В комнате не было ничего. Ничего, кроме полосатого матраса в углу, стула и звуков басовых струн. До-мажорная прелюдия Баха изводила стены уже третий час. Звукоизоляционные плиты глотали однообразную мелодию, не зная насыщения. Пальцы Злого гудели, но он с бешеным упрямством продолжал отрабатывать двуручный тэппинг.
К низкому голосу баса примешался протяжный вой. Злой тряхнул головой, принялся с ещё большим остервенением извлекать звуки из своего “Варвика”. Но больше не мог сосредоточиться, ритм поплыл. Чёртова сука.
Он вскочил со стула, бережно опустил басуху на подставку. Дверь в соседнюю комнату была закрыта на ключ, который Злой носил на бечёвке, завязанной вокруг шеи. “Собачка” замка неохотно провернулась, скрипнула, из-за двери снова раздался стон. Злой вошёл. Одержимость полулежала на шерстяном одеяле, скомканном на полу, и теребила пальцами ошейник, охвативший её шею. Цепь, тянущаяся от широкого кожаного ремешка, душила трубу батареи. В Злом вскипело бешеное, неуправляемое желание.
Он взял с полки возле двери пластмассовую расчёску и опустился на колени рядом с Одержимостью. Женщина покорно встала на четвереньки и склонила голову, длинные чёрные волосы свесились до самого пола. Злой медленно провёл по ним расческой сверху вниз. Потом ещё раз, всё так же неспешно. Сверху вниз. Одержимость приподняла лицо, мужчина сильно, хлёстко ударил её по щеке.
Он ненавидел её. И хотел. Каждый раз, когда видел. Это её болезненно худое тело, накрашенные жгуче-красной помадой губы. Злому хотелось избить свою жертву до полусмерти и овладеть ею. И, что самое отвратительное, даже когда он уходил в другую комнату, часами играл на гитаре, всё равно через прелюдию Баха прорывалась эта нездоровая тяга. Злой схватил женщину за шею, просунул пальцы под ошейник и сжал. В карих глазах Одержимости появилась слезливая мука, и Злому захотелось приложить её головой о стену. Но женщина могла потерять сознание, а ему нравилось, когда она истошно кричит.
Ещё можно было уйти. Злой много раз пытался перестать. Это ведь неправильно — возбуждаться, получать наслаждение, причиняя боль. Но он не мог остановиться, а может быть, и мог, но Одержимость была прикована к батарее. Её руки и ноги, все в синяках, заставляли возвращаться.
Жизнь вне квартиры перестала существовать. Злой болен. Злой знал, что он болен. Это надо было прекратить. Прекратить.
— Прекрати! — Он прикрикнул на неё, сгрёб тёмные волосы в хвост и резко дёрнул. — Прекрати выть, сука.
Злой ударил женщину по губам, выступила кровь. Теперь он не уйдёт, уже не сможет, не захочет. Удар.
Удар жёсткий, не в полную силу, но и не вскользь. Злой наказывал её, наказывал много раз, Одержимость давно перестала понимать, за что. За то, что просила снять ошейник. За то, что говорила, что ей больно. За то, что вызывала желание, и больно было ему. Вечное мучение, нарушаемое медленными движениями расчёски, сверху вниз, сверху вниз. Бесконечно.
Одержимость вытерла кровь с губ, размазав помаду. Злой приходил в бешенство, когда она выглядела неопрятно. Сейчас же поднёс к своему лицу её руку, поцеловал выпачканное красным ребро ладони. Её затрясло: любое нежное движение Злого было угрозой, обещающей очередной удар. Одержимость вздрагивала каждый раз, когда он к ней прикасался. Злому нравилось, Злой начинал дышать очень часто и трогать, трогать везде.
Он сел на шерстяное одеяло, прижался затылком к стене. Он закрыл глаза и дышал ртом, будто загнанный собачьей сворой волк. Надавил костяшками пальцев на её спину. Одержимость согнула руки в локтях, легла щекой на его бедро, почувствовала каждый рубчик на джинсовой ткани. Злой провёл левой рукой по её уху. Прикосновение огрубевшей на кончиках пальцев кожи заставило Одержимость ощутить дикое, неуместно приятное — щекотку. Женщина резко выдохнула. Злой дёрнул цепь, заставил её подняться. Зрачки в его глазах растеклись двумя страшными чёрными дырами. Одержимости казалось, что она падала, падала, падала в них. Падала на шерстяное одеяло тысячу раз, и теперь упала от сильного толчка в грудь. Целую вечность не могла вдохнуть, не позволяли боль в груди и Злой. Он снимал воздух с её губ вместе с кровью и помадой, то ли целуя, то ли кусая. Одержимость заплакала, а он улыбнулся, показывая зубы, измазанные в её крови.
— Больно — прошептала она.
— Знаю, — он стянул футболку.
Наконец-то он стянул футболку.
Губы распухли. Там, где бил Злой, тянуще, ноюще пульсировала боль. А он расстегнул ремень на джинсах. Она не сдержалась и застонала. Злой ударил её по щеке со всей силы за то, что она не сдержалась и застонала, чтобы Злой ударил её по щеке со всей силы. Он навалился на неё, и Одержимость, разевая рот в задавленном вопле, вспомнила в тысячный раз, что такое экстаз.
Она не испытывала подобного ни с кем, никогда. Ни один мужчина из того моря тел, которые узнали Одержимость, не мог причинить ни истинной боли, ни истинного удовольствия, потому что не верил. В собственные желания — не верил, не отдавался, не брал. Верил только Злой. Одержимость поняла его, как только увидела в коридоре клиники. Поэтому и заговорила. “Не поможете? Я поранилась,” — сказала она после того, как незаметным отчаянным движением разодрала указательный палец об острый край ключа от квартиры. И он помог. Перевязал носовым платком. И затянул, излишне туго. А потом пригласил на кофе, и Одержимость согласилась поехать к нему. Только кофе не было. Женщина убедила Злого больше не ходить в клинику. И он больше не ходил. Он ходил только в комнату, где приковал Одержимость к батарее. Однажды Злой признался, что ненавидит её, потому что мог вылечиться. Перед их встречей врач в клинике говорил о заметном улучшении. Но Злой встретил женщину и решил, что она станет жертвой. Но стал жертвой сам. “Больно,” — прошептал он тогда признание в темноте. “Знаю,” — ответила Одержимость.
0
0