Жест, каким профессор Гриффит поправил очки, выдавал несвойственное ему беспокойство.
Этот оптический прибор, некогда предназначенный для коррекции зрения, давно утратил свое прямое назначение и приобрел статус стильного аксессуара. В данном случае очки, две линзы и оправа с дужками, выполняли для профессора роль коммуникационного устройства, позволяющего, не прибегая к отвлекающим маневрам, видеть на вмонтированном дисплее всю запрашиваемую информацию. Стоило профессору произнести имя, как вся история болезни, последние назначения, результаты анализов тут же появлялись перед глазами профессора. Линзы со стороны пациента оставались прозрачными, и осведомленность генетика выглядела настоящим чудом. Своей неожиданной врачебной прозорливостью, точностью изрекаемых данных, детальным анамнезом Гриффит напоминал просветленного знахаря древности, который чудесным, дарованным свыше, образом считывал информацию с ауры больного. И производил неизгладимое впечатление на экзальтированных дам, попавших к нему на прием впервые. Почему-то экстрасенсорная диагностика, несмотря на основательно подмоченную еще пару сотен лет назад репутацию, вызывала больше доверия, чем показания самых точных приборов.
Корделия без труда объясняла этот феномен. Человек, в каком бы веке он не жил, всегда жаждет чуда. И чуда необъяснимого, неуловимого осциллографом или амперметром. Жаждут чего-то иного, мистического, загадочного, а не бегущих в вирт-окне графиков. Человек ищет сложности в собственном устройстве. С одной стороны, со всем пылом ярого материалиста доказывают физическую предсказуемость вселенной, ее безусловное подчинение законам сохранения энергии и термодинамики, отрицая нематериальные проявления и помещая такое понятие как душа в реестр презираемых анахронизмов, а с другой стороны, занимается поисками частицы Бога, ищет закономерности в мировом хаосе и объясняет эти закономерности вмешательством вселенского разума. И в себе тоже ищет нематериального двойника, психоэмоциональную энергетическую копию, которая избавлена от участи смертности. Утешают себя теорией волнового бессмертия. Тело умрет, а энергетический слепок личности, астральный или ментальный, отправится в некое информационное хранилище, где будет пребывать вечно. И тот, кто видит или предполагает наличие такого двойника, обретает в глазах страждущих особые преференции. «Он видит мое истинное «я», мою нетленную суть» убеждаются такие страждущие и проникаются к врачу особым доверием. В их глазах он становится полноправным представителем высших сил, их проводником и даже их воплощением. Они не перестают в это верить даже тогда, когда фокус с дисплеем в линзе со временем раскрывается. Немного мистики не помешает. Корделия и себя ловила на том, что приписывает профессору Гриффиту определенные сверхспособности, и даже возводит его в ранг пусть мелкого, узко специализированного, но божества, наделяя его несуществующими полномочиями. Будто ожидаемый ею результат зависит исключительно от его воли, а не от объективных обстоятельств и множества внешних факторов; будто, если он захочет, то совершит это чудо…
Нет, не совершит. Она уже видела это по его лицу. Он протер и без того сияющие линзы, водрузил свои волшебные стекла на переносицу, затем снова снял. Корделия не выдержала.
— Да говорите же, профессор. Не нужно жалеть собаку и отрезать ей хвост по кусочку.
— Мне действительно нечем вас порадовать, — наконец выдавил он.
Взгляд у него был какой-то… затравленный. Виноватый. Профессор, человек в общем-то достаточно прямой, открытый, бесстрашный, старательно отводил глаза.
«Что это с ним?» удивилась Корделия. «Чего он боится? Разочаровать? Так уже. Опасается, что расторгну контракта? Так в его условиях гарантии не обговаривались. Какие тут могут быть гарантии?»
— Последний анализ крови показал, что…
— Что ничего не получилось, — быстро договорила за него Корделия.
И удивилась, как спокойно, даже деловито, прозвучал ее голос. Как будто сорвалась незначительная сделка. Стороны не сошлись в сроках. Бывает. Не в первый раз. Ей уже приходилось проигрывать, приходилось терпеть убытки, приходилось выплачивать неустойку и даже влезать в долги. Ничего из ряда вон выходящего. Просто бизнес.
— Вы же понимаете… — Гриффит неожиданно решил оправдаться, — шансов было немного. Не было предварительной подготовки, надлежащей консервации. Материал не предназначался для длительного хранения.
— Да я все понимаю, профессор, — все так же спокойно ответила Корделия. — Я ни на что особо и не рассчитывала. Один шанс из тысячи.
Она слезла со смотрового стола и сунула ноги в свои мягкие спортивные туфли. Натянула поверх футболки пуловер. На улице было прохладно. Руки у нее не дрожали. Напротив, ей стало легче. Она избавлена от мучительной неизвестности, от терзающей, грызущей надежды, которая не окрыляла, а скорее лишала подвижности, тянула вниз. Теперь она свободна. Путы спали. Она проиграла, но может двигаться дальше.
— Вы не беспокойтесь, — сказала она Гриффиту, — я все оплачу. И вашу работу и свое пребывание в клинике.
— Только пребывание, — неожиданно сказал генетик и снова отвел взгляд. — Этот эксперимент с самого начала был моей личной инициативой. Вы ни о чем таком меня не просили. Я сам… предложил. И сам потерпел поражение.
Корделия пожала плечами.
— Как скажете, профессор. Пребывание, так пребывание.
Корделия покинула здание клиники. Прошла несколько шагов. У нее слегка кружилась голова. Поискала глазами скамейку. Какая-то странная, пьянящая легкость. Вероятно, последствия стресса. Она до последнего надеялась.
Все-таки надежда очень изматывает, тянет до последнего жилы, вонзает иглы уже в полумертвое тело и вынуждает чувствовать. Нет, надежда не друг. Это заблуждение, которым люди изначально отравлены. Надежда — тайный мучитель, который с тонким инквизиторским расчетом подбрасывает своей жертве крохи жизненной силы, вынуждая ее до последнего трепыхаться. Надежда — это нежный палач с ласковыми руками, который вовремя пережимает перебитые вены, чтобы жертва не истекла кровью, чтобы продержалась еще, день или два, чтобы оставалась в сознании, чтобы верила, чтобы мечтала, чтобы строила планы, чтобы своими мечтами создавала будущее, которого нет. Надежда — это плотоядный червь, до последнего живущий в умирающем теле. Этот червь питается эманацией жизни, вкушает эту жизнь, лакомится ею, наслаждается ее содроганиями. Он даже впрыскивает своей жертве своеобразное обезболивающее, чтобы страдание не мутило разум.
Корделия тоже надеялась. До последнего. Лелеяла эту надежду, пестовала и согревала. Вместо того, чтобы отчаяться, провалиться на дно, протрезветь и уже трезвой, прозрачной, ободранной до сухого рассудка, искать другой выход, она чего-то ждала. А выход всегда есть. Он может быть недостаточно удобен и эстетичен, как тот, что предполагался в начале, но все же примитивно действующий, вроде топора, которым вырубают дверь потерпев неудачу в подборе ключа. Ключ подобрать не удалось. Остался топор. Тяжелый, неудобный, но эффективный. Ей бы поискать это древнее, разбойничье орудие пораньше, а не маяться с отмычками. Ну что ж, еще не поздно. А если поздно? Выход тоже найдется. Выход есть всегда. И выбор.
Корделия переоделась у себя в комнате и отправилась на набережную. Снова странная легкость. У нее ничего нет, но в то же время она свободна. Ни долгов, ни обязательств. Чистый лист. До блеска отполированная школьная доска, на которой она выведет условие новой задачи.
Начало — это хорошо. Это очень хорошо. Это первый шаг, первое движение, первый порыв. Не имеет значения, сколько ступеней вверх ей придется преодолеть. Главное, что она есть, эта лестница. Она рассчитывала подняться на лифте, быстро, с комфортом, но — увы! — лифт сломался, даже не начав движение. Но вокруг лифтовой шахты вьется спиралью темная, с неровными, сбитыми ступенями лестница. У этой лестницы скорей всего даже нет перил. Если она споткнется, то ей придется упираться руками в склизкую, в непристойных граффити, стену, чтобы не скатиться вниз. Временами придется даже двигаться на ощупь, становиться на четвереньки и даже ползти. Но это опять же неважно. Потому что лестница все равно ведет вверх, к цели. А цель у нее одна — счастье и покой Мартина.
На этот раз Корделия не стала снимать кроссовки и садиться на самый край. Озеро пребывало в стадии обнаженности. Туман рассеялся. Это происходило время от времени в определенное время суток. Воздух нагревался на пару градусов выше, чем это было обговорено в контракте между летучими одноклеточными и атмосферой, и нежные простейшие, оберегая вакуоли, предпочитают отсиживаться в воде, напитываясь и насыщаясь влагой, а не парить в перегретом газе. Это жаркое послеполуденное время Корделия тоже предпочла бы переждать в тени. Она села на гравискамейку, которую при желании можно было обратить в дрейфующий гравиплот, и задумалась. До прибытия «Подруги смерти» еще двое суток. Ей необходимо что-то придумать.
Она не сомневалась, что в ближайшие полчаса он появится. Прошло 23 минуты. Он появился. Корделия мысленно усмехнулась. Она успела бросить взгляд на часы.
Александр ван дер Велле с той самой якобы случайной встречи в тумане то и дело попадался ей на глаза. Делал он это изящно, без единой улики преднамеренности, без назойливости и расчета. Он мелькал где-то на периферии событий, со скользящей, светской непринужденностью. И будь на месте Корделии человек менее искушенный, то непременно поверил бы в хаотичность его маневров. Но Корделия давно утратила эту счастливую веру в совпадения, в этот прикуп судьбы, который она услужливо подсовывает игроку.
Случайностей не бывает. А если встречи ищет такой персонаж, как глава инвестиционного фонда Рифеншталей, человек с болезненно обостренным честолюбием, с непомерными амбициями, то приписывать его внезапно вспыхнувший интерес своим длинным ресницам верх наивности. Корделия поверила бы в это лет эдак двадцать назад. Да еще при наличии модельной внешности. Но в данном случае оба условия не работают. Ей уже за сорок и внешность у нее самая заурядная. Нет, выглядит она, конечно, неплохо. Подтянутая, спортивная. И дело тут не в достижениях современной косметологии, а скорее в том аскетичном образе жизни, который она ведет. А в последнее время еще и в постигшем ее счастье. Правда, это «счастье» гоняет ее до седьмого пота в спортзале, но это идет только на пользу. В теле Корделии нет ни грамма лишнего веса. Она действительно многому научилась и многое приобрела благодаря этим тренировкам с Мартином. К ней вернулась некогда утраченная гибкость, тело подтянулось, обрело выносливость. Она двигалась быстрее, сноровистей, экономней; научилась уклоняться и блокировать удары. Тело у нее ловкое, спортивное, но отнюдь не модельно-привлекательное. Если ее и поместят на первую страницу и на разворот вирт-журнала, то не за физические данные, а за количество нулей в банке.
В то, что интерес для этого хищника представляет ее холдинг, она не верила. Слишком ничтожная добыча для тех, кто скупает целые планеты. Не их профиль и не их масштаб. Тем более, что акции холдинга есть на рынке, они довольно успешно торгуются, медленно идут в рост, иногда теряют два-три пункта, если кто-то из трейдеров решится на спекуляцию, но быстро возвращались к прежним позициям. Если бы тому же Александру нужны были акции, то его фонд начал бы экспансию, создавая панику. Но ничего подобного не происходит. Никаких биржевых потрясений. Тогда что же их интересует? Неужели контрольный пакет «DEX-company»? Но приобретать его сейчас настоящее безумие. Это не акции, это цистерна радиоактивных отходов. Даже если Корделия их продаст, то актив сразу станет убыточным. Акции «DEX-company» токсичны. И останутся таковыми еще лет пять. Или даже больше. Корделия со своей стороны сделает все, чтобы консервация затянулась и по истечение десяти лет, которые она выторговала, корпорация уже не подлежала бы восстановлению. Но кто-то из бизнес-аналитиков Рифеншталей мог подкинуть идею на недалекое будущее, на потенциал, которым по-прежнему обладает дремлющая корпорация. Киборги это выгодно и очень эффективно. Это целая Галактика заинтересованных покупателей, это бездонный невольничий рынок. И кто-то непременно пожелает этот рынок подмять.
Александр появился на набережной в компании двух женщин. Одна, крепкая, пожилая, в униформе одной из частных клиник. Вторая — хрупкая блондинка, явно пациентка. Первая слегка придерживала и направляла дорогое, многофункциональное гравикресло, в котором, откинув голову, сидела вторая. Александр шел рядом с креслом и о чем-то говорил с блондинкой. Затем пациентка со своей сиделкой свернули с набережной в боковую аллею, а джентльмен направился к Корделии.
У нее еще была возможность уйти. Александр находился в шагах пятидесяти, не меньше. Ее внезапный уход не выглядел бы как демонстративная грубость. Она еще могла притвориться, что не узнала его. Но Корделия была не из тех, кто отступает. Ей всегда была необходима ясность. Пусть выдаст себя. Пусть откроет тайну своих намерений. К тому же, ей скучно.
Александр приблизился и отвесил шутливый поклон.
— Мы опять с вами встретились, — произнес он почти радостно.
— И опять-таки случайно, — ответила Корделия, подпустив в свой голос сарказма.
Александр понимающе улыбнулся и сел рядом.
— А случайность — это непознанная закономерность, — сказал он уже серьезно. — Вы с этим согласны?
— Более чем. Любое событие в этом мире, малое или большое, является одновременно следствием событий предшествующих, часто нам неведомых, и причиной для событий последующих, которые так же по большей части будут от нас сокрыты.
— Неужели так сложно?
— Увы. Сама хотела бы оспорить.
— Какова же причина, приведшая меня сегодня к вам, помимо прозаической скуки?
— Требуется, чтобы я угадала?
— Почему бы нет? А я попробую угадать ваши. Например, почему вы здесь, на этой планете, в этой долине и в этой клинике.
Корделия внимательно его оглядела. Он определенно что-то знает.
— Хорошо, — согласилась она. — Есть несколько вариантов. Начну в самого безобидного, на котором мы можем остановиться во избежание потрясений. Для начала официальный повод. Вы приехали сюда как и большинство здесь проживающих с целью внести кое-какие коррективы в свою телесную организацию. Я слышала, что вы повредили колено во время игры в поло. Возможно, вы прибыли сюда за новым мениском.
Александр чуть склонил голову на бок.
— Да, — согласился он, — официальный повод моего пребывания на Асцелле именно таков. Мне в самом деле назначили кое-какие процедуры.
Он несколько раз согнул и выпрямил правую ногу, будто желая подтвердить действенность этих процедур.
— Но эта ваша догадка случайность нашей встречи не отменяет.
— Я же сказала, что начну с самой безобидной. Непознанных причин я еще не касалась.
— А они есть?
— Несомненно. Вероятно, есть даже такие, о которых мы оба не догадываемся.
— Но догадаемся?
— Когда-нибудь. Сейчас мы их не видим, потому что они слишком далеко либо слишком близко.
— Лицом к лицу лица не увидать?
— Точно. Требуется сменить временную локацию.
— Хорошо. Тогда поговорим о тех, которые видим. Ну или думаем, что видим.
— Под предлогом физиопроцедур вы приехали увидеться со мной.
— Зачем так сложно? Я мог бы увидеться с вами и на Новой Москве.
— Я пока только предполагаю. Но на Новой Москве о нашей встрече стало бы немедленно известно, а вам желательно сохранить встречу в тайне. Подозреваю, что вы прибыли сюда, чтоб сделать мне деловое предложение. Вы намерены либо что-то купить либо… продать.
Александр хмыкнул.
— Слишком туманное утверждение. Под это намерение «купить или продать» можно подвести все, что угодно. Даже… признание в любви.
На этот раз хмыкнула Корделия.
— Тоже вариант. Но таким кружным путем для достижения цели вы не пойдете. Долго, сложно, громоздко и никаких гарантий. Даже если сработает.
— Признание?
— Оно. Только в чем признаваться? Надеюсь, у вас хватит ума не распространяться о внезапно вспыхнувших чувствах?
Александр засмеялся.
— Хватит. Не буду распространяться.
— Спасибо. Тогда рассказывайте. Что вам нужно? Вам же что-то от меня нужно?
— Да вот раздумываю, не сделать ли вам предложение.
— Деловое?
— Практически. Выходите за меня замуж.
— Что? Так сразу?
— Мы же деловые люди.
Корделия вздохнула.
—«Вы привлекательны, я — чертовски привлекателен». Еще один…
— А кто первый?
— Некий Найджел Бозгурд. Тоже предлагал объединить капиталы и покорить вселенную.
— Я категорически от него отличаюсь.
— Это чем же?
— Во-первых, я не беглый пират.
— Ну это как посмотреть, — пробормотала Корделия.
— Во-вторых, я молод.
— Даже слишком. Вы не забыли, ван дер Велле, что я старше вас на 10 лет? Что на это скажут ваши почтенные родственники?
— Ну и что, что старше? Мы же акцентируем внимание на деловом аспекте, а не на романтическом. Многие выдающиеся люди женились на женщинах старше себя. Например, Наполеон.
— Да вы никак в императоры метите.
— А почему бы нет? Неужели не сгожусь?
— Вполне.
— Так пойдете?
— Куда?
— Замуж.
— Без конфетно-букетной стадии? И не подумаю.
— Так за чем дело стало? Тут на набережной есть кафе. По вечерам живая музыка и танцы. Как вы на это смотрите?
— А мои непроявленные причины угадывать не будем?
Александр улыбнулся.
— Зачем? Должна же быть у женщины тайна.
Корделия сновь оглядела своего собеседника. Хорошо сложен. Воспитан. Молод. Бесспорно умен. В меру честен. Прямолинеен. Здоровый и сильный хищник. Так и она не травоядная. Он видит в ней средство, орудие. И намерен этим орудием воспользоваться. Для достижения цели. Так и у нее есть цель. И он для нее такое же орудие. Ей нравится эта игра. В открытую, без притворства. Правда, какова его конечная цель, она пока не знает. В том «деловом» предложении, которое он ей неожиданно (хотя вряд ли неожиданно) сделал, присутствует доля правды. Кто он, этот ван дер Велле? Какой-то семиюродный племянник. Трон императора ему не светит. У Альфреда есть прямые наследники — сын Торстен и внуки. А жена Торстена из Морганов. Еще один великий дом, претендующий на первородство. Участь множества кузенов и племянников довольна незавидна — всегда оставаться где-то в тени, на вторых и третьих ролях. Состоять в приживалках. А тут неплохой вариант. Александр женится на последней Трастамара и попадает в избранное общество — в старую земную аристократию. И там у него снова появляется шанс — шанс стать «императором». А если не императором, то регентом, крупным землевладельцем… Но Корделия не последняя Трастамара, есть другие, законнорожденные. Отец, правда, после скандального развода изгнал семью с Геральдики. Но шанс у них есть… Почему бы это плейбою не попробовать с кем-то из них? Зачем ему она, Корделия? Впрочем, неважно, через два дня ее здесь не будет.
Уже в сумерках Корделия вышла из своего коттеджа. На ней было вечернее платье. На шее светилось знаменитое колье Изабеллы Кастильской. То самое, в одно из звеньев которого Лена Кирсанова, навигатор «Подруги смерти», подсадила центаврианскую флешку. Корделия зачем-то прихватила эту драгоценность с собой.
В сейфе на яхте хранилась запись разговора с Ржавым Волком и ее визита в подземную лабораторию на Новой Вероне. В этой инфокапсуле застыла в цифровом безвременье ее первая встреча с Мартином. Корделия иногда касалась этого инфокристалла пальцами, будто пыталась изменить своим теплом плененное, законсервированное прошлое, то холодное, стерильное пространство, залитое синеватым светом. Как будто пыталась проникнуть сквозь прозрачную стену и согреть, успокоить уже там, чтобы он сразу понял, сразу ее узнал. «Это я, Мартин, я здесь, я пришла». Она не уйдет. Не оставит его там. Ни на минуту, ни на секунду. Все уже давно кончилось. Мартин, уже здоровый, отъевшийся, беззаботный, носился на гравискутере вокруг их дома на Геральдике, а она все вспоминала, как он стоял там, приложив окровавленную руку к несокрушимой преграде, и смотрел ей вслед. Без надежды. Без упрека. Без ненависти. И этот взгляд ей не искупить никогда. Но колье Изабеллы вызывало у нее иные ассоциации. Это был своеобразный ключ к формуле судьбы. Когда она его одела в прошлый раз, случилось нечто значительное. Если она снова его оденет, то судьба непременно сделает разворот. Только вот куда?
Александр ждал ее у выхода. Корделия вспомнила Ржавого Волка. Он точно так же встретил ее в вестибюле отеля. И с ней тогда был Ордынцев. А здесь, на Асцелле, она одна.
В кафе действительно играла живая музыка. Сначала чинный, струнный квартет, две скрипки, альт и виолончель. А чуть позже, когда гости выпили вина и голоса зазвучали развязней, на подиуме появился джаз-банд и саксофонист. Александр пригласил ее танцевать. Они двигались на удивление слаженно, будто и в самом деле давно изучили телесные ритмы друг друга. Александр виртуозно плел нить разговора. Был безупречно остроумен. Корделия тихо улыбалась. Действительно, плейбой… Краем глаза она снова заметила блондинку в гравикресле. На этот раз ее сопровождал мужчина в униформе больше напоминающий боксера, а не медбрата. Александр тоже их заметил и чуть заметно кивнул.
— Мы летели вместе чартерным рейсом, — объяснил он Корделии. — Кажется, у этой дамы что-то с ногами. Поражение суставов. Ходить может, но недолго.
— Тогда неудивительно, почему она так на нас смотрит. На нас, танцующих.
— Правда? Что-то я не заметил.
Корделия чуть пожала плечами, как бы говоря «вы, мужчины, вообще мало что замечаете». Они вернулись к столику, выпили еще по бокалу вина. Старое вино, еще с Земли. Подали горячее. Индостарское крлоо. У Корделии не было аппетита, но она все же вооружилась вилкой. Снова поймала взгляд блондинки в гравикресле. Да что ей надо?
— Может быть, уйдем отсюда? — Александр деликатно коснулся ее руки. — В моем пансионе подают чудесный кофе.
***
Корделия проснулась до рассвета. Осторожно высвободилась из-под руки Александра и встала. Он не проснулся. Нет, кофе она дожидаться не будет. Оделась и бесшумно выскользнула за дверь.
От пансиона до ее коттеджа примерно четверть часа пешком. Корделия шла быстро, не оглядываясь. Она приняла решение. Ждать «Подругу смерти» она не будет. Закажет билет на первый же пассажирский рейс и отправится яхте навстречу. Ей тут больше нечего делать.
Шагов за сто до коттеджа она снова увидела блондинку в гравикресле. Одна, без сопровождающего, и в такое время… И, кажется, нуждается в помощи. Внизу на дорожке что-то белело и блондинка безуспешно пыталась это поднять. Корделия приблизилась.
— Вам помочь? — спросила она участливо.
Женщина взглянула на нее как-то странно. Пронзительно. Но взгляд тут же слезливо затуманился.
— Да, помогите, — тихо проговорила она. — Я уронила цифровой ключ и не могу войти.
« Войти? Куда? В мой коттедж?» успела подумать Корделия.
Она наклонилась, чтобы поднять пластиковую карточку со штрихкодом, как вдруг почувствовала укол в шею. Почти безболезненный. Комариный. И снова успела подумать:
«Разве на Асцелле водятся комары?»
И провалилась.
Жалованье на сей раз щедрое. Заслуженное. Его дочери позволено остаться в замке на Рождество. Она выбрала для него этот подарок еще летом. Но не спешила открыться. Он должен все еще стремиться к награде, оплачивать свой приз. Он никогда не имел полной уверенности состоится свидание или нет. Не знал и на этот раз, но надеялся, и надеялся так отчаянно, что не оставлял своих занятий. Для дочери он соорудил настоящий рождественский вертеп, поселив нем библейских обитателей, Святое семейство с младенцем, волхвов, пастухов, ангела и даже пару овец и собаку. Один набор игрушек был отослан девочке на улицу Сен-Дени. Его доставила Анастази, зорко проследив за тем, чтобы фигурки не оказались в кухонном очаге. А двойники Святого семейства, роста более внушительного, ждали визита девочки. Геро соорудил для своей дочери даже некое подобие уличного театрика, с каким часто блуждают по улицам бездомные кукольники. Он где-то раздобыл трех марионеток и часами, с удивительным упорством, совершенствовал свой навык управлять куклами на нитках. Он учился с тем же самозабвением, как когда-то учился играть на скрипке. И вновь его прилежание и увлеченность рождали в ней двоякие чувства. То, что он, невзирая ни на что, преодолев тоску и отчаяние, продолжает учиться, познавать новое, это его неуспокоенность, в которой проглядывает безусловная любовь к жизни и жажда самосовершенствования, вызывала у нее восхищение. Она уже не подавляла это чувство. Напротив, это чувство являлось свидетельством того, что ее странный избранник, не обладая ни именем, ни достойным происхождением, ни славой, ни богатством, все же намного превосходит тех, кто самим фактом рождения одарен сверх меры. Что он истинный победитель, одержавший победу не над кучкой затравленных гугенотов или изголодавшихся испанцев, залив кровью детей и женщин мостовые города, а над врагом гораздо более могущественным, невидимым, он одержал победу над самим дьяволом. Он одолел ту часть самого себя, что была некогда поражена первородным грехом. Ему было так просто поддаться на эти дьявольские уговоры, медоточивые, утешительные, чтобы избежать всех ран и увечий. А он с легкостью их отверг, и теперь беззаботно улыбается, почти по-детски, распутывая нити своенравных марионеток. А второе чувство, изначальное, была уже знакомая, привычная зависть. Опять кто-то другой, не она. И даже не кто-то, а что-то. Вновь деревянные болванчики, которые так его занимают. Но с этим чувством, с некоторых пор, она уже научилась справляться. Это чувство останется с ней, пока с ней остается Геро. Всегда будет кто-то или что-то, более удачливый, соперничающий, которому он отдаст свое внимание, свою заботу и время. “… insanabila reputari oportet.” (излечению не подлежит). Все в этом мире обладает ценой, за все надо платить. И владение сокровищем так же отягощает владельца. Ее цена, по сути, не так уж и велика, если не позволять самолюбию и воображению раздувать пламя. Геро никогда не будет принадлежать ей безраздельно. Обладание это иллюзия. Тиран только льстит себя надеждой. Женщина, покорившая мужчину посредством страсти, неприятель, захвативший город, мать, родившая ребенка, — все они одержимы тайным страхом, ибо где-то в покорном теле все еще живут мысли, живут мечты. Полностью покорить означает лишить разума или убить.
Ей предстояло расстаться с ним на несколько недель. В Париже начинались рождественские приготовления, церковные службы, придворные увеселения. Даже король, питавшие отвращение к танцам, не мог запретить своим подданным праздновать день рождения Спасителя, а за ним Его Крещение. А новогодним гулянием следовал карнавал, когда весь Париж внезапно оказывался во власти безумия, вырывался на улицы с пьяным гиканьем и воем. Карнавал, праздник простолюдинов, не ведающих изысканных блюд и утонченных бесед. Это бедствие она рассчитывала переждать уже за стенами замка.
В последнюю ночь перед отъездом ей так и не удалось уснуть. Ее терзала тревога. Геро, как всегда исполненный прилежания, был отзывчив и страстен. Он, казалось, даже предвосхищал ее желания, не дожидаясь понуканий. В другое время она была бы приятно удивлена, но в ту ночь эта приятность неприятно горчила. Он знал, что через несколько часов ее не будет в замке, и он будет избавлен от притворства, ласк и домогательств до следующего года. Вот и старался, воодушевленный близким освобождением. Как старается загнанный скакун, почуяв близость конюшни.
В ту последнюю ночь она могла взыскать с него гораздо больше, чем в предшествующие. Но ей мешала тревога. Геро, утомленный, задремал. Со временем он научился засыпать рядом с ней. Если даже и проваливался в дремоту, то через несколько минут вскидывался, как зверь, преследуемый охотниками. В нем долго жил страх оказаться во власти сонного кошмара и выдать себя стоном или криком. В первые месяцы она нещадно его наказывала за эту непредумышленную вольность. Но со временем смирилась, признав власть Морфея, который волен навевать, как грезы так и кошмары. Иногда он все же будил ее сдавленным стоном, этим отголоском прошлого. Обычно просыпался сам. Но она стала притворяться спящей. Он приподнимался на локте, испуганно вглядывался в темноту, ожидая окрика или даже удара, но она только плотнее сжимала веки. Возможно, он догадывался о ее притворстве. Уж слишком старательно она сохраняла неподвижность и выравнивала дыхание. Кошмар мог бы нарушить его сон и в ту последнюю ночь, но этого не случилось. Его дремота постепенно сгущалась, наваливалась, будто ее горстями набрасывали откуда-то сверху. Он снова уходил от нее. Еще несколько минут назад он был в полной ее власти, он принадлежал ей, был единым с ней существом, и вот он уже далеко. Такой же недоступный, как если бы обратился в скалистый утес посреди океана. Она бы обломала себе ногти, если бы попыталась на этот утес взобраться. Ее уже отвергли и гнали прочь. Близость это кратковременная иллюзия. Люди, особенно женщины, верят в то, что близость, слияние обнаженных тел, влажных, распаленных, избавляет от мучительной обособленности, соединяет если не со всем миром, так с другим таким же обособленным существом; что близость делает это второе существо подчиненным, зависимым. Но это обман. Отрезвление наступает быстро, и собственное одиночество подступает еще удушливей, еще острее. Как и большинство смертных, Клотильда долго не находила в себе отваги, чтобы не таить это знание расплывчатым в уголках разума, а придать ему форму. Ничего не измениться, если она сейчас разбудит его и вновь попытается преодолеть эту обособленность, чтобы вновь ощутить это кратковременное единение, это разлитое на двоих тепло, чтобы он заполнил своим присутствием пустоту и придал бы смысл и телу и самому ее существованию. Она могла бы довести его до полного изнеможения или даже до обморока. Говорят, с мужчинами это случается. Ее отец, великий любовник, однажды лишился чувств в постели своей любовницы мадам де Сов. Как видно гнался за призраком божественного могущества, единения и поглощения целого мира. Вот и поплатился. А Геро своим обмороком расплатиться за ее попытку. В начале их связи она бы действовала именно так, бесконечно испытывая голод и бесконечно насыщаясь. Тогда она больше наслаждалась властью на его телом, своей вседозволенностью. Теперь ей этого мало. Она желает большего, но как обрести эти большее, она не знает.
За окном шел снег. Потрескивали догорающие в камне поленья. Черная ветка, уже обремененная снежной тяжестью, царапнула стекло, отклонилась к свинцовому перелету и раздался тихий скрежещущий звук, будто один зуб терся о другой. Почему бы не продлить эту ночь еще на сотню часов? Оставаться рядом, молчать. Она слушает его дыхание, чувствует тепло его тела. Он здесь, рядом, пусть даже в своих снах он от нее далеко. Но по-другому и не бывает. Все обречены на это ночное одиночество.
Она подумала, что у любой другой женщины нашлось бы средство, чтобы упрочить свою связь с мужчиной, соединить свою плоть с его – она бы родила ребенка. Отменный способ украсть часть чужого естества и навечно поработить. Если бы она тоже могла прибегнуть к этому средству… Она бы завладела им навсегда. Она столько раз совершала эту кражу, но это ни к чему не привело. Когда-то очень давно она утратила способность к деторождению. Осмотревшая ее повитуха сказала, что это по причине затяжных родов, и потому, что плод в утробе перевернулся, шел ножками вперед. Ребенок родился здоровым, а вот она стала бесплодной. С каким облегчением она выслушала эту новость! Неслыханная милость Господня! Разорван проклятый вексель. Она свободна. И да будет проклята, эта свобода. Этот ребенок мог бы стать не только связующим звеном, чугунным шаром на лодыжке пленника, но и своего рода благословением. Геро не отверг бы своего ребенка, пусть даже и рожденного нелюбимой женщиной. А если бы это был сын, то она возместила бы ему потерю. Геро любил бы этого ребенка, а через него, возможно, позволил бы себе подобие нежности и к ней, его матери. Или, по крайней мере, жалости. Конечно, ей бы пришлось этого ребенка скрывать. Кому какое дело? Мало ли в Париже детей, тайно произведенных на свет вне брака? Никого это не удивит и не повергнет в негодование. Плоть слаба, человек изначально грешен. Геро простил бы ее. Он видел бы в этом ребенке свои черты, навеки соединившимися с ее чертами. Находил бы, что подобное слияние возможно, ибо сам мир это игра противоположностей, их взаимное притяжение и непреодолимая неприязнь. Несовместимое сосуществует. И в конце концов, он смирился бы с этим, взяв на руки прямое, неопровержимое доказательство этого закона.
Если бы Господь внял ее молитвам, не тем формальным, заученным, что она твердила во время мессы, а тем, что рождались в сердце без всякого молитвенника, без латинских спряжений, и даже без слов, молитв, состоящих из беззвучных стенаний, то на утро, по заснеженной, дороге она бы отправилась в Париж не одна. Это было бы неслыханной удачей, ибо Геро далеко не всегда позволял ей совершать это воровство. Она могла бы сохранить эту украденную частичку и взрастить ее. С каким бы ослепительным торжеством она предъявила бы ему свой округлившейся живот! Каким был бы его ответный взгляд? Полным ужаса? Восхищения? Растерянности? Не стоит ей думать об этом. Это вновь воображение, проклятие Господа. Вновь соблазн и мука. Ей предстоит смириться и с этим, а чуть позднее изгонять все схожие надежды.
А тем временем за барьером…
— Группа «Альт», доложитесь.
На совершенно обычном снежном поле вдруг приподнялся совершенно обычный белый сугроб, тряхнул внезапно возникшей головой и спокойно отчитался в связную шкатулочку:
— На месте.
— Обстановка?
— Почти кладбище. То есть тишина и покой.
— Еще бы, все пошли на нас.
— Они на нас, а мы к ним. Визиты, как говорится, должны быть взаимны, а то неучтиво получается!
— Против учтивости возражать трудно, — фыркнула шкатулка. — Приступайте.
— Принято. Закончу — отчитаемся.
Вельхо по прозвищу Ветерок прикрыл шкатулку — хотя, по чести сказать, плоская форма давно позволяла называть это милое изобретение просто связным медальоном — и прищурился, обозревая цель.
Лагерь штурмовиков и правда был почти пуст.
Ну что ж… проявим учтивость!
— Группа Бена? Вызывает центр. Группа Бена… — голос «Центра» совсем негромкий. И так же тихо отвечает ему… кажется, это дерево? Потому что никого и ничего другого в этом месте не видно. Впрочем, глаза при вельхо врут часто. И небольшая рощица может оказаться совсем не тем, чем кажется.
— Добрались, приступаем к «угощению».
— Маски не забыли?
«Дерево» жалуется полушепотом:
— Уже пятиминутку в них сидим — не помогает!
— В смысле?
— Да кашу они тут такую варят, с мясом и пряностями — запах такой, что голова кружится.
— Есть перед заданием надо, тогда ничего кружиться не будет! — сердито указывает шкатулка. — Ладно, работайте…
— Группа Ульвиу…
— Мы на месте, — связная шкатулка подрагивает хватке крепких пальцев. Семеро членов этой группы совсем не прячутся, они стоят посреди оставленного наемниками лагеря… хотя оставили его не все.
— Обстановка?
— Подходящая… почти. Центр, мы тут кое-что поменяем. Для гарантии.
— Группа Ульвиу, что за сюрпризы? — после паузы спрашивает шкатулка. — Что случилось?
— С нами — ничего. Но тут наши гости незваные видать, решили, что им скучно живется… Придется развлечь, когда вернутся!
— Если вернутся. В чем дело, парни?
— Эти твари приволокли в свой лагерь девчонок из соседней деревни! Центр, я сейчас пошлю с ними Мита и Диуса, пусть наши целители посмотрят, а? Может, еще выйдет вылечить…
— Не совсем подходящее время… ну да ладно. Скажи парням, пусть шагают прямо в целительские палаты. И поосторожней, хорошо?
Диверсионных групп было пять. Магическое число в этом мире, что тут скажешь. И каждая была твердо нацелена выполнить поставленную задачу… и немного сверх того.
Вихрь Тима стал последним в жизни не для всех штурмовиков. Даже не для половины — отпечаток нельзя остановить, но от него вполне можно убежать. Так что наиболее сообразительные и наименее опьяненные эликсирами вельхо именно это и сделали. И спустя несколько малых минут уцелевшие собрались у развалин мастерских и оцепенело рассматривали ужасающую в своем неостановимом равномерном кружении воронку.
Теперь вихрь был полностью черным, даже лица втянутых в него людей были неразличимы в этой жуткой черноте. Достигнув какого-то определенного предела, он перестал двигаться вперед и теперь вращался на одном месте — быстро, равномерно, страшно. Свистящий гул, почти рев, давил на уши и мешал думать. Вихрь казался живым… и голодным.
Он не убил всех врагов, как хотел его создатель.
Но выиграл несколько драгоценных минут, дав защитникам среагировать на вторжение. Он напугал штурмовиков и заставил их относиться к «дикарям» с опаской… и некоторым уважением. Самый важный показатель для вельхо — это сила. А силу они увидели наглядно… очень наглядно.
Их все еще было много, почти пять сотен, и они все еще были серьезной угрозой. Но они почувствовали, что могут проиграть…
Сбившись у развалин, ощетинившись щитами со всеми мыслимыми защитами, уцелевшие нервно обменивались мнениями:
— Боги, все Пятеро… не оставь нас, Ульве… не оставь нас, Жива… не оставь нас…
— В-видали, а? Видали, как он нашего главу слизнул? Раз — и все.
— Поблагодари богов, что не тебя!
— Не оставь нас, Сета…
— В-видали? Вы видали, кто это запустил? Один дикарь, сам, в одиночку! Это что ж за дикари такие?!
— Может…
— А ну смолкли! — один из глав все же вспомнил о долге. — Дикарей испугались? Все одно наш Высший сильнее!
Это была правда. Высший бесспорно сильней любого в этом городе. Он практически в одиночку, только на усиливающем «Пинке» и собственной силе сдвинул неприступный доныне барьер.
Но вельхо все равно отводили глаза. Каким бы сильным ни был Высший, но он был здесь один. Но этот дикареныш с воистину жутким отпечатком тоже был один. И скольких к богам спровадил? А дикарей тут полно, и кто пообещает, что другие слабее? Притом Высший-то там, а они — здесь…
— А ведь вихрь этот в аккурат на проломе замер, пробормотал чей-то нервный голос. — Случись что — и отступать некуда.
— Цыц! Стройся!
И тут воздух дрогнул. Неслышный «сдвиг» магии отдался в наручных Знаках, один за другим из Шага стали появляться люди. Защитники наконец пришли.
Фонарь от лица убрали, и Стефан, наконец, получил возможность видеть происходящее. Самое главное, он смог незаметно переменить позу — затекшие части тела к тому моменту почти потеряли чувствительность.
Голова болела, конечно, но, если ей не дергать лишний раз, то вполне можно терпеть. И думать можно уже о чем-то помимо этой самой боли.
В доступной обзору части укрытия почти ничего не происходило. Трое устроились подремать у входа. Рой, и еще двое с ним возились около арки портала.
Один — не видно, кто, — по пояс залез в недра крайнего к арке кара, шуршал там чем-то.
Отошел, оставив приоткрытой дверцу — с брикетами сухого пайка в руках…
Машина… та самая, которая раньше принадлежала наблюдателю из Руты…
Интересно, выжил ли он в пустыне?
Нет, лишние мысли — прочь. Итак, кар «Мустанг»… задача: незаметно пробраться на водительское место. Стоит он удачно, маневрировать не придется. Просто стронуть его с места и направить на арку. Заблокировать ее, а если получится, то и разрушить. Кто знает, насколько она прочная? Может, совсем и не прочная.
Не сейчас. Нужно подождать, когда они окончательно отвлекутся. Может, опять переставят лампу… не такой уж яркий луч она дает… но это — в идеале.
Ждать. Считать в уме и ждать, когда они не будут смотреть в эту сторону. Лучше, чтобы те, у арки, снова ушли в сеть. Да, это лучшее, что может случиться. Ну же…
Их придется обогнуть. Пройти в тени за «Ступой», пробраться незаметно, медленно, тихо. Это единственный путь.
Словно подчиняясь беззвучной просьбе Стефана, Рой соединился с сетью. Теперь опасность представлял только один из троих. Нет, он, кажется, тоже… пора!
Стефан на пробу сделал небольшое движение, перемещаясь к стене. Получилось! Теперь бы перевернуться…
И снова, вроде, тихо…
Еще глубже уйти в тень. Отлично! теперь — вперед.
У него все получалось пока удивительно легко. В какой-то момент даже показалось, что план выполним, и если повезет, он на том же каре вырвется из укрытия, протаранив ворота…
Кар был уже рядом, и открытая дверца — вот она, на расстоянии вытянутой руки, когда Рой вернулся в реальность и тут же заметил движение около машины. Теперь счет пошел на секунды — кто быстрее.
Стефану не хватило какого-то мгновения, чтобы захлопнуть дверцу. Тогда он стал бы недосягаем. Но Рой успел вставить в проем руку, и умная машина отказалась выполнить членовредительское действие. Стефан зашарил в темноте по салону, и внезапно наткнулся на что-то гладкое, легкое. Нож?
Стефан схватил это «что-то», и резко ударил, метя в темное пятно на месте человека, который пытался выдернуть его из салона за ноги. Первый удар оказался неудачным, а вот второй заставил Роя кричать. Крик перешел в хрип, хватка ослабла.
Но это было уже не важно: арка портала осветилась зеленым мерцаньем, перестала быть прозрачной. Из нее, словно из-за шторы, появились бойцы, экипированные куда лучше, чем люди Роя. Четверо. Тут же открыли огонь…
Стефан упал на сиденье, потерял нож. Дверка медленно встала на место. Очередь прошла по борту кара, боковое стекло покрылось крокелюрами трещин…
Боль в плече и в растревоженной старой ране заставила прикусить губу и зажмуриться — пока гведи не выйдут из старого ангара надо лежать тихо-тихо. Слиться с интерьером… и лишь потом, позже, попробовать дотянуться до аптечки…
Ворота упали внезапно, и тут же из темного проема выскочили гведи. Сразу ясно, что не люди Хейна — у тех не было комбинезонов-«хамелеонов», и вооружены они были куда хуже.
«Хамелеоны» делали контуры фигур размытыми в движении, а когда боевики замирали, то и вовсе становились неотличимы от окружающего песка.
Они еще на бегу начали поливать дюны из силового оружия, — попробуй только показать нос из укрытия, — а не более чем через минуту вслед за ними появился транспорт: непривычно длинные машины, прикрытые энергетическими щитами.
Перестрелка не длилась и минуты, а Рэтх дал сигнал к отступлению — никого из врагов достать так и не получилось, а бывшая флаерная стоянка быстро наполнялась техникой и людьми.
Заодно похвалил себя за предусмотрительность — правильно сделал, что не велел расседлывать наугов. Каждая минута промедления грозила гибелью. И потому маленький отряд покинул оазис «Сухой колодец» с максимально возможной скоростью.
Тим на скаку попробовал связаться с Саатом, но попытка провалилась. Зато отозвался Алекс. Связь была замечательная, словно в мире и не существовало никаких гведианских «глушилок».
— В поселок не возвращайтесь, — выслушав новости, ответил Алекс, — встретимся в Руте. Возможно, вы там будете раньше нас…
Велли закончил ремонт, когда солнце окончательно скрылось за горизонтом. Доделывать пришлось уже при свете фонариков — поселок стремительно погружался во тьму. Видимо, энергетическая станция располагалась в здании завода, а Наэса-зэ горела лишь чуть ярче крупных звезд…
Результатом своей работы Валентин остался доволен. Из двух машин одну удалось восстановить почти полностью — за исключением виртуального контроля. У второй не удалось справиться с переключением скоростей, но это мелочи по сравнению с проделанной работой. Что ж, скорость в любом случае была бы невелика: многим бойцам, очевидно, и дальше придется двигаться пешком.
Но главное — это самое главное! — в тот день Эннет впервые обратил на него внимание. И даже оказал доверие — велев занять место водителя в машине, на которой собрался ехать сам.
В кар со скрипом убралось бы семь человек. Но Эннет приказал сложить туда вещи и воду, сел сам, и выбрал еще четверых особо доверенных людей. Вторая машина была и того меньше, туда поместились три человека. Остальным трем десяткам предстояло идти пешком — под командой взводного. И быстро. Насколько быстро, насколько это вообще возможно по песку.
Хью продолжал.
— Буквально вчера я поговорил с Густавом Граббе, который, как известно господину Дюпону и господину Мортену, входил в группу по расследованию убийства Якоба Майера. Граббе был отстранен от ведения следствия и отправлен на пенсию. Но материалы, которые удалось добыть ему, он любезно в знак старой дружбы с моим отцом, передал мне. – Хью открыл папку и стал перечислять документы, которые в ней были, кратко указывая их основное содержание. В деле была копия завещания на имя единственной наследницы Юджины Майер, протокол заседания совета директоров, отклонивших сделку «Пивной империи Майеров» и «Фуд продактс Индастрис» от 13 июля 1972 года, решение опекунского совета о назначении Лилиан Майер опекуном несовершеннолетней Юджины Майер, в котором значился запрет на совершение сделок по отчуждении собственности Юджины Майер до достижения ею 18 летнего возраста. Заключение Губерта Зильберштейна о вменяемости Юджины Майер.
Свен Свенсон утирал пот со лба и с гордостью смотрел на молодого детектива. Комиссар задумчиво постукивал карандашом по столу. Хью продолжил:
— Я не отниму у вас много времени. Могу сказать, что я пришел к выводу о невиновности Юджины Майер в поджоге виллы «Синий вереск» 1972 года и в убийстве Якоба Майера. — Хью Барбер замолчал,
— Господин Барбер, — саркастично улыбаясь, спросил Винсент Мортен, — а что вам известно о роли Юджины Майер в недавнем поджоге на вилле «Синий вереск».
— Если быть честным, то практически ничего, — Хью старался быть спокойным.
— Вы встречались с Юджиной Майер после пожара на вилле? — спросил следователь Мортен.
— Да, я с ней встречался. Но поговорить о пожаре мне не удалось.
По залу прокатился смешок. Хью стремительно терял позиции.
— О чем же вы говорили? – насмешливо произнес Винсент Мортен.
— О том, как спасти жизнь Константу Смолланду, который нуждался в медицинской помощи.
— И вы помогли Константу? – продолжил Винсент Мортен.
— Да.
— Куда направилась Юджина Майер? — спросил комиссар суровым тоном.
— Мне это не известно.
— Не известно, или вы скрываете правду? – продолжил допрос Винсент Мортен.
— Не известно. Мне нечего скрывать. – убежденно сказал Хью Барбер.
— Почему Юджина Майер приезжала в Антверпен? – спросил Жак Девре, пытаясь спасти ситуацию.
— Она мне не сказала… — сообщил Хью.
— Юджина вам рассказывала, что она встречалась с бабкой, сестрой и отцом на вилле «Синий вереск» в ночь накануне поджога? – продолжал пытку Винсент Мортен.
— Нет… — упавшим голосом ответил Хью.
— Что еще вы можете сообщить следствию? – спросил комиссар, явно давая понять, что аудиенция окончена.
— Я считаю, что нужно найти Юргена Баха, с которого и началась вся заваруха вокруг забытой истории Юджины Майер. И также нужно объединить в одно дело с данным преступлением кражу в квартире Зельден Линденбрант.
— Что касается Юргена Баха, то тут сомнений нет – этого персонажа бала-маскарада следует найти, — комиссар поднялся со стула, и все остальные сотрудники криминального отдела также поднялись. – А дело о краже в квартире Зельден Линденбрант закрыто, так как собственник квартиры забрала заявление о краже.
Хью, словно пораженный громом, стоял посреди конференцзала. С ним остались Свен Свенсон и два журналиста. Шеф Свенсон утешительно похлопал Хью по плечу.
— Главное, что тебе не предъявили никакого обвинения, мой мальчик, — сказал он. Хью рассеянно покивал ему. Затем, журналисты вежливо попрощались, видя, что Хью расстроен и обескуражен. Пообещав быстро сдать в набор свои статьи, они покинули отдел полиции. Хью двинулся в кабинет комиссара, исполненный намерения выяснить, что к чему.
— У меня мало времени, господин Барбер, — сказал с раздражением комиссар. – Я понимаю, что по вашей репутации нанесен удар, но это уже меня не касается.
— Я хочу узнать, в каком направлении движется следствие. Мне кажется, я имею на это право, — упрямо заявил молодой детектив.
— Учитывая вашу прыть и вашу бесполезную и даже вредную способность путаться под ногами, — начал со злостью в голосе комиссар, — я скажу вам напрямик. Мы разрабатываем версию об убийстве Якоба Майера. Проверяем на причастность к убийству всех членов его семьи. В первую очередь – Юджину Майер, так как именно она скрывается как от родственников, так и от следствия. Большего я вам сказать не могу. Но предупреждаю, что все ваши попытки встретиться с Лилиан и Мирандой Майер, с Зельден Линденбрант будут нами расцениваться как помощь преступнику, и мы будем вынуждены вас задержать.
Хью кивнул, словно ничего другого не ожидал. Комиссар, еле сдерживаясь, указал Хью рукой на дверь, и молодой детектив покинул кабинет высокого начальства.
– Ох, дурак… – «Ириша» покачала головой. – Алька как раз беременная была, когда Наташка сюда с тобой приехала. И чем дело кончилось, а? Вот к бабке не ходи – Алька тебя погубить хотела, а не её. А теперь ещё сильней хочет. Порчу наводит. Чего тебя собака укусила, а? Просто так, думаешь? Алькина работа, я тебе точно говорю. Вот в Бога ты не веришь, в церковь не ходишь – а ведь помогло бы.
– Спасибо, мне и антибиотики неплохо помогают… – поморщился Ковалев.
– Собаку не изловил ещё?
– Нет.
– Я подумала тут… Может, и в самом деле не надо её ловить… Искусает ещё хуже, если это Алькина работа.
– Вы представить себе не можете, какую ерунду говорите…
– А ты слушай, что старшие говорят. Я плохого не посоветую. Алька и бабушке твоей потом ерунды наговорила, что ты утонешь здесь. Надя переживала очень, она племянницу как дочь родную любила, а осталась после этого одна-одинешенька. Она себе до самой смерти простить не могла, что взяла тогда дежурство. Ну, в ту ночь, когда Наташка утонула. Все твердила, что Наташка к ней через мост бежала, в санаторий. Ерунда, конечно. Это Алька на неё порчу навела, помутнение рассудка. Да ещё какой грех на вашу семью повесила – до седьмого колена. Анечка потому и болеет, за бабкин грех.
– Вы это всерьёз – про порчу? – вздохнул Ковалев. – Ну вы же образованный человек, ну какое помутнение рассудка можно на человека наслать, а?
Фантазии в Колином духе – и белую горячку экстрасенсы могут у человека вызвать, согласно науке эзотерике.
– Я тебе про дьявола говорить не буду, ты не поверишь. Но я так скажу: иногда злым словом человека погубить можно, и не только словом – злым помыслом.
– Вы перевязку будете делать или как? – Ковалев устал от странных фантазий, а спорить и тем более хамить «Ирише» ему не хотелось.
– Буду, буду. – Она взялась за присохшую к ране салфетку и сорвала ее одним уверенным движением. – Не больно?
– Нормально.
– Сейчас парни такие нежные стали, ссадину йодом помазать и то под новокаином требуют. Да ещё и скандалят. Позорище! – «Ириша» посмотрела на ранку. – Гораздо лучше стало, не то что вчера. И гноя не видно. Ты антибиотики пьешь?
– Пью.
– Пей. И обязательно по часам, иначе смысла не будет.
– Заклинаний на таблетку пошептать не надо?
– Шутишь, значит? – хмыкнула «Ириша». – Антибиотик пьют по часам, потому что его содержание в крови не должно падать ниже определенного уровня. Когда оно падает – растет число бактерий и всё начинается сначала. А заклинания читать – это грех.
– Молитва от заклинания чем-нибудь отличается?
– Отличается. Молитва – это обращение за помощью к Богу, а заклинание – к Дьяволу.
Ковалев многозначительно покивал.
Она занялась перевязкой, но долго молчать не стала.
– Вот ты против, чтобы Павлика крестили, а ведь многие видели черта у него за плечом. И волк ему недаром мерещится. И дети говорят, будто Бледную деву ночью видели…
– Ну-ну. А Бледная дева, я так понял, это неупокоенный дух моей матери?
– Ты уж меня прости за прямоту, но Наталья руки на себя наложила и похоронена не была. И тебя с собой забрать хотела, потому и ищет тебя до сих пор. А некрещеное дитя против любой нечисти уязвимо. И болтать будут, что ты мальчика вместо себя самого ей подсунуть хочешь, чтобы в живых остаться.
– Если я внезапно начну уговаривать вас окрестить Павлика, болтать будут, что я хочу расположить его к себе. Что бы я ни сделал, всё равно будут болтать, нет? Про чертей и нечисть я вообще промолчу, чтобы вас не обидеть.
Как только Ковалев вышел из медицинского отделения в холл, его сразу окликнула шедшая в сторону лестниц Ольга Михайловна:
– Сергей Александрович, вас Зоя Романовна просит к ней зайти.
Ничего хорошего от разговоров с Зоей Романовной Ковалев не ждал, но, глянув на часы, решил, что игнорировать просьбу старшей воспитательницы было бы верхом наглости.
Он прошел через пустую приемную, мельком кинув взгляд на стул пожилой секретарши, где без присмотра стояла её вместительная сумка, похожая на саквояж, и вспомнил, для чего молодцы из старшей группы ездили в райцентр. Неужели столь опытные сотрудники санатория не опасаются за свои вещи?
Ковалев ожидал разговора о Павлике Лазаренко, но Зоя начала разговор о другом. И снова смотрела на него снизу вверх с видимым превосходством.
Она расспрашивала о собаке, которая появлялась возле санатория. Подробно. А также о том, что Ковалев делал у котельной среди ночи. А также о человеке в мокром ватнике, который якобы увел Павлика. О жалобах Ани на появление Бледной девы. Расспрашивала сухо, холодно, будто на допросе. И Ковалев почему-то подумал о том, что говорила Инна: о серьёзных людях с серьёзными обрядами… Конечно, ему было трудно представить серьёзных людей, которые проводят какие бы то ни было обряды, так как ни один обряд не мог считать сколько-нибудь серьёзным. Но, вполне возможно, на этом серьёзные люди зарабатывают серьёзные деньги и имеют серьёзную власть…
– Скажите, это не та же самая собака, которую вы видели в прошлый четверг возле Павлика Лазаренко? – спросила Зоя напоследок.
– Я бы не стал этого утверждать, – ответил Ковалев. – Но это вполне возможно.
– Если вам доведется её поймать, поставьте меня в известность, прежде чем отдадите её ветеринарам.
– Зачем? – честно удивился Ковалев.
Зоя Романовна, должно быть, привыкла, что подчиненные не задают вопросов по поводу её распоряжений, и не сразу ответила – Ковалев видел, как она с трудом подавила раздражение.
– Я сама хочу убедиться в том, насколько она опасна. – Ответ её был столь уклончив, что Ковалев не нашелся, как поставить вопрос иначе, чтобы все-таки получить на него вразумительный ответ.
– Я не уверен, что буду искать и ловить собаку, – ответил он. – Но если мне все-таки повезёт, то довести этого пса до ветеринаров будет непросто, и вряд ли я стану таскать его по всему Заречному, чтобы кому-то показать.
Зоя вскинула на него злые глаза – в самом деле не привыкла, что кто-то не бросается исполнять её приказания с должным рвением.
На этот раз Ковалев не стал дожидаться её разрешения, чтобы уйти. И выходя, хлопнул дверью нечаянно – не рассчитал силы. Вышло громко и невежливо. Возле своего «саквояжа» суетилась Ольга Михайловна, и посмотрела она на Ковалева так, будто он не дверью хлопнул, а плюнул ей в лицо, – эдакая смесь растерянности и праведного гнева была в её глазах.
Перед обедом Ковалев исходил все окрестности Заречного в поисках «волшебного волка», но тот будто почуял охоту и ни разу в поле зрения Ковалева не попал.
И конечно, за обедом Зоя Романовна не преминула сделать ему замечание о хлопках дверью, но Ковалеву хватило ума извиниться и сказать, что это вышло у него не нарочно. Однако взгляд секретарши от этого не смягчился – она почему-то продолжала с негодованием разглядывать Ковалева на протяжении всего обеда.
А вскоре в столовой снова появилась Татьяна и, нарочно не глядя на Зою, обратилась к Ковалеву:
– Сергей Александрович, не сочтите мою просьбу навязчивой… Только если вас она не обременит… Сейчас вода у старшей группы, и Саше… Александру Петровичу не всегда удаётся справиться с ребятами. В бассейне даже невинные шалости могут иметь фатальные последствия, а шалости старшей группы невинными не назовешь. Не могли бы вы ему помочь?
Инструктор Саша подмигнул Ковалеву, Зоя же бросила на Татьяну лишь один короткий и многообещающий взгляд.
– Сергею Александровичу нравятся молодые женщины, – пробормотала она себе под нос. – А в старшей группе предостаточно молодых женщин. Чересчур, с моей точки зрения, молодых, но уже вполне женщин.
– Да, конечно. Меня это вовсе не обременит, – ответил Ковалев Татьяне, пропустив мимо ушей Зоино замечание.
– Зоя Романовна, – фальшиво улыбнулась ей Татьяна, – я навела справки о Сергее Александровиче, мы можем в полной мере опереться на его порядочность. К тому же он мастер спорта по плаванию, и детям будет интересно у него поучиться.
– Не думаю, что характеристика с места работы может гарантировать порядочность, – ответила Зоя с легкой улыбкой. – Но если вы берете на себя ответственность…
– Да, я беру на себя ответственность, – сказала Татьяна, поднимаясь с места.
Стоило ей выйти из столовой, ее подчиненные подняли негодующий ропот, более всего напоминавший змеиное шипение. Ковалев расслышал отчетливое «козла в огород», «приваживает» и «растление малолетних».
– Да ладно «малолетних»… – пробасила «Ириша». – Девки из старшей группы кого угодно растлят. Мне тут поручили с ними беседу о противозачаточных средствах провести, так они мне столько нового порассказали! Представляю, что Мишаня от них на исповеди выслушивает…
– Отец Алексий, – раздраженно поправила Зоя. – А не Мишаня.
Разговор свернул в сторону нравов современной молодежи с выводами о необходимости религиозного воспитания.
Ковалев слегка нервничал перед занятием со старшеклассниками, но Саша сказал, что волноваться нечего, надо просто приглядеть, чтобы детки друг друга не утопили и не разбили кому-нибудь голову о кафель. А также сохранять хладнокровие, когда «молодые женщины» хватают руками за разные части тела, и отказывать в просьбах застегнуть лифчик или завязать лямочку на купальнике.
– Для пацанок это событие – новый молодой мужик в плавках. Они друг перед дружкой будут понтоваться, а потом две недели спорить, что и когда у тебя в плавках зашевелилось. Не бери в голову.
– Даже не думал, – пожал плечами Ковалев.
– С девками проще – они поспокойней, и понты у них безобидные. С пацанами проблемы. Здоровые уже парни, а мозгов пока нет. Одно дело семилетний балбес на кафель со всей дури грохнется, и совсем другое – детина в метр семьдесят. Я, знаешь, плюю на программу, даю им просто поплескаться, поплавать… Пользы больше и повеселей.
Первыми занимались девушки, и Ковалев в полной мере оценил предупреждение Саши – девчонки из кожи лезли вон, чтобы обратить на себя внимание. О невинности речь не шла – наивность поразила.
Единственное, что потребовалось от Ковалева, – в конце занятия вместе с Сашей подать руку девушкам, выбиравшимся из бассейна. Конечно, почти все они выстроились в очередь к той лесенке, возле которой стоял Ковалев, на что Саша только снисходительно усмехнулся. И почти каждая постаралась поскользнуться, ступая на кафельный пол – с никаким артистизмом, – чтобы таки ухватиться за Ковалева будто бы совершенно не нарочно.
– Овдеенко! – гаркнул Саша, когда донельзя осмелевшая девица изловчилась вцепиться Ковалеву в плавки. – Забыла, как ревела в милиции? Ничему не научилась, что ли?
– Я нечаянно! – огрызнулась девица, отпустив, впрочем, Ковалева. – Я ничего такого в виду не имела!
– Ты и в прошлый раз ничего в виду не имела. Марш в душевую!
После чая с ягодными пирогами мужчины вышли из-за стола и пошли смотреть, как пляшут и бузят парни и при необходимости разнять ссорящихся, если таковые обнаружатся. И когда за столом остались одни женщины, Дарёна Карповна встала, подозвала дочь и спросила:
— Кто тебе люб? С кем хочешь строить свой дом? Кому будешь вышивать рубаху?
Мира мгновенно покраснела, тут же постаралась успокоиться и тихо ответила:
— Змей Горынович люб… ему хочу рубаху вышивать. С ним хочу в доме жить.
— Он же… киборг? А дети?
— А тётя Лина? У неё тоже муж киборг, а детки будут… — возразила Мира, — вот и у нас детки будут.
Женщины попереглядывались — что-то она через год или два скажет? Это даже не сватовство. Это очень предварительный вопрос, после ответа на который девушка вправе начать готовить свадебный костюм себе и вышивать рубаху жениху. Через год всё может измениться — или она передумает, или с этим киборгом что-нибудь случится… и она выберет себе любого другого парня, не киборга. Дочь многодетной матери сама в будущем сможет родить много детей — и поэтому её любой парень может захотеть привести в свой дом.
— Ну, Змей так Змей, дочь, — ответила ей Дарёна Карповна, — это твой выбор и твоя жизнь. Если ты и через два года ответишь так же, примем от него сватов и договоримся о свадьбе. А пока… можешь начинать готовиться… к будущему замужеству. И можешь принимать от Змея подарки.
Миру поздравили с выбором все женщины, но были и те, кто с досадой думал, что уж её-то сын куда лучше этого кибера и что нужно будет принять какие-то меры, если она и через год скажет «да» этому Змею.
После ритуала подали к чаю тонкие пироги-«погонялки» — и Нина стала собираться домой. Мира вышла проводить её уже с новыми лентами в косе и новым косником на конце одной их лент, явно выделяя её из всех прибывших на праздник женщин как будущую свекровь.
***
Нина сначала завезла на Домашний остров Злату и посмотрела, что и как делается на острове. Ворон уже начал копать участок земли под огород, Влад коптил рыбу, а Авиэль занимался с кошками — рождённые Масей котята давно стали взрослыми и начали медленно и упорно уничтожать местную мелкую живность. Убивать кошек было жалко, а раздать котят своевременно как-то не было времени, и потому Авиэль был вынужден переносить их время от времени с одного острова на другой – но в ожидании ледохода лодку не спускал и по покрытой коркой льда дамбе не ходил, и потому кошки разбредались по всему острову в поисках мышей и мелких птиц.
Злата и Ворон нагрузили багажник флайера Нины рыбой и коробками с керамикой, пока она ходила с Платоном, Владом и Змеем на капище.
Она помнила слова волхва и обещание обвенчать её с Платоном – но понимание того, что мужем станет киборг, который намного моложе её и внешне, и психологически, и потому подчиняться которому нет никакого желания, напрягало. Уж лучше без мужа, чем с таким… Платон хороший и добрый, заботливый и… любящий, но очень уж… наивный иногда, почти совсем не знающий реальной жизни… не сможет он быть главой семьи. К тому же – статус Платона изменится и по отношению к Змею. Формально Платон станет Змею отчимом. Понравится ли это Змею? Вряд ли…
Но тогда Змей может отказаться от свадьбы… а Мира уже перед всеми выбрала его и теперь будет носить в косе подаренные им ленты. Она ждёт праздника… и нехорошо будет её обманывать. Что же делать?
Стоя перед идолами, Нина не решалась что-то обещать богам… да и услышат ли они её? – но привезённую из города буханку хлеба в качестве требы на алтарный камень перед идолом Макоши положила. На всякий случай. Если будет суждено принять мужем киборга – значит, так тому и быть. Лишь бы не в этом году.
А ведь прошёл ровно год со знакомства Змея и Миры – и ровно год Змей живёт в деревне как равный… а среди парней общины скоро станет первым среди равных. Вот бы вернуть тот день! – всё бы сделала иначе… вспомнилась и показалась нелепой покупка Лютого… он уже был усыновлён родителями Миры, но только по обряду, без оформления документов… и как они решились продать его ей? Детей не продают – но Лютый киборг, и, если бы с деревней что-то (не дай боги) случилось бы, его вполне могли выставить на продажу… чисто теоретически это возможно. Так что – наверное всё-таки правильно сделала, что выкупила его и оставила в деревне…
Стоя перед идолом Макоши, Нина заметила, как Платон положил перед идолом Лады сделанную из бисера фигурку лебедя – точно такую же, как и поставленную перед идолом богини на домашней божнице. Странно – он не показывал её Нине… не счёл нужным или забыл? Вот забыть он никак не мог… или побоялся, что она отнимет? Возможно. Интересно, о чём он просит? И услышит ли его Лада? Исполнит ли желание?
Домой прилетели почти в девять часов вечера. Пока Василий помогал Дамиру разгружать багажник, Платон поставил чайник и стал собирать на стол лёгкий ужин. Нина ужинать отказалась, лишь напилась чаю, но от ужина не отказался Василий — и вскоре полетел в арендованную квартиру.
***
В полседьмого утра четвёртого мая Платон со всей торжественностью вручил Нине купленный для неё спортивный костюм и кроссовки — и пригласил на пробежку:
— Полученный приказ купить для киборгов в мансарде одежду для прогулок выполнен успешно! – радостно отчитался Irien. — Куплены спортивные костюмы и кроссовки. Курьерская доставка произведена успешно. Для Вас… то есть, для тебя… я самый красивый заказал.
Нина в состоянии лёгкого шока взяла в руки пакет и развернула – костюм был ярко-жёлтого цвета с оранжевыми вставками.
— Я даже не подозревала, что наша промышленность выпускает спортивные костюмы пятьдесят восьмого размера! Спасибо! Себе тоже купил?
— Купил, – и показал стопку пакетов с костюмами и стопку коробок с кроссовками. — Пойдём сейчас?
— Хорошо. Уговорил. Варя и Дамир остаются дома, остальным одеваться. Идём гулять. На полчаса… может, минут на сорок.
Когда одетая в новый костюм Нина вышла из дома, остальные были уже во дворе и ждали её. Все Irien’ы стояли в ярко-оранжевых костюмах, Радж в коричневом. «Просто Белоснежка и семь богатырей!» — промелькнула мысль в голове у Нины.
На дворе тепло, плюс двенадцать, светит солнышко, ранее утро и людей на улицах почти нет – и потому Нина изменила привычный маршрут, по которому она прогуливалась с одним Платоном, и повела группу в парк, примыкающий одной стороной к набережной. Платон двигался справа и чуть впереди её, Радж замыкающий, пять Irien’ов справа и слева.
«Да какая я Белоснежка! Я ж Колобок! – с моей комплекцией и в жёлтом костюме, в окружении Irien’ов в оранжевых комбинезонах, и с DEX’ом в коричневом. Натурально Колобок и шесть Лисов с одним Медведем. А ведь это круто! Колобок, командующий Лисами и Медведем! Вот теперь я понимаю владельцев многих киборгов!..» — мысль крутилась в голове и не уходила. Попытавшись избавиться от этой мысли, Нина побежала трусцой, и киборги побежали рядом, подстраиваясь под её скорость.
Но вскоре пробежка превратилась в прогулку, и вся группа остановились в центре парка, погода отличная, но поджимало время — и немного уставшая Нина повела всех обратно к дому.
Платон заметил, что Нине понравилось гулять в сопровождении киборгов и настроение её поднялось, и потому надеялся, что такие прогулки станут ежедневными и её здоровье станет покрепче. К тому же ребята смогут посмотреть город не только на видеозаписях и картах – и отметил себе, что на лето всем нужна одежда полегче и плащи от дождя.
***
Пятого мая начались подвижки льда на речках и выход льда в озеро. Уровень воды и в речках, и в озере поднялся почти на полметра, лёд пошёл трещинами – и мелкие зверьки, попавшие на острова по льду, стали скапливаться группами на клочках суши, которые становились всё меньше и меньше из-за движения люда на разливающемся озере. И потому Влад, как Змей год назад, поставил на лодке клетку, собирал в неё зайцев и отвозил их на берег.
Но уже через день по просьбе Авиэля с десяток беременных самок были оставлены в небольшом загончике у дома — а вдруг удастся их приручить? Ворон пытался одомашнить каких-то зверюшек, но они не ужились с курами и пришлось этих зверьков съесть.
Погода меняется с каждым днём — вчера было солнечно и плюс двадцать два, сегодня ветер и плюс восемь… а на завтра минус два обещали… и по прогнозу должны начаться грозы. Ворон со Златой расчистили участок под огород, Влад огородил его от кур, вскопал и сделал грядки и Ворон уже начал готовить семена к посадке в рассадник – но в открытый грунт высаживать пока ничего не стал.
Ростки, выросшие из посаженных когда-то мандариновых косточек, выросли всего на пятнадцать-двадцать сантиметров и прямо в землю их высаживать было рано. Ворон планировал их пересаживать в более широкие горшки, но потом подумал, что более крупные горшки займут в доме больше места, а в доме и так живут четыре киборга и станет совсем тесно… теплицу бы под рассаду и под саженцы… самому сделать или купить?
Опять же деньги нужны… сколько может стоить теплица? Такая, чтобы и саженцы поместились, и огурцы-помидоры-редиску посадить и ещё под зелень место бы осталось – и хватит ли на неё денег? Подключился к сети и посмотрел каталог — готовые теплицы были разного размера и разной цены. От сорока до пятисот сорока галактов.
Значит, надо собирать жемчуг и сдавать его, чтобы заработать на теплицу. А если сдавать жемчуг уже готовыми изделиями? Он же ювелир и инструменты есть – только нужна серебряная проволока и плотные шелковые нити… а они тоже денег стоят.
Ворон поделился своей мыслью с Платоном, когда тот был на острове, и Платон впервые посоветовал Ворону купить хоть пару лотерейных билетов – всё-таки шанс на выигрыш есть всегда. Но ни у одного киборга на Домашнем острове не было карточки – только электронный кошелёк у Змея, и потому Платон пообещал Ворону с первого же своего выигрыша купить серебро и шёлк для работы с жемчугом при условии, чтобы из части найденного жемчуга он делал украшения для Миры, которые Змей время от времени будет ей дарить. Ворон не только согласился с этим условием, но и пообещал научить Авиэля делать браслеты и ожерелья.
***
Новый сотрудник ОЗРК активно взялся руководить ремонтом, но при этом не считал унизительным для себя советоваться с киборгами – и потому Варя и Дамир, отпущенные Ниной в особняк на время проведения ремонта, с помощью троих DEX’ов «Лады», пока не проявивших признаков разума, за неделю выкрасили особняк в солнечно-жёлтый цвет с белыми колоннами и белыми подоконниками и начали ремонт внутри здания.
Привезённые из ЦНР DEX’ы, кроме ремонта, сразу занялись привычной работой – охраной здания и парка. Для всех ремонтников Мышка готовила еду на небольшой кухне, продукты доставляли по очереди – сначала Нина привезла мешок рыбы от Змея, потом Карина купила коробку сгущёнки, потом Светлана купила коробку макарон. Организованные Светланой волонтёры насобирали столько продуктов, что пришлось покупать по объявлению подержанный холодильник для их хранения.
В субботу десятого мая состоялся второй благотворительный аукцион в пользу ОЗРК. Аукционист был тот же самый, но само мероприятие проводилось в актовом зале Детской школы искусств и зал сразу был арендован на восемь часов с предоплатой. Сначала выступила Светлана с речью о необходимости спасения киборгов, и о том, какую пользу могут приносить осознающие важность своей деятельности киборги. Потом речь сказала Карина:
— …не только разумных защитим, но и неразумных тоже… так как пока не проведено сканирование мозга киборга, не понять, разумен ли он… многие разумные скрываются за процессором и выявить и спасти их – наша первоочередная задача… киборг – тоже человек, только с процессором в голове… если кому-то уже не нужен домашний киборг, не убивайте его, а приводите к нам, мы постараемся выкупить…
Нина речей говорить не стала, но неожиданно вышел вперёд Родион и рассказал об арендованном на месяц особняке и проведенных работах по ремонту и о том, что Центр народных ремёсел «Лада» теперь будет располагаться в этом здании и планируется открыть свою торговлю произведёнными изделиями.
И только после всех этих речей аукционист начал работать. За восемь часов были проданы все глиняные и деревянные игрушки, сделанные мастерами «Лады», изделия из бисера работы Платона, два десятка картин работы Златко, пара картин из коллекции Светланы и оставшиеся её концертные костюмы.
Вырученной суммы хватило, чтобы оплатить аренду здания на полгода вперёд, выкупить у частных владельцев ещё троих киборгов (две девушки-Irien и парень-Mary), и чуть-чуть осталось на то, чтобы купить строительные материалы и инструменты и начать ремонт внутри здания.
Тут Каролина действительно засомневалась, не пошатнулся ли рассудок у Энтони. Она даже не сразу сообразила, что ответить на это.
– Это безумие, – наконец, произнесла она. – Или ты пошутил?
– Почему пошутил? – удивился он. – Сама подумай, нас преследуют земные военные и могут убить, или арестовать, что даже хуже для нас, потому что в этом случае мы вынуждены будем просто ждать и смотреть, как планета погибает, а это гораздо тяжелее. А так, у нас есть шанс спрятаться, выведать планы Линды и может быть, освободить твоих друзей. Или ты уже передумала насчет них?
– Я не передумала, – мрачно ответила она. – Но разве ты не боишься? Или у тебя под костюмом появилось трико Супермена?
– Тебя снова интересует, что есть у меня под костюмом? – ослепительно улыбнулся Энтони. – Ты можешь сама проверить.
– Энтони, – она окончательно рассердилась. – Мне надоели твои шутки! Скажи мне, куда мы едем. И не повторяй, что к Линде!
– Именно к ней, – безжалостно ответил он. И посерьезнел. – У нас нет другого варианта, правда. Я перебрал все варианты. Где бы мы ни спрятались, люди генерала нас найдут. У нас нет возможности и времени сделать новые документы и улететь в другой штат. За нашу поимку могут установить награду, и тогда начнется охота. Может, уже через несколько часов нас будет искать весь город. И тогда у нас не будет ни единого шанса.
– Ты правда считаешь, что у Линды будет безопаснее? – с сомнением спросила Каролина.
Энтони кивнул.
– Но что мы скажем Линде?
– Мы предложим ей ценную информацию о заговоре против нее в обмен на твоих друзей.
– Мы что, выдадим план генерала? – забеспокоилась Каролина. – Я против этого! Может, генерал Стивенсон и хотел нас убить, но он хочет устранить Линду, поэтому я все равно на его стороне.
– Интересная логика, – усмехнулся Энтони. – Но не беспокойся, Линда узнает от нас только то, что ей нужно знать, не более. Доверь мне разговор с ней.
Каролина смирилась.
– Хорошо, едем, – тихо произнесла она.
Каролина не знала, куда точно они едут, и Энтони не говорил ей. Однако машина уверенно повернула в сторону центра. Каролина подумала, что едут туда, где проходило заседание, но Энтони все время что-то высматривал через окно и вдруг стал тормозить, остановившись недалеко от бензозаправки.
– Что, бензин закончился? – с сомнением спросила Каролина.
– Нет, – тихо ответил Энтони. – Смотри!..
Каролина увидела в противоположной стороне от дороги то, что ожидала увидеть меньше всего – розовую сферу, которая кружилась невысоко над землей и будто что-то высматривала. Энтони открыл дверь и вышел, а затем, подхватив Каролину под руку, уверенно двинулся в сторону сферы. Каролина думала, что шаттл улетит прежде, чем они подойдут, но Энтони стал махать рукой и кричать, привлекая внимание того, кто был в шаттле, и пилот заметил их. Большой шаттл сразу опустился практически рядом с ними, и оттуда выпрыгнуло сразу четыре марсианина в черно-розовой военной форме. Все марсиане были вооружены, и Каролина вздрогнула, стараясь спрятаться за Энтони. Но марсиане выглядели спокойными и как будто немного растерянными. Похоже, их сбивало с толку то, что двое землян сами пришли к ним. Несколько удивленные, марсиане держали оружие наготове и просто смотрели на них, выжидая. Энтони шагнул вперед.
– Линда, – произнес он. – Отвезите нас к Линде.
Но марсиане или не понимали их, или не хотели выполнять просьбу. Он только переглянулись между собой. Каролина испугалась, что они сядут обратно в шаттл и улетят, поэтому вышла вперед.
– Я Каролина Биггс, – сказала она громко, указывая на себя. – Линда ждет меня на базе.
Эти слова подействовали так, будто она сказала нужный пароль. Все четверо марсиан сразу заулыбались и, опустив оружие, жестами пригласили их пройти в шаттл. Каролина сразу пошла вперед, Энтони догнал ее и помог сесть на сиденье. Они заняли два свободных места в середине, а марсиане сели вокруг них, весело переговариваясь.
– Похоже, Линда действительно тебя ждет, – шепнул Энтони.
– Это хорошо или плохо, как ты думаешь? – также шепотом спросила Каролина.
– Пока не знаю… Увидим.
Шаттл взлетел и помчался с огромной скоростью. Они не видели, куда летят, но дорога не заняла слишком много времени. Шаттл снова сел, и розовая сфера рассеялась. Они были на крыше длинного двухэтажного дома, и за то короткое время, за которое Каролина успела оглядеться вокруг, она увидела на крыше множество ожидающих шаттлов, и несколько розовых сфер кружились неподалеку.
«Марсиане остаются настороже, даже подписав договор с Землей, – невольно подумала Каролина. – Энтони прав, еще ничего не закончилось…» Она не увидела нигде в поле зрения никаких других домов, а с одной стороны заметила широкую полосу моря. Солнце уже садилось, и садилось оно как раз над морем, так что Каролина сделала вывод, что они находятся, скорее всего, где-то в северной части Калифорнии. Все это она обдумывала уже тогда, когда марсиане повели ее через дверь на крыше вниз по узкой лестнице. Двое марсиан шли впереди, а двое сзади, так что Каролина невольно почувствовала себя под конвоем. А от мысли, что они сами идут в плен к опасной и непредсказуемой марсианке, ее бросило в дрожь. Энтони заметил это и ободряюще приобнял за плечи.
Они вышли в большой и светлый зал, где было не менее сотни вооруженных марсиан и марсианок в военной форме. Одна из марсианок повернулась к ним с насмешливой улыбкой.
– А вот и вы, – проговорила она. – Рада снова вас видеть. Особенно тебя, дорогая, – она смерила Каролину долгим внимательным взглядом. – Очень мило с твоей стороны навестить меня.
– Добрый вечер, Линда, – в такой же насмешливой манере ответил ей Энтони. – Надеюсь, хотя бы в этот раз мы сможем оценить твое гостеприимство!
– О, не сомневайтесь! – еще шире улыбнулась Линда. – Мы действительно вас ждали. И кое-кто очень сильно ждал именно тебя, Каролина Биггс.
Каролина почувствовала, как сердце заколотилось быстрее.
– Меня? – переспросила она с тревогой.
– Да-да, – Линда сделала знак своей охране. – Отведите ее туда же и заприте!
– Стоп-стоп, – прервал ее Энтони, делая шаг вперед, отчего стража Линды предупреждающе обступила его со всех сторон. – Давай без шуточек! Мы тебе нужны, так что не забывайся. У нас есть для тебя важная информация.
– Конечно, и ты нам все прямо сейчас и расскажешь, – пропела Линда. – Но мы будем беседовать с вами по очереди. Уведите ее!
И прежде чем Каролина успела что-либо понять, несколько сильных марсианских рук схватили ее и потащили прочь из зала. Она только успела увидеть, как Энтони отбивается от марсиан, напавших на него. Марсиане протащили ее по коридору и стали грубо запихивать в небольшую темную комнату без окон, похожую на подвал, где свет падал только от слабой лампочки в углу. Большая часть комнаты, заставленная старой офисной мебелью и коробками, была погружена во мрак. Каролина кричала и сопротивлялась из всех сил, но ее все-таки затолкнули в эту комнату и заперли тяжелую массивную дверь, и она осталась одна – растерянная и испуганная. Она не знала, что ей дальше делать и что теперь будет с Энтони. Каролина бросилась к двери и принялась стучать в нее двумя руками.
– Энтони! – закричала она. – Не смейте причинять вреда Энтони! Вы слышите меня? Я расскажу вам все, что знаю, только не трогайте его!..
За дверью раздался приглушенный смех, а затем все стихло. Очевидно, марсиане ушли. В наступившей тишине Каролина слышала только свое громкое неровное дыхание, поэтому скорее увидела, чем услышала, как кто-то двигается у нее за спиной. Каролина в ужасе обернулась и увидела в нескольких шагах от себя чей-то высокий темный силуэт, лицо которого тоже скрывала темнота.
– Кто вы?.. – со страхом спросила она. Неизвестный молчал, но сделал несколько неуверенных шагов к ней. Каролина отступила назад, пристально вглядываясь в его лицо, и почувствовала, как сердце стало колотиться в груди со скоростью отбойного молотка, но это не был страх. У нее прерывалось дыхание, и она несколько раз судорожно вздохнула, не понимая, что с ней.
Человек приближался, и теперь его лицо стало различимым в полутьме. Каролина вскрикнула, из ее глаз брызнули слезы, и она с рыданиями прижала руки к груди, ожидая, что та сейчас разломится и сердце выскочит наружу. Что-то словно подтолкнуло ее, будто невидимой пружиной, и Каролина, не отдавая себе отчета, ничего не думая и потеряв власть над телом, почти прыгнула навстречу стоявшему рядом с ней человеку и крепко обняла его…
– Каролина, – с нежностью проговорил он, прижимая ее к себе. – Я не мог поверить своим глазам…
– Ноэль, – сквозь рыдания проговорила она и, подняв мокрое лицо, жадно потянулась и приникла к его губам.
Утром меня разбудил озорной солнечный луч, по-хозяйски заглядывавший в прикрытое шелковой шторкой окошко. Свежий ветер просачивался через щель приоткрытой двери, отчего та слегка колыхалась и солнечный круг на ней плавно качался из стороны в сторону.
Мой спутник, он же — проводник, уже копошился у входа, осматривая снаряжение, в его руках звякали карабины и шуршали бухтуемые верёвки. Синие язычки газового пламени с легким гулом неспешно плясали над конфоркой, на которой грелся старинный блестящий чайник. А за окном, словно гигантский кусок мороженого, переливался снежник, сбегавший с перевала, находившегося в паре тысяч метров над нами.
Я потянулся на кровати, которую минувшей ночью мы, подобно путешественникам прошлого, делили на двоих. Алекс, хоть и стоял спиной ко мне, похоже, услышал или каким-то ещё образом ощутил мои шевеления.
— Ну, с добрым утром!
— И тебе того же самого!
Он чуть шире приоткрыл дверь, открывая вид на снежник и впуская в дом утреннюю прохладу. Мечтательно посмотрел на висевшее в вышине белое пятно. Потом — уже выжидательно — на меня.
— Сегодня сходим туда?
— Зачем?
— Просто посмотреть.
— Да я, вообще-то, никогда не ходил в горы…
— А тут не сложно. Заодно и тебя проверим —здесь, если даже что и случится, тебе ничего не угрожает. Почувствуешь себя нехорошо — остановимся и спустимся. Если совсем тяжко — вызовем «вертикалку», но до этого, думаю, вряд ли дойдет.
Я посмотрел вверх. Тропинка, уходившая от нашего домика, поворачивала за небольшой лесок, затем снова тонкой петляющей ниточкой возникала уже на склоне и исчезала в расщелине, которую Алекс называл «кулуаром». Словно глубокий надрез, рассекал он бурое тело склона, заканчиваясь уже возле нижней кромки языка снежника.
Наверное, взгляд мой в понимании Алекса был не таким, которым человеку подобает смотреть на такую картину.
— Что пригорюнился, а?
— Непривычно…
— А что, ваять в виртуальной реальности планетолёты тебе сразу привычно стало?
— Ну, этому меня всё же учили.
— Вот и я тебя сейчас кое-чему поучу. Пошли! Бери «шмотник», я тебе всё собрал, здесь недалеко, вернёмся через несколько часов.
И тут я увидел, что рядом с дверью лежали два рюкзачка. Причем один из них предназначался для меня.
— Алекс, так нечестно!
— Отставить разговоры! Давай быстро, до выхода пять минут!
Ровно через указанные минуты мы уже бодро шли по петлявшей через поляну тропе. Впрочем, поляна очень быстро закончилась, сменившись густыми зарослями неизвестного мне кустарника. Было видно, что люди здесь иногда ходили, иначе никакой тропы не осталось бы вообще, но не слишком часто — потому что в иных местах нам приходилось буквально протискивать себя через живую стену, образованную перехлестнувшимися ветвями. Да, действительно, это тебе не по беговой дорожке вокруг города круги нарезать!
Поначалу подъём был плавным и особой сложности не представлял. Более того, по мере набора высоты идти становилось даже легче, поскольку заросли постепенно редели, пока не исчезли совсем. И вот тут поверхность, словно облегчившись от обременительной ноши растительности, круто и решительно изломилась вверх. Ну что ж, значит, и нам туда дорога…
Специфику передвижения по склону и приёмы постановки стопы после короткого инструктажа Алекса я освоил очень быстро. Но не заставило себя ожидать и другое.
Вначале мне показалось, что на мгновение возникла невесомость, хоть ноги и твердо стояли на земле. Потом меня словно стало распирать изнутри. Что произойдет дальше, я прекрасно знал по предыдущему опыту.
Бубух!
В груди тяжело схлопнулось…
Потом ещё. И ещё…
Странно — нагрузка сейчас вовсе не была запредельной, на беговых тренировках я давал себе и гораздо большую.
Остановиться?
Я оглянулся назад. Весь склон под нами был покрыт «зелёнкой», которая махровым ковром изливалась вниз, до самой нашей поляны, заканчивавшейся крутым обрывом в долину. И на ней, среди желтых и белых островков альпийских цветов, возле серебристой ленты ручья, завалялась небольшая соринка — домик, в котором мы провели сегодняшнюю ночь.
Глядя на эту столь непривычную для меня картину, я и сам не заметил, как что-то неприятное, ворвавшееся в мои ощущения ещё пять минут назад, растворилось. Ладно, пока вроде тяну. Да и неудобно совсем уж слабаком оказаться.
Ещё какое-то время мы поднимались по относительно ровному склону, пока тропинка не упёрлась в крупную осыпь. Камни, некогда сорвавшиеся сверху, не оставляли никакой возможности пробираться между ними, но Алекс ловко вспрыгнул на один из них и аккуратно пошел вперёд, перешагивая с одного на другой. Я раньше даже не представлял себе, что так вообще можно ходить! Однако теперь мне ничего не оставалось делать, кроме как последовать за товарищем.
За каждым шагом нужно было внимательно следить, выбирая наиболее ровную поверхность камня, чтобы нога не соскочила с неё — о том, как было бы тут идти после дождя, мне даже думать не хотелось. Впрочем, даже удобные камни порой таили подвохи — многие из них держались непрочно и были, как говорил Алекс, «живыми». Потому перед тем, как окончательно перенести вес, приходилось ощупывать ботинком новую точку опоры. Впрочем, иногда осыпь словно расступалась, порождая некое подобие тропы, на которой можно было идти «по-обычному». Если, конечно, так можно было назвать уже даже не ходьбу, а медленное поочерёдное выжимание своего тела вверх то на одной ноге, то на другой.
За раздумьями о том, какой леший дернул меня так опрометчиво согласиться на эту авантюру, я не заметил, как мы оказались у нижней кромки снежника.
Остановившись, Алекс оглянулся на меня.
— Ты там как?
Ну не отвечать же, что уже на пределе! Губы сами сложились в некое подобие улыбки, и, поймав момент, когда лёгкие, словно кузнечные меха, выпускали из организма освободившийся от кислорода воздух, я выдохнул вместе с ним нейтральное:
— Нормально!
Возможно, что он и понял всю наигранность ситуации, но не подал вида.
— Отлично! Тогда теперь пойдём по снегу. Здесь бей ступени — мысок ботинка с размаха вгоняешь в склон… Нет, неправильно! Так устанешь быстро, отведи ногу назад и пусть она сама в колене разгибается под действием силы тяжести, как маятник, ну ещё можешь немного помогать ей. Давай, вначале шагов сто я протроплю, а ты иди по моим следам, потом поменяемся, принято?
За время короткой остановки и объяснений дыхание восстановилось. Как ни странно, но идти по снегу было легче — я сразу понял, что более сложная постановка шага компенсируется более удобным положением ноги, которая теперь сцеплялась со снежной массой и фиксировалась в ней, как влитая.
Но склон постепенно становился все круче и круче, мои шаги — всё короче и короче, а мысли — всё злее и злее. И вот настал он, этот момент, когда я остановился с твёрдой решимостью вынести однозначное резюме — «всё, больше не смогу!».
Но одновременно остановился и Алекс.
— Дальше пойдём поочередно, с попеременной страховкой.
Он утоптал в снегу небольшую горизонтальную площадку, воткнул в снег ледоруб, встегнул в него ус самостраховки и рядом вторым карабином — свой рюкзак, который перед этим снял со спины. В рюкзаке сверху лежала ярко-оранжевая бухта веревки.
Следующие полчаса он обучал меня организации станции страховки на снежном склоне с использованием ледоруба. Убедившись, что я всё понял и выполняю правильно, он велел мне соорудить станцию уже «по-боевому».
— Я пойду первым.
Так мы и пошли дальше. Я готовил станцию страховки, пропускал через неё верёвку, к которой был пристёгнут Алекс и выпускал его вверх. Он шел, покуда хватало длины, затем оборудовал свою станцию и уже через неё принимал поднимавшегося меня. Затем мы менялись, и я шел первым, чтобы потом принять его. И так несколько раз. После нескольких повторов я уже выполнял все требуемые операции почти свободно — так, ледоруб в снег, спусковое устройство вщелкнуть вот в этот карабин, верёвку пропустить через спусковуху, придавить ледоруб собственным весом, руки на верёвку — «страховка готова»!
Заботясь о том, чтобы правильно выполнить страховочный приём, я как-то упустил из виду сам факт того, что склон не только не уположился но, напротив, становился всё круче и круче, что я уже давно превысил все мыслимые и немыслимые для себя нагрузки, и что мне, вообще-то, тяжело. Впрочем, работа в паре с товарищем давала возможность отдохнуть, стоя на страховочной станции, пока напарник поднимался вверх.
Поднялись на длину одной верёвки, другой, третей… сколько уже раз?
Наконец, Алекс дошел до перегиба, ранее утопавшего где-то в недосягаемой бело-синей бесконечности, и уверенными движениями быстро подготовил станцию для приема меня.
— Страховка готова!
Выдернув ледоруб из снега, я двинулся вверх.
Лишь только я дошел до середины верёвки, из-за перегиба снова брызнуло Солнце, успевшее слегка переместиться по небу за то время, пока мы шли. Оно разливалось миллионами брызг по бесчисленным ледяным кристаллам, образовывавшим густую снежную массу под нашими ногами. И я почувствовал, что идти стало заметно легче — после трудного крутого участка склон, наконец, начал выполаживаться. Последние несколько десятков метров мы уже, можно сказать, неторопливо гуляли.
Наконец Алекс остановился, положил рюкзак в снег и снова, широко раскинув руки в стороны, обратил к Солнцу зажмуренные глаза. Я ожидал новых команд с его стороны, но он молчал, и казалось, что сейчас мой спутник занят тем, что принимает на свои нервные стволы неведомые, недоступные никаким приборам волны. Как только я остановился рядом, то и сам ощутил мощное дуновение энергетического фронта, который, подобно Солнечному ветру, пронизывал меня всего, от пяток до макушки, унося с собой усталость и наполняя взамен незнакомой мне прежде концентрированной силой.
Оккультно-эфирная коррида
Страница 27-28. Схватка демонов.
Третья терция.
Art by Dostochtennaja
Анна Матвеева
#GoodOmens #благиезнамения #Crowley #Кроули #Aziraphale #Азирафаэль