1. Оригамист
Из соседней системы пришёл запрос на переход, и оригамист Диаколы очнулся от цветного сна, полного волнующейся зелени и перестука колес. Ощупав пространство своими странными органами чувств, он выделил нужный сектор на периферии, убедился в мирных намерениях тех, кто стучал в многомерность ворот его системы и приготовился к приёму гостей.
Пространство встопорщилось, вздыбилось, пошло волнами складок, смялось по незримым линиям струн — горы-долины, долины-горы, — которые сошлись в одной координате на самой границе системы, и там сложилось в журавлика-оригами. Журавлик приблизился к солнцу и оказался межзвёздным лайнером, который расправил пилоны энергосборников, жадно впитывая излучение светила перед новым прыжком сквозь ничто.
Бездонные утробы накопителей были заполнены ещё до пересечения орбит газовых гигантов системы — но лайнер продолжал свой путь и вскоре достиг внутренних планет. На орбите четвёртой от солнца он высеял десяток малых кораблей, немедленно устремившихся к ближайшему шароцвету, откуда им навстречу уже мчался рой мелких судёнышек, контейнеров и вольных торговцев-пустотников верхом на газовых ракетах. Шароцвет гостеприимно распахнул устьица шлюзов навстречу прибывшим и поглотил их всех.
Лайнер принял на борт пассажиров и груз, отмахнулся от пляшущих вокруг торговцев ленивыми шлепками силовых полей и продолжил свой путь сквозь систему, пересекая её по плоскости эклиптики. Очутившись среди ледяных планетоидов внешнего края, корабль послал запрос на переход.
Несколько мгновений спустя было получено разрешение, и накопители корабля отдали собранные гигаджоули энергии пустоте. Развернувшись в плоскостную выкройку самого себя, лайнер перестал существовать в занимаемой им мгновением раньше координате.
В одной из ближайших звёздных систем пробудилось могущественное сознание и принялось деловито сминать ткань пространства в журавлика-оригами.
Горы — долины, долины — горы…
Ритм привычных манипуляций дружественного разума убаюкал оригамиста Диаколы, и, внеся полученную плату за переход в свою бездонную копилку, он провалился в сон, полный волнующихся колес и перестука зелени.
До следующего корабля.
2. Джонатан
Путешествие получилось сумбурным.
Не успел Джонатан отойти от выворачивающей наизнанку встряски перехода, как — раз, два, три! — и система пронеслась мимо него за обзорными панелями корабельного салона, подмигнув ему озорным светлячком солнца, мигом выросшего в золотистый шар. Планеты-гиганты мимолетно состроили ему глазки вечных атмосферных вихрей, подразнили многоцветными плоскостями колец — и вуаля! Поезд прибыл, дамы и господа, освободите, пожалуйста, вагоны!..
Вместе с остальными пассажирами, летевшими до Диаколы, Джонатан проплыл к посадочной палубе и занял место в хрупком пузырьке шлюпки. Перистальтика шлюзового яйцеклада метким толчком послала шлюпку навстречу невидимой туше орбитали. Замерев в середине великого Ничто, словно муха в патоке, несмотря на головокружительную скорость собственного полета, Джонатан в какой-то момент обнаружил у себя над головой изумрудный с пробелью облаков диск древомира Диакола.
Ажурный, просвечивающий насквозь в отражённом ликом планеты свете, сфероид шароцвета заслонил обзор и принял гостей сквозь влажно блестящую смазкой щель устьица в свои внутренности. Джонатан нетерпеливо выпорхнул из раскрывшейся шлюпки и, опережая прочих пассажиров, первым оказался у регистрационной стойки транзитного зала. Женщина-або, с огромными лемурьими глазами на мохнатой мордашке, оскалилась ему навстречу, и Джонатан не сразу понял, что это местное подражание человеческой улыбке. Что было сил он заулыбался в ответ, и усердие его было вознаграждено — совсем скоро он уже порхал взад и вперёд по обзорной галерее одного из ярусов шароцвета в ожидании планетарного челнока.
Здесь и там среди звёзд видимого с галереи сектора небесной сферы парили подсвеченные светом солнца и планеты шароцветы всех возможных форм и очертаний. Джонатан помнил все их наизусть, безошибочно узнавая по силуэтам. Как и всё, связанное с Диаколой, шароцветы были объектом его пристального интереса. Несмотря на то что это было первым посещением системы, Джонатан мог со всей уверенностью и без ложной скромности утверждать, что является одним из наиболее компетентных экспертов по Диаколе во всех её проявлениях.
Мимо проплывали громоздкие многогранники ульев, ажурные фермы воспиясель и ощетинившиеся радиальными шипами старт-катапульт спороносцы, напоминающие многократно увеличенных радиолярий сгинувшей в веках Земли. Пространство вокруг них кишело хаосом жизни — на отчаянно парящих хвостах реактивных струй, размахивая жгутиками и вцепляясь друг в друга крючьями и присосками, в поисках попутного паразитного трансфера во всех направлениях носились обсеменники и прилипальцы, проникапельки и засеятели, громовержки и ползунцы.
Древомолодь наполняла пространство суетой, для беглого взгляда лишённой всякого смысла. Но Джонатан знал, что бестолковое кишение этих бесчисленных полурастений-полумашин-полуживотных подчинено четко опредёленной, пусть и совершенно нечеловеческой логике. Если запастись терпением, спустя некоторое время можно было даже научиться видеть систему в мельтешении причудливых тел. Однако терпением Джонатан явно был обделён ещё при рождении — впрочем, самому себе он объяснял собственную неусидчивость и нетерпеливость хронической нехваткой времени на всё, заслуживающее его внимания под этими звёздами.
Разумеется, он разберётся во всём, но не сразу. Диакола манила его своими тайнами, но помимо них было то, ради чего Джонатан покинул свой уютный кабинет в трети звёздного рукава отсюда и пустился в странствие сквозь бездну светолет.
Причина, по которой кабинетный ученый оставил свою уютную норку близ сердца галактического диска, носила имя Эльжбета.
Его возлюбленная, вдруг без объяснения причин ускользнувшая из его объятий перед самой помолвкой! Поиски следов её бегства привели Джонатана сюда, на Диаколу.
Ах, Диакола, Диакола!.. Мир умопомрачительного Древа и, конечно же, знаменитых на всю Галактику поездов. М-м-м, что за удовольствием будет узреть воочию все те чудеса, о которых прежде удавалось лишь читать!
Но всё это будет позже — а пока…
Эльжбета, Эльжбета!
Вот по какой причине Джонатан был столь несдержан в своём нетерпении; вот почему он с выражением отчаянной решимости сновал живой торпедой взад и вперёд по кольцу прогулочной галереи вращающегося над Диаколой шароцвета, распугивая праздных туристов и внося смятение в жизнь орбитального жулья всех мастей.
Вот почему он пришёл в ещё большее, на грани помешательства, возбуждение, когда на горизонте над кромкой атмосферы медленно поворачивающейся далеко внизу планеты воздвигся колоссальный облачный столб. Белоснежный, одетый в сеть атмосферных разрядов и перечёркнутый здесь и там пылающими зигзагами молний, он вырастал над горизонтом всё выше и выше, неуклонно приближаясь.
Вскоре колонна клубящихся облаков закрыла полнеба. В её толще угадывалось некое движение, подчинённое странному ритму неслышной, но несомненно величественной мелодии, которую пело Древо в своем вековечном сне.
Облачный столп возносился в небо и пронзал его, таща за собой на низкую орбиту прихваченную атмосферу, окутывающую его едва заметным в преломлённых лучах солнца ореолом. Корона иссушенных пустотой ветвей венчала облачный вихрь. К ветвям слетались сонмы мелких обитателей припланетья, танцуя вокруг и то и дело совершая посадку на поверхность колоссальных сучьев. Шароцветы вели задумчивый хоровод чуть поодаль, и между ними и циклопической колонной кишмя кишели транспорты сообщения, совсем крошечные в сравнении с окружающими их гигантами.
Шароцвет, в котором Джонатан в восхищении завис у прозрачной стены прогулочной галереи, в благоговейном восторге созерцая наконец одно из чудес населённой вселенной, неуклонно приближался к распахнутой ему навстречу условной ладони, обрамленной циклопическими пальцами ветвей, изломанных гравитацией, вакуумом и метеоритными бомбардировками.
Древомир Диакола приветствовал Джонатана, протягивая ему навстречу одну из своих экваториальных орбитальных ветвей.
Совсем скоро челнок перенёс Джонатана с шароцвета на орбитальный терминал Портограда, где он купил билет в один конец на легендарную «Алую стрелу».
А потом начал свой долгий, долгий спуск с орбиты.
Где-то там, внизу, его ждала встреча с Эльжбетой.
Сердце Джонатана замирало в радостном предвкушении.
3. Смотритель
Гикси обитал на безымянном полустанке в двух ветвях пути к закату от узловой станции Лекорейси. Его жилищем был старинный товарный вагон, много лет назад уснувший в дупле-тупике. На крыше вагона за долгие годы покоя из семян Дерева вырос настоящий лес молодых побегов. Лианы спускались по заскорузлым от времени стенам вагона узловатой паутиной, а оплетавшие их вьюнки-лазучки цвели круглый год, заглушая запах старой колесной смазки изысканной смесью ароматов лиловых и алых цветов. Пернатые ящерки вили гнезда в путанице скрывающих вагон ветвей, и по утрам Гикси просыпался от их скрипучих песен и деловитой возни среди листвы.
В то утро его разбудила тишина.
Это было необычно. Гикси некоторое время прислушивался, не веря своим ушам, но не услышал ни чириканья ящерок, ни птичьего посвиста, ни стрекота голенастых жуков-листовертов. Полустанок, всегда полный жизни, не замирающей даже в ночные полусутки, сейчас затаился, не смея издать ни звука. Что-то напугало его обитателей.
Привычно оборвав присосавшиеся за ночь к коже нити воздушных корней, Гикси выпутался из гамака, срастившего на ночь плетёные створки, и соскользнул по лестничной лиане на пол. Пробивающийся сквозь цветные панели окон солнечный свет пятнал радужными бликами древесный узор под ногами. Пыльца древоцветов, сплошь покрывающих внутренность вагона от пола до потолка живым занавесом, лениво кружилась в косых световых столбах.
Лепестки дверных створок, едва слышно скрипнув, выпустили его наружу, в приглушённый кроной Древа зеленоватый полусвет утра. Ветвь дышала, испаряя сквозь миллионы распахнутых навстречу солнцу дыхалец облачка водяного пара. Покрывающая Гикси от макушки до кончика хвоста шерсть мигом покрылась перламутровым бисером мириад крошечных капель. Орхидеи на стенах вагона жадно впитывали влагу распахнутыми зевами цветков и дрожащими в нетерпении воздушными корнями.
У самых ног Гикси юрко прошмыгнула и спряталась под вагоном стремительная древесная змейка изумрудного цвета. Проводив её недоумённым взглядом, смотритель наконец огляделся.
Двое в нелепых, ниспадающих до пят дождевиках стояли прямо в колее пути и терпеливо ждали, когда он обратит на них внимание.
В первый момент Гикси растерялся. На полустанках не бывает гостей. Поезд из Лекорейси проходит без остановки поздно вечером, на следующем разъезде переходит на другую ветвь и уже по ней кружным путем возвращается в город. Редкие грузы для смотрителя полузаброшенного полустанка — провиант, инструменты, хозяйственные мелочи согласно предоставленному списку-заявке — привозили из Лекорейси на самоходной дрезине путевые обходчики раз в три десятка дней. Гикси не помнил, чтобы однажды заведённый порядок хотя бы раз нарушался.
Сегодня был пятнадцатый день с прошлого визита обходчиков. Взяться незваным гостям было решительно неоткуда. Но они стояли в десятке шагов от Гикси и молча разглядывали его гибкую фигуру из-под глубоких капюшонов своих плащей.
— Приветствуем тебя, смотритель, — сказал тот, что был пониже. Он странно выговаривал слова Общей речи, и голос его был лишен интонаций. Чужаки, понял Гикси. Но откуда здесь взяться чужакам?
Пришельцев с небес ему приходилось встречать и раньше. Давным-давно, когда он был юн и непоседлив, скитания мятущейся души заносили его в густонасёленные части Древа. Год он провел в Портограде у самой верхушки одного из Высоких Стволов экваториальной зоны, поддавшись его соблазнам и с головой погрузившись в трясину его пороков. Сейчас, многие годы спустя, Гикси вспоминал то время со смесью восторга и содрогания.
Круглосуточная суета странной жизни никогда не спящего города, населённого удивительными существами доброго десятка рас, часть из которых никогда не принадлежали этому миру, зачаровывала и пугала его. Перебиваясь случайной работой, он, подобно пористому листу чистодрева, впитывал впечатления от мимолётных встреч с чужаками, так непохожими на него самого и его сородичей. Позже, когда поиски уединения и покоя привели уставшего от мирской суеты Гикси на эту отдаленную Ветвь с размеренным течением неспешной жизни, воспоминания об этих встречах наполняли его сны образами таинственных незнакомцев, цели которых оставались неясными, но манили ощущением чуда, заставляя спящий разум работать в поисках причин их странных поступков.
Сейчас ему предоставилась возможность вновь попытаться постичь движущие чужаками мотивы наяву.
От этого Гикси робел до дрожи в коленках.
Нет, пришельцы не были страшными. Они даже не выглядели жуткими, хотя Гикси и благодарил мысленно Крону и Корни за то, что чужие явились ему закутанными в бесформенные хламиды плащей. В Порту он навидался всевозможных, порой самых причудливых тел, один взгляд на которые будил в животной части его естества совершенно первобытное отвращение и агрессию, скрывать и контролировать которые ему удалось научиться далеко не сразу. Теперь, годы спустя, этот навык следовало извлечь из глубин памяти, куда он давным-давно отправился ввиду своей невостребованности. Округ Лекорейси казался последним на Древе местом, куда чужакам пришло бы в головы заглянуть.
Но вот они здесь, а он перед ними, и помочь ему разобраться с проблемой решительно некому.
Гикси вздохнул и поправил кое-как напяленные ремни форменной перевязи.
— Доброго дня и вам, — сказал он. — Что привело вас в этот забытый уголок, добрые господа? И могу ли я помочь вам чем-нибудь?
Чужаки не шелохнулись, но у Гикси возникла необяснимая уверенность в том, что они каким-то образом обменялись взглядами.
— Нам нужен ваш вагон, смотритель, — сказал тот, что повыше.
Гикси ещё успел заметить неясное, но несомненно угрожающее движение низкого чужака. Потом мир вдруг стал мешаниной красок и звуков и удушил смотрителя зелёным ароматом абсолютной тишины.
И Гикси вновь увидел сны, которых не видел уже много лет — с того самого года у подножия Портограда, когда после тяжёлых дней, полных забот о пище насущной, ночи он проводил в притонах Сновидцев у самых корней Великого Древа…
Сны эти наполнял посвист гудков локомотива, шелест листвы и плавное покачивание вагона в неровностях колеи.
4. Оригамист
Новый вызов нарушил течение цветной дремы оригамиста Диаколы, и тому пришлось возвращаться в явь, чтобы исполнить свою работу.
Большой флот запрашивал разрешение на переход с той стороны барьера, разделявшего планетные системы не хуже реального расстояния в нормальном пространстве. Это было странно и необычно. В этой части звёздного рукава уже дано не было необходимости в совместных путешествиях сразу нескольких кораблей ни внутри планетных систем, ни между ними. И вот — четыре с лишним десятка кораблей сразу, запрос на транзит сквозь систему Диаколы, не вызывающий подозрений информационный пакет, подготовленная плата за переход в виде энергии, способной ненадолго зажечь маленькое солнце. Все условия соблюдены, и нет причины для отказа. Однако что-то было не так, и оригамист чувствовал это.
Оригамист любил загадки. Он все ещё боролся с сильным искушением пропустить флот сквозь барьер и посмотреть, как будут развиваться события далее, когда его сознания коснулся вызов равного.
Оружие, просигналил оригамист системы Порранкса, на внешней границе которой парил сейчас в ожидании перехода странный флот. У них оружие. Сами корабли — оружие. Прощупай их.
Оригамист Диаколы был заинтригован. Его не интересовало, чем руководствовался его коллега с Порранкса, впуская к себе столь опасную компанию, конечная цель которой в инфопакете, предоставленном вместе с запросом, указана не была. Ему было интересно, что предпримет флот, оказавшись в его системе, если он соблаговолит его туда впустить.
Просканировав сознания экипажей кораблей, оригамист обнаружил возведенные невесть кем рубежи ментальной блокады у тех из них, кто мог бы пролить свет на интересующие его вопросы. Потом его разум наткнулся на слабое эхо полустёртого воспоминания в сознании одного из флотских офицеров очень и очень невысокого ранга — настолько невысокого, что уже само его присутствие на борту флагманского корабля эскадры на весь окрестный космос кричало о принадлежности офицера к очень и очень секретным службам.
Его память хранила отзвук знания о том, что успех флоту в достижении неведомой цели гарантирован независимо от решения, которое примет оригамист. И гарантии успеха миссии флота находились сейчас внутри подчинённого оригамисту пространства.
Лазутчики, подумал оригамист со всё возрастающим возбуждением. Как интересно!
В скучном течении жизни оригамиста появился смысл.
Он послал флоту сообщение о технических неполадках и раскинул щупальца своего сознания по всей своей системе в поисках всего странного и необъяснимого, что только можно найти в ней. Когда он нащупал искомое, метасущность оригамиста испытала эмоцию, в человеческом эквиваленте сходную с чувством глубокого удовлетворения.
С возникшим чуть позже чувством, сходным с человеческой обескураженностью, он обнаружил в своей системе присутствие представителя третьей силы, пока не заявившей о себе, но несомненно ожидающей своего выхода на игровую доску.
Игра, не успев начаться, делалась всё увлекательнее, и сверхмогучая надсущность, каковой являлся оригамист, не боялась проиграть в ней.
Даже проигрыш интереснее скуки, считал оригамист.
Но настроен он был всё-таки на победу.
Ведь так сложно простить себе проигрыш, будучи равным по силе богам.
0
0