Рассказывать сказки на ночь к ним в спальню пришли две девки из пятой группы, Олеся и Маша, – не самые плохие. Были там две злобные твари: щипали тех, кто не слушается, так что синяки оставались, и вообще издевались по-разному. Могли нарочно в туалет не пускать или заставляли стоять посреди спальни всю ночь. Павлик рассказал про них Витьке, и одна из них в следующий раз нашептала ему на ухо: «А ты, Пашечка, если своему Витьке жаловаться будешь, я тебя ночью подушкой задушу, понял?» Но Павлика они все равно больше не трогали, хотя он и испугался очень.
А эти, которые пришли, были ничего так. И тоже истории знали интересные и страшные, хоть у Витьки истории были лучше и страшней. Но Витьке с ними договориться не удалось, потому что Зоя им строго сказала Витьку в младшую группу не пускать. Она и страшные истории не велела рассказывать, но все ребята просили, и девки согласились.
Мишка Воскресенский сразу разнылся: не надо страшных историй, надоели страшные! Даже Петюня не ныл и слушал, а Мишка ревел под одеялом и уши затыкал. И обещал Зое пожаловаться. Костик Кириллов назвал его приютской крысой, и больше в сторону Мишки никто не смотрел.
– Давным-давно стояла тут на реке водяная мельница… – начала рассказывать Маша. – Если идти от нас к железнодорожному мосту, там её развалины остались. А под мельничным колесом на самом дне поселился громадный сом. Он на самом деле был злой колдун и людоед. И вот повадился этот сом мельничное колесо ломать. И вообще, по-всякому мельнику мешал жить.
Павлик представлял себе мельницу – в мульте про Кота в Сапогах она была, и в других мультах тоже. И долго не мог представить, где мельничное колесо, как под ним может жить сом и как может его сломать. Но потом решил, что если мельница стоит на реке, то, наверное, где-то под ней сом жить всё-таки может.
– Ну, мельнику это надоело, он вышел в полночь на реку, наклонился к омуту и стал сома высматривать. А сом раз – и схватил его за бороду. Схватил и тащит вниз. Мельник испугался и стал просить, чтобы сом его отпустил. Тут сом и говорит ему человеческим голосом: если будешь отдавать мне в год по одному мальчику, я тебя отпущу. А если трёх мальчиков будешь отдавать, я стану стеречь твою мельницу, чтобы она целехонькая стояла и не ломалась. Мельник был богатый и жадный, ему мельница была дороже каких-то там мальчиков, он и согласился. И вот стали на мельнице пропадать дети. Мельник хитрый был, чьих-то детей на мельницу не заманивал, а выбирал непременно сироток. И даже приплачивал разным бандитам, чтобы они к нему сироток приводили. И отдавал их сому на съеденье. Но скоро сиротки в округе кончились, едва-едва одного можно было за год найти, чтобы сому отдать. Испугался мельник, что опять колесо сломается и надо будет деньги за его ремонт платить, и стал думать, где бы ему взять еще сироток. А на месте нашего санатория тогда была дворянская усадьба, только брошенная. Её хозяин во Францию уехал и её бросил. И вот мельник придумал, чтобы в этой усадьбе приют сделать. Ходил, договаривался со всеми и договорился – сделали в усадьбе детский приют. Так возник наш санаторий.
Маша говорила медленно, останавливалась после каждой фразы и вздыхала.
– Потом мельник утонул и стал служить сому уже просто так, потому что привык. Выходил из реки, прикидывался живым человеком и искал сироток в санатории. Подойдет к задней калитке, позовет какого-нибудь мальчика и уговорит пойти с ним на речку. А когда они к берегу придут, к самой воде, – он мальчика в реку и утянет. Потом сын мельника из дальних краев приехал и тоже стал детей сому отдавать, и пока жив был, и потом, когда утонул. И так из поколения в поколение все потомки мельника служили сому и поставляли ему жертвы. Уже и мельницы не стало, а все равно. И все они обязательно тонули и из реки потом выходили, чтобы новую жертву для сома найти. Опознать такого человека очень легко: у него всегда мокрые сапоги, а с одежды всегда капает вода. С задней калитки всегда, потому что он не может далеко от реки отходить. И если такого человека встретишь, надо бежать скорей к людям и звать на помощь. А не позовешь никого, он тебя заговорит и в реку утащит, сому на съедение.
Понятно, что она на дядю Федю намекала, Павлик догадался. И даже сомнения появились: а вдруг правда, а Витька об этом не знает? Павлик решил обязательно спросить у Витьки, правду ли рассказывают девки или нарочно врут.
Маша опять вздохнула и хотела что-то сказать, но тут её подружка добавила:
– А выбирает он всегда некрещеных детей, потому что против крестной силы ему не устоять.
Наверное, они нарочно врали, потому что тут только Павлик был некрещеный, а этот приезжий про дядю Федю Зое все рассказал. Вот Зоя и подговорила их Павлика запугивать.
А если нет?
Витька пришел, когда нянька убедилась в его отсутствии.
– Прикинь, Зоя обратно приперлась – на ночь глядя, – сообщил он потихоньку, потому что все давно спали. – Я видал, как она няньку подговаривала сюда сходить.
Витька снова подложил под голову медведя, развалившись на полу.
– Вить, а тебе так не холодно спать? – шепотом спросил Павлик.
– Неа.
– А то хочешь, я тебе одеяло отдам.
– Я покрывало возьму, не боись. – Витька зевнул.
– Вить, а про мельника историю ты знаешь?
– Знаю. Её Зоя придумала, чтобы мы дядь Федю боялись. Давно ещё, когда я маленький был. У них это… экзистенциальный конфликт. Дядь Федя тоже про Зою рассказывал. Что она натуральная ведьма и у неё с Богом договор: она ему поставляет души, а он за это возьмет её в рай, хотя ведьмам и не положено.
– А разве ведьма не с дьяволом должна договариваться?
– Один хрен. Если колдуют от Бога – это святые подвижники, а если от дьявола – это злые ведьмы. Но разницы никакой. – Витька хмыкнул. – Зоя, говорят, бесов может изгонять, но ей не положено, потому как она не того полу человек.
– Она говорила, да… – вздохнул Павлик, – что после крещения батюшка всех бесов от меня прогонит… Что это бесы меня в молельню не пускают.
– Во-во. Все думают, что это батюшка бесов прогоняет, а на самом деле – это Зоя. Эх, вывел бы я её на чистую воду… Вся такая православная – а на самом деле ведьма. Ты заметил, как она говорит иногда? И рот почти не разевает – а слышно так, будто орёт во всё горло. Колдунство… Ладно, спи давай. И я подремлю немножко.
* * *
Вёсла Ковалев оставил у Коли во дворе, надеясь, что тот не заметит его возвращения. Но тут он просчитался: Коля пришел сам, Ковалев едва успел переодеться и растопить печку. Надо отдать соседу должное: водку он принёс с собой. Так же, как и закуску: банку огурцов, грибочки и половину буханки ржаного хлеба.
– Ты не бойся, грибки я сам собирал… Настоящие грузди! – заверил Коля, хлопнув первую стопку.
«Настоящие грузди» прозвучало так же, как «чистокровный волкодав»… Ковалев поморщился и закусил раскисшим огурцом – из него в стороны брызнул рассол с запахом браги.
– Огурчики слегка того, – довольно сказал Коля. – Эт прошлогодние ещё, от бабы Каблуковой, никак доесть не могу. В этот год мне Светка Пятакова огурцы солила – с хренком и сахаром, вот они хрустят так хрустят!
Коля нигде не работал, подъедался за счет множества одиноких старух в Заречном – кому-то вскопает огород, кому-то нарубит дров. А на лето сдавал дом за небольшие деньги, которые пропивал до Нового года.
Ковалев мужественно выслушал рассказ о сложных любовных интригах между Колей и Светкой Пятаковой пятидесяти пяти лет, но вскоре водка стукнула в голову, разговор перестал тяготить и даже показался интересным. Да и грузди были хороши: крепкие, хрустящие и пряные.
– А чей это пёс тут бродит возле моста? – спросил Ковалев после четвертой стопки. – Рычит…
– Если маленький и черный, то это Кузька Андронихин. Андрониха его с цепи на ночь спускает, потому что воров боится, а он под калиткой – и был таков!
– Нет, не маленький. Большой и серый с рыжим.
– Не, таких у нас нет. Дачники бросают по осени собак, конечно, но они все у магазина трутся, кто сразу не издох. А хотя… погоди-ка… Может, комитета… Ну, тёть Шура, уличный комитет. У ней на цепи такой пёс сидит, но я его редко видел, будка у самого крыльца, от калитки и не видно за сараями. Ну тот да, страшный пёс. Да. Срывается, бывает. Мой тоже иногда срывается, но он как – по своим делам сразу бежать, ни на кого и не смотрит даже. А тёть Шурин – тот не, тот на людей бросается. Тем летом дачницу покусал, она в суд хотела подавать, но потом так все и завяло.
– И часто он срывается?
– Ну… Не знаю. Тем летом срывался. Потом ещё тёть Шура уехала на два дня, он сорвался… Потом… Да, весной ещё один раз, но его сразу поймали. И, знаешь, забавно так! Участковый его увидел, за ружьем сбегал: пристрелить собирался, если что. Орал очень на тёть Шуру. Так пес бочком, по стеночке – и сам к себе во двор вернулся. Как будто понял.
– А тётя Шура случайно не в отъезде? – на всякий случай уточнил Ковалев.
– Не, я её сегодня видал в магазине, когда водку брал. А может, это из питомника? – Коля с опаской взглянул в окно. – Как домой-то тогда идти?
– Местная собака Баскервилей?
– Да ну… скажешь… Баскервилли… Это настоящее динго! Я тебе сейчас расскажу.
Коля поведал историю о тайном питомнике собак для КГБ, который находился в соседней области. В питомнике скрещивали диких зверей с дворовыми собаками, и, якобы, хорошее потомство получилось из смеси гиены, динго и лайки. Во время перестройки выведенные собаки разбежались и одичали, и теперь некоторые особи, преодолев расстояние в три сотни километров, появляются неподалеку от Заречного. Питаются они человечиной, их специально выводили такими, чтобы на людей бросались, а поскольку они скрещены с домашней лайкой, то человека совсем не боятся.
– Ох уж этот КГБ… – вздохнул Ковалев.
0
0