– Спокойнее, спокойнее… подними руку. Эти пассы лучше выходят расслабленной кистью. Вот гляди… – мужская ладонь скользнула по плечу девушки вниз, приобнимая за грудь. – Только аккуратнее, смотри. Нельзя, чтобы искры попали тебе в глаз.
Ночное небо озарялось маленькими салютами тепло-песочных огоньков. Дворцовый парк, где «учитель» тренировал свою юную очаровательную ученицу, находился в отдалении от людей и официальных сооружений. Здесь легкий ветер, по-летнему теплый, ласкал кожу, шевеля кончики сладко пахнущих волос, смешивая запах девушки с пьяным ароматом цветов и уже созревших плодов слив. Мужчина вальяжно поглаживал девушку, иногда заправляя ее русый локон за аппетитное румяное ушко. Девица краснела от смущения и улыбалась еще милее.
– У тебя явные успехи, моя хорошая. – Мужчина прикоснулся горячими губами к виску мало противящейся этому девчонки. Правая рука смело ушла по пояснице вниз, подхватив чудное создание самым наглым образом. Девушка застыла, еле дыша, ловя поцелуи щеками и губами. Упругая юная попка выгнулась, ожидая новых движений. Мужская рука была милосердна и начала медленно двигаться вверх-вниз, потихоньку задирая длинные отглаженные юбки. Сладостный стон раздался так тихо и умоляюще, что мужчина, справившись с длинными полами, все-таки коснулся сладко томящейся желанием округлости…
Нежданные прохожие застали парочку врасплох, да еще и оказались не просто прохожими. Трое мужчин встали вокруг, молча давая время привести себя в порядок. Все, как один, с серьезными лицами, руки сцеплены в замок впереди, все, как один, в черном.
– Что происходит? – возмутилась девушка. Ее учитель, как раз-таки, стоял с понимающим выражением лица. – Что происходит? Магистр Тертель?
Один из новоприбывших ухмыльнулся и уже серьезным, не терпящим пререканий, голосом сообщил:
– В связи с пропажей императора вводится военное положение. Всем приказано пройти в свои покои.
– Вот как? Пропажей императора… – магистр скрестил руки на груди, не очень торопясь исполнять приказание. – И куда же он изволил пропасть?
– Предположительно… – воин сделал выразительную паузу. – Император погиб от руки императрицы, чей кокон сейчас висит в воздухе в его покоях, весь покрытый кровью, как и стены с потолком. Но… возможно, император остался цел и невредим, если он следовал дружеским рекомендациям господина Шарэля. В таком случае, мы можем поднять темное войско. Исключительно для его поисков, а не для сражения с ангелами, осаждающими замок в данный момент. Так ведь, магистр Тертель?
– Император погиб? – девушка вцепилась в рукав своего кавалера, ища защиты и помощи в такой смутной и ужасающей ситуации. Мужчина мягко убрал ее руки.
– Господа, мне кажется, что я располагаю некоторой информацией о том, где может быть император, и готов оказать вам дружескую помощь. Исключительно ради господина Шарэля.
– Благодарю, ваше величество. – Шепотом сообщил первый воин, поправляя черный с проседью локон со лба. – Пройдемте с нами. Там вы будете в безопасности.
Остальные двое увели девушку, растерянно хлопающую глазами, когда ее кавалер в сопровождении воина растворился в огненном кольце.
– Слышал о твоей утрате, Орелль. Скорблю вместе с тобой. – Проговорил Лаврарронс Третий, действующий правитель Кротонды и его давний друг.
– Благодарю, ваше величество. – Сухо ответил Редвайль, вздохнул, и упрямо горящий взор поведал о продолжающейся борьбе внутри него.
– Вижу, что и тебя поймал в свои цепкие лапы старый пройдоха. Что пообещал? Сказал, что и не из таких передряг доставал своих людей? – император кивнул сам себе, соглашаясь, что лучше иметь в друзьях Самого, нежели молча горевать об утрате, не испробовав всех вариантов, даже если это сделка с дьяволом.
– В столицу стекается все больше и больше белобрысых. – Продолжил отчет Редвайль. – Они надеются на возрождение этой бестии. Теперь, когда вход в Ръярд им закрыт, многие возвращаются червоточинами из нижних слоев, многие спешат сюда, лишившись своих отрядов. Они собираются в огромное войско. У нас не было другого выхода.
– М-да-а-а… действительно, ужасный расклад. Я надеялся, что местом схватки будет Ръярд, но теперь разворотят всю столицу.
– Отстоите новую, еще краше, ваше величество. – Сухо ответил демон. – В мою задачу входит передать вас в руки Сорренжа и сражаться в числе прочих.
– Сорренж? А что, он уже вернулся? – император, как ни в чем ни бывало, щелкнул пальцами, и в его руках появилось горячее пряное вино. Он шел по каменному гроту, прихлебывая напиток, и, неспешно рассуждая про общего знакомца. – Кажется, Сорренж был случайно телепортирован в Ръярд во время групповой зачистки южного крыла? Потом, недели две считался погибшим, а после, вернулся, благодаря вашей жене. Вы ему доверяете? Учитывая скандальную репутацию этого демона в вашем родном мире и связь с маленькой… мисс Соулдир… вы уверены, что ваш внук является отцом будущего ребенка? Ну, что ж…
– Благодарю, ваше величество. Вы весьма хорошо осведомлены о делах моей семьи. – Поклонился Редвайль, с непроницаемым выражением лица.
– Где он был все это время, Орелль? Можно ли ему доверять мою жизнь?! – стакан в руке императора лопнул, как кусок подтаявшего льда.
– Сорренж был в самом низу. – Остановившись, сурово проговорил Редвайль, сверля императора взглядом. – Он сражался с командиром отряда ангелов. С сильным противником. Он был сильно ранен. Мы с женой выходили его. И у профессора есть такое оружие, что поможет ему вас защитить. Это все, что вам требуется знать.
– А куда же мы, в таком случае, идем? Мне не знакомо это место. – Император выразительно осмотрел каменный коридор, выглядящий так грубо, словно топором прорубленный ход в скале.
– Мы с вами и направляемся туда, где Сорренж провел последний месяц в борьбе с вражеским войском. Мы спускаемся к черной звезде. К самому ядру Ръярда.
– Магистр! Но ведь вы сами говорили, что Черная звезда смертельна для человека! Ее излучение убьет меня.
– Нет. Наложенные на вас чары, дающие вечную жизнь и регенерацию, защитят от излучения.
– Но Арида! – Орелль повернулся, услышав имя жены. – Арида говорила, что звезда опасна и для меня. Она разрушит эти чары.
– Все верно, император. Нашими усилиями вы потеряли вкус жизни. Своей и, особенно, чужой. Вы потеряли ценность времени. Вы бросили ваше государство под раздачу, занимаясь исключительно своими удовольствиями. Вас не убить и не сместить. Вы не собираетесь заводить детей и доверить правление им. Вы давно мешаете. Вы паразит! Арида? Арида совсем не этого для вас добивалась. И это именно ее идея.
– Н-но… я же хочу жить! – вскричал возмущенный и напуганный Лаврарронс Третий, уцепляясь руками за камни стен, и, видимо, собираясь оказать сопротивление.
– Вы не умрете сейчас. Вы проживете остаток своей нормальной человеческой короткой жизни, ценя каждое мгновение ее. Вы зачнете детей, оставив государству наследников и, таким образом, выполните перед ним свой долг.
– Но я не могу иметь детей. Ваше заклятие…
– Теперь сможете. И, еще… если вы будете плохо исполнять свои обязанности правления, то помните: теперь вы не бессмертны. Это все.
Когда впереди веером расходятся пути-дороги и будто бы разворачивается целая сеть возможностей, поневоле замираешь на старте. Боязнь ошибки. Нежелание рисковать. Страх первого шага во всей красе и вкупе с парадоксом ведра крабов.
«Да зачем это нужно?», «Ишь, что выдумали», «Дел других нет что ли?», «Что, больше всех надо?». Трётся, мельтешит, скрежещет масса клешней и ножек. И, уже не оценивая рисков, не пытаясь найти и учесть все возможные факторы, начинаешь действовать. Пробуешь хоть как-то и хоть что-то делать, лишь бы не свихнуться, не поддаться рутинному и будто бы бесцельному общему шевелению.
Лишь бы не растворить момент старта в вялотекущем потоке дней. Не растерять былой энтузиазм под напором ежедневных задач.
Ведь только с уровня второго, третьего и последующих шагов будет ясно, в ту ли сторону бежишь. Или идёшь. Или едва-едва ползёшь.
______________________
— Ми-и-ия, это катастрофа! Шов на рукаве разошёлся… – Даже не вбегает, а почти что влетает в комнатку Хельна. И в комнатке как-то сразу становится тесно. А с длинной нарядной юбкой девушки никак не сочетается завязанный наспех ночной утеплённый халат.
Будучи на полторы головы выше Мии и вдвое её шире, Хельна умудряется смотреть хоть и сверху вниз, но таким заискивающе-виноватым взглядом, что отказать в помощи просто невозможно.
— Можно же просто зашить, не переживай так! – Мия принимает пострадавшую вещицу с рук на руки.
— Нет-нет, если зашить – рука не влезет. То есть шов разошелся именно потому, что я не могу влезть в блузку… — Мотает головой Хельна, ещё больше распушив тем самым собственную причёску. Впрочем, её непослушные тёмно-каштановые кудряшки всё равно не упорядочить ободком, даже таким широким, как на девушке сейчас.
— А заранее ты проверить не могла?
— Неделю назад всё нормально было. Примеряла, всё сходилось…
Гостья конфузится, мямлит про то, что всё ещё растёт, но почему-то именно в ширину плеч, потом, на горестном выдохе добавляет.
— Я хотела бы похудеть, правда, но покушать я люблю больше…
— Секундочку, Хелли. Тебе что, вообще не в чем сегодня петь?!
У Мии даже глаз дёрнулся. Подготовить что-то на замену настолько срочно-обморочно просто не получится. Команда выезжать на Центральную площадь прозвучит с минуты на минуту.
— Э-это не на основное выступление, это на наш отдельный номер, он ведь попозже.
— Так… Попозже, значит…
Принцесса цирка массирует виски, собираясь с мыслями. Затем подскакивает к портьере из старого занавеса, находит в одной из плетёных корзин широкую бежевую тесьму и ножницы, в другой — иглу с катушкой ниток и тонкий черный шнур. Передаёт блузу владелице.
— Рви по шву дальше, от плеча до кисти. Второй рукав тоже! — Распоряжается девушка, отыскав в дополнение к найденным вещам ещё и пробойник для люверсов, а так же сами люверсы в жестяной коробке. Характерный треск подтвердил, что команду Хельна выполнила на отлично.
— Теперь бежишь к себе, надеваешь верх для основного выступления, остальное — аккуратно в мешок, и спускаешься с вещами ко всем на подъездную площадку. Костюм доделаешь в пути.
— Я же криво шью, да и тряска…
— А это в данном случае не важно.
Улыбка-то у Мии с хитринкой. Определённо придумала, как выкрутиться. Так что Хельна, отбросив панику, мчит в свою комнатку-гримёрку и из завала блузок извлекает самую безразмерную.
— И как ты в своём вечном «развале-схождении» вообще ориентируешься?
Эта фраза, конечно же, звучит со стороны проходящей по коридору группы танцовщиц. Лучше ответить шуткой, раз уж не догадалась прикрыть дверь, когда входила.
— Ой, да замечательно! Просто нужно помнить, что и в каком по счёту слое от пола находится.
— Получается, как только что-то достанешь, всё приходится пересчитывать? – Так же в шутку продолжает мысль Боннита, отставая от группы.
— Увы и ах. Зато гладить особо не надо, всё расправленное, друг друга прижимает.
Хельна картинно разводит руками, возвращается к сборам. Мешок с костюмом – это не так тяжело. Стянула двойными петлями – и на плечи, а вот техника… Колёсный чемодан в половину роста Хельны скромно делал вид, будто он всего лишь тумба у двери.
— Тебе как, помочь рупорную установку по лестнице спустить? – Танцовщица заправляет за ухо волнистый чуть в рыжину локон.
— Эм-м…
— Вдвоём всяко легче. Или ты специально сама? Калории сгоняешь?
— Да чего уж там! Отощавшая корова всё равно газелью не станет. Накло-няй! Теперь осторожно, через порожек…
Хельна запирает дверь на ключ, и девушки направляются к лестнице.
— А я вот думаю, чего управляющий скупится? Не приходилось бы вам с ребятами своё таскать. Оплатил бы инструменты и установку, которые распорядитель Центральной площади предоставляет, и всё. Не обеднеет же. – Боннита поводит плечами, укрытыми большим платком-палантином. Танцовщицы, как обычно, на Центральную площадь едут без лишнего багажа — уже сразу в нарядах, только дополнительно берут что-нибудь для защиты от ветра в пути.
— Звучание-то разное, не перестроишься сразу. Да и возить всё как-то проще стало, как мы вчера жёлоб для колеса к лестнице привинтили. Ставишь чуть набок, и рупорка сама вниз катится. Только попридержать немного на поворотах надо. Удобно.
— А если два жёлоба привинтить?
— И одного сбоку достаточно, за второй все запинаться начнут…
— О, Мия, нас ждёшь?
Втроём спускать чемодан ещё сподручней. На подъездной площадке уже чихает мотор большого пассажирского паромобиля с двумя вагончиками. Девушки втискиваются во второй. Пусть в нём нет сидячих мести и больше тряски, зато от начальства подальше. Погода радует – в просветах меж туч проглядывает небесная синева, и этих просветов становится всё больше.
Не теряя времени даром, Мия вручает пробойник и люверсы Хельне, сама же удерживает край распоротого рукава.
— Крепи. Дырочки по всей длине я уже наметила. Успеем!
— А-ага. Доделывать костюм в пути – то ещё приключение.
Ремни безопасности, регулируемые по длине, в вагончике свисали с потолка и крепились к специальным поясам, так что упасть девушки не боялись. Но Хельна, как могла, старалась не выронить инструмент из рук, особенно, когда паромобиль стартовал. Дабы поднять пробойник с пола потребовались бы настоящие чудеса эквилибристики.
— Точно не проще в одной и той же блузе на оба выступления выйти? – Боннита скептически хмыкает, наблюдая за работой.
— Ни за что! Наше отдельное выступление и должно быть целиком нашим, совсем без использования принадлежащих цирку костюмов и реквизита.
— Да как хотите, так и делайте, мне то что. И так все сбережения на аренду площадки истратили, так хоть тут бы сэкономили.
Хельна сводит брови, продолжая ставить люверсы по рукаву, упрямо покусывает губу.
— Даже если наша основная работа – музыкальное сопровождение ваших представлений, мы хотим собственный проект. Пусть он не приносит пока доход, но это будет именно наш, независимый проект, и мы стараемся развивать его.
___________________
Громкие аплодисменты на общем выходе с поклоном – и можно возвращаться. А совсем не хочется! Как будто сама Центральная площадь не стремится отпустить от себя так просто. И что-то волшебное есть в этих ощущениях, когда стоишь перед другими людьми и ловишь их заинтересованные и восхищённые взгляды.
Мия спускается с подмостков в прекрасном настроении. Программа отработана безошибочно. Хельна уже мчится примётывать полоски широкой тесьмы. Если пришивать с изнанки к загнутым краям ткани рукава – так даже кривая хельнина намётка подойдёт, снаружи-то незаметно. К тому же по люверсами ещё и шнур крест-накрест пустим, даже самый рыхлый шов – и тот не разойдётся.
— Девочки, мальчики, не забываем афиши раздавать! – Суетится управляющий, выдавая артистам тоненькие пачки свежих, пахнущих типографской краской листов и толстые пачки листов уже помятых и даже ветхих. – И не опаздывать к отъезду, или пешком потопаете!
Элиан берёт афиши сразу на себя и Мию.
— Пойдём вместе?
Девушка кивает. Над площадью уже чувствуется запах свежей выпечки – следующие двадцать минут сцена в полном распоряжении гильдии пекарей и кондитеров. И как же хочется остаться посмотреть. Но нельзя.
Быть может, у них в планах даже есть дегустация. Мелькает мысль, как бы Хельна не отвлеклась от шитья, не успеет же тогда к выступлению. А Элиан уже тянет за собой.
— Я ведь ещё родителей на площади заметил, заглянули всё-таки! – Сообщает парень, продвигаясь в толпе и увлекая за собой девушку. – У самого фонтана были, сейчас доберёмся.
— Сыно-ок! – Громовой бас и поднятая в приветствии рука тут же обращают на себя внимание.
— О, и малышка Мия здесь.
Объятия, причитания, что особо-то и не пообщаться сейчас – это уже бойкая и хлопотливая мать семейства.
— Вы всё-таки на работе, а мы тут только проездом, а потом опять на ферму. Но всё равно, вот, узелок хотя бы навязала.
Элиан рассыпается в благодарностях, хоть и заметно смущается.
— Вы хоть приезжайте погостить. Неужто и не бывает отпусков совсем?
— Постараемся! – Принцесса цирка отвечает за двоих, но точно знает, что ноги её не будет на ферме. Слишком больно каждый раз натыкаться взглядом на родной дом по соседству. Дом с уже новыми владельцами.
— Нам сейчас афиши нужно раздать. Но, думаю, одну можно и вам оставить. – Аккуратно, понизу, Элиан передаёт листок из тех, что новее.
— Но мы же не придём в цирк.
— Можно просто на память оставить. Тут, кстати, и меня с самого краешка нарисовали, а Мия, конечно, по центру, ей по должности положено.
— Красиво получилось! – Оценивает мать, рассматривая листы, что на руках у сына, а отец уже успел скрыть полученную афишу в недрах поясной сумы.
— Такая печать – дело не из дешевых, так что господин Дакир придумал билет делать чуть дешевле тем, кто такую афишу назад в цирк принесёт. И раздаём мы их не всем подряд, а сначала общаемся, узнаём, насколько человек заинтересован. – Рассказывает Мия.
— Хотя встречаются и просто «коллекционеры» афиш, которые взять – возьмут, а к нам не приходят, таких управляющий костерит по чём свет. И даёт новый заказ в типографию. – Элиан машет рукой на прощание и вместе с Мией идёт мимо торговых лотков к набережной, где проще находить богатую публику. Узелок с едой из дома сейчас больше мешается, чем радует.
— День добрый! Угощайтесь, пожалуйста! – Лавочник возникает будто из-под земли, широко улыбается и протягивает плетёную корзиночку с орешками в сахарной глазури, — А цен не пугайтесь, они с учетом упаковки. Пока гуляете по набережной, как раз съедите, корзиночку вернёте, половину оплаты назад получите! Хорошо придумано, правда?
— Да, правда, хорошо, только мне сладости нельзя. Работа такая, ничего не поделаешь. – Мия приседает в реверансе.
— Видел-видел, молодцы! Ловко вы там крутитесь.
— А целиком представление хотите увидеть? – Подключается к разговору и Элиан.
Работа по привлечению зрителей началась!
Присутствие Мии, как «девушки с афиши», позволяло быстрее и продуктивнее общаться с потенциальными зрителями. Её милота и открытость, благожелательность и немного детская непосредственность всегда срабатывали в плюс. Главное – не перейти ту тонкую грань, когда общение и приглашение превращается в навязывание. Узел с едой, к слову, удалось пристроить на хранение у лавочника…
Увлечённые делом, Мия и Элиан не сразу заметили всё увеличивающуюся тень в форме овала. Но ощутили поднявшийся ветер. А затем и шум винтов над головой услышали. К набережной приближался дирижабль. Садиться он, естественно, не стал, лишь на тросах опустилась вместительная корзина с глашатаем. А ещё по двум сброшенным тросам спустились вниз работники и примотали эти тросы к опорным столбам со специальными кольцами креплений.
— Обзорные полёты над городом, дамы и господа! Уникальное предложение! – В рупор, гораздо меньший, чем у Хельны, буднично объявил мужчина, выбираясь из корзины. А работники меж тем выставили большой плакат на треноге.
— Дорогое удовольствие… — Присвистнул Элиан, рассмотрев количество нулей в цифрах прейскуранта.
— И всё же, как здорово было бы полюбоваться городом сверху. Ни разу не летала на дирижабле.
— Думаю, ещё полюбуемся. Иногда, по большим праздникам, катания оплачиваются из городской казны. Можем попробовать попасть в очередь.
— У нас на это же самое время наверняка поставят выступления. Давай что-нибудь придумаем прямо сейчас?
— Ох, Мия, тебя опять куда-то понесло!
— Я только спросить.
— Ладно, я с тобой.
— За спрос же не бьют в нос.
С улыбкой подмигивает. И уже вовсю лавирует к глашатаю, только поспевай следом. Зевак хоть и много, но стоят они отнюдь не плотными рядами, покупать билеты тоже не спешат, и вот принцесса цирка уже у корзины.
— Простите, пожалуйста, а вы в какую сторону летите?… А сколько времени длится полёт?… И за сколько по времени вы набираете пассажиров?…
Девушка внимательно слушает ответы и выдаёт:
— А если я помогу набрать быстрее, то смогу полететь с вами?
— Ишь, хитрая какая!
Так как ответы на вопросы глашатай произносил в рупор, то и последняя его фраза прозвучала громко, в него же.
— Ничего и не хитрая! Посмотрите, как мало у вас пассажиров! – Звонкий, хорошо поставленный голос девушки разнёсся над толпой.
Уже устроившиеся в корзине пожилой господин в цилиндре и с моноклем, а так же средних лет дама с двумя мальчиками-погодками воззрились на возмутительницу спокойствия.
— А сколько может поднять ваш могучий дирижабль? Разве не грустно, что он летает полупустой, когда столь многим хочется прокатиться?
— Бесплатно на борт не беру! – Отмёл все возражения мужчина.
— Можете дать мне рупор? Я умею с ним обращаться. – Эти слова Мии услышали только глашатай да Элиан, который стоял ближе всех. Не дожидаясь утвердительного ответа, девушка сама ухватилась за устройство рукой. Как говаривала порой Боннита: «Наглость – второе счастье. А некоторым она заменяет и первое».
— Никто и не говорит о бесплатном полёте! – Возвестила Мия в рупор, — Но если снизить стоимость хотя бы на одну пятую, нет, даже на одну десятую часть? Что тогда? Вот Вы, хмурый, но всё же симпатичный господин…
Девушка уже вошла в раж и обратилась к толпе, выделив в ней первого попавшегося на глаза человека. Не совсем, конечно, первого, но наработанный раздачей афиш взор уже вычленил возможного клиента. Мия приглашающе протянула в его сторону руку.
— Что если посмотреть на мучающие Вас проблемы под другим углом? Например, сверху?
А взгляд уже двигается по толпе дальше.
— А Вы, молодой человек, Вы несомненно хотите сделать приятное своей прекрасной спутнице, в чьих глазах отражается такое глубокое и манящее небо!
«Элиан, подхвати» — шепчет девушка, в мгновение ока скидывает башмачки и отработанным движением тут же оказывается сидящей на плече парня. – «По команде подбросишь».
— Знаете, я работаю в цирке и ни разу не летала на дирижабле, это моя пусть меленькая, но мечта. Потому что наш город наверняка прекрасен сверху, особенно сейчас, когда сама погода способствует прогулкам. Не теряйте такую возможность!
— Верните рупор! Что за представление вы тут устроили?! – Злится глашатай. Кажется, не понимает, что вот-вот распугает всех клиентов.
— Вот было бы здорово показать наши номера прямо в небе! Алле-Э!
Элиан выставляет руками опору для прыжка, Мия прыгает и приземляется стопами парню на плечи. Если до сего момента ещё не всё внимание было привлечено к этой парочке, то теперь уж точно всё.
— Например, сигаешь с канатом в руках с одного борта, прокручиваешься и запрыгиваешь уже с противоположного? Как вам?
— Ого-о-о! – Разносится по толпе.
— Даже не пытайтесь повторить самостоятельно! – Грозит принцесса цирка пальчиком.
— Прекратите, или я стражей порядка позову! – Доносится снизу.
— Зачем стражей порядка, мы же не мешали! Мы даже помочь хотели! – Мия разводит руками. — Вот видите, похоже, не судьба. Скидку на полёт мне всё же не дадут. Ну, или «скидка» будет непосредственно вниз, с самого дирижабля. Приходите тогда к нам в цирк, у нас-то есть возможность пройти дешевле. Вот по такой афише, Элиан, покажи, пожалуйста! Выдадим далеко не каждому, а только тем, кто действительно намерен прийти!
Девушка перескакивает на оплётку корзины, запевает, балансируя на ней.
— Почему же людей тянет в небо? Мы всё так же летаем во снах. И летаем под куполом цирка. Наш полёт – это быль или небыль? Утраченных крыльев взмах? Или просто от бублика дырка?… И да, спасибо за рупор. Жаль, что не сработались! – Выкрикивает Мия, приземляясь прыжком сразу в свои башмаки.
В толпе — смех и хлопки.
— И мне! И мне афишу! – Галдят наперебой мальчишки в корзине.
_________________
Оперативно раздав листы и из старых, и из новых пачек, Элиан и Мия спешат к основной сцене.
— Вот как ты вообще на такое безрассудство решаешься? Не сложно делать первый шаг?
— А представь, что это не первый шаг, а уже второй. Сразу легче становится!
— Поднажмём, а то совсем на выступление не попадём…
— Кажется, сейчас и так уже последняя песня сета звучит.
Раскрасневшаяся, и оттого будто бы ещё более взъерошенная, Хельна с воодушевлением вещала со сцены.
— Мы рискнули всем, чтобы выступить здесь. У нашей команды нет ни высокого покровителя, ни постоянной концертной деятельности. Но если вам понравилась наша музыка и тексты, вы можете поддержать нас сами. И именно вы, дорогие зрители, станете нашими покровителями. И заказчиками будущих концертов. Последней в сете мы исполним песню, которая была сочинена одной из первых. И называется она «Как будто в цирке»! Встречаем!
На первый взгляд всех легко распределить
На тех, кто смотрит шоу, и кто его творит.
Но кто есть кто — от оценок воздержись.
Мы все актеры
Спектакля «Жизнь».
Быть первой ролью дается шанс. Что есть «шанс»?
Иначе кто же здесь сыграет нас?
Где же сценарий шоу, в котором всё всегда везде хорошо?
Свет, звук, сотни восхваляющих фраз,
В дикой какофонии витают вокруг,
Чтобы задуматься не было сил, мой друг.
И что же, что пожелает кто-то увидеть в цирке?
Развеять скуку ли, скрасить досуг помогут в цирке.
Завороженным быть грацией, чьим-то танцем плениться,
Нервы пощекотать, посмеяться всласть, а потом забыться.
На первый взгляд всех легко распределить
На тех, кто смотрит шоу, и кто его творит.
Но кто есть кто — от оценок воздержись.
Финал открытый
У спектакля «Жизнь».
Порой весь фокус чужой игры. Злой игры.
На том построен, во что верим мы.
Можно ли различить, кто нам помочь желает, кто утопить.
Свет, звук, сотни восхваляющих фраз.
Достиженье целей самой легкой дорогой.
Но за успехом внешним скрыто так много.
А кто есть кто — слишком важен вопрос, когда ты в цирке.
Не верить, верить ли, что за вопрос, когда ты в цирке.
Калейдоскоп впечатлений, аплодисменты как гром,
Не оступиться бы в пропасть, и в ней не пропасть бы на пути том.
И что же, что пожелает кто-то увидеть в цирке?
Развеять скуку ли, скрасить досуг помогут в цирке.
Завороженным быть грацией, чьим-то танцем плениться,
Нервы пощекотать, посмеяться всласть, а потом забыться.
Ответь себе, в чем твои мечты, в чем твоя отрада,
И чем ты рад одарить других даже без награды,
Быть может в этом и есть твое призвание, но
Сам ли ты решаешь, чему сбыться суждено, чему не суждено?
А кто есть кто — слишком важен вопрос, когда ты в цирке.
Не верить, верить ли, что за вопрос, когда ты в цирке.
Калейдоскоп впечатлений, аплодисменты как гром,
Не оступиться бы в пропасть, и в ней не пропасть бы на пути том.
На второй день очень много событий. Пять раз парни сами выходят на ринг, и еще дежурные в красных повязках останавливают три начинающиеся драки и приводят парней драться на ринг. Когда Медведь или Кремень говорят, что драться надо в положенном месте, особо не поспоришь. Четыре девки выбирают победителя в драке, две — побежденного, а две отказывают обоим. Эдика с Ирочкой никто не видит до полудня. А потом они выходят
из белого вертолета с белыми повязками на головах. Но не радостные, а мрачные. Ирочка робко ластилась к Эдику. Он ее не прогоняет, но лицом не светлеет.
— Ох, грехи наши тяжкие… — говорит Палпалыч, увидев это.
Вадим подговаривает Ксапу отвлечь какой-то работой Ирочку, а сам, выждав момент, подходит к Эдику для серьезного разговора. Мы с Жамах выбираем позицию у входа палатки. Не очень далеко, все слышно и, якобы, делом заняты. А если что — вмешаемся, предотвратим и не допустим, как
Ксапа выражается.
— Все в порядке, Вадим, все пучком. Дураком быть мне на роду написано, но подлецом — еще ни разу.
— А Иринка?
— Девочка получила то, чего добивалась. Не беспокойся за нее.
— Да что с ними, в самом деле?! — дергает меня за руку Жамах. — Он же вчера из-за нее дрался.
— У нас, бывает, охотник силой девку в свой вам приводит. У них получилось наоборот, — объясняю я.
— Но ведь хорошая девка… А, ладно! Сами разберутся, — тут же успокаивается и веселеет Жамах.
Я хочу заступиться за парня, но звонит мобильник. Платон зовет меня, намечается серьезная драка между Чубарами и Степняками. И тут же звонит мобильник Жамах. Мы спешим на вызов.
На берегу реки у моста собрались четверо чубаров, шестеро степняков, одна девка-степнячка и трое чудиков с красными повязками. У девки и одного степняка головы повязаны белыми повязками.
Еще на бегу Жамах вызывает Кочупу.
— В чем дело? — спрашиваю я сначала по-чубарски, и тут же
— по-степняцки. Отвечают все разом. В гомоне ничего не разобрать.
— Тихо! Ты говори, — указываю я пальцем на самого рослого чубара.
Оказывается, степнячка принадлежала одному из чубаров. Он ее год назад у Степняков увел. Вчера ночью она убежала со стоянки Чубаров, заночь по следам и по огням разыскала Ярмарку невест, нашла своих и подговорила молодого степняка взять ее в свой вам. Теперь у нее и волосы
подрезаны, и белая повязка на голове. Но чубар увидел свою девку и отдавать не хочет. Ситуация…
— Какие у тебя права на степнячку? — строго спрашивает чубара Жамах.
— Он мне волосы не подрезал, ребенка мне не сделал, никто он мне! — восклицает степнячка.
— Помолчи.
— Я ее в свой вам привел, невинности лишил, год с ней жил. Моя она.
— Ты меня своим друзьям давал! Была бы твоя, так бы не делал! — не остается в долгу степнячка.
— А ты что скажешь? — обращается Жамах к степняку.
— Я ей волосы подрезал, на костре сжег. Я ее с собой вчера клал. Моя она.
— Один волосы подрезал, другой невинности лишил. И оба с собой клали. Равные права. Что решать будем? Пусть на ринге дерутся?
— Да ты что? Такого кабана против дистрофика? Тут к гадалке не ходить, — возмущается Толик.
— А смысл? Дерутся чтоб девка выбрала, так она уже… — замечает кто-то.
— У нас в начале лета похожий случай был, — припоминаю я. — Степнячка к своим убежала. — И замолкаю.
— И что? — не выдерживает Кочупа.
— Долго ругались, потом простили глупую. Если девка не хочет с охотником жить, от нее все равно мало толку. Ты лучше себе другую подбери, пока их вокруг много бегает. А то ведь лучших разберут, — говорю я обиженному.
Молодые чубары сразу теряют интерес к драке, начинают оглядываться на гулянье. Только бывший хозяин девки стоит в растерянности.
— Ищи себе новую, получше этой, — хлопает его по спине Жамах. — Ты же за этим сюда пришел.
Раздвигает чубаров и идет к накрытым столам. Чубары, оглядываясь на нас, тянутся следом.
— Сергей, есть работа. Отвези двух степняков домой… Да, срочно. Чтоб конфликта не возникло, — по русски говорит в мобильник Платон.
— Толик, Клык, чтоб никто не обидел, проводите молодых до вертолета.
Я объясняю степнякам, что степнячку и ее охотника сейчас отвезут по воздуху домой. Это чтоб Чубары ничего плохого не задумали. И веду к желтому вертолету.
Бэмби и Ната зачем-то тоже повязали головы белыми повязками. И даже воткнули в повязки по большому белому перу.
— Зачем? — спрашиваю я.
— Чтоб кобели не липли, — сердито отвечает Ната. — Блин! Знала бы, что в каменном веке буду трактирной прислугой по две смены работать, утопилась бы в детстве!
— Что это с ней?
— Когнитивный диссонанс, — отвечает Палпалыч. — Ее представление о собственном месте в жизни вступило в резкое противоречие с объективной реальностью.
Я ничего не понимаю. Ночью у Ксапы спрошу. Если не засну раньше. Вроде, не охотился, а устал как Собак. Это малышня наша так говорит.
Света неторопливо идет то ли к столам, то ли к рингу, обнимая за плечи двух парней — нашего и чубара. Голова у Светы повязана красной повязкой, а в повязку воткнуто большое серое перо. У парней на локтях белые повязки. Все трое оживленно беседуют. Рядом с ней парни — что дети.
Не нравится мне это. Не пойму, чем, но не нравится.
Как бы случайно, прохожу мимо. Света говорит нашему, наш переводит для чубара на степняцкий.
— Проблемы? — окликаю Свету.
— Клык, помоги с переводом. Я замучилась, — просит она по-нашему и добавляет по-русски. — Помоги парней помирить.
— Из-за кого спорите? — спрашиваю по-чубарски и повторяю по-нашему.
— Из-за Рыськи, — говорит наш пацан. Чубар только сопит.
— Клык, у нас в другом беда. Рыська заявила, что с победителем драться будет. А я парням пообещала, что кто на девушку руку поднимет, потом со мной будет дело иметь.
Я чуть на землю не сел. Подумал — и сел. Как Ксапа — коленки в стороны. Вот почему у парней такие кислые физиономии.
Света садится напротив меня. Ребята — по ее примеру — тоже.
— Ну парни, быть вам сегодня битыми. По-любому. — серьезно говорю я.
— Рыська девка красивая, гордая… За такую можно и подраться. Только…
— Оглядываюсь, будто высматриваю кого-то. — Один наш парень не так давно ей шкуру медведя обещал. Хмыкнула, плечиком повела и спину бедняге показала. Дура, правда?
— Ой, дура!.. — поддакивает Света.Парни нехотя соглашаются.
— Гордая, красивая, командовать любит, только готовить не умеет. Говорит, охотнице на готовку время жалко тратить, — продолжаю я. — Мой вам совет, парни. Заведите сначала степнячку, чтоб голодными не сидеть, а потом уже ее в вам приводите.
— Спасибо, что предупредил, Клык, — важно и неторопливо, как на совете, кивает наш паренек, поднимается и добавляет по-степняцки. — Шула, идем, я тебя с нашими девками познакомлю.
— Ну, Клык, ты переговорщик от бога! — восхищенно произносит Света.
— Я уж не знала, как разрулить.
Ульф знает, что Стив Ларсен никого не убьет… Тогда почему не отдает приказ штурмовать ангар? Желает победы похитителю? Вряд ли. Нет. Если он отдаст приказ идти на штурм, самые умные догадаются, что «серийный убийца» никого не собирается убивать, а прочие дебилы решат, что планетарное бюро рискует жизнью детей, поднимая собственный рейтинг.
— Ты, ушлепок! Я тебе гарантирую снайперский выстрел в голову, если ты только появишься на летном поле! – вставила Тина. – Лучше выходи из ангара с поднятыми руками!
— Я все сказал. Если через пять минут на моем пути будет стоять хоть один полицейский… одна полицейская… – я убью девочку. Время пошло.
— Тина, отводите людей, — спокойно сказал Ульф. – Но если у снайпера будет возможность уничтожить похитителя и не задеть ребенка – пусть стреляет.
Наверное и Тина, и ее снайперы понимали, что с ними будет, если девочка погибнет в прямом эфире – независимо от того, снайперский луч ее убьет или скальпель похитителя. Да, рейтинг такого репортажа взлетит до небес – можно будет больше никогда не работать, жить с лайков и цитат… Джим покоробило от этой мысли, она даже тряхнула головой, стараясь ее прогнать. Нет, нет… Не нужно такого богатства, честное слово – не нужно! Пусть эта маленькая тихая девочка с ярко выраженной гендерностью останется в живых! Что угодно – пусть она живет!
Ким снова показала трап «Мастодонта» — на нем стояли люди. Человек пятнадцать цисгендерных мужчин – как на подбор высоких, широкоплечих космолетчиков. Может, на Дикой луне и были мужчины вроде Джесса Ли, но, должно быть, на грузовиках они не летали. И Ким дала космолетчиков крупным планом – вперед протиснулась цисгендерная женщина в форме бортпроводницы, которая необычайно ей шла. На каблуках. Джим никогда не посмела бы появиться в прямом эфире с ее прической, хотя в ней и не было ничего вычурного – просто длинные волосы, убранные назад и вверх шпильками. Но как великолепна была шея женщины, как изящно выглядела ее голова… А кажется, побрей голову – и должно получиться так же, но почему-то получается совсем иначе: как у мальчика с торчащими в стороны ушами. Кстати, в ушах женщины сверкали сережки со спускавшимися вниз тонюсенькими цепочками – и подчеркивали безупречную форму лица. Джим на глаза едва не навернулись слезы: у нее никогда не будет таких сережек. Она никогда не посмеет выйти на улицу с высокой прической… Она никогда не наденет узкую короткую юбку с туфлями на каблуках – потому что побоится сменить свою «цисгендерность» на «выраженную гендерность».
— Полицейские отошли на требуемое расстояние, — сказал Ульф в эфир. – Условие похитителя выполнено. Но я еще раз предлагаю похитителю сдаться, чтобы не подвергать риску ни собственную жизнь, ни жизнь детей. Даже самый меткий выстрел может задеть ребенка.
О чем это он? Джим уже раскрыла рот, чтобы задать этот вопрос вслух, но Ульф приложил палец к губам – и она поняла. Это бюро угрожает похитителю смертью ребенка, а не наоборот! Охренеть… Вот другого слова и не подобрать… Интересно, кто-нибудь еще это понял? Впрочем, никто из зрителей не знает, что Стив Ларсен – старший брат первого из пропавших мальчиков…
Ким дала в эфир панораму ангара сто шестнадцать си – чтобы похититель удостоверился в том, что полиция не прячется где-нибудь за углом. Впрочем, у него был тепловизор…
В полном молчании приоткрылись освещенные прожекторами ворота ангара – первым на пластик летного поля вышел Том Макгрегори. Стив Ларсен шел следом и держал девочку на руках – она обнимала его за шею и прижималась щекой к его щеке. Надо быть чудовищем, чтобы стрелять в голову похитителя – луч заденет ребенка с вероятностью процентов семьдесят… В руке у инопланетника был скальпель, острие которого упиралось девочке под подбородок. Даже если ребенка не заденет луч снайпера, при падении Стива Ларсена скальпель воткнется в ее шейку…
Тишина вокруг давила – чего доброго, зрители решат, что у их коммов вышли из строя звуковые карты…
Стив Ларсен двинулся вперед – теперь Том шел позади него, как прикрытие.
В ухе зашипел голос шефа, показавшийся оглушительным в полной тишине:
— Не молчи, Джим, говори хоть что-нибудь! Давай: что вижу, то пою!
И Джим заговорила.
— Похититель преодолел пятьдесят ярдов из двухсот пятидесяти… Я уверена: снайпер не посмеет выстрелить.
«Слышишь, парень? Они не посмеют выстрелить в прямом эфире! Точно не посмеют, не верь угрозам!» Вдруг мысли все же передаются на расстоянии? И Джим «выкрикнула» эту мысль так громко, как только могла.
— Посмотрите, как доверчиво девочка прижимается к щеке похитителя – ребенок напуган до такой степени, что не различает врагов и друзей. Мальчик идет за злоумышленником след в след, не отставая ни на шаг. Сейчас он мог бы бежать назад, не опасаясь угроз похитителя, — смерть девочки означает мгновенную смерть Стива Ларсена. Том, ты наверняка меня слышишь. Том, ты можешь бежать назад, к ангару! Том!
Мальчик огляделся по сторонам – голос Джим он слышал из комма на запястье Лиз, но, наверное, догадывался, что смотрят на него не оттуда. Нет, он не замедлил шаг – так же наступал похитителю на пятки. И даже не покачал головой.
— Сто ярдов из двухсот пятидесяти. На трапе «Мастодонта» собираются люди. Они безоружны. Чудовища! Вглядитесь в их лица: они не просто готовы помочь преступнику, они явно желают ему победы. Неужели ненависть к Метрополии в их сердцах столь сильна, что они готовы встать на сторону убийцы детей? Я не верю в столь всепоглощающую ненависть, есть ценности, стоящие выше идеологических распрей.
Костер почти не давал тепла, и потому приходилось часто вставать, приседать, двигаться. Холодно. Даже морозно. И все же это может быть не настоящий холод, а обманка, иллюзия холода. Хотя… подозревать планету в злонамеренности только оттого, что у тебя руки мерзнут сегодня сильней, чем вчера, это уже диагноз.
Игорь в очередной раз прошелся вокруг костерка. Дров на ночь должно хватить, он уделил их поискам несколько вечерних часов. Но что это за костер! Чахлое синеватое пламя то и дело норовит угаснуть, а углей и вовсе не остается — все топливо сразу превращается в белый пепел.
И все же так лучше, чем всю ночь бродить по горам, рискуя куда-нибудь сорваться и что-нибудь себе сломать.
Спать по ночам он боялся. Единственное видение, которое хоть как-то можно отнести к нормальным снам, это разговоры с Сашкой возле пуленепробиваемой стеклянной стены. Да и то, еще бабушка надвое сказала, нормально ли, когда любимая женщина, которая по идее находится где-то на орбите, вместо того чтобы обнять-поцеловать выспрашивает у тебя приметы местности, в которой ты потерялся.
Все остальное — один непрерывающийся кошмар. И если бы натурализм этих снов был лишь чуть сильней, он не поручился бы за свою вменяемость на утро. Но сны пока оставались снами и, как положено, таяли, стоило только открыть глаза.
Эта ночь ничем не отличалась от прежних. Режим уже выработался. Дождаться у костра рассвета, лечь спать. На сон уйдет половина светового дня, но лучше так, дневные кошмары почти не выходят за рамки нормы.
Первая ночь на планете, когда он опрометчиво заснул у костра, оказалась адом, но теперь, когда знаешь, как ада избежать, вполне можно жить. Глоток энергетической смеси из скафандра заменяет завтрак, обед и ужин. Смеси осталось на два глотка. Значит, придется пробовать на вкус дары здешней природы. Вчера в траве он обнаружил что-то вроде ягод. Попробовать не решился, но, похоже, завтра придется. Вероятность загнуться в корчах столь же неприятна, как смерть от голода, но тут хоть какая-то перспектива…
Потом надо вернуться наверх, в камни. За четыре неполных дня он изучил несколько верхних долин и ущелий, даже обнаружил какие-то следы. Кусок веревки у обрыва — явно кто-то подстраховывался на спуске; клок черной ткани, это от комбинезона Алекса, у Стэна синий комбинезон, как у всех военных; палка с истрепанным концом. Кто-то опирался при ходьбе, а потом она сломалась и была выброшена за ненадобностью. Палку могли выломать только в одной из нижних долин, Игорь специально тщательно осматривал места своих ночевок, но никаких признаков пребывания других людей так и не обнаружил. Слуховых иллюзий тоже больше не было. С того самого, первого дня.
А может, ему и тогда приснилось. На этой планете Игорь быстро разучился доверять ощущениям.
Однако поспать в то утро ему так и не довелось. Едва первые лучи солнца показались из-за восточного склона, он услышал крик. Далекий, но все же отчетливый крик. Если исключить версию об очень скрытных аборигенах, то это могли быть либо Алекс, либо Стэн. Никаких признаков аборигенов до сего момента Игорь в горах не встретил, а потому резко вскочил, завертел головой. Откуда пришел звук? Откуда-то сверху, но с какой стороны? Эхо может сыграть злую шутку, оно здесь ничуть не добрей, чем в горах Эльвиры.
Ладно, спуститься в долину здесь можно лишь в нескольких местах. Склоны окрестных гор неприветливы, и если человек не самоубийца, он будет спускаться там же, где и доктор — по относительно пологой осыпи в верхней части долины.
Значит, в любом случае, сначала нужно идти туда. Кричали, вроде, не от боли, вообще, непонятный какой-то крик. Хотя, расстояние велико, да и эхо искажает звуки. Додумывал эту мысль Игорь уже на бегу.
Плохо было, что с тех пор так больше ничто и не нарушило тишину. Стало даже казаться, что звук примерещился, был частью ночных иллюзий, каким-то образом сбежавших из сна. А может, он таки задремал…
Уклон усилился, мелкие камни стали выворачиваться из-под ног. Крупные качались, «оживали».
А потом он увидел — слева, на более ровном участке, человеческая фигура. Видно только ноги и спину. Значит, кто-то все-таки сорвался, упал.
Игорь изменил направление движения. Вверх двигаться было немного проще, чем вбок. Но он справился, и довольно быстро. Человек оказался скафандром. Кем-то скинутым и выброшенным.
— Так, — сказал он вслух, — еще этого не хватало.
Проверил передатчик в найденном скафе, — не работает. Что требовалось доказать. Его собственная станция тоже молчала с самого первого момента. То ли виной странности здешней атмосферы, то ли эта техника вышла из строя еще в космосе. Хотя, с чего бы. Версия про атмосферу более правдоподобна, но менее желательна.
…а единственным средством коммуникации на той планете были признаны ночные кошмары…
Игорь огляделся. На склоне больше никаких признаков человеческого присутствия. Скорей всего, кто-то снял скаф еще наверху, а потом скинул его. А может, тот сам упал, скатился. Значит, лезем дальше.
Если бы кто-то спросил, зачем он это делает — зачем разыскивает тех двоих, которые, по сути, его бросили, не ответил бы, пожалуй. Во всяком случае, задумался бы надолго. Тщетность этих поисков, ровно как и любых других действий, не вызывала сомнений.
А все-таки где-то в глубине, в самом укромном уголке сердца жила крошечная надежда. А вдруг сны все же несут долю истины. И кто-то ищет потерявшихся на планете людей, пусть даже не Сашка…
С перевала открывается вид на соседнюю долину. Она выше, круглая, обрамленная неровными зубцами гор. Дно долины поросло мхом. Все тем же серебристым.
Стало почти светло, сумерки здесь короткие.
Хорошее место, чтобы оставить знак, о котором говорила Сашка.
Глупо верить снам, но когда больше некому, остается хотя бы эта малость. Значит, здесь. Но знак подождет. Сначала нужно выяснить, кто кричал.
Игорь присел на камень. Подъем дался ему нелегко. Все-таки три дня почти впроголодь, да еще и двигаться приходится постоянно. Опять же — сны. А сегодня и вовсе отдохнуть не удалось.
Ну, кто мог кричать? Долина казалась такой открытой, что трудно представить, будто кто-то может здесь укрыться от внимательного взгляда. Ни крупных камней, ни деревьев, ничего.
Человека он увидел позже, когда со вздохом поднялся и направился присмотреться к россыпи камней более темного цвета, чем все остальные здесь. Вчера он такого не видел и заинтересовался, вдруг это родник. Пить хотелось очень.
Вообще, в здешних горах воды много. Она выбивается прямо из-под камней, ручьи сливаются, превращаясь в неглубокие и быстрые реки с ледяной водой. Но Игорь, сорвавшись на примерещившийся голос, даже не подумал о том, что потом обязательно захочет пить.
Человек стоит у обрыва, подперев плечом скалу, и задумчиво, как показалось Игорю, разглядывает долину, в которой доктор провел ночь.
Комбинезон у него синий, значит, это Стэн.
— Эй! — окликнул Игорь.
Тот обернулся. Слишком резко. Видимо, у парня закружилась голова, он чуть не упал, впился пальцами в темные камни.
Игорь подошел ближе.
— Отойди от края, — посоветовал он. — Упадешь.
Стэн отчаянно мотнул головой и вновь повернулся к обрыву. Черт! Может, на него здешние иллюзии действуют сильней? И он сейчас видит не Игоря, а кого-то другого?
— Стэн, меня зовут Игорь Седых. Мы втроем попали на эту планету. Стэн, вы слышите меня?
Он близко. Снова обернулся, и теперь можно различить лицо, заросшее темной щетиной. Осунувшееся, с блестящими воспаленными глазами. А все равно видно, что парню лет двадцать. Молодой, испуганный.
— Стэн, вы меня слышите?
Кивнул. Снова как-то резко. Вот потеряет равновесие, и собирай потом, доктор, кости под обрывом…
— Хорошо. Отойдите от края. Вы можете сорваться.
— Все равно нам отсюда не выбраться…
Голос очень тихий. Игорь скорей прочитал ответ по губам, чем услышал.
— Глупости. Нас ищут. Идите сюда.
Но Стэн замотал головой и сел на камни — там, где стоял. Игорь немного перевел дух — теперь, чтобы свалиться, парню придется приложить некоторое усилие.
— Вы не понимаете…
— Все я понимаю. Вы устали, голодны. Заблудились…
— Да мы же все здесь умрем… скоро.
— Не хотелось бы. Лично я рассчитываю вернуться.
Игорь постарался, чтобы его голос звучал как можно убедительней. Кажется, удалось.
— Связь не работает… откуда они узнают… полковник не станет рисковать…
Речь путанная, движения резкие, плохо контролирует себя. Наглядное пособие, а не пациент. Что ты, парень, делаешь в военном флоте со своей скрытой склонностью к суициду и низкой стрессоустойчивостью?
— Не знаю, как твой полковник. Но нас ищут, можешь мне поверить. И найдут. Ну, давай руку…
Но «пациент» вдруг весь подался назад, словно от чумного, и закричал:
— Я же его убил! Понимаешь? Я его убил! Сам…
— Кого ты убил? — Игорь был уже настолько близко, что был уверен — если Стэн решит все же спрыгнуть с обрыва, он успеет схватить его за ногу.
— Алекса…
Так. Замечательно.
Парень облизал губы и заговорил быстро, глядя прямо перед собой:
— Я не знал, что это Алекс. Я думал… мне казалось… это был другой человек. Беглый… он Вика убил… я тогда не догнал его, не успел… так и не знаю, что случилось… а тут — он. Я клянусь, это был он. Я его лицо на всю жизнь запомнил. Не веришь?
— На этой планете много странного происходит. Особенно по ночам. Это тебе могло просто присниться. Вспомни. Вы все время были вместе?
Стэн мотнул головой.
— Первые сутки. Потом… я проснулся утром, а его нет. Мы собирались вернуться к кораблям… за… за тобой. Но это был не сон. Я могу показать… тело.
— Хорошо. Покажешь. Скафандр когда снял?
— Прошлой ночью, кажется. Нет, не помню. Это все в кашу перемешалось… я за ним, за беглым этим, долго гонялся. Он быстрый, ловкий. Все никак догнать его не мог…
— Вставай.
— Зачем?
— Ты обещал показать тело.
— А, да. Пойдем…
Однако встать самостоятельно Стэн не смог. Зря Игорь волновался: не спрыгнул бы парень. Не в том он был физическом состоянии. Словно и вправду два дня без еды бегал по горам.
В библиотеке Азирафаэль уже два дня читал на компьютере о детенышах животных и немало о них узнал. Например, многие люди были убеждены, что младенцы могут слышать что-то, находясь в утробе матери, особенно сердцебиение родителя, носящего их. Птицы, только что вылупившись, запечатлевали в своем сознании в качестве родителя первое увиденное ими движущееся существо, и часто это происходило с теми, кто о них просто заботился (информация об этом почти на час сбила Азирафаэля с курса, оставив продираться сквозь сотни очаровательных фотографий птенцов, следующих за животными, которые совершенно определенно не были птицами). Рептилии, похоже, были довольно самодостаточны сразу после вылупления, но учитывая, что оставленные Кроули особи, вероятно, не были… были не совсем рептилиями по своей природе, Азирафаэль не хотел рисковать.
На всякий случай он приклеил одну из фотографий Кроули к стенке нового аквариума, а другую — к стенке инкубационного.
— Вы должны знать, кто ваш отец, — добродушно сказал он яйцам, разглаживая последний кусок ленты. — Он вернется через пару дней, я уверен, но боюсь, что вы вылупитесь раньше. В конце концов, если бы вы не собирались этого делать, он мог бы просто оставить вас у себя, не так ли?
Он знал, что они не могут согласиться, но он также знал, что был прав. Кроули никогда бы не принес их сюда, если бы они просто должны были остаться яйцами. Они могли оставаться яйцами где угодно. Он мог бы спрятать их в любом другом месте, и им было бы там точно так же хорошо. Исходя из этих соображений Азирафаэль вполне резонно предположил, что они, наверное, должны были вылупиться уже совсем скоро.
Осторожно и немного взволнованно он опустил руку в аквариум и провел кончиком пальца по одному из яиц. Оно было все еще теплым на ощупь и испускало лишь крошечное, едва заметное сияние энергии, ощущаемое только его собственной сущностью. Яйцо засветилось красным и синим, и Азирафаэль улыбнулся.
— Ну что ж, — тихо сказал он, не убирая пальца и надеясь, что крошечная жизнь за тонкой скорлупой сможет почувствовать его в ответ. — Может быть, вы вовсе не такие уж пунктуальные.
Хорошее и нужное дело редко получается с первой попытки. Именно это Ирина Архиповна попыталась втолковать расстроенному парнишке, у которого в очередной раз вместо туннеля получилось «что-то». Туманова могла бы охарактеризовать его творение более точно – но для этого пришлось бы нарушить зарок, который они дали себе в далеком сорок пятом: «Выжили – значит, будем людьми. Курить и материться – больше никогда!»
А обрисовать этот… образец драконьего народного творчества в печатных выражениях было сложно.
Представьте себе обычную вилку, разве что пятизубую. Воткните ее черенком в землю примерно под углом градусов в тридцать пять-сорок – так, чтобы торчала только часть с зубьями. Причем два зуба выгибаются наружу, один внутрь, один вправо и один гордо задран вверх, как… ну, будем культурными людьми и предположим, что это ствол зенитки. Хотя ствол-то обычно прямой, а это – имеет кривизну банана. Сходства с зениткой чуточку добавляет то, что каждый «зуб» предположительно полый, по крайней мере выходное отверстие в наличии.
Увеличьте это сооружение примерно до величины Царь-пушки (в количестве пяти штук) – и получите слабое подобие того, что увидела «приемная комиссия» вместо долгожданного туннеля.
И тишина.
Может, маги тоже давали себе какое-то обещание, а может, впечатление оказалось настолько сильным, что всех обезъязычило начисто. Но больше минуты все просто стояли и смотрели.
— А почему оно снаружи? – наконец обрел дар речи непосредственный Пилле Рубин.
Этот вопрос словно разрушил какую-то магию, все зашевелились, кто-то длинно и эмоционально присвистнул, оценивая «шедевр».
— Макароны в атаке… — задумчиво выдала Ирина Архиповна. Макарон она здесь не видела, но объяснять, что это, к счастью, не пришлось – все загомонили, высказывая собственные ассоциации:
— Змеи во хмелю.
— Червяки в экстазе…
— Богов побойся, с чего им того-этого?
— Веревки на морозе…
— Дракона спроси.
— Дык я не понял – это пять туннелей, что ль? Заместо одного?
— Как раз для пяти богов?
— Сразу – и для богов!
— Именно что сразу. Раз – и в небеса!
— Тут в небеса – один, а остальные… м-м-м… в других направлениях.
Творец шедевра пламенел щеками в ответ на каждую оценку и молчал. Ирина Архиповна решительно прекратила бестолковый разговор, посоветовав вспомнить, сколько раз падает малыш, учась ходить, и это при том, что имеет возможность наблюдать за отцом и матерью. А у молодого тоннелестроителя и такой подсказки нет! Пусть учится методом проб и ошибок, раз другого способа нет.
— Чего уж там, пусть, — улыбнулся мэр-драконовер. – Полигон большой, места еще много.
— Главное, чтоб не угробил никого, — немолодой пекарь, долго притиравшийся к нежданно свалившейся на него магии, сам в свое время натворил немало ошибок и посему к молодежи проявлял особую заботу. – И сам не угробился.
Пилле Рубин еще раз обозрел «хмельных червей в атаке» и хихикнул:
— Действительно, чего мы накинулись? Сами, что ли, на пробных чарах не чудили? Слушайте, а давайте это не разрушать? Настоящий памятник получится для потомков! Можно назвать «Первые чары» или «Маг, будь осторожен». Такого точно ни у кого нет!
Ну, если посмотреть на ситуацию с такой стороны…
«Такого» — не было и не могло быть совершенно точно, «такое» было абсолютно неповторимо. И комиссия уже начала размышлять над тем, чтобы принять «шедевр» в число городских достопримечательностей, но тут случилась неприятность.
Одна из макаронин, торчавшая куда-то вверх и вправо, как атакующая кобра, дрогнула. Медленно, как-то словно неохотно скособочилась. И вдруг рухнула, рассыпая тонны и тонны потревоженной земли.
Многоопытная комиссия с отработанной точностью попрыгала в защитный ров. Секундой позже вельхо выметнули и сомкнули над людьми щиты. Те дрогнули, переплетаясь и сливаясь в
динамичную защитку повышенной прочности.
И следом разом рухнула темнота.
— А знаете, Ирина Архиповна, в этой вашей «технике безопасности» что-то есть… — после пары минут обалдения выдал чей-то задумчивый голос. – Казалось бы, ну что за бред: сначала устраивать эксперимент, наблюдая его с дальности почти в полмерки. Потом копать защитное сооружение рядом с самим объектом, если планируется осмотр с близкого расстояния. На первый взгляд кажется глупостью. Но сегодня это нам жизнь спасло.
Слитный вздох остальной комиссии выражал согласие.
Пятью минутами позже, когда навалившиеся на убежище кубометры почвы уползли, повинуясь воле Земного, слегка помятая комиссия выбралась на белый свет. И оцепенела.
Будущая достопримечательность города Тахко сейчас действительно была… примечательной. Она потеряла все боковые ответвления, которые теперь невнятными холмиками громоздились у основания. Зато центральный, так сказать, ствол, не потерял ни наклона, ни крепости – и гордо торчал в небеса, как бы знаменуя что-то. Пожалуй, получившийся монумент и впрямь мог стать памятником… Он ясно и зримо отражал реальное отношение молодежи как к технике безопасности, так и к осторожности вообще.
— Э-э…
— М-м-м-м…
— Кхм.
— Думаю, этот вариант памятника городу не подходит, — высказался драконовер. – Я, как глава города, против.
— Согласны…
К берегам Андалусии пришли тютелька в тютельку, за два дня до праздника святой Исабель. Этих двух дней как раз хватило, чтобы разузнать обстановку — для чего поймали мелкого купчишку, допросили и посадили в трюм, чтобы не принес на берег новость о пиратах — и составить план. Простой, как жареная камбала, план.
Прийти, увидеть, победить… э… то есть удрать. Чтобы удирать было удобнее и никому не пришло в голову устроить засаду на наглого пирата, к Малаге Марина решила добираться на «Ульфдалире», все равно Торвальда никакими силами нельзя было заставить остаться в стороне. А «Розу Кардиффа», успевшую прославиться на обоих океанах, она доверила Неду и велела ему дожидаться в трех десятках милях от берега, чтобы не дразнить гусей.
Нед пытался протестовать. Отпустить своего капитана в одиночку?! А если ей понадобится помощь?
Аргументы вроде «от тебя за милю пахнет пиратской посудиной» и «со мной будут Торвальд, Смолли, Поросенок и еще четверо матросов» на него не произвели впечатления. Пришлось нахмуриться и напомнить, что капитан тут она.
Нед тяжко вздохнул и обещал за нее молиться. А чтобы молитвы были лучше слышны Господу, держать пушки наготове. И если вдруг что, ведь морские твари сумеют ему сообщить, а? Они ж, ну… они ж узнают, правда? И тогда Нед на всех парусах… И пусть только эти чертовы испанцы!..
Марина кивала, обещала, что все будет хорошо и если что — непременно и обязательно, но думала совершенно не о том. Ей внезапно стало страшно.
Не испанского флота или королевской стражи, не городских пушек или святой инквизиции. Всем им в жизни не поймать сэра Генри Моргана — на его стороне великолепный расчет, трезвый ум и удача фейри.
Но если она явится в Малагу, прямо к королеве, встретит там Тоньо — а он увидит в ней только пирата, врага Испании?
Об этом она раньше не думала, а ведь может быть, очень может быть! Достаточно вспомнить, как он смотрел на нее при расставании — вернее, как не смотрел. А остальное… а остального не было, был сон, только сон!
Но феникс…
Нет, нельзя об этом думать. От таких мыслей можно сойти с ума. Интересно, сходят ли с ума безумцы?
«Просто перестань думать, Марина, — послышался голос Генри совсем рядом. — Вспомни о празднике. Ты же никогда не видела испанских праздников, а тут такой случай посмотреть! А все прочее оставь мне».
Вот так и получилось, что в день святой Исабель, когда лодка с двумя капитанами и шестью матросами шла от бросившего якорь на траверзе «Ульфдалира» к причалам Малаги, сэр Генри Морган рассказывал капитану Харальдсону о майских шестах, рождественском пудинге и йольском полене. А вспомнив о пудинге и полене — вспомнил и о быке.
И наконец-то развеселился.
— Испанцы, друг мой, так носятся со своей корридой! Истинная глупость — убить быка ради пустой забавы, это скажет тебе любой валлиец. Нет, у нас, в Уэльсе, люди знают: быка нужно почитать, ведь раз в году, в сочельник, быки предсказывают будущее на целый год!
Торвальд недоверчиво хмыкнул. Сэр Генри усмехнулся:
— Хозяева и гости приходят в хлев и накалывают пирог на бычьи рога… — Переждал радостный хохот Торвальда и невозмутимо продолжил: — А затем поют, притопывают, пьют горячий пунш. Если бык остается спокойным, то год будет удачным.
Его слова тонули в рассветном тумане и плеске воды, едва показавшееся над горизонтом солнце окрашивало верхушки мачт праздничным желто-красным, в цвет кастильского флага.
Как сэр Генри Морган и ожидал, у пристани было не протолкнуться от судов. Ему даже показалось, что среди них затесалась подозрительно знакомая шхуна с гордым именем «Черная Каракатица» — совершенно не подходящим валкой посудине Чирья. Правда, название было замазано, а поверх выведено имя какой-то святой, не иначе в попытке сойти за добропорядочного купца.
Торвальд тоже опознал «Каракатицу», прищурился и буркнул:
— Трус.
Сэр Генри Морган был с ним совершенно согласен. Трус, мерзавец и подлец. К тому же знает о пари и мог слышать сплети о том, что «Роза Кардиффа» собирается в Малагу. Значит правильно оставили Неда подальше. И надо будет еще внимательнее глядеть по сторонам — обычаи обычаями, а задержать кого-то до заката можно и не прибегая к насилию и пролитию крови.
— Дурак. Он же и будет первой добычей испанцев. Надо ж им будет хоть кого-то поймать.
Оба капитана и шесть матросов рассмеялись.
Так, смеясь и обмениваясь шуточками, капитаны выбрались из лодки. Матросам пришлось остаться: удирать придется в спешке, и если кто-то отойдет и не успеет запрыгнуть в лодку, болтаться ему на виселице. Так что дальше сэр Морган и капитан Торвальд отправились вдвоем.
Вчера вечером сэр Генри Морган был уверен, что на берег Малаги сойдут не два, а три капитана. Донна Хосефа сполна отработала свой билет до испанского берега, получила от капитана Моргана новенький камзол, свою именную шпагу и даже кошель с десятком золотых… и наотрез отказалась возвращаться.
— Капитана Родригеса никто не ждет ни в Барселоне, ни во всей Кастилии, — задумчиво разглядывая подаренную королевой шпагу, сказал дон Хосе Мария. — Никто и ничто, кроме святой Инквизиции и костра за содомию. И, разумеется, позора для всей семьи. Так что очень удачно, что капитан Родригес погиб вместе с «Санта-Маргаритой».
Передернув плечами, донна Хосефа вернула шпагу с чужим именем сэру Генри Моргану и попросила поставить свечку за упокой души капитана Родригеса, если капитану случиться зайти в католический храм. И привезти ей настоящие андалузские кастаньеты.
Она игриво подмигнула капитану, пощелкала пальцами в ритме фламенко и вернулась в кубрик, резаться с джентльменами в кости на раздевание.
Пару мгновений сэр Генри Морган недоуменно смотрел ей вслед и пытаясь понять, когда это спесивый испанский индюк успел так перемениться? Поначалу, когда его отдали команде, он пару раз чуть не бросился за борт, даром что обращались с «донной Хосефой» почти ласково, не били и не унижали попусту. А потом как-то внезапно донне стали дарить цветные шали и мониста, а донна — их надевать… и, помнится, на Барбадосе Смолли зашиб какого-то придурка, вздумавшего ущипнуть донну Хосефу за задницу и пройтись насчет костлявости этой задницы.
Получается, спесивый испанский индюк нашел свою судьбу на пиратском корабле? Дивны дела твои, Господи!
Кастаньеты сэр Генри Морган купил в ближайшей припортовой лавке: по случаю праздника торговцы пооткрывались с первыми лучами солнца. Впрочем, не зря — улицы уже наполнялись народом.
Около той же лавки шустрый лоточник расхваливал истекающие жиром пузатые пирожки:
— Лучшие каталонские эмпанадас! Спешите, разбирайте, вы никогда не пробовали такой вкуснятины! С бараниной, с чесночком! Всего два мараведи за штуку! Три за пару!
Эмпанадас пахли так вкусно, что у сэра Генри Моргана забурчало в желудке и рот наполнился слюной. Он взял сразу пару, вгрызся в поджаристое тесто, распробовал щедро приправленную чесноком и жгучими травами начинку — и смахнул невольно выступившие слезы. Откашлялся.
Покосившись на развеселившегося капитана Харальдсона, коварно предложил отведать диковинного лакомства и протянул второй эмпанада.
Простодушный северянин охотно взял угощение и откусил сразу чуть не половину.
О, сколько прекрасных, звучных норвежских слов услышал сэр Генри Морган, когда капитан Харальдсон смог, наконец, дышать! А вот лоточник не оценил. Едва увидев брызнувшие из глаз косматого гиганта слезы, подхватился и припустил прочь, даже не насладившись изысканными фиоритурами в свой адрес и в адрес тех чертей, что подсказали ему рецепт.
Правда, запускать вслед торговцу надкушенный эмпанада Торвальд не стал, северная рачительность не позволила. Вместо того он внимательно оглядел свою еду, видимо на предмет затаившихся в ней чертей, и осторожно откусил еще кусочек. Маленький.
— А не желают ли добрые господа прекрасной сангрии? — осведомился вкрадчивый голос прямо у сэра Моргана над ухом. — Всего-то реал за ку…
Торговец не успел договорить, как норвежская лапища выхватила у него кувшин и опрокинула в норвежскую пасть. Через полдюжины бульков Торвальд крякнул, утер рукавом бороду.
— Неплохая водичка. Что, — обернулся он к торговцу со зверской ухмылкой, — еще есть?
Ему тут же протянули второй кувшинчик, но его перехватил сэр Генри Морган.
— Спасибо, дружище! — он подмигнул Торвальду и приложился к божественно прохладной сладкой сангрии, наконец-то погасив рожденный эмпанада пожар.
На полный желудок приключение показалось еще веселее.
Сэр Генри завертел головой, выискивая что-нибудь еще, достойное его внимания. Бросил пару реалов торговцу лентами, сгреб сразу ворох — ярких, гладких — и сунул его в руки симпатичной девчушке с лукавыми глазами. Залюбовался на белых, будто тоже принарядившихся к празднику, голубей. Без малейшей злости, просто для порядка, надрал уши малолетнему карманнику, потянувшему чумазые ручонки к кошелю Торвальда. Праздника ради, и не желая совсем уж огорчить дитя, сунул ему серебряный реал и цапнутый с лотка апельсин.
Засмотрелся на празднично разодетых юношей, в одинаковой пестро расшитой одежде, несущих какие-то палки, прислушался к ахам толпы, но что такое эти бандерильерос — так и не понял. Какой-то пахнущий свежей сдобой толстяк, явно по случаю праздника сменивший фартук пекаря на широкий алый пояс, по доброте душевной рассказал двум чужестранцам, что если они хотят увидеть королеву, им надо поторопиться к улице, что ведет от дворца герцога Альба к Однорукой Даме. Ну, к кафедральному собору! Быть может, они еще сумеют найти местечко. А еще сегодня будет читать проповедь сам кардинал, святой отец Кристобаль!
Пекарь с таким воодушевлением осенил себя крестным знамением, что сэр Морган немножко позавидовал его гордости за родную Испанию. А уж когда пекарь предложил лично их проводить и показать, где будет проходить состязание кастильеров… Что, вы не знаете? О! Это живые замки, очень, очень красивый обычай! Представьте, десятки, нет, сотни человек выстраиваются в единую башню, и на самый верх обязательно залезает ребенок, чистый маленький ангел!
С таким помощником они очень быстро добрались по запруженным народом, запутанным улочкам до собора с одной недостроенной башней.
Пекарь что-то такое рассказывал про эту башню, но сэр Генри Морган — или все же Марина? — смотрела на апельсиновые деревья прямо около собора и ведущую ко дворцу широкую улицу — те самые апельсины, что срывал для нее Тоньо, та самая улица, по которой они шли рука об руку…
Пока Торвальд не пихнул приятеля в бок.
— Смори-ка, какие удобные крыши!
Крыши облепили мальчишки. Чумазые, как тот карманник, шумные, как чайки — они вопили от восторга, когда сэр Генри Морган, а за ним и Торвальд, забирались наверх и устраивались поудобнее на красной черепице. Да еще так, чтобы не бросаться в глаза, если вдруг кто-нибудь там, на дороге, задерет голову!
Пока ждали начала шествия, те же мальчишки и показали, как отсюда быстрее всего добраться до порта, да так, чтобы поменьше попадаться на глаза альгвасилам. Часть пути пролегала по крышам, часть — через подворотни и дырки в заборах.
— А вы — воры, да? — с горящими глазами спросил один из мальчишек, самый чумазый и верткий.
Сэр Генри Морган нахмурился:
— Нет, конечно! Видишь, руки на месте и голова на месте? А будешь воровать, останешься без того и без другого! Мы — честные моряки!
— А зачем тогда?.. — не отставал мальчишка, но на всякий случай чуть отодвинулся от Торвальда, показавшегося ему более грозным, чем сэр Морган.
— Затем, что мы нашли в море и принесли королеве подарок. Мы его подарим, а потом придется быстро-быстро бежать.
У мальчишек глаза разгорелись еще сильнее, видимо, потому что они совершенно не поняли, почему бежать, что за подарок и как это связано, но им почти открылась тайна! Запахло настоящими приключениями! И они готовы были из кожи вон вылезти, чтобы в этих приключениях поучаствовать.
Какой он неприятный тип – этот я.
С тех пор, как билеты в машину времени подешевели до стоимости проезда общим вагоном из Саратова в Самару, некоторые жлобы и нищеброды повадились экономить. Ну да, май в этом году чудо как хорош, так что у меня сразу два гостя. Разумеется, свалиться на голову самому себе в чудесный солнечный май куда дешевле, чем отдохнуть на югах: и квартира, и питание на халяву, наскреби на билет и отдыхай. Гости. Сразу двое. Один из прошлой осени, другой – из грядущей. Вроде как я и ещё типа я, то есть они. Татарин я по маме, на четверть, но татарин… Незваный.
Тот, что из позапрошлогоднего ноября, запредельно достал своим любопытством. Эгоист! Попадётся – отдуваться всем нам. Ну подкатил тебе халявный чартер из снулой осенней хляби в май следующего года, так цени: отдыхай, нюхай вишни-яблони-сирени, босоножь по пляжу, пока вода не прогрелась. Топчи первую редиску и свежий грунтовый салат, витаминься клубникой и черешней из Абхазии. Да просто будь счастлив, что ты – то есть я – и в мае жив-здоров, и почти полгода спустя не кашляешь. Так ведь нет: всё норовит тайком заглянуть в сеть на предмет прошлогодних тиражей и тотализатора. На что надеешься, дурачок? Ведь видишь: вот он я, майский, ни на грош не богаче тебя, а раз у меня нет, не отвалится и тебе халявное богатство. Напротив. Изловят, конфискуют выигрыш и оштрафуют за нарушение правил. То есть для него – изловят, для него – в будущем. Для меня, разумеется, в прошлом. Но таком памятном, таком недавнем прошлом… Выплачивал до конца апреля. То есть – я, мы – декабрьский, январьский, февральский, мартовский и апрельский отдавали чуть не треть жалованья за идиотизм его, его, ноябрьского. И ведь никого не слушает, считает типа умнее всех.
Каким идиотом я был всего пять месяцев назад! Не верится…
Сентябрьский, кстати, сам тот ещё фрукт. Ну что стоило притарабанить из августа пару сумок тех копеечных овощёв-фруктов-ягодов? Нет, видите ли, он (то есть я – сентябрьский) любит чтобы налегке. На! Лег! Ке! Налегке ему, налегке. А то что мне, мне, майскому, приходится кормить двоих прожорливых нахлебников – это пофиг, да, пофиг? Даже не верится, что за это лето я превращусь в такого законченного жлоба. Он ведь ничего с собой не захватил кроме зубной щётки. Ну ладно, мыло, пена для бритья, зубная паста – это стерпим, невелик урон. Но полотенце! После душа он обтирается моим полотенцем, которое для лица. И жопу вытирает, и ноги. Это – я? Я? С полотенцем пришлось приспособиться: приношу с собой, вытираюсь, уношу назад и вывешиваю на балконе спальни. Но ведь этот паразит спит до семи, а потом запирается на полчаса в ванной. И пофиг ему, что в доме не один, и что нам с женой на работу, и что детям – в школу, что все опаздывают и нервят, а ванная комната одна на всех. Чистюля, блин. Тридцать минут каждое утро. Чуть зазевайся – ни зубы почистить, ни умыться. И вот ещё меня беспокоит: почему он не отправился, скажем, в июль или июнь? Ведь и билеты дешевле, и лето. Там что, сплошные дожди? Или дома какие-то проблемы? Блин, нестерпимо любопытно, а не имею права спрашивать. А этот, этот-то, расхаживает этак свысока: ну да, он тут самый информированный. В моих тапочках, кстати.
Какой сволочью я стану четыре месяца спустя! Не верится…
И у тёщи, и у мамы эти хреновы отпускники в любимчиках: как же, ведь они так умеют слушать, такие вежливые, такие внимательные. Ну да, коль не спешишь на работу, несложно выслушать получасовый монолог о подлости тёщиных сослуживцев и коварстве маминых подруг. Результат: первую тарелку – им, лучшую котлетку – им, чистые носки – мной выстиранные мои носки! – опять же им. И дети этим обалдуям в рот глядят. Разумеется, как в парк и в кино, так они с обалдуями, а краснеть на родительском собрании и ремонтировать дверь в кабинете русского – мне.
И как они поглядывают на мою жену! И ведь жена реагирует на эти взгляды, да, реагирует. Типа я совсем тупой и не замечаю. А ещё они — оба! — храпят по ночам.
Выгнать? Так ведь… Приходится терпеть.
Препротивные людишки эти я.
Специалисты, осматривавшие склад после побоища с Охотниками, обнаружили две двери, ведущие на Окольные тропы. Та, которой ушел Эйдан, на момент осмотра уже практически затворилась, зато вторая, открытая убегающей Линн, так и зияла дырой. Нужно было срочно её заделывать, чем и занялись вызванные фир дарриг – прирожденные проводники по Тропам, знатоки входов и выходов. Позже Шенах, их начальник, пояснил Норвуду, что такие пробоины получаются, если открывающий использует грубую силу, толком не владея техникой. Теперь к вопросу о том, где искать Маргарет Линн, добавился второй: что она, чёрт возьми, такое.
Капитан Шепард был поглощен общением с оборонным ведомством и, разбирая их бесконечные запросы и отписки, ворчал, что никогда не видел такого активного умывания рук одновременно со стремлением всюду сунуть свой нос.
Ричард чувствовал себя виноватым. Это было иррационально, ведь он сделал всё, что мог. Разве что зря пытался достучаться до Келли. На тот момент требовать от него объективности было всё равно, что просить не кричать человека, которому оторвало руку.
Поговорить с Эйданом не удавалось. Нет, он спокойно обсуждал с Ричардом рабочие вопросы и моментально делился материалами – саботировать работу он не стал бы никогда. А вот откровенно поговорить… В принципе, такое общение было бы вполне приемлемым, но Ричард успел узнать напарника другим и твердо собирался вернуть все на круги своя. Но пока не понимал, как, а расследование оставляло мало времени на посторонние раздумья.
В ответ на вопрос о странностях Маргарет Линн Эйдан вежливо посоветовал Ричарду обратиться к Гралху, потому что у него самого идей на этот счёт не было, а вот дел – выше крыши. Не врал, разумеется. По приказу Шепарда он вёл переговоры со своей многочисленной роднёй, убеждая их отказаться от требований выдать им выжившего Эрншо для восстановления справедливости – такой, как они её понимали. Сам Кеннет Эрншо сидел в изоляторе под усиленной охраной, а на всех допросах повторял одно и то же. Особенно часто звучало «не знаю» – обо всём, что касалось возможного местонахождения Линн.
По словам шефа, община выходцев из Ирландии была самой многочисленной и наиболее влиятельной на Изнанке Чикаго. Убедив их отказаться от мести, можно было рассчитывать на то, что они успокоят волнения, которые поднялись там из-за дела Охотников. В противном случае аналитики Былого и Грядущего выдавали весьма пугающие вероятности эскалации конфликта.
Норвуд усмехнулся, вспомнив, как веселился Эйдан, когда узнал о разочаровании напарника. Ричард с детства представлял себе предсказателей этакими магами и волшебницами в длинных одеяниях, с хрустальными шарами и в дыму курений. Аналитики же Былого и Грядущего, как в отделе официально называли пророков, были именно что аналитиками. Они сидели в просторном помещении на верхнем этаже среди множества графиков, диаграмм и огромных башен из документов. Хрустальные шары, правда, были на месте: с их помощью сотрудники погружались в транс для обработки накопленной информации. Тогда же Келли рассказал и о том, что феноменальное чувство времени и лёгкие пророческие способности Гралха – это побочный эффект от постоянной работы с архивами. Неудивительно, что сейчас орк был мрачен: он прекрасно видел, в какую картину сложатся вероятности в случае неудачи Эйдана. Возвращаясь вечером домой, Ричард молил всех известных ему богов о том, чтобы у Келли всё получилось.
– Здравствуй, Норвуд.
Маргарет Линн нашла его сама. И пришла не одна. Она стояла посреди гостиной, удерживая Веронику, бывшую жену Ричарда, приставив к её виску пистолет.
– Ты плохой коп, если удивлён сейчас. Ты убил моих друзей и думал, что я трусливо спрячусь и оставлю тебя в покое?
– Я понимаю, почему ты мстишь мне, но почему ты убивала… их? Если сама такая же.
Линн дёрнулась, как от удара, и Вероника простонала что-то сквозь скотч, заклеивающий рот.
– Нет! Я родилась человеком, по образу Всевышнего и подобию Его! А это… эта тварь проснулась во мне там, на войне. Я выжгла бы её, если бы могла! Она берегла меня от снарядов и пуль, но требовала взамен мою душу. Но я не сдалась, я осталась собой!
– Да, Маргарет, ты человек, просто в бою в тебе проснулась наследственность…
– Заткнись!
Линн внезапно застыла, а потом беззвучно осела на пол. Ричард кинулся подхватить Веронику и за её спиной увидел Эйдана, надевавшего на охотницу наручники. Пространство за ним шло волнами.
Вероника сорвала с лица скотч.
– Ричи, боже мой! Кто это?! Я помню её в кофейне рядом с нами, потом Сара поехала забирать Бекки, а мне почему-то стало плохо, и я… Господи! Сара!
Вероника вырвалась из объятий Ричарда и, выхватив у него из кармана телефон, набрала номер жены. Судя по разговору, с Сарой всё было в порядке, она забрала Ребекку с занятий и сейчас они обе были дома. Норвуд выдохнул и повернулся к напарнику. Но в комнате больше никого не было, кроме лежащей на полу Маргарет Линн.
Ричард отвез Веронику домой – она не пострадала и хотела как можно быстрее оказаться рядом с женой и дочкой, а по дороге выяснить, какого чёрта с ней это произошло. Норвуд рассказал всё в подробностях, опуская только то, о чём не давало говорить Неразглашение. Заклятие просто блокировало любую передачу информации об Изнанке непосвященным. Благо история и без этого звучала достаточно внятно.
– Завтра же к тебе приедут безопасники и парочка фир дарриг, устанавливать нормальную защиту. У тебя не дом, а проходной двор, странно, что ты сам до сих пор не озаботился. Квартиру твоих родных тоже обработают, в их отсутствие, разумеется.
Шеф решил отделаться удивительно легким укором, видимо, потому что пребывал в хорошем настроении после доклада Эйдана: ирландскую общину Изнанки удалось уговорить.
Скорее всего, со стороны это было незаметно, но Ричард места себе не находил. Он одновременно хотел оказаться рядом с Вероникой и дочерью, хоть и знал, что у них всё хорошо, и поговорить, наконец, с Эйданом. Но вместо этого его ждал отчёт, кипа документов по делу Эрншо и Линн и запрос к безопасникам. Напарника Ричард сегодня вообще не видел, он где-то пропадал, несмотря на то, что его дипломатическая миссия закончилась.
– Мистер Норвуд, прошу простить меня за то, что вынуждаю вас отвлечься от дел, но мой вопрос может оказаться не терпящим отлагательств.
Витиеватые формулировки стажера Вея иногда действовали на Ричарда не хуже «пряток» ши – от них тоже начинало укачивать. Но, надо отдать должное, английский у парня был идеальный.
– Я рад буду отвлечься, Вей. Что у тебя?
– Благодарю. Я хотел спросить вас вот о чем. Если люди стоят в десяти шагах друг от друга, то сколько шагов их разделяет?
Ричард с трудом удержал нейтральное выражение лица.
– Десять, Вей.
– Верно. А если они захотят подойти друг к другу?
– Вей… Десять. А теперь объясняй, в чем подвох?
– В моих словах нет подвоха, пожалуйста, не обижайтесь. Но при упомянутом мной условии, их разделяет по пять шагов с каждой стороны. Вы пройдёте вполовину меньше, чем десять, мистер Норвуд, если вас встретят на середине пути. Прошу простить меня ещё раз, мне пора уходить.
Вернуться к бумагам у Ричарда получилось далеко не сразу, да и ненадолго. Он в очередной раз наткнулся взглядом на пустующее место Келли и пошел в архив. Если уж напарник решил прятаться от него в прямом смысле, то, вероятно, там, где ему было комфортно, а сам Норвуд старался бывать пореже.
– Ты опаздываешь, Ричард, я ждал тебя полчаса назад. Пришлось даже попросить стажера Вея поторопить тебя, но вижу, что и это не помогло.
Второй раз за день Ричарду показалось, что он попал в Зазеркалье. Или сумасшедший дом.
– Гралх, мы же ни о чем не договаривались.
– Не усугубляй, пожалуйста, свое опоздание ещё большей потерей времени. Тебе нужно в пятнадцатую секцию.
Эйдан сидел на краю стола, разглядывая фотографии и копии каких-то документов из вороха папок, валявшихся рядом. Ричард остановился ровно в пяти шагах.
– Здравствуй. Шеф сказал, что сегодня ты справишься и без меня.
– Я пришел поблагодарить, Эйдан.
Первый.
– Не стоит. Я уже говорил тебе об этом.
– И попросить прощения. За то, что не прислушался.
Второй.
– За то, что требовал понимания не к месту и не ко времени.
Третий.
– За то, что сам тебя не понял и причинил боль. Прости.
Четвертый. Достаточно близко, чтобы заметить осунувшееся лицо и тени под глазами.
– Ты совсем вымотался, тебе нужно домой. Если позволишь, я отвезу.
Пятый.
– Со мной ты доедешь только до ближайшей автомастерской.
Вей был прав, Эйдан встречал ровно на середине. И улыбался.
– Моя машина теперь заговорена от всех неприятностей, включая тебя. Поехали?
Эйдан пристегнулся и со стоном откинулся на спинку сиденья.
– Неужели всё? Мои родственники бывают утомительны даже в хорошем настроении, но, когда они в бешенстве, хочется удрать в Холмы.
– Да уж. Удивительно, что ты вообще цел.
– Это видимость. На самом деле я разваливаюсь на части.
– Тогда начинай отдыхать прямо сейчас. Я разбужу, когда приедем.
Поток медленно полз в вечерней пробке. Эйдан дремал, прикрывая ладонью лицо от уличных огней. Это выглядело настолько по-кошачьи уютно, что Ричард чуть не потянулся его погладить. Он усмехнулся, представив возможную реакцию Келли на такую фамильярность. В любом случае, не стоило его будить, спал он и так не слишком крепко: Ричард иногда чувствовал на себе его взгляд, исподволь скользивший по лицу и шее к плечам, по рукам на руле. Интересно, что можно рассмотреть таким образом в обычном человеке? Ричард занёс это в свой постоянно пополняющийся список вопросов к напарнику. Сразу после вопроса о том, как Эйдан узнал, что Ричард попал в беду в своем собственном доме.