Ночью белой белоглаза
Ходит по дворам зараза,
Алчет жажду утолить,
Свежей кровушки попить…
Случилась сия история в прошлом веке, ещё при царском режиме. В стольном городе Петербурге жил купец средней руки Василий Скородумов. Дела свои вёл широко и безбоязненно. Шелка, парчу, ткани атласные, меха собольи выгодно продавал и до такой степени обогатился, что из маленькой лавочки крупный торговый магазин отстроил. Не знал бедности и голода Василий. Богат был и счастлив обилием. Каждый раз, как по городу шёл, сверкал перстнями златыми, богатым кафтаном щеголял, красные сапоги молодецкой удалью по щебёнке выстукивали. Люди, завидев богача, шапки снимали, всякая собака ему кланялась, каждая нищенка копеечку малую просила, а вот давал Вася убогим неохотно. Только картуз свой залихватски заламывал, плевал в сторону да шёл себе дальше.
В семейной жизни у молодого купца не всё ладно было. Рано женился Скородумов, по совету отца покойного. Жена красивой оказалась, но не любой. Не милой. Жила благоверная, будто домашняя зверушка в клетке позолоченной, мужа во всем слушалась, но слов добрых редко услышать от суженого удавалось. Годика три Васька с жёнкой потешился, ребёночка настругал, а вот далее вся любовь и закончилась. Грусть-тоска стала одолевать человека, пустился он во всякие блуды да нетрезвые приключения. По кабакам да трактирам ошивался, горькую хлестал, аки последний извозчик, несколько раз бит был да без кошеля и штанов домой ворочался. После того пыл малость поумерил, но не прекратил в весёлые дома захаживать, паскудных женщин в постелях валять. Всё одно –– душа не успокаивалась! Трепетала душенька, словно сирая подбитая птица, не зная, чего ей надобно. Ну и надумал купец найтить себе постоянную полюбовницу. Такую милую кралю, чтобы тихо, незаметно на стороне навещать и получать известные телесные удовольствия.
И мечта Васькина, не сразу, но осуществилась. Нет, не в кабаках и домах весёлых нашел себе полюбовницу молодец. А в иных местах. В то время, года Алексашки бородатого, стали появляться всякие тайные общества да заговорщицкие кружки. Сброд да пена с кружки пивной, отстой помоечный! Нигилисты худые, ботаники драные да немецкие беспредельники. С последними, правда, Скородумов знаться вовсе не желал. У них одни мысли были: бомбы зажигательные мастерить да метать в царя-батюшку! Террором лютым хотели себе путь к свободе проложить. Только вместо воли они все, беспардонные уголовники, быстро в каталажку отправлялись да в Сибирь-матушку. Лес валить и русские города новые строить.
А ещё были философские общества. Там разные болтуны собирались, приходили пииты доморощенные, важные очкастые профессора, дамы светские. И красиво у них казалось, светло и благостно! Рифмы витиеватые да свечи фигурные, музыка нервной скрипочки, фужеры хрустальные; женская ножка, случайно обнажённая под кринолином. Вот на такое козье копытце наш милок и попался! С задорной барышней познакомился и быстро в доверие, шалопут, втёрся. Барышня Светланой представилась, сказала, что вдовая, и что от скуки на вечера эти философские ходит.
–– А может быть, нам вместе где-нибудь поскучать? –– спросил ухажер.
–– Отчего же скучать? В вашем обществе, надеюсь, не скучно будет!
Васька весь загорелся, завёлся, словно волчок детский. И не остановишь! Красивая женщина. Светленькая, в теле ухватистая, есть за что в темноте потискать. Глаза волшебные, губки красные, зубы молодые и здоровые. Без всякого изъяна. Так уж эти зубки белоснежные барышня всякий раз, как смеялась, показывала, что именно их Василий больше всего запомнил.
–– А не прогуляться ли нам по Невской першпективе? Сейчас стоят чудные белоглазые ночи!
–– Ночи-то белоглазые, только ваши, сударь, глаза, напротив, черны, аки темницы! Ой, погубите вы меня!
Случайный роман со Светланой развивался стремительно. Не прошло и недели, как Василий очутился в постели с этой блудливой женщиной. Было всё и сразу же: страстные поцелуи, ласки нежные, и открыла барышня ему своё естество женское, бесстыдница!
Разомлел Василий, рассиропился, словно медку запретного испил, так ему тайный блуд понравился.
Но одно обстоятельство встречи любовной заставило призадуматься. Посреди ночи белоглазой, когда молодые лежали обессилены, в комнату вошла старуха какая-то, держа зажжённую свечу в худой костлявой руке. Зачем свечка-то? На улице светло! Так всегда в июне бывает.
Василий сквозь щёлки глаз приоткрытых рассмотрел эту старую женщину. И не понравилась она, оттолкнула. Вся сморщенная, нос загогулиной, лицо дряблое, и разит спёртым воздухом препротивно. Нагнулась безобразина и что-то губами сизыми прошептала. Васька не понял слов, но даже не привстал с постели, белой женской грудью придавленный. Рукой лишь вяло махнул, отгоняя морок, сон непонятный. И сразу же исчезла старуха.
Наутро поднялся купец, оглядел комнату, где провел свою блудодейную ночь. Не похожи хоромы на барские. Скудновато всё, бедно.
А милая кралечка сладко спит, посапывает. Как же во сне красива она, аки девочка маленькая невинная. Распушила волосы белые, по подушке разбросала, плечики нежно поднимаются, веки подергиваются. Сон видит красавица.
Не стал мешать отдыху дамы Василий. Вышел на дрянную кухоньку, сварганил себе кофею на модном тогда керогазе, двинуться домой поспешил. Да не сразу дорогу нашел в темных извилистых лабиринтах. Барышня сия в многокомнатной квартире жила, да только непонятно было: все её собственные хоромы, али купила лишь пару комнат. Длинные коридоры замызганные, дверей обшарпанных множество. Не так красиво, как у бар должно быть! Больше на разбойный притон или рабочий барак походит.
По коридору шёл купец, двери дёргал, выход искал. Все комнаты заперты оказались, лишь в одной Вася заметил недвижимое тело на кровати пуховой. Показалась знакомой ему мирно спящая старуха, похожей на незваную ночную гостью. Разглядеть бы повнимательней. Но на окнах висели шторы темные, а огня зажигать Василий не захотел. В чужом доме нечего гостю распоряжаться!
Вышел быстро из комнаты и со своей полюбовницей в коридоре нечаянно столкнулся. Та была уже в халате домашнем и чуть припудрена.
–– Заблудился, соколик? –– задрала носик девица.
–– Да, свет мой ясный, домой идти надо.
–– Жена, небось, заждалась? Ну иди, иди, сладкий мой! А захочешь опять с моими булочками поиграть, так завсегда заходи. Рада буду! –– И бесстыдно вывалила она свои груди белые на свет божий.
Посмотрел на это телесное изобилие купец и ума окончательно лишился. Бросился целовать свою кралечку, а та смеется, вырывается. Зубки белые скалит.
–– Вот дурной! Иди уже. Мамку разбудишь! Иди, ночь белоглазая кончилась!
Дверь квартиры захлопнулась, и сбежал вниз по лестнице Скородумов, увлечённый своим амурным приключением. Душа парила в небесах, трепетала, и на сердце соловьи песню выводили задорную.
Вышел Василий на шумную улицу. Ночь белоглазая уже отступила, отдавая город ясному солнышку и теплу. Издавна петербургские июньские ночи в народе зовут «белыми», но немногие люди «белоглазыми» кличут. Считают они, что в такие светлые времена глаз божий бельмом закрывается и не видит ничего Господь, что на русской земле делается! Обретает поживу сила нечистая, смерть косматая жатву собирает, а бесы души диаволу в ад огненный тащат. Гибнут в великом множестве люди: иные, день с ночью перепутав, другие –– во хмелю праздном, третьи –– из-за удали глупой! И будет сие продолжатся целый оборот Луны, пока не взойдёт новый молодой месяц и не обретёт Боженька ясное зрение, дабы уберечь людей града проклятого от грязных лап нечистого.
Вася не верил ни в сказки народные, ни в предания глубины славянской. Жил залихватски и весело. Хоть и крещен был, в церкву не захаживал, ибо считал это старым ненужным мракобесием. Верил купец лишь в слово торговое честное да носил рубель счастливый за пазухой, чтобы всегда было в коммерции везение.
Идёт по городу Васька, посвистывает. Празднует, аки воин грозный, победу над женскими бастионами. Словно сделку совершил удачную! Несколько слов ласковых да бутыли шампаня хватило, чтобы страсти душевные да телесные успокоить. И получить то, что хочется! Весел Василий, счастлив и радостен!
Соловьи поют, заливаются, сирень душистая разум людской тревожит, сердце влюблённое радуя…
Красив и шумен град стольный! Праздник тут каждый день продолжается! Купола на церквах золотом светятся, радужные фонтаны на площадях бьют, птичий грай летит над державной столицею.
Чу, навстречу коробейники идут! Скоморохи весёлые, зазывалы трактирные да мальчишки-газетчики. Всяк хочет угодить богатому купцу, кланяется. Авось, монетка какая перепадет!
–– Купи бараночку, барин!
–– Душистый табак с Явы! Покупайте, хороший господин!
–– Газеты, свежий нумер!
–– Дай, ручку, красивый, погадаю…
–– Не хотите ли позавтракать, сударь! Загляните на чай с грушевым вареньем!
–– Не ходи туда больше, Васенька…
–– Что? –– Скородумов обернулся, услышав тихий, но очень отчётливый голос.
У серой изгороди с острыми пиками стоял худой и оборванный человечек. Убогий, божий пасынок. Грязный, босой, в одной исподней рубахе и простых суконных штанах, шапка кудлатая на вшивую главу нахлобучена. Сопли и слюни текут, а глаза такими голубыми небесами светят, что кажется, будто ангелы там крыльями машут.
–– Не ходи туда, Васенька. Пропадёшь!
Несчастный и сирый нищий. Огрызок, выкинутый за ненадобностью на блестящую питерскую мостовую. Сказал слово убогий и отвернулся, даже руку, милостыню просящую, опустил.
А ведь больно-то как стало!
Церковный звон в небесах раздался, пугая глупых голубей и крикливых сорок. Три раза колокол ударил, и Скородумов протрезвел после пьяной ночи, почувствовал похмелье тяжёлое. В душе оборвалось и защемило, растревожило сердце, камень стыда и позора навалился. Опустил Васька взгляд на серую паперть виновато, ослепнув от света ясного, будто сам Господь посмотрел на него седой белоглазой ночью и пристыдил кобеля блудливого.
Тревожно стало на душе и боязно. Шаг прошел, –– спотыкнулся. Другой –– шкодливый мальчишка толкнул, тугой кошель из-за пояса потянул. Скородумов за ним ринулся, за ограду церковную забежал, а там купца дубина тяжелая встретила. Едва отпрянул назад.
Повезло. Свистнул городовой, спас купца от расправы.
0
0