— Боже мой, ВОЕННЫЕ нагрянули, — ахает Ксапа, рассматривая приближающийся летающий хыз в бинокль.
— Кто такие ВОЕННЫЕ?
— Военные — это охотники, которые оберегают общество от врагов и опасностей, — не очень понятно объясняет Ксапа. — Вот если б на нас степняки напали, военные должны были бы их отогнать.
— Это хорошо, или плохо, что они летят? — интересуется Мудр.
— Кабы знать… Нет, плохо это. Военные очень сильные и часто очень глупые.
По тому, как обдумывает Ксапа каждое слово, как строит фразы из самых простых слов, я понимаю, чего-то она не договаривает. Ничего, ночью мне расскажет.
Хыз чуть поменьше, чем в прошлый раз. Какой-то приплюснутый, с двумя вертушками сверху, и весь зеленый, разводами.
— ТРАНСПОРТНИК, — произносит Ксапа. — Хоть оружие догадались снять.
Хыз садится. Дверь откидывается вперед и ложится на землю. По ней легко сбегает немолодой уже, но бодрый чудик в зеленой одежке. Мы с Ксапой идем ему навстречу, Мудр и Головач остаются рядом с вамом.
Не доходя трех шагов до нас, чудик останавливается, поднимает правую руку к голове, громко и четко произносит:
— Полковник Медведев, внешняя безопасность.
Потом делает два шага и протягивает вперед руку. Я вспоминаю ксапины уроки, беру его ладонь и слегка сжимаю.
— Клык. Если по-вашему, Клык Рысьевич.
— Очень приятно. Можете звать меня Михаил, — он расслабляет руку и я отпускаю его ладонь. Он тут же протягивает руку Ксапе.
— Если не ошибаюсь, Оксана Давидовна?
— Не ошибаетесь. А чем, собственно, обязаны?
— Теоретиков вы сами прогнали. Приходится браться за дело нам, безопасности. Оксана, у меня к вам тысяча вопросов. Но сначала — главное. Кому вручать верительные грамоты? И, в двух словах, как это делается?
— Я представлю вас Мудру. Он вождь. Скажете в произвольной форме, что признаете и уважаете законы этой земли и народов, на ней проживающих.
— С одной поправкой. Если это не касается каннибализма и рабства.
— С людоедством я не сталкивалась. А рабство в форме похищения невест встречается. Мы над этим работаем. Лучше не заострять вопрос при первой встрече.
Я половины не понимаю, но, как условились, стою с умным видом, загадочно улыбаюсь и изредка киваю головой. Наконец, Ксапа с Михаилом все обговорили, идем к Мудру.
— Ой, я не предупредила, — спохватывается Ксапа, — у нас за руку не здороваются.
Михаил удивленно оглядывается на меня, я слегка пожимаю плечами и подмигиваю. Входим в вам. Мудр поднимается и жестом приглашает нас сесть. Михаил опять поднимает руку к голове и называет свое длинное имя. Ксапа по-нашему переводит, что полковник — это вождь целой толпы охотников.
Сколько точно, она не помнит, но больше нашего общества вместе с бабами и детьми.
— Я пришел сказать, что я и мои люди будут уважать законы этой земли и ваших людей, — четко и громко произносит Михаил. Ксапа переводит. Главные слова сказаны. Садимся и начинаем неторопливую беседу. Женщины подают миски с мясом, рядом ставят миски с зеленью и растопленным жиром.
— Если б кое-кто не отстранил от дел Василича, сегодня ели бы вилками, а не руками, — неизвестно кому сообщает Ксапа.
— Оксана, у меня полмашины забито подарками для вас. Весь список в двойном количестве, за исключением гончарного круга. Круг не успели изготовить. Но следующим рейсом — обязательно, — улыбается Михаил.
— Миша, я вас обожаю! Поцеловала бы в щечку, но при муже неудобно.
— Оксана, расскажите, что случилось с вашей группой, — просит Михаил.
— В смысле, как мы гробанулись? Да на взлете. Я даже пристегнуться не успела. Задний вентилятор загрохотал, и нас с поворотом вбок повело. Марат хотел вернуться на площадку, откуда взлетели, но не сумел. Врезались в склон и кувырком покатились вниз. Я, как непристегнутая, из кабины выпала, потому и уцелела. Типа, дуракам везет. Парни рассказывают, машина под конец взорвалась, но я этого не помню. Без сознания была.
— Спасатели думали, вы утонули…
— Во-во, это здесь запросто. Знаете, вода какая холодная? Прямо с ледника! Ниже по течению брод есть, но все равно не советую в воду соваться. Хозяйство отморозите, жена уйдет.
— Ох, ехидная вы. А дальше что было?
— Когда очнулась, Клык мою тушку через плечо перекинул и куда-то несет вперед кормой… Мы тогда за перевалом жили. Вот половину дороги я на нем верхом и проехала.
— А вторую половину?
— Вторую на своих прохромала. На мне тогда живого места не было, а ерепенилась. Мол, все сама, и мужикам ни в чем не уступаю. Сейчас вспомнить стыдно. А как первый раз сырое мясо ела… Чуть не блеванула при всех. Чужое копье сломала, по морде за это получила…
— Как?
— От всей души! Синяк во всю щеку, хорошо, зубы уцелели.
Мы с Мудром как бы не у дел остались. Сидим, едим. Ксапа с чудиком о пустяках болтают, вместо того, чтоб об важном говорить. Вот всегда у нее так. Долго-долго заставляет зубрить, что когда делать, и что сказать. А как до дела доходит — сама весь ПЛАН ломает.
— Вижу, у вас много слов друг для друга, — говорит Мудр, вытирая руки. — Ксапа, покажи гостю, как мы живем.
Ксапа глазами растерянно хлопает, когда понимает, что Мудр ее из вама выставляет. А Михаил сразу поднимается.
— Спасибо за угощение. Оксана, нам еще надо машину разгрузить.
— Да-да. Мы сейчас, — тараторит Ксапа. И они направляются к выходу. А мне Мудр делает знак задержаться. Что-то сказать хочет, но не успевает.
— Стой!!! Не стреляй! Опусти лук! — вопит снаружи Ксапа.
— Клык, разберись, — вздыхает Мудр. — И проследи, чтоб гости ничего не натворили.
Я выскакиваю из вама и оглядываюсь. Второй чудик, тот, что оставался в летающем хызе, стоит в окружении малышни, и детский лук в руках. Ксапа ему МОЗГИ ВПРАВЛЯЕТ.
— Ты на чужой земле стоишь. На чужой земле охотиться нельзя! Это страшное преступление, за это убить могут. Закон такой. Ты мне всю дипломатию сорвешь!
— Тетя Ксапа, я разрешил. И лук мой, и стрелы, — влезает какой-то малыш. — Он все равно не попадет.
Ксапа сразу добреет, хихикает и переводит чудику. Тот неуверенно мнется, вертит в руках лук, но стреять не решается.
— Знакомьтесь, парни, — представляет меня Ксапа. — Клык, мой муж.
И вопросительно смотрит на чудика.
— Сергей Шелест, — представляется чудик. Пожимаем друг другу руки.
— Сергей — имя, Шелест — фамилия, — поясняет Ксапа.
Я отбираю у чудика лук и пускаю стрелу в горку черной земли, которой девчонки пытались придать форму спящего оленя. Таскать сюда землю их Ксапа подбила. Зачем — не знаю. Но не зверей лепить. К счастью, попадаю в оленя.
Малышня ликует. Протягиваю лук чудику. Тот выбирает стрелу попрямее, щурит глаз. Стрела втыкается всего на ладонь левее моей. Чудик вновь натягивает лук. ОПАНЬКИ! (Как говорит Ксапа.) Вторая стрела ложится на ладонь правее. Малышня В ЭКСТАЗЕ! Ксапа тянет у чудика лук, целится… Ну что сказать?
Не намного лучше, чем с копьем. В кучу земли попала. А я вспоминаю, что делать луки ребятню научила Ксапа. Но не сама же она их придумала. А раз так, то их охотникам это оружие должно быть хорошо знакомо. Над этим стоит
подумать…
— Парни, здесь очень много традиций и неписанных законов, — вполголоса объясняет Ксапа чудикам. — Их нарушать не рекомендуется. Мне еще можно, я баба, а вам — никак нельзя. Один из главных — нельзя охотиться на чужой территории. Ну что застыли, Робин Гуды? Идем машину разгружать.
Молодой чудик лезет внутрь ВЕРТОЛЕТА, чем-то щелкает, и вся задняя часть раскрывается как лопнувший плод. Ксапа спешит туда.
— Господи, неужели это все мое?
— Получите, распишитесь, — улыбается Михаил.
Разгружаем ЯЩИКИ. Много их. Но удобные. С боков РУЧКИ приделаны. Я зову охотников. Мы разбиваемся на пары, относим ЯЩИКИ к хызу, складываем у стены. Охотники гадают, что в ЯЩИКАХ.
Разгрузили. Относим последний. Ксапа о чем-то беседует с чудиками. Иду к ним. Мудреныш — со мной. Ксапа представляет чудиков, Мудреныш по моей подсказке неуверенно пожимает им руки.
— Аккумулятор на третий день сел, — жалуется Ксапа Михаилу и протягивает говорилку, что я принес. — И вообще, надо связь наладить.
— Сделаем, Оксана Давидовна. Нет вопросов.
— Вам Платон передавал мою просьбу насчет авиетки?
— Передавал. Согласовываем с комитетом по надзору. Почему-то на машину они согласны, но категорически возражают против склада горючего.
— Михаил, я тут все продумала. Машина должна быть восьмиместной, и с защитой от прямого попадания копья. Не все племена здесь дружественные.
— Без проблем. Противоосколочное бронирование выдержит и удар копьем, и камень из пращи.
— Теперь насчет пилота. Пилотом должен быть молодой неженатый парень, желательно, гитарист и бард. И вообще, компанейский.
— С этим сложнее, но тоже найдем.
— Миша, вы что-то от меня скрываете, — Ксапа неожиданно упирает кулаки в бока.
— Как можно, Оксана Давидовна! — весело возмущается Михаил, а Сергей фыркает и отворачивается, пряча улыбку.
— А чего вы тогда во всем со мной соглашаетесь? Тут что-то не так! Сознавайтесь!
Я перевожу Мудренышу, и он тоже фыркает.
— Комитет по надзору считает, что мы здесь не первые, — неожиданно становится серьезным Михаил. — Откуда у кроманьонцев высокие знания? А вы, Оксана, что скажете?
Теперь серьезной становится Ксапа. Даже, вроде, пугается немного. Но быстро берет себя в руки.
— Миша, а вы сами как думаете?
— Я человек военный. Исполняю приказы. За меня начальство думает. А вот почему вы, Оксана, честно, прямо и открыто на вопрос не отвечаете, заставляет задуматься.
— О-о-ох, Ми-иша! Оставайтесь с нами. Через месяц язык освоите, через полгода будете в курсе всех наших секретов. Идет?
— Не могу, Оксана Давидовна. Хотел бы, да не могу. Мне приказано вернуться.
— Скажите честно: Я нужна вам как плацдарм для освоения этого мира.
— И это тоже, — улыбается Михаил. — А может, все-таки, слетаете со мной? Сделаете доклад. Гарантирую, что вернетесь. Нам же здесь плацдарм нужен. Без вас — никак…
— Если б все было так просто, — вздыхает Ксапа и садится рядом с Михаилом на пол летающего хыза.
— Ксапа, обернись, — вполголоса предупреждаю я. К нам бежит Мечталка. И судя по ее физиономии, случилось что-то нехорошее. Я ищу глазами второго чудика. Здесь он. Сидит на корточках среди пацанов, рисует что-то веточкой на земле.
— Жамах рожает! — взволнованно кричит Мечталка. — Старая говорит, дитя не так идет. Старая не велела тебя звать, говорит, ты занята, а повитухи говорят, умрет родами.
— Что случилось, — озаботился Михаил.
— Тяжелые роды, возможно, преждевременные — бросает, не оборачиваясь, Ксапа. — Давно воды отошли? — это уже Мечталке.
— Как в небе ВЕРТУШКА загудела, бабы смотреть побежали, Жамах копье схватила, тут и… Как ручей из нее. А Старая говорит, что тебя нельзя звать, ты занята. А я — к тебе!
— Извините, Михаил, у нас ЧП. Клык, ты за главного, — и умчалась бегом. За ней — Мечталка.
— Плохо будет, если Жамах помрет, — говорю я на языке чудиков. — Зимой Жамах болела сильно. Все думали, помрет. Ксапа ее выходила.
— Сергей! — кричит Михаил, — Вас на курсах учили роды принимать?
— Нет. Только раны и переломы.
Я сажусь на пригретое Ксапой место. Пол ВЕРТУШКИ холодный как камень зимой. Даже через штаны холод чувствуется. Роды — это по-любому надолго.
— Хотите, я вам хыз покажу? Мы зимой в хызе живем.
— Видел в записи, — говорит Михаил. Вот, блин, незадача! Роды — это надолго. Сергей! Свяжись с базой, доложи ситуацию.
— Не получится, товарищ полковник. Горы мешают. Надо машину на полторы тысячи поднять.
О том, что такое радиосвязь, Ксапа рассказывала долго и подробно. Я не все понял, но слова ее запомнил.
— Ксапа во-он туда бегала, — я машу рукой в сторону перевала. — Там, говорит, есть сигнал. А можете на длинных волнах попробовать. Или вечером на коротких. Днем на коротких не получится, Солнце мешает.
Оба чудика смотрят на меня так, будто я крылья отрастил.
— Я ваши слова перепутал? Не так что-то сказал?
— Нет у нас длинноволнового передатчика, — первым приходит в себя Михаил. — Только приемник. В нашем мире нельзя кому угодно длинноволновый диапазон занимать. А у вас как?
— У нас тоже нет передатчика, — уклончиво отвечаю я. Надеюсь, правильно. Потому что вторую часть, про «нельзя занимать» не понял. Но Михаил кивает и барабанит пальцами по гулкой стенке хыза.
— Так хорошо начиналось, — вздыхает Михаил. — У меня столько дел к Оксане, столько вопросов…
— Могу вас с охотниками познакомить. Успеем на охоту сходить. Потом еще раз поесть, — предлагаю я.
— Развлечения на потом, — отказывается Михаил. Давайте решим, где посадочную площадку организуем, где склад, где нашему человеку жить.
Я Мудренышу перевожу. Ксапа знала, что об этом разговор пойдет, мы место заранее присмотрели. Сергей двери в летающем хызе закрывает, Мудреныш велит Фантазеру и Верному Глазу проследить, чтоб мальчишки ничего не трогали, и мы идем осматривать место. Посадочную площадку чудики одобряют. Насчет места для склада сетуют, что далековато от
посадочной площадки, и кустарник надо вырубать. Но соглашаются, что если пожар, то пусть лучше ВЕРТУШКА уцелеет. Потом выясняется, надо выбрать место для аккумуляторной. Об этом Ксапа не говорила. Но чудики указывают место, и мы с Мудренышем соглашаемся. Затем заходит разговор, где будет жить ПРИКОМАНДИРОВАННЫЙ чудик.
— Зимой — в хызе. А летом — пусть ставит свой вам рядом с нашими. Места много, — говорит Мудреныш. Я перевожу.
— Мы умеем теплые вамы ставить. В нашем ваме и зимой жить можно, — сообщает Михаил.
— Пусть живет где хочет. Но настанут холода — сам в хыз прибежит, — говорит Мудреныш по-нашему. Мы с ним смеемся, а чудики не понимают. Я им переводить не стал. Обсуждаем с чудиками, на какой вершине лучше установить РЕТРАНСЛЯТОРЫ, чтоб связь была УСТОЙЧИВОЙ. И назад идем. А у ВЕРТУШКИ нас уже Ксапа поджидает. Как увидела — навстречу бежит. И прямо к Михаилу.
— Миша, выручай! Требуй потом с меня что хочешь, но сейчас помоги.
— Чем могу?
— Тяжелые роды. Ребенок неправильно идет, может, кесарево придется делать. Врач нужен.
— Если кесарево — это не врач, это целая бригада и передвижная операционная, — на ходу размышляет Михаил. — Такой у нас на этой стороне нет. Пока разрешение пробьем, пока машину через портал протащим… Легче роженицу к нам отвезти. Выдержит она три часа полета?
— А куда ей деваться? Ты лучше подумай, как ее через портал провести?
— Оксана, вы меня совсем не уважаете! Я же — внешняя безопасность! Портал охраняют мои ребята.
— А комитет по надзору?
— Эти шакалы могут сесть на хвост. Но это — моя забота. В крайнем случае ее за вас выдам.
— Миша, она мне очень-очень нужна живой. Она из другого племени. На нее завязана политика целого региона, понимаете? Ох, боже мой! Она русского не знает. Клык, тебе надо лететь с Жамах.
— Ксапа, принимать роды — не мужское дело. Не умею я этого.
— Ты просто за руку ее держи, успокаивай и переводи, что доктора говорить будут. Клык, помни главное — не хватайся за оружие. Ты увидишь там много странного, необычного. Может, страшного. Но ничего не бойся. Никто там не желает тебе зла. Понял? Жамах может умереть. Но не вини в этом никого. Они сделают все, чтобы ее спасти. А не смогут — значит, не судьба.
Это все Ксапа мне по-нашему говорит. И тут же начинает ВПРАВЛЯТЬ МОЗГИ Михаилу. Чтоб от меня ни на шаг не отходил, чтоб объяснял и за ручку, как маленького, водил. Особенно по улицам, там, где ДВИЖЕНИЕ.
Потом — снова мне. Что если все пойдет хорошо, то мы с Жамах вернемся уже через два дня. А если плохо, то две недели у чудиков проживем. А может, и больше.
Трудней всего оказалось уговорить Жамах отпустить мое копье. Вцепилась в него мертвой хваткой. Ксапа ИНСТРУКТИРУЕТ ее, пока мы с Мудренышем несем ее на носилке к ВЕРТУШКЕ. Говорит то же, что и мне. Что будет страшно, что с ней будут делать непонятное, даже больное, но
бояться не нужно. Врагов там нет, только друзья.
Рядом семенит Мечталка с охапкой мягких шкур и просит взять ее с собой.
— В следующий раз, — отрезаю я.
Мечталка первой забирается в летающий хыз, расстилает шкуры. Мы ставим рядом носилку, и Жамах ложится на шкуры. Сергей что-то делает, и весь хыз начинает гудеть, а в потолке зажигается свет. Ксапа вытаскивает из хыза сначала носилку, потом Мечталку и Мудреныша. Хыз закрывает брюхо, дрожит сильнее, качается слегка, наклоняется вперед.
— Летим, — говорит Михаил. Я приподнимаюсь и смотрю в круглое окно. Внизу проплывают вершины деревьев.
— Сергей, предупреди, как только появится связь с базой.
— Есть!
— Клык, тебя мы переоденем геологом. Только вот бородку надо подстричь покороче.
— Начинается… — вздыхаю я. А у Жамах начинаются схватки, и она вопит басом.
— Есть связь, — кричит из КАБИНЫ Сергей. Михаил успокаивающе хлопает Жамах по плечу и уходит говорить с базой. Говорит долго, временами кричит и ругается. Но слова трудно разобрать, слишком шумно.
— Клык, ты веришь чужим? — спрашивает Жамах.
— Я верю Ксапе. А это — ее друзья. Ксапа сказала им, что ты ее лучшая подруга.
— Но ты им веришь?
— Тебе худого они не сделают. Не сомневайся.
Возвращается Михаил и объясняет, что нам навстречу идет машина с одеждой и документами для нас, что я теперь не Клык, а Юрий Орлов, геолог, что нас будет ждать машина скорой помощи, и все складывается очень хорошо.
Я перевожу Жамах и добавляю от себя, что насчет «очень хорошо» я Михаилу не верю. Жамах требует объяснить. Легко сказать! Ксапа мне полночи расписывала, кто у них хороший, кто плохой, и кто чем занимается. Я, хоть на память никогда не жаловался, но запутался. Приходится упрощать историю. Мол, есть славные ребята — друзья Ксапы. И есть скверные парни.
Так вот, скверные парни не должны понять, кто мы и откуда. Они против, чтоб по их земле чужаки ходили.
— А если они узнают, кто мы?
Я перевожу вопрос Михаилу.
— Назад отправят, — бурчит тот. — Жамах — не знаю, а тебя, Клык, точно!
Жамах откидывается на шкуры и закусывает губу. Сергей выходит из кабины и садится рядом с нами.
— Машина на автопилоте? — интересуется Михаил.
— Да. Час свободного полета.
— Если на пропускнике возникнут проблемы, прикрой Клыка. Подними шум, отвлеки внимание на себя.
— Есть поднять шум, — улыбается Сергей. А у Жамах опять начинаются схватки, и она снова кричит.
Так мы и летим. ВЕРТУШКА гудит, а мы сидим на полу и беседуем. У Жамах время от времени проходят схватки, Сергей пару раз уходит ненадолго в кабину. А я понимаю, что летать по небу — это очень скучное занятие.
Потом мы садимся. Рядом с нам садится красная АВИЕТКА, вроде той, на которой Ксапа прилетела. Из нее вылезают три чудика и бегут, пригибаясь, к нам. В руках они несут ящики. Но не такие, как мы разгружали, а поменьше. И с РУЧКОЙ сверху.
— Где больная? — сразу спрашивает первый. Второй ничего не спрашивает, кладет на пол рядом с Жамах ящики, открывает.
— Здорово, служивый, — третий ставит на пол свой яшик и протягивает Михаилу руку. Потом — Сергею. Потом — мне, — Юра, — говорит он.
— Клык, — отвечаю я, пожимая руку. И оглядываюсь на первых двух чудиков. Один стоит на коленях рядом с Жамах и держит ее за руку. Второй раскладывает на крышке ящика непонятные штуковинки, соединенные черными шнурками. Шнурки перепутались, и он, видимо, ругается. Потому что слова идут сплошь незнакомые, и сквозь зубы.
— Мих, ты только мои документы не потеряй, — говорит Юра Михаилу.
— Не беспокойся. Если потеряю, я же и новые выпишу. Одежду принес?
— Полный чемодан, — Юра пинает ногой свой ящик. — А может, ее в нашу машину? Наша быстрее.
— Не влезем. Оксане все заднее сиденье отдадим, а мы куда? А медицина?
— Тоже верно. Я пока в горах посижу, но у нас жратвы только на неделю. Если что, подбрось еще.
— На себя не хочешь посмотреть? — спрашивает Михаил и указывает на меня. Юра оглядывает меня с головы до ног и присвистывает. Ростом и шириной плеч мы похожи. Но вот одежкой…
— Подстричь, приодеть, бороду подравнять — и издали сойдет за меня, решает Юра. А я понимаю, что в ксапином мире очень любят АВАНТЮРЫ. И жалею, что не взял даже ножа. Ксапа отобрала…
— Ну, удачи! — Юра выскакивает из ВЕРТУШКИ и трусит к своей АВИЕТКЕ. Михаил захлопывает за ним дверь, наша ВЕРТУШКА гудит сильнее, отрывается от земли, чуть наклоняется и летит вперед. В этот раз я все хорошо вижу.
Хотел подойти, посмотреть, что делают с Жамах чудики, но Михаил отвлекает.
— Снимай с себя все и переодевайся — широким жестом указывает на разложенные на полу одежки.
— А-а? — я оглядываюсь на Жамах и чудиков.
— Некогда.
Присматриваюсь к одежкам. Похожи на те, что на Ксапе вначале были. Но на Ксапе их было больше. Сколько раз я ее раздевал… Так что, дело знакомое. Это — в самый низ, это — сверху. Порядок простой — чем нежнее шкурка, тем ближе к телу. Скинул свое, начал надевать одежки чудиков. С молниями и пуговицами справляюсь, но пару раз Михаил помогает. И с обувкой — тоже. Хитрая у чудиков обувка.
Мои одежки Михаил сует в ЧЕМОДАН. Затем достает блестящую штуку вроде ксапиного ножа, но с двумя лезвиями, накидывает на мои плечи синюю тряпку под названием ХАЛАТ и быстро подрезает мне волосы и бороду.
— Ну вот, вылитый геолог! Как тебя зовут?
— Юра Орлов.
— Юра ты для своих. А для незнакомых — Юрий, — поправляет Михаил. — Идем переодевать… Как ее зовут?
— Жамах.
Жамах лежит испуганная и полураздетая. Один из чудиков водит черным блестящим камнем по ее животу и смотрит на светящуюся стенку маленького ЧЕМОДАНА.
— Что у вас?
— Я же травматолог, а не акушер, — непонятно отвечает чудик. — А так — видишь, все по твоему диагнозу. Если получится развернуть плод, тогда без хирургии обойдемся.
— Елки-палки, ты главное скажи — жить будет?
— До стационара довезем — будет. А нет — так нет. Шучу. Будет. Женщина сильная. Я вколол кое-что, чтоб частоту схваток снизить. Но лучше поторопиться. Да, местным прививки делали?
— Нет. Некогда было.
— Тогда… — чудик роется в АПТЕЧКЕ и выдает нам с Жамах по три шарика: желтый, белый и розовый. — Ешьте. Как приедете, сделайте прививки. Михаил, проконтролируй.
— Сделаем, — кивает Михаил.
Я объясняю Жамах, что сейчас мы будем ее переодевать. Как меня. Говорю, что так надо. Обязательно. Она меня слушается. Но с одежкам выходит КОНФУЗ. Лифчик оказался ей мал. Плечи у нее широкие. Решили не надевать. Сверху одежки надели, снизу не стали. ОДЕЯЛОМ укрыли. Обговорили, что и как делать, когда что говорить. Жамах проще всего — если кто-то скажет: «Дыши глубже», надо кричать, будто схватки начались.
Я подумал, что сиськи у Жамах стали намного лучше, чем зимой, когда она к нам попала. Значит, у Заречных зима выдалась голодная. И у степняков тоже плохая охота. А у нас ни одного голодного дня не было.
За окном начинает темнеть. Михаил что-то делает, и под потолком вспыхивает свет.
— ЭЛЕКТРИЧЕСКИЙ ФОНАРЬ? — спрашиваю я, посмотрев на потолок.
— Да. Зажигается здесь, — он щелкает пару раз сучком на стенке. — Мы говорим: «Включил свет, выключил свет».
Смотрю, чем заняты чудики. Сидят рядом с Жамах и смотрят на светящуюся стенку своего маленького ящика. Жамах тоже смотрит, и физиономия у нее напряженно-испуганная Есть у нее такая особенность — на лице сразу два чувства. У всех наших — одно Радость — так радость, испуг
— так испуг. А у нее всегда два.
— … Зажимаешь пяточку между указательным и средним пальцем и поворачиваешь против часовой стрелки. Левой рукой в это время… — тот, что постарше словами и руками объясняет что-то второму.
— Да понял я, понял.
Я сажусь рядом с Жамах с другой стороны от чудиков, беру ее за руку и смотрю, что там ее напугало. Ужас! Разрезанный живот беременной бабы, и ребенок в нем. Все так хорошо видно, что ошибиться невозможно.
— Что это?
— Монография Алексея Слепых по родовспоможению, — не оборачиваясь, отзывается чудик. Я понимаю одно слово: «слепых».
— Читаем, как помочь ей родить, если долететь не успеем, — поясняет второй чудик, взглянув на мое растерянное лицо. Я перевожу это Жамах.
— Прилетели, садимся, — кричит Михаил. Давайте мне документы, я оформлю на пропускнике. Клык, ты понесешь носилки. Становись сзади, меньше вопросов будет.
— Я тогда понесу капельницу, — восклицает младший чудик.
— Отличная мысль, коллега, — одобряет старший. И они засуетились. Я выглядываю в окно. ВЕРТУШКА снижается. Внизу горит много ярких огней, а вокруг — темнота. ВЕРТУШКА опускается на землю, покачивается пару раз и замирает. Гудение стихает.
— Прибыли, — сообщает Михаил. Я помогаю Жамах перебраться на носилку, чудики укутывают ее одеялом, бросают в ноги ненадетые одежки. Задняя часть ВЕРТУШКИ раскрывается, мы поднимаем носилку и идем туда, где горит свет. Свет бьет прямо в глаза, и такой яркий, что слепит. Но чудики идут уверенно, а я держусь за задние ручки носилки, так что мог бы идти с закрытыми глазами.
— Осторожно, ступеньки, — предупреждает тот, что идет первым.
Что это хыз, понял только когда внутри оказался. Стены ровные, гладкие. Потолок не очень высокий, но тоже ровный и гладкий. И очень много света.
Нас приветствуют охотники в такой же зеленой одежке, как у Михаила.Но я ничего не успеваю рассмотреть. Замечаю лишь, что младший чудик нес рогульку с двумя прозрачными пузырями, а в пузырях вода колышется.
С лязгом распахивается стена впереди. Мы, и еще два чудика в зеленом входим в маленькую КОМНАТУ. Стена сзади захлопывается. Закладывает уши. Но открывается стена спереди.
— Вот мы и на Земле, — сообщает Михаил.
Мы входим в большой ЗАЛ. К нам сразу устремляются охотники в зеленой одежке и охотники в темно-синей.
— Не задерживайтесь, несите ее в машину. Документы я оформлю, — громко говорит Михаил. Мы теперь идем так быстро, что почти бежим. Молодой чудик с пузырями на рогульке семенит рядом с носилкой.
— Ват зе метте? — спрашивает подбежавший к нам охотник в синем.
— Дыши глубже, — командует молодой чудик, и Жамах вопит басом. Я чуть носилку не выронил.
— Рожаем мы. Премату берс, — говорит молодой чудик синему. Я опять и половины не понимаю, но синий охотник кивает головой и отстает. На пару вздохов мы останавливаемся перед низенькой, по пояс, загородкой. Но охотник в зеленом торопливо отодвигает ее в сторону. Мы опять проходим
маленькую КОМНАТУ, в которой закладывает уши, и в окружении зеленых и синих охотников выходим из хыза наружу. Здесь нет гор!
Зато самобеглую коляску я сразу опознаю. Ксапа о них много рассказывала и рисовала. Чудики из коляски, одетые в белые одежки, помогают затолкать носилку с Жамах внутрь, и мы тоже забираемся внутрь. Охотники в синем и зеленом остаются снаружи, удовлетворенно переглядываясь и что-то
обсуждая.
— Едем? — спрашивает чудик в белом.
— Медведева ждем.
Вскоре подбегают Михаил и охотник в синем. Михаил распахивает заднюю дверь коляски, и, указывая пальцем, перечисляет наши имена. Как и договаривались, Жамах называет Оксаной Макаровой-Заде, геологом, а меня
— Юрием Орловым, геологом. Услышав свое имя, я киваю.
Синий охотник поднимает руку к голове, Михаил отвечает таким же жестом, влезает в коляску и захлопывает дверь. Коляска дергается и катится вперед, набирая скорость. Я чуть не сваливаюсь с сиденья, но Михаил удерживает за плечо, и показывает, за что надо хвататься.
— Все прошло нормально? — интересуется старший чудик.
— Как по нотам, — отзывается Михаил и раздает чудикам плоские красные штучки. — Твои документы пока побудут у меня, — говорит мне.
А я думаю, как это удачно получилось, что Жамах еще не получила свои две полоски. По полоскам бы ее сразу опознали. А так — нипойми кто. У чубаров своих различают по татуировке на плече, но мы их знаков не понимаем. И вообще, под одежкой не видно.
Коляска двигается не быстро, а очень быстро. Быстрей самого быстрого испуганного оленя. Но чудики ведут себя спокойно. Один прижал к уху говорилку и беседует с кем-то, кого здесь нет. Как я неделю назад с Платоном. Жамах опять боится.
— Не бойся, — говорю я ей. — Видишь, никто из чудиков не боится.
— У меня опять схватки начинаются.
Я перевожу чудикам. Они забеспокоились, мы меняемся местами. Теперь я сижу спереди и смотрю, как навстречу несется ДОРОГА. Жуткое зрелище!
— Жена? — спрашивает чудик, управляющий коляской.
— Типа того, — отвечаю я. — Фиктивный брак.
— Как это?
— Жамах… Оксана попала к нам зимой, больная и уже с ребенком в брюхе. Долго болела. Ну, должен был кто-то о ней заботиться. Вот так и получилось. Теперь все думают, что она моя женщина.
— Понятно, — говорит чудик. — У меня в семье тоже две дочки не мои. От первого мужа жены мне достались. Меня папой зовут.
Сзади кричит Жамах. Чудик морщится, чем-то щелкает, и наша самобеглая коляска завыла как голодные волки зимой. Только в десять раз громче. Мы обгоняем две другие самобеглые коляски и въезжаем в… Слова нет. Вроде, скалы, но в них много квадратных дыр. Почти все черные, но некоторые светятся.
— Приехали, — говорит чудик. — Нас уже встречают.
Коляска сбавляет скорость, останавливается. Распахивается задняя дверь. Я хочу опять взяться за носилку, но Михаил меня останавливает:
— Не мельтеши. Они сами справятся.
Жамах пересаживают на носилку на колесиках, и вся толпа чудиков быстро скрывается внутри хыза. Я машу на прощание чудику, управлявшему коляской, и спешу за ними, пока не скрылись. Михаил — за мной.
Внутри столько чудес, что рассказывать полжизни можно. Сначала на нас с Михаилом не обращают внимания, потом вдруг молодая девка перегораживает нам дорогу.
— Куда без халата! Да еще в грязной одежде?
Михаил достает из кармана красную штучку под названием ДОКУМЕНТЫ, что-то говорит, и девка сразу меняет тон. Был сердитый, становится растерянный. Но все равно не пускает.
— Стойте здесь, я Главврача позову. Как скажет, так и будет.
Вскоре появляется пожилой, толстый, солидный чудик. Михаил отводит его в сторонку и тихонько в чем-то убеждает. Половину слов я не слышу, вторую половину не понимаю. Михаил говорит чудику, что Жамах с Тибета,языка не знает, а о том, что она здесь, никто знать не должен, особенно голубые каски. Документов у нее нет, некогда оформлять было. Могут быть международные осложнения. Могут повесить похищение человека, терроризм и еще черт знает что. Что я — переводчик, тоже с Тибета, в обстановке ориентируюсь слабо, но он, Михаил все берет на себя.
— Лидочка, обеспечьте товарищам санобработку и снабдите одеждой. В пятой палате свободно? Отлично! Они там поживут дня два-три.
Девка морщит недовольную рожицу, но засуетилась. Очень скоро мы с Михаилом, в чем мать родила, стоим под ДУШЕМ. ДУШ — это такой теплый дождик с потолка. Михаил учит меня мыться мылом и мочалкой.
Не успеваем одеться после душа, как заявляются две девки с подносом, на котором звякают блестящие трубочки и коробочки. Михаил бросает взгляд и морщится.
— Каменный век! Неужели пшикалки нет?
— Пока медицина финансируется по остаточному принципу — и не будет! — отрезает та девка, что постарше. — Кто из вас без иммунитета?
Михаил грустно смотрит на меня, на поднос, снова на меня…
— Обоим делайте. Начинайте с меня. — И ложится на лежак.
Что с ним делают, я не вижу, девки спинами загораживают. Но что-то не очень приятное, потому что верещит и ругается на девок. Но не всерьез, а шутейно.
— Эх вы! Армейские, а уколов боитесь, — хлопает его девка по голому заду. — Следующий!
Я ложусь на освободившееся место и получаю три укола в задницу. Совсем не так больно, как можно было подумать по верещанию Михаила. Но приятного мало.
— Как тебе наши бабы, — спрашивает меня Михаил, когда девки выходят.
— Командовать любят, — отзываюсь я, потирая седалище.
Через полчаса мы, уже в белых ХАЛАТАХ и белых шапочках, ничем не отличаемся от чудиков вокруг. Лидочка отводит нас в комнату, где вокруг Жамах суетятся пять чудиков. Узнав, что я переводчик, мне велят остаться,а Михаила решительно выталкивают за дверь.
— Клык, они со мной такое делали! Раздели, мокрыми шкурками обтерли, в попу иглы втыкали, вот это дали, — хвастается Жамах, помахав полой голубенького ХАЛАТА. — Никогда вокруг меня столько мужиков не крутилось. У нас роды всегда бабы принимают.
— Чудики есть чудики, — успокаиваю ее я. — Мне тоже в попу иглы втыкали. Но мне — девки. Сейчас они тебе в лоно руками полезут, чтоб маленького головкой вперед развернуть.
— Ой, я боюсь.
— Те двое в ВЕРТУШКЕ тоже боялись. А здесь, говорят, умелый чудик есть. Его все уважают. Так что ты не бойся, это я бояться буду. Я еще ни разу не видел, как баба рожает.
Я оказался прав. Чудики знают свое дело, и через час появляется ребенок. Перерезать пуповину почему-то дают мне. Жуть! Никогда такого не делал. Все на меня смотрят, будто я в голодное время одного зайца на полобщества делю. Потом чудики чем-то озаботились и, показав ребенка
Жамах, кладут его в прозрачный ящик под названием ИНКУБАТОР. Говорят, что дня два-три ему лучше провести там. Доставать будут только для кормления в стерильном помещении.
А когда у Жамах отходит послед, меня выталкивают в коридор к Михаилу.
— Парень, — хвастаюсь я ему.
— Поздравляю! — он жмет мне руку. Мы еще немного топчемся под дверью, но тут выходит чудик и спрашивает, что мы здесь делаем? Кина не будет, роженица уже в палате, но нам туда нельзя. И мы идем спать.
С этим — опять все не как у людей. Подушка, одеяло, простыни — это я от Ксапы знаю. Но зачем постель над полом поднимать? Упасть же можно!
Утром я узнаю, как пользоваться краном, унитазом, что такое зубная щетка, столовая, вилки-ложки и легкий завтрак. Потом мы с Михаилом отправляемся разыскивать родильное отделение. По дороге нас перехватывают и берут у меня капельку крови из пальца. Не очень больно, но неприятно.
Зря Михаил думает, что Жамах языка не знает. Может, и не знает, но с четырьмя девками в палате болтает очень бойко. Причем, половина слов чудиков, а половина — наша. Но они друг друга понимают!
Жамах представляет меня как своего мужчину. Свой мужчина — не муж, и не обязательно отец ребенка. Есть тонкость. Но девки этого не понимают, и наперебой бросаются поздравлять с сыном. Я решил не объяснять, что ребенок не мой. Чтоб лишних вопросов не было. А когда спрашивают, видел ли я маленького, честно говорю, что видел и пуповину перерезал. Когда утихает буря восторга, Михаил отзывает самую рослую девку в коридор и просит ее пару дней изображать геолога Оксану Давидовну Макарову-Заде.
То есть, Ксапу. Мол, Жамах привезли с Тибета без документов и так далее. То, что я вчера уже слышал. Девка сначала хихикает, но относится к просьбе очень серьезно, и они с Михаилом уходят к Главврачу. Я возвращаюсь в палату. Наступает время кормления. Нас с Жамах ведут в одну сторону, остальных — в другую. Жамах слегка стесняется меня, но я говорю, что уже сто раз ее голую видел. И вообще, в нашем обществе бабы не стесняются при охотниках детей из титьки кормить.
После кормления всех девок собирают в большой комнате и учат пеленать младенцев. И меня тоже… Дают всем по большой кукле и показывают, как надо заворачивать. Жамах все время хихикает. Михаил забегает на минутку, говорит, что через час вернется и просит из больницы не уходить.
А к нам с Жамах подходит та девка, которую Михаил просил изображать Ксапу, и спрашивает, знаю ли я Оксану.
— Знаю ли я свою жену? — удивляюсь я.
Девка говорит, что ее зовут Катя, и по первому образованию она геолог. Я рассказываю, что Ксапа искала два месторождения в нашей долине, пересказываю ее слова, как помню. А на память я не жалуюсь. Даже пытаюсь нарисовать на полу, где что. В результате узнаю, что такое авторучка, и
что бумагой не только зад подтирают.
— Ну, теперь я любую проверку выдержу, — улыбается Катя. — А ты тоже геолог?
— Нет, я охотник.
Пришлось рассказать, как Ксапа провела последний год. Но начало я рассказываю не так, как было, а как Ксапа настаивает. Мол, не Верный Глаз авиетку сбил, а они сами разбились, мы ее из реки у брода выловили.
— А я подумала, ты с ней в поле ходил, раз так геологию знаешь.
— В тайгу охотиться мы с ней много раз ходили, а в поле — нет, — признаюсь я. — Охотник из нее неважный, но готовит хорошо.
— Все вы мужики такие, — веселится Катя. — Вам бы только на кухню женщину загнать. — И уводит куда-то Жамах. На прощание оглядывается и машет мне пальчиками. А я сажусь у окна, как в засаде, и смотрю, как снаружи чудики суетятся.
Потом за мной забегает Михаил, мы обедаем в столовой и поднимаемся на лифте к себе. Михаил объясняет, как управлять лифтом. Начал объяснять, что такое деньги, дает на всякий случай несколько бумажек. Но тут его отвлекает говорилка под названием «мобильник». Опять просит меня не
выходить из больницы, говорит, что через два-три часа вернется, и убегает.
Я решаю осмотреть больницу. Ведь такой большой хыз в первый раз вижу. Но не удается.
— Это вы новенький? — спрашивает у меня совсем молодая девчушка, что сидит там, где мы вчера столкнулись с Лидочкой. — Не поможете мне белье развезти?
Делать мне нечего, поэтому помогаю. Девка болтает без перерыва. Я узнаю, что зовут ее Таня, она практикантка и дежурит по этажу, что сегодня все спокойно, а вчера привезли роженицу с Тибета, но это тайна, я никому не должен это говорить.
— Я ее привез, — говорю я.
— Так вы с Тибета? Как я по акценту не догадалась?
Я не стал объяснять ей, что не знаю, что такое Тибет. Говорю, что живем в горах, что пешком отсюда до нас не добраться, но на ВЕРТУШКЕ вчера за три часа долетели.
— А правда, что у вас в горах целые города в пещерах?
— Город наша долина не прокормит, — прикидываю я. А затем подробно описываю наш хыз, и как мы его строили. Глаза девчушки горят как у Мечталки, когда Ксапа сказки рассказывает.
— А у вас электричество есть?
— Электрические фонари есть. Но пока мало. Михаил обещал ветряки поставить, тогда много света будет. Но это после того, как вертолетную площадку сделаем.
Девчушка понимающе кивает головой. Работы у нее оказывается много. Сменить белье, развезти по палатам обеды, забрать грязную посуду, раздать лекарства, проследить, чтоб приняли и еще тысяча дел! Я узнаю, что такое
гипс, и рассказываю, как Ксапа лечила ногу Баламуту. А заодно узнаю, сколько койко-мест приходится на десять тысяч жителей, и сколько надо по нормам. Оказывается, надо вдвое больше, но город очень быстро растет, и вторую больницу откроют только следующим летом.
В какой-то момент к нам присоединяется Михаил. Помогает ставить утки, отвозить больных на процедуры, потом назад. Наконец, извиняется перед Таней и уводит меня в нашу палату.
— Я смотрю, ты освоился.
— Столько новых слов, столько новых вещей! — честно признаюсь я. — У нас все не так. Но я теперь знаю, почему Ксапа ручей водопроводом зовет.
Мы смеемся, потом Михаил просит рассказать, о чем я говорил с Таней. А мне нетрудно! Заодно, расспрашиваю его о том, что не понял.
Михаил зачем-то выходит в коридор… Хотел выйти, но тут же шагает обратно и плотно прикрывает дверь.
— Принесла его нелегкая!
— Кого?
— Проверяющего от комитета по надзору. Нас ему лучше не видеть.
— А если я по его следу пойду?
— А это мысль! — одобряет Михаил, доставая мобильник. — Только никуда ходить не надо.
С кем и о чем он говорит по мобильнику, я не понимаю. Но вскоре к нам приходят Главврач и незнакомый мне чудик. О чем говорят, я опять не понимаю. Слишком много незнакомых слов. Но незнакомый чудик раскрывает уже знакомый мне чемоданчик, и на его стенке на маленькой картинке мы
видим девок, которые кормят грудничков. Жамах среди них нет.
— Веня, перехвати Оксану и приведи ее сюда, — говорит Главврач.
— Оксана — это которая?
— Которой здесь нет. Она в инкубаторской.
— Понял! — парень быстро выходит из комнаты.
А на картинке в комнату заглядывает чудик в синем. Правда, на нем сверху белый халат. Лидочка тут же с сердитыми словами выталкивает его за дверь.
— Видимо, это по мою душу, — говорит Катя и выходит в коридор.
— Как же тут переключиться? — сердится Главврач, стуча пальцами по чемоданчику. На картинке от этого меняются комнаты и коридоры. Этим он занимается пока не возвращается Веня. За ним входит Жамах с ребенком у
груди. Увидев меня, улыбается, садится рядом и трется щекой о мое плечо. У Ксапы научилась. А Веня что-то делает с чемоданчиком, и мы видим на картинке Катю и чудика в синем. Они сидят на подоконнике, Катя кормит грудью малыша, а чудик что-то говорит ей.
— Звук будет? — спрашивает Михаил.
— Сейчас, — отвечает Веня. — Даю максимум.
— Ну хорошо, — слышим мы Катин голос. — Вы меня приперли к стенке. Дальше-то что?
— Я желаю знать, что произошло.
— И больше ничего?
— И больше ничего.
— Ладно, вам расскажу. Но без записи и без протокола. Пристанете еще раз, буду все отрицать. Мне известность ни к чему. Я даже здесь, в больнице, под чужим именем записалась.
— Как скажете, Оксана Давидовна.
— Гробанулись мы год назад. Там, — она указывает подбородком куда-то на потолок.
— Простите, что вы сделали?
— Разбились. Парни погибли, а меня спасли аборигены. Вы должны знать, что мы геологи. Вылетели в поле отработать два полигона. Бумага есть?
Она что-то быстро рисует, придерживая левой рукой ребенка у груди. Лист бумаги елозит по подоконнику, и рисунок получается ужасный, как у маленьких детей.
— Планшет выглядит приблизительно так. Это долина. Вокруг горы. Здесь — река, — объясняет Катя. — Здесь первый полигон. Его мы отработали, собрали образцы, погрузили в машину, перелетели сюда. Здесь второй полигон. Его тоже отработали, а на взлете врезались в склон горы и скатились в реку. Вот тут, где крестик.
— Простите, а что за полигоны?
— Рудные выходы. Ну, месторождения металлических руд, понимаете? Прямо на поверхности. Вскрышные работы не нужны. Можно разрабатывать открытым способом.
— Я понял. Что было потом?
— Або вытащили меня из воды где-то здесь, ниже по течению, откачали и унесли к себе в стойбище, — на рисунке появляется стрелка куда-то за пределы листа.
— А дальше?
— А дальше — я прожила с ними год, и вот! — она кивает на ребенка.
— Но если я что-нибудь прочитаю об этом в вашей прессе, лично сверну вам шею. Так и знайте!
— Последний квэщн, Оксана Давидовна. Какие у вас планы на будущее?
— Еще не решила. Сначала его надо на ноги поставить, — покачала на руках ребенка. — А там будет видно.
— Благодарю за сотрудничество, Оксана Давидовна. Вы внесли ясность в этот темный вопрос. Мой коллега Медведев, как у вас говорят, большой темнилка. Я из него слова не мог достать… Вытянуть, да?
Когда Катя скрывается в палате, а чудик направляется к выходу, Михаил ерошит пальцами волосы и восторженно произносит:
— Ну, баба дает! Штирлиц в юбке! Надо ее к нам сманить. Как гладко легенду стелила. — Тут он озабоченно косится на Жамах. — Это ты ей рассказала?
Жамах улыбается и отрицательно качает головой.
— Я рассказал, — сознаюсь я.
— Молодец, Юра. Исправил мой прокол. Думаю, надзорщики теперь успокоятся, настанет тишь, гладь да божья благодать.
Он еще что-то хочет сказать, но тут к нам в палату врывается рассерженная Лидочка.
— Сан Саныч, — набрасывается она на Главврача, — ну что же это делается?! Разве в изоляторе будет порядок, если вы первый его нарушаете? Где положено кормить грудничков?
— Не волнуйтесь, Лидочка, ситуация полностью под моим контролем. Мы уже идем.
— Кто такие або? — спрашиваю я, когда мы с Михаилом остаемся вдвоем.
— Або — это сокращение от абориген. То есть, местный житель.
— Я — абориген?
— Ты там, у себя дома абориген. А здесь я абориген! — усмехается Михаил, ударяя себя кулаком в грудь. — Вообще, это слово буржуинское, у нас его не очень любят. Но надзорщики англоязычные, для них это слово родное и понятное. Знаешь, что? Идем, я тебе город покажу!
0
0