Разглядывая нового себя в зеркале, он чуть подпрыгивал на месте от ощущения лёгкости. Ну, что сказать? Здоровый образ жизни, умеренная активность, хорошее питание, полноценный сон, положительные эмоции. Чувствовать себя прекрасно довольно легко, если не жалеешь времени и усилий.
Меня же будто потолком к креслу придавило. Не знал бы о криосне, решил бы, что клиент нарочно пытался себя угробить. Не удивительно, что ему хотелось избавиться от этого тела, оно через десяток лет само бы отвалилось в муках и корчах.
— Постарайся убраться незаметно, — бросил он через плечо.
— Одолжите машину, доехать до города?
Он задумался на мгновение, потом усмехнулся:
— Бери. Ту, что ты так предусмотрительно за воротами поставил. Можешь не возвращать, вычту её стоимость из счета.
Дверь закрылась. На душе сделалось тошно. По опыту, он изгадит свою жизнь примерно за полгода. Все пятнадцать лет стараний… Хотя бывают случаи, что успевают одуматься. Или более вменяемый вариант за руку поймает. Буду надеяться на лучшее, я же ему Джесс оставил. Другую такую мне до следующего контракта не найти.
Я выбрался из дома через черный ход и сел за руль настолько старой жестянки, что у неё на самом деле был руль. На всякий случай прикупил когда-то этого монстра, чтобы не жалко было втридорога самому себе загнать. Кто тут сам? Кому себе? Тело вело себя под стать тачке — капризничало и ныло, в голове крутилась мешанина воспоминаний своих и чужих. Клиент получил обрезанную версию, точно столько, на сколько условились, я — те же самые годы в двух экземплярах. Как было и как стало — беспросветный ужас и красота неземная.
«А где же твои?» — нашептывал злобный голосок где-то в районе совести.
Я немедленно припарковался. Сердце билось о рёбра, в ушах гудело, от пота щипало глаза. Вслепую набрал привычный номер.
— Брат, хреново выглядишь, — нечеткое лицо Айвана на экране напоминало облако, — Демоны одолевают?
— Давай без шуток. Дело сделано, пеленгуй меня и забирай поскорее.
Эвакуатор примчался с рекордной скоростью, всего-то и успел за это время: раза три раскаяться в своих поступках, два — пообещать вести нормальную жизнь и один — задуматься о сдаче с повинной. Деньги пожертвовать не клялся, уже хорошо. Как-никак заработал, к тому же не все они мои, сотрудники ждут своей доли. Не могу же я хороших людей подводить.
— Отпускаю тебе грехи, сын мой, — техник дернул дверцу, и если судить по звуку, оторвал ее с мясом. — О, как…
— Айван, без охов-ахов вытаскивай… И домой… Хочу домой… Хочу себя назад… назад в себя…
Здоровый бугай — может, в самом деле, в его стране на картошке таких выращивают — достал меня из салона и едва не на руках перенес в кабину тягача. По пути последними словами костеря упырей, не способных сохранить тело, данное им природой. Зря он так. Куда бы мы без этих упырей?
— Брат, ты не помирай только. Лады?
Я усмехнулся через силу:
— То я тебе брат, то сын… Определись…
— Ты мне курица, несущая золотые яйца. Сейчас домчим, как по льду, — и уже не мне, а куда-то в сторону, — Моник, девочка, зеленый коридор, акробат опять надорвался!
Ответа я не слышал, но знал, что ребята не подведут. У нас отличная команда. Просто замечательная… Лучше всех… Слюна во рту была горькой и отдавала медью… Засыпая, только и смог повторять: «Айван, ты — неуч… Силачи надрываются, акробаты падают… они падают… падают…»
Не буду врать, что во время переноса видишь яркий свет и все радости своего далёкого детства, когда можно было выбрать иную судьбу, а не вставать на путь порока и беззакония. Ничего подобного. И просветлённым не просыпаешься. А единственный глас мудрости, который слышишь — свой собственный: «Лучше бы я сдох. Как же мне погано». Представьте свое худшее похмелье и умножьте на ядерный взрыв — получите отдаленное сходство.
И всё это из-за того, что возвращаешься в своё старое тело. Можно было бы новое вырастить, но мне пока не нужно. Ладно, вру. Просто боюсь, что копия окажется не годной для работы. Слишком много брака у взрослых образцов, а переживать раз за разом детство — оставьте себе. Никто не станет заключать серьёзные контракты с сопливым пацаном.
Я свесил ноги с кровати, полежал, привыкая к новому положению. Не смог и залез обратно. Вяло ощупал лицо, грудь, живот, особенно дорогие детали организма — все на месте. От крио остался лёгкий тремор, пройдёт. Хорошо поработали: разморозили, закачали, домой отвезли. Выпишу им премию, как только разберусь с рутиной…
— Откройте, полиция!
… вроде этой.
Удары в дверь заставляли болезненно кривиться. Почему нельзя постучать разок, а потом сразу взломать замок? Все равно ведь сломают, так хоть соседей не тревожили бы. Нет, нужно продемонстрировать силу и мощь.
— Руки за голову!
Послушно сложил руки за голову, лежать стало даже удобнее. Так вот в чем дело! Подушка на пол свалилась, то-то шея затекла. Сквозь полуоткрытые веки разглядел толпу бравых служителей закона, наставивших на меня оружие. Старший буркнул в рацию: «Всё чисто» и обратился ко мне тем оскорбляющим человеческое достоинство лаем, который такие вот типы особенно любят:
— Мистер Мюллер, вы арестованы. Все, что вы скажете, может и будет использовано против вас в суде…
— Герр, — прервал его я, — Надо говорить «герр Мюллер», а не «мистер». Позволите одеться или повезёте меня под простыней?
Одеться позволили. Но выйти из комнаты не пожелали. Да и ладно, я привык.
Комнаты для допросов в участках делают такими, чтобы задержанный от ужаса вздохнуть боялся. Они или слишком светлые, или слишком тёмные. Или оглушительно тихие, будто в дурдоме, или полны шума из соседних помещений, который мешает сосредоточиться. Я бы ещё и столы оттуда поубирал, чтобы никакой иллюзии защиты не оставалось.
Но стол был, меня пристегнули к нему наручниками и надолго оставили одного. Слишком надолго, чтобы в этом был хоть какой-то смысл, кроме запугивания. Надо было срочно запугаться — слегка, как невиновному, который не понимает происходящее — но голова всё ещё побаливала, поэтому остановился на среднем варианте беспокойства: «недалекий тип в похмелье сам не знает, что случилось».
Дверь открылась, в комнату вошел лейтенант Таби… Топпи… Что-то в таком духе. Мы с ним уже пересекались, он как дряхлый охотничий пёс — упорный, но лишенный чутья. Шумно прихлебывая кофе из кружки, полицейский сел напротив и широко улыбнулся. Мне бы тоже водички с аспирином, и можно радоваться новому дню.
— Герр Мюллер, рад вас снова видеть.
В ответ я кивнул.
— Давненько мы не встречались, — запах кофе бил прямо в мозг, хотелось отсесть подальше, но любое движение выдало бы меня с головой. И кто ж нашептал полиции, что прыгуны недолюбливают эту мерзкую вонь? — Признаться, сильно по вам скучал. Пресно работалось.
Ещё один кивок. С максимальным сочувствием.
— Не хотите разговаривать?
Пожимаю плечами. Если вам даны права — да ещё и вслух зачитаны — даже такой нелепицей, как право на молчание, глупо не воспользоваться.
— И не нужно, — лейтенант удобно устроился на стуле, — Этот разговор — чистая формальность. Все нужные признания уже есть, ваши подельники взяты под стражу… Пишут чистосердечные. О вас много интересного рассказывают.
Ой, ну конечно! Проще горшок с золотом на конце радуги найти, чем моих ребят. И денег у нас больше, чем у полиции, и техника в разы лучше. Ко всему прочему, я им подарил очень интересную жизнь безо всяких вариантов.
— Ваш последний клиент, — он положил между нами изображение лица, несколько утомившего меня за эти годы, — прелюбопытную историю рассказал. Не могу отрицать, отлично исполнено — богатство, роскошная жизнь, семья. Красиво у вас получается.
— За что меня задержали? — Слова царапали пересохшее горло.
— Герр Мюллер, давайте без этого обойдёмся, — возмущенный взмах кружкой и веером полетели коричневые брызги. На меня не попали, но кофейные лужицы на столешнице смердели так, что заставляли непроизвольно задерживать дыхание.
Я глубоко вздохнул:
— И всё-таки…
0
0