Так и пошло. Сначала вперед идем, груз несем, потом за старыми с носилками возвращаемся. Медленно идем. Но никого не потеряли. На четвертый день охотники из-за перевала мясо приносят. Головач с Мудром долго шепчутся. Затем Головач к нам подходит, Ксапу долго рассматривает.
У моей синяк на щеке пожелтел, сама грязная, пепел с потом по лицу размазывает. Мы все такие, но Ксапа — особенно.
— Это ты ее приласкал, — спрашивает.
— Нет, — говорю. — Мудреныш. Она его копье сломала. Без спросу взяла и сломала.
— Мои бабы тоже жалуются. Шесты вамов отняла и поломала на носилку. Ты не давай ей озоровать.
— Она бы спросила, да слов не знает, — заступаюсь я.
— Носилка — вещь хорошая, но не давай ей озоровать, — повторяет Головач и уходит.
Только перевал прошли, одна баба, три полоски, рожать вздумала. Моя — к ней. Я даже не удивляюсь. За повитухами иду. Пока привел, все кончилось. Обе довольные, обе тараторят — и, вроде, друг друга понимают. Я ни одну не понимаю — каждая на своем языке говорит. Моя по пояс голая,
малыша в свою одежку кутает. Хорошие у моей сиськи. Не то, что у баб степняков.
Повитухи меня, конечно, сразу прогоняют. Вечером узнаю, что зауважали мою сильно. Все правильно сделала, хотя сама не рожала. Откуда знают, что не рожала? Я с ней живу, я не знаю, они знают.
Слышу часть разговора между Мудром и Мудренышем. О Ксапе говорят.
— … Так, значит, плохо сделала? — напирает Мудреныш.
— А ты ей объяснял? По ее понятиям, по ее образу жизни — хорошо.
— Значит, хорошо?
— Но ты-то лучше девки знаешь, к чему это приведет, — смеется Мудр.
Пристаю к Мудру. Что на этот раз Ксапа учудила?
— Я старый. Мне интереса нет такие вещи объяснять, — смеется Мудр. — Ты у молодого спроси.
Пристаю к Мудренышу. Тот кривится, словно горьких ягод в рот набрал.
— Расскажи, — вступается за меня Мудр. — Клык — парнишка толковый.
— Когда мы от голода бегаем? — спрашивает Мудреныш. И сам отвечает:
— Плохой, голодной зимой. Общество идет, старые да слабые отстают и замерзают. Возвращаться смысла нет, кто отстал — тот замерз. Охотникам легче, меньше ртов кормить. Первый раз летом от голода бежим.
— Так летом никто не замерз. Ксапа правильно делает.
— Ты же слышал, о чем мы с отцом говорили, — устало произносит Мудреныш. — Долина маленькая. Через два года голодать будем. Лишние рты не нужны. Ксапа этого не знает, как лучше старается.
Я оглядываюсь на Ксапу. Слова учит. Пристает ко всем, пальцем тычет и спрашивает: «Как это назвать?» Или: «Можно подержать?» Ребятишки за ней хвостом бегают. Бабы побаиваются — сильная, драться умеет. Хмырь к ней пристал, два раза его об землю бросила, коленом на грудь встала, кулак
занесла. Но бить не стала, отходчивая. Поднялась, ему подняться помогла, еще раз кулак под нос сунула и по-своему обругала. На баб прикрикнула, которые над Хмырем посмеяться хотели. Теперь бабы ее побаиваются. Но уважают. За то, что злобствовать не стала. И другим не дала.
Плохо у нее со словами. Я больше слов из ее языка запомнил, чем она из нашего. Но старается. Некоторых девок степнячек заставлять надо.
0
0