В палату я возвращаюсь вечером, перегруженный впечатлениями, новыми словами и подарками для Ксапы, Жамах и всех остальных. Михаил говорит, что я его по миру пустил. Вызывает по мобильнику машину и велит отвезти оба
рюкзака с подарками и тачку на пропускник. Тачка — это такая волокуша на двух колесах. Вначале она мне понравилась, но потом подумал, что по лесу да по камням таскать ее будет сложно.
Самое интересное у чудиков — это как они землю делят на свою, чужую и общую для всех. Своя — это тротуар. Земля людей. Чужая — проезжая часть. Земля машин. А общая — это где и люди ходят, и машины ездят. Но Михаил предупредил, что машины и по тротуарам часто ездят. Потому что водители
— козлы! Со светофорами я еще не разобрался, но можно смотреть на окружающих и переходить вместе со всеми.
— Я подготавливаю ваш обратный переход, — сообщает Михаил. — С тобой никаких проблем. Можешь пройти когда угодно. С Жамах тоже, если вопросов задавать не будут. Язык она плохо знает. Проблема с малышом. Есть вариант пронести его в ящике, как оборудование. Я это беру на себя, но согласится она расстаться с ним на полчаса?
— Как я скажу, так и сделает, — уверенно говорю я. Хотя уверенности не испытываю. Но вспоминаю, что сейчас малыш лежит в инкубаторе, и Жамах не беспокоится.
— Тогда операцию «Возвращение» назначаю на послезавтра, — подводит итог Михаил. — Завтра у голубых касок пересменок. Очень для нас удобно.
— А что, у меня на самом деле тибетский акцент?
— Та ни! Украинска мовь через слово, — улыбается Михаил. — А как на Тибете говорят, я не знаю. Не был там никогда.
Когда мы ложимся спать и уже засыпаем, Михаил спрашивает:
— Ты при первой встрече парней бандарлогами обозвал. Кто такие бандарлоги?
Я припоминаю ксапины сказки.
— Маленькие шустрые обезьяны. Обезьяны — они на людей похожи, только шерстью обросли. И бестолковые. У нас они не водятся, им надо, чтоб тепло, чтоб зимы не было.
— Понятно, мартышки это, — бормочет Михаил, зевает и переворачивается на другой бок.
Перед возвращением Михаил долго объясняет мне и Жамах, как проходить пропускник. Что такое документы, как их предъявлять, куда отдавать рюкзаки на досмотр, и где потом получать. У Жамах теперь документы на ее настоящее
имя.
Своих ребят Михаил обещал проинструктировать, но беспокоился, как бы не возникли проблемы с голубыми касками. Я объясняю Жамах, что голубые каски — это чудики в синем.
Тепло прощаемся со всеми знакомыми и подружками Жамах, выходим из больницы и садимся в джип. Малыша Жамах берет на руки, а коляску Михаил убирает в багажник. Потом показывает нам, как надо пристегиваться.
Едем совсем немного и заезжаем в большой дом. Переходим в фургон и переодеваемся в геологов. Одежку Михаил дает крепкую, но потертую. Потом дает нам документы и показывает, в какой карман их убрать. Указывает, где чей рюкзак, как их носить. Затем мы выезжаем из города и едем к
пропускнику. Фургон едет совсем не так быстро, как в первый раз. Жамах вертит головой и все время спрашивает меня, что это такое?
Незадолго до пропускника фургон останавливается, Жамах с Михаилом перекладывают малыша в большую сумку, и Михаил с малышом в сумке уезжает вперед на джипе. Вскоре у водителя фургона пищит мобильник, он слушает, говорит: «есть», подмигивает нам, и мы едем.
На пропускнике никаких проблем не возникает. За стойкой стоят два чудика: в зеленом и синем. Я подхожу, снимаю рюкзак и протягиваю документы. Жамах чуть замешкалась, снимая рюкзак. Оба чудика внимательно осматривают документы, потом зеленый подносит к ним белую штучку на
шнурке, которая светится красным и попискивает.
Из двери за спиной чудиков выходит Михаил, но делает вид, что нас не знает. Мы — тоже.
Чудик в зеленом отдает нам документы и показывает, куда положить рюкзаки. Мы кладем, и они уплывают сквозь дырку в стене, прикрытую черной шкуркой.
— Скажите, я вас раньше здесь видел? — спрашивает у Жамах чудик в синем. Мы с Михаилом напрягаемся, но обошлось.
— Отвянь, У меня муж есть, — отвечает чудику Жамах.
— Питер, никак ты впервые за три года обратил внимание на девушку? — кладет ему руку на плечо Михаил.
— Это невозможно, Майкл, и ты это прекрасно знаешь. Самые красивые девушки живут в Норвегии.
— Проходите, — говорит нам чудик в зеленом, и загородка сама отодвигается. Мы проходим туда, где нас ждут рюкзаки и чудик в зеленом.
— Идите за мной, — говорит он и проводит нас в комнату, где
закладывает уши. Потом через зал — и вот мы на улице. Невдалеке стоит вертушка. Из ее открытой двери выглядывает чудик в теплой зеленой одежде и машет нам рукой.
— Где мой ребенок? — обеспокоенно озирается Жамах. Я прислушиваюсь и уверенно указываю рукой на вертушку:
— Там!
Жамах растерянно оглядывается на меня, сбрасывает рюкзак и бегом бросается к вертушке. Я поднимаю за лямку ее багаж и неспеша иду следом.
На полу вертушки стоит знакомая сумка. В ней громко голосит наш малыш. Вокруг сумки на четвереньках стоят три чудика и сюсюкают. А Жамах готовит теплое гнездышко в углу салона и беззлобно ругает мужиков за бестолковость. Правда, по-нашему.
Я вытаскиваю из рюкзака два теплых одеяла, протягиваю ей и осматриваю салон. В дальнем конце лежит на боку моя тачка, прижатая к стенке рюкзаками с подарками, а также куча тюков и ящиков.
— Все на борту? Можно лететь? — спрашивает меня один из чудиков.
— Михаила подождем.
Вскоре является Михаил, довольный донельзя. Приносит с собой два знакомых чемодана с нашей старой одеждой. Жамах тут же пускает ее на утепление своего гнездышка.
— Летим? — спрашивает чудик. Я киваю.
— Сначала к геологам, — уточняет Михаил. Два чудика проходят в кабину, вертушка начинает гудеть и вскоре поднимается в воздух. Малыш плачет — шум и тряска ему не нравятся.
— А я не знал, что ты так чисто говоришь по-русски, — обращается Михаил к Жамах, усаживаясь рядом.
— У меня есть глаза, я смотрю. У меня есть уши, я слушаю, — отвечает она.
— А раньше почему молчала?
— Я не знала, кто добрый, кто злой. Теперь знаю, — и улыбается малышу. В последние дни она вообще часто улыбается тихой, спокойной, умиротворенной улыбкой. Совсем не походит на волчицу, готовую со всеми драться.
— Много в твоей жизни было злых людей?
— Когда голодно, злых всегда много.
Я не слушаю, о чем они говорят, а прохожу в кабину и встаю за креслами чудиков, уцепившись покрепче, как они сказали. Поэтому вижу все отлично. Какая огромная наша земля, и как много на ней гор. Вскоре мы садимся рядом с гротом, в котором живут геологи. Я отдаю Юре документы, помогаю разгрузить и занести в грот ящики. У них там стоят зеленые
шалашики вроде ксапиного, но большие как вамы. А рядом с гротом — две авиетки. Геологи — пять парней и две девки — все прибегают посмотреть на малыша. Как будто детей не видели.
Вскоре мы снова в воздухе. Тот чудик, который справа сидит, ПО РАДИО говорит с Ксапой. Потом помогает мне надеть НАУШНИКИ, и я с ней тоже говорю. Но недолго. Говорю, что у нас все хорошо, Жамах и маленький живы-здоровы, а остальное расскажу при встрече, потому что долго рассказывать. И отдаю наушники чудику.
Под нами неторопливо проплывают горы. Скучные голые скалы. Мне надоело стоять и смотреть вперед, я возвращаюсь в салон. Чудики дремлют, Жамах меняет памперсы малышу. Я присаживаюсь рядом с ней, и она дает мне подержать малыша. Не то, чтобы я хотел его подержать, она сама предложила, не отказываться же. А иметь дело с такими маленькими я боюсь. Очень уж они беззащитные и беспомощные. Уронишь еще, так убьется насмерть.
— Долго нам по небу лететь? — спрашивает Жамах, натягивая на малыша голубенький комбинезон.
— Половину пролетели, — отвечаю я. Чудики показали мне карту, по которой медленно двигается точка — наша вертушка. И показали, куда мы должны прибыть.
Хочу по примеру Михаила прилечь поспать, но тут из кабины выходит чудик, будит всех, раздает бутерброды, белые стаканы, разливает по стаканам горячую бурую жидкость под названием кофе. Такую я уже пил в столовой. Мне она не очень, а Жамах пьет с удовольствием. Спать больше не хочется.
0
0