Алекс дотянул остатки желто-солнечной массы, отставил бокал с соломинкой на блестящую поверхность стола. И неожиданно вернулся, как мне показалось, к уже завершённой теме.
— Видишь ли… Космос — это как театр. Им нужно жить! Я знал многих, кто хотел туда. И кто либо так и не смог туда попасть, либо в итоге вернулся обратно на планету. Эти люди прекрасно проходили подготовку и свою работу выполняли неплохо. Некоторые даже очень хорошо. Но — они им не жили! Не случайно отбор мы проводим в возрасте двадцати пяти — двадцати семи лет, когда человек, с одной стороны, уже опытен и рассудителен, с другой — ещё достаточно податлив, чтобы перестроить себя, принять новый мир, срастись с ним. Ведь в отличие от пилота прошлого века, отрывавшегося от Земли на несколько часов, космолётчик проводит вне родной планеты месяцы и годы. Возможно, что скоро речь пойдёт уже о десятилетиях. И их нужно будет не просто проводить, не просто выполнять при этом свою работу — повторюсь, там нужно жить! И даже не только и не столько «там», а именно «им»! Потому что без этого хорошо выполнять свою работу у нас невозможно.
Он перевел взгляд на меня.
— Ты уверен в себе?
— Не знаю, — честно ответил я.
— Верю. Потому что, тебе могу сказать, я тоже вначале не был уверен. И никто не может быть уверен — узнать, на что ты на самом деле способен, можно только в деле.
Он снова поднял глаза на небо. Но «Илюшина» на этот раз над нами не оказалось — единственными летающими объектами, пересекавшими бело-голубую прогалину, были белки, изредка прыгавшие с ветки на ветку. После прыжка одной сверху прямо на наш стол приземлилась новая шишка, с хрустом отскочила от крышки, закрутилась волчком на полу, с каждым оборотом замедляясь. Алекс проводил её глазами, дождался, пока вращение прекратится. Потом вернул взгляд на меня, очевидно, уже приняв решение.
— Значит, так. Сегодня, как я уже сказал, мне нужно зайти в вашу вотчину. Завтра я улетаю на Тянь-Шань. Давай-ка со мной? Пообщаемся — всё же сколько лет друг о друге только вспоминали. Физически разомнемся. И заодно посмотрим, что там с тобою происходит.
***
Пассажирский октокоптер, своим корпусом напоминавший большое чечевичное зерно, плавно причалил к краю скальному плато, на котором среди густых волн сочной травы и зарослей неизвестных мне растений приютился выполненный в старинном стиле бревенчатый домик. Выбросив за борт рюкзаки, мы спрыгнули в мягкий зелёный ковер, расцвеченный желтыми и белыми вкраплениями альпийских цветов.
— Мы на месте. Благодарю! — обратился Алекс к кибермозгу.
Беспилотник приветливо качнулся из стороны в сторону, медленно отошёл от причальной площадки, с набором скорости ушел вниз, в долину. И мы долго смотрели ему вслед до тех пор, пока красная точка не стала совсем незаметной на фоне покрытых лесами хребтов.
Разминая затекшую в узком кресле спину, Алекс прогнулся назад, затем широко раскинул руки в стороны и мечтательно зажмурился, обернувшись к блестевшему в вышине солнечному кругу.
— Как же всё-таки здесь здорово!
Я прекрасно понимал причину такой поистине детской радости своего товарища — на протяжении нескольких лет он видел Солнце размером лишь слегка больше половины привычного нам диска…
— А что это за хижина?
— Дом для бродяг. Место, где можно остановиться перед выходом. Сегодня переночуем в нём, а там видно будет.
Я ещё не мог окончательно осознать место, уготовленное мне в этой поездке. Ну, он-то будет лазать по горным тропам и скалам, а я?
Подойдя к постройке, Алекс по-хозяйски распахнул дверь, отозвавшуюся недовольным скрипом массивных петель.
— Заходи!
Внутреннее убранство «дома для бродяг» явно перешагнуло в наши дни из прошлого века. А, может, даже позапрошлого, — я не столь большой знаток истории быта.
В центре домика стоял большой и крепкий стол, вокруг которого в круг выстроились такие же крепкие лавки. В углу белела кирпичами древняя печь. Интересно, откуда для неё дрова приносят? Приглядевшись, я заметил, что «печь» своим антуражем лишь скрывала газовую плиту, питавшуюся от спрятанного за нею газового баллона, но всё равно — кто сейчас газом пользуется?
На бревенчатой стене — и не лень же было кому-то сюда брёвна тащить? — на двух огромных гвоздях висела полка с посудой. Тарелками, стаканами, вилками-ложками. У самого края стояла большая глиняная бутыль, рядом с ней — мешочек с какими-то палочками с зелёными и коричневыми головками… Вот это да! Неужели где-то на Земле ещё сохранились так называемые «спички»?
Возле дальней стены притулилась кровать с толстым и мягким матрасом, одеялом и подушками, от одного вида которой веяло каким-то давним и уже забытым уютом. Над нею висел ковер с картиной, изображавшей, по всей видимости, охотников, остановившихся отдохнуть на привале.
Алекс подошел к кровати, поставил около неё свой рюкзак.
— Заходи, здесь мы будем жить. Что, непривычно?
— Честно говоря, немножко да.
— Эх… А ведь в такой обстановке люди жили многие века. Располагайся, а я пока с плитой поколдую.
Я присел на кровать и заметил, что на тумбочке рядом с ней лежали несколько журналов, датированных началом века. Взяв один из них, я наугад раскрыл его.
Текста было не очень много, в основном — фотографии.
…Человек в ярком комбинезоне на горных лыжах летел по невообразимо крутому склону. Прямо перед ним снежную пелену разрывали два каменных зуба, под которыми чернел обрыв. Было очевидно, что единственный остававшийся шанс для лыжника — это не промахнуться, попасть в узкий проход между ощетинившимися камнями и прыгнуть с обрыва, приземлившись ниже в надежде на то, что снег там достаточно глубокий и надёжно укрывает другие возможные камни. Именно это неизвестный лыжник и собирался сделать — ведь не случайно же в нужной точке оказался фотограф?
На другой фотографии уже другой человек падал вниз головой в пропасть, разверзнувшуюся под какой-то ферменной конструкцией. С ней его связывала верёвка, другим концом обвивавшаяся вокруг ног. Смысла этого поступка я не понимал, но, наверное, тому человеку это зачем-то было нужно.
Следующее изображение занимало весь разворот целиком — на фоне черной грозовой тучи, из-под которой сочились последние лучи закрываемого Солнца, словно три перевернутых вниз наконечниками лунных серпа, висели купола-крылья, под которыми угадывались маленькие фигурки пилотов. Пожалуй, это была наиболее спокойная картина, изображавшая не бессмысленный риск, а встречу человека с природной средой. Хотя было понятно, что если парапланы не приземлятся в ближайшие считанные минуты, то придется им весьма несладко.
Я отложил журнал в сторону.
— Что это?
Алекс скосил взгляд.
— А, ты добрался до местной библиотеки? Это журналы, когда-то издававшиеся для так называемых экстремалов — людей, искавших для себя опасных ситуаций. Причем поиск этот в большинстве случаев был для них самоцелью.
— А зачем они всё это делали?
— В ту эпоху, эпоху расцвета общества потребления, значительная часть человечества погрязла в комфорте. Отчасти это было результатом стремления к лучшей жизни, отчасти — целенаправленной политикой. Человек, утонувший в благополучии, не станет задумываться о том, чем и кем это благополучие оплачено — живи себе и радуйся!
Только вот человеку в силу самой его природы нужно постоянно расширять границы своего существования, искать что-то новое, рисковать, жертвовать малым ради большего, причем не обязательно очевидного. В человеческой психике сосуществуют, с одной стороны, стремление к более качественной жизни, с другой — необходимость постоянно бороться, преодолевать трудности, утверждать себя в этом преодолении. Людям, отказавшимся от всего этого, казалось, что они надёжно обезопасили себя, сделав максимально спокойным и размеренным своё существование и переложив обязанность рисковать и терпеть лишения на плечи других людей, это самое существование обеспечивавших. Но обыватели границы веков не понимали того, что сами для себя создали ещё большую опасность. Которая просто убивала их — вначале психологически, а потом, через хроническую неподвижность и проистекавшие из неё болезни, и физически.
И тогда начала формироваться особая субкультура экстремалов. Эти люди, устав от офисного благополучия и комфорта, искали себе занятие, связанное с риском и преодолением трудностей, страха, собственных комплексов. Понятно, что пользы человечеству от этой субкультуры не было — ведь риск для них был самоцелью, не обусловленный никакими высшими устремлениями. Более того, общество потребления и рыночная экономика мгновенно отреагировали на новую реальность через создание нового пласта сферы услуг…
— Но ведь ты сам тоже ходишь в горы. Зачем?
— Верно, хожу. И когда смотрю с нескольких тысяч метров на планету внизу, то испытываю примерно такие же чувства, как при виде картин древних мастеров. Но самоутверждаться, прыгая в пропасть на верёвке, мне совсем не нужно.
И, помолчав, он добавил:
— Знаешь, в ранние годы существования первого Союза был популярен лозунг о покорении и переустройстве природы. Понадобился почти век для того, чтобы понять — природу невозможно покорить, тем более переустроить под себя. Можно только самим постоянно расти и вырасти настолько, чтобы суметь взять те блага, которые она нам даёт. Когда-то люди в свои короткие отпуска убегали из дымных городов, чтобы увидеть хотя бы чистое, естественное небо. Сейчас наши города совсем другие, нас не душит транспорт, суета и постоянные стрессы. А вот рассвет с хорошего, трудного перевала выглядит всё равно совсем по-другому, хотя, казалось бы — то же самое светило в том же самом небе.
Алекс замолчал, словно пытаясь посчитать, сколько же таких рассветов было уже в его жизни.
— Впрочем, возможно, тебе это ещё предстоит понять самому.
0
0