(Эйдан Келли и Ричард Норвуд: непростая жизнь подменыша)
Неблагой Подменыш
На фоне своих коллег Эйдан Келли выглядит совершенно лишним и неуместным до идиотизма — как выглядит лишней холёная левретка в модном комбинезоне на служебной псарне. У Эйдана Келли мажорская длинная причёска и руки, забитые татуировками до самых запястий. Эйдан Келли в принципе не умеет заткнуться вовремя, рапорты на него занимают целую папку, начальник уже устал закрывать глаза на его выходки, но ему словно плевать.
Эйдан Келли шутит о папаше, который зажилил деньги на ортодонта, потому что виски было важнее, и смеется, скаля острые клыки. Эйдан Келли зачесывает волосы так, чтоб они прятали уши, и каждый день подолгу смотрит в зеркало, боясь найти рыжую прядь. Эйдан Келли забивает татуировками старые шрамы от зубов и когтей. Эйдан Келли не снимает стальной армейский жетон даже ночью.
Днем Эйдан Келли невыносим. Он рискует собой столько раз, что и сам уже сбился со счета, но пули обходят его стороной. Он лезет в самую грязь и втирается в доверие к боссам картелей, но никто из них не помнит даже его имени, когда всё заканчивается. Он спит с любовницами мафиози, дерётся на подпольных рингах и словно ищет смерти.
Адреналиновый псих, говорит про него начальник. Будь осторожнее, просит врач, уставший уже тратить на него нитки. Эйдан Келли смеётся в ответ — адреналин ненадолго заглушает музыку, которая каждую ночь приходит к нему во сны.
Ночью ему снятся зелёные холмы вересковых пустошей, серое море, лижущее скалы, и камни, тянущиеся в небеса. Ему снятся костры Бельтайна и пьяное веселье — танцуют у костра леди и джентльмены в старомодной одежде, и шаги их не сминают траву. У одних нет спин, у других — полы роскошных нарядов выпачканы в тине, у третьих — клыки и когти. Они кружатся в танце, бесчеловечно прекрасные и безумные, и больше всего на свете Эйдан хочет шагнуть к ним и плясать, плясать, плясать, пока не упадёт от усталости замертво. Но он знает: нельзя. Если поддаться этому зову, вернуться уже не получится. Он забудет имя и лицо отца, забудет, кто он сам есть, и даже после смерти будет нестись в танце. Нельзя.
Музыка затихает, и из тени выходит мужчина с лицом самого Эйдана. У него рыжие волосы, украшенные гребнями из человеческих костей, глаза зеленее вереска и узоры синей краски там, где у Келли татуировки. Он одет в шкуры и кожу, и в левой руке его костяная свирель. Он смотрит в упор и говорит на языке, которого Эйдан не может знать:
— Ты слишком долго бежал. Возвращайся к нам, сын холмов. Твоё королевство ждёт тебя.
Эйдан пытается закричать, задыхается в дыму костров и просыпается, и подолгу лежит, слушая шум города из открытого окна. Он вспоминает — отца, на которого не похож совсем, вечно отрешенную, пропадавшую на работе мать и шепот соседей о том, что младшенький-то у Келли вовсе на папашу не похож, и скалится в ночную темноту. Холмы зовут его — но он держится. И будет держаться, пока может, он человек и человеком умрёт.
Сквозняк доносит отзвук свирели.