Рюу, уже открывший рот, послушался. Встал, тут же опустился на колени, коснулся лбом земли. Таари передёрнула плечами:
— Вставай. Идти к морю — это просто правильно, что бы ты там себе ни выдумал. — Обвела взглядом остальных, потребовала: — Если ещё у кого-нибудь если такие тайны, ждать своей очереди не обязательно.
Они переглянулись, покачали головами. Акайо на всякий случай вспомнил собственную историю, спросил себе — нет ли повода куда-нибудь или к кому-нибудь спешить? Повода не было.
— Слава… предкам. Тогда давайте спать.
***
Их разбудил гул первого колокола, последовавший за ним перезвон только придал бодрости. Мимо сидящих у дороги путников потянулись живущие неподалеку люди — несли в храм цветы, сакэ и еду, меняя их на благословение предков. Нетерпеливо вскочившая Таари уже набрала миску оставшегося со вчерашнего ужина риса и теперь ждала остальных, желая поскорей попасть в возвышающийся на холме храм. Когда они собрались и привели себя в порядок, она разве что не вприпрыжку помчалась наверх, как иногда делали маленькие дети — те из них, кто находил в повторяющихся год за годом легендах и звуках колоколов дом.
На середине лестницы энтузиазм Таари поугас. Бесчисленные ступени призваны были помочь освободиться от мыслей о сиюминутном, вспомнить о предках, вознести им хвалу. Поэтому подниматься в храм в паланкине мог только император и самые высокородные придворные — считалось, что они каждый миг думают о благе Империи, и освобождаться им не от чего.
Таари же явно думала лишь о том, чтобы лестница наконец закончилась.
Акайо догнал её, поддержал под локоть. Сказал тихо:
— Лестница — это молитва. Успокоение. Размеренность.
— Медитация, — кивнула Таари. Посмотрела на виднеющийся впереди храм с тихой ненавистью, но всё-таки замедлила шаг. Глубоко вдохнула, выдохнула. Натянуто улыбнулась, отнимая руку. Акайо на всякий случай остался рядом, но до самых белых стен Таари больше не опиралась на него. Шла, опустив голову, понемногу начала улыбаться чему-то своему. Они были уже на пороге храма, когда Акайо со стыдом понял — он так беспокоился о ней, так хотел помочь, что забыл о собственных мыслях. Поспешно начал перечислять про себя имена, давая привычным с детства словам увлечь его, задать ритм биению сердца, не позволяя никуда спешить.
Странное дело, он молился так всю жизнь, но впервые ощутил, как на самом деле затихает вихрь мыслей, тает беспокойство. Акайо вдруг понял, что всё время, с тех пор как они ступили на землю Империи, боялся, а теперь, когда с ними была незнакомая женщина, которая могла их выдать, которая уже должна была догадаться если не обо всем, то о многом, этот страх стал звучать так громко, что почти заглушал всё остальное. В то же время старая привычка быть или хотя бы выглядеть бесстрашным на родной земле тоже подняла голову, и Акайо даже не заметил, как оказался меж двух огней.
Он всегда так жил? Сложно было поверить, но Акайо знал, что нащупал в себе истину, и одновременно знал, что не сможет сейчас понять больше. Значит, не стоило об этом думать. Поэтому он просто смотрел отрешенно, как ходит по храму Таари, как шевелятся губы Иолы, как кладет руки на поющий барабан Рюу и, помедлив, раскручивает его с такой силой, что заключенная в медной оболочке песня начинается со свиста. Увидел, как смутился чужого поступка Джиро, отметил будто со стороны: «Я удивлен». Улыбнулся, выныривая из толщи невероятного, монашеского почти спокойствия, не желая заглядывать глубже.
Подошел к Таари, тронул её за рукав.
— На правой террасе должны рассказывать легенду. Тебе интересно будет послушать.
Она кивнула, взяла его под руку. Вместе обошли северный колокол, ступили на камни террасы. Таари восхищенно ахнула, следя за чередой арок — вдали белые бревна сливались в сплошной коридор, а над головой открывалось синее небо между ними. Здесь уже стояло много людей, скользили между ними монахи в широких одеждах, кажущихся очень сложными, а на деле состоящих из единственного куска ткани. Поднимающаяся вверх терраса обрывалась балконом, на который сейчас почтительно проводили седобородого старика, помогли сесть на подушку. Склонился перед ним молодой монах, голос храма. Обернулся к прихожанам.
— Предки рады вашему приходу! Каждый из ушедших следит за нами. Если мы будем достойны и создадим поистине золотой век империи, они вернутся.
Акайо слушал знакомую легенду, во всех храмах одинаковую, повторяющуюся в определенный день из года в год. Каждая начиналась словами о том, что предки вернутся, если их потомки будут этого достойны, каждая в конце советовала остерегаться искушений, чуждых империи. В середине — история об одном из предков. Сегодня о человеке, поддавшемуся соблазну исследования.
— Один за другим гибли его корабли в море, и домой возвратились немногие. Понял тогда их предводитель, что совершил ошибку… Но было поздно! Другие возжелали золота, о котором говорили выжившие в походе, раз за разом снимался его народ с места, пока жадность не опустошила и их земли, и те, что были найдены тщеславным путешественником.
Едва ли не четверть года в каждом храме твердили — за границами Империи ничего нет и искать там нечего. Интерес к далеким землям суть наваждение и обман блуждающего разума. Акайо слушал, не отрывая взгляда от пола, следя за темными прожилками в светлых камнях, разглядывая сандалии прихожан — монашеские, на паре высоких каблуков, вынуждающие ходить медленно, аккуратно ставя ногу, городские, высокие и скошенные, крестьянские, плетеные, у некоторых почти развалившиеся. Это отвлекало от идеи легенды, которая сейчас не просто раздражала — злила до дрожи, до противной тошноты, до желания выйти вперед, рассказать, насколько неправильно жить с закрытыми глазами!
Акайо медленно разжал кулаки. Вдохнул. Выдохнул, представляя капли, медленно падающие с листьев после дождя. Случайно попал в ритм дыхания Таари, она подняла на него глаза. Подмигнула, не произнося, но дав прочитать по губам эндаалорское словечко:
— Бред!
Он улыбнулся в ответ, сумев наконец отвлечься, перестать слушать звучный голос монаха.
Приятно было знать, что он не одинок. Что Таари тоже считает глупой такую мораль. Кто-то когда-то ошибся, и из-за этого целый народ отказывается от исследований? Где здесь вообще логика?..
Впрочем, Таари говорила, что плодородной земли за пределами Империи в самом деле нет. Но, а если что-то изменится? Они же об этом даже не узнают!
Легенда кончилась, люди потянулись к выходу, кивая оседающим в головах мыслям, придерживаясь за перила крутой лестницы. Акайо и остальные спустились вместе со всеми, отошли к стоянке. Здесь, у храма, можно было бросить паланкин без присмотра — никто не посмел бы даже подойти к нему, не то что заглянуть внутрь или украсть что-нибудь.
Теперь оставалось только ждать, когда их найдет Наоки.
Скрылась за занавесками Таари, тихо перебирала струны Симото, хмурился Иола, глядя в сторону города. Акайо подобрал опустевший котел, ушел к ручью, текущему вдоль дороги по выкопанному для него желобу. Клейкие остатки риса отмывались плохо, заставляя с тоской вспоминать горячую воду, губку и пышную пену средства для мытья посуды.
Подошел Рюу, присел рядом, взялся помогать. Видно было, что он подбирает слова, желая сказать что-то. Когда котел наконец заблестел и Акайо собирался вернуться к стоянке, Рюу сказал ему в спину:
— Нам нужно уйти, — тут же поспешил объяснить: — Я верю, что Наоки вернется. Просто мы выглядим странно. Невеста может остановиться у храма, но тогда она должна пойти внутрь, просить благословения предков, слушать наставления монахов. Мне кажется, не стоит пытаться это делать.
Акайо невольно улыбнулся, представляя, с каким выражение лица Таари слушала бы традиционное наставление невесте. «Чтить мужа своего, не поднимая глаз и голоса, ибо владеет он твоей жизнью так же, как император владеет каждым из нас». Он слышал эти слова краем уха много раз. Сейчас они казались в лучшем случае смешными.
— Мы можем сходить в соседнюю деревню и вернуться к вечеру, — продолжил Рюу. — Иола говорил, тут недалеко.
Идею повторили наверху, пересказали друг другу шепотом, не доверяя то и дело проходящим мимо монахам. Акайо задержал взгляд на Симото, та почувствовала, подняла голову. Улыбнулась едва заметно, хотела что-то сказать, но Таари её перебила:
— Пойдем все. Это правда недалеко и интересно.
Прикусила губу Тэкэра, но спорить не стала. Паланкин, после недолгих колебаний, оставили, Акайо сходил наверх и предупредил монахов. Пока шел, задумчиво подбирал перевод к эндаалорскому «припарковались». Вспомнил множество словечек, в том числе малопристойных, и ограничился простейшим:
— Мы оставили у подножия лестницы паланкин. Вернемся к вечеру, если это никого не побеспокоит.
Его заверили, что все в порядке.
Не к месту всплыла в памяти лекция из курса повседневной жизни, о походах в горы и том, что машины рекомендовано оставлять на стоянках при лабораториях. «Туризм» — ещё одно эндаалорское слово, которое в Империи не имело перевода, потому что не существовало самого явления. Путешествия для удовольствия, а не по делу — это до сих пор сложно было представить.
А эндалорцы путешествуют по своей крохотной стране. Может быть, выходят за её пределы, не на земли Империи, но дальше, туда, где невозможно жить…
Кстати, почему невозможно? Плодородная земля — это, конечно, проблема, но разве нельзя выращивать еду в одном месте, а потом перевозить в другое?
Акайо замешкался на лестнице, записывая в мысленный свиток вопрос, его толкнули в спину. Пришлось извиняться, прижимаясь к краю, и, пропустив богато разукрашенный паланкин какого-то придворного, идти за ним следом, соблюдая почтительное расстояние и не поднимая взгляда.
На стоянке все уже были готовы. Часть рюкзаков оставили рядом с паланкином, остальные, перебрав припасы, взяли те, кому легче всех было их нести. Акайо тоже взял один, закинул за спину, с удовольствием отметив, насколько легче стал груз. Первым пошел к дороге, внимательно поглядывая по сторонам.
На них не оборачивались, только иногда незаметно провожали взглядами, стараясь не посмотреть в глаза даже случайно. Должно быть, из-за бритых голов — в деревнях на это обращали меньше внимания, а здесь не все решались унизиться до взгляда на обесчестивший себя род. Именно решались, это в самом деле было рискованно с точки зрения общественного мнения, а люди хотели жить не хуже, чем живут сейчас. Это накладывало множество ограничений.
Рядом вздохнул Юки, потеребил рукав куртки. Сказал тихонько, не то жалуясь, но то просто делясь воспоминанием:
— Меня тоже учили не смотреть на людей без правильной прически.
Поджал губы Джиро, дернул лямки рюкзака. Улыбнулась Таари, подтолкнула локтем Тэкэру, но та словно не заметила ничего. Она шла, глядя куда-то в сторону, в поля. Замерла вдруг, прикипев взглядом к фигурке крестьянки. Сказала, не оборачиваясь:
— Это моя сестра, Сора. Я подойду…
0
0