На булыжник мостовой тихо-тихо ложились снежинки. На синие и бурые камни, на песок и мелкую гальку. Небо тонуло в облаках, а облака никуда не собирались улетать. Они цеплялись подолом за шпиль городской ратуши, и из прорех густо и неотвратимо падал снег.
Утренний свет был синеватым, холодным. В нем уже столько зимы, что удивительно, почему это она еще не перебралась на улицу, не намела у стен белых искристых холмов.
Пахло печным дымом. На горбатой улице было пустынно, как будто в городе никто не живет. Только далеко-далеко лаяла собака.
Может быть потому, что тишина была такой мраморной, звук быстрых шагов по булыжнику показался Яну слишком громким.
Он застыл у портала, украшенного химерами и львами – было любопытно посмотреть, кто это решился нарушить синюю тишину утреннего города. Голова ближайшего чудовища под тощей шапкой снега показалась ему нестрашной, даже смешной. Никакой величественности, одна проза жизни. Ян торопливо смахнул снежинки, они плюхнули под ноги неровным пластом.
Именно в этот момент, когда холод и влага коснулись руки, он осознал, что вернулся. Вернулся в город детства, с его мрачной и строгой красотой, с химерами, костелами, узкими улицами и острыми крышами.
Приезжие говорили, что здесь слишком мрачно и что город подавляет их своей величественной гордыней… но они-то не видели снежней шапки на голове горгульи, им-то откуда знать, как на самом деле смотрит город на своих птенцов…
Шаги стали громче и, наконец, в поле зрения оказался мальчик лет двенадцати, бегущий куда-то в сторону центра. Ян проводил его взглядом, и совсем было решил пойти следом, как увидел странное: мальчика скрыла серебристо-синяя дымка, еще несколько секунд его силуэт можно было разглядеть сквозь непонятную муть, а потом он исчез, словно не было. Только на снегу, успевшем припорошить мостовую, осталась цепочка следов. Цепочка оборвалась ровно там, где и должна была – там, где исчез их обладатель.
Ян постоял минуту на ветру, тупо вглядываясь в темные отпечатки детских ботинок. В голове царила та же снежная вата, что кружила вокруг: что-то не так. И не только со следами. Какой-то разлад случился с самим миром, с воздухом, с камнем.
Возникло ощущение, что он куда-то торопился, опаздывал, бежал… а потом остановился, и не помнит, куда.
Ян зажмурился. Времени у него было много – вагон времени. Вагон и маленькая тележка. Можно позволить себе еще немного побродить по заснеженным сумеркам. Например, по этим следам, но не сюда, а в другую, в обратную сторону.
Только нужно поторопиться, а то скоро следов вовсе не станет видно под снегом.
…зимой утро начинается поздно. Почему улицы столь пустынны?
Вот на этом углу когда-то стоял точильщик ножей. Он стоял тут и летом и зимой, с самого утра до поздней ночи. Он не звал клиентов, выкрикивая короткие острые фразы. Совсем тихий был старик… а сейчас его нет.
Как нет торговки мороженой рыбой. Вон там она ставила свой деревянный лоток. Прямо напротив булочной господина Люциана. Помнится, толстый булочник сетовал, что от ее товара рыбой провоняла вся улица, и скоро клиенты вовсе забудут дорогу к нему на порог…
Где мальчишки, бегущие в гимназию? Где артельщики городской управы, полицейские и водовозы?
Возникло острое желание постучать в первую подвернувшуюся парадную и удостовериться… узнать… что?
Что всему есть простое и понятное объяснение. Что люди живы, что ничего страшного не случилось и не случиться. И ничто не омрачит возвращения. Такого важного, такого ожидаемого возвращения…
Ян замер и вновь зажмурился. И опять, словно откровение, пришло чувство ирреальности. Но снег, совершенно настоящий холодный искристый снег продолжал заметать улицу.
Пообещав себе, что он непременно постучит в какой-нибудь дом, лишь только найдет начало цепочки детских следов, он двинулся дальше.
Видимо, мальчик долго бежал по городу. Следы стали едва заметными, они привели Яна к парку.
О, этот парк. Таинственное темное место, в котором живут призраки. Целый сонм привидений – невинно убиенные красавицы, зарезанные злодеями-мужьями, самоубийцы и сумасшедшие, висельники и каторжане…
У каждого – своя история. И все эти истории ах, как славно слушать поздно вечером у камина, под тиканье часов.
Воочию представился голос старухи-экономки, медленный и основательный ее рассказ, в котором все правда – и имена, и даты. И даже названия улиц…
Мальчик сидел на ступеньке парка. Ян решил, что это тот же самый мальчик. Хотя вовсе его не запомнил. Как такое может быть? Думать об этом было тяжело, так же, как идти по снежной целине. В метель. Проще было подойти и спросить. О чем? О чем-то он хотел спросить таком важном…
– Привет, – сказал Ян, приблизившись к ребенку.
Тот только кивнул в ответ, и отчетливо застучал зубами.
– Замерз? Держи.
У Яна была куртка, чудесная теплая куртка на лисьем меху. Застежка-молния легко разошлась, и куртка перекочевала на плечи мальчика.
Ничего. Ведь есть еще теплый вязаный свитер и длинный клетчатый шарф. Не замерзнет. Не пропадет.
– Тебя как звать? – спросил Ян, неловко присаживаясь на корточки рядом. Он хотел присесть на ступеньку, но та уже вся была в снегу.
– Зденек…
– И что же ты здесь делаешь, Зденек?
– Не… не знаю. А в-вы?
– Я… я только приехал. Побродил по городу, и никого не встретил. Удивительно. Раньше здесь все было по-другому.
– Значит, тоже не знаете. А к кому вы приехали?
– Ни к кому. Просто. Я тут жил. Раньше.
– А.
Повисла пауза. Мальчик поднялся со ступеньки, с видимым сожалением снял куртку, протянул хозяину.
– Мне пора.
– Так ты же даже не согрелся.
– Ничего. Когда бежишь, то тепло.
И он побежал. Дробно, по улице. Куда-то в даль.
Сумерки не посветлели ни на лучик. Все так же светили окна на той стороне улицы, так же кружился снег. Ждать стало бессмысленно, и Ян поплелся к домам, загребая ботинками уличный снег.
0
0