Найти хозяина лодки оказалось нетрудно – пьяненький мужичок в годах, фигурой напоминавший остов огородного пугала, радостно протянул Ковалеву костистую ладонь:
– Будем знакомы! Коля!
Вообще-то он годился Ковалеву в отцы, чтобы зваться просто Колей…
– А ты, я знаю, племянник Нади Захаровой?
– Внучатый.
– Это Наташкин сын, что ли? – прищурился новый знакомый.
– Ну да…
– Я Наташку хорошо знал, она тут каждое лето отдыхала. Ну там дискотеки, танцы-шманцы, мотоциклы… У меня компания постарше была, но ведь соседи… А это доча?
– Ну да…
– Внучка, значит, Наташкина… Вот как годы-то бегут!
Денег Коля по-соседски не попросил, но намекнул на скуку и желание выпить в хорошей компании. Перспектива провести вечер в его обществе привела Ковалева в уныние, но от лодки он не отказался.
Минут двадцать Ковалев грёб против течения, а Аня пела ему песни – слух и голос она унаследовала от Влады, Ковалеву же медведь на ухо наступил. К счастью – иначе вместо бассейна бабушка отдала бы его в музыкальную школу.
Особенно его умиляла песенка про папу, где тот может плавать брассом и рубить дрова. Её Аня выучила ко дню рождения Ковалева, и он при первом же исполнении еле сдержался, чтобы не расхохотаться. Влада толкала его локтем в бок, а вечером в спальне ворчала что-то про невинное представление ребёнка о различии полов.
– Вот и гребсти ты как мама не умеешь… – грустно заметила Аня, допев песню.
– Да ну? – усмехнулся Ковалев.
– Мама легонько веслами махает, а плывём мы быстро-быстро.
– Потому что сейчас мы идем против течения. На обратном пути посмотришь, может мама так или нет.
– Да пап, ты не обижайся. Ты тоже хороший. Мама вот не может же меня через мост перенести. А мама когда приедет?
Ковалев хотел сказать «послезавтра», но сообразил, что с Аней Влада сможет встретиться только в субботу.
– Через два дня и три ночи.
– Ох как нескоро… – вздохнула Аня. – Мне девочки сказали, что в Бога обязательно надо поверить. А то ночью за мной придет Бледная дева и утащит меня в реку – она только некрещеных детей забирает.
– Девочки тебе ерунду сказали.
– Вовсе и нет. Я её сама видела, в окне. Она положила руку на стекло – и там мокро после неё осталось.
– Ань, у вас спальня на втором этаже.
– Ну да. Она через окно не смогла зайти, и мы потом слышали шаги на лестнице. Но у нас есть одна девочка, Анжелика, она самая смелая, она подбежала к двери и на швабру её закрыла. И тут дверь с той стороны каааак дернут!
– Это вовсе не значит, что надо обязательно поверить в Бога. Я же тебе говорил: мы сильные. Мы надеемся только на себя.
– Даже если очень страшно? – не поверила Аня.
– Да.
– Конечно, тебя никакая Бледная дева не утащит, – вдруг рассмеялась Аня. – Ты сам её куда хочешь утащишь! А я ещё маленькая. А можно, пока я маленькая, верить в Бога, а потом, когда вырасту, уже нет?
– Пока ты маленькая, у тебя есть я и мама.
Она задумалась, насупила брови, а потом просветлела от неожиданной догадки:
– Я поняла! Девочки у нас… Вообще дети… Они верят в Бога, потому что у них же почти у всех нет мамы с папой!
– А Селиванов? У него тоже нет мамы с папой.
– Ну, он же уже взрослый, он вырос и теперь в Бога уже не верит.
– Ань… – Ковалев вздохнул, ощущая, что все время отвечал неправильно. – Никакой Бледной девы быть не может. И летать девы не умеют. Это кто-то вас напугать хотел. Мальчишки, наверное.
Они давно миновали мост, по которому проходило шоссе, – за мостом река разливалась ещё шире, и Ковалев подобрался ближе к берегу. Здесь стояли дома побогаче и посолидней, а один из них имел даже набережную, выложенную камнем, с террасой над водой, – её белые перила издали бросались в глаза.
– Смотри, смотри, пап! – Аня показала пальцем ему за спину.
– Да, я видел, красиво, – кивнул Ковалев.
– Да нет, там Инна Ильинична! Ну с которой ты вместе в столовой сидишь!
Аня замахала рукой, а Ковалев все же оглянулся: Инна стояла на террасе с белыми перилами и тоже махнула рукой.
– Приплыли… – проворчал он себе под нос. Откуда ему было знать, где находится дом главы местной администрации…
– Пап, давай поближе туда подплывем. Там так красиво!
– Это неудобно… – ответил Ковалев.
– А ты вон к той штуке подплыви, там как раз удобно.
Возле каменной набережной был оборудован и небольшой плавучий причал…
– Я имел в виду, неудобно без приглашения являться в чужой дом, – вздохнул Ковалев.
– Так мы же в не дом, а на берег. А раз Инна Ильинична нам так машет, значит она нас приглашает.
Ковалев снова оглянулся: в самом деле, Инна звала их к причалу.
Усадьба только с воды казалась столь роскошной, на самом же деле была обустроена гораздо скромней, чем Ковалеву доводилось видеть. Впрочем, для этой глухомани и такое, наверное, считалось из ряда вон…
Инна показала им участок и пригласила в дом выпить чаю. Ковалев отказывался, но она настояла. Чай пили на теплой и удивительно светлой веранде – закатное солнце как раз смотрело с реки сквозь тройные стеклопакеты. И просвечивало красивое земляничное варенье, поданное в хрустальной вазочке. Для варенья на столе стояли розетки, а вода кипела в электрическом самоваре с белым заварным чайничком наверху. И тонкий фарфор чашек пропускал свет.
В другой раз Ковалев счел бы это чаепитие чопорным, но дом показался ему дворянской усадьбой из пушкинских времен – наверное, так же чай пили у Лариных. Только домашний наряд Инны с этим не вязался: она была одета в обтягивающий кашемировый свитер и уютные байковые брюки цвета беж. Ковалев решил, что свитер идет ей гораздо больше пиджака, а юбка – гораздо больше брюк. Она была тоненькой, несмотря на плавные линии фигуры. И обволакивала ещё сильней, крепче, чем за столом в санатории.
Мать Инны, заглянувшая на веранду лишь на минуту, посмотрела на Ковалева с хорошо скрываемым любопытством, ничем не нарушив приличий. Но он заметил этот пристальный, хоть и короткий, взгляд, и ему стало не по себе.
Ковалев сам завел разговор о Бледной деве, надеясь, что Инна развенчает эту детскую страшилку, но та взглянула на Аню ласково и сказала:
– Анечка, не бойся Бледной девы. Она забирает только мальчиков, девочки ей не нужны.
– Почему?
– Она ищет своего сына. У неё когда-то был маленький сынок, и она по нему скучает.
– А Бледная дева – это утопленница или русалка? – спросила Аня.
– Утопленница. Русалки тут не водятся, им у нас холодно. Они любят теплые моря с прозрачной водой…
Ковалев хотел было возмутиться – разве можно такое говорить ребёнку? – но Инна медленно и верно перешла к рассказу о русалках, и до него не сразу, но дошло: его дочери рассказывают сказку. Красивую волшебную сказку, которая вытекла прямо из жизни, из санаторной спальни девочек. Может, сказка и была немного страшной, но бороться с нею не хотелось, и надобность в Боге отпадала сама собой. Наверное, Инна была хорошим детским психологом. Во всяком случае, гораздо лучшим, нежели Ковалев.
Вниз по течению лодка летела птицей, и Аня признала, что так быстро мама грести не умеет… Ковалеву пришлось пристать к другому берегу, потому что они опаздывали на ужин, и обратно в дом тети Нади он возвращался на лодке, в полной темноте, – фонари с моста только слепили глаза.
Собачий рык у мостков, к которым он причаливал, его уже не удивил, но, сходя на берег с шатавшейся лодки, Ковалев чувствовал себя неуютно и даже посветил в сторону пса фонариком. Рык тут же смолк, лучик света не сразу нашел собаку – Ковалев увидел только поджарый круп и лохматый хвост поленом…
Коля тоже держал цепного пса, правда, не такого здорового, которого назвал чистокровным волкодавом. «Волкодав» размером не превышал шакала, имел типичный для дворняги серо-рыжий цвет, но, видимо, за «чистокровного» его выдали благодаря купированным ушам…
Мелькнувший в луче фонарика пес тоже был обычного серо-рыжего цвета. И вряд ли был породистым. Поднимаясь на берег, Ковалев все время ощущал на себе его недобрый взгляд и решил выяснить, чья собака разгуливает по реке темными вечерами, – судя по тому, как она рычит, рано или поздно она обязательно кого-нибудь покусает.
* * *
– Сегодня нянька нарочно придет проверить, чтобы тебя не было, – вздохнул Павлик. Они с Витькой сидели в туалете на подоконнике, Витька курил и изворачивался, чтобы выдыхать дым в форточку. Было холодно.
– Чего тебе дядя Федя сказал? – спросил Витька.
– А тебе?
– Какая разница?
Оказывается, Витька говорил с дядей Федей еще вчера. Наверное, потому и остался ночевать у них в спальне, что дядя Федя сказал ему что-то такое про Павлика… Ну, что все это на самом деле, а не просто так – страшно ночью.
– Он говорит, что Зоя дура и всегда была дурой, – пожал плечами Павлик. По правде, дядя Федя говорил это самому себе, а не ему.
– А чего делать сказал?
– Он сказал, чтобы я волка не боялся, что он меня не тронет, но я не очень-то поверил. Все говорят, что нечего бояться. Про крещение сказал, что можно и покреститься… Но необязательно, если я не хочу.
– И что ты думаешь?
– Не знаю, – Павлик снова вздохнул. – Он сказал, что пока я маленький, это нормально – попросить, чтобы Бог меня защитил…
– И как?
– Не знаю. Зоя тоже сказала, что Бог меня защитит, раз никого больше нет, чтобы меня защитить. Родителей там…
– За каким фэншуем тебе этот Бог? – Витька сжал пальцами сигарету и сплюнул на пол. – Ну ладно мать – ее бы кто защитил от ее глюков… Но я-то чем хуже этого Бога? Думаешь, я тебя не могу защитить от какого-то волка?
– Ты можешь, Вить, я знаю. – Павлик помолчал и добавил: – И потом, если я его не буду видеть, он придет, а я не проснусь. И он меня загрызет во сне.
– Вот именно!
– Дядя Федя сказал, чтобы я завтра к реке пришел, если не хочу креститься. Ну, когда батюшка приедет. А я так думаю, сегодня волк точно придет, потому что чует, что меня завтра покрестят.
Витька выбросил окурок в форточку.
– Я, знаешь, лучше к тебе приду… Береженого, типо, бог бережет. – Витька осклабился. – Пошли, холодно здесь.
Он поежился и слез с подоконника. Павлик спрыгнул на пол вслед за ним и уже у самой двери спросил:
– Вить, а дядя Федя, он кто? Утопленник?
– Он водяной. – Витька смерил Павлика взглядом. – Ты его не бойся, он за нас. Он всегда был за нас.
0
0