— Значит, ты посмел бросить мне вызов. Назваться Героем, — Тёмный Властелин обходит связанного человека, стоящего перед ним. Протягивает руку в чёрной латной перчатке, сжимает пальцы, частью хватая, частью защемляя меж стальными пластинами светлые волосы. Тянет назад, заставляя человека откинуть голову, открыть загорелое горло с прокатившимся вверх-вниз кадыком. Не торопясь вынимает кинжал из ножен. Также не торопясь, крепко удерживая свою жертву, касается остриём его шеи. Ярко вспыхивают голубые глаза, Герой успевает выкрикнуть:
— Тьме всё равно никогда не победить свет!
И падает на землю с перерезанной глоткой. Пытается зажать брызжущую кровью рану, сказать что-то ещё, захлебываясь. Тёмный Властелин наклоняется к нему.
— Я уже победил.
Но выпрямляется поспешней, чем собирался. Отворачивается, взмахом руки приказывая убрать падаль из тронного зала.
Он вдруг начинает сомневаться. Слишком уж уверенно говорил пленник.
***
Яросвет оказался странным гостем. Понаблюдав за ним пару дней, Закат понял вдруг, что даже Лужа может думать о свете лучше, чем он того заслуживает. Потому что гонец вел себя как соглядатай.
Интерес Светозара всегда был понятен и прост — ему нравилась Дичка, он говорил с ней, и даже к Закату в подвал пришел только потому, что девушка рассказала ему про байки, услышанные в доме Ежевички.
Яросвет же заговаривал со всеми, не выделяя никого, и расспрашивал настойчиво, мало говоря о себе.
Светозар быстро сменил белые орденские одежды на куда более удобные серые, некрашеные, подаренные Горляной.
Яросвет от подобного предложения чванливо отказался, заявив, что белизна одежд должна обозначать чистоту души, и лучше бы всем носить белое, или хотя бы желтое.
Светозар с восторгом брался за любую работу, сам вызываясь помочь.
Яросвет ни разу даже корзину поднести не предложил никому.
Было бы понятней, будь он в самом деле рыцарем или благородным дворянином, но Яросвет упрямо твердил, что он лишь гонец, посланный светом, чтобы предупредить о прибытии рыцарей. Всё это начало здорово раздражать Заката, да и не только его. Даже Светозар вскоре махнул рукой на брата по ордену, вернувшись к обычной работе. Всё более обеспокоенной становилась Горляна — Закат слышал, как она в сердцах жаловалась Луже, что так и не смогла разговорить Яросвета, зато чуть не проболталась о разбойниках, которых скрывали не меньше, чем присутствие Тёмного Властелина.
Однако, о чем бы ни беспокоились жители Залесья, работы от этого меньше не становилось. Закат колол дрова, плёл лапти и корзины, помогал Луже по дому. Готовил он из рук вон плохо, но зато с уборкой справлялся легко, с любопытством осваивая использование для этого снега. Тот был одновременно врагом, когда его надо было сгонять с тесаной крыши, чтобы та под весом не провалилась; и другом — в сугробах чистили половики, а для стирки достаточно было нагрести свежего снега в кадушку. Впрочем, близилась третья луна, из туч вместо снежинок всё чаще сыпались частые капли. На земле снег ещё и не думал таять, зато по краю крыши плавился под то и дело выглядывающим ярким солнцем, стекал в сосульки, грозясь упасть кому-нибудь на голову. Приходилось сбивать их, не давая вырастать больше, чем на пару пальцев.
Луже с приходом тепла стало лучше — во всяком случае, она перестала ругаться каждый раз, когда приходилось за чем-то наклоняться. К Ежевичке за травами Закат, однако, ходил каждые три дня — Горляна ещё во время шитья посетовала, что сама Лужа с удовольствием забросит лечение. Тогда спина у неё снова разболится — если повезёт, а если не повезёт, то она вообще не сможет однажды выпрямиться.
— Это ты мне во внуки годишься, а не я тебе, — ворчала Лужа, когда Закат, придя от лекарки, брался заваривать очередные травы. — Я тебя обихаживать должна и с ложечки кормить. Где это видано, чтобы старуху, которая ещё не выжила из ума, лекарства пить уговаривали?
Он улыбался. С точки зрения возраста Лужа могла быть его прапра- и так далее правнучкой, а он ещё никогда не имел удовольствия кормить кого-то с ложечки. Лужа, впрочем, тоже свои отвары пила сама, а варить их для неё ему нравилось. В конце концов, это единственное, что у него вообще получалось из готовки — наверное, потому что ничего не нужно было добавлять “по вкусу”.
Во время очередного похода за лекарствами он и встретился с Яросветом. Они столкнулись на улице, тот пошел рядом. Спросил — ты, говорят, из Зорек. А ещё говорят, тебя медведь подрал, когда ты ходил туда осенью.
— Да, — подтвердил Закат. На странно фальшивую восхищенную просьбу показать шрам на ходу распутал шнуровку куртки, подаренной Горляной взамен порванного на охоте плаща. Поднял рубашку, давая рассмотреть звездочку на месте воткнувшейся в живот палки и длинные полосы на боку, оставшиеся после медвежьих когтей.
Яросвет хмыкнул недоверчиво, косясь на отметины.
— Странно, что ты жив.
— Возможно, — пожал плечами Закат, запахивая куртку. Его раздражало навязчивое любопытство спутника. — У меня не было выбора — или я его убью, или он меня.
— Или умрёте вместе, — ухмыльнулся Яросвет, будто пытаясь подчеркнуть бессмысленность борьбы с заведомо более сильным противником.
— Да, — Закат серьезно кивнул. — Или вместе. Меня это вполне устраивало.
Яросвет посмотрел на него странно, вдруг затравленно оглянулся, приотстал. Когда Закат остановился и посмотрел на него удивленно, сказал дрогнувшим голосом:
— Я подумал… Я зайду к знахарке позже. Когда рыцари приедут.
Отвернулся и поспешил обратно к частоколу, так сводя лопатки, будто боялся, что между ними сейчас вонзится стрела. Закат, хмурясь, смотрел ему вслед, не вполне понимая, что произошло. Будто бы Яросвет вдруг испугался его, а осознав, что вышел за ограду, туда, где их никто не видит, испугался ещё сильней.
Закат тряхнул головой, отказываясь понимать, что такого напридумывал себе светлый гонец. Пошел дальше к домику Ежевички, на ходу заправляя рубашку и шнуруя куртку — из-за любопытства Яросвета он здорово замёрз и теперь злился — и на это, и на собственное недоумение.
Чем он мог так его напугать?
***
Ежевичка, выслушав пересказанный разговор, только рассмеялась, споро смешивая травы.
— Ой, да ничего особенного ты не сказал. Гонец этот просто трус, вот и слышит то, чего боится.
— А что он услышал? — уточнил Закат, сидя на лавке и отхлебывая заваренный Ро отвар.
— Что ты готов драться за свою жизнь, — Ро, перетиравшая травы в тяжелой каменной ступе, ответила вместо знахарки. — Интересно скорее, почему он считает, что это значит, что ты его убьёшь.
Закат помотал головой, совсем запутавшись.
— А что, кто-то согласится просто умереть, не защищаясь?
— Кто-то, — вздохнула Ежевичка, дотянувшись до него и взъерошив волосы, в точности, как обычно делала Лужа, — сбежит. Спрячется. Попробует переждать. А не кинется на медведя с палкой.
— Я должен был отвлечь его от Пая и Ро.
— И чуть не умер из-за этого, — буркнула упомянутая Ро, с такой силой наваливаясь на пест, что насыпанные в ступу сухие стебли уже, должно быть, превратились в пыль.
— Не всем дана такая храбрость, — объяснила Ежевичка, завязывая наконец мешочек с правильной смесью. — И некоторые её боятся. Особенно если подозревают, что она может повернуться против них.
— Надеюсь, этого он боится зря, — Закат поднялся из-за стола, забирая протянутое ему лекарство.
На сердце, однако, было тревожно. Оставалось успокаивать себя, мысленно повторяя что Яросвет просто мнительный мальчишка, во всем видящий какие-то козни. С учетом того, что он при этом был светлым гонцом и наверняка доложит свои измышления рыцарям, легче не становилось.
Однако стоило Закату добраться до дома, как все мысли разом вылетели из головы.
Лужа лежала на крыльце, отчаянно хохоча и даже не пытаясь встать.
— Нет, ну надо же! На том же месте, так же глупо…
Закат едва сумел поднять её, но старуха не держалась на ногах. Велела положить её обратно, позвать Листа, а потом уже пытаться отнести её в дом.
Вдвоём им в самом деле удалось помочь Луже, уложив старуху на печь. Та то и дело начинала смеяться, так что, когда они едва-едва устроили ее на лежанке, чуть не свалилась с нее. Извинилась, села, подтянувшись на локтях. Подвела черту:
— Ну вот и все, хотела не хотела, а обузой стала. Я ж теперь вообще ничего не смогу по хозяйству.
— Не прибедняйся, — одернул ее Лист. — Руки и голова у тебя работают, может, потом и встанешь.
Лужа только вздохнула недоверчиво. Уже уходя Лист объяснил Закату:
— Наш отец так же упал, ударился головой о ступеньки. Ноги у него и раньше отнимались, едва ходил, а после и с рассудком стало не в порядке… Мать все боялась, что у нее так же будет. Да вот, не так.
В самом деле, прикованность к печи только подстегнула старушечий бунт против будущего наступления света. Дома у Лужи собирались уже далеко не только женщины. Сидели недолго, расходились по одному, за Яросветом в это время старались присматривать. Обсуждали многое — как отмечать праздники, что говорить про Заката и про разбойников, что делать с оберегами, которые носили и хранили в домах почти все. Пришел один раз Светозар, посмотрел, послушал, кусая губы. Кивнул собственным мыслям, сжал плечо Заката, уходя.
Тот не понял, что именно хотел сказать рыцарь, но догадывался, что ему никогда не расплатиться за это доверие.
Люди придумывали общую стройную ложь и подолгу обсуждали её, наращивая детали, стараясь насколько возможно упростить легенду, сделать настоящей. Самим поверить в свои выдумки.
Закат, ставший свидетелем этих сборищ, обычно сидел в стороне, занимая руки очередным лаптем.
Лгать собиралось всё Залесье, даже не только из-за него, а просто чтобы и дальше жить так, как раньше. Закат боялся, что у них всё равно не получится, но не мог решиться уйти в неизвестность. Ругал себя за малодушие, слушал знакомые голоса, мысленно спорил сам с собой — лучше остаться здесь и бороться или лучше уйти и не подвергать всех дополнительной опасности.
Остался. Не смог бросить всё, сейчас, когда его так явно не желали отпускать. Всем хотелось верить, что опасность можно переждать, и Закат тоже поверил, понадеялся — не на себя даже, на остальных. На Залесье, что приняло его и не собиралось менять решение.
0
0