Обернувшись, я увидел, как вокруг меня в лазурной дали, теряясь в молочной дымке, высились горные пики, с которых, сверкая на Солнце, стекали ледниковые шапки. Они заканчивались существенно ниже, переходя в темно-коричневые скальные выходы, перемежавшиеся серыми осыпями, сбегавшими вниз к долинам со склонами, покрытыми «черточками лесов». По долинам текли реки, питаемые ледниками. И над всем этим посреди снегов, не исчезающих даже в самое жаркое лето, стояли сейчас два человека. Одним из которых был я. Впервые в жизни я стоял на перевале…
Я стоял на перевале!
Я стоял на перевале!!!
Сердце стучало, словно древний кузнечный молот, но стук этот был ровным, мощным и уверенным. И я даже не сомневался в том, что больше со мной ничего нехорошего не произойдёт. Во всяком случае — сейчас и здесь.
Спускаться Алекс решил по уже оставленным следам. Мы довольно быстро дошли до участка, где поднимались, страхуя друг друга, и я уже приготовился снова готовить станцию, но он даже не замедлил хода, уверенно вбил в снег ботинок и двинулся вниз, лишь слегка подстраховывая себя упирающимся в склон ледорубом.
— На самом деле здесь можно и так идти!
Я посмотрел не него. Вопроса задавать даже не пришлось.
— Хочешь спросить — «тогда зачем мы вверх поднимались со страховкой?» Вот внизу и поймёшь!
Впрочем, спускаться вниз для этого было не нужно.
Потому что если бы он тогда не остановился и не сменил стиль нашего восхождения, не вовлёк бы в работу «парой», при которой каждый отвечает не только за себя, но и за товарища, то я бы в тот момент произнес то, что хотел произнести.
И тогда не было бы ничего — ни Солнца над перевалом, ни Победы. А может быть, не было бы и чего-то ещё, что должно проявиться в будущем, близком ли, далёком ли — теперь неважно.
***
Мы сидели в домике. За тяжелым деревянным столом, по разные стороны друг от друга. Мои ноги и поясница натружено болели, но эта боль была какой-то необычной, и даже по-особому приятной. А для Алекса, как казалось, всё прошедшее было сравнимо с кратковременным выходом во двор.
— Что, хорошо погуляли?
Он ещё и спрашивает! Вот остряк — ну нисколько не изменился со студенческих лет!
— Ещё одна такая прогулочка — и я останусь без коленей!
— Ничего, экзопротезы поставим! Но если честно, то меня что-то тоже слегка притомило — отвык уже от ваших реалий, всё-таки на Марсе сила тяжести поменьше.
— Так ты там тоже лазаешь?
— Приходилось. Только там, где мы стоим, склоны, в основном, ледяные. И, конечно, не такой высоты.
Облокотившись на мощную столешницу, он потягивал из большой глиняной кружки дымящийся, наполняющий воздух кисло-сладким запахом глинт, сваренный на газовой горелке. Благо в той самой старинной глиняной бутыли, которую кто-то заботливый оставил на полке, оказалось прекрасное вино, а в ящике стола, словно перенесённого из прошлого века, нашелся вполне современный термос длительного хранения, содержавший настоящие фрукты. И в этом архаичном напитке, равно как и в его составляющих и, тем более, способе изготовления, таилось что-то трудно описываемое человеческим языком, но неудержимо привлекательное.
И я понял, что настал момент истины. Именно сейчас должно случиться то, для чего он всё это затеял. И продолжение не заставило себя долго ждать.
— А вот теперь честно — как ты?
— Прекрасно! И даже лучше, чем в городе.
— Как «мотор»?
Я прислушался к себе
— После перевала — никаких проблем, вниз шел, уже ни о чем не беспокоясь.
Он внимательно посмотрел на меня.
— Примерно это я и предполагал. Значит, так. Похоже, что твои проблемы — как раз от недогруженности, причём в первую очередь — эмоциональной. Тебе хочется чего-то большего, чем ты имеешь, но себе ты этого не даёшь…
— Ну ты сказанул! Может, еще процитируешь мне какой-нибудь из «учебников по самокопанию» конца прошлого века?
— Далеко не всё, что было тогда написано, не имело под собой совсем никаких оснований. Понятно, что ты не стремился к спокойной и размеренной жизни, подобно обывателям прошлых времён, но в своем неудержимом погружении в работу не заметил, как перешёл тот же самый рубеж. И, фактически поселившись в виртуальном пространстве, перестал ощущать свои реальные потребности, свои реальные внутренние силы.
Я задумался.
А ведь он прав!
Сколько уже лет я безвылазно, не снимая трёхмерных очков и контактных перчаток, целыми днями, а порою и ночами, лазал по виртуальным внутренностям проектируемого планетолёта, садился за пульты командира и штурмана, оценивал удобство жилых кают, доступ к бортовым системам в случае ремонта, досягаемость внешних конструктивных элементов при работе в открытом космосе и многое подобное. Если мне было неудобно — я мог, не выходя из этой самой «псевдореальности», подвинуть переборку, изменить расположение люка или расширить зону обзора. Как часто я буквально жил в этих ещё не существующих кораблях, не обращая внимания больше ни на что на свете, и, казалось, что даже о смене времён суток и года узнавал лишь от товарищей!
Да, он прав. Но…
— Без этого самого «виртуального пространства» тебе не на чем было бы летать…
— Ну да — и планетолётчик Алекс до сих пор ползал бы по тверди земной! Одно из противоречий нашей эпохи. Мы успешно переложили значительную часть своих забот, если так можно выразиться, на плечи роботов и мозги вычислительных машин — пусть они работают, а человек возьмет на себя функции творца и мыслителя! Но оказалось, что только творчества и только мышления для человека мало. Если его жизнь, даже посвящённая чему-то важному, проходит по большей части в виртуальном пространстве, если она лишена реальной насыщенности — то, как и у тех «экстремалов», с особой остротой начинает проявляется потребность в преодолении трудностей, возбуждении внутренних сил. Возможно, что в твоём случае мы наблюдаем как раз такую реакцию. А вот почему твой организм выбрал именно такой способ её проявления — это уже загадка. Сам говорил, что о Марсе мы сейчас знаем больше, чем о самих себе…
— Ну, я всё же же не в компьютерных играх просиживаю всё это время. А работаю для осуществления космической экспансии человечества.
— Знаешь, а вот я даже «там» порой задумываюсь, что и сама экспансия эта нужна нам не только для доступа к внеземным ресурсам и чистой энергии. Как раз в эпоху роботизации и компьютеризации она становится жизненно необходима нам ещё и для того, чтобы оставаться людьми. Не позволить жизни облегчиться и овиртуалиться до такого рубежа, после которого исчезнет необходимость в самосовершенствовании. И, конечно, чтобы сохранить те рубежи, которые необходимо преодолевать на пути к поставленной цели.
Я решил-таки ускорить окончательный вывод.
— И что же в завершение сей глубокой мысли желает молвить мудрейший из мудрейших?
— Желаю молвить печальный факт — пилотом тебе, скорее всего, уже не стать…
Вот так-то… И неужели сюда стоило ехать лишь ради того, чтобы сообщить мне этот практически очевидный факт? Не-ет, на этом разговор не закончится…
Он задумчиво посмотрел на грубые доски, образовывавшие потолок.
— Хотя… В общем, оставим эту возможность, как опцию, в наше время всякое случается. Но вот в качестве бортинженера тебя попробовать можно. И, наверное, даже нужно. Корабли проекта «Прилив» знаешь?
— Помилосердствуй — я разрабатывал всю их концепцию…
— Там нужно не умничать, а разбираться в конкретном «железе». На весьма «низовом», если так можно выразиться, уровне. И работать придётся уже не за экраном в творческом одиночестве, а в экипаже. Так что учиться тебе всё равно придется.
От неожиданности я даже не знал, что сказать.
— И… как ты себе это всё представляешь?
— Ну, ты даёшь! А то не знаешь, как это делается? Вернёшься, погуляешь по стране, как хотел, успокоишься, как следует — а то, чего доброго, по глупости какой-нибудь «срежешься» на психологии, обидно будет. И осенью — добро пожаловать в ЦПК! Адрес, надеюсь, не забыл?
Я подошел к дверному проёму. Растягивая наливавшиеся болью и энергией мышцы, облокотился на косяк.
За дверью вступал в свои права вечер.
Ближние и дальние вершины горели ярко-красным расплавом, и казалось, что только расстояние приглушает яростное шипение ледников, соприкоснувшихся с раскалённым солнечным шаром.
Чуть выше разливалась розовая полоса неба, словно отражавшая отблеск гигантского пожара, полыхавшего где-то за хребтами.
Ещё выше царствовала нежная синева, у самой границы которой снова чертил свой теперь уже алый в закатных лучах след очередной входивший в атмосферу суборбитальник.
И, наконец, уже над самой-самой головой повис черный свод безграничного пространства, на котором рассыпанными разноцветными бриллиантами горели далёкие звезды. До которых мы пока так и не дошли, и на моём веку, по всей видимости, не дойдём. Но которые от того становились только ещё более манящими.
Я позвал Алекса. И, показывая на алеющие полотнища дальнего ледника, показавшегося мне наиболее величественным, спросил.
— А что, может, завтра вон туда сходим?
Он пробежал взглядом по склону, что-то прикидывая в уме, потом посмотрел на меня. Впервые я увидел в его взгляде оттенок недоумения, которому, впрочем, быстро нашлось объяснение.
— Ну, у тебя и запросы! Боюсь, в этой поездке для такого выхода у меня с собой всей нужной «снаряги» не окажется!..
0
0