На ложе моём ночью искала я того, кого любит душа моя, искала его и не нашла его. (Песня Песней 3:1)
От воды стало легче, вода сбила пламя. Дельфина бросила на неё хмурый взгляд. «Она понимает» — с ужасающим спокойствием, в дыму, под летящими обломками, продолжала свой монолог герцогиня, сжимая прохладный бокал обеими руками.
«Не слышит, но понимает. Она их тоже видела. У неё свой дракон. Не такой громогласный и не такой свирепый. Скорее, оголодавший. Или у неё нетопырь. Тоже кружит. И высматривает».
Клотильда несколько раз вздохнула и откинулась на подушки. Грохот над головой поутих. Дракон набрал высоту. Нет, улетать он не собирался. Он будет где-то кружить. Как та муха. Этот вопрос задавали до неё тысячи женщин. Возможно, этого вопроса не избежала ни одна из них, кроме праматери Евы.
— Почему она? – одними губами произнесла Клотильда, обращаясь не то к дракону, не то к судьбе, не то к счастливому темноволосому юноше на дороге. – Почему она? Чем она лучше?
Она вдруг разом утратила все свои слоистые атрибуты, коими утешалась на протяжении многих лет. Это были её знаки отличия, её титульные признаки, невидимые котурны, посредством которых она вознеслась над крикливым морем своих товарок, таких схожих и предсказуемых.
Она некогда гордилась изысканностью своих целей и устремлений, полагая разум своим владыкой, а рассудок — единственным вдохновителем. Она с жалостью и презрением поглядывала на тех девиц и матрон, кто сводил дарованную им жизнь до служения мужчине, до мелкого флирта, кокетства, любовных передряг, сплетен, ревнивых взглядов, напрочь отметая все иные сферы приложения ума и талантов.
Она даже задалась вопросом, не совершил ли Господь ошибку, не впал ли в напрасное расточительство, наградив большинство этих двуногих самок даром речи и кое-какими умственными навыками, если весь смысл существования этих существ сводится к брачным играм и деторождению. Мужчины, как известно, создания непритязательные, когда речь заходит об удовлетворении их плотского голода. Им сгодится любая женская особь, если стати этой особи соответствуют их скромным запросам.
Этой особи вовсе не обязательно обладать разумом. Сгодится пара увесистых грудей, и все тонкости этикета будут забыты. Природа озаботится заполнением чрева.
К той же категории самок Клотильда причисляла и придворных дам за редким исключением. Эти высокородные красотки только мнят себя существами высшего порядка, но стоит их любовнику обратить свой взор на обнажившуюся голень гризетки, как они скидывают своё лебединое оперение и кудахчут, как обделённые несушки. Они и в заговоры, интриги, войны, приключения пускаются с единственной целью – заполучить ещё одного самца, разжечь его похоть, привязать к своей юбке золотом или потомством.
Мужчины, по крайней мере, способны ставить иные цели. Мир их разнообразен. Они находят себя в подвигах, в честолюбии, в науках, в творчестве. Они одержимы похотью кратковременно, насыщаются быстро и устремляют свои взоры к дальним вершинам. Правда, их неуёмное честолюбие, их алчность и жажда власти чаще всего ведут их к гибели, но те, кто достигает цели, пусть ценой утрат и страданий, всё же достоин уважения за свое восхождение над телесным тленом.
А вот женщины одержимы своей детородностью. Они живут, поклоняясь кумиру, идолу, мужчине, добровольно отрекаясь от многоликости дарованного им мира. Принявшие рабство, они стремятся завлечь в это рабство каждого, кто им сопричастен, включая собственных детей.
Они жаждут оков и заражают этой жаждой, будто дурной болезнью, всех встречных, надевают на них эти оковы, как обязательное условие к бытию. Когда это неутолимое стремление ей открылось, ещё в юности, Клотильда в ужасе обратилась к самой себе, к своим подспудным устремлениям, к своим желаниям, истинным, а не к тем, что принято без стыда выказывать в благовоспитанном обществе.
Эти тайные желания запрятаны так глубоко, что большинство не решается пуститься в путь по лабиринту, чтобы отыскать минотавра. Да и не подозревает это большинство о существовании самого лабиринта.
Это большинство боится даже намеков на непознанную сложность, извилистость собственной природы. Большинство смеётся и приговаривает Сократа к смерти именно за тот его призыв заглянуть в лабиринт.
Но Клотильда не боялась. Вернее, этот страх, или недоверие, были ей знакомы в годы юности, но очень скоро она от них избавилась, обнаружив, что страх тот исходит от неразумной гордыни. Ибо страшно признать себя несовершенством. У неё хватило рассудочности это признать, и со временем обратить из недостатка в оружие.
Да, она несовершенна, у неё есть тайная обитель отрицаемых качеств и устремлений, и то влечение к несвободе, к рабству ей так же присуще. Она женщина, и женская лунная природа определяет её свойства. Она не в силах их изменить, как не в силах изменить строение тела и хрупкость костей. Она женщина, и руки её слабы, а кожа ранима.
У неё узкая, нежная кисть, которая не удержит меч. Она никогда не наденет ботфорты и не отправится в поход. Она даже в седле держится нетвердо. Но это вовсе не значит, что единственный её выход – это обрести сюзерена.
Но и среди мужчин немало тех, кто не рожден для воинских подвигов, дуэлей или трактирных драк. Не обладая достаточной мускульной силой, они обретают цель в игре политической или философской. Почему бы в этой игре не попробовать себя женщине? Почему бы не обрести честолюбивую дерзость, отрешившись от телесной безысходности?
Там, рядом с этими целями, обретается и свобода. Истинная свобода. Свобода духа и выбора. Разве она всей своей последующей жизнью не доказала, что достойна этой свободы? Разве она, в конце концов, эту свободу не обрела?
Она была свободна, её не ограничивала женская природа с её тираническими условностями. Она занимала себя целями высокими, она изучала механизм этого мира и управляла его шестерёнками. Она не терзалась мелким, суетным тщеславием, она поступала так же, как поступают сами мужчины, вознаграждая их той же сомнительной ценностью, какую они отводят женщинам.
Вино, карты и женщины, так они говорят? Женщины — всего лишь приятное времяпровождение.
Вот и у неё мужчины не более, чем времяпровождение, да и то не из самых острых. Скорее, из самых хлопотных и тщетных.
До тех пор, пока в её жизни не появился Геро. Правда, и его она целый год пыталась свести к денежной статье расходов. Убеждала себя в его тождественности всем прочим существам мужского пола, боялась себе признаться, что это давно уже не так, что он и есть тот самый долгожданный сюзерен, которому она готова покориться и которому готова служить.
Но признать сей факт ей не позволила гордыня, и она сражалась с этим сюзереном, как непокорный вассал. Сражалась, пока не утратила своего сюзерена, пока он не выбрал себе другого подданного, другую женщину, которая и не думала посягать на его власть, а приняла эту власть, как благословенное иго.
Лишь окончательно признав поражение, Клотильда вдруг осознала, кто она. Вспомнила с ужасом и отвращением. Она – женщина. В один миг она утратила все свои титулы и атрибуты, они сползли с неё, как старая кожа, и она сократилась до презираемой сердцевины, до женщины, с её слабостями, завистью, обидами и слезами, до женщины, вдруг возопившей, как легионы до неё: «Почему она?»
И вопль этот разом обесценил все её предыдущие мотивы и смыслы. Власть, политика, мироустройство, философия, государство, семейные распри, королевское честолюбие, месть – всё это разом обратилось в разноцветные стеклышки, едва лишь им в противовес на чашу весов бросили ревность.
0
0