Вечером мать сказала отцу, что учила его стирать. Это ведь тоже важно для солдата. И он поверил, не стал ругать, хотя, конечно, и не похвалил тоже. Он никогда не хвалил ни сына, ни жену.
Стирать Акайо правда научился, но позже, а тогда только удивился так сильно, что даже не поблагодарил мать. Сейчас понимал, что не знает, врала ли она отцу раньше, а тогда был уверен — это впервые, это ради него! И не выдал. До сих пор день на реке остался их общим секретом.
— Ясной дороги, — поздоровался кто-то невидимый. Иола ответил, остановился.
Акайо молча беспокоился — он уже привык считать себя голосом выдуманного рода Оока, ответственным за всё, что они говорят и делают. Но сейчас он держал балку позади паланкина, и не мог даже разглядеть встретившегося им человека.
Тот, впрочем, подошел сам, оказался высоким, рано поседевшим мужчиной. Вежливо поклонился Таари.
— Ясной дороги, Оока Тамика. Я, Кобаяси Керо, приглашаю вас и ваших братьев разделить со мной трапезу и переночевать под моей крышей.
***
Деревня выплыла из тумана призраком, так что Юки едва не налетел на стену. Белые дома выглядели в молочном мареве собственными тенями, люди сновали между ними, как беспокойные птицы. Оглядывались на чужаков с любопытством, но, увидев Керо, только вежливо кланялись, не заговаривая.
Здесь строили не так, как возле столицы, но все же дорожки уже мостили круглыми голышами, а лестницу к высящемуся на холме храму выложили темным камнем. Керо поклонился храму мимоходом, дав сделать вывод — или деревня совсем молодая, или семья Кобаяси переехала сюда недавно. Ни одного их предка не жило между гладкими черными колоннами, ведь своих почитают иначе.
Подошли к дому, из занавешенного тканью проема выглянула девочка лет пяти, в пышном халате похожая на шарик. Замерла, с бесстрашным любопытством разглядывая гостей, едва посторонившись, когда они по одному вошли в дом. Акайо удивился, но решил, что ребенок, должно быть, младше чем кажется, раз её еще не заняли работой или учебой.
Керо убрал разделявшие дом ширмы, торопливо расстелил циновки. Юноша, должно быть, старший сын, деловито помогал отцу, матери не было видно.
— Моя жена сейчас в поле, — извинился Керо. — В это время рис требует женских рук.
Гости, рассевшиеся вокруг низкого стола, покивали. Акайо не знал, разбирался ли кто-то из них в выращивании риса, и опасался, что не сможет поддержать разговор, однако этого не потребовалось. Любопытная девочка наконец оторвалась от двери, подошла к Таари и решительно полезла к ней на колени.
— Май! — недовольно покачал головой хозяин, но не двинулся с места. Девочка, не обратив никакого внимания на оклик, уже что-то деловито рассказывала Таари. Та, впрочем, разговор поддерживала и ухитрялась при этом аккуратно отнимать у девочки то пряди волос, которые та выуживала из прически, то воротник кимоно.
— Простите её, — видно было, что Керо с трудом сдерживает улыбку, а не сердится. — Ей ещё нет шести, так что мы даём ей свободу.
— Шести? — невольно переспросил Акайо, почти с завистью глядя, как девочка с восхищенным вздохом откидывается на спину, кувыркается с колен Таари и тут же, ничуть не смутившись, лезет обратно.
— Да, — кивнул Керо почти виновато, — девочек надо приучать к правильному поведению с детства. Вот мой сын только в прошлом году встретил одиннадцатое лето и начал помогать по хозяйству, в соответствии с традициями…
Он вслух размышлял о том, как важно для будущего слуги Ясной Империи совершить все глупости в раннем детстве, и как они укоряли досточтимого Сеймея, который позволял своей дочери в восемь лет болтаться без дела по деревне. Если бы это был мальчик, тогда, конечно, другое дело…
Акайо слушал. Жевал рис. Чувствовал обеспокоенные недоуменные взгляды, но не мог заставить себя поддержать разговор. Думал — «отец, зачем»? Мальчики свободны до одиннадцати лет, девочки до шести, почему моё детство кончилось в четыре года? Зачем тебе так нужно было сделать из меня солдата? Вот, оказывается, почему остальные кадеты, собранные в деревнях, толком ничего не умели — они не учились. Это не требовалось. Акайо столько лет удивлялся, жалел менее умелых, помогал им, насколько мог, гордился всеми, кого учил. Поэтому, наверное, и стал самым молодым капитаном, а затем генералом Ясной армии. Поэтому возглавил то нападение…
Впрочем, все вышло к лучшему. В это нужно было верить, чтобы не потерять весла, едва-едва взятые в руки.
— Благодарим за гостеприимство, — Акайо отставил пустую миску. Керо рассыпался в ответных благодарностях, неожиданно заявив, что приютить путешествующую невесту — всё равно что приютить удачу, причем невеста утром уйдёт, а удача останется. Акайо впервые слышал о таком суеверии и был уверен, что Таари запишет его, едва оказавшись в паланкине.
Туман все еще скрывал дороги, и они позволили уговорить себя, остались в деревне на весь день. Взялись помогать по хозяйству, кто подновлять крышу, кто править новую раму для стены. Керо, конечно, сначала отказывался, но ровно настолько, насколько требовала вежливость. Видно было, что он рад помощи, и когда они с Акайо обменялись всеми положенными словами, почти вдохновленно взялся указывать, что и кому делать.
Вечером расселились по разным домам, растянулись кто на матрасах, кто на циновках, по традиции отданных хозяевами. Акайо беспокоился, не понимая, когда Таари будет делать фотографии, но ночью проснулся от тихих шагов. Не вставая, посмотрел на редкие вспышки света на улице и только порадовался, что вряд ли кто-то из крестьян спит настолько чутко, чтобы заметить их.
***
На следующий день вышли в путь с рассветом, попрощавшись с дружелюбным семейством. На обед остановились прямо на дороге — справа и слева расстилались поля, от влажной земли поднимался пар. Небо над головой сияло пронзительной синевой, редкие белые облака проносились клочьями хлопка, не давая тени. Тент растянуть было не на чем, разве что поочередно держать, изображая подпорки. Акайо вполне мог взять один угол, остальные — Иола, Джиро и Рюу, тоже достаточно высокие, чтобы ткань не лежала ни у кого на голове. Но Таари в ответ на предложение посмотрела на них с таким выражением, что осталось только запомнить — никогда не предлагать заменить вещи людьми. «Никогда» обвести дважды и подчеркнуть.
От этого хотелось улыбаться.
На горизонте виднелись предместья и невысокая стена города. Иола уверенно сказал, что это Яманоко, Акайо, к своему стыду, названия не помнил. В этом городе он не служил, армия тоже прошла мимо, взяв несколько телег риса. Однако воспоминания о столичных хитросплетениях улиц заставляли беспокоиться.
— Что мы будем делать, если разминемся?
Рюу тут же предложил:
— Встретимся у храма. Кто первый придет — ждет три дня, тогда у отставших будет время догнать.
— У которого из храмов? — уточнила Таари. — Их здесь много.
— Ну, мы дальше куда идем, в сторону столицы? — не смутился Рюу. — Тогда у первого за городом в нужную сторону.
— Поворот к деревне Зеленого риса, — кивнул Иола. То, что он стал для них живой картой, было непривычно, особенно невозможность самому посмотреть, проверить, всё ли верно. Акайо доверял Иоле, но всё равно каждый раз приходилось осаживать себя, напоминать — у них нет другого способа узнать путь. Не обращаться же к спрятанным в паланкине машинам только ради душевного спокойствия.
Тем более что Таари в способностях Иолы не сомневалась. Кивнула, закрепляя решение при необходимости встретиться возле храма, встала, убирая чашку. Она торопилась скорее попасть в город.
Дорога влилась под алую арку ворот, разбежалась множеством улочек, словно устье реки, чтобы затем превратиться в море городской площади. У стен ютились прилавки горячей еды и уже неспособные работать старики, выбравшиеся погреться на солнце. Спешили по своим делам люди, мелькали разноцветные зонты местных богачей и девушек, старавшихся выглядеть такими же грациозными, как гейши. От настоящих жительниц Цветочного квартала они отличались, как дикая ромашка от выращенного в императорском саду пиона, но смотреть всё равно было приятно.
Они отвлекали от остального города так же, как яркие лепестки отвлекают от птичьего помета, которым щедро удобряют клумбы. Без которого чудные цветы не растут, но на который так не хочется смотреть. О котором не хочется помнить и думать так же, как не хочется замечать изможденных людей, отшатывающихся к стенам домов, потухшие глаза торопящихся куда-то женщин, худых детей, тянущих на спинах корзины размером с них самих.
Акайо не понимал, как мог раньше этого не видеть. Как мог считать это правильным. Всегда знал, что величие империи основано на труде каждого её жителя, но только сейчас, увидев совсем другую жизнь, понял, насколько каторжным был этот труд. И ладно бы только величие империи! Это ещё как-то можно было понять, хотя сейчас казалось — никакое величие не должно оплачиваться такими измученными лицами. Разве что выживание, но о нем ведь речи не шло. Но почему-то никого не смущало обилие богатых паланкинов на тех же самых улицах, где голодные люди, сглатывая слюну, отворачивались от жарящейся на углях рыбы. Хотя она стоила всего кружок, самую мелкую монету!
— Ой!
Шедший рядом Юки вдруг споткнулся, так странно повернувшись, что наверняка упал бы, если бы Акайо его не поддержал. На вопрос только помотал головой, делая отчаянные глаза. Тихо спросил из-за спины Тетсуи:
— Ты не можешь говорить?
Юки закивал, вжимая голову в плечи и пытаясь натянуть воротник куртки едва не на уши. Если бы у него была шляпа, наверняка опустил бы ее на самый нос… И привлек бы внимание куда сильнее, чем просто смутно знакомое лицо в толпе.
— Кто-то может тебя узнать?
Он кивнул опять, чуть повернул голову, тут же усилием воли отвернулся, но любопытство снова потянуло его, точно кошку за хвост. Акайо положил руку ему на плечо, заставляя отвлечься.
— Иди за паланкин.
Юки схватил его за запястье, Акайо, догадавшись о несказанных словах, пошел следом.
Таари смотрела на них с любопытством, но молчала, как положено имперской женщине. Она знала, что и так получит все ответы.
— Там моя жена, — признался Юки, переводя дыхание. — То есть, бывшая жена, и отец, и, может, еще кто-то. Там целый караван с нашими гербами!
Таари свистяще выдохнула сквозь зубы, несущий паланкин Джиро по-военному коротко спросил:
— Слева?
И, едва увидев кивок, свернул вправо, на узкую улочку, вместо камней прикрытую бамбуковыми щитами. Прибавили шаг, Рюу схватил за рукав все-таки пытающегося оглянуться Юки. Спросил вдруг:
— Ты её любишь?
— Нет, — помотал головой тот. — Я же говорил вчера, мы едва друг друга знали. Она вроде бы хорошая была…
— Ну конечно, — захихикала Тэкэра. — Что еще можно сказать о приличной имперской девушке. Ты от неё хоть слово, кроме ритуального «да» услышал?
— Еще «ясного утра» и «ясных снов», — не обидевшись, уточнил Юки. Шикнула на обоих Таари, поджал губы Джиро, на лице которого читалось все, что он думает о неправильных имперских девушках.
Впрочем, здесь их некому было подслушивать. Они свернули в Веселый квартал.
0
0