутиться заглядевшийся жених.
̶ Ты ж его обнимал тут всё это время, вместо того, чтоб мне сразу отдать!
̶ Рысь! Мне на тебе даже полотенце нравится! (Девушка сразу наполовину скрылась за дверью, вспомнив о своём одеянии). ̶ А без полотенца ещё больше! Хочешь, покажу? ̶ тон из шутливого превратился в угрожающий и… какой-то нежный даже.
̶ Так то тебе. А о людях кто подумает? ̶ проворчала девушка, окончательно скрываясь за дверью с платьем и, запирая с другой стороны, чтоб не подглядывал!
̶ А за кого ты замуж выходишь? За меня, или за людей?! Можем вообще всех в столовую проводить, и пусть без нас угощаются ̶ даже не обидится никто.
̶ Так не положено. Это совершенно неприлично. И вообще, почему ты рядом с моей дверью околачиваешься? У тебя что, своих дел нет? Вообще, невесту перед свадьбой видеть ̶ плохая примета.
̶ А если украдут?!
̶ Кто хоть? Ты с ума не сходи!
̶ Да мне уже не верится, что мы почти дожили до этой свадьбы! Может, у меня дар «тоже» пропал, а на нас уже готовится очередное покушение, или очередное похищение опять?
̶ А-а-альк?
̶ Что?!
̶ А ты боишься?
̶ Похищения? Скорее, похитители пусть боятся! Я в таком предвкушающем состоянии, что никто живым от меня не скроется, если отвлечёт!
̶ Нет. Ты жениться боишься?
̶ А чего бояться? Ты меня с невинной девой, что ли, путаешь?
̶ Ну, а если бы ты был на моем месте?
̶ Я бы уже давно вышел и себя любимого поцеловал!
̶ Да ну тебя! Иди, отвлекаешь только. И позови кого-нибудь с расчёской и шпильками… о, боже!..
Дверь всё-таки перестала запираться. И даже петли чуть покосились. Альк ворвался в комнату и застыл столбом, уставившись на голую невесту, прикрывающуюся свадебным платьем…
̶ Ты кричала? ̶ спросил саврянин, честно стараясь смотреть не ниже груди.
̶ Д-да! Развернула «Платье»! Что это, Альк?!
̶ Свадебный наряд, который я тебе купил, как обещал.
̶ А где то, белое, с зелёной вышивкой? — простенькое платье ей понравилось сразу. И она даже разрешила Альку его купить… Хотя это было уже пятое «свадебное платье, которое он обещал». Неужели, ещё не угомонился?
̶ Рысь, я тебе говорил, что ты у меня самая красивая?
̶ Да, уже говорил. Даже в том платье. И даже с той стороны дверей.
̶ Так вот, а самая красивая невеста достойна прекрасного наряда! Поворачивайся, помогу надеть и корсет затяну.
С причёской будущий муж тоже помог. «Господа должны всё уметь лучше, чем их слуги» ̶ вспомнила Рыска. И причёска действительно была самой лучшей ̶ локоны, уложенные кружочками, переплетались с мелкими косичками и уходили в пышный сложный пучок на макушке. Тонкие ловкие пальцы умело сновали по её волосам, заставляя девушку расслабиться. Даже предсвадебный мандраж куда-то делся!
Рыска рассматривала себя в огромном зеркале в половину стены и не узнавала… Тонкий стан, затянут в корсет, блестящий своей бисерной вышивкой. Такого даже у тсаревны на свадьбе не было! Пышные! Даже не просто пышные, а ПЫШНЫЕ юбки из фатина! Будто сотню тонких прозрачных паутинок сшили и распушили! Платье больше напоминало кремовый тортик, чем одежду! До такой красоты даже в сказках её героиням было далеко… И теперь на голове как раз закрепляли фату.
Когда Альк и Рыска вышли на лестницу ̶ то столкнулись с дедом ̶ он что-то рассказывал новой молоденькой горничной, а она глупо хихикала.
̶ Ну, что? Не бережёте сил для первой брачной ночи? Уже наигрались? ̶ улыбаясь, спросил Бовар Хаскиль.
̶ Дед, ты не исправим! До сих пор удивляюсь, как тебя в отшельники приняли?
̶ Как-как! С радостью… ̶ проворчал дедушка.
̶ Порадовались, что избавились? Немудрено! ̶ сказал Альк, когда они уже выходили в огромную столовую замка ̶ к гостям.
Кого здесь только не было! У Рыски даже голова закружилась от такого количества народу! В одном углу с суровыми лицами сидели «хорьки», во главе с улыбчивым Дамельшем. «Половина здесь, а другая половина обходит периметр, затерявшись среди гостей» ̶ успела подумать Рыска. В другом углу влюблёнными голубками шептались Исенара и Шарес. Тсарица осталась во дворце ̶ «бдеть». Разноцветной кучкой посередине стояли знатные гости ̶ друзья и знакомые семьи Хаскилей. Их развлекал разговорами отец. Там и Лесса с Луциной рядышком были ̶ с ними мило беседовал молодой стриженый саврянин. Судя по их лицам, в семье Хаскилей скоро будет ещё одна свадьба. А как раз в это время, у входа появились весчане. Они смущённо оглядывались и искали, куда бы себя деть. Там был Цыка с бледной, но уже чуть округлившейся животом Фессей, и Пасилка с сёстрами. Был голова, купец, кузнец с сыном. Последними вошли мама и отец, держащий за руку маленького рыскиного братика.
Девушка сама не ожидала от себя таких чувств! Она бросилась обнимать маму, чуть не разрыдалась. Потом её как-то неловко и, стесняясь сам себя, обнял отец. Братик ощутимо ткнулся в подол. Семья действительно волновалась и очень была счастлива за своё дитя. Колай хотел завести свою обычную «песню» о том, что выходить простой весчанке за знатного, (да ещё и саврянского), господина ̶ это не к добру, но, вдруг, почти по-женски взвизгнул. Альк, с самым благостным видом, убрал свою ногу с ноги будущего тестя. И Колай, ссылаясь на аппетит, обострившийся с дороги, ушёл к столу с закусками.
Церемония прошла довольно быстро. Рыска пол-лучины внимательно слушала о своих обязанностях жены: терпеть мужа своего, как Хольга терпела и нам велела, радеть о его здоровье, благополучии и зашитых штанах. Заботиться о продолжении рода и будущих детях. Не забывать любить и уважать… Когда даже воспитанная весчанка стала тайком зевать в кулачок, молец перешёл к обязанностям мужа. Альк скептически глянул, но потом заслушался. Мужу предстояло по возможности любить, налево не ходить, на право не настаивать, жену одевать, обувать и обеспечивать, за детьми иногда приглядывать, выучить жену и детей по именам… А ещё сильно супругу не доставать, чтобы не быть выгнанным из дома, подобно Сашию ̶ мужу Хольгиному ̶ из её обители, за что на земле попрекаемому и в суе не поминаемому.
Молец всё рассказал, утёр толстой волосатой рукой пот с широкого лба, потом пару щепок пытался отдышаться… После этого необходимого «ритуала» он, наконец, разрешил новоявленным мужу и жене поцеловать друг друга. В ту же щепку про мольца все забыли, хотя он ещё о чем-то очень хотел поведать.
Весчане сманили его к себе за стол и умоляли поехать с ними в приболотье ̶ хорошее же место без хозяйской руки простаивает. Отличная молельня ̶ и крыша новая, и статуя хольгина песочком натёртая, и кружка для подаяний золочёная. Вот только напасть прям: что ни новый молец ̶ то всё блаженный какой-то становится через пару седьмиц ̶ всё видятся им сны пророческие, будто их Хольга к себе в чертоги водит, наготой прельщает, а потом путь тернистый мученический идти искать посылает… Может, у статуи чего лишнего поспилить? А? От греха подальше!
Что-то неуловимо изменилось в ту ночь. Они оба отступили и сдали свои прежде обороняемые, политые кровью, пределы. Достигли шаткого равновесия. В ту ночь между ними был заключен новый договор. Ущербный, со множеством оговорок, но все-таки договор, слабый гарант спокойствия и мира. Геро отступил, ибо тот первый, еще дымящийся, оборонный редут был окончательно разрушен. Там нечего было защищать. Подорванный изнутри, рассеченный снаружи, этот редут лежал в костяной пыли. Геро больше не мечтал, не надеялся, не строил планов.
Ей прежде нетрудно было выкрасть, одним господским взглядом, его тайные думы. Они были просты, без иносказаний. Он позволял себе мечтать о возможном будущем. В те редкие минуты, когда она заставала его в парке, под резной тенью платана, или в кабинете, созерцающего небо в свинцовых облаках, влекущих свое отвисшее брюхо по крышам, она видела, как мечтательно, по-детски, он задумчив; как отрешен от печальной действительности, от настоящего, и блуждает где-то далеко, в будущем, за горизонтом времени. Эта нежная мечтательность не могла быть навеяна прошлым. Ибо его прошлое было заражено горем. Прошлое разъела болезнь. А больной не вспоминает о терзающем его недуге с мерцающей улыбкой ребенка. Больной мечтает в выздоровлении. Он мечтает о том, как покинет свое ложе страданий, как встанет на ноги, как сделает первый шаг, как тело его обретет былую легкость, как прояснится голова, как утихнет боль. Он мечтает, как жизнь вновь обратит к нему лик чувственной радости, как поразит его здоровым голодом и молодым аппетитом. Эти мечты освещают бредовые ночи больного, он заполняют ими часы тоскливого ожидания, вечера скорби и рассветы печали. Эти мечты, эти грезы ведут его, как проводники, по кругам хвори к выздоровлению. И пока страждущий мечтает, пока грезит, пока видит эти сладкие сны, он будет жить. Но стоит ему разучиться мечтать, разучиться верить, как хворь поглощает его, пожирает, как стигийская пучина, где удушливый мрак болот уготован, как возмездие за леность души.
С Геро произошло нечто схожее. Он утратил свои мечты. Когда-то он, вероятно, придумал захватывающее повествование с собственным участием. Его заключение когда-нибудь кончится, говорил он себе, и тогда он отправится в путь. Он уже видел себя на далеком перекрестке, видел лежащую у ног связку дорог, их зовущие изгибы и повороты, чувствовал бьющий в лицо ветер, слышал незнакомые голоса. Он представлял себя то лекарем, то моряком, то бродячим поэтом. Он желал бы стать искателем истины. Ему все равно было бы куда идти, он не заботился бы о теплом и сытном ночлеге. Он мечтал смотреть в даль, пусть придавленную осенним, багровым закатом, но ясную, без решеток, без стен и рвов. Только бы смотреть в эту даль, только бы идти, и только небо над головой и уводящие за холмы дорога. И свобода, трудная, голодная, но пьяная и святая.
Конечно, где-то в его мечтах светился окнами дом, где его ждут, дом, где живет его дочь, а может быть, и женщина, заменившая этой дочери мать. Пусть видение слабое, размытое, но оно было. Он не мог не мечтать о возможной любви. И воскрешал в этих снах умершую жену. Возможно, он думал, что стоит ему покинуть замок, как жизнь его вернется на круги своя. А замок пленившей его женщины, не более, чем злой морок, чары, навеянные заклятьем. Едва злое волшебство потеряет силу, как он обретет всех, кого потерял. В его мечтах все молоды и бессмертны.
Но Геро больше не мечтал. Недуг взял верх. Будущего более не существовало. Там, где когда-то мятежная душа развешивала яркие, сюжетные грезы, лишь слабо шевелится полотнище с грязными разводами.
Когда Клотильда догадалась о случившейся с ним перемене, что было непросто, ибо внешне Геро не изменился, она не знала, как принять это открытие. Расценить ли превращение как окончательную победу, ибо Геро более не разделял свою жизнь на подлинную и навязанную, не изгонял ее, свою знатную любовницу, за пределы тайного сада, которого не существовало. Или напротив, внести это преображение в разряд потерь, ибо увядание грез и надежд означало отмирание души. То есть, Геро как бы и не жил больше. В нем больше не было того огня, который был ей так необходим. Он походил на великолепный, инкрустированный драгоценными камнями светильник, в котором иссяк огонь. Светильник этот прекрасен, но во тьме он слеп и холоден. Нет, ей не нужен такой светильник, ей нужен тот, кто изгоняет тени, кто делает ею саму живой. В противном случае, в выигрыше окажется старуха, что приходила к ней в венке из померанца. Оставит ей, принцессе, равнодушное, бесчувственное тело, но уведет душу.
Клотильда не желала проигрывать. С ней тоже произошла перемена, истоком которой, возможно, стала его уступчивость. Ей больше не за что было сражаться, и она внезапно ударилась в благотворительность. Вернее, принялась судорожно подливать масла в умирающий светильник. Она позволила Геро видеться с дочерью так часто, как он того пожелает. И время их свидание уже не ограничивалось двумя часами. Девочке позволялось оставаться в замке на целый день. Впрочем, Геро со свойственной ему щепетильностью не принял столь щедрый дар, сознавая, что подобная неслыханная щедрость чревата последствиями. Он стал видеться с дочерью чаще, но не затягивал пребывание дочери в замке. К тому же, он устраивал эти свидания в отсутствие герцогини, за что она испытывала к нему невольную признательность. Лишь спустя несколько месяцев, вернувшись в замок раньше времени, она стала невольной свидетельницей их расставания.
Она давно не видела девочку, ибо всеми силами, с помощью всевозможных оправданий, избегала лицезреть маленькую соперницу. Она даже уверила себя, что девочки и нет вовсе, что это блуждающий за пределами ее владений миф, сплетня, и потому невольно изумилась тому, как девочка повзрослела. Это был уже не младенец, а вполне сформировавшийся, живой и разумный ребенок. Даже в некоторой степени рассудительный. Герцогиня застала отца и дочь в тот драматический момент, когда девочка уже взбиралась, уцепившись за руку няньки, в ожидавший у входа экипаж. Герцогиня сразу досадливо повела плечом и даже ощутила во рту кислый привкус, ибо ждала обычной развязки. Сейчас девчонка поднимет крик! Геро бросится за отъезжающим экипажем. Его схватят, вывернут руки. У него снова будут синяки… Клотильда вздохнула. На его теле давно уже не было синяков. Не было ссадин и порезов. Оставались только шрамы, как грозное напоминание об ошибках, но эти ошибки искуплены. Она прилагала немало усилий, чтобы удержать свое самолюбие, это слонообразное чудовище в медной чешуе, с золотым гребнем и стальными зубами, в глубокой яме на цепи благоразумия. Но эта сцена грозила нарушить долгожданное, выстраданное равновесие. Она приготовилась и даже прижала пальцы к висками. Но ничего не произошло. Во дворе было тихо. Девочка, стоя на подножке, обернулась к провожавшему ее отцу. Но не закричала, а только протянула к нему ручки. Геро ответил ей таким же жестом. Он на мгновение подхватил дочь на руки и прижал к себе. Возможно, горечь их расставания было в этом тихом объятии. Они застыли, будто своей неподвижностью заклинали безжалостное время, боялись его спугнуть. А затем как-то порывисто, даже поспешно, расстались. Девочка сразу забралась в карету и лакей захлопнул дверцу. Геро так же поспешно отступил назад. Карета тронулась, и вновь ни звука. Только в прорези окна мелькнула маленькая ручка. Что это? Неужели эта девочка так быстро повзрослела? Какое спокойствие, какая выдержка! Она отчаянно любит отца. Это ее объятие, то, как она за него цеплялась, будто желая навеки остаться частью своего родителя, ясно это доказывает. Но далее эта девочка действовала очень разумно. Понимает ли она сама, что делает? Или это молчаливая просьба отца? Его приказ не шуметь? Нет, Геро никогда ничего не прикажет своей дочери, да и мала она, чтобы подчиняться с готовностью солдата. Тогда что же? Неужели она таким незатейливым образом избавляет его от лишних страданий? Неужели своим детским умишком она уловила, чего стоят ему ее капризы и слезы? Стойким молчанием она как будто оберегает его, вносит свою посильную лепту благодарности. Чему же тут удивляться? Она его дочь. Она должна быть на него похожа. Должна быть такой же любящей и разумной. Герцогиня все же ощутила укол ревности. Эта девчонка вновь ее превзошла, вновь явила свое превосходство. Ибо она, принцесса крови, взрослая, опытная женщина, в чем-то умудренная, познавшая природу человеческую, в отличии от этой девочки, едва вышедшей из младенчества, никогда его не щадила.
Садимся усталые. Пока Асса ловит оленя, я развожу костер. Асса
проверяет, не загорится ли от костра лесная подстилка, и свежует тушу. Играет в индейцев. Иначе съел бы со шкуркой. А я открываю консервные банки. Местная пища приятно пахнет, вкусна, совсем не ядовита для меня, но очень плохо усваивается организмом. Так и питаемся — Асса жареным мясом, я — разогретыми консервами. Для обоих это необычно, что очень радует дракона. Последние сто витков он питался сырым мясом и фруктами. Когда местные говорят «сто витков», это не образное выражение.
— Асса, почему вы не ведете космическую экспансию? — интересуюсь я, обжигаясь и роняя в песок лучший кусок.
— Мы вели космическую экспансию. И сейчас молодежь ведет. Я тоже вел. Это было давно. Наверно, на вашей планете еще динозавров не было. Честно говоря, я не знаю, здесь появилась наша цивилизация или под другим солнцем. Но я родился здесь.
— На этом материке?
— Нет. Тот материк раскололся и слился с другим. На нем недавно кончилось оледенение.
— А в космосе ты давно последний раз был?
— В молодости. Сначала это было интересно, а потом наскучило.
Он погружается в воспоминания. Память у Ассакооса по земным меркам уникальная. Фотографическая. Если у нас два типа памяти — кратковременная и долговременная, то у местных четыре. Кроме наших есть еще очень долговременная и очень-очень долговременная.
— Когда мы летали, оставили две колонии, — выходит из задумчивости Асса. — И там тоже была такая форма управления, когда один командует, остальные выполняют команды.
— Что стало с теми колониями?
— Сейчас? Не знаю… Одна освоила всю планету. Витков через тысячу они прилетали за образцами животных и растений. Тогда они уже научились летать быстро, как вы. Представляешь, на их планете любой мог завести потомство. Многие наши полетели туда, и вскоре там все пришло в норму.
Я уже знаю, что рождаемость на планете строго лимитирована. Где-то раз в тридцать тысяч лет, после переписи населения, счастливчикам разрешается завести детей. Ровно столько, сколько вакансий освободилось из-за случайных смертей или эмиграции в другие миры. Повзрослев, молодое поколение обычно начинает перестраивать планету. Но не это меня царапнуло во фразе Асса.
— Ты хочешь сказать, что вы летели медленнее скорости света?
— Да. Поэтому многим наскучило. В космосе однообразно. Редко у какой звезды встретишь интересные планеты. Мы осмотрели три сотни систем — и везде одно и то же.
— А анабиоз вы не изобрели?
Некоторое время согласовываем понятия. Идею провести какое-то время в бессознательном состоянии Асса находит очень интересной и нуждающейся в осмыслении.
— Например, можно вдвое увеличить население планеты, — размышляет он вслух. — Допустим, тысячу витков одна половина населения в анабиозе, вторая бодрствует. Потом меняются.
— Семь подземных королей, — бормочу я.
— Что?
— Книжка была такая…
Асса тянет лапу за планшетом, находит текст и поглощает за пару минут. Загружает в память, как он говорит. Новые термины ему очень нравятся. Местным вообще очень нравится все новое. Четверть часа сидим в молчании. Асса переваривает сказку.
— Сколько новых концепций, — удивленно произносит он. Вспоминаю, что не успел очистить текст от крови, предательства, вероломства и прочих темных сторон человеческого существования.
— Не бери в голову, — без особой надежды советую я. — Это детская сказка. Там показано, как не надо себя вести.
— Это я понял, — отмахивается дракон. — Ты говорил, у ваших животных четыре ноги, так?
— Так.
— А здесь описаны шестилапые. И летающие. Они жили в подземелье при искусственном освещении.
— Ну и что?
— Сказать, как выглядел наш звездолет? Мы выбрали большой прочный астероид и вырезали в нем много-много пустот. В них и жили. Мы умеем летать, а наши животные имеют шесть лап. Все как в сказке. И твоя идея анабиоза для космического полета…
— Но ты говорил, вы летали давно.
— Мы — да. Но к вам могли прилететь наши колонисты с другой планеты. Потом события забылись, исказились в пересказах — и вот документ!
Акайо думал, что обязанности хозяина Джиро не могут оказаться сложней того, что он делал, будучи генералом. Ведь справлялся как-то с десятью тысячами человек личного состава, следил лично за фуражирами, принимал решения о маршрутах. Но за следующую неделю убедился, что даже один раб — это не просто сложно, а невероятно сложно, и проклял себя, Джиро, Ниишу и саму концепцию рабства не один десяток раз. С противоположной стороны поводка всё оказалось намного запутанней.
Нужно было следить, чтобы Джиро всегда был занят делом и не создавал проблем. Нужно было постоянно оказываться рядом с ним, объяснять элементарные вещи, угадывая вопросы по мельком брошенным взглядам. Это больше походило на работу дрессировщика, чем офицера. Когда Акайо догадался рассказать Джиро, как их поймали и почему, стало чуть легче. По крайней мере, больше не требовалось выдерживать обжигающие ненавистью взгляды в спину, но приходилось ещё тщательней следить, не замышляет ли его подопечный новый побег.
А хотелось учить грамоте увеличившуюся до семи человек группу, где Иола уже наизусть выучил Робинзона и принялся за Синдбада, где Тетсуи и Юки глотали один за одним и декламировали странные эндаалорские стихи, а только недавно присоединившийся к урокам Рюу доблестно продирался сквозь тернии будущего времени.
Хотелось заваривать чай для Таари в саду — она приходила не каждый день, но достаточно часто, чтобы он не бросал попыток. Обычно они пили чай молча, лишь изредка она что-то спрашивала, а он отвечал, не поднимая глаз.
Хотелось чего-то необъяснимого. Он не раз и не два просыпался с гулко колотящимся сердцем, взмокший, отчаянно желающий… Чего-то. Непонятного. Пугающего. Если бы генерал Ясной Империи Сугаваро Акайо столкнулся с такими желаниями раньше, он бы убил себя задолго до злополучной битвы за никому не нужную крепость. Если бы ему сказали о самом существовании подобных желаний — он бы не поверил и вызвал человека, оскорбившего его этим рассказом, на поединок. Если бы не убил на месте.
Нынешний Акайо, просыпающийся по три раза за ночь, не так уж далеко ушел от того генерала. Он уже не приходил в священный ужас от этих мыслей, не пытался наказать себя — от подобных идей пугающий его жар разгорался лишь сильнее. Он просто раз за разом твердо говорил себе, что это не важно. Может быть, он даже смог бы однажды в это поверить, если бы не Таари. Акайо совершенно перестал поднимать на неё взгляд, но от этого становилось только хуже. Его преследовал её голос, звук шагов, шлейф аромата, всегда сопровождавший её — сначала легкий и цветочный, а затем пряный, терпкий, будто в складках тысячи шелковых одежд вдруг мелькает узкая полоска ничем не прикрытой кожи. От этого запаха Акайо совершенно терялся, пытаясь сосредоточится на деле, а не на мелькающих в голове видениях из снов. Её образ, тот самый, в саду среди книг, оказался навеки зарисован на свитке в его голове, такой же яркий, как в первый миг, и так же смущающий его разум.
Она не могла не заметить этого.
Акайо переливал в чахай третью заварку, когда наблюдавшая за ним хозяйка спросила:
— Ты хотел бы повторить?
Чай пролился на доску, закапал между тонкими планками в поддон. Акайо насколько мог аккуратно поставил чайник на место. Сложил руки на коленях в позе спокойствия. Он знал, что Таари сейчас улыбается.
— Какой эффектный ответ.
Он склонил голову ещё ниже. Ему хотелось бы сказать: “Я не понимаю вас, госпожа”, — но сама мысль о лжи перекрывала горло, и он молчал. С той стороны доски раздался шорох ткани, мелькнули в поле зрения белые ступни.
— Чай остынет, — заметила она. Акайо осторожно взялся за чайхай, разлил напиток по чашкам. Нииша нашла для него пуэр, настоящий прессованный чай, черный, как тени за пределами костра. — Я вдруг подумала, что ты вряд ли нашел в книгах значение слова “сессия”, правда?
Он гордился тем, что не подавился. Медленно покачал головой, со смутным страхом ожидая ответа.
— Ну конечно, — усмехнулась его хозяйка. Сделала паузу, отпивая чай. Она уже сказала, что зелёный ей нравится больше, но хотела распробовать необычный вкус до конца. — Мог бы почитать что-нибудь по обществознанию, между прочим, чтобы мне не пришлось так много объяснять. Если максимально упростить и расширить рамки определения, то сессия — это встреча, во время которой Верхний или Верхняя совершает некие действия с нижним.
— Вы хотели сказать, хозяин или хозяйка с рабом, — тихо уточнил Акайо. Чай оставлял на языке теплое горьковатое послевкусие.
— Не обязательно, — возразила Таари. Тут же сбилась, замялась, вздохнула. — Небо, как всё сложно! Человек, который во время сессий является нижним, и которого в это время могут называть рабом, не обязательно является рабом в обычной жизни. Сессии проводят добровольно, по договоренности между Верхним и нижним. Если нижний не хочет чего-то, или воздействие слишком сильное, — он говорит специальное слово, и Верхний тут же останавливается. Понятно?
Акайо кивнул. Снова наполнил чайник горячей водой, слил мгновенно заварившийся чай в чахай, разлил по чашкам. Выпил. Сказанное Таари фиксировалось в свитке медленно и натужно, едва ли не побуквенно. Ему хотелось кричать, что он ничего не понимает — как может свободный человек добровольно стать рабом? Как может человек сам хотеть…
Вспомнил странную пьянящую лёгкость, пришедшую тогда, когда, казалось бы, он должен был кричать от боли. Представил, что кнут могла бы держать Таари и почувствовал, как становятся окончательно тесными его штаны. Покраснел до корней волос. Она довольно хмыкнула, будто бы нехотя сказала:
— Вообще-то да, гаремные рабы покупаются в том числе для сессий. Я знала, что вы к этому совершенно не готовы, и не собиралась даже предлагать вам подобное. Но с тобой… — и вдруг приказала: — Посмотри мне в глаза, Акайо.
Он замер. Окаменели плечи и шея, он желал оставить все как есть и в то же время хотел подчиниться ей. Медленно, через силу его взгляд поднялся к дальнему краю доски. Прошел по ногам Таари, обтянутым черной тканью так плотно, что не оставалось никакой свободы воображения. Акайо моргнул, тут же моргнул снова, перескочив на длинную шею. Ему казалось, что линию его взгляда придавливает неведомый вес, никак не меньше тяжести флагманского корабля имперского флота. Невероятных усилий стоило проследить изгиб острого подбородка, тонкие губы, сложенные в прекрасную и насмешливую улыбку, узкий нос с горбинкой…
Глаза были зеленовато-синими, словно море. Акайо смотрел в них несколько мгновений, забыв, как дышать. Затем она пошевелилась, затянувшие его водовороты на мгновение прикрылись бледными веками, и Акайо поспешил использовать эту возможность, чтобы отвести взгляд. Бездумно проследил за кроной дерева, колышущейся на ветру, опустил глаза, упершись взглядом в свои сцепленные руки.
Таари засмеялась. Он почувствовал, как она коснулась его головы, погладила по отросшим волосам.
— Мне нравится твоя реакция! Думаю, мы вернёмся к этому вопросу позднее. Ты не против?
Он молча налил ей чаю, пытаясь игнорировать расползающееся по брюкам пятно.
Этой ночью ему снилось чаепитие.
***
На следующее утро Таари ворвалась на кухню во время завтрака. Красное платье разорвало умиротворяющую белизну комнаты так же, как её голос разорвал утреннюю тишину, полную вежливого хруста хлопьев и стука ложек.
— Значит, вы едете со мной! Все, прямо сейчас! — она обращалась к ним, но смотрела сквозь дверной проем в сад. Вошла Нииша, расстроенно развела руками:
— Извини, ты же не предупреждала, что тебе нужно в институт. Я думала, мальчики уже подросли, смогу наконец оставить их с тобой на день, в город съездить. А то у нас уже даже замороженные овощи кончились, не то что свежие…
Таари отмахнулась, чуть понизив голос:
— Знаю, знаю. А заказывать сюда такси или доставку — это еще час объяснять, почему навигатор ошибается и куда на самом деле нужно свернуть. Ничего, ты пойдёшь в магазин, я с нашим лесом — в институт. Посмотрят хоть, как у нас наука выглядит изнутри. — Она наконец обернулась к рабам, уперла руки в бока. Поинтересовалась: — Ну, чего смотрите? Доедайте!
Они тут же уставились себе в тарелки, усердно захрустев сухим завтраком. День обещал быть необычным.
Акайо не знал, рад он предстоящей поездке или нет. Он привык не выходить за пределы сада, и перспектива снова оказаться в эндаалорском городе слегка пугала. Он думал, Таари снова наденет на них ленты-поводки, но она сообщила, что не собирается ходить с таким своеобразным букетом и уже переключила ошейники на следование за хозяйкой.
— Не отходите от меня дальше пятнадцати метров, иначе замрете каменной статуей. Искать вас по всей лаборатории у меня нет ни малейшего желания!
В машину погрузились очень быстро. Акайо вспомнил, как они забирались в неё около института с непроизносимым названием, и Тетсуи чуть не разбил лоб о проём. Кажется, теперь он понимал, почему все так удивились его жесту. Никто из эндаалорцев не успел бы отреагировать, чтобы помочь падающему, другие кайны не считали нужным делать это. Они тогда ещё в самом деле были “бамбуковым лесом” — способные двигаться лишь по приказу, без понимания, как и зачем жить дальше, что делать даже в таких простых ситуациях. Ему же уже тогда стала ценна жизнь — его собственная и других. Он уже тогда перестал в мыслях называть их пленными.
Эти размышления вызывали настолько противоречивые чувства, что Акайо казалось — они не вызывают ничего. Будто гордость и стыд, столкнувшись, не смешивались, атакуя его разум с двух сторон, а уничтожали друг друга, низводясь до сил столь слабых, что их следовало бы назвать отдаленным эхом уже отгремевшей бури.
Машина рванула с места, Акайо схватился за ручку под потолком, поймал падающего соседа. В этот раз за рулем сидела Таари, и водила она, похоже, в том же стиле, что и Лааши.
***
Когда они доехали до института, по пути высадив Ниишу у огромного здания, которое невозможно было целиком охватить взглядом, Акайо даже привык к скорости. По крайней мере Таари не имела привычки резко поворачивать — сначала в одну сторону и тут же в другую. Всё остальное он готов был вытерпеть. Хотя в первые мгновения после того, как они выбрались из машины, его всё-таки покачивало, но далеко не так сильно, как после памятной поездки с Лааши.
Рабочий день в турагентстве начинался в девять. Каролина пришла на работу без пятнадцати, как обычно приходила на свою предыдущую работу. Уиттон еще накануне показал ей комнаты – одна большая, где сидели специалисты-консультанты по оформлению путевок, и кабинет директора. Стол секретаря стоял почти возле самой двери директорского кабинета. Через коридор от них был соседний офис, так называемый технический отдел, где сидели менеджеры, бухгалтер и программист. Ее удивило, что уже было около девяти, а оба офиса все еще были пусты. Дверь в технический отдел была открыта, и только один программист молча уставился на нее сквозь толстые стекла очков. Каролина сначала хотела также молча пройти мимо, но передумала, подошла к нему, поздоровалась и вежливо представилась. Программист тоже оказался вежливым и сразу подарил ей свой настольный перекидной календарь с мопсами. Звали этого паренька Эдиком.
В офисе туротдела, кроме уборщицы, больше никого не было. Только без пяти девять пришли две девушки, Сьюзен и Рита. На вид им обоим было около двадцати пяти лет или чуть меньше. Сьюзен была выше среднего роста, в белом весеннем пальто, такой же белой блузе с декольте и в синей юбке фасона карандаш. Девушка была такая же светловолосая, как Каролина, только волосы ее спадали ниже плеч прямыми прядями, тогда как у Каролины они были пушистой шапочкой каре. И глаза у Сьюзен были карие, а не серо-зеленые, как у Каролины. Сьюзен выглядела очень ухоженной, и кожа на ее лице была практически идеальной, только уголки губ были слегка опущены, что придавало ее лицу вечно плаксивое выражение. Рита же была невысокая, чуть полноватая, в мешковатом свитере с крупными бусами поверх него и в джинсах. Она носила длинные темные волосы, которые небрежно завязывала в хвостик на затылке. Рита сразу же подошла к Каролине и радостно заговорила:
– Ой, надо же, новенькая! Когда начнется обеденный перерыв, я покажу тебе отличное место, где можно вкусно поесть!
– А можете мне сначала показать, где у вас что находится в офисе? – вежливо спросила Каролина. – И я никого тут не знаю…
– О, мы еще успеем тебе надоесть! – весело перебила ее Рита. – Особенно я. Все так говорят…
– Мое рабочее место вон там, – Сьюзен показала на один из столов, который был побольше других и стоял у окна. – Мы оформляем туры посетителям. Я старший менеджер-консультант. Если будут вопросы, подходи, не стесняйся.
Она сразу пошла к своему столу и включила компьютер. Рита еще немного покрутилась у стола Каролины и заметила новый календарь.
– А, это наша Маргарет выбросила, – сказала она. – Хотя, если он тебе нужен, оставь. Ну ладно, я пойду. – Она отошла и села за свой стол, достала из сумки расческу и стала расчесывать хвост, не снимая резинки. Убедившись, что она не смотрит, немного уязвленная Каролина убрала календарь подальше в нижний ящик стола, пообещав самой себе, что больше его оттуда не достанет.
Почти ровно в девять часов пришла юристка по имени Агата – высокая темноволосая девушка лет двадцати восьми, очень серьезная на вид. Блеснув стеклами очков, она сразу прошла к своему столу. Практически сразу же за ней вошел сам мистер Уиттон. Он со всеми поздоровался, несколько церемонно представил Каролину как свою новую секретаршу, пожелал всем хорошего дня и закрылся в своем кабинете.
Каролина принялась за работу. Она разобрала свой стол, пересмотрела все папки с документами на столе и в компьютере. Их было немного – видимо, агентство не пользовалось особой популярностью. Каролина не нашла никаких черновиков или органайзеров, обычно бросаемых предыдущим работником в ящиках или на столе. Все ящики ее стола были абсолютно пусты, из них выгребли все дочиста, что было странно, но не так уж и плохо – Каролине не пришлось тратить время на уборку и сортировку нужного и ненужного. Подшитых документов на полке рядом со столом тоже было на удивление мало. Тем не менее, разглядывая офис, Каролина заметила, что ремонт тут был сделан недавно, всё оборудование, мониторы, принтеры и сканеры также были новыми и очень современными. Мебель была не броской, но стильной и скорее всего, дорогой. Даже кресло на колесиках, в котором она сидела, было кожаным и очень удобным. Канцтовары на ее столе были качественные, новые. Поработав на компьютере, Каролина заметила, что он неоправданно продвинутый для обычного секретарского рабочего места. От этих наблюдений ей стало немного нехорошо на душе – невольно закрадывалась мысль о том, что Уиттон явно пожадничал, назначая ей зарплату.
Но исправить это уже было нельзя. Каролина углубилась в дела и не заметила, как к ней подошла Рита.
– А что, босс тебе ничего не сказал? – спросила она.
– Про что? – Каролина удивленно подняла голову.
– Сегодня наша Линда возвращается из отпуска.
– А кто такая Линда? – насторожилась Каролина.
– Она наш бухгалтер, кроме того, переводчица.
– Хорошо… Я познакомлюсь с ней, когда она придет. А она только часть дня работает?
– Ну… – Рита замешкалась. – Она обычно приходит и уходит, когда ей удобно…
– Хм, действительно, очень демократично, – тихо произнесла Каролина. – Слушай, Рита, я хочу у тебя спросить. Мистер Уиттон говорил мне на собеседовании, что у вас здесь свои особенные правила и порядки, а я пока еще ни одного не знаю. Просвети меня, пожалуйста. Что, по-твоему, я должна знать?
Рита задумалась.
– Ой, кажется, Линда прилетела, – сказала она и сразу отошла от ее стола.
В коридоре уже были слышны чьи-то торопливые шаги, и в комнату действительно почти в полном смысле этого слова влетела молодая худенькая круглолицая девушка с распущенными темно-русыми волосами. Она была одета уже по-летнему, в футболку и короткие шорты, а в руках держала только тонкую папку с бумагами.
– Ах, девочки! – воскликнула она, едва переступив порог. – Вы даже не представляете, где я побывала…
И тут – Каролина могла поклясться! – все до единой девушки взглянули на Линду с ужасом, а Рита подскочила к ней и едва ли не закрыла ей рот рукой.
– Тихо! – прошипела она с нескрываемым страхом в голосе. – У нас новенькая!..
Линда сразу замолчала. Рита заметила, что Каролина смотрит на нее, и с натянутым смехом добавила:
– Ты так кричишь, Линда, как будто мы тут глухие! Новенькая подумает, что мы всегда так громко кричим! Подойди лучше и познакомься с ней!
Линда подошла к Каролине и сдержанно поздоровалась, затем без стука вошла в кабинет к Уиттону. Каролина не успела как следует обдумать то, что сейчас произошло, как к ней снова подошла Рита, а затем и Сьюзен.
– Пойдем на обед, – сказала Рита.
– Но до обеда еще целый час, – удивилась Каролина.
– А я есть хочу! Пойдем.
Каролина растерянно поднялась.
– Я не знаю… Разве так можно?
Тут у нее зазвонил внутренний телефон на столе, и Каролина схватила трубку:
– Да, мистер Уиттон!
– Зайди ко мне, сейчас.
– Иду!
Каролина, мельком взглянув на девушек, зашла в кабинет директора. Тот привстал, указывая ей на кресло, в котором спиной к двери, положив руки на подлокотники, сидела Линда.
– Ты уже знакома с Линдой? – спросил он.
– Да, – ответила Каролина, покосившись на девушку. Та даже не повернулась к ней.
– Линда привезла интересные материалы, ты сможешь сделать по ним несколько пресс–релизов?
– Да, конечно! На сегодня?
– Они мне будут нужны к следующему понедельнику, – он протянул ей несколько свежих распечатанных листов с текстом. – Выбери отсюда что-нибудь и напиши три пресс-релиза. Потом покажешь. Все, можешь идти.
Но Каролина невольно продолжала смотреть на Линду. Ей показалось, что та сидит в кресле как-то неестественно неподвижно. Всё это время, пока Каролина была в комнате, Линда не сдвинулась ни на миллиметр, она будто застыла… Разве люди могут сидеть так неподвижно, как куклы?
– Есть вопросы? – довольно резко спросил Уиттон.
– Нет-нет, – Каролина торопливо пошла к выходу. Возле самой двери она снова обернулась. Линда чуть повернула голову и смотрела на нее с легкой улыбкой. От этой улыбки Каролине стало не по себе. В этой улыбке чувствовалась огромная сила и чувство собственного превосходства… Было в этой улыбке что-то еще, но Каролина уже вышла и закрыла за собой дверь – плотнее, чем обычно, будто опасалась, что Линда последует за ней. Ее обуял легкий страх. «Она странная… Кто она такая, эта Линда?» – невольно подумала она. Подружки уже ушли – видимо, не дождались ее. Они вернулись минут через сорок. Рита сразу подошла к Каролине.
– Ну что, идем? – спросила она.
– Куда?
– Обедать, конечно!
– А куда вы до этого ходили? – поразилась Каролина.
– На первый этаж, там есть бутик и там у меня подружка работает. Мы смотрели новые кофточки, там такие классные есть!..
– Когда вы работать успеваете, – пробормотала Каролина. А громче добавила:
– Ты говорила, здесь недалеко можно вкусно поесть?
– Да! – Рита обрадовалась и чуть ли не силой вытащила Каролину в коридор.
Они быстро спустились лифтом на первый этаж, и Рита показала ей неприметную дверь под лестницей.
– Что это? – удивилась Каролина. Но Рита, не останавливаясь, открыла дверь и шагнула туда. Они оказались в полутемном коридоре. Откуда-то доносилась музыка, и Рита устремилась на этот звук. Каролина следовала за ней, и совсем скоро они снова оказались перед дверью, на этот раз стеклянной.
Каролина невольно попятилась.
– Это же… это же ресторан «Сан-Ремо», я видела вывеску на обратной стороне дома! Мы вошли с черного входа!
– Ну да, ресторан, а что особенного? – удивленно спросила Рита.
– Ресторан, – повторила Каролина. – Это ты его имела в виду? Там много не купишь!
– Шутишь, у них огромный выбор! И итальянская, и французская кухня! Идем! – она открыла дверь, и они оказались в ресторане, у самой барной стойки. Музыка гремела почти оглушительно.
– Привет, Майкл! – крикнула Рита бармену и помахала рукой.
– Привет! – крикнул он. – Тебе как всегда?
– Да, и два бокала, я сегодня с подругой!
Каролина дернула ее за рукав:
– Спиртное? Ты с ума сошла!
– Какое спиртное, мы же на работе, – удивилась Рита. – Сок с карамелью! Фирменный коктейль, такого нигде больше во всей Америке не попробуешь!
Каролина смотрела, как бармен ловко наливает в два высоких бокала янтарно-золотистый коктейль с белой пышной пенкой. «Прощай, ужин», – с тоской подумала она, подсчитывая в уме свои деньги. У нее с собой было только около пятидесяти долларов. Но Рита не ограничилась коктейлем – она взяла меню и стала заказывать блюда одно за другим, и всё в двух экземплярах. Каролина ощутила что-то вроде паники.
– Мне хватит, – с ужасом сказала она.
– Да тут нечего есть, – ответила Рита, продолжая выбирать. – Сейчас только возьмем десерт…
– Я не буду десерт! – почти крикнула Каролина. Рита слегка повернулась к ней.
– Не будешь – не надо, зачем кричать?
Она подхватила Каролину под руку и усадила за ближайший столик. Трое официантов очень проворно расставили на столе приборы и принесли подносы с едой, заказанные коктейли и еще какой-то сок. Пока они все ставили на стол, Рита с жадностью облизывалась. Счет им тоже принесли сразу, и Каролина со страхом раскрыла кошелек.
– А-а, да у тебя денег нет, – понимающе протянула Рита. – Не волнуйся, я заплачу сама.
Она раскрыла свой, и Каролина с удивлением увидела солидную пачку денег, да еще и крупными купюрами. Рита, не считая, вытащила несколько штук и положила их в кожаный чехол, где лежал чек.
– Сдачи не надо, – небрежно бросила она и принялась за еду с жадностью человека, привыкшего есть хорошо и помногу. Официанты ушли, но Каролина еще какое-то время смотрела на Риту, не зная, что сказать. Затем она вспомнила, что время перерыва неумолимо истекает, и тоже начала есть.
– Ну как, вкусно? – с набитым ртом спросила Рита.
– Да, – призналась Каролина. – Очень вкусно.
– Вот видишь! – с гордостью ответила Рита, как будто Каролина с ней спорила. – Я же говорила!
– А ты часто тут обедаешь?
– Каждый день.
Каролина поперхнулась.
– Ты чего? – удивилась Рита.
– Дороговато, ты не находишь?
– Нет, – Рита снова удивилась. – В «Артемиде» намного дороже!
– Ты ходишь обедать в «Артемиду»? Это же лучший ресторан в городе! Там цены космические!
– Я иногда хожу туда с подругами, – сдержанно ответила Рита. – А о космических ценах, я думаю, ты пока мало знаешь… – она спрятала глаза. – Давай я лучше тебе еще сок налью.
– Спасибо… А ты где-то еще подрабатываешь по выходным?
– Нет, зачем мне это? – Рита пристально посмотрела на Каролину. – А ты?
– Я почти каждые выходные работаю.
– Ужасно, а что, без этого нельзя?
– Нельзя, иначе я буду вынуждена есть только один раз в два дня. Я оплачиваю съемную квартиру и отправляю часть денег родителям, они живут на Аляске и часто болеют.
– Так пусть они сюда приедут.
– Невозможно, отец там работает и работу бросать не хочет, а мама не поедет без него.
– Печально… А ты попроси босса дать тебе аванс вперед.
– Его надолго не хватит, – вырвалось у Каролины. – Скажи, Рита, какая у тебя зарплата здесь?
Рита нахмурилась.
– Мы не говорим об этом, – ответила она недовольным тоном.
– Но все-таки, – не отставала Каролина. – Я должна знать правду! Ты можешь не говорить мне точную цифру, но я уже и так поняла, что твоя зарплата в несколько раз больше моей. Разве это справедливо?
Рита еще больше нахмурилась.
– Этот вопрос задавай не мне, а мистеру Уиттону, – уже совсем неприязненно, даже высокомерно ответила она. – Если будешь хорошо работать, он и тебе зарплату повысит.
– Во столько раз? – не поверила Каролина.
– Мы все так начинали. Точно как ты.
– А ты давно здесь работаешь?
– Почти три года.
– Ого, а остальные?
– Сьюзен пришла через месяц после того, как устроилась я.
– А Линда, Агата?
– Не знаю точно, когда я пришла, они уже работали.
«На сайте написано, что фирме четыре года, значит, те двое работают почти с ее основания, – подумала Каролина. – И никто не уволился…»
– А Эдик? – спросила она. Рита насмешливо фыркнула.
– Офисный планктон, – ответила она с презрением. – Меня совершенно не интересует, сколько времени они там работают. Технический отдел и бухгалтерия у нас совсем отдельно. Им до нас никогда не дорасти. – Она снова презрительно фыркнула. – Так что Эдик не наш.
– Не ваш? – переспросила Каролина. – Как это? В одной фирме с тобой работает!
– Он что, тебе понравился? – Рита усмехнулась, внимательно глядя на Каролину. – У тебя нет парня?
– Сейчас нет, – честно призналась Каролина. – Я недавно рассталась, очень болезненно…
– Я думаю, что такие ботаники, как Эдик, тебя скоро перестанут интересовать! – весело ответила Рита. – Найдешь другого, в тысячу раз лучше! Особенно, если будешь работать в нашем отделе!
– Но у вас в отделе одни девушки работают! Или ты имеешь в виду ваших менеджеров?
Рита усмехнулась.
– Нет, они точно такие же! Я имела в виду, что, может быть, босс разрешит тебе поехать куда-нибудь в отпуск!
– Вряд ли я далеко уеду, – с тоской ответила Каролина.
– Да нет, ты не поняла. Босс иногда разрешает нам ездить по некоторым… элитным турпутевкам. И сам оплачивает. Все включено! Маргарет так себе мужа нашла. Представляешь, первоклассный круиз, и все бесплатно для тебя! Кайф!
– Слишком хорошо звучит, чтобы быть правдой. Ты не шутишь? – недоверчиво спросила Каролина.
– Нет.
– Тогда это действительно очень здорово, – признала Каролина. – А ты так уже ездила?
– Конечно, много раз!
– И куда же?
– Ну… гм… – Рита вдруг замялась и слегка покраснела. – Мы забыли про время. Уже пора идти обратно. Доедай быстрее, и пойдем.
Она усиленно начала есть свой десерт. Каролина искоса посмотрела на нее. «Врешь ты все», – подумала она.
Всю обратную дорогу Рита избегала продолжения этого разговора. Она снова стала расхваливать кофточки, которые видела в бутике, и новые вопросы просто игнорировала, будто не слышала. Когда они вернулись в офис, Рита немедленно села за свой компьютер и стала там что-то делать. Но Каролине некогда было как следует обдумать все услышанное – сразу после обеда начались телефонные звонки, и она с трудом успевала их принимать, записывать и сортировать информацию. Их турагентство участвовало в какой-то ежегодной рекламной выставке, и ей пришлось пообщаться и с дизайнером промо-зоны, и с типографией, и с промоутерами, и с фотографом… Только почти к концу рабочего дня звонки иссякли, и Каролина смогла перевести дух. Телефон больше не звонил, и она услышала чьи-то приглушенные голоса и восторженные возгласы. Каролина немного подняла голову из-за компьютера и увидела Линду, которая стояла у стола Сьюзен, рядом с ней стояли Рита и Агата. Все четверо уже давно бросили работать и рассматривали что-то, что им показывала Линда – по всей видимости, это была пачка распечатанных фотографий. Рита то и дело восклицала:
– Ах!.. Супер!.. Вот это да!.. А здесь вообще…
– Как красиво, – тихо и грустно сказала Агата.
– Повезло тебе, – с завистью добавила Сьюзен.
– Можешь мне подарить одну? – попросила Рита.
– Можно мне тоже посмотреть? – громко спросила Каролина.
Все четверо сразу повернулись к ней.
– А ты пресс-релизы уже сделала? – с усмешкой спросила Линда.
– Еще нет, – тихо ответила Каролина.
– Вот когда сделаешь, тогда и покажем, – также насмешливо ответила ей Линда. Каролина почувствовала, как ее лицо обдало жаром.
– Я же не для вас должна это делать, а для босса, – проговорила она, но почувствовала, что голос предательски дрожит от обиды, и сразу замолчала. «Больно нужны мне ваши фотографии!» – с горечью подумала она.
Рита все-таки выпросила одну и, получив ее, восторженно прижала к груди. Каролина подумала, что хотя бы Рита покажет ей фото, но та почти сразу спрятала фото в сумку.
«Какая противная эта Линда, – невольно подумала Каролина. – Остальные так перед ней заискивают… Или боятся… И даже Уиттон… Кто же она, в конце концов, такая, и почему у нее тут такая власть?»
Не найдя ответа, она снова занялась работой и через какое-то время почти совсем успокоилась. Без двадцати шесть к ней подошла Рита.
– Собирайся, уже скоро домой идти, – сказала она.
– Я еще не закончила с материалами для выставки, – ответила Каролина. Рита важно положила свои руки на ее и убрала руки Каролины с клавиатуры.
– Первое правило, – протянула она. – Ты ведь хотела знать? Мы работаем строго с девяти до шести. Если ты остаешься после работы, значит, ты плохо работала в течение дня, а босс таких не любит.
Каролина сразу поднялась.
– Я поняла, – ответила она. – Спасибо, что предупредила.
Сьюзен уже выключила компьютер и расчесывала волосы перед большим зеркалом у дверей. Рита собралась очень быстро, и они ушли вместе, громко попрощавшись со всеми сразу. Агата еще работала, но Каролина заметила, что она торопится и то и дело поглядывает на часы. Уиттон вышел из кабинета и посмотрел на Каролину.
– Ну, как прошел первый рабочий день? – спросил он.
– Познавательно, – подумав немного, ответила она.
Уиттон ухмыльнулся.
– Вот и хорошо, – сказал он. – Иди, отдыхай. До завтра.
– До свидания, – ответила ему Каролина.
Уиттон исчез за дверью, а Каролина, сложив немногочисленные вещи в сумку, поднялась из-за стола. Она чувствовала себя очень уставшей. В одиночестве она спустилась в лифте на первый этаж и неторопливо пошла к выходу. Едва она вышла на улицу, ее догнала Агата.
– Ну, как тебе у нас? – спросила она. – Не слишком интересно?
Каролина пожала плечами.
– Нормально, – ответила она. – Как и в любой турфирме, наверное.
– Не обижайся на Линду, – тихо сказала Агата. – Ты должна ее понять. Первый день после отпуска всегда тяжелый. Приедешь – и сразу чувствуешь такую разницу…
– Разницу? В чем?
– Побываешь в отпуске сама – поймешь, – Агата вздохнула. – Наверное, мне тоже пора проситься в поездку. Я не удивлюсь, если Линда скоро поедет в отпуск снова…
– Она же только что приехала!
– Линда ездит в отпуск каждые полтора-два месяца.
– Так часто? – поразилась Каролина. – Наверное, она очень хорошо работает!
– Да, – согласилась Агата, сделав вид, что не услышала иронии в голосе Каролины. – Линда уникальный специалист, единственный в своем роде. В Штатах другого такого нет, да и в других странах найти трудно…
– Да ну, – не поверила Каролина. Но Агата и сама спохватилась.
– Может, и есть, я просто их не знаю, – поправилась она. – Но Линда свободно владеет двенадцатью языками, и некоторые из них очень редкие и трудные.
– Ого, – удивилась Каролина, сразу проникнувшись к Линде уважением. – Но она такая молодая… Я думала, она еще студентка… Сколько же ей лет?
– Я не знаю, – сразу ответила Агата. Она нахмурилась, но поспешно добавила:
– Я не общаюсь с ней часто. Мы не подруги… А ты знаешь какие-нибудь иностранные языки?
– Нет, – грустно призналась Каролина. – У меня нет способностей к языкам…
– Зато ты умеешь петь, – вдруг сказала Агата.
– Откуда ты знаешь? И потом, какое это имеет значение?
– Может, и никакого, – быстро ответила Агата. – Ладно, до завтра. Мне в другую сторону.
И, быстро попрощавшись, Агата ушла.
Такси ехало на окраину Мюнхена, и Хью следовал за автомобилем. Возле довольно старого особняка в конце улицы неподалеку от церкви Марии Шульц, такси остановилось. Виктор расплатился с водителем и отпустил машину. Немного покурив на тротуаре, он вошел в особняк. Хью, поколебавшись, оставил машину неподалеку и проследовал за Виктором. Конкретного плана у него не было, он хотел рассмотреть особняк и спокойно подошел к нему. Старый и обветшалый дом неприятно удивлял своей заброшенностью. Что может там делать Виктор? Хью открыл дверь и вошел в темный коридор. Было совершенно темно, и пахло затхлым. Неожиданно Хью услышал восклицание: «Попался, собака!» и получил удар в темя, от которого в его ушах зазвенело, в глазах потемнело, сам Хью охнул и кульком осел на ступеньки.
Когда Хью пришел в себя, он обнаружил, что находится на полу со связанными руками и ногами. Ему в лицо светил луч фонарика. Немного света проникало через грязное окно. Во рту Барбера был кляп, для надежности прикрытый скотчем. Голова болела, но все равно Хью попытался повертеть шеей, чтобы осмотреться. Напротив него на корточках сидел человек, который курил. Человек пустил струю дыма в лицо Барберу, от чего парень закашлял, а Виктор Шилов, которого успел рассмотреть детектив, спросил по русски:
— Ты кто такой?
Барбер замотал головой и замычал. Шилов больно отлепил скотч и вытащил кляп изо рта Барбера, снова сказав по-русски:
— Будешь орать — глотку перережу.
— Не понимаю, — искренне прокряхтел Барбер.
— Не понимает он, собака! — возмутился Шилов уже по-немецки и пнул Барбера бок, попав аккурат по левой почке.
Барбер застонал и стал униженно просить:
— Не бейте меня, я журналист, я не хотел ничего плохого, не бейте, прошу вас. Отпустите меня, я дам вам денег.
При этом Барбер крутил головой, пытаясь понять, где дверь и сколько человек в помещении. Дверь он не увидел, но догадался, в помещении кроме него и Шилова не было.
Шилов сзади схватил за плечи Барбера и усадил на пол прямее.
— Давай, говори, зачем следил за мной, кто послал тебя? — сказал Шилов по-немецки.
— Меня послали писать репортаж, я из газеты «Юнге Вельт», можете посмотреть удостоверение в кармане, — плаксивым голосом сказал Бабер. С каким же удовольствием он сейчас бы врезал Шилову, тем более, что тот опасно наклонился, чтобы вытащить удостоверение мнимого Петера Петерса. Но это означало бы раскрытие легенды, что не входило в планы Барбера.
— А, — протянул с неудовольствием Шилов, — я думал, что ты агент КГБ, а ты всего-навсего шавка из газеты! Что тебе надо? Грязью русских обливать? — Шилов снова пнул Барбера в бок.
— Не бейте меня, — захныкал Барбер, — я всего лишь очерк пишу, хотел написать о Борисе Казарине.
— Я сказал же тебе, что господин Казарин не дает интервью, — усмехнулся Шилов, обнажив кривые зубы.
— Да я теперь уже понял, — хныкал Барбер, — отпустите меня, я тут же уеду, я честное слово никому не скажу, что тут было.
— Еще чего, — ухмыльнулся Шилов, — того и гляди — побежишь в полицию. — Я тебя тут запру ненадолго, — сказал Шилов, осмотревшись по сторонам. — Как проверю твою физиономию по своим каналам, так выпущу. А ты тихо сиди, я приду скоро. — Шилов неосмотрительно повернулся к Барберу спиной, за что и получил удар прямо в то место, где спина теряет свое гордое название. Барбер, изогнувшись, изо всех сил ударил Шилова связанными ногами. От неожиданности Шилов не удержался на ногах и упал навзничь. Уже через секунду Барбер прыгнул на него сверху, Шилову удалось перевернуться на спину, и он предпринял неуклюжую попытку встать, хотя совершенно напрасную. Шилов повернулся к детективу, и Барбер нанес ему сокрушительный удар лбом в лицо, от чего Шилов обмяк и потерял сознание. Когда Шилов очнулся, Барбера уже не было.
Хью не имел никакого желания пытать или мучить Шилова, это был человек с явно расшатанной психикой. Тем более, что силовые методы поиска Юю Майер не входили в планы Барбера. Ему следовало теперь только ретироваться и не попадаться на глаза Шилова. И следить за ним было совершенно бесполезно.
Последняя ниточка, ведущая к Казарину, обрывалась.
Барбер вернулся в гостиницу. Портье поинтересовался, нужна ли Барберу помощь, глядя на его испорченный костюм, но Барбер отмахнулся и поблагодарил услужливого сотрудника «Паллады».
— Неудачно пристал к фройляйн. Она оказалась каратисткой, — отшутился Барбер.
Вернувшись в номер, незадачливый сыщик с сожалением оглядел костюм. Полосатый пиджак был порван и испорчен безвозвратно, брюкам еще помогла бы химчистка. На лице красовался внушительных размеров кровоподтек, который к завтрашнему дню обещал стать фиолетовым фингалом. На затылке прощупывалась небольшая шишка. «Мдя, — подумал Барбер, — какой же я дурень! Шилов заметил слежку, вот и результат». Сокрушенно покачав головой, завернув в банное полотенце несколько кубиков льда для коктейля из холодильника, Барбер приложил компресс к левому глазу и стал обдумывать стратегию дальнейших действий. Стратегию обдумывать никак не получалось, потому что в своих мыслях Барбер постоянно возвращался к своему позорному провалу. Так ничего и не придумав, он лег спать.
Саша попросил остаться и на занятие с мальчишками, и оно прошло гораздо веселей: те не боялись глубины, лягушатами скакали из воды и в воду, брызгались, орали и бросались пенопластовыми досками. Инструктор Саша не пытался их усмирить, разве что отобрал доски. Плавать не умели двое, и одним из них оказался Павлик Лазаренко – его-то Ковалев и взялся учить держаться на воде. Пацан поначалу смотрел на Ковалева волчонком, вырывал руки и обиженно пятился, но потом расслабился, а когда Ковалев раза два подбросил его над водой, и вовсе хохотал и визжал от восторга. Собственно, занятие закончилось на том, что Ковалев и инструктор Саша подкидывали мальчишек как можно выше, и те с радостными воплями падали вниз «бомбочками», расплескивая бассейн.
Ковалев собирался спросить у Павлика, почему тот не захотел говорить о незнакомце Зое Романовне, но не стал омрачать радость ребёнка, полного новых впечатлений.
Как только Ковалев вышел в холл, так сразу столкнулся с Тамарой Юрьевной, которая и сообщила, что Зоя Романовна просит его зайти. И сказала она это таким тоном, будто Ковалев был школьником, которого вызвали к директору с родителями. Ничего хорошего он от Зои Романовны не ожидал, тем более тет-а-тет, – словно в самом деле в чем-то провинился, да еще и боялся за это ответить.
Ковалев постучал в дверь не сразу, прогоняя навязчивую робость перед старшей воспитательницей.
Он был уверен, что она заговорит о незнакомце в мокром ватнике. Или возмутится его присутствием на «спортивном часе» – в самом деле, нечего чужому человеку лезть к детям и беззастенчиво пользоваться бассейном, когда заплатил он только за питание (хотя медицинские справки Ковалев собрал честно). Но Зоя Романовна заговорила о другом:
– Завтра утром к нам приезжает батюшка. Он приезжает каждый четверг, служит молебен, исповедует и причащает детей и сотрудников. Может быть, я ошибаюсь и вы хотите, чтобы ваша дочь приняла в этом участие?
Она сидела за столом и не предложила Ковалеву сесть.
– Нет, вы не ошибаетесь. – Ковалева перекосило от одной мысли, что детям станут давать кагор, да ещё и одной на всех ложкой, – он считал это антисанитарным. Ему и в страшном сне не могло присниться, что такое возможно в лечебном учреждении.
– Тогда завтра после процедур вы можете забрать дочь и погулять с ней до обеда.
– То есть дети будут слушать молебен вместо прогулки? – не удержался Ковалев.
– Многим детям это полезней прогулки. А ваша дочь ничего не потеряет. – Зоя Романовна смотрела хоть и снизу, но всё равно свысока, – и Ковалев вдруг почувствовал что-то унизительное в том, что он стоит, а она сидит.
– Селиванов тоже пойдет гулять?
Она не переменила ни выражения лица, ни направления взгляда, но в глазах ее появилось что-то зловещее, и Ковалев вспомнил: слово «ведьма» происходит от «ведать».
– Селиванов будет вместе со всеми детьми, как и положено внутренним распорядком санатория. Это для вас и вашей дочери мы делаем исключение.
– Потому что у Селиванова нет родителей и никто не может пожаловаться на то, что его принуждают… присутствовать на молебне?
– У Селиванова есть мать, а воспитатели в установленном законом порядке принимают за него решения. Его принуждают не только присутствовать на молебне, но также учиться в школе и чистить зубы по утрам. Надеюсь, против этого принуждения вы не возражаете.
Она говорила бесстрастно, чеканя слова, и Ковалев всё больше и больше терялся под её взглядом, все сильней ощущал свою несуществующую вину.
– Так что, вы заберете дочь завтра до обеда?
– Да, конечно, – ответил Ковалев и понял, как сильно хочет уйти. И не может – без её разрешения. Привычное «разрешите идти» в эту минуту казалось рубиконом: от принуждения к добровольному подчинению.
И она произнесла это унизительное «можете идти» – от чего всё внутри вскипело. Он не спрашивал разрешения! Он не на ковре у начальства! Он не зависит от этой женщины и не подчиняется ей!
За столом обсуждали предстоящий молебен и появление незнакомца в ватнике. Разговоры о незнакомце Зое Романовне не нравились, судя по тому, как она складывала губы, но в ее сторону никто, кроме Ковалева, не смотрел.
А когда дети отправились в группы, девушка-психолог неожиданно спросила:
– Вы не хотите прогуляться?
Ковалев собирался немного почитать в теплом холле, да и прогулка вдвоем наверняка послужила бы поводом для лишних пересудов…
Он никогда не заводил романов на стороне, считая это не столько непорядочным, сколько хлопотным и ненужным. Что говорить, он нравился женщинам, но попытки повеситься ему на шею вызывали у него тошноту.
Влада когда-то и купила Ковалева тем, что держала на расстоянии. Он не очень-то стремился её «завоевать» – не любил игр в поддавки, – но она ему этого и не предлагала. Они познакомились на вечеринке в университетском общежитии, куда курсанты бегали из-за близости к академии и обилия одиноких девушек, готовых не только приласкать, но и подкормить. Ковалев тогда доживал в спорте последние дни, понимал это, но ещё не принимал, был вымотан бессмысленными тренировками и непроходящей болью, – его напоили с удивительной для него легкостью. Влада смеялась и дразнила его, но не обидно, а по-доброму, так что самому хотелось смеяться над собой, – они сидели через угол стола.
– Ты ещё закури… – покачала она головой, когда Ковалев гордо опрокинул в себя стопку водки, намереваясь не закусывать. Получилось плохо – водку Ковалев пить не умел.
– А почему бы мне не закурить? – спросил он с вызовом.
– Давай. Я посмотрю, что получится. – Она сделала жалостное лицо.
Ковалев потребовал сигарету и отправился на балкон, хотя все курили за столом. Влада вышла вслед за ним и остановилась, подпирая стенку.
– Давай, закуривай, – подначила она. В ту минуту Ковалеву казалось, что он навсегда ставит на себе крест.
Он затянулся, прикуривая, закашлялся, конечно, – как пятиклассник. Не много требовалось силы воли, чтобы повторить затяг, и он повторил, не найдя в этом ничего приятного, – затошнило только еще сильней.
– А с балкона спрыгнешь? – спросила Влада, все так же стоя у стены.
– Чего? – не понял Ковалев.
– Ну вот скажу я сейчас, что тебе слабо́ спрыгнуть с балкона. Спрыгнешь?
Он не сразу догадался, всерьёз она говорит или шутит, потому что был пьян. И даже посмотрел вниз – пятый этаж тогда не показался ему слишком высоким. Злая мысль, что это будет разрешением всех проблем, мелькнула в голове. Он затянулся еще раз, выбросил сигарету и подошел к перилам вплотную.
– Сбрендил? – спросила Влада тихо. – Ты не только шуток, ты и намеков не понимаешь?
Ковалев никогда не понимал намеков, они ставили его в тупик и раздражали.
– Тогда прямо скажу: отойди от перил. Не кури и не пей больше водки.
Роман их начался только через три месяца, в начале лета, на каникулах, – и если бы не он, Ковалев не знал бы, чем себя занять, это было его первое свободное лето.
Приглашение девушки-психолога не выглядело навязчивым и мало походило на предложение изменить жене, однако Ковалев про себя отметил, что ему будет приятно пройтись с ней по парку, несмотря на странные её речи – именно странные, а не смешные. Она не казалась глупой, напротив…
Ковалев нарочно оделся побыстрей, чтобы встретить её возле кабинета и прочесть наконец табличку на дверях, – её звали Инной. Она не ожидала увидеть Ковалева возле своей двери: удивилась, растерялась, посмотрела на него с испугом даже. Может, решила, что он вздумал за ней ухаживать?
И гулять они направились вовсе не в парк, а за территорию, в сторону реки. Инна медленно шла в двух шагах впереди, не оглядывалась и молчала, пока Ковалев сам не начал разговор.
– Скажите, вы всерьёз считаете, что детям полезны страшные истории? – спросил он, вспоминая разговор за завтраком и историю о Бледной деве.
Она резко остановилась и оглянулась.
– Не всегда и не всем. Но большинство детей испытывает в них потребность – дети, собираясь вместе, во все времена рассказывают их друг другу, довольно вспомнить «Бежин луг». Это помогает им изживать настоящие, невыдуманные страхи. Не вижу смысла с этим бороться.
– Моей дочери вчера рассказали историю о Бледной деве.
– Вы… понимаете, что дети не хотели задеть этим лично вас? – обеспокоенно спросила Инна.
Ковалев усмехнулся: значит, это действительно история его матери.
– Можете не беспокоиться, меня это не задевает. Но я думал, это что-то вроде истории о Черном Вожатом… Ну, когда воспитатели сами придумывают страшилки.
– Не без того. Этим старым дурам бессмысленно говорить, что такие истории не пугают детей, а, наоборот, подстрекают бегать за территорию по ночам. – Инна снова двинулась вперёд. – Ещё они всячески поддерживают слухи о пропаже детей.
– Не оригинально. Бука во все времена забирал непослушных детей.
– Теперь всё изменилось. Бука забирает не непослушных, а некрещеных детей. Во всяком случае у нас. Впрочем, я не об этом хотела говорить. – Инна снова остановилась и повернулась к Ковалеву лицом. И смотрела так, будто оценивала, примеривалась.
– А о чем?
– У вашей дочери, насколько я поняла, мало опыта общения со сверстниками?
– Увы.
– К счастью, завтра в младшей группе будет Юлия Михайловна, она, в отличие от Тамары Юрьевны, у Зои на поводу не пойдёт… Мне показалось, что Тамара настраивает девочек против Ани.
– Зачем ей это нужно?
– Зоя хочет, чтобы вы уехали, – продолжила Инна. – Ваш воинствующий атеизм для неё кость в горле. Я не могу понять только одного: почему она сразу не предположила, что вы неверующий? Обычно это семейное… А она… знаете, она ждала вашего приезда. Как будто связывала с ним какие-то надежды… И, похоже, вы их не оправдали.
Неужели Зоя так хотела взглянуть на «сынка» Бледной девы?
– Почему бы ей просто не запретить мне появляться в санатории?
– Ей этого мало. Теперь.
Ковалев вздохнул, справляясь с раздражением: недоговоренность выводила его из себя. Если бы вдруг такая девушка попалась ему в жены, он бы через неделю её убил…
– Что значит «теперь»?
– Чтобы ни у кого даже мысли не возникло, что она выживает вас потому, что вы с ней спорите. Если Ане будет плохо здесь, вы или уедете, или будете приводить её лишь на процедуры с утра. Я права?
Татьяна, которая посылала приглашения по списку, внесла в текст коррективы. На левом развороте были перечислены организаторы, начиная с Министерства Культуры СССР и по нисходящей до ВООПИИК. И под ними — Спонсор выставки «Мосхосторг». На правом текст приглашения. Дата и время открытия — вернисаж в 12. На два лица. Внизу разворота было не крупно написано — залы для просмотра открываются в 11.00. Я не ожидала, что это сработает. Но чего в жизни не бывает!
Девочки сделали входное объявление — афишу, написали несколько плакатов, нарисовали стрелки-указатели, сделали даже некоторое подобие бейджи. Сами некурящие, нашли урну для курильщиков. У мединститута поставили и плакатик разместили «Место для курения». Урну мы потом увезли, медики свою поставили, плакатик попросили подарить на бедность.
Зина колдовала над икебаной на тумбочке, где лежала «Книга отзывов». Явились мои макетчики в прекрасных строгих костюмах и дипломатами. Я уставилась на черную лаковую кожу переносных сейфов. За простыми в очередь записывались, а тут сейфы! Сашка бригадир сказал тезке
— Ты тут проверь, а я в залах 2 и 3 проверю.
Тезка положил шикарный дипломат, набрал код замка…
Я не сдержала возгласа восхищения. Это был полный набор импортного компактного инструмента слесарно-электромонтажной мастерской! Саша откинул пластину, закрывавшую левую часть створки и извлек коробочку. В ней было два предмета, один, укрепленный в держателе небольшой флакон и корпус старого штемпеля:
— Лак, французский, без запаха. А это сами смастерили.
Он «это» показал. Низ старого штемпеля был аккуратно очищен от резины на его место лег точно по размеру кусочек стеклянной шкурки нулевки. И я до сих пор не уверена, что им было труднее достать французский «корабельный» лак для корпусов яхт или нашу отечественную шкурку нулевку.
Время близилось к одиннадцати. Мне хотелось курить и «2Саша2» решили перекурить со мной.
{У Александров было много задумок. Многие из них вернулись в качестве брендов импортного товара.
Ответьте себе на вопрос, когда вы впервые увидели коробочки с губками для чистки обуви?
Кольцевую металлическую мочалку знают все хозяйки. Я увидела в магазине большую кольцевую мочалку, насаженную. на широкий пластмассовый диск с ручкой только неделю назад}
Горько, что таким парням с золотыми руками и светлой головой долгое время после развала Союза не находилось никакого применения. Не это ли одна из причин большого количества алкоголиков у нас?}
***
На улице несколько человек прохаживались, по такой хорошей погоде немудрено, рассматривали декор Избы, и не выказывали нетерпения. У тротуара парковался ПАЗ с надписью по бОрту «Телевидение» Из окон торчали головы, некоторых журналистов и операторов я узнала. Из автобуса выскочила молодая журналистка. Потом показалась спина — оператор вытаскивал через узкую дверь свою аппаратуру.
— Толя, быстрей! — умоляюще попросила девушка.
— Не гони лошадей!
Анатолий повернулся, повесил большой кофр на одно плечо, на второе штатив. И добродушно сказал девушке:
— Канарейка, я для тебя Анатолий Иванович.
— Толя! Не мучай девушку.
— Ух, Алёна Батьковна, обижен, обиж-жен! Дорогу к нам забыла!
— Не жужжи. Забегала и не раз. Тебя застать невозможно, все время на съемках. Ты мне лучше скажи, каким ветром тебя в репортажку занесло?
— Начальственным. Лозунг олицетворяем «Экономия должна быть экономной». Не понимаешь? И мы не понимаем. Позволь представиться — дежурный оператор оперативной группы. Вот дежурю.
— Ладно, Толь. Девушку представь.
— Валентина, лучше Тина.
— Саши, — кликнула я своих парней, — Знакомьтесь. Анатолий … Иванович. Мои друзья и коллеги, оба Александры. Саша, — обратилась я к бригадиру, — Толя приехал с тяжелой камерой и штативом. Побудь у него за ассистента. Толь, у Саши золотые руки и светлая голова, а в дипломате у него Форт Нокс Мастерового.
Времени оставалось мало, минут десять до одиннадцати. Оглядев свою команду, повела вдоль ограды за угол, там был вход через небольшую калитку, сейчас запертую. По дороге «включила руководителя». Все подобрались, кроме растерявшейся Тины. Я хмыкнула, и отвернулась к бригадиру:
— Саша, ты ведешь Толю и Тину к экспозиции. Запоминай, в зале №1 покажешь всю графику, соборы, две панорамы к ним, во второй комнате Северный Казахстан. Они самые большие и там можно снимать со штатива, в остальных с плеча. Ты с чем приехал, с Панасоником?
{Panasonik — профессиональная камера, аналоговая, модели 80-х годов использовались для репортажных съёмок.}
Толька ухмыльнулся:
— Знакомься, Батяня!
— Неужто Бетакам?
{Betacam — аналоговая профессиональная камера. Камеры этой платформы давали по качеству самое высокое приближение к киносъемке, что позволяло снимать художественные телефильмы.}
— Дерзай, Анатолий Иванович. А мы сейчас быстро пройдемся по выполненным пунктам …
Мы уложись в график с точностью до минуты. Первые посетители вошли ровно в одиннадцать. К открытию в залах было тесно. Вернисаж открывали двое. Председатель профкома Мосхозторга, приятная неожиданность, и куратор мероприятия, у которой едва хватило мужества поблагодарить присутствующих и передать слово председателю профкома.
Многие охотно писали добрые слова в книге отзывов о пейзажах, представленных на выставке, меньше о графике. С десяток выразили свое мнение потрете. Самый простой: — «Хотел бы я иметь такого Деда! Он бы всю дурь из меня выбил». И отзыв, не скрою, очень мне польстивший, явно незаслуженный и усиливающий моё чувство вины перед старым другом. «… очень сильное впечатление производит немногочисленная графика, представленная в экспозиции. Наиболее яркий, выполненный в смешанной технике, лист «Дед». Его незаконченность сродни незаконченности «Голгофы» Н.Н. Ге»…
Не сразу, значительно позже, этот отзыв позволил мне осознать другой совет, данный мне Другом за кружкой кофе: —
— Геологи не любят туристов. Они едут в поле не за сильными впечатлениями, — работать. В маленьких отрядах всё на виду. Не будь туристом, ищи свое равновесие между тем, что должно и тем, что надо.
«Выписка из доклада экспертной комиссии по результатам осмотра территории СК331, Эльвира.
…Летательный аппарат атмосферного класса «Каскад», обнаружен в юго-западной части расчищенной площадки на краю водоема, на расстоянии около пятисот метров от построек. К полетам судно не пригодно, причиной чему послужили повреждения, полученные во время взрыва большой мощности, а так же нарушения в системе навигации. Экспертиза показала, что причиной сбоев в навигационном оборудовании не могли быть механические повреждения, полученные в результате взрыва…
…осмотр трупов позволил предположить, что повреждения были нанесены с разницей во времени, не превышающей одного часа. Совокупность поражающих факторов и характеристики рассеяния в сочетании с глубиной поражения соответствуют ручному стрелковому оружию лучевого типа. Наиболее распространёнными моделями такого типа являются ТЛК-107 «Вега» (подробный перечень приведён в Приложении 3). Оружие на осмотренной территории не найдено.
…Обнаружены попытки разобрать завалы в жилой и лабораторной части уничтоженной станции…
…Осмотр места проживания выжившего участника спасательной экспедиции не дает возможности однозначно доказать его причастность к гибели работников лаборатории…»
— Собственно, все это не противоречит рассказу доктора. Оружия мы не нашли и не найдем…
— У подозреваемого было полно времени, чтобы спрятать его хоть на дне озера, хоть в лесу. Это еще ни о чем не говорит.
Следователь бюро пожал плечами. По его мнению, тему можно закрывать. Но объяснений ждет не только хозяин уничтоженной лаборатории, представители прессы и родственники погибших ученых тоже ждут.
— Вот, ознакомьтесь. Показания журналистки, благодаря которой новость просочилась в сеть…
— Благодарю. Я видел. Кстати, ее версия слегка расходится с показаниями подозреваемого.
— Тем не менее, озвучу: «я разговаривала с человеком, который находился на крайней стадии истощения. Каждое слово приходилось тянуть из него, словно клещами. Но у меня создалось впечатление, что он абсолютно адекватен и прекрасно себе представляет, в какой ситуации оказался. Я к тому, что его голос сейчас против голоса человека с «Ахилла-12», и нет никаких подтверждений его причастности к смерти ученых, так же, как нет опровержений тому. И то, что навигатор с грузовика уже мертв, ничего не решает. По словам доктора Седых, именно тот второй совершил убийства, испугавшись симптомов болезни, и покинул планету, бросив напарника. Честно говоря, обе версии выглядят достаточно убедительно. В своей статье я старалась остаться нейтральной и не симпатизировать одной из сторон…».
— Ну, и чего еще хочет следствие? — возмутился адвокат представителя корпорации, занимавшейся исследованиями на Эльвире. — Ясно, что оба пытались очернить друг друга! Тут достоверных фактов мы все равно не добьемся.
— Собственно, сегодняшняя встреча вызвана тем, что наш погибший полгода тому назад на Флоре подозреваемый на самом деле жив и даже здоров. За истекший период следствие проделало серьезную работу, которая отчасти подтверждает невиновность доктора Седых. Было опрошено большое количество свидетелей, проведена психологическая экспертиза, собрано досье на обоих фигурантов дела…
— И что дает ваша экспертиза? — адвокат хотел, чтобы подтвердилась вина доктора. Раз уж он жив и может предстать перед судом. Всегда лучше, когда есть конкретный человек, которого можно обвинить перед лицом общественного мнения… и работодателя, разумеется.
— Вот досье навигатора грузового транспортного судна «Ахилл-12» Амона Германа. Вкратце — он дважды находился под следствием по обвинению в торговле наркотиками. Оба раза дело не было доведено до суда. Герман закончил навигаторские курсы заочно, уже имея навык полетов, но после получения удостоверения в течение одного стандартного года сменил место работы пять раз. После чего устроился на «Ахилл», где и работал навигатором до самой смерти. Тут психологической характеристики нет, Амон Герман умер несколько раньше, чем ее успели составить.
— А Седых?
— Игорь Петрович, похоже, полная противоположность описанной личности. Десять лет назад еще студентом он оказался в зоне активных боевых действий, вошел в состав одной из поисково-спасательных армейских бригад. Там проявил себя с лучшей стороны, людям, которых мы опрашивали, не приходилось долго вспоминать его имя. После войны работал врачом сначала на станции спасателей все там же, на Примуле, потом на одном из пассажирских внутрисистемных судов на флорианской ветке. Четыре года назад перевелся на станцию первой помощи в Солнечной, там как раз шло строительство большой сервисной станции для внутрисистемных кораблей. Характеристики от всех бывших коллег исключительно положительные.
— И все-таки, это не доказательство.
— Разумеется. Но при обследовании тел погибших, было выявлено, что одного из них пытались реанимировать. Мы пришли к выводу, что вряд ли это делал господин Герман, которого к тому моменту на планете уже не должно было быть…
Социальному министерству в здании правительства был отведен целый этаж. Восьмой. Там кроме кабинетов, конференц-зала и пресс-центра размещалось еще и небольшое кафе, которое посетители ценили не только за вкусную и всегда свежую еду, но и за наличие бара.
Дизайн заведения определялся местом, где оно расположено. Все было немного официально, даже строго, выдержано в сине-серебристых тонах, но общий колорит нарушали легкомысленные цветочки на салфетках и занавесках, да добавляли уюта светильники, выполненные в ретро-стиле.
За одним из угловых столиков сидели четверо — в остальном зал был пуст. Один из участников обеда был брит наголо, имел подвижные брови и большой рельефный нос. Напротив лысого сидел сам социальный министр. Высокий молодой человек, одетый стильно, и в то же время неброско, занимал место по правую руку от министра, по левую устроился худой мужчина средних лет, весь вид которого говорил, что он заскочил сюда на минуточку, перекусить, и вот прямо сейчас должен бежать по очень важному делу. Перед посетителями стояли высокие бокалы со светлым соком.
— Вот список, — министр вытащил из папки плотный лист тонированной по краю бумаги. — Майкл, вы просили.
— Да, спасибо. — Молодой человек взял лист. — Но тут не все. Тут только лаборатории и исследовательские центры, которые непосредственно курирует министерство. А нас интересуют все организации, так или иначе задействованные в пен-рит программе.
— Лицензию на проведение исследований имеют три лаборатории. При них есть клиники и поселки для адаптирующихся.
— Правильно ли я понимаю, — спросил лысый, — что больше никто не занимается пен-рит трансформацией…
— Как вам сказать… — министр замялся. — Технология старая. Начало программе было положено пятьдесят лет назад. Тогда это казалось панацеей…
— Значит, кто-то может заниматься этим, так сказать, в частном порядке.
— Да, но это не законно.
— У вас есть сведения по таким лабораториям?
— Достоверных нет.
— Курт, взгляните-ка сюда, — протянул Майкл бумажку координатору Второго отдела, — Вот адрес…
— Реабилитационный комплекс при клинике, — кивнул лысый, — чем он вас заинтересовал?
— Он один-единственный в черте города. Все остальное — дальше.
Четвертый собеседник, Калымов, покачал головой.
— Надо понять, зачем ее вообще могли похитить. Именно ее, не любого другого пен-рит, которых в городе довольно много.
Министр, отхлебнув из стакана, медленно ответил:
— Мы тут прикинули с экспертами. Получается, что похищение имеет смысл, если кто-то пытается повторить опыт на нормальных людях. С нормальной мыслительной деятельностью. Если эти гипотетические исследователи толком не знают, что должно получиться на выходе…
— И верней всего, это все носит политическую подоплеку, — не моргнув глазом перебил министра Майкл, — Если некто сможет доказать, что пен-рит трансформация никак не влияет на умственные способности носителя, а она не влияет, что доказывают ваши собственные исследования, и если удастся сделать так, чтобы носитель сохранял память, это будет прорыв. У вас ведь предстоят выборы, не так ли?
— Через полгода. — Министр мрачно кивнул.
— Если предположить, что исследования ведутся несколько лет… Скажите, что будет, если некая политическая сила предъявит результат успешной трансформации нормального человека? Полностью адекватный, вполне осознающий себя результат? И с сохранившейся памятью, конечно.
— Вы правы. Может случиться все, что угодно. Вплоть до государственного переворота. Но у них не получится. По определению. Лучшее оборудование стоит в наших центрах, у нас работают лучшие ученые. Наконец, у них не может быть такого научного материала, который за пятьдесят лет накопился у нас.
Министр залпом допил сок. Остальные к напитку так и не притронулись.
— Это означает, — заметил Вак, — что немного времени у нас есть. Если все так, как вы говорите, то Саше сейчас непосредственная опасность не угрожает.
— Это сейчас. — Майкл кивнул. — Думаю, если у них не получится с собственными опытами, то в качестве удачного эксперимента общественности может быть предъявлена она. И вот тут, уж не знаю, будет ли это напрямую привязано к дате выборов.
— И еще. Когда девушку похитили, последняя стадия трансформации была на пике. Иными словами, она очень мало, чем отличалась от прочих пен-рит. Процессы забывания протекали быстрей, чем процессы запоминания и осмысления информации. Преступники могли и не знать об этом. Поэтому ее могли признать не пригодной для политической игры и уничтожить. — Министр развел руками. — Чего бы, конечно, не хотелось.
— Понятно. Другие версии есть? — спросил Курт.
Майкл нехотя ответил:
— Есть, но они все на одном конце имеют похищение, на другом — труп. Например, она могла оказаться случайной жертвой маньяка, ненавидящего пен-рит, такой есть, и его еще не поймали.
— Ладно. Основной будем считать политическую версию, раз десять дней прошло, а труп так и не нашли, — ровно сказал Курт. — Скажите, министерство может учинить тотальную проверку всех своих учреждений, связанных с пен-рит программой? Или даже не только своих?
— Может. Но я почти уверен, что ее похитила не правительственная организация.
— Кто-то из ваших подчиненных мог действовать на свой страх и риск, — заметил Майкл. — В любом случае подстраховаться стоит.
Министр кивнул.
— Хорошо. Я дам распоряжение…
— Доктор, когда я решил схарчить Спиридона, мы крутые кенты были. Ну я так думал. Он втирал за братство, спина к спине, что всегда жопу прикроет. А теперь посмотрите на этого эгоиста! Ноет и ноет, ноет и ноет. Походу, ему вообще никто, кроме себя, не был нужен!
— Виталий, вы убили меня, расчленили и съели. А теперь хотите, чтобы я продолжал терапию?
— Но мне же плохо, доктор Фельд… Фрель… Ну как там тебя? Я тоже хочу счастья, и у меня были мечты. Я не всегда был таким! У меня была работа, я преподавал студентам, хоть и стеснялся быть на публике. И мне грустно, что я докатился до того, что мне нужен психиатр.
— Вообще-то я психолог, но вы правы, психиатр вам тоже нужен. Вам всем. Что же случилось, Виталий, с вашей прошлой жизнью?
— Ну там была одна студентка… А я ещё тогда ни разу, понимаете? Ни разу! У меня было строгое воспитание, а тут она… Ну и за пару месяцев всё полетело под откос. Она вертела мной, как хотела, потом бросила, а у меня гены, дурная наследственность, вот и запил… А с дальнобойщиками трахался, ну, чтобы, ну… Отомстить ей, что ли?
— Эх, братан, да если бы та баба тебя не кинула, ещё хуже было бы. Оказалось бы, что и она не та, какой ты её себе представлял, и ты не тот, и начали бы вы друг друга жрать пожирать, да мозги выедать. Я еле спасся, хоть и сивым стал — полбашки выбелило.
— Вы только посмотрите на эти мужские страдашки! Бедные-бедные! Я тоже чего-то другого от брака ожидала! Или думаете, нам только кольцо на палец надо? Дебилы, небось так и думаете! Господи, какие же вы все тупые в этом Виталькином теремке. Хочется адекватного отношения к себе. Я не хочу быть набором из жопы и сисек, хочу быть интересной своей половинке, как человек. Чтобы разговаривать, сопереживать. Я хотела поддержку чувствовать, а он…
— А меня ты поддерживала, Анют? Меня поддерживала?! У меня тоже были мечты.
— Какие мечты? Стать блогером?!
— Да! И это моя жизнь, и я имел право хотя бы попробовать!
— Ну так и попробовал бы, и так целыми вечерами играешь.
— Я бы попробовал, но ты меня стебала, типа я не мужик! Попробуешь тут с таким давлением…
— Хватит! Хватит! Я не обязан больше вас выслушивать! Вы обманули меня и убили!
— Это не мы, это всё Сивый придумал!
— Скотина, это ты первая предложила, не отмазывайся теперь!
— Хватит! Хватит вашего нытья! У меня была прекрасная жизнь! Любимая работа, деньги, шикарная квартира и маленький домик за городом, где я отдыхал. Один! Мне никогда не нравились люди, и я надеялся, что хоть старость встречу так, как всегда мечтал жить: в тишине и покое сажать тюльпаны и читать!
— О, Мойша разнылся! Утютю! Считай, уплотнили тебе домик. Теперь в коммуналочке поживёшь, ыгыгы.
— А вот хрен вам, а не психоанализ!
— Так это тебе сильнее нужно, чем нам, старичок! Вон, Виталик уже совсем кукушкой от нас поехал, да и наша сладкая парочка не подарок!
— Ыыыы, бе-бе-бе!
— Спасибо, Витала. Ты как всегда ровно застелил, уважаю.
— Пук-пук-пук!
— Сам видишь, «дорогой доктор», дело — труба. Надо тебе впрягаться и наши мозги в порядок приводить. И не ссы! Наладим житуху! Сам посуди: если дрочить, то Анька есть, подержит.
— Пф! Очень мне надо!
— Так я сзади пощекочу, чего ты! Одно дело делаем! Так вот… о чём я? А! Пожрать тоже можно. Здоровье, конечно, так себе. Виталька себя не жалел. Но если бабок раздобудем, ещё покоптим небо, ага? Надо только бабки найти.
— У меня дом и квартира под охраной, так что номер дохлый. За километр бомжа не подпустят.
— Ты не понял, старичок. Нам нужно не пачку баксов спереть, а научиться зарабатывать.
— Хватит называть меня старичком! Я ещё не старый!
— Так и не скрипи, тютя. Короче, я покумекал: никто из нас бабла поднимать не умеет. Значит, нужно получить советы от тех, кто умеет. И помнить, что мы теперь в одной лодке. Навсегда. Все готовы впрячься?
— «Ты хочешь слиться со мной, Синдзи?».
— Нихера не понял, но, походу, Аркаша суть уловил. Я тоже хочу слиться.
— Я с вами, хоть вы меня и бесите, мужики.
— Иго-го!
— Чёрт с вами, давайте попробуем уж выжить как-нибудь. Что вы задумали, Спиридон?
— Ну, для начала нам нужно будет достать ружьё, электрошашлычницу и нож для разделки мяса. Потом мы…