Комнату заполняет сумрачный свет октябрьской бури, зудит сигнал входящего вызова.
Встаю с кресла. Нахожу мобильник на журнальном столике. На экране горит «Сергей Масолов».
— Че тормозишь? — раздается глухой голос. Здороваться моего напарника не учили.
— Привет. Чего тебе?
Просто так он никогда не звонил.
— Через пять минут буду у тебя!
— Так что…
Он повесил трубку.
Выругавшись в пустоту серой комнаты, я накидываю куртку и иду к двери. На ходу заглядываю в холодильник, съедаю лежавший с вечера бутерброд и запиваю апельсиновым соком.
Внизу у подъезда меня ждет черный «Кадиллак Эскалейд».
— Так что случилось? — Усаживаюсь на пассажирское сидение.
— Ничего особенного. На Ленинградской труп нашли, мать его!
Серый — лысый широкоплечий великан с узкими глазами под нависающими бровными дугами — сидит за рулем и дымит сигаретой. Этот парень больше походит на бандита, нежели на полицейского. Однако рядом с ним я всегда чувствую себя в полной безопасности. Дерзить и угрожать этому гиганту никто не смеет.
— Ничего, что у меня выходной?
— Да это всё Сизый. Заладил: людей не хватает, дело пятиминутное. Показания снять, протокол составить и всё такое…
— Пятиминутное дело? При наличии трупа?
— Несчастный случай, — отмахивается Серый и тушит окурок в пепельнице.
Всю дорогу напарник рассказывает о вчерашнем загуле.
— Башка трещит, — говорит он.
Дальше история об «охреневших мудаках» из бара.
— Мажоры грёбаные. Ты бы видел этого урода, который, сука, звонить там кому-то собрался, — Серый смеётся и тут же стонет, хватаясь за голову. Мне остаётся только представить, что произошло с этим «уродом». Не завидую ему.
Звонит мобильник. Имя на экране заставляет в нерешительности задержать палец над кнопкой «ответить». Марина…
— Опять встречаетесь? — спрашивает Серый, бросая взгляд на телефон.
— Нет.
Трубку не беру, отключаю звук.
— Вот и правильно. Главное по назначению успеть попользовать и хватит! — скалится Серый.
Я киваю в ответ, а сам думаю, что скорее это она использовала меня. Не люблю вспоминать. Совершенно безумная страсть, от которой до сих пор мурашки по коже. Всё едва не закончилось для меня плохо. Для меня и некоторых парней из отдела. Я уже собирался слить нескольких из них. Черт возьми! Так и берёт псих при мысли об этом.
Марина работала на Центральное Информационное Агентство. Молодая, но амбиций через край. Всегда жаловалась, что её не ценят и нужен какой-нибудь «бомбовый» репортаж, чтобы выбиться в «высшую лигу».
— Кажется, приехали, — прерывает мои мысли Серый.
Мы остановились у высокого многоквартирного дома в элитном районе. У парадного входа замечаю машины скорой помощи, МЧС и городской похоронной службы.
— Припозднились, — равнодушно встречает нас усатый мужик в белом халате. Представился он Павлом Николаевичем.
— Что у вас? — громыхает Серый, переступая порог.
Дверь взломана. Гнилостный трупный запах бьёт в нос.
— Умер во время просмотра фильма, — пожимает плечами врач.
Проходим в гостиную — в кресле сидит средних лет мужчина в джинсах и футболке. На ногах — домашние тапочки, на голове — шлем от мнемофона.
— Уставший хоккеист, — шутит Серый. Делаю усилие, чтоб не улыбнуться. Ведь этот чёртов шлем действительно напоминает хоккейный. — Кто обнаружил?
Подает голос молодой парень, сидящий на кухне. Идём к нему.
— Так, мужики, есть что-нибудь от головы? — спрашивает Сергей.
Павел Николаевич в растерянности хмурит брови, точно не понимая вопроса. Затем исчезает в комнате и приносит блестящую упаковку. Щелчок блистера — спасительная таблетка во рту. Серый в три глотка выпивает стакан воды и победно выдыхает. Затем торопливо допрашивает свидетеля. Записывает данные, как понятого. И отпускает. Парень облегчённо вздыхает и тут же исчезает в пороге.
Мы возвращаемся в гостиную.
— Ничего не трогали? — продолжает Серый.
Павел Николаевич вертит головой.
— Мы только констатировали смерть. Умер, по всей видимости, ещё вчера.
— Причина?
— Сердечный приступ. Думаю, вскрытие подтвердит.
— Ясно… — бормочу я, направляясь к умершему.
— Как Сизый и обещал — несчастный случай, — говорит Серый и достаёт сигарету. Прикуривает и садится на стул напротив кресла с трупом. Затем открывает кожаный портфель, копошится в нём.
— Серый, ты и в гробу без сигареты не сможешь! И без того вонь страшная. — Оглядываюсь на распахнутые деревянные ставни. Это не спасает от запаха.
— Ладно, не бухти… Сейчас всё быстро оформим.
— А что он смотрел? — спрашиваю у фельдшера.
— Запись стёрта.
— Он смотрел пустой диск?
Подхожу к мнемофону, достаю диск.
— Нет. Здесь реальные воспоминания, видимо, были. Они удаляются вместе с просмотром.
— Значит, реальные…
— Очередной идиот! — громко ругается Серый. — Сколько можно говорить, что их нельзя смотреть?
— И снять его последние воспоминания мы тоже не можем?
— А зачем? — Серый смотрит на меня непонимающим взглядом и глубоко затягивается.
Я только пожимаю плечами. Ведь и сам знаю, что ничего мы там не увидим. Если он смотрел реальные воспоминания, то они не задерживаются в голове. А более ранние нам уже недоступны. Записывать воспоминания научились не более одних суток. Возможно, умерший провел за мнемофоном несколько часов, но на самом деле за это время его мозг обработал воспоминания гораздо большей длины.
Всё проходит как обычно. Но одна навязчивая мысль не даёт мне покоя.
— Зачастили, — говорю я.
Серый непонимающе поджимает губы.
— Это уже четвёртый «хоккеист» за неделю, — объясняю напарнику.
— Ну, было уже, — соглашается Серый и тушит окурок. — Так, парни! Подождите минут десять, и можете забирать труп.
— Принято! — отмахивается один из работников похоронной службы.
Носилки приготовлены. Врачи отсоединяют от умершего шлем мнемофона. Серый продолжает делать записи. А я смотрю на бедолагу: губы искривлены, челюсти сжаты, глаза зажмурены.
— Не стой бараном! Помоги… Как его звали?
В небольшом портмоне, лежащем на столе, нахожу документы.
— Владимир Петров, — читаю я. — А ты помнишь случай с группой Джекобсона?
— Чего?
— У нас такое же было с группой Борисова.
— А! Ты про этих придурков, которые решили вспомнить чужую смерть?
— Про них…
— И? — Серый поднимает на меня глаза.
— Теперь все знают, что человек в таком случае умирает.
— Слышал такое.
— Группа Борисова смотрела воспоминания погибших на Аэробусе, упавшем в Новосибирске.
— Ну да! Сердце не выдерживает, мать их!
— И у этого сердце остановилось… — задумчиво произношу я, продолжая вглядываться в документы.
— А? — Серый вскидывает густые брови, которые на лысой голове кажутся чем-то инородным. — Да бросай ты эти мысли, чтоб тебя. Неужели думаешь, что он тоже решил рискнуть? Давненько такие не попадались.
— Не говори! Нужно быть самоубийцей, чтобы решиться на это.
— Вот-вот… Ладно. Фото сделай, да поедем.
— Уже закончил?
— Чего тянуть. Сейчас в участок бумаги закинем, пускай парни сами всё зарегистрируют. А у нас выходной, — при этих словах узкие губы Серого расползаются в довольной улыбке.
Едем в участок. Серый продолжает рассказ о вчерашнем вечере и курит, сигаретный дым ползёт по потолку кожаного салона.
Я слушаю его вполуха. Перед глазами тонкая талия Марины, тёмные волосы, разбросанные по подушке. Светлая кожа на бордовой шёлковой простыне кажется особенно белой. Стройные ножки прикрыты лёгким одеялом. Её голова повёрнута ко мне. В карих глазах немая просьба. Или укор?
— Почему ты их прикрываешь? Самому не противно? — говорит она. Всегда начинала эти разговоры в постели.
Я злился, но не показывал. Разве мог? Она крепко держала меня за яйца.
— Ты мне сам рассказывал, как выбивают показания из невиновных. Разве на это можно закрывать глаза?
Ответ был один: «Я ещё не заделался стукачом».
— Незаконная торговля.
По этой части и меня можно подвести под статью. Я тоже делаю вид, что ничего не знаю, например, про торговлю нелицензионными воспоминаниями. Но не замечаю только тех, кто снабжает меня информацией.
— Небось ещё и убийц прикрываете? Торговцев наркотой крышуете?
Медленно, но верно она подвела меня к тому, что я решился-таки копнуть под нескольких парней, за которыми водились наиболее тёмные делишки. Потом передумал. Сорвалась рыбка с крючка. Мы расстались. До сих пор не знаю, только ли этого она от меня хотела? Но звонит до сих пор. Думаю, она добьётся многого в своей профессии. Обязательно. Но без меня!
В голове вновь раздаётся её звенящий голос:
— Ты просто трус, долбаный трус!
А вдруг она права? Тупая, идиотская мысль не даёт мне покоя. Не потому ли я ушёл от неё?
Оборачиваюсь на Серого. Возвращаюсь в сегодняшнюю реальность.
— Я вот всё думаю, когда человек умирает во время чужих воспоминаний, он помнит себя? — спрашиваю я, чтобы уйти от этих липких, сладостно-неприятных событий.
— Ну, если смотреть реальные воспоминания, то видимо — нет.
— Получается, что тот парень умер, как только включил чужое воспоминание…
— Придурок он… Говорю же!
— Потому что смотрел чужое воспоминание?
— Они же не простые воспоминания смотрят! А те, где можно нервы себе пощекотать. Вот и дощекотался!
— Думаешь, сам виноват?
— А кто же? Ведь всё давным-давно известно. Сколько раз об этом говорили? — Свободной рукой Серый проводит по лысине. — И о возможной смерти, и о психических расстройствах. А случай с Борисовым, мать его, о котором ты вспомнил… По всем новостям ведь гремел.
— Но как быть с тем, кто продал ему этот диск?
— Да какая, на хер, разница, кто продал? Купил — сам виноват!
— Может быть…
Сергей резко поворачивает руль, и машина со свистом входит в крутой поворот. Хватаюсь за ручку над дверью, чтобы не завалиться набок.
— Потише, Серый! Куда спешишь?
— Быстрее хочу избавиться от бумаг. Всё лучше, чем заниматься этой херней.
Я не спорю.
0
0