Киборг Bond X4-17
Дата: 14 апреля 2191 года
Пока допивали кофе, еще немного поболтали обо всяких не касающихся работы делах. Линн похвалила парней за ремонт и уборку, Ларт честно сказал, что все это заслуги Ларса.
— Программа ликвидации улик в действии, — открестился тот, чем снова рассмешил девушку.
Потом Bond убрал со стола и спрятал в холодильник недоеденную половину торта, а Линн утащила Ларта в спальню.
— Ларт, я думала такое невозможно! — горячо зашептала девушка. — Он, и правда, живой! Разумный! И такой классный!
— Э-эй! Я так ревновать начну! — возмутился Рэнтон.
— Да брось ты, я тебя люблю, — Линн чмокнула его в губы. — Но факт остается фактом. Это просто потрясающий, уникальный киборг!
— Я знаю, — вздохнул Ларт, — за минувшие сутки убедился триста раз. И вот над ним издевался Поллок, представляешь?
— Мразь.
— Но самая большая засада в том, что Ларс Bond. Его нельзя выкупить, — горько улыбнулся Рэнтон.
Линн нахмурилась.
— Нет, с этим надо что-то делать. Я пообщаюсь с ребятами. Постараемся придумать что-нибудь сообща.
— Хорошо бы. Иначе мне просто страшно думать…
— Тс-с! Вдруг услышит! — девушка прижала палец к губам Ларта.
— Если хотел, то уже все услышал, — пожал тот плечами. — Остается только надеяться на его деликатность. Хотя бы по отношению к тебе. Мне-то от него совсем другое перепало.
— Да уж видела, как вы с ним обнимались! — хихикнула она.
— Линн! — громким шепотом возопил Рэнтон.
— Молчу, молчу! — улыбнулась она и поцеловала парня.
— Ладно, пойдем уже. Нам пора, — хрипло сказал Ларт, оторвавшись от губ подруги через пять минут.
— Хорошо, — улыбнулась Линн, — но я сделаю все, чтобы помочь твоему кибер-парню. Поставлю своих на уши, но мы что-нибудь придумаем.
— Спасибо, — Ларт еще раз коротко поцеловал ее и они вышли в гостиную.
Bond сидел за субноутом Рэнтона. Подслушивать, что там говорят или чем занимаются Ларт и Линн, он не стал, вместо этого решил изучить теорию серфинга: типы волн, разновидности досок, специального воска и гидрокостюмов для райдеров, влияние ветра, температуры воздуха и рельефа дна. К приходу парочки он уже успел найти и скачать себе все необходимое.
— Опа! Это что это ты смотришь? — полюбопытствовал Рэнтон, заглядывая киборгу через плечо. Самостоятельно что-либо разобрать в мелькающем с бешеной скоростью видеоряде он не мог.
— Восполняю отсутствующий софт по данному виду спорта, — пояснил Bond и свернул часть вирт-окон, оставив лишь одно с роликом, в котором Ларс Харальд вытворял чудеса, покоряя одну волну за другой.
***
Когда Ларт, Линн и Ларс спускались в лифте, позвонил Харальд.
— Доброе утро, инспектор. Док сказал, что я уже как огурчик — зеленый и в пупырышек, должно быть, — и могу катиться отсюда ко всем чертям, в том числе и морским. У вашего киборга ключи от моего флайера с досками и прочей амуницией. Заберете его на стоянке у гостиницы. Подъедете за мной и можем отправляться на пляж, учить вашего Bond’а скакать на волнах. Вы, кстати, нашли подходящий?
— Дживс — наш оперативник — немного увлекается серфингом. Он говорил, что знает такой, как нам надо.
— Отлично, жду вас.
Харальд отключился, и Ларт созвонился с парнями из группы и назначил встречу в кафе, расположенном в трех кварталах от его дома. Затем он посадил Линн в таксофлайер и девушка улетела в участок на работу, а они с Ларсом пошли на встречу с операми.
— У тебя замечательная девушка, — покосившись на командира, сказал Bond, — красивая и умная.
— Есть за ней такое, — улыбнулся Рэнтон. Ему было неожиданно приятно услышать эти слова из уст киборга. Почему — он и сам не смог бы объяснить.
Войдя в кафе, Ларт с Bond’ом прошли в угол, где уже сидели за столиком Мэш и Дживс. Они обменялись рукопожатиями, и инспектор коротко изложил суть дела:
— Так, парни, расклад на сегодняшний день такой. Сейчас мы с Ларсом и Дживсом летим в отель к Харальду, забираем его флайер. В нем доски и прочее необходимое снаряжение для серфинга, затем двигаем на пляж. Мэш, забираешь Харальда из участка и летите к нам. Том, скинь Питеру координаты пляжа. Так, порядок. Ник, Сээди, вы вовремя подошли. На вас работа в кабинете. Не надо закатывать глаза. Кто-то должен оставаться на месте.
— И изображать бурную деятельность, — проворчал Селд, но под укоризненным взглядом Рэнтона, примирительно поднял руки.
— Всем все ясно? — подвел итоги Ларт. — Тогда вперед.
***
Выйдя из кафе, Ларт и Дживс нашли укромный уголок, не просматриваемый камерами видеонаблюдения и дронами, о чем позаботился киборг, натянули гель-маски, с которыми им теперь не скоро предстояло расстаться. Затем Ларс вызвал таксофлайер, они втроем туда загрузились и полетели к отелю «Невилл-Плаза». Высадившись на площадке перед небоскребом гостиницы, копы надели темные очки и пристроились чуть позади Ларса, изображая его телохранителей, а тот выпрямился, расправил плечи и уверенной стремительной походкой направился к входу. Киборг-швейцар отвесил короткий поклон и поздоровался:
— Доброе утро, господин Харальд! С возвращением!
— Доброе утро, Стью, — обронил Ларс, мазнув взглядом по бэйджу на униформе DEX’а, косившего под Mary, и направился прямиком на парковку для транспорта постояльцев отеля.
— Ларс, а откуда ты знаешь… — шепотом спросил Дживс.
— Я подключился к базе данных гостиницы и выяснил, где находится флайер Харальда, а также изучил его характеристики и особенности управления, — так же тихо ответил киборг. — Спокойно, парни. Все будет хорошо.
На стоянке Ларс подтвердил биометрией свои права собственности на находящийся здесь флайер «Блу Шарк 3020» и в сопровождении своих «телохранителей» подошел к машине Харальда. Копы не удержались от восхищенного вздоха — это был не флайер, а мечта любого парня: хищные обводы, мерцающее голубовато-серебристое покрытие, мощные турбины двигателей и переливчатый логотип с акульей мордой на носу. Ларс приложил ладонь к сенсору, дверца флайера с тихим шипением скользнула вверх, а из салона прозвучал глубокий женский голос:
— Доброе утро, Ларс! Рада тебя видеть!
— Доброе утро, Шер!
— Тебя долго не было. Я соскучилась.
— Я тоже, красавица моя, — улыбнулся киборг и уселся на сиденье пилота.
Рэнтон и Дживс устроились на заднем сиденьи и старались не вертеть головами, разглядывая внутренности этого чуда техники и визуализацию искина — черноволосую диву в экстравагантном наряде. Ларс скомандовал запуск двигателей, загрузил полученные от Дживса координаты пляжа и его дома и они взлетели. Если манера вождения Bond’а чем-то и отличалась от Харальдовой, то искин ничем этого не обнаружил.
***
Вначале они завернули к сержанту домой, парень сбегал за своим гидрокостюмом и доской, и положил их в грузовой отсек, в котором обнаружились скоростной аэроскутер и гидроцикл.
Дживсов пляж оказался маленьким и уютным, с трех сторон укрытым от любопытных глаз скалами. Все, как на картинке: золотистый песок, сизовато-зеленые кустики травы, жмущиеся к камням, бирюзовые волны с белыми барашками пены. Bond стоял возле флайера и с наслаждением вдыхал соленый, пахнущий йодом воздух, подставлял лицо ярким лучам, которые заставляли глаза щуриться даже под темными очками. На губах блуждала мечтательная полуулыбка.
Он вспоминал, как во время одной из миссий, до того, как он попал в этот участок, их группа жила в маленьком приморском городке. Ему с напарницей-человеком приходилось изображать семейную пару. И по вечерам они нередко ходили поплавать, а потом долго сидели у костра, обнявшись…
Воспоминания больно резанули как по живому, и Ларс, вздохнув, повернулся к Ларту и Дживсу, которые доставали из багажника серфы. Сержант, внимательно наблюдавший за киборгом все это время, положил ему руку на плечо, чуть сжал и с кривоватой ухмылкой заявил:
— Станешь втирать мне про имитацию личности, придушу.
Bond скептически вздернул левую бровь, забрал у него доски и бегом спустился на пляж по петляющей между скалами тропинке.
— Ну, вот что ты будешь с этим засранцем делать? — посетовал Дживс.
— А ничего, — мрачно буркнул Ларт, вручая ему сумку с прочими прибамбасами. — Не трепи душу, Том, и так погано. Все-то мы поняли, только, что делать, не знаем.
Парни закрыли флайер и тоже потопали на пляж.
Ларс сбросил ветровку, стянул джинсы вместе с боксерами и надел темно-синие плавки-бермуды, оставшись в серебристо-серой футболке с белыми рукавами и черными вставками по бокам — надевать гидрокостюм совершенно не хотелось. Ларт оглянулся на Дживса, вытаращившегося на идеальную — хоть скульптуру ваяй — фигуру киборга, сдавленно хрюкнул и пальцами поддел того снизу за подбородок:
— Рот закрой, чайка влетит.
— Тьфу на тебя, зараза! — выругался тот. — Не приведи бог такую пакость! — Местные «чайки» на самом деле были мелкими крылатыми тварюшками вроде птеродактилей, щетинистые и зубастые, а уж ароматизировали так, что скунс рядом хвостом не вилял.
Дживс втиснулся в гидрокостюм, натянул на голову шлем, который чуть сжимал с боков его щеки, делая похожим на пухлого младенца-переростка с голубыми росчерками воска от загара на физиономии. Рэнтон, увидев эту картину, судорожно сцепил зубы, чтобы не заржать и не обидеть приятеля, встретился взглядом с Bond’ом, стрельнувшим в него лукавыми глазами, и не выдержал — со сдавленным стоном повис на шее у киборга. Ларс с жалостливым выражением на лице ласково поглаживал уткнувшегося ему в плечо командира и участливо приговаривал:
— Ну что ты, Ларт. Не надо, дружище, не расстраивайся. Будь мужчиной! Купим мы тебе точно такой же гидрокостюм… — Отчего Рэнтон уже просто замычал и затрясся, еще плотнее утыкаясь в кибернетическую «жилетку».
Дживс, до которого дошел этот спектакль, взвыл, оскорбленный в лучших чувствах:
— Придурки! Вечно бы вам ржать! Только повод дай.
Ларс высвободился из объятий рыдающего от смеха Ларта и подошел к надутому Дживсу, который подчеркнуто деловито проверял крепление плавников к доске.
— Извини, приятель. Мы не со зла.
— Да ладно, — буркнул парень, — проехали. Бери серф, пошли. Теорию тебе рассказывать или сам успел проштудировать?
— Не нужно. Можем сразу переходить к практике.
Войта родился в деревушке под названием Славлена, стоявшей в устье Сажицы – речки небольшой, но длинной, местами быстрой, местами – глубокой. С его способностями путь в наемники был, казалось, предрешен – такие, как он, ценились в любой армии Обитаемого мира. И отец его был наемником, поздно завел семью, но и денег скопил немало. Войта, конечно, хотел быть как отец, другой жизни для себя не мыслил, и едва ли не с пеленок учился воинскому искусству. Таких семей, как у Войты, в Славлене было несколько: дружили меж собой отцы, вслед за ними матери, и дети тоже сбились в одну ватагу – никто в деревне лучше не дрался, не бегал, не плавал, не лазал по деревьям, а зимой не катался так ловко с горы и по льду на коньках. Да и понятно: другие ребятишки с малых лет помогали родителям с утра до ночи, до игр ли им было? А Войта с братьями и друзьями лет до семи играл в войну с утра до ночи – отцы их лишь умильно утирали набежавшую слезу и учили кое-чему без особенной докуки.
А потом воины потребовались самой Славлене. Войте еще не исполнилось семи лет, когда между Лудоной и Сажицей начала строиться крепость и в Славлену хлынули чудотворы со всего Обитаемого мира (и вдруг перестали бояться презрительного, ироничного прозвища «чудотвор»). Наверное, потому, что армия, состоящая из одних только чудотворов, смешной ну ни как не была. Может быть, зажигать солнечные камни – дело и несерьезное, но с появлением магнитных камней все изменилось.
От могущественного Храста Славлену надежно скрывали непроходимые леса и болота, и путь туда был один – вверх по Лудоне. Потому, наверное, да из-за удобства расположения крепости, какой-то богач и выбрал Славлену, чтобы поставить здесь новый город – город, который станет костью в горле мрачунов.
Крепость росла: Лудону и Сажицу соединили рвом, отрезав крепость от суши со всех сторон, высоко поднялся земляной вал, взметнулись вверх черные стены из базальтовых плит; вокруг широко раскинулся посад, четыре деревни кормили новое – невиданное раньше – поселение.
Крепость еще не была достроена, а в Славлене уже открылось две школы: школа экстатических практик, где занятия вели лучшие ученые мужи Обитаемого мира, и школа для детей чудотворов. Это было удивительное время – время надежд, споров, смелых замыслов. И хотя Войта был еще ребенком, он хорошо это помнил.
Тогда начали говорить, что все дети чудотворов должны освоить первую школьную ступень: чтение, чистописание, арифметику, естествознание, логику, начала мистицизма. И отец, который едва умел читать и хорошо считал только деньги, загорелся этой идеей – в те времена идеи кружили головы многим. Войта еще хотел стать воином, нести дозор на стенах крепости и сражаться с мрачунами, буде те нападут на Славлену, а отец все силы бросил на обучение сыновей. Наверное, если бы не тяжелая отцовская рука, Войта, которому учеба давалась легко, так и валял бы дурака до окончания первой ступени, ничем не выделяясь среди однокурсников. Но, скорей усилиями отца, а не собственным старанием, он закончил учебу лучшим на курсе, обойдя даже своего дружка Айду Очена, который, в отличие от Войты, учиться любил и имел к этому незаурядные способности. Магистр школы экстатических практик, конечно, предложил Войте учиться дальше, и тот, с нетерпением ожидавший окончания ненавистной учебы, долго сопротивлялся – ему было четырнадцать лет, он мечтал о ратной славе, а не о перьях и чернильницах. Понятно, что отца Войта ни в чем не убедил, кроме, пожалуй, того, что розга для его вразумления уже не годиться и пора переходить на хлыст.
Годам к шестнадцати дурь повыветрилась из его головы, да и вторая ступень здорово отличалась от первой. Не в пример Очену, поначалу свободное время Войта тратил на обучение ратному делу, а не на то, чтобы протирать штаны в библиотеке. Но в итоге его заворожила магия магнитных камней, за которой потянулись и алгебра, и механика, и общая теория энергетического поля. Тонкие материи, вроде созерцания идей, экстатических переживаний и прочей метафизики так и не тронули сугубо материалистического ума Войты – он не верил в то, чего нельзя потрогать. Собственные способности интересовали его лишь в аспекте создания поля нужного натяжения и направленности. Иногда на попытки заставить магнитные камни двигаться так, как нужно, уходило столько сил, что Войта не мог зажечь и солнечного камня.
Он не заметил, как из ученика превратился в ученого, одержимого своими гипотезами и экспериментами: просто с каждым днем вокруг становилось все меньше и меньше учителей, которые разбирались в предмете лучше него. И пока Айда Очен созерцал идеи и считывал информацию со всемирных энергетических полей, Войта плодил эти идеи и наполнял всемирные поля (и славленскую библиотеку) информацией.
Он не заметил, как женился – об этом позаботился отец, который смыслил в женщинах побольше Войты, и жена ему досталась хорошая, заботливая и непритязательная. В первое время Войта часто забывал, как ее зовут, а потом привязался к ней, ощущая иногда острую, щемящую нежность. Хотя и пользовался ее безответностью часто и беззастенчиво: мог поднять ее среди ночи, когда для опыта требовалось удвоить натяжение поля, а собственных сил не хватало – и не думал при этом, что рано утром ее разбудят дети (а Ладна подарила ему одного за другим троих малышей); забывал о том, что детей надо чем-то кормить, когда тратился на свои эксперименты; молчал неделями, обдумывая что-нибудь важное, и выходил из себя, если его отвлекали. Он ненавидел работу по дому, и только увидев, как Ладна сама колет дрова, спохватывался, раскаивался, бросался сделать все и сразу, только чтобы избавиться от чувства вины и жалости к ее безропотности и всепрощению.
Отцовское тщеславие Войта удовлетворил с лихвой, за что отец выстроил ему отдельный – и очень добротный – дом и подкидывал денег сверх того, что перепадало Войте от учеников. Да-да, у него неизвестно откуда появились ученики, которыми он тоже беззастенчиво пользовался, не прикладывая никаких усилий к их обучению, что их почему-то не отталкивало. Жили они с Ладной небогато, но и не бедно.
В общем, когда пришло время нести дозор на стенах крепости, Войта принял это без особенного восторга, хотя и не думал отсиживаться в библиотеке, как Айда Очен. Он был довольно молод и здоров, худо-бедно умел держать оружие в руках, не говоря о способностях к энергетическому удару, и… ему было, что защищать.
Мрачуны и раньше нападали на Славлену, но такого удара не ждал никто.
Райский сад, 4004 год до н. э.
Когда Кроули встречает Азирафаэля в первый раз, тот вертит в пальцах край своего сияющего белого одеяния и выглядит несчастным. Однако это не мешает ему беззастенчиво разглядывать Кроули (к немалой досаде последнего), когда тот меняет форму со змеиной на человеческую. Пристальный ангельский взгляд выводит из равновесия и смущает: смена тела — сложный процесс, и демону потребуется немалая практика, чтобы научиться делать это красиво и плавно.
— Ну вот, они упали, словно свинцовый шар, — бормочет Кроули себе под нос.
— Что, прости? — рассеянно переспрашивает ангел, более не обращая на Кроули внимания, и демон спешит воспользоваться возможностью как следует его разглядеть.
Изначально представители небесного воинства не были ни мужчинами, ни женщинами, но с тех пор, как Всевышняя создала свою обожаемую новинку — Её людей, возлюбленных Ею превыше всех прочих, — некоторые ангелы предпочли приложить определённые усилия в сторону того или иного пола. Демоны же вообще приняли новые формы с удовольствием и немедленно, упиваясь их потенциальной греховностью, и тут же превратили их в насмешку над тем, кем Всевышняя предназначила им быть.
Этот ангел определенно решил быть мужчиной, пусть даже и немного пухлым, и не слишком эффектным. Никакого сравнения с теми воистину идеальными воплощениями божественного совершенства, что рассекают Небеса поблизости.
Однако ангел оказывается куда более удивительным, чем предполагает Кроули, оценив выбранную им непритязательную человеческую оболочку. Это выясняется довольно быстро, как только Кроули спрашивает о мече. А когда начинается дождь, то ангел — ангел! — без колебаний расправляет над Кроули своё крыло.
Всё, что Кроули может предложить взамен, — это порыться в складках одеяния и выудить оттуда яблоко. Он не лгал, сообщая женщине, что и сам ел плоды того дерева.
Он протягивает яблоко ангелу — искушение во плоти, блестящая красная кожица и дразнящий аромат.
— Хочешь укусить первым?
Ангел, однако, не спешит оценить по достоинству столь щедрый жест, смотрит с шокированным неодобрением. Кроули ухмыляется и впивается острыми белыми зубами в хрустящую мякоть яблока.
Long Is The Way, And Hard
автор: Kate_Lear
ссылка на оригинал: https://archiveofourown.org/works/19345675/chapters/46022983
Переводчик: Fannni
Рейтинг: R-NC-17 Explicit
Категория: слеш
Пейринги и персонажи: Азирафаэль/Кроули
Тэги: исторические периоды, юст, тоскующий Кроули, от врагов к друзьям, от друзей к возлюбленным, первый раз,
«Далека и трудна дорога, что из ада ведет к свету»… («Потерянный рай», Джон Мильтон), настоящее время без фанатизма, Кроули поначалу ведёт себя как правильный демон. Мысли Кроули об Азирафаэле с самого начала времен и до наших дней. Страдания, надежды, искушения и желания, и рассуждения о том, возможно ли все-таки искупление — для падшего ангела.
Пресветлая на миг отвела взгляд, как показалось Шеддерику, чтобы посмотреть на кого-то из младших сестёр, устроившихся в тени у стен. Он не успел понять, на кого именно.
Да и не был до конца уверен.
– Камни теперь – забота обители. Если твой отец ещё жив, он останется в живых, и его здоровью ничего не будет угрожать. Однако тебе придётся переночевать в этих стенах и ответить ещё на несколько вопросов.
– А старик?
Монахиня окинула внимательным взглядом фигуру чеора Конне и с сожалением покачала головой:
– Он принёс на благие земли зачарованные саруги. Теперь он во власти Золотой Матери, и лишь на рассвете мы сможем узнать, какое решение она примет.
Шеддерик знал, что в этих стенах хранится много древних предметов силы и тайных знаний, а здешние хозяйки умеют обращаться к силам, недоступным ни ифленцам, ни коренному населению Танеррета – мальканам. Что он мог возразить? Что для него самого спокойней будет, если он потащит камни через полстраны, по опасным осенним дорогам? И ещё смогут ли столичные сианы быстро решить проблему?
Склонился в вежливом поклоне. Но всё же возразил:
– Я не смогу остаться. В гостинице ждёт мой друг, он охраняет чеору та Зелден, и я боюсь, ему понадобится моя помощь.
Женщина вновь вперила в него взгляд, и Шеддерик уже был готов услышать возражение или прямой приказ остаться – но не услышал.
Она сказала:
– Золотая Ленна благодарит тебя и благословляет. Поторопись – осенью темнеет рано.
Шеддерик с облегчением покинул храм. У конюшни увидел знакомую карету. Извозчик как раз запрягал, а рядом в ожидании переминались те же самые служительницы.
Как требовала учтивость, он отвесил дамам лёгкий поклон. Пожилая пресветлая сестра чопорно поклонилась в ответ. Молодая…
Её взгляд показался ему не просто ледяным. Если бы взглядом можно было убить, он был бы уже мёртв.
Ну что же, такие гляделки с ним случались довольно часто. Однако в тот момент, при дневном свете, когда мысли его не были заняты ничем другим, эти глаза и это лицо показались ему смутно знакомыми, как будто бы когда-то раньше он уже видел что-то похожее.
И это «что-то» не было связано с посольством в сопредельную державу.
Шеддерик отметил себе ещё одну загадку – загадки он любил.
Монашка всё-таки первой отвела взгляд. Подхватила со старого пня свой даже на вид увесистый мешок, поспешила к карете.
А светлейший чеор осторожно спросил у старшей служительницы:
– Дозволено ли мне будете узнать, кто эта женщина?
Монахиня развела руками.
– Одна из сирот, что пришли в обитель Ленны в поисках защиты. После войны таких было много. Ей, как и другим таким, дали имя та Сиверс. А кем она была до речения, в этих стенах никому нет дела.
– Благодарю за ответ, пресветлая.
Шеддерик поспешил откланяться. Он собирался вернуться на постоялый двор до темноты.
Когда уже выехал за ворота, его вдруг окликнули. Вдогон от монастыря бежал мальчик лет десяти. Бежать ему было трудно, он путался в своей тёмной хламиде, к ногам липла осенняя грязь. Шеддерик остановил лошадь и спешился. Наверное, новость была из срочных, раз сёстры, вопреки привычной нелюбви к ифленцам, всё же решили его остановить.
Мальчик замер в нескольких шагах, поклонился по-крестьянски глубоко, и громко сглотнув, сказал:
– Благородный чеор! Сёстры Великой Матери Ленны передают тебе, что саруги больше не опасны, и что они… – он опустил взгляд и быстро, на одном вздохе закончил – что они сочувствуют вашей утрате!
Так благородный чеор та Хенвил узнал, что его отец, наместник Ифленский в Танеррете Хеверик, чеор та Лема, та Гулле, верховный страж Фронтовой бухты скончался.
Чернокрылый
Темершана та Сиверс
Всё-таки ехать в карете приятней и намного удобней, чем месить грязь ногами. Гостиничный кучер, как только понял, что его седок прогневал пресветлых сестёр, поспешил сообщить, что он в то утро впервые увидел чеора Конне – и ему поверили.
Но он всё равно поспешил убраться из обители, и конечно, счёл за честь выполнить просьбу монахинь – отвезти до деревни монахиню и её спутницу – оречённую.
Лошадь шла медленно, по крыше лупил мелкий дождь, но Темершана была рада, что ей дозволили сегодня покинуть Дом Ленны. Встреча с ифленцем всколыхнула в сердце воспоминания, которые она тщетно пыталась забыть, и как никогда, её настроению в этот день соответствовало хмурое небо, дождь, плачущий по погибшим и по тем, кого война лишила крова и надежды. Темнота в карете, а главное, сама дорога немного успокаивали её, отгоняли всякие мысли, и дурные, и хорошие. Это было как будто просто размеренное тихое путешествие куда-то далеко-далеко. Когда можно не думать о цели поездки и о том, что скоро предстоит вернуться.
Когда-нибудь, и может даже скоро, придётся принять решение. Мать Ленна милостива, но не терпит тех, кто живёт в её доме из страха или по лености. И всё же, другого пути, кроме служения, Темери для себя не видела и не желала. Да, знала, что к служению допускаются лишь немногие. Те, кто и вправду простил врагов, кто смог вырастить в сердце любовь ко всем людям, идущим тропами тёплого… но более – холодного мира.
До этого дня она считала, что уж у неё-то точно нет и не может быть никаких препятствий к служению. Но ифленец всё перевернул с ног на голову. Она поняла, что не забыла и не простила никого из них – кровавых солдат, чужаков, магией и огнём когда-то покоривших прекрасный маленький Танеррет. Солдат, равнодушно, без разбору, убивавших всех подряд – мужчин, женщин, стариков, детей.
Они не знали пощады. Они собирались остаться здесь надолго, им нужны были земли Танеррета, чтобы растить своих детей и готовить воинов для следующих походов – уже теперь вглубь материка. Земли были нужны. Верфи, сады, дороги – всё что угодно. Только не люди.
Она помнила те пожары. Помнила трупы на лестницах цитадели, смеющиеся, злые лица, кровь на руках и одежде. Слишком хорошо помнила собственную боль и бессилие. Ифленцы были врагами – врагами и остались. И так будет всегда.
Танеррет стал наместничеством Ифлена, ифленцы теперь командовали всюду – но и до конца, под корень, уничтожить народ Побережья они не смогли.
Так же, как когда-то не смогли до конца убить саму Темершану.
…Ехать в карете под шум дождя намного приятней, чем идти пешком. Но любое путешествие однажды заканчивается. Закончилось и это. Карета заложила круг по деревенской окраине и вскоре выкатила на площадку у гостиницы – единственное место, где она могла бы развернуться без проблем.
Кучер открыл дверцу, помог выбраться пресветлой. Темери торопливо пристроила на одно плечо свой мешок: под дождём возиться с лямками не хотелось. Подхватила посох. Внимательным взором окинула карету – не забыли ли чего? Нет, пусто. Сама спрыгнула на дорогу – специально держа посох так, чтобы не подавать руку кучеру. Поблагодарила его – и поспешила следом за монахиней.
На площадке у гостиницы было удивительно людно, несмотря на колючий дождь и ветер. Люди толпились у входа, о чём-то тихо судачили. В монастырской лавке справа от входа в гостиницу теплился слабый свет – там было открыто.
У входа она остановилась, оглянулась на площадь ещё раз и увидела у коновязи знакомую лошадь под седлом. Похоже, ифленец тоже недавно прибыл, не успел позаботиться о животном. Впрочем, вероятно, он живёт в этой гостинице, и ему тоже некуда спешить…
Лавочника на месте не было, а его младший сын с видимым сожалением сообщил, что отец пошёл в гостиницу: «там ифленца убили! Взаправду! Жуть, как интересно!».
У Темери на миг сердце зашлось радостью – убили ифленца! Того самого! Не по её воле и желанию, видит Золотая Мать, а значит, может быть, молитвами и усердной работой получится вернуть мир душе…
Одёрнула себя – нельзя радоваться смерти! Дождалась, пока монахиня поговорит с мальчиком и уточнит, куда именно отправился его отец. Монахиня покивала обстоятельному рассказу и вновь вышла на улицу, а Темери продолжила расспросы.
– Так утром ещё это случилось то! – обрадовался внимательному слушателю паренёк. – Как только благородный столичный чеор отбыл вслед за стариком. Говорят, там, в гостинице, везде по комнатам кровища и трупы, трупы…
Не тот, разочаровано тренькнуло сердце. Не того ифленца убили. Значит, он не один был…
Вернулась пресветлая сестра с хозяином лавки. Темери по её знаку быстро выложила на прилавок привезённый товар. Хозяин по расписке тут же отсыпал им несколько монет – выручку с прежней поставки. Обычно такие встречи сопровождаются разговорами, обсуждением деревенских и столичных новостей, переговорами о специальных заказах. В этот раз хозяин был угрюм, да и монахиня удивительным образом вела себя тихо. Видимо тоже что-то успела услышать или увидеть. Темери же просто хотелось быстрей отправиться в обратный путь. Подальше от ифленцев, крови, чужого горя. Тем паче день давно повернул к вечеру.
Она свернула мешок, привычно закрепила на поясе – так удобней нести, – и первой направилась к двери.
Как вдруг та распахнулась.
На пороге стоял давешний ифленец. Руки и грудь его были залиты алой кровью, кровавые брызги были даже на лице, которое, впрочем, сохраняло каменное выражение. Как маска.
Ненастоящее.
Темери внутренне сжалась от мгновенно ожившей картины из далёкого прошлого. У тех солдат тоже были жёсткие злые взгляды. И руки – в чужой крови. Мир соскальзывал в прошлое, вновь готовый перевернуться, и чтобы сдержать собственное взбесившееся воображение, Темери резко выдохнула и отступила на шаг. Руки до белых костяшек вцепились в посох – никогда никто из беловолосых морских червей не причинит ей вреда.
Никогда больше.
Дышать стало трудно. Мерещился запах гари и крови… А ведь уже несколько лет это всё ей даже не снилось…
Все случилось на пятый день и как-то вдруг.
Азирафаэль пришел проверить яйца утром после завтрака и обнаружил у трех из них маленькие отверстия в мягкой скорлупе. Вздохнув, он сходил включить отопление в их новой клетке, а затем устроился рядом, чтобы посмотреть, как малыши пробиваются во внешний мир.
Это заняло гораздо больше времени, чем он ожидал, и каждый детеныш вываливался на песок в лужице слизи. Все пятеро выбрались наружу, и Азирафаэль дал им отдохнуть по несколько минут каждому, прежде чем собрал, вытер насухо и положил в свежевымытый и подогретый мох. Оказавшись внутри, они почти сразу же зарылись в землю, а потом из мха вынырнули кончики мордочек и посмотрели на ангела знакомыми желтыми глазами.
Ну, по крайней мере трое из них сделали именно так. Азирафаэль насчитал четырех младенцев, которые были вылитыми Кроули в миниатюре — что вызывало больше вопросов, чем Азирафаэль действительно хотел задать, — за исключением того, что у одного из них были небесно-голубые глаза вместо желтых, как у Кроули. Но пятый ребенок выглядел белой вороной в этой дружной семейке. Вернее, белой змеей, да еще и с голубыми глазами. Только красный живот выдавал в нем родного брата остальных, и это, конечно, не помогло Азирафаэлю найти какие-либо ответы.
Азирафаэль решил, что это не имеет значения. Он сможет задать Кроули любые вопросы, когда тот вернется, а до тех пор все дети, независимо от того, как они выглядят, будут в равной мере обеспечены его заботой и любовью.
— Добро пожаловать в большой мир, малыши, — приветствовал он все пять маленьких носиков, как только пятый показался на поверхности. — Полагаю, вам понадобятся имена. Я очень надеюсь, что Кроули скоро вернется домой. Он должен быть тем, кто назовет всех вас.
Один из них склонил голову набок, пугающе напоминая Кроули в те минуты, когда тот обдумывал объяснения Азирафаэля, а затем выскользнул из мха. Азирафаэль быстро поднес руку к открытой дверце, чтобы змейка не свалилась из вольера, и она скользнула на ладонь и вверх, обвилась вокруг большого пальца, хоть сама была вряд ли больше, и замерла, глядя на ангела желтыми глазами.
— О, — тихо произнес Азирафаэль. — Ну, тогда привет.
С легким запозданием он сообразил, что рука у него теплая и это должно быть приятно покрытому холодными чешуйками малышу, еще не успевшему согреться после вылупления. Он обхватил другой ладонью большой палец с обвившимся вокруг него младенцем, согревая, но как бы он ни вращал большим пальцем, малыш держал голову так, чтобы видеть Азирафаэля, и Азирафаэль вдруг понял, что это именно он, то есть детеныш мужского пола, и в то же время почувствовал крошечную искру обожания, промелькнувшую вдоль большого пальца.
— О, я понимаю, — пробормотал он, чувствуя, как в его груди расцветает нежность. — Да, все в порядке. Я не лгал, когда говорил вам, что вы родитесь в любви. Теперь ты здесь, и это была очень хорошая работа. Но сейчас тебе надо отдохнуть. Я думаю, вы все устали. Я не позволю, чтобы с тобой что-нибудь случилось.
Детеныш еще мгновение смотрел на него, а затем его кольца ослабли, и он скользнул вниз, в сложенную чашечкой ладонь Азирафаэля, так тихо, что ангел на мгновение испугался, не перестал ли малыш дышать. Но животик красного цвета слегка шевельнулся при вдохе, и Азирафаэль расслабился. Только что освободившейся рукой он закрыл дверь в вольер, где спали остальные младенцы, пересек книжный магазин и сел за письменный стол.
Не так уж много удастся сделать одной рукой, подумал он, но, возможно, есть вещи, которые стоит отложить ради небольшого кусочка любви. Ну, или большого. Возможно, даже очень большого… Он тихо напевал себе под нос в раздумье, а потом улыбнулся, когда кое-что пришло ему в голову.
— Ну, если бы Кроули хотел сам дать имена вам всем, то, возможно, ему следовало быть здесь, — тихо сказал он. — Пожалуй, я буду звать тебя Энтони-младший. По крайней мере, ты будешь знать, что означает «Джей».
С этими словами он устроился поудобнее и стал ждать, когда Энтони Джуниор снова проснется.
На четвертый день после «Ярмарки невест» Сергей привозит от Чубаров Мечталку, Кочупу и какую-то степнячку. Все хмурые, разговаривать не хотят, смотреть друг на друга не хотят. Отвожу Мечталку в сторону.
— В чем дело? Он тебя бьет?
— Пусть бы только попробовал.
— Тогда что?
— У своего друга Чупы спроси.
— Мечталка, ты что, с дуба рухнула? Ты же мне сестра.
Молчит, дуется, в землю смотрит. Делать нечего, иду к Кочупе.
— Что случилось?
— Она говорит, моего ребенка носит, — кивает на степнячку.
— Ну и что?
— Мечталка не хочет, чтоб она с нами жила. Хочет, чтоб у Чубаров осталась или к Степнякам вернулась.
— И что?
— Я своего ребенка не брошу. Родит — пускай идет куда хочет. А ребенок у меня останется.
Опять иду к Мечталке.
— Для него степнячка три полоски дороже меня! — и слезы.
Приглядываюсь к степнячке. Та самая, что мокрая и холодная, ко мне под шкуры лезла, нам с Жамах спать мешала. С визгливым голосом.
— Не расстраивайся, сестренка. Может, она еще родами помрет…
— Да ты что? Ума лишился? — И на меня с кулаками. Перекидываю ее через плечо и несу в свой вам. Бабы смеются, а мне что делать? Пусть Ксапа с Жамах утешают. Степнячка, оглянувшись на Кочупу, семенит за нами.
Вечером, возвращаясь со стройки, вижу, как Кочупа, Мечталка, Жамах и степнячка ставят вам невдалеке от нашего. Ксапа руководит и Олежку на руках баюкает. Странный вам. Вроде нашего, только не из шкур, а из толстого зеленого брезента.
Новость мгновенно облетает все общество. Ксапа с подрывником и малышней пробились в дальнюю пещеру. Никто из взрослых туда пролезть еще не может, пролез пятилетний пацан. Ксапа дала ему каску с фонарем и
видеокамерой, обвязала за пояс веревкой и пустила разведчиком. Пацан полазал по пещере, запутал веревку, отвязался и вернулся назад. Веревку так и не смогли вытащить.
Зато фильм, который он там снял, смотрим всем обществом. Крутим на ноутбуке связистов от начала до конца раз двадцать. Ксапа была права — пещера на самом деле большая и высокая. И в ней каменные сосульки. Одна свисает с потолка, другая растет из пола ей навстречу. Некоторые встретились и срослись. Их много! Ксапа говорит, раньше там было много
воды, но теперь в пещере сухо. А образовалась пещера много тысяч лет назад, когда ледниковый период только начинался. Как узнала?
— Нифига себе, квартирка! — говорит Юра. — Если свет, вентиляцию провести, пол расчистить, у вас будет жилплощадь по десять метров на человека. Так жить можно!
— А туалет все равно на улице, — смеется Вадим.
— Поставим биотуалеты! Будет и на нашей улице праздник! — это Ксапа.
Все радуются, ждут завтрашнего дня, когда подрывник проход расширит, можно будет своими руками каменные сосульки потрогать.
Еще неделю слушаем взрывы, потом перетаскиваем бетономешалку к дверям хыза и бетонируем пол в коридоре между старой пещерой и новой. Хороший коридор получается, широкий! Четыре охотника плечом к плечу пройти могут. А пол какой ровный! Я такой только у чудиков видел.
Когда все по десять раз осмотрели пещеру, ощупали и облизали СТАЛАКТИТЫ и СТАЛАГМИТЫ, к работе приступают электрики. Натягивают поперек пещеры тросы, развешивают на них светильники. Приходит Ксапа, с ходу заявляет, что в катакомбах мы жить не будем и заставляет все переделать.
Конечно, поругалась с электриками. Те говорят, мощностей не хватит, генераторы не потянут. Но наши уже знают, что с Ксапой ругаться — себе дороже. А электрики новые, неопытные. Ксапа Мудра подговаривает и приводит. Мудр ходит туда-сюда, смотрит прищурившись и говорит: «Не хотите делать так, как нам надо, не делайте вообще. Оставьте нам светильники и летите домой. Мы сами все сделаем.»
Электрики сразу притихают и переделывать начинают. Переворачивают светильники, чтоб они не вниз светили, а вверх, в потолок. Светильников теперь нужно в четыре раза больше. Зато красиво стало — словами не передать. Словно яркое каменное небо над головой. А электрики ПОДСТАНЦИЮ
сооружают. Говорят, из-за ксапиных заскоков аккумуляторная больше не тянет. И вообще, нефиг соляр жечь, надо ВЕТРЯКИ ставить. Или ГЭС на реке строить. Не знаю, что это такое, но я не против.
Медведев прилетает посмотреть. Ходит, смотрит, хвалит, но сам мрачный и задумчивый. Жамах это первая замечает. Подговаривает Ксапу разговорить Михаила. А мне поручает им уединение обеспечить. До чего, все-таки, бабы в таких вещах хитрые…
О чем Ксапа с Михаилом говорит, пока мы с Жамах им уединение устраиваем, я не знаю. Но очень скоро у меня звонит мобильник, и Ксапа просит собрать самых уважаемых из чудиков. Они с Михаилом хотят провести мозговой штурм.
Собираемся мы у хыза, там, где Света днем занятия проводит.
Рассаживаемся за столы, кому как удобнее и Михаил начинает:
— Всем огромное спасибо за проведение «Ярмарки невест».
— Спасибо не булькает, — доносится с лавки электриков.
— Премия в размере месячного оклада. Всем, кто участвовал. Ярмарка вызвала волну интереса в нашем мире. Просто огромную волну. Собственно, в этом и проблема.
— Как это?
— Правительство вновь вспомнило о нас. Деньги в проект вложены огромные. И могут быть вложены просто колоссальные — по первому нашему слову. Но нужен практический выход. Хоть какой-то. Сегодня выход нулевой.
Мы даже не можем освоить бюджет. За прошлый год освоено всего тринадцать процентов бюджетных средств. Ситуацию на месте вы знаете лучше меня.
Вопрос: Как обеспечить практический выход? Хорошо бы весомый, грубый, зримый, но сгодится любой.
— Надзорщики…
— Надзорщиков трогать не будем, — перебивает Михаил. — Дипломаты над этим работают, но сегодня надзорщики — данность.
— Золото, алмазы? — спрашивает Вадим. — Геологическая карта практически совпадает с современной. Мы знаем, где брать прямо с поверхности.
— ООН запретило горные разработки.
— Надзорщики…
— Разграбление чужого обитаемого мира! — повышает голос Медведев.
— Да что я тебе, мамонта за хобот притащу? — возмущается Юра.
— Какой, на фиг, полезный выход, если ничего отсюда вывозить нельзя?
Местный фольклор? Кусок скалы с детскими рисунками? Сказки и легенды о первой собаке?
— Невосполнимые ресурсы нельзя, — педантично уточняет Платон.
— Восполнимые можно. Хлеб, например. Засеем тундростепь пшеницей, завалим Европу хлебом…
— Мамонт! Поправьте меня, но мамонты — возобновляемый ресурс! — веселеет вдруг Медведев. — Юра, с меня премия в размере месячного оклада! Но мамонт — за тобой!
— Зоопарки? — интересуется Платон.
— Бери выше! Вымершие виды. Мамонты, стелларовы коровы, шерстистые носороги, американские бизоны, птица додо. Вся красная книга, мать вашу!!! Мы завалим старушку Европу исчезнувшими видами.
Михаил просто сияет. Давно я не видел такого радостного человека.
— Платон, разработай график, согласуй с вертолетчиками. В ближайшее время пришлю бригаду звероловов. Всем спасибо, все свободны!
Чудики, перешучиваясь, начинают расходиться.
— Ксап, ты обещала показать мозговой штурм, — принимаюсь нудить я.
— Может, я чего-то не заметил?
— Сорвалось, — улыбается моя любимая. — Может, в следующий раз получится? Скажи, а ты когда-нибудь охотился на мамонтов?
— Не знаю. Как они по-нашему называются?
— А я знаю? Подожди, у Медведева фото закажу.
Ждать я не стал. Вечером разыскал Нату, она достала из-под кровати ноутбук и показала мне мамонтов. Крупные звери! Я их в детстве видел. Один раз. Стадо мимо проходило. Никто на них не охотился — крупные очень.
Не проходит и двух дней, Михаил опять мрачный прилетает.
— Перееду к вам, к чертовой матери, — говорит он Платону. И
произносит о ком-то слово, которое, как утверждает Ксапа, слышать можно, а говорить — нет.
— Совет? — спрашивает Платон.
— Надзорщики. Требуют разыскать все ступени ракетоносителя. Мол, они могли на кого-то упасть и кого-то убить. Это при местной-то плотности населения!
— А вдруг?
— Плевать им на население. Хотят космос закрыть. Но Совет дал задание разыскать и, по возможности, эвакуировать ступени. Так что собирай геологов.
Где геологи, там и шабашники. То есть, наши охотники, двое
надзорщиков, Ксапа и, конечно, Жук с Евражкой. Рассаживаемся в столовой, Михаил еще раз про ракету рассказывает. Карту на столе разворачивает.
— Четыре ускорителя упали в горах. Вряд ли мы их разыщем. В любом случае, искать их будут другие группы, это не ваша забота. С другой стороны, в горах никто не должен жить. По идее… — начинает он, водя пальцем по карте. — Вторая ступень упала в Северный Ледовитый. Ее искать незачем. Третья вышла на орбиту. Остается первая, самая большая. И упала
она в тайгу или тундростепь. Ее и надо разыскать. На ней установлен черный ящик и радиомаяк. В случае серьезной нештатки черный ящик должен был отстрелиться и сесть на парашюте. Но старт прошел более-менее нормально,
серьезной нештатки не было, поэтому ящик упал вместе с первой ступенью. При падении мог в лепешку. Так что особенно на него не рассчитывайте.
Вопросы?
— Сроки и транспорт? — это Сергей.
— Сроки — еще вчера. Транспорт — какой попросите. Пользуйтесь моментом.
— Спутник может засечь маяк черного ящика?
— Узнаю у специалистов. В любом случае, только сам факт работы маяка. Точных координат не даст.
— Как выглядит то, что мы должны найти? — интересуется Юра. Михаил достает пачку фотографий и пускает по рукам. Большие, четкие фото, не то, что у Ксапы на Ярмарке невест. «Тополь» лежит, «Тополь» стоит, «Тополь» взлетает, «Тополь» высоко в небе. На двух последних из-за дыма и пламени
почти ничего не видно. В фильме, который мне Ната показала, он из трубы выпрыгивал, а в остальном — похоже. Возвращаюсь ко второму фото.
— Что это? Я таких не видел, — тыкаю пальцем в нижнюю часть снимка.
— Навесные твердотопливные ускорители, — поясняет Михаил и внимательно смотрит на меня. Словно на незнакомого. И Ксапа — тоже. Я что-то не то спросил?
— Если мы на месте падения аборигенов встретим? — спрашивает Вадим.
— По обстоятельствам. Но чтоб без крови, жертв и насилия.
— Световые и шумовые гранаты?
— Только в крайнем случае, для самообороны.
— Если там аборигены, я без Клыка не полечу, — заявляет вдруг Толик.
Алекс тоже был без скафандра. Стэн даже не пытался спрятать тело, просто столкнул к подножию холма, да так и оставил. Игорь оглянулся на парня — тот снова уселся на землю и лишь крупно вздрагивал, уткнувшись лбом в колени. Никуда он теперь не денется, силенок не хватит. А вот Алекс…
Надо спуститься и посмотреть. Спускаться не хотелось. Поза ученого свидетельствовала как минимум о переломе плечевой кости, и сердце чуяло, что переломов там не один и не два. Черт бы тебя побрал, Стэн, с твоими галлюцинациями. Не можешь себя контролировать — дома сиди…
Сам-то хорош, одернул он себя. Вспомни, каково оно было в первую ночь здесь, а? Мог ведь оказаться на месте этого незадачливого юноши, если бы удача повернулась к тебе тогда своим вторым лицом.
Спустился. Мелкие камни прыгали впереди мелкой россыпью. Ну, что тут у нас…
Алекс лежал ничком, как упал. Неестественно выгнутая рука торчала вбок, на затылке рана все еще сочится кровью. Хотя, кровищи могло быть и больше. Цел ли череп?
Хватит любоваться, Айболит, мать твою. Давай, действуй.
Наклонился, пощупал живчик на шее. Надо же, пульс есть. Есть пульс.
— Эй, Стэн! Стэн! Посмотри на меня!
Посмотрел.
— Подъем. Сейчас ты у меня будешь исправлять ошибки прошлой ночи.
— Иди ты знаешь, куда?
— А я сказал, вставай! Кадровый военный, … .
Стэн все же поднялся. Но с явным намерением спуститься вниз и начистить Игорю рыло.
Тот опередил:
— Отлично. Стоять ты можешь. Сейчас ты пойдешь в ту часть долины, где мы встретились. Там есть осыпь, под ней другая долина с растительностью. Твоя задача — выломать две прочные жердины. Вот такой длины. Нет, три жердины. Слышишь меня?
Но тот готовился снова сесть.
— Слушай, я ж тебя твоему полковнику заложу. Под трибунал пойдешь! Давай действуй…
Давно Игорю не приходилось так орать на людей. Злость черной водой плескалась у самых ног, текла по венам вместо крови. Но злость эта родилась из бессилия: было ясно, что Стэн сможет выполнить задание, дай бог, к вечеру. А это слишком долго. И все же…
Неизвестно, какой переключатель щелкнул в голове молодого человека, но он все-таки развернулся и побрел в сторону нижней долины. Оставалось надеяться, что он не свалится по дороге, не расшибется и не заблудится. Но мысли были заняты уже другим. Доктор Седых приступил к осмотру пациента…
…и через две минуты пришел к закономерному выводу, который выразился в трех словах, одно из которых было «убивец», а два других лучше не произносить в приличном обществе.
А закономерность заключалась в том, что человек, несколько дней активно проползавший по горам без еды и, возможно, без воды, может убить человека только случайно. У Стэна даже покалечить толком не получилось. То, что его жертва сломала руку — это скорей всего случилось при падении. Голова разбита, это тоже не мудрено. Катиться пришлось метров шесть по острым камушкам. Остальные травмы — ушибы и синяки. Просто наверняка часть из них Алекс заработал еще до исторической встречи со Стэном.
Позвоночник цел. Судя по всему, ноги тоже. А вот плечевая кость действительно сломана в верхней трети. Как ни крути, придется наложить шину, а для этого все-таки нужны две прямые ровные палки. В крайнем случае, одна прямая палка.
Догнать придурка? Самому все сделать?
Займемся тем, что распатроним собственный скафандр. Он неплохо укомплектован лекарствами, только вот те, кто производил комплектацию, наверняка не подозревали, что помощь потребуется кому-то, находящемуся снаружи.
Итак, приступим…
Сначала обезболить, затем придумать, из чего сделать давящую повязку…
Не хватало еще заснуть во время полета. Автопилот невозможен, ибо нет комплекса стандартных программ, спутниковый навигатор не работает по причине отсутствия спутника, а координироваться по сторонам света трудно из-за магнитных аномалий. Их тут создает не то, что каждая более или менее высокая вершина. Куда там! Кажется, каждая кочка на болоте и то добавляет колориту в общую картину. Вот и иду по визуалке. Сверяясь изредка с данными локаторов, надеясь на их надежность и неподкупность.
А затылок ломит и в глаза — хоть спички вставляй.
По такому случаю выцеживаю еще кружку кофе. От этого кофе суррогатного я скоро мулаткой стану. Пропиталась насквозь. Выдыхается — и то кофеём.
Стремительно светлело, впереди, по проверенным данным, еще один хребет. Его вершины уже видны среди облаков у горизонта. Снежные, белые. Впечатляет.
О, а вот эти три пика… уж не о них ли мне сегодня ночью поведал Игорь? Даже если не они, проверить не помешает. Па-ва-рот!.. Совмещение курсов… Есть! Три пика в один ряд. Все покрыты снегом, а средний еще и скособочен, в абсолютном соответствии описанию. Седых, я тебя обожаю! Правильно ты мне приснился. И главное, вовремя.
Только, горная система здесь не маленькая, целая страна долин, ущелий, вершин и перевалов. Как же я вас тут найду? Ну, хоть сигнал какой придумайте…
Я сбавила скорость до минимума. Завешивать «Фотон» мне не хотелось, это самый ненадежный режим из набора доступных в атмосфере планеты. В мои планы экстренный ремонт летательного аппарата в условиях, приближенных к боевым, не входит. Но и на постоянной скорости теперь не пойдешь. Надо осматривать долины, делать снимки, анализировать. И НЕ СПАТЬ!
Где-то через час я обнаружила стоянку «летающих цилиндров». Целых три, как тут и лежали, на скальной площадке с видом на «три пика».
Значит, отсюда начался их путь вниз.
Я уже ничему не удивлялась. Скорей, я удивилась бы, если бы черная река оказалась и вправду плодом моей фантазии. А так — все верно. Я иду правильным курсом.
Долины сменяли одна другую. Мое разочарование росло одновременно с нетерпением. Ну почему бы им всем не остаться подле чужака! Сейчас уже обратно летели бы. Или нет. Мне нужно отдохнуть. Летели бы мы куда-нибудь на равнину, а лучше к морю…
А потом на одном из снимков, мне показалось, я различила довольно плотный дым. Взяться ему было неоткуда кроме как от человечьих рук: вулканов не видно, сейсмоактивность… фиг знает, но вряд ли бы чужаки устроили базу для своих кораблей там, где вот-вот либо земля провалится, либо крыша упадет.
Делаю плавный круг над целой чередой постепенно понижающихся каменистых долин. Которая из них мне нужна?
А, вот она. И верно, дым. Только совсем жиденький. Пожалуй, будь он четверть часа назад таким же, я бы не обратила внимания. Приняла за туман.
Что же, снижаемся. Конечно, это не идеальная посадочная площадка, но бывали и хуже.
«Фотон», по сравнению с долиной, кажется огромным.
Интересно, почему людей не видно?
И почему Игорь не сдержал обещание и не оставил на земле хоть какой-нибудь знак? Камней не хватило?
Или сил?
Нужно выйти и осмотреться. По правилам, без скафа выходить нельзя, но за последние дни я это правило уже несколько раз нарушала. И в этот раз нарушу. Вся надежда на мощные барьеры биозащиты «Фотона», установленные на максимум лично мной в тот самый момент, когда я поняла, что на самом деле представляет собой планета.
Да, действительно, кто-то жег здесь костер. Пепел уже разнесло ветром, но кое-какие веточки еще тлеют. А рядом гора неиспользованного топлива. Должно быть, у этого костерка кто-то провел ночь. Ну, и где же этот кто-то?
Я огляделась. Слева — кряж, справа верхняя часть долины. За спиной чахлый лесок корявого кустарника. За ним тоже горы.
В любом случае, далеко уйти они не могли. Вариантов два. Либо вниз, к выходу из долины. Либо вверх, к каменистой осыпи. Вниз — вероятнее. Зато до осыпи ближе. Так что ее-то мы первым делом и проверим.
Не будем проверять, потому что вон он, человек. Как раз направляется сюда. Сверху. Торопится. Я бы на его месте тоже торопилась. Сейчас подойдет, расспрошу подробней…
Человек упал, поднялся, снова упал.
Я поспешила навстречу, ругая себя. Они же все здесь голодные, усталые. А еще не исключено, что их ночами тоже преследуют кошмары, которые похожи на сны, а на самом деле совсем не сны. Образы расторможенной подкорки.
Вот он уже рядом, и слабая надежда увидеть Игоря не оправдывается. Этот совсем молодой, светловолосый. Хотя тоже зарос щетиной. Но фигура совсем другая. Он выше, мускулистей…
— Вы все-таки прилетели, — отрывисто говорит он, — значит, не соврал доктор…
— Не соврал… а где он?
— Там, наверху. Он мне сказал за палками идти, а сам там, с Алексом…
Значит, все трое живы. Ха-ра-шо.
— Поднимайтесь на борт. Давайте, помогу…
Мне показалось, что он сильно хромает. Но от помощи отказался, оттолкнул мою руку:
— Сам!
Безошибочно направился в кабину пилота. Я шла следом. Остановился. Обернулся, изумленный:
— Вы что здесь, одна?
— Одна. На меня не так сильно воздействуют некоторые местные… аномалии. Мы обсудили этот вопрос с капитаном и пришли к выводу, что у меня одной шансов добраться до планеты ровно столько же, сколько было бы у двоих или троих. А чего ждать от планеты, и вовсе было неизвестно. Решили не рисковать.
— Странные у вашего капитана представления о риске.
— Да уж…
Он меня перебил:
— Нам нужно поторопиться. Иначе Алекс может умереть. Он в очень плохом состоянии.
1. Осеннее обострение
Как ты можешь всё изга…
Гордеев захлопнул дверцу автомобиля и, расшвыривая ворохи листьев, прошагал к киоску. Получил вожделенную пачку, содрал плёнку, сунул сигарету в угол кривящегося рта. Стоял, вдыхая горьковатый дым и выпуская его через ноздри, и сама эта процедура успокаивала не хуже дыхательной гимнастики. Его взгляд скользил мимо городских зданий, мимо потока машин и спешащих пешеходов; он уходил выше и, освобождаясь от силков высоковольтных линий, упирался в белёсое, словно пожалели краски, небо. Дальше скользить было некуда.
Гордеев и городских звуков не слышал, в ушах звенел голос супруги: «Ты превратил мою жизнь в кошмар. Сплошные попреки и придирки. И ни капли благодарности…». Но голос затихал, становилось легче, легче. «Словно зубная боль унимается» – пришло на ум.
– Ну конечно! Чуть что, сразу за соску! Сначала наплюёшь в душу. Испортишь настроение на весь день, а потом эту дрянь тянешь. Травишь себя и всех вокруг. И ещё стоишь с таким довольным видом. Что, рад теперь? Рад? – супруга Гордеева догадалась опустить стекло.
Гордеев сморщился так, будто челюсти и вправду свело от ноющей боли, и едва не выронил сигарету. Однако быстро совладал с собой.
– Осень, – выпустил он клуб дыма, не вынимая сигареты изо рта.
– Что? Что «осень»? Причем тут осень? Осеннее обострение? Любишь издеваться, надо мной, да?
– Осень, – повторил Гордеев, упрямо стискивая фильтр зубами.
Пятипалый, огромный, венозно-багровый с одного края, артериально-алый с другого, лист лениво спланировал на авто и присосался к лобовому стеклу.
2. Цели и средства
Гордеев запирается в кабинете. Гордеев выключает мобильный и городской телефоны. Гордеев смотрит в экран компьютера. К губе прилипла сигарета. Курить на работе нельзя, но так он и не курит – сигарета давно погасла.
Его глаза слезятся, иногда он что-то шепчет, сначала почти в голос, но быстро переходит в беззвучный режим; черная точка окурка сужает круги у рта.
Наконец, Гордеев отрывается от экрана. Массирует лицо, давит окурок в пепельнице. Потом стирает данные о посещённых сайтах. Собирается уже выключить компьютер, но решает сначала глянуть ленту городских новостей.
– Так… – шепчет, покачиваясь на стуле, – замминистра отстранен, так… перебои с горячей водой в пригородах, так-так. А это что? – щурится, всматриваясь в строчки: «Необычный осенний урожай. Коммунальные службы не справляются с уборкой города от опавших листьев. Скверы, аллеи, дворы тонут в красно-жёлтом великолепии. Жители жалуются на нерасторопность коммунальщиков. Глава комитета по благоустройству заявил, что будут выделены дополнительные средства на…».
– Чушь какая-то…
Выключает компьютер.
Когда подходит к машине, то замирает на месте – показалось на миг, что в машине кто-то есть. Вернее — не кто-то, а жена. Сидит спереди, рядом с водительским местом и смотрит прямо на него. Ждёт.
– Ведьма! – в сердцах бросает Гордеев.
Вытирает взмокший лоб, садится в машину и вспоминает слова с одного из просмотренных вечером сайтов: «Всё зависит от ваших целей – если вы хотите ритуальное убийство с широким резонансом в обществе, то это одно, а если человек должен исчезнуть по-тихому, скажем, в результате несчастного случая – совсем другое».
3. Буквы и цифры
Поставив авто в гараж, Гордеев похлопал себя по карманам и крякнул с досады – сигареты остались на работе. Придётся топать в магазин.
Он не мог понять – что-то замедляло его обычно торопливый шаг. Что-то с ним, с Гордеевым, было не так. Не так с глазами, ушами, носом, лёгкими, ногами… Он остановился, растерянно уставился на свои туфли – и не увидел их. Ноги по щиколотки тонули в шуршащем ковре.
Листья захватили двор. Почти полностью скрыли детскую площадку, скамейки у подъездов. Машины стояли, по фары зарывшись в листья.
Листья. Их запах. Тонкий, сладкий, дразнящий запах осени. Нет, не одной осени, а многих. Осыпавшихся, пролившихся, умерших, но оставшихся с ним, в нём. У каждой своё имя: Осень-бледные ладони, Осень-заросший овраг, Осень-танец на балконе и даже Осень-дождь и провода. И много других имен. Но у всех один и тот же запах. Тонкий, сладкий… Тошнотворный дух давно немытого тела и вчерашней сивухи. Гордеев скривился – это ещё откуда?
Гора листьев на ближней скамейке пришла в движение – сначала из неё выросла рука – корявая и грязная, затем голова – лохматая и небритая. Голова вращала дикими спросонья и с похмелья глазами. Гордеев понял причину обонятельного диссонанса. Причиной являлся дворник Полянский.
– Ты чего это завалился? – спросил Гордеев строго, но беззлобно.
– Устал я, это… – дворник поскрёб заскорузлым пальцем темя. Потом полез в карман, достал большую красную пачку с тремя белыми тройками.
– Угостишь? – Гордеев сам удивился своей просьбе – он предпочитал дорогие европейские марки, а эти явно были дешёвые и отечественные. Ещё, пожалуй, без фильтра. Так и есть.
Дворник протянул белую кривоватую палочку. Гордеев чиркнул зажигалкой, дал прикурить Полянскому, закурил сам, закашлялся.
– Что это за сигареты – «Три тройки»? – спросил он, откашлявшись, – никогда не встречал.
– Это не тройки. Это буквы. Большие буквы «З», – сказал дворник со значением.
Гордеев вопросительно посмотрел на него, потом на сигарету. Вновь затянулся, вновь закашлялся.
– Ну и гадость!
– Предпочитаю именно эту марку, – твердо сказал дворник. И незаметно покраснел.
Некоторое время молчали. Гордеев, наконец, нарушил тишину:
– А чего ты устал?
– Листья убирал. Умаялся, – коротко сообщил Полянский.
– Что-то не заметно. Что убирал.
– Угу, – протянул Полянский, – Сизифов труд. Бессмысленный и беспощадный.
Гордеев давно знал дворника – ещё с тех времен, когда тот дворником не был. А был студентом филологического факультета – юношей одарённым и пылким. А потом вылетел со второго курса из-за несчастной любви.
Оба ещё помолчали, посмотрели в прозрачное небо, откуда с гипнотической медлительностью, кружась и танцуя, спускался десант осени.
Ковёр из листьев дышал – свободно, легко, но при этом тихо, не напоказ. По нему пробегали волны, отдельные листы срывались с места, устремлялись в погоню друг за дружкой, устраивали маленькие рыжие карусели.
– И ведь главное что, – глухо сказал Полянский, – ладно, на деревьях листьев нет почти. Конец октября – откуда им взяться на деревьях. Но откуда столько тополиных и кленовых? Тополям уже лет пятнадцать как ветки обрубают, а клёнов после модернизации центра осталось раз-два и обчёлся. Тайна сия и не снилась нашим мудрецам.
Гордеев понял откуда, а потому вздрогнул, криво улыбнулся дворнику, встал и пошел домой.
4. Весна будет
«Пожалуй, открытые газовые конфорки и закрытые форточки – подходящий вариант, – думал он, – тогда и за сигаретами схожу – в круглосуточный».
Он пинал листья, подбрасывал их резкими неожиданными ударами. Листья ничего не имели против такого обращения. Они только шелестели громче.
«Ты помнишь, – говорили они, – ту осень? Первую. Мы помним – мы прилетели оттуда. Вы бежали по заброшенному парку, а потом упали и скатились в ложбинку. Зарылись с головой в густой шорох, в шелковистый шелест. Ты обнял её, почувствовал вкус её губ и впервые услышал наш запах – запах осени. И испытал сладостное, неизъяснимое желание коснуться её шеи, обхватить дрожащими пальцами, сдавить… А неужели ты забыл тот, другой, сентябрь? Вы прогуливались по аллее. Уже стемнело, и бледные листья-ладони раскачивались над вами, срывались, летели вслед. Словно хотели защитить. У тебя в кармане был складной нож. Те листья до сих пор летят за тобой. И вот, наконец, нагнали».
«Замолчите! Заткнитесь! – беззвучно кричал Гордеев, совершая дикие прыжки, расшвыривая маленьких предателей налево и направо, яростно топча их. – Вы не имеете права! Вы попросту не существуете. Вас нет. Вы остались в тех – далеких, прошлых осенях. Почему вы явились сейчас?».
Но чем неистовей он метался среди шуршащего безумия, тем сильнее безумие овладевало им самим, тем громче звучали голоса листьев.
«Ты убивал! Убивал каждую осень. Как только слышал наш запах, слышал наш голос. И мы знаем то же, что и ты: вкус крови, запах горелой плоти, последний судорожный вздох. Ты терял власть над собой. Твои руки – словно красные листья клёнов, в глазах – осень и смерть. И теперь мы пришли за тобой».
Силы оставили его, дыхание сбилось. Гордеев закашлялся. Стоял, прислонившись к холодным трубам турника, рассекающего пестрые волны посреди двора, и кашлял – долго, мучительно, с надрывом. Потом затих. Засмеялся – негромко, слабым, задыхающимся смехом.
«Вы ничего не поняли! Вы совершенно не разбираетесь в людях, глупые, слепые листья. Да, я видел всё и слышал всё – меня можно десять раз повесить и сжечь за то, что я сотворил. Да, убивал. Но всегда только её. Единственную. Каждая осень получила имя. Но это всегда было её имя – моей любимой, моей жены. Она даже не догадывается, сколько раз ей пришлось умереть у меня на руках. Пусть убивал только в воображении, но любил по-настоящему! И осенью любил сильней и острей, чем в другие времена года.
Потом всё изменилось. Время высушило нас. Я перестал охотиться на свою жену. И любовь ушла. Остались два издерганных морщинистых тела, которые не знают, зачем они вместе, и кто они друг другу».
– Ты опять хочешь убить! – выли, рыдали, кричали листья. – И на этот раз мы остановим тебя. Мы залепим тебе глаза, набьёмся в рот, наполним глотку. Задушим и похороним в багряных ворохах, в золотых завалах.
– Нет! Нет, глупые листья! Вы не убьёте меня. Я так долго вдыхал дым мёртвых растений, что… – он вновь закашлялся-рассмеялся, – как там пишут? Курение убивает? Точно. Намного лучше, чем я. У меня скоро не будет лёгких, чем мне тогда курить? Но это уже не важно.
Я убью её сегодня в последний раз. Я открою газ и закрою форточку. А после схожу за сигаретами. Да-да, как в песне: «Чиркни спичкой и, может быть, случится любовь». Любовь вернётся и согреет нас. Словно вспышка, словно весенний взрыв. И весна – весна будет!».
***
Дворник Полянский с интересом следил за судорожными телодвижениями Гордеева. А потом вынул из-за пазухи огрызок карандаша и замусоленный блокнотик. Раскрыл на пустой странице и бисерным почерком записал:
«Весной оживают деревья. Корни пьют талую воду. Чёрные ломкие пальцы тянутся к обернувшемуся солнцу – спешат отогреться. Хмельной весенний сок восходит от корней к ветвям, наполняет ствол жизнью, возвращает упругость и силу древесной плоти. Самые тонкие и слабые, самые юные веточки томятся в ожидании нового, пугающего, неизбежного. Какого чуда ждут – они и сами не знают, они только-только появились, выросли заодно с весенними днями. Те, которые перезимовали, уже не помнят прошлого тепла, оглушенные морозами. Деревья не сразу приходят в себя после обморока зимы. Но странной их веры в мучительную необходимость нежного, прозрачного, клейкого – никому не отнять. И вот, разлепив смолистые веки, открываются и смотрят на мир тысячи юных зеленых глаз. Весной оживают деревья.»
…
Я посвящаю эти строки тебе, моя прекрасная ЗЗЗ. И вновь думаю о нашей любви. Возможно, я слишком рано опустил руки. Возможно, наше счастье совсем близко. Может быть, оно ждёт нас уже этой весной. Как бы то ни было, я буду любить тебя всегда, моя Зеленоглазая Звезда Зинаида.
***
Зинаида Гордеева вышла на балкон, услышав, как во дворе кашляет муж. Она увидела его – несчастного, измученного. Смеющегося. Задыхающегося. Ржавый огонь осени тонул в её зрачках, гас во влаге слёз. В её глазах полыхало изумрудное пламя, которое охватывало весь двор: и листья, и мужа, и дворника Полянского.
– Почему ты не убил меня тогда, – тихо сказала она. – Не убил нас с Полянским. Меня ты простил. А на него настучал в деканат. Я любила его, а вышла за тебя. Как странно. Сколько раз я хотела тебя отравить и не решалась. Ты отравил себя сам, ты скоро умрёшь, я знаю. Но… почему я смотрю на тебя сейчас и кусаю губы от боли? Ведь я тебя ненавижу. Я тебя ненавижу, я должна тебя ненавидеть!
***
Полянского разбудил резкий звук, словно кто-то прямо у него над ухом громко хлопнул в ладоши. Он открыл глаза и посмотрел в ночное небо. И услышал их: призрачный шорох, бесплотный шепот миллионов мёртвых голосов. Дворник оторвал тяжёлую голову от скамейки. Мириады маленьких теней, бестолковым порханием напоминающих слепых бабочек, поднимались над двором, возносились над городом и растворялись в чернильной тьме. И никому в городе, никому в мире, даже ему – бывшему студенту филологического факультета, исключённому из-за несчастной любви, – не было дано увидеть: среди жёлтых, оранжевых, красных пришельцев затерялась пара юно-зелёных, бесшабашно-весенних, беспробудно-влюбленных…
Полянский, поёжившись, сунул руки в карманы и неожиданно для себя прошептал:
«Убийца, Дама и Поэт –
Всего лишь выкинутый жребий,
Лишь карта, фант или билет
Они не могут дать ответ:
Есть счастье – или счастья нет
Ни на земле и ни на небе»
Азирафель с удовольствием вытянул ноги, устраивая их на мягком пуфе. Что ни говори, но ночь выдалась бурной даже на его непритязательный вкус. Кроули пресёк начинавшуюся было драку Снейпа и Блэка, пообещав отвести обоих к Дамблдору на воспитательную беседу. Угроза оказалась настолько страшной, что возникшее перемирие можно было даже назвать стабильным, хотя, конечно, лёгкая напряжённость никуда не делась. Блэка оставили в Выручай-комнате, решив, что так будет удобнее для всех. Азирафель вовремя вспомнил про Оборотное зелье, необходимое для выходов Блэка из заточения, и Снейп не смог ему отказать, пообещав не только зелье, но и «биологический материал», нужный для превращения. Всё-таки смертным свойственно благородство и великодушие.
— Ангел, и что ты обо всём этом думаешь?
— Это не та собака.
— Не та, — Кроули сжал губы. — А мальчик?
— Не могу понять, — честно ответил Азирафель. — Иногда мне кажется, что мы опять идём по ложному следу.
— Иногда да, — согласился Кроули, — но, когда я с ним занимался… ну, ты помнишь, перед Турниром? Так вот, я чувствовал в нём что-то странное. Словно ещё одну сущность.
— Да? Ты ничего не рассказывал.
— Я был уверен, что это та самая дьявольская сущность.
— А сейчас?
— Не знаю. Слишком нарочито всё. Будто нас специально тыкают туда носом, отвлекая от чего-то по-настоящему важного.
— Может, именно таков план?
— Не знаю, ангел. Но я спросил у Поттера, не хочет ли он позаниматься со мной на каникулах, — Кроули поморщился, будто испытывая неловкость. — Дополнительно. У них так принято, я проверял.
— И?
— Он согласился. Даже сказал, что с удовольствием, — Кроули снял очки, откладывая их в сторону. — В общем, ангел, я попробую с этим разобраться, но…
— Если понадобиться помощь, то я рядом.
Скрепляя соглашение, Кроули протянул руку для пожатия, и Азирафель, не удержавшись, слегка погладил тонкое запястье. Просто потому, что это было приятно. Очень.
***
Подготовка к Святочному балу захватила всех. Даже Кроули небрежно поинтересовался у Азирафеля, в чём тот собирается появиться на вечере. Вопрос застал врасплох, потому что светлый костюм так долго служил Азирафелю, что стал уже частью его самого. Во всяком случае, менять его на что-то новомодное никто не собирался.
— Ангел, серьёзно? — Кроули выглядел озадаченным.
— Да. У меня есть привычки.
— Помню-помню. К примеру, блинчики в бунтующем Париже.
— Не вижу повода для иронии.
— Что ты! Никакой иронии, одно восхищение, — Азирафель не сомневался, что в словах Кроули крылся лёгкий сарказм, но за этот бесхитростный взгляд можно было простить многое. — Однако на твоём месте я бы задумался хотя бы о деталях. Даже Снейп заказал шёлковую мантию.
Аргумент был серьёзный. Уж если и Снейп…
— А ты?
— Разумеется, — Кроули улыбнулся. — Я хоть и не открываю бал, но ты ведь помнишь об уроках танцев?
— Что-то припоминаю.
— Я дал, — улыбка Кроули стала немного зловещей. — И надеюсь, что Дамблдор впредь будет осторожен с пожеланиями.
— Что ты собираешься устроить? — встревожился Азирафель. — Снова «небольшой скандальчик»?
— Немного порасшатываю устои. А то они недалеко ушли от четырнадцатого века, и с этим надо что-то делать. Мир гораздо многообразнее, чем они тут себе воображают.
— Кроули!
— Ничего ужасного, ангел. Просто немного повеселимся.
— Что ты задумал?
— Сюрприз.
Больше он не сказал ничего, как Азирафель его ни расспрашивал. В конце концов, что такого Кроули мог устроить на балу? Разве что шокировать всех костюмом, раз уж заговорил о таком. Азирафель сдался:
— Я надену шейный платок.
— Тот самый? — Кроули оценивающе взглянул на него.
— Шотландка всегда в моде, — Азирафель с достоинством приосанился. — К тому же к этому платку у меня есть совершенно новый жилет.
— Ты его не надевал?
— Нет, как-то не было повода.
Повода действительно не было. Платок и жилет Азирафель приобрёл по случаю, как раз перед тем, как решился передать Кроули святую воду. Он даже собирался надеть их на встречу с ним, но тогда собственный вид показался ему чересчур нарядным, и он ограничился платком, долго разбираясь, как такое носят. Гонку за модой Азирафель считал самым бесполезным занятием из всех придумок смертных. Кроули это заявление, похоже, впечатлило, во всяком случае, больше никаких вопросов он задавать не стал. И уже когда он ушёл, Азирафель запоздало сообразил, что так ничего и не узнал про его костюм. Оставалось надеяться, что Кроули помнит об условностях этого мира и не станет одеваться чересчур откровенно. Ну, не больше обычного.
Святочный бал начался. Полутёмный зал был украшен разнообразной мишурой, от которой рябило в глазах, и Азирафель не сразу отыскал свой столик, за которым пока не было никого, кроме табличек: «проф. Кроули», «Гость проф. Кроули», «м-р Л.Малфой», «проф. С.Снейп», «проф. С.Вектор». Азирафель уселся напротив таблички со своим именем, начиная гадать, кого же Кроули пригласил и, главное, когда успел. Следующим появился пунктуальный Снейп и первым делом сообщил, что был вынужден дать Блэку запас Оборотного, но очень надеется, что тот всё-таки не явится на бал. На его месте Азирафель не был бы так в этом уверен — насколько он успел узнать Блэка, тот любил повеселиться, а бал — отличный повод развлечься, особенно будучи неузнанным. Но, как говорится, блажен, кто верует.
Снейп подвинул к себе бутылку и уже собирался начать развлекаться, когда появилась Хуч. Она уселась на место Вектор, перевернув табличку с её именем, и сразу же протянула пустой бокал, предлагая Снейпу за собой поухаживать. Он исполнил свой долг и вопросительно взглянул на Азирафеля. Выпивать сегодня не хотелось, но отказ был бы слишком демонстративным. Решив, что полный бокал отвлечёт внимание, Азирафель кивнул.
— Роланда, вы какими судьбами здесь? — Снейп явно делал над собой усилие, пытаясь быть любезным.
— Поменялась, — небрежно бросила Хуч. — Оппозиция должна держаться вместе. Да и обидно было бы пропустить самое интересное.
— Не знал, что мы оппозиция, — кисло усмехнулся Снейп.
— Да вы вообще сильно отстали от жизни, — Хуч осушила бокал и довольно улыбнулась. — Хотя мантия вам к лицу. Освежает.
— Вы тоже неплохо выглядите, — Снейп вымученно растянул губы в подобие улыбки.
— Вот и славно, — подытожила Хуч, — а теперь уже уймитесь.
— В смысле?
Хуч бросила на Азирафеля быстрый взгляд и понизила голос до шёпота, который можно было счесть интимным:
— Манеры тебе не к лицу, Северус. Будь проще, и к тебе потянутся люди… хоть ты этого и не хочешь.
— Но…
— Один уже потянулся, — Хуч указала бокалом в сторону, где между столиков гордо вышагивал Малфой. — Хорош! Взял бы ты у него пару уроков, что ли? Ничего особо не делает, но глаз не оторвать. Правда, Северус?
— Кому как.
— Мне — да! — сообщила Хуч доверительным шёпотом. — И раз уж ты, Снейп, уныл более чем полностью, давай поменяемся местами.
Снейп был слишком хорошо воспитан, чтобы возражать. Так он оказался на соседнем стуле с Азирафелем, правда, настроение у него явно было подпорчено.
— Добрый вечер! — Малфой просиял улыбкой и галантно поцеловал провокационно протянутую Хуч руку.
— Добрый, — кисло отозвался Снейп.
Азирафель просто улыбнулся, приветствуя Малфоя, и вздрогнул, услышав одобрительный свист. Предчувствуя появление Кроули, Азирафель нервно оглянулся и замер, поражённый в самое сердце. Мало того, что Кроули вырядился в чудовищно обтягивающие шёлковые брюки, так ещё и непристойно расстегнул тонкую рубашку, подпоясанную широким кушаком. Разумеется, алым! Но больше всего Азирафеля потряс наряд его спутницы: алое платье, короткая юбка которого обнажала стройные, затянутые в чёрные чулки, ноги сзади заканчивалась шлейфом, украшенным пеной чёрного кружева. Декольте позволяло разглядеть довольно аппетитную грудь, волнующе покачивающуюся в такт шагам, отвлекая внимание настолько, что Азирафель даже не сразу узнал в этой девице Риту Скитер. Лучше всех выразил недоумение Снейп, чуть слышно прошептавший: «Бля!» Азирафель был с ним полностью согласен и, наощупь взяв свой бокал, сделал первый глоток.