Утром меня разбудил озорной солнечный луч, по-хозяйски заглядывавший в прикрытое шелковой шторкой окошко. Свежий ветер просачивался через щель приоткрытой двери, отчего та слегка колыхалась и солнечный круг на ней плавно качался из стороны в сторону.
Мой спутник, он же — проводник, уже копошился у входа, осматривая снаряжение, в его руках звякали карабины и шуршали бухтуемые верёвки. Синие язычки газового пламени с легким гулом неспешно плясали над конфоркой, на которой грелся старинный блестящий чайник. А за окном, словно гигантский кусок мороженого, переливался снежник, сбегавший с перевала, находившегося в паре тысяч метров над нами.
Я потянулся на кровати, которую минувшей ночью мы, подобно путешественникам прошлого, делили на двоих. Алекс, хоть и стоял спиной ко мне, похоже, услышал или каким-то ещё образом ощутил мои шевеления.
— Ну, с добрым утром!
— И тебе того же самого!
Он чуть шире приоткрыл дверь, открывая вид на снежник и впуская в дом утреннюю прохладу. Мечтательно посмотрел на висевшее в вышине белое пятно. Потом — уже выжидательно — на меня.
— Сегодня сходим туда?
— Зачем?
— Просто посмотреть.
— Да я, вообще-то, никогда не ходил в горы…
— А тут не сложно. Заодно и тебя проверим —здесь, если даже что и случится, тебе ничего не угрожает. Почувствуешь себя нехорошо — остановимся и спустимся. Если совсем тяжко — вызовем «вертикалку», но до этого, думаю, вряд ли дойдет.
Я посмотрел вверх. Тропинка, уходившая от нашего домика, поворачивала за небольшой лесок, затем снова тонкой петляющей ниточкой возникала уже на склоне и исчезала в расщелине, которую Алекс называл «кулуаром». Словно глубокий надрез, рассекал он бурое тело склона, заканчиваясь уже возле нижней кромки языка снежника.
Наверное, взгляд мой в понимании Алекса был не таким, которым человеку подобает смотреть на такую картину.
— Что пригорюнился, а?
— Непривычно…
— А что, ваять в виртуальной реальности планетолёты тебе сразу привычно стало?
— Ну, этому меня всё же учили.
— Вот и я тебя сейчас кое-чему поучу. Пошли! Бери «шмотник», я тебе всё собрал, здесь недалеко, вернёмся через несколько часов.
И тут я увидел, что рядом с дверью лежали два рюкзачка. Причем один из них предназначался для меня.
— Алекс, так нечестно!
— Отставить разговоры! Давай быстро, до выхода пять минут!
Ровно через указанные минуты мы уже бодро шли по петлявшей через поляну тропе. Впрочем, поляна очень быстро закончилась, сменившись густыми зарослями неизвестного мне кустарника. Было видно, что люди здесь иногда ходили, иначе никакой тропы не осталось бы вообще, но не слишком часто — потому что в иных местах нам приходилось буквально протискивать себя через живую стену, образованную перехлестнувшимися ветвями. Да, действительно, это тебе не по беговой дорожке вокруг города круги нарезать!
Поначалу подъём был плавным и особой сложности не представлял. Более того, по мере набора высоты идти становилось даже легче, поскольку заросли постепенно редели, пока не исчезли совсем. И вот тут поверхность, словно облегчившись от обременительной ноши растительности, круто и решительно изломилась вверх. Ну что ж, значит, и нам туда дорога…
Специфику передвижения по склону и приёмы постановки стопы после короткого инструктажа Алекса я освоил очень быстро. Но не заставило себя ожидать и другое.
Вначале мне показалось, что на мгновение возникла невесомость, хоть ноги и твердо стояли на земле. Потом меня словно стало распирать изнутри. Что произойдет дальше, я прекрасно знал по предыдущему опыту.
Бубух!
В груди тяжело схлопнулось…
Потом ещё. И ещё…
Странно — нагрузка сейчас вовсе не была запредельной, на беговых тренировках я давал себе и гораздо большую.
Остановиться?
Я оглянулся назад. Весь склон под нами был покрыт «зелёнкой», которая махровым ковром изливалась вниз, до самой нашей поляны, заканчивавшейся крутым обрывом в долину. И на ней, среди желтых и белых островков альпийских цветов, возле серебристой ленты ручья, завалялась небольшая соринка — домик, в котором мы провели сегодняшнюю ночь.
Глядя на эту столь непривычную для меня картину, я и сам не заметил, как что-то неприятное, ворвавшееся в мои ощущения ещё пять минут назад, растворилось. Ладно, пока вроде тяну. Да и неудобно совсем уж слабаком оказаться.
Ещё какое-то время мы поднимались по относительно ровному склону, пока тропинка не упёрлась в крупную осыпь. Камни, некогда сорвавшиеся сверху, не оставляли никакой возможности пробираться между ними, но Алекс ловко вспрыгнул на один из них и аккуратно пошел вперёд, перешагивая с одного на другой. Я раньше даже не представлял себе, что так вообще можно ходить! Однако теперь мне ничего не оставалось делать, кроме как последовать за товарищем.
За каждым шагом нужно было внимательно следить, выбирая наиболее ровную поверхность камня, чтобы нога не соскочила с неё — о том, как было бы тут идти после дождя, мне даже думать не хотелось. Впрочем, даже удобные камни порой таили подвохи — многие из них держались непрочно и были, как говорил Алекс, «живыми». Потому перед тем, как окончательно перенести вес, приходилось ощупывать ботинком новую точку опоры. Впрочем, иногда осыпь словно расступалась, порождая некое подобие тропы, на которой можно было идти «по-обычному». Если, конечно, так можно было назвать уже даже не ходьбу, а медленное поочерёдное выжимание своего тела вверх то на одной ноге, то на другой.
За раздумьями о том, какой леший дернул меня так опрометчиво согласиться на эту авантюру, я не заметил, как мы оказались у нижней кромки снежника.
Остановившись, Алекс оглянулся на меня.
— Ты там как?
Ну не отвечать же, что уже на пределе! Губы сами сложились в некое подобие улыбки, и, поймав момент, когда лёгкие, словно кузнечные меха, выпускали из организма освободившийся от кислорода воздух, я выдохнул вместе с ним нейтральное:
— Нормально!
Возможно, что он и понял всю наигранность ситуации, но не подал вида.
— Отлично! Тогда теперь пойдём по снегу. Здесь бей ступени — мысок ботинка с размаха вгоняешь в склон… Нет, неправильно! Так устанешь быстро, отведи ногу назад и пусть она сама в колене разгибается под действием силы тяжести, как маятник, ну ещё можешь немного помогать ей. Давай, вначале шагов сто я протроплю, а ты иди по моим следам, потом поменяемся, принято?
За время короткой остановки и объяснений дыхание восстановилось. Как ни странно, но идти по снегу было легче — я сразу понял, что более сложная постановка шага компенсируется более удобным положением ноги, которая теперь сцеплялась со снежной массой и фиксировалась в ней, как влитая.
Но склон постепенно становился все круче и круче, мои шаги — всё короче и короче, а мысли — всё злее и злее. И вот настал он, этот момент, когда я остановился с твёрдой решимостью вынести однозначное резюме — «всё, больше не смогу!».
Но одновременно остановился и Алекс.
— Дальше пойдём поочередно, с попеременной страховкой.
Он утоптал в снегу небольшую горизонтальную площадку, воткнул в снег ледоруб, встегнул в него ус самостраховки и рядом вторым карабином — свой рюкзак, который перед этим снял со спины. В рюкзаке сверху лежала ярко-оранжевая бухта веревки.
Следующие полчаса он обучал меня организации станции страховки на снежном склоне с использованием ледоруба. Убедившись, что я всё понял и выполняю правильно, он велел мне соорудить станцию уже «по-боевому».
— Я пойду первым.
Так мы и пошли дальше. Я готовил станцию страховки, пропускал через неё верёвку, к которой был пристёгнут Алекс и выпускал его вверх. Он шел, покуда хватало длины, затем оборудовал свою станцию и уже через неё принимал поднимавшегося меня. Затем мы менялись, и я шел первым, чтобы потом принять его. И так несколько раз. После нескольких повторов я уже выполнял все требуемые операции почти свободно — так, ледоруб в снег, спусковое устройство вщелкнуть вот в этот карабин, верёвку пропустить через спусковуху, придавить ледоруб собственным весом, руки на верёвку — «страховка готова»!
Заботясь о том, чтобы правильно выполнить страховочный приём, я как-то упустил из виду сам факт того, что склон не только не уположился но, напротив, становился всё круче и круче, что я уже давно превысил все мыслимые и немыслимые для себя нагрузки, и что мне, вообще-то, тяжело. Впрочем, работа в паре с товарищем давала возможность отдохнуть, стоя на страховочной станции, пока напарник поднимался вверх.
Поднялись на длину одной верёвки, другой, третей… сколько уже раз?
Наконец, Алекс дошел до перегиба, ранее утопавшего где-то в недосягаемой бело-синей бесконечности, и уверенными движениями быстро подготовил станцию для приема меня.
— Страховка готова!
Выдернув ледоруб из снега, я двинулся вверх.
Лишь только я дошел до середины верёвки, из-за перегиба снова брызнуло Солнце, успевшее слегка переместиться по небу за то время, пока мы шли. Оно разливалось миллионами брызг по бесчисленным ледяным кристаллам, образовывавшим густую снежную массу под нашими ногами. И я почувствовал, что идти стало заметно легче — после трудного крутого участка склон, наконец, начал выполаживаться. Последние несколько десятков метров мы уже, можно сказать, неторопливо гуляли.
Наконец Алекс остановился, положил рюкзак в снег и снова, широко раскинув руки в стороны, обратил к Солнцу зажмуренные глаза. Я ожидал новых команд с его стороны, но он молчал, и казалось, что сейчас мой спутник занят тем, что принимает на свои нервные стволы неведомые, недоступные никаким приборам волны. Как только я остановился рядом, то и сам ощутил мощное дуновение энергетического фронта, который, подобно Солнечному ветру, пронизывал меня всего, от пяток до макушки, унося с собой усталость и наполняя взамен незнакомой мне прежде концентрированной силой.
0
0