Киборг Bond X4-17
Дата: 15 апреля 2191 года
Ларту снился сон. Его обвил здоровенный удав. сдавил грудную клетку и оплел ноги. Парень пошевелился, но змеиные витки не только не ослабли, а стиснули его еще сильнее. Морда удава была совсем близко. Ларт даже чувствовал его дыхание. Но, похоже, голов у твари было две, потому что она дышала ему сразу в оба уха.
«Ш-ш-ш-ш-хр-р-р», — как-то странно прошипела голова слева.
«М-мн-ум-ням», — отозвалась правая и причмокнула.
«Вот зараза, — подумал во сне Рэнтон, — уже сожрать прицеливается».
Он попытался вырваться и… проснулся. Над головой был знакомый потолок с его собственным светильником, на котором он лично оставил подпалину бластером, когда хотел подстрелить здоровенного комара. Комар, между прочим, был размером со стрекозу, как и положено френским кровососам, и носился как вертолет. Потолок-то перекрасили, а светильник он пока еще не поменял…
«Так, что-то я отвлекся. Значит, удав мне приснился, тогда что же меня так сдаивло? — спросил парень сам себя, — И почему я не хочу знать правду?»
Ларт наконец решился и скосил глаза вправо, потом влево, снова возвел их к потолку и тихо прошептал: «За что?» Затем с громким воплем «Вашу мать!» он попытался вскочить, но его тут же придавили обратно. Ларт попытался вывернуться, но над ним нависли две одинаковые глумливо ухмыляющиеся физиономии.
— Ку-уда-а?! — протянула левая.
— Уже уходишь? — осклабилась правая и добавила: — А мы только собрались тебя…
Кто из двух «змеев» кто, разобраться Рэнтон уже не успел, потому что к нему потянулись сразу две пары рук.
— Гады! Сволочи! Не дамся! — парень отчаянно отбивался, пытаясь вырваться, — Пустите!
Не помогло. Один схватил его за руки, ладони второго скользнули по бешено брыкающимся ногам и сомкнулись на щиколотках. Ларта бесцеремонно сдернули с дивана и куда-то поволокли.
— … в душ отнести! — хохотнул тот, который держал его за ноги. — Нам на тренировку пора, а ты дрыхнешь.
От неожиданности Ларт даже дергаться перестал, неподвижно обвис, недоверчиво глядя на своих мучителей.
— Все, Ларс, ставим инспектора, — пропыхтел тот, который держал его за руки. — Дальше пусть сам топает, а то решит, что мы его уже не изнасиловать, а утопить собираемся.
Bond отпустил ноги Рэнтона, помог ему подняться, в ответ на хмурую гримасу командира состроил умильную… «Рожу!» — мстительно сказал про себя Ларт, подтянул сползшие во время сражения боксеры и, уже взявшись за ручку двери в санузел, бросил улыбающимся до ушей двойникам:
— Хоть кофе поставьте, изверги.
— Приказ принят! — отчеканил киборг и направился к кофеварке.
Харальд проводил взглядом скрывшегося в ванной Рэнтона, покосился на хлопочущего у кухонного стола Bond’а и подумал, что вот так беззаботно не отрывался еще со студенческих пор и что показавшийся вначале несколько недалеким сухарем-служакой Ларт неплохой парень, умный, находчивый и… совестливый. Что касалось киборга, то желание выкупить его из полиции еще больше укрепилось. Нельзя держать мыслящее существо на положении вещи.
Харальд тряхнул головой и стал приводить в порядок многострадальный диван. Когда он проснулся, оказалось, что Ларс не спит. Дурацкая мысль пришла в голову обоим одновременно. Заговорщицки перемигнувшись и стараясь не заржать, они придвинулись поближе к спящему на спине Ларту, который во сне выглядел как-то трогательно беззащитно…
Харальд улыбнулся своим воспоминаниям, встретил любопытный взгляд Bond’а, который уже разливал кофе по кружкам. Парень подошел к столу, хотел взять одну, но тут резко распахнулась дверь санузла, и оттуда пулей вылетел какой-то предмет. Киборг отклонил голову на несколько сантиметров в сторону, и Харальд получил мокрой мочалкой в лоб. Ларт, который целился в Bond’а, и сам Харальд вытаращились друг на друга с совершенно разными выражениями на лицах: у Рэнтона явственно читался испуг, а Харальд, похоже, был не на шутку возмущен такой наглостью. Возникшее напряжение разрядил Ларс:
— О, Харальд! Твоя очередь в душ.
Тот уже набрал в грудь воздуха, чтобы высказать все, что он думает по этому поводу, но только рыкнул и пошел, куда послали. Правда, по пути неожиданно хлестнул киборга мочалкой по обтянутому боксерами заду, и с демоническим хохотом ускакал в ванную. Мимо уха Ларта просвистела прихватка и впечаталась в закрывшуюся за Харальдом дверь. Рэнтон с честью удержал «покерфейс», подобрал снаряд и вернул его Bond’у, затем оделся и уселся за стол, на котором киборг уже расставлял тарелки с глазуньей, поджаренным беконом и свежими овощами, румяными тостами и мясной нарезкой и кружки с кофе.
Вышедшего из ванной Харальда Ларс перехватил, пока тот еще не оделся, осмотрел рану и милостиво отпустил.
— А сам чего в душ не идешь? — спросил киборга Ларт.
— А я там уже побывал, пока вы дрыхли, — отмахнулся тот и взял со стула джинсы.
— Так, надо тебе в мой отель сгонять, переодеться в мои вещи, — хмыкнул Харальд. — Теперь ты — это я.
Парни позавтракали, загрузили посуду в посудомойку и уже собирались выходить, как раздалась трель входного звонка.
— Это Келли, — сообщил Bond, который просканировал стоящего за дверью человека. — У нее в руках какие-то горячие предметы.
Ларт хмыкнул и отправился открывать. В руках у девушки и правда был горячие предметы — тарелка со свежее испеченными, аппетитно пахнущими пирожками.
— Привет. Вот бабуля испекла, чтобы вас поблагодарить, — смущенно улыбнулась она.Парни хором сказали «Спасибо» и с любопытством уставились на Келли. Девушка выглядела совсем иначе, чем вчера — с растрепанными волосами, распухшим носом и красными от слез глазами. Сейчас она явно прихорошилась: тщательно расчесанные светло-русые волосы мягко спадают на плечи, легкий макияж подчеркивает яркий голубой оттенок глаз, губы тронуты почти прозрачным блеском.
— Парни, а Келли, между прочим, настоящая красавица, — улыбнулся Харальд, одной рукой принял у нее блюдо с пирожками, а другой взял ее ладошку и поцеловал.
— Ларс, возьми у Харальда пирожки и сложи их в термопакет, — скомандовал Ларт. — После тренировки поедим.
— А мы как раз собирались заглянуть к вам, узнать, как у тебя дела, — прислонился к косяку Харальд.
— Спасибо. Мне гораздо лучше, — покраснела она. — А в уже уходите?
— Да, у нас сейчас тренировка на пляже.
— На пляже?
— Да, Ларс у нас учится кататься на серфе, — пояснил Харальд. — Хочешь с нами?
— А можно? — Девушка немного растерянно посмотрела на парней.
— Нужно! — сказал Харальд и, развернув ее за плечи, добавил: — Давай за купальником. Мы тебя подождем.
Келли просияла и умчалась к себе.
— Ей сейчас лучше не оставаться одной, чтобы снова не замкнулась в себе, — пояснил внезапное приглашение Харальд.
Ларт внимательно на него посмотрел, потом сказал:
— Согласен. Пусть съездит с нами. Болтать девчонка не будет. А так хоть отвлечется и переключится, — потом поманил пальцем и, когда Харальд подошел, прошипел: — Голову только девочке не дури, а то тебе оторву.
Харальд не сказал ничего, только кивнул с совершенно серьезным видом.
В Харальдовом «Блу Шарк» Bond сел на место пилота, Рэнтон плюхнулся рядом с ним, а на заднем сидении устроились сам Харальд и Келли, да так и проболтали всю дорогу о море, волнах и серфинге.
День обещал быть жарким, несмотря на хороший ветер, который гнал просто идеальные волны. Ларт ограничился плавками, а Харальд со стоном принялся натягивать на себя гидрокостюм. Девушка удивленно спросила, зачем он ему, ведь вода теплая.
—А, бандитская пуля, — отмахнулся тот.
— У него ожог от лазера на бедре. Мочить нельзя, — пояснил киборг.
— Ты, кстати, тоже гидрик надевай, в багажнике второй есть Привыкай, тебе выступать в нем, — сказал Харальд, пристегнул к ноге лиш и, прихватив серф, побрел побрел в воду.
Ларту и Келли доски тоже выдали, но строго запретили заплывать в лайн ап: девушке нельзя было кататься на волнах в ее положении, тем более, что она и не умела. Так что Рэнтон остался болтаться с ней на мелководье, а потом к ним присоединился и Харальд, так как решил не переутомляться, как в прошлый раз, чтобы его не пришлось опять носить на руках. К тому же Ларс и так отлично справлялся и только подплывал к ним время от времени, чтобы выслушать замечания или рекомендации мастера. Он уверенно брал волну и делал все необходимые трюки, так что Харальд остался очень доволен своим двойником.
Через какое-то время устроили перерыв и вылезли из воды. Парни и девушка, усевшись в тени скалы, уплели пирожки, запивая их купленным по дороге на пляж соком. Потом Bond еще немного покатался на волнах, но все хорошее, как правило, быстро заканчивается. Ветер стих, волны улеглись, и тренировку пришлось свернуть. Ларс сложил в багажник доски, потом Келли забралась внутрь флайера, чтобы снять купальник и надеть сухую одежду, парни же переодевались прямо у багажника — все равно девушке их видно не было, а посторонние на пляже отсутствовали.
Харальда и Келли отвезли домой. Ларс переоделся в запасную одежду бизнесмена, которая нашлась в бездонном багажнике, причем пришлось надеть и его кольца и браслеты, чтобы не выбиваться из образа. Затем они с Рэнтоном встретились в центре с Мэшем и Дживсом, которые приоделись и выглядели как самые настоящие бодигарды, и парни отправились с Bond’ом добавить последние штрихи для достижения максимального сходства с Харальдом, а Ларт поехал в участок, на растерзание к Кушеру, как он выразился.
Лето-осень 99 года до н.э.с.
– Я сказал, ты поедешь и сделаешь доклад! – отрезал Глаголен.
– Я не ваше имущество, или я неправильно вас понял?
– Иногда мне хочется тебя придушить. Почему я каждый раз должен выдумывать сложные многоходовые комбинации, чтобы направить тебя в нужное русло?
– Нужное вам русло, вам, а не мне.
– В данном случае – тебе. Я мрачун, аристократ, хозяин замка, научное сообщество прислушивается ко мне, у меня есть имя в научных кругах. Ты – никто, ты плебей, чудотвор, твое имя ничего, кроме смеха, в университете не вызовет. Магистр славленской школы! Потрясающе!
– Я так думаю, вам как раз и хочется выставить меня на посмешище.
– Ты поедешь и сделаешь доклад от своего имени. И выдвинешь свою работу на соискание степени доктора. Ты, упрямая скотина, должен доказать этим чопорным снобам, чего стоят твои мозги и твои открытия! В конце концов, это немного приподнимет в их глазах славленскую школу экстатических практик.
– Какое вам дело до славленской школы?
– Ровным счетом никакого. Сессия собирается раз в четыре года, я не намерен ждать до следующей. И, клянусь тебе, на этот раз, если потребуется, я отправлю тебя в Храст силой.
– Еще никогда и ни у кого не получилось добиться от меня чего-то силой.
– Ты преувеличиваешь. Твой отец благополучно приневолил тебя учиться, а я – крутить жернов и зажигать солнечные камни. Отправляйся писать доклад. И чтобы я больше не слышал этого трусливого «Я не поеду»!
Да, трусливого. Малодушного. В этом Глаголен был прав – Войта робел, у него подгибались колени, когда он представлял себе публичное выступление на сессии Северского университета. И публика в самом деле встретит его если не хохотом, то высокомерным презрением.
Глаголен заглянул к нему в кабинет – во флигеле у Войты был новый, просторный кабинет отдельный от лаборатории и библиотеки, – чего раньше никогда не делал. Можно было списать это на снобизм мрачуна, но Войта в глубине души догадывался – Глаголен не вторгался в его личное пространство.
Разумеется, на доклад Войта времени не тратил – иногда, особенно если стопорилась теоретическая работа, он мастерил выдуманную им самим махину, которую назвал магнитофорной. Махина позволяла накапливать заряд, созданный телом чудотвора, с тем, чтобы в магнитном поле куда большего натяжения стрелять магнитными камнями. Изначально Войта задумал эту махину как исключительно заменяющую удар чудотвора, однако при всем желании магнитные камни небольшого размера она могла метнуть локтей на двадцать вперед. Понятно, камень, выпущенный мальчишкой из рогатки, летел гораздо дальше и бил больней, а потому, дотронувшись однажды до включенного электрического элемента, Войта существенно усовершенствовал конструкцию – два малюсеньких магнитных камушка, присоединенных к махине тончайшей проволокой, разили противника не механической энергией, а электрической.
Войта дважды испытывал действие созданного махиной электрического разряда на себе и, признаться, очень хотел обойтись без третьего – удар не был смертельным, не оставлял последствий, но причинял невыносимую боль, мутил сознание, лишал воли и способности двигаться. Последним усовершенствованием в махине была ее способность создавать поле, защищающее от удара чудотвора.
Работа над махиной была практически завершена, но удовлетворения Войта не чувствовал – изначально он хотел добиться гораздо большего. Понятно, Глаголену о собранной махине он ничего не говорил. Вот и теперь постарался поплотней закрыть дверь в лабораторию, чтобы тот не увидел на столе собранного прибора.
Глаголен на дверь в лабораторию даже не глянул.
– Я принес тебе бумагу. Редкую в своем роде. Тут даются советы, как правильно построить научный доклад, чтобы не утомить публику. На второй бумаге – официальное университетское требование к представлению доклада. На третьей – процедура подачи трудов на соискание ученой степени.
– Вы могли бы прислать слугу, зачем утруждать себя столь далеким переходом?
– Прекрати. Я отлично понимаю, насколько это трудный для тебя шаг. Почти невозможный. Сделай это невозможное. Перешагни через себя. На один час засунь свой гонор… куда подальше – и сделай это.
– Зачем мне это нужно? Почему бы вам не поставить под этим трудом свое имя – тогда ничего не придется доказывать, ваш доклад примут без скепсиса.
– Потому что я не стану присваивать себе чужие достижения. Потому что я не вечен, и если ты не сделаешь себе имени сейчас, все твои дальнейшие труды пойдут прахом – их никто даже не прочтет. Я понимаю, что тебя интересует процесс познания сам по себе, результаты нужны тебе лишь для дальнейших умозаключений. Но ты благополучно пользуешься трудами своих предшественников – так не лишай такой возможности своих последователей.
– Я думаю, дело не в этом. Я думаю, вы боитесь, что кто-то меня опередит.
– Не опередит. Я боюсь, что твой труд просто украдут. И у меня есть основания этого опасаться.
– Зато никто из моих последователей не будет лишен возможности пользоваться результатами моих трудов, – хмыкнул Войта.
– Я не верю, что тебе совершенно чуждо честолюбие. Ты для этого слишком амбициозен. Вот и поверни свои амбиции и свое упрямство в нужную сторону, докажи им, чего ты стоишь! Ты доказал, что тебя не сломать побоями и лишениями. Может, моя стража не глумилась над тобой? Не смеялась над твоими мученьями? Не радовалась, когда ты лишился способности к энергетическому удару? Тебя колотили квасным веслом и сажали на цепь, тебя шпыняли, били по зубам, макали лицом в грязь. Разве унижения, которые ты снес, могут сравниться со скепсисом стада университетских снобов?
– Могут. Я не по своей воле оказался вашим пленником.
– А, так тебя все-таки надо принудить? Притащить на сессию в цепях, подгоняя плетью? Тогда не будет разницы? Тогда это будет не унижение, а триумф? Так?
– Хватит! – рявкнул Войта. – Я поеду на эту проклятую сессию! Я сделаю этот сучий доклад! Раз вам это так нужно…
– Остановимся на этом утверждении: это нужно мне, и ты любезно согласился сделать это для меня.
Никогда прежде она не чувствовала себя такой легкомысленной и такой свободной. Наверное, ей стоило сначала посмотреть эту чёртову квартиру и обсудить условия проживания. Да она — чёрт бы её побрал! — даже не удосужилась узнать об оплате, и это было неправильно. Очень неправильно! С другой стороны, она следовала этим правилам чёртову тучу лет, и к чему это привело? Да и Харди — не тот человек, от которого можно ждать серьёзных неприятностей, хотя бы потому, что Элли не собиралась подпускать его слишком близко. И надо отдать ему должное, он к этому не стремился. Харди на самом деле помешан на работе и видит в соседстве лишь возможность заниматься расследованиями круглосуточно, с короткими перерывами на сон и, возможно, еду. И Элли это полностью устраивало.
Вещей было немного, и управиться с ними не составило труда. Главное, ничего не забыть — ни жёлтую утку Фреда, ни приставку Тома. Да, ещё зубные щётки собрать…
— Тётя Элли, что ты задумала?
— Мы переезжаем на квартиру.
— Мам?!
— Уже? — Оливер недоумённо разглядывал чемодан, выставленный к двери.
— Да, милый, — Элли потрепала Тома по волосам и взглянула на Оливера. — Ты же сам хотел, чтобы я побыстрее со всем разобралась.
— Но не настолько же! — племянник выглядел обескураженным.
— Почему? — Элли запихала в сумку свитер Тома и застегнула молнию. — Олли, выноси вещи к машине, а я верну ключи управляющей и…
— Стоп-стоп-стоп, тётушка. Номер же оплачен до завтра?
— Да. Но деньги нам никто не вернёт.
— Да и не надо! Я тут останусь. Переночую, а завтра вернусь домой. Так даже лучше.
Элли прекрасно поняла, зачем Оливеру понадобился гостиничный номер. Вот же любитель приключений! Она одарила племянника строгим взглядом:
— Мне кажется, ты чересчур оптимистичен.
— Брось, тётя Элли! Большой город, здесь нравы гораздо свободнее, чем в Бродчерче.
— Не суди всех по этой журналистке… как там её?
— Карен.
— Вот-вот! Она просто развлеклась за твой счёт.
— Ну и что? Это было неплохо.
— Знаешь ли… — начала Элли, но, поймав заинтересованный взгляд Тома, прикусила язык. — Делай, что хочешь.
Оливер просиял и, подхватив чемодан, выскочил из номера.
— Мам, а что Оливер собирается делать?
— Немного отдохнуть.
— Угу, — взгляд Тома стал хитрым. — С девушкой?
— Тебе ещё рано о таком думать.
— Угу, — согласился Том. — Я не думаю.
Он достал из-под кровати одноглазого медведя и, отдав его Фреду, взял из рук Элли сумку. Том вышел так поспешно, что Элли не успела сказать ему про Харди. Но в этом не было ничего страшного — какая разница, когда узнавать о соседе? Минутой раньше, минутой позже.
Элли немного замешкалась на лестнице, спуская коляску с Фредом, а когда подошла к машине, то пожалела, что не поторопилась. Харди и Оливер уже успели обменяться любезностями и, если судить по растерянному виду Тома, явно наговорили друг другу лишнего. Заметив Элли, Оливер громко хлопнул крышкой багажника машины, спеша окончить разговор.
— Пока, тётушка, надеюсь, ты покусаешь этого невежу.
В ответ Харди только скривился и одарил Оливера весьма выразительным взглядом. К счастью, тот слишком торопился устроить собственный вечер, а потому просто ушёл.
— Мам, а он едет с нами? — Том кивнул на Харди с таким видом, будто тот был глухим.
— Да, милый. Это наш новый сосед.
Элли отвлеклась, чтобы усадить Фреда в автомобильное кресло, а когда застегнула ремни безопасности и закрыла дверь, то увидела, что Том и Харди молча разглядывают друг друга поверх крыши машины. И что-то в их виде подсказывало, что радоваться решению проблем с жильём немного преждевременно.
— Ну, чего стоим? Садимся и едем! — распорядилась Элли.
Харди фыркнул и первым уселся на переднее сиденье. Том тоже забрался в машину, но молчать не стал:
— Вообще-то это место папы.
— А то я не знал.
— Мам, это ведь он посадил папу в тюрьму? — Том упрямо прищурился.
С этим надо было что-то делать. Причём срочно. Элли досчитала до трёх, подбирая слова, а потом обернулась к сыну:
— Он в тюрьме, потому что совершил убийство. И я тоже расследовала это дело и могу сказать — ошибки нет. Это сделал он…
Глаза Тома медленно наполнились слезами, а сердце Элли сжалось от боли. Что она делает?! Она стиснула руку сына и прошептала:
— Прости, милый… это так… больно… — Элли шмыгнула носом и сердито взглянула на Харди: — Пристегнитесь, сэр.
Спорить он не стал, совершенно безучастно показывая дорогу и делая вид, что не замечает плачущего позади ребёнка.
— Приехали, Миллер. Выходите.
Старинный трёхэтажный дом с пятью входами заставил Элли усомниться в том, что их квартира рассчитана на двух хозяев. Уж очень игрушечным всё здесь казалось.
— Харди, вы же говорили, что квартира разделена…
— Именно.
Он открыл дверь в дом ключом и даже придержал её, пропуская Элли с Фредом на руках на узкую лестницу. Том не торопился вылезать из машины, предпочитая дуться на весь мир. Ну, что поделать, Элли точно была плохой матерью и не умела воспитывать детей. Ну и пусть! Если кому её этим попрекать, то точно не Харди. Квартира обнаружилась на втором этаже и звонков у двери, кстати, было два: «221-А» и «221-Б». Что-то это напоминало…
Глухой короткий коридор заканчивался лестницей, с площадки которой две двери вели в разные стороны. Очевидно, к разным хозяевам.
— Вам направо, — кисло заметил Харди, — если хотите, я вам всё покажу.
— Конечно, хочу!
Элли чувствовала себя немного не в своей тарелке, но послушно пошла за Харди. Налево.
— Здесь буду жить я, — поморщился он.
Деревянная лестница вела на площадку, заходившую в обе квартиры чем-то вроде балконов, с узкими лестницами вниз. Харди кивнул, приглашая в квартиру налево. Элли с интересом оглядела небольшую комнату, где кроме стола и трёх стульев больше ничего не было.
— Уютно тут у вас.
— Это кабинет. Мы здесь будем работать.
— Понятно, — Элли вздрогнула от гулкого шума под ногами. — А это что?
— Холодильник, — нехотя признался Харди. — В кладовке под лестницей. Больше места нет.
— Понятно. А где будем жить мы?
— Пойдёмте.
Придерживая Фреда, Элли вслед за Харди спустилась по довольно крутой лестнице в свою квартиру. Третья ступенька скрипела.
— Миленько, — Элли прижала к себе Фреда, целуя в макушку, чтобы он успокоился и не вертелся.
— Ну да, — Харди огляделся, будто впервые видел эту маленькую комнату. — Места здесь не очень много, зато всё есть.
— Я вижу, — кивнула Элли. — Вы поможете занести вещи?
— Конечно.
Харди ретировался будто бы даже с облегчением, и, оставшись одна, Элли принялась разглядывать новое жилище. Стены, конечно, не мешало бы покрасить, а в остальном… Раковина в углу, рядом с ней микроволновка, плитка, электрический чайник и полка с посудой. Чуть правее полки на стене висел телевизор, напротив которого стоял небольшой диван и столик. Холодильника в кладовке под лестницей не обнаружилось, зато две двери вели в спальни, между которыми как-то уместилась ванная комната. Проходная. Ничего, жить можно! Элли уселась на кровать, обнимая Фреда, который тут же начал ёрзать на её коленях, пытаясь спуститься на пол, чтобы всё исследовать.
Сначала все шло чётко по плану пана Малаховского. Стена действительно была в один кирпич, и её Станек разобрал быстро и тихо. Вся группа тут же разошлась, и каждый стал делать свое дело: Казимеж встал у окон на стрему, а братья собирали в мешок мелочь — кольца, серьги, цепочки, выставленные на обозрение в витринах главного торгового зала. Станек возник в коридоре, который по логике должен был вести в сейфовую комнату, — так оно и было. Станек был идеальным подельщиком: он не только разложил перед сейфом инструмент и засветил фонарь, но и где-то нашел и поставил маленькую скамеечку перед запирающим устройством железной махины. Иегуда довольно хмыкнул, снял тончайшие лайковые перчатки, потёр ладони, разогревая их, и разгоняя кровь, подышал на кончики пальцев, снова натянул перчатки и начал работать. Станек встал у него за спиной, готовый мгновенно выполнить распоряжение старшего.
Иегуда услышал, как ключ прошел последний цугарик и мягко повернул. Первый оборот, второй, третий — Иегуда физически ощущал, как выходит из запорного пространства длинный тяжеленный язык. Четвертый оборот ключа — и хорошо знакомый Иегуде вожделенный мягкий металлический стук. Иегуда потянул ручку на себя, и массивная дверца сейфа бесшумно открылась. Иегуда отступил от открытого сейфа, освобождая место Карпинским: они быстро и аккуратно начали освобождать сейфовое чрево от содержимого, укладывая его в подготовленный баул. Иегуда вышел в торговый зал, нашел глазами Казимежа и кивнул. Дело сделано, можно уходить. В эту минуту перед окнами на улице заметались тени, свет фонариков, послышались крики.
— Уходим, резко. Иегуда первый, несёт хабар! Остальные за ним, я замыкаю. — Казимеж свистящим шепотом отдавал распоряжения.
Очень быстро, но безо всякой суеты, в раз и навсегда обозначенном порядке, они миновали пролом в стене и побежали по древнему ходу. Но не успели — позади засверкали фонари и раздались пронзительные полицейские свистки и первые выстрелы. Предупредительные.
— Иегуда, Стан, уходите через Белевича, а мы задержим их и уведём через склад. Всё остальное потом. Быстро! – Казимеж, а вслед за ним и Карпинские, выхватили стволы.
Иегуда первый, Станек за ним со всей прытью, на которую были способны, понеслись по коридору…
***
Нажимая на спусковой крючок, Иегуда широко открыл рот, закрыл ладонью левое ухо, а правым склонился на плечо. И добился своего — в ушах не зазвенело. Несколько минут он стоял, прислушиваясь. Снаружи всё было тихо. Револьверный выстрел не особенно громкий, а заглушенный стенками громадной дубовой бочки и удалённостью подвала, явно не был слышен снаружи. Да и шинок в это время был уже закрыт…
Полчаса назад к бочке со схроном, где находились Иегуда и Станек, пришел пан Белевич и, забравшись наверх к крошечному отверстию, шепотом сказал, что братьев Карпинских убили в перестрелке ещё в коридоре, а пану Казимежу удалось добраться до соседнего склада, но, когда он вышел на улицу, за ним погнались. Он начал отстреливаться, и в результате словил несколько пуль. И Белевич ещё сказал, что из схрона можно уходить — полицаи ушли. Иегуда вздохнул — ребят жалко. Но теперь полиция точно не узнает, сколько налетчиков было.
— Всё, Станек, бери инструмент и тихо уходим.
Иегуда зажег свечу, осмотреться. Станек сидел на табурете, согнувшись и обхватив руками голову.
— Ты что?
— Я забыл инструмент там, в сейфовой…
Иегуда опустился на табуретку. Это был крах. Это было то же самое, как если бы они оставили фото Иегуды с его адресом. По инструменту Иегуды, инструменту уникальному, известному всему преступному сообществу Мазурского и Польского воеводств, его найдут через два-три дня. Филеры в охранке тоже не носом воду пьют. И тут Станека прорвало. Он говорил, не останавливаясь, и от того, что говорил, заводился всё больше и больше. Хабар у них, все остальные погибли, надо уходить с хабаром, инструмент в руках полиции — ну и что, у него, у Станека, есть свояк в Германии, надо уходить туда, он им там все устроит, поможет.
Молодой Станек не понимал, что именно то направление самое опасное, именно там их будут искать. И найдут. А ещё он не знал, что у старого волка Малаховского тесные отлаженные связи с тамошними ворами. Если удастся обвести вокруг пальца фараонов, то от своих ни в Польше, ни тем более в неметчине, не скрыться. А Малаховский точно завиноватит Иегуду, и убитых на него повесит, и хабар заберет весь. Старик не любил Иегуду за независимый характер и терпел только за уникальный талант медвежатника. А теперь уж точно вызверится. Надо рубить концы под корень. И уходить нужно в русские губернии, там точно не найдут, да и искать не будут — русским какие-то там поляки — пыль, а Малаховский сам руссов боится. И уходить надо одному…
Иегуда поднялся и закатил Станеку звонкую оплеуху. Станек слетел с помоста, и теперь стоял по колено в вине. Оплеуха возымела своё действие. Он перестал лопотать и смотрел на Иегуду, ожидая, что тот скажет. Минуту Иегуда молчал, потом встал. Он принял решение.
— Вино пить надо, а не штиблеты в нем мыть. Сядь.
Станек залез на помост, сел и стал поочередно поднимать ноги, чтобы вино вылилось из туфель. Иегуда протиснулся к нему за спину, просунул руку в карман просторного сюртука, нащупал миниатюрный шестизарядный велодог, взвел курок и, зажав уши, выстрелил Станиславу под левую лопатку…
***
Иегуда погасил рожок в ванной. Прошел по комнатам, внимательно осматривая помещения. Ничего, что могло бы указать на него, в квартире не было. Иегуда закрыл входную дверь на один замок — вроде как вышел куда-то — и спустился вниз. В подворотне крышка канализационного люка была сдвинута. Иегуда ногой расширил щель и бросил туда свёрток с париком и усами. С усилием подвинул крышку — зубцы вошли в пазы и люк закрылся. Теперь не надо было идти в соседний двор к мусорным бакам. Иегуда осторожно выглянул из подворотни. Улица была пуста, пролётка ждала в пятидесяти метрах. Иегуда деловым шагом, чуть помахивая саквояжами, подошел к ней, сел и попросил поднять вверх — накрапывал дождь. Глядя на спешивших редких прохожих, высеребренные светом фонарей капли, Иегуда подумал: «Варшава плачет по нашему с ней прощанью». Щелкнул крышкой брегета: до поезда на Киев оставалось ещё целых два часа.
— Что-то случилось, — говорит Мудреныш, заметив, как Ксапа бежит из вама Мудра в наш вам. Бросаем дрова, которые несли на кухню и спешим за ней.
В ваме Ксапа, Жамах и Фархай. Мобилка у Фархай, и она оживленно с кем-то беседует на языке айгуров. Ксапа делает нам знак, чтоб не шумели, а потом берет за руки и вытаскивает из вама.
— Охотники степняков встретили охотников айгуров, — выпаливает она. — наших четверо, айгуров вдвое больше. Хорошо, мы с Сухоруким эту ситуацию проработали. Степняки заучили несколько фраз на языке айгуров, и вежливо поздоровались. Угрожать оружием никто не стал, но общего языка не нашли. Тогда кто-то из степняков догадался позвонить Сухорукому, а он — мне. Теперь Фархай работает переводчиком. Она узнала охотников, и они ее узнали. Айгуры думают, она умерла, а ее дух живет в мобилке.
— Сейчас она говорит, чтоб не обижали степняков, — подключаюсь к переводу я. — Степнячка Бэмби ее лучшая подруга. У нее сто подруг среди степнячек. Если кто-то обидит степняков, она прилетит, по голове настучит и то, что между ног растет, оторвет.
— Ну, это жестоко… — замечает Мудреныш.
Переговоры, между тем, продолжаются. Фархай язык степняков знает плохо, но голос у нее веселый, и ясно, что никто никого убивать не собирается. Успокоившись, мы идем ужинать. Тетя Глаша обещала приготовить что-то новенькое и вкусненькое. В прошлый раз была мамалыга. Мудру понравилась, а нам с Ксапой — нет.
Натка с Бэмби кидают монетку, кто сегодня полетит с Сергеем.
— Так нечестно, — обижается Натка. — Ты третий раз подряд летишь.
Серь’ожа, может, возьмем Нату? — заступается за подругу Бэмби.
Сергей вопросительно смотрит на меня, я — на Мудреныша, Фантазера и Кремня.
— Почему бы не взять, если одно место пустое, — басит Кремень.
Девки Сергея радостно визжат и обнимаются. Рассаживаемся по сиденьям. Ксапа садится сразу за кабиной. На коленях у нее стопка снимков из космоса с нашим маршрутом.
Обычно лететь на вертолете скучно. Но в этот раз мы летим на разведку, поэтому внимательно смотрим в окна. Да и маршрут намного интереснее, чем к порталу. Потому что под нами сопки, заросшие лесом, а не голые камни.
Река, что открылась под нами, шире и полноводнее, чем наша. Но могучей я бы ее не назвал. Назвал бы коварной и опасной. Она быстра, в ней очень много камней и порогов. А берега круты и обрывисты. Сергей долго ищет, куда можно посадить машину. В конце концов сажает ее на каменистую отмель. Воды здесь где по щиколотку, а где по колено, но
другого места просто нет.
Первыми выходят Фантазер и Кремень. А Эдик опять пропускает вперед Жамах. Раньше не обратил бы внимания, а теперь запоминаю, кто первый ставит ногу на новую землю.
Кремень находит тропу, ведущую к водопою, мы спугиваем семейство кабанов и поднимаемся по тропе на береговой обрыв. Кабаны непуганые, просто отходят на два десятка шагов и смотрят на нас. Нападать не будут. Хоть они и с придурью, но мы крупнее, нас больше, и нам нет до них дела.
Идем мимо по своим делам.
Один берег осмотрели, нет здесь людей. Зверь непуганый, тропинки зверем пробиты. Человеческих следов нет. На второй берег не смогли перебраться, река глубокая и сильная. Но даже отсюда видно, нежилые там берега. Дров много. Там, где люди живут, там хороших дров мало. Люди огонь жгут, для него дрова нужны. Здесь никто дрова не собирал, никто
кострищ не оставил.
Садимся в вертолет, летим вниз по течению. Ксапа говорит, за штурмана будет, и опять выгоняет Бэмби с ее места. Перебирает стопку снимков, показывает что-то Сергею. Сергей подлетает то к правому, то к левому берегу, Ксапа и Юра внимательно на скалы смотрят, друг другу на что-то рукой указывают, непонятные слова говорят. Ксапа на видео снимает, и при этом непрерывно бормочет непонятные слова. Пару раз находим места, где можно сесть, садимся и осматриваем берега. Нет здесь людей. Если и были, то давно очень.
Река вбирает в себя ручьи и речки, становится сильнее и шире. Пролетаем место, где две высокие горы с каменистыми склонами сжимают реку с обеих сторон. Вроде как у нас между Примой и Секундой, только и река не в пример сильнее, и горы выше. Ксапа радуется, значит, это то самое место, куда летели.
Сергей находит место и сажает машину. Снова на каменистой косе. Первым опять выходит Кремень. А за ним все остальные. Даже Сергей со своими девками. Но они далеко от машины не отходят. Бэмби выбирает место для костра, будет обед готовить. Натка визжит, хватает длинную палку, подцепляет ей змею и забрасывает в реку.
— За что ты ее так? — улыбается Кремень.
— А чего она на меня смотрит?
— Ишь какая! А если я на тебя посмотрю, меня тоже палкой? — смеется Юра.
— Не, тебя сразу в реку.
Мы смеемся и поднимаемся на крутой берег. С воздуха чуть ниже по течению видели удобное для стоянки место. Но Сергей не смог там сесть, деревья мешали. Быстрым охотничьим шагом двигаемся туда.
— Первый сюрприз, — садится на корточки Юра над старым кострищем. И произносит ругательные слова.
— Но ведь старое кострище, ему года три-четыре, — огорченно лепечет Ксапа. Я давно понял, чудикам хочется, чтоб на берегах могучей реки не было людей. Тогда проблем с надзорщиками меньше.
Расходимся в стороны и внимательно изучаем поляну. Вскоре находим места, где стояли вамы. Их просто искать. Смотрю, где бы сам поставил вам, и вот оно! Общество здесь жило небольшое. Человек сорок-пятьдесят, если детей не считать.
— Теперь надо местных искать, — огорченно произносит Юра.
— А чего их искать? Захотят — отзовутся, — замечает Кремень. И громко кричит: — Эй! Есть здесь охотники? Дайте знать!
Мы долго прислушиваемся.
— Жамах, покричи ты. Может, меня боятся, — говорит Кремень. И Жамах тоже кричит. На своем языке, на нашем и даже по степняцки. Когда кричит по степняцки, отзывается Бэмби. Голос у нее звонкий, далеко слышно.
— Жамах! Давай, я из машины покричу! Будет очень далеко слышно!
Ксапа достает рацию, выдвигает блестящий прутик антенны.
— Серый, скажи Бэмби, что из машины кричать не надо. Если кто и отзовется, мы не услышим. Конец связи.
Еще раз осматриваем поляну и местность вокруг. Фантазер находит старое копье со сломанным наконечником, Фред-надзорщик — битую глиняную посуду. Я — кучку старой, полностью сгнившей одежды. Кремень находит интересное жилище. Вроде хыза, только попроще. К скале прислонили
много-много очищенных от веток стволов деревьев. Щели тонкими ветвями забили, местами глиной замазали, сверху старыми шкурами накрыли. И жердями прижали. Получилась как бы длинная пещера. А что, в такой самый жуткий мороз можно пережить, если внутри огонь поддерживать. Но наш хыз лучше. Мне так кажется, этот хыз в спешке строили, потом годами доделывали.
— Четыре года назад здесь жили люди. Долго жили, лет пять. Потом ушли, — делает вывод Мудреныш, и все с ним соглашаются.
— Клык, как ты думаешь, почему они ушли? — теребит меня Ксапа.
— Наверно, хорошую пещеру нашли. Я в таком хызе больше одной зимы жить бы не стал.
— Ушли на три-четыре дневных перехода, — говорит Мудреныш.
— Как ты узнал? — тут же спрашивает Ксапа.
— Не стали бы они годами в такой дыре жить, если б поблизости хорошая пещера была. А раз пещеру годами подыскивали, значит, она далеко. Была бы близко, в первый же год нашли б.
— Элементарно, Ватсон, — добавляет Юра. И мы смеемся. Ксапа часто упоминала зимой этого Ватсона. По-моему, он был жуткий ТОРМОЗ.
В сложных чувствах возвращаемся к вертолету. Фред хотел подстрелить кого-нибудь на продукты, но Мудреныш и Юра в один голос запрещают. Правильно делают. Хоть никто здесь не живет, но это не наша земля. Мы в Горелом лесу тоже не живем, но он наш. Если Чубары там охотятся, то с нашего разрешения.
Пока мы ходили в разведку, Ната с Бэмби сварили в большом котле суп из картошки и полукопченой колбасы. Еще Сергей высыпал в котел несколько пакетиков СУХОГО СУПА. Но говорит, это только для вкуса и запаха. А еды в таком пакетике — на один зуб.
На второе Сергей поджарил картошку с той же полукопченой колбасой. Почему-то чудикам обязательно нужно съесть первое и второе. И обязательно запить чаем или кофе. Иначе, как бы, не поел, а только перекусил. А мы посмеиваемся и потакаем им в этом.
На третье я выпиваю кружку чая, а Ксапа разводит в кипятке пакетик кофе «три в одном». Цвет — словно из грязной лужи воду зачерпнула. Но ей нравится! Пьет и приговаривает: «Вот, Клык, что такое настоящая цивилизация!»
Пока едим, рассказываем Сергею, что нашли и что об этом думаем. Бэмби хочет сбегать посмотреть. А почему бы и нет? Мы разрешаем. Девка лезет в машину, достает свои четыре дротика. Сергей дает рацию и пару светошумовых гранат. Это правильно, нельзя в тайгу без оружия ходить. И Бэмби убегает. А мы доедаем суп и очищаем сковородку. Солидно сидим
вокруг костра, неторопливо обсуждаем, как местное общество разыскать. Можно утром или вечером дымы костров высматривать. Можно после того, как стемнеет, сами костры заметить. Только, если местные шума вертолета испугаются, костры погасят. А если они через сопку перебрались, на притоке могучей реки встали, мы их отсюда никак не заметим.
Юра с Ксапой о своем говорят. Где какие камни, и какая от них может быть польза. Как я понимаю, им нужно много-много цемента. Цемент — это порошок, из которого бетон делают. Чтоб его по воздуху не возить, нужно завод на месте строить. И такое место есть километров на тридцать выше по течению.
— А возить как? — наседает на Юру Ксапа.
— По воде. Километрах в трех выше по течению насыпаем плотину метров двадцать высотой, все пороги уходят под воду. Ну а последние три километра, уж, извини, придется по-любому дорогу пробивать.
— Сначала насыпаем плотину, потом разбираем…
— Зачем разбирать? Когда основную плотину закончим, наша запруда просто под воду уйдет.
— Тоже верно, — соглашается Ксапа. — Больно просто у тебя все получается.
— Не все, — вздыхает Юра. — Как колесо турбины сюда от портала довезти? Оно под двести тонн весит.
— Пусть над этим у Медведева голова болит. Наше дело — идея и разведка места, — утверждает Ксапа.
Порешили, что разведка, в общем, прошла успешно. Река выглядит так же, как у чудиков. Значит, строительная геология та же. А что здесь кто-то живет — для того сюда и летели, чтоб это узнать. В общем, можно возвращаться.
Сергей с Натой идут мыть посуду. Мы узнаем новое слово — ФЭЙРИ. Осталось дождаться Бэмби, и можно в машину загружаться. Ксапа уже рацию достает, чтоб Бэмби поторопить, как мы слышим резкое «ТРАХ» светошумовой
гранаты! Я ничего не понимаю, а уже с копьем на звук бегу. Рядом — Мудреныш. За нами Кремень пыхтит. Позади ветки трещат, Сергей, словно лось, напролом прет.
С трудом успеваю копье в сторону отвести. Бэмби с разбегу врезается мне в грудь, опрокидывает на спину. Глаза огромные, испуганные!
— Там! Там! — кричит, рукой показывает. С меня соскакивает и к вертолету бежит. Мы — за ней. Неторопливо, охотничьим бегом бежим, назад оглядываемся. Бэмби все равно догнать не сможем, так быстро никто бегать не умеет.
Бросаю взгляд на Сергея — у него в руках двухметровая жердь вместо оружия. А что, такой можно лосю хребет или ноги перебить. Если он первый тебе копытом в лоб не припечатает.
Выбегаем на берег, а Бэмби уже в машину слазала, серегину грохочущую рогулину вытащила. В руки ему сует. Сергей с лязгом рогулину передергивает, сбоку золотистая блестящая штучка вылетает. Ксапа ее поднимает, в карман кладет. Мы оборачиваемся, на лес смотрим. А лес молчит. Даже птицы притихли.
— Рассказывай, что видела, — поворачивается Сергей к Бэмби.
— Там такой, такой! Страшный! С зубами! Глаза! Полосатый! — Бэмби не может отдышаться, и путает слова трех языков сразу. Толку от нее не добиться.
— По описанию на тигра похоже, — говорит Юра.
— Нет, тигру знаю, Ната показывала. Это не тигра! Это страшный! — заявляет Бэмби.
Посовещавшись, решаем сходить на разведку вчетвером. Я, Мудреныш, Кремень и Сергей. Остальные охраняют вертолет.
— Ната, Бэмби, в машину! И нос не высовывать! Бэмби, если что, ты ведешь машину назад! Эдик, Юра, Фред, у вас стволы, охраняете женщин, — командует Сергей. Правильно командует. Быстро, но осторожно двигаемся к стоянке местных. Сзади слышится топот. Оглядываюсь — Ксапа с видео в руке и Юра с амулетом вроде ксапиного.
— Вы зачем здесь? — спрашиваю сердито.
— Твою бабу охраняю, блин! — говорит Юра. Ксапа делает виноватую рожицу, показывает на видео пальцем и делает знак, чтоб не спорил. Кобура под мышкой, в которой она амулет носит, расстегнута. Отругал бы, так ведь охотница! Хорошо Сергею, у него бабы не охотницы, послушные.
Доходим до поляны, на которой вамы стояли — никого. Следы смотрим — вот Бэмби сюда спешила, вот отсюда бежала. Вот место, где граната бумкнула. Ее следы есть, других нет. Внимательно деревья осматриваем — ни сломанных веток, ни следов когтей. Странно это!
Находим все четыре дротика. Кучкой лежат. Бэмби их просто выронила.
— Вот здесь она его увидела, — говорит Мудреныш, склонившись над следами. — Уронила дротики и медленно попятилась. Здесь, видимо, он ее заметил. Она бросила гранату туда и дала стрекача.
Мы с Мудренышем следы изучаем, Ксапа на видео снимает. Сергей нас охраняет, свою рогулину в разные стороны направляет, головой вертит.
— Серый, ты это, свой АКМ на меня не направляй, — говорит ему Юра. — А то стрельнет — я на всю жизнь обижусь.
— Бэмби стояла здесь, гранату бросила туда, — показывает Мудреныш. — Значит, он был там.
Идем в ту сторону, куда указал Мудреныш. Ни следов зверя, ни следов человека здесь нет. Но какие-то следы есть! Вроде как от волокуши, но не такие. Совсем не такие. Нагибаюсь к самой земле, нюхаю след.
— Он привязал к ногам ветки лиственницы, — говорит Мудреныш. — Бэмби его напугала, гранатой в него кинула. Лучше сегодня его не искать.
Возвращаемся прежним путем, не забывая оглядываться по сторонам. Лезем в машину и тут же взлетаем. Пока нас не было, Ната с Бэмби собрали все вещи, залили костер и подготовили машину к полету. Сергею осталось только винт раскрутить — и мы уже летим. Рядом с собой Сергей сажает
Натку. У Бэмби руки трясутся.
— Ты в него гранатой попала? — спрашивает Мудреныш. Бэмби кивает.
— Куда?
— Сюда — указывает себе на бедро.
— А потом?
— Убежала. Он страшный…
Сидим, молчим, в окна смотрим. От Бэмби ничего толкового добиться не получается. Страшный, зубастый, полосатый, на человека не похож!
— Народ, чего тоскуем? — громко спрашивает Юра. — Никто не погиб, никто не ранен. Разведка прошла успешно. Ну, встретила Бэмби чупакабру, так с кем не бывает? Дело житейское!.
Ксапа закрывает лицо руками и нервно хихикает. Затем нездоровая веселость нападает на Жамах. И через минуту смеемся все. Только и слышно: “А как мы бежали!», «А как Серый с оглоблей наперевес!» Лишь Бэмби сидит обиженная и дуется на нас.
Ночью белой белоглаза
Ходит по дворам зараза,
Алчет жажду утолить,
Свежей кровушки попить…
Случилась сия история в прошлом веке, ещё при царском режиме. В стольном городе Петербурге жил купец средней руки Василий Скородумов. Дела свои вёл широко и безбоязненно. Шелка, парчу, ткани атласные, меха собольи выгодно продавал и до такой степени обогатился, что из маленькой лавочки крупный торговый магазин отстроил. Не знал бедности и голода Василий. Богат был и счастлив обилием. Каждый раз, как по городу шёл, сверкал перстнями златыми, богатым кафтаном щеголял, красные сапоги молодецкой удалью по щебёнке выстукивали. Люди, завидев богача, шапки снимали, всякая собака ему кланялась, каждая нищенка копеечку малую просила, а вот давал Вася убогим неохотно. Только картуз свой залихватски заламывал, плевал в сторону да шёл себе дальше.
В семейной жизни у молодого купца не всё ладно было. Рано женился Скородумов, по совету отца покойного. Жена красивой оказалась, но не любой. Не милой. Жила благоверная, будто домашняя зверушка в клетке позолоченной, мужа во всем слушалась, но слов добрых редко услышать от суженого удавалось. Годика три Васька с жёнкой потешился, ребёночка настругал, а вот далее вся любовь и закончилась. Грусть-тоска стала одолевать человека, пустился он во всякие блуды да нетрезвые приключения. По кабакам да трактирам ошивался, горькую хлестал, аки последний извозчик, несколько раз бит был да без кошеля и штанов домой ворочался. После того пыл малость поумерил, но не прекратил в весёлые дома захаживать, паскудных женщин в постелях валять. Всё одно –– душа не успокаивалась! Трепетала душенька, словно сирая подбитая птица, не зная, чего ей надобно. Ну и надумал купец найтить себе постоянную полюбовницу. Такую милую кралю, чтобы тихо, незаметно на стороне навещать и получать известные телесные удовольствия.
И мечта Васькина, не сразу, но осуществилась. Нет, не в кабаках и домах весёлых нашел себе полюбовницу молодец. А в иных местах. В то время, года Алексашки бородатого, стали появляться всякие тайные общества да заговорщицкие кружки. Сброд да пена с кружки пивной, отстой помоечный! Нигилисты худые, ботаники драные да немецкие беспредельники. С последними, правда, Скородумов знаться вовсе не желал. У них одни мысли были: бомбы зажигательные мастерить да метать в царя-батюшку! Террором лютым хотели себе путь к свободе проложить. Только вместо воли они все, беспардонные уголовники, быстро в каталажку отправлялись да в Сибирь-матушку. Лес валить и русские города новые строить.
А ещё были философские общества. Там разные болтуны собирались, приходили пииты доморощенные, важные очкастые профессора, дамы светские. И красиво у них казалось, светло и благостно! Рифмы витиеватые да свечи фигурные, музыка нервной скрипочки, фужеры хрустальные; женская ножка, случайно обнажённая под кринолином. Вот на такое козье копытце наш милок и попался! С задорной барышней познакомился и быстро в доверие, шалопут, втёрся. Барышня Светланой представилась, сказала, что вдовая, и что от скуки на вечера эти философские ходит.
–– А может быть, нам вместе где-нибудь поскучать? –– спросил ухажер.
–– Отчего же скучать? В вашем обществе, надеюсь, не скучно будет!
Васька весь загорелся, завёлся, словно волчок детский. И не остановишь! Красивая женщина. Светленькая, в теле ухватистая, есть за что в темноте потискать. Глаза волшебные, губки красные, зубы молодые и здоровые. Без всякого изъяна. Так уж эти зубки белоснежные барышня всякий раз, как смеялась, показывала, что именно их Василий больше всего запомнил.
–– А не прогуляться ли нам по Невской першпективе? Сейчас стоят чудные белоглазые ночи!
–– Ночи-то белоглазые, только ваши, сударь, глаза, напротив, черны, аки темницы! Ой, погубите вы меня!
Случайный роман со Светланой развивался стремительно. Не прошло и недели, как Василий очутился в постели с этой блудливой женщиной. Было всё и сразу же: страстные поцелуи, ласки нежные, и открыла барышня ему своё естество женское, бесстыдница!
Разомлел Василий, рассиропился, словно медку запретного испил, так ему тайный блуд понравился.
Но одно обстоятельство встречи любовной заставило призадуматься. Посреди ночи белоглазой, когда молодые лежали обессилены, в комнату вошла старуха какая-то, держа зажжённую свечу в худой костлявой руке. Зачем свечка-то? На улице светло! Так всегда в июне бывает.
Василий сквозь щёлки глаз приоткрытых рассмотрел эту старую женщину. И не понравилась она, оттолкнула. Вся сморщенная, нос загогулиной, лицо дряблое, и разит спёртым воздухом препротивно. Нагнулась безобразина и что-то губами сизыми прошептала. Васька не понял слов, но даже не привстал с постели, белой женской грудью придавленный. Рукой лишь вяло махнул, отгоняя морок, сон непонятный. И сразу же исчезла старуха.
Наутро поднялся купец, оглядел комнату, где провел свою блудодейную ночь. Не похожи хоромы на барские. Скудновато всё, бедно.
А милая кралечка сладко спит, посапывает. Как же во сне красива она, аки девочка маленькая невинная. Распушила волосы белые, по подушке разбросала, плечики нежно поднимаются, веки подергиваются. Сон видит красавица.
Не стал мешать отдыху дамы Василий. Вышел на дрянную кухоньку, сварганил себе кофею на модном тогда керогазе, двинуться домой поспешил. Да не сразу дорогу нашел в темных извилистых лабиринтах. Барышня сия в многокомнатной квартире жила, да только непонятно было: все её собственные хоромы, али купила лишь пару комнат. Длинные коридоры замызганные, дверей обшарпанных множество. Не так красиво, как у бар должно быть! Больше на разбойный притон или рабочий барак походит.
По коридору шёл купец, двери дёргал, выход искал. Все комнаты заперты оказались, лишь в одной Вася заметил недвижимое тело на кровати пуховой. Показалась знакомой ему мирно спящая старуха, похожей на незваную ночную гостью. Разглядеть бы повнимательней. Но на окнах висели шторы темные, а огня зажигать Василий не захотел. В чужом доме нечего гостю распоряжаться!
Вышел быстро из комнаты и со своей полюбовницей в коридоре нечаянно столкнулся. Та была уже в халате домашнем и чуть припудрена.
–– Заблудился, соколик? –– задрала носик девица.
–– Да, свет мой ясный, домой идти надо.
–– Жена, небось, заждалась? Ну иди, иди, сладкий мой! А захочешь опять с моими булочками поиграть, так завсегда заходи. Рада буду! –– И бесстыдно вывалила она свои груди белые на свет божий.
Посмотрел на это телесное изобилие купец и ума окончательно лишился. Бросился целовать свою кралечку, а та смеется, вырывается. Зубки белые скалит.
–– Вот дурной! Иди уже. Мамку разбудишь! Иди, ночь белоглазая кончилась!
Дверь квартиры захлопнулась, и сбежал вниз по лестнице Скородумов, увлечённый своим амурным приключением. Душа парила в небесах, трепетала, и на сердце соловьи песню выводили задорную.
Вышел Василий на шумную улицу. Ночь белоглазая уже отступила, отдавая город ясному солнышку и теплу. Издавна петербургские июньские ночи в народе зовут «белыми», но немногие люди «белоглазыми» кличут. Считают они, что в такие светлые времена глаз божий бельмом закрывается и не видит ничего Господь, что на русской земле делается! Обретает поживу сила нечистая, смерть косматая жатву собирает, а бесы души диаволу в ад огненный тащат. Гибнут в великом множестве люди: иные, день с ночью перепутав, другие –– во хмелю праздном, третьи –– из-за удали глупой! И будет сие продолжатся целый оборот Луны, пока не взойдёт новый молодой месяц и не обретёт Боженька ясное зрение, дабы уберечь людей града проклятого от грязных лап нечистого.
Вася не верил ни в сказки народные, ни в предания глубины славянской. Жил залихватски и весело. Хоть и крещен был, в церкву не захаживал, ибо считал это старым ненужным мракобесием. Верил купец лишь в слово торговое честное да носил рубель счастливый за пазухой, чтобы всегда было в коммерции везение.
Идёт по городу Васька, посвистывает. Празднует, аки воин грозный, победу над женскими бастионами. Словно сделку совершил удачную! Несколько слов ласковых да бутыли шампаня хватило, чтобы страсти душевные да телесные успокоить. И получить то, что хочется! Весел Василий, счастлив и радостен!
Соловьи поют, заливаются, сирень душистая разум людской тревожит, сердце влюблённое радуя…
Красив и шумен град стольный! Праздник тут каждый день продолжается! Купола на церквах золотом светятся, радужные фонтаны на площадях бьют, птичий грай летит над державной столицею.
Чу, навстречу коробейники идут! Скоморохи весёлые, зазывалы трактирные да мальчишки-газетчики. Всяк хочет угодить богатому купцу, кланяется. Авось, монетка какая перепадет!
–– Купи бараночку, барин!
–– Душистый табак с Явы! Покупайте, хороший господин!
–– Газеты, свежий нумер!
–– Дай, ручку, красивый, погадаю…
–– Не хотите ли позавтракать, сударь! Загляните на чай с грушевым вареньем!
–– Не ходи туда больше, Васенька…
–– Что? –– Скородумов обернулся, услышав тихий, но очень отчётливый голос.
У серой изгороди с острыми пиками стоял худой и оборванный человечек. Убогий, божий пасынок. Грязный, босой, в одной исподней рубахе и простых суконных штанах, шапка кудлатая на вшивую главу нахлобучена. Сопли и слюни текут, а глаза такими голубыми небесами светят, что кажется, будто ангелы там крыльями машут.
–– Не ходи туда, Васенька. Пропадёшь!
Несчастный и сирый нищий. Огрызок, выкинутый за ненадобностью на блестящую питерскую мостовую. Сказал слово убогий и отвернулся, даже руку, милостыню просящую, опустил.
А ведь больно-то как стало!
Церковный звон в небесах раздался, пугая глупых голубей и крикливых сорок. Три раза колокол ударил, и Скородумов протрезвел после пьяной ночи, почувствовал похмелье тяжёлое. В душе оборвалось и защемило, растревожило сердце, камень стыда и позора навалился. Опустил Васька взгляд на серую паперть виновато, ослепнув от света ясного, будто сам Господь посмотрел на него седой белоглазой ночью и пристыдил кобеля блудливого.
Тревожно стало на душе и боязно. Шаг прошел, –– спотыкнулся. Другой –– шкодливый мальчишка толкнул, тугой кошель из-за пояса потянул. Скородумов за ним ринулся, за ограду церковную забежал, а там купца дубина тяжелая встретила. Едва отпрянул назад.
Повезло. Свистнул городовой, спас купца от расправы.
Июль начался с дождей. Ливень хлестал с небольшими перерывами почти трое суток и вымочил всё, что только было возможно вымочить – ливневая канализация города еле справлялась с потоками воды.
На островах сразу после Сварожьих дней начали заготовку кормов и потому срочно пришлось ставить вешала, чтобы на них сушить уже скошенную траву. А потом под руководством Фрола, которому эта работа была знакома, стали в пустующем овощехранилище развешивать на просушку заготовленные для коз веники из веток лиственных деревьев.
Ян во время дождей заводил коня в палатку и спал у него в ногах. Дамир не возражал, лишь просил Яна самого убирать навоз за Рыжиком. Проблема сначала казалась неожиданно сложной — ни утилизатора, ни огорода, ни компостной ямы на острове не было, а в озеро навоз выбрасывать нельзя – но уже на второй день нахождения киборгов на этом острове Фрол привёз им упаковку больших пластиковых мешков и через день один из охранных DEX’ов стал заполненные навозом мешки увозить на огороды для удобрения почвы.
Фрида нашла для Яна «увлекательное» занятие: при вычёсывании гривы и хвоста коня собирать выпадающие волоски и плести из этого конского волоса сетки для вершей и курм. Дамир рыбачил и обрабатывал рыбу, постепенно и Ян учился рыбу коптить и вялить. Собственной лодки поначалу остро не хватало, а попросить хозяйку купить её не хватало решимости, но через день после неожиданного празднования Дамир получил с двумя дронами посылку от Платона – в двух больших мешках оказалась надувная четырёхместная лодка с вёслами и небольшим мотором, два ножа, акваланг и два гидрокостюма как раз по размеру Яна и Дамира. В вечернем звонке хозяйке он показал лодку и костюмы и спросил, можно ли ими пользоваться.
— Конечно, можно! – ответила она, — и даже нужно. Платон опять выиграл в лотерею, да я получила оплату за переводы, так что ты можешь даже на сома поохотиться… или на него не охотятся? Это рыба, а рыбу ловят… но попробуй, вдруг получится поймать. Можешь пригласить Змея на рыбалку, он сома уже ловил.
— Спасибо… неожиданно и очень вовремя. Я попробую… — парень смутился, замолчал, потом тихо добавил: — А я ведь на самом деле загадал поймать самую большую рыбу в озере… а ни лодки, ни акваланга не было. Теперь точно смогу. Спасибо.
***
Отснятые головизионщиками сюжеты о городском празднике, ОЗРК и «Ладе» Нина просматривала дома в записи почти через неделю, когда наконец вспомнила о них. Сюжеты показывали несколько раз, и Родион успел их не только скачать, но и разместить на сайте ОЗРК и в своей группе в соцсети. Но Нине сразу как-то было некогда глянуть, что же наснимали приезжавшие гости.
Репортажей продолжительностью от одной до пяти минут было около десятка: и праздник в городе, и конкурс программистов, и работа мастеров-игрушечников, и работа ОЗРК. Отдельным получасовым фильмом был показан визит в «Надежду» с регистрацией потенциально разумного киборга. Вначале Филипп на кадрах вид имел удивлённо-недовольный — но только до тех пор, пока не понял, какие получил программы, а каких лишился. На выходе из здания «Надежды» вид у него был довольный и уверенный.
— А что, неплохо смотрится! — рассмеялся Платон, — и хорошо ведь сделали… столько инфы от него получили, что впору ещё один филиал ОЗК открывать. Как раз в тропиках.
— Филиал? Откроем со временем, не всё сразу. А про ОЗК… да, так явно будет правильнее. Мы не только разумных киборгов защищаем, а и неразумных тоже. Надо поправить в табличке у входа.
— Сделаю сегодня же.
Утром следующего дня надпись у входа в здание была изменена — теперь на ней значилось: «Общество Защиты Киборгов». И на общем собрании Карина объявила:
— Поскольку мы спасаем всех киборгов, не спрашивая об их разумности, то логичнее будет и название поправить. К тому же головной офис на Старой Земле уже сменил вывеску. Теперь они тоже ОЗК. Всех киборгов мы спасти вряд ли сможем… но будем стараться. Родион, что там на нашем сайте? Какие новости?
Программист сообщил о найденных объявлениях о продажах киборгов, и собравшиеся стали обсуждать, кого из продаваемых возможно выкупить в первую очередь.
Карина отправила решение о смене вывески и отчёты по сети лично Кире Гибульской. Ответа от неё ее как-то не ожидали, так как у неё и без них дел хватает, но она уже через час позвонила Карине, поблагодарила за проделанную работу и пообещала как-нибудь прилететь в гости.
***
Пятого июля дождь внезапно прекратился, резко потеплело — и полетели мошки. И Нине пришлось срочно закупать защитные костюмы для работающих на сенокосе и в огородах киборгов.
Так как киборгов стало больше, пришло время делить работников на постоянные бригады и управленцев. Фрол с удовольствием занялся бы только мастерскими, но в качестве управляющего пришлось распределять внимание и на заготовку кормов, и на уход за животными, и на строительство дамб, и на сбор грибов и ягод, и на пасеку. Фрида как модулеправительница занялась с девушками обработкой и переработкой собранных даров природы в сущик, соленья, варенья, леваш и кулагу на зиму. Созревающие в теплице огурцы и помидоры шли сразу на стол в виде салатов.
Клим, как бухгалтер, взял двоих помощников-Irien’ов для более точного ведения учёта и своевременной отчётности. Аглая возглавила растениводческую бригаду из двух отделений: одно отделение полностью занималось огородами и полями, второе — заготовкой кормов для животных. DEX-девушка старалась успеть везде и спала не более четырёх часов в сутки, как и все остальные киборги – зима в этих краях долгая и холодная, а киборгов становится всё больше и больше, и потому надо заготовить кормов не только на уже имеющихся животных, но и с учётом приплода и покупки молодняка у крестьян.
Начало сенокоса отпраздновали по традиции – вышли с ручными косами и первую скошенную траву принесли на алтарь на капище. Но уже на следующий день косить выехали два небольших трактора, собранных в мастерской из запчастей. После того, как Велимысл уговорил директора заповедника передать весь архипелаг под будущий колхоз, на неосвоенные прежде острова были направлены бригады из трёх-пяти киборгов для вырубки лишних кустов и заготовки веточного корма.
Для ухода за животными были созданы три бригады, каждая из трёх киборгов: одна бригада занималась овцами и козами, вторая — курами, третья — лошадьми.
Владелец конефермы привёз ещё троих престарелых лошадей — двух кобыл и мерина — и Квинто с его подачи решился сменить имя на Полкан. Волхв только рассмеялся, но смену имени разрешил, так как парень имя сам себе выбрал и смог обосновать причину. Всё-таки сказочный Полкан был наполовину конём, а наполовину человеком — потому и имя такое: пол-коня. Полкан. Хорошее имя.
Нина, узнав об этом, возражать не стала, и даже попросила Раджа вылепить из глины легендарного Полкана, чтобы у Квинто-Полкана был свой оберег.
Обе строительные бригады возглавил Фрол — одна бригада собирала камни для возведения дамб с Козьего на Утренний остров, и со Славного на ряд безымянных пока что мелких островков, чтобы сделать круговую дорогу вокруг всего архипелага, а вторая бригада помогала строителям большого дома на Славном острове.
Велимысл начал переговоры с руководством заповедника о строительстве посёлка на Жемчужном острове и деревни на мелких островах, и для начала выкупил лицензию на возведение одного большого жилого дома на Жемчужном острове примерно в километре от модуля.
Деревня планировалась усадебного типа на островах из расчета: один остров — один дом. Плюс — на Жемчужном острове планировалось построить школу, библиотеку, медпункт, клуб, спортзал… возможно — небольшой ипподром. А для этого надо не только разметить участки и поставить фундаменты, но и найти людей, готовых переселиться на острова и жить и работать с киборгами на равных. И найти деньги, чтобы закупить строительные материалы и инструменты.
И эти планы, рассчитанные на очень далекую перспективу, не были настолько нереальными, как казалось ещё год назад. Но поселить нескольких людей можно было уже в этом году – на Славном острове. В большом доме можно без проблем поселить полтора десятка киборгов, плюс — два двухэтажных флигеля, в которых первые этажи займут мастерские, а вторые этажи будут жилыми.
Так что желающие смогут переселиться в новый дом уже этой осенью, а остальные могут жить в имеющихся двух модулях, соединённых галереями в один комплекс. Если количество киборгов будет увеличиваться, то желающих можно будет направить на строительство городка на месте поселка геологов в Заполярье. Такими мыслями волхв делился и с Ниной, и с руководством заповедника, и с сотрудниками ОЗК — и старался убедить их в реальности этих планов.
***
Так внезапно зарегистрированный в ОЗК DEX оказался весьма ценным источником информации — он буквально закидывал Леона и Платона сообщениями обо всех встреченных и увиденных где-то киборгах. И первым делом он скинул несколькими файлами информацию обо всех киборгах голоканала и собственных киборгах сотрудников – и Карина с Родионом и Эвой вылетели в Янтарный и два полных дня регистрировали этих киборгов и оформляли опекунство желающим это сделать.
Сначала такой энтузиазм DEX’а обрадовал – список киборгов и их владельцев и/или опекунов увеличился за первую же неделю раз в десять, потом насторожил, так как DEX сообщал действительно обо всех встреченных киборгах (всё ли в порядке с его головой?), потом даже надоел – по идее на каждый сигнал надо было реагировать и проверять информацию, но далеко не всегда была возможность вылететь в любой уголок планеты и далеко не каждый вызов был срочным (почти все обнаруженные няньки-Mary были в полном порядке).
Но когда шестого июля в течение одних суток один за другим три раза удалось прилететь на место раньше бывших дексистов и забрать по одному троих почти сорвавшихся киборгов, услуги информатора были оценены по достоинству.
Привезённые киборги — две девушки DEX и парень Mary из разных пансионатов тропической зоны планеты — были сразу прооперированы. Эва собрала все известные ей ругательства на «этих идиотов, их хозяев» и к концу почти суточного дежурства еле держалась на ногах и без помощи Бернарда вряд ли смогла бы найти и извлечь все магнитные шарики из желудка и кишечника Mary. После этого прооперированных киборгов оставили в мансарде, превращённой в госпиталь.
Через пару дней Эстер нашла в дарк-нете объявление о продаже парных DEX’ов «дёшево, после группового отдыха» — так и было написано. Но Эва на это заметила:
— Сначала этих троих надо пристроить. А то следующих и поселить негде будет… нет, не прямо сейчас отдавать, пусть поправятся… но куда-то определить их надо. Но… ответь, что возьмём… только так вывезти?
— Не проблема, — ответила Нина, — девушек DEX можно и даже нужно отправить в Кедрово, в сельский клуб, охранницами и помощницами. Живка их примет, и ей спокойнее, и девочки устроены будут. Жильё там есть, сначала в клубе комнату на двоих займут, потом каждой будет по комнате. Сейчас позвоню…
Живка предложению принять двоих киборгов обрадовалась, и Родион пообещал лично отвезти обеих, когда поправятся. Парня Mary, названного Эвой Дереком в честь какого-то сериального актёра, решили пока после выздоровления оставить в столовой «Надежды». И Эва сама ответила на объявление и полетела в Серебрянку за киборгами, взяв Бернарда охранником.
Вернулась она уже за полночь, без DEX’ов, но с двумя Irien’ами и в бешенстве – их владелец размещал объявление в не совсем трезвом виде и перепутал линейку киборгов. Оба парня были в жутком состоянии, но в операции не нуждались – многочисленные переломы и истощение – и потому были сразу размещены в мансарде.
***
Платон стал постоянно просматривать объявления в сети о продажах киборгов — на планете киборгов официально продавали всё реже и реже, и цена на них всё увеличивалась. А нелегальных продавцов найти было сложно… но не невозможно – этим занималась Эстер под присмотром Родиона – но обнаруженные у одного из них Irien’ы на должность телохранителя не подходили, но по сходной цене всё же были выкуплены.
А Платон искал именно телохранителя лично для Нины – а лучше, если двоих сразу. И это должны быть не армейские с искалеченной психикой парни, а именно гражданские телохранители, новые или бывшие у нормальных хозяев DEX’ы, чтобы Нина могла им доверять и не боялась бы их, когда останется одна в доме. Конечно, не совсем одна – Радж дальше калитки и при необходимости магазина никуда не ходит – но и охранник из него никакой, его самого охранять надо с его свистульками.
А когда он уедет на учёбу, Нина должна остаться в безопасности – и для этого нужны DEX’ы… хотя бы одну «семёрку» бы купить… но вот на какие деньги покупать? Очередные десять лотерейных билетов принесли всего сто сорок галактов, а даже на одного очень списанного DEX’а надо намного больше.
И тогда девятого июля он, помня об ограничении на покупку билетов (десять штук в месяц), связался с Василием и с его помощью купил билетов на все сто сорок галактов. До сих пор ему везло – должно повезти и в этот раз.
И сразу сам разместил объявление в сети: «Куплю DEX’а для охраны, в любом состоянии, торг уместен».
Под босыми ногами — холодный песок, я иду по берегу реки, которая не имеет никакого отношения к моим полуснам. Волны плюхают жидкими аплодисментами, в них запутались белые ломкие водоросли, полупрозрачные моллюски, веточки с ближних кустов, трава. Обычный речной мусор. Ясное солнце выбелило этот маленький пляж, а следы здесь только мои. Безмятежный полдень, обрыв в двух шагах. Там, наверху, вся жизнь. Здесь — иллюзия свободы.
На самом деле этого ничего нет — полная виртуальность, оказывается, замечательная вещь. Дает возможность отрешится от любых забот и проблем. Уйти. Вдаль. Вдоль.
Но при этом знать, знать, знать, что на самом деле никуда не ушла. Здесь я, на диванчике в медицинской секции «Эхо». Корабля, который под конвоем идет в Солнечную.
Новый имплантант зудит за ухом. Операция длилась четыре минуты и прошла успешно. Во всех смыслах, уникальное я существо — пен-рит с прямым подключением к инфосети.
Настолько уникальное, что стою целой планеты Чужих. Военные готовы отдать ее Бюро. Но перед лицом приближающейся войны с гведи нет ничего важнее вопросов обороны. А я — последняя из выживших творений профессора Ханчиэни. Последняя, потому что Велчи все-таки умерла.
Я — оружие без инструкции по эксплуатации. Оружие, которым придется воспользоваться.
Какая-то особенно настырная волна лизнула ноги ледяным языком, выкатила кусочек белого бутылочного стекла. В сколе вспыхнуло маленькое солнце.
Плохо, что Калымов никогда добровольно меня не отдаст.
Плохо, что любой выбор эфемерен, и мы давно уже плывем по течению, сами того не замечая. Отыграть назад невозможно, как невозможно остановить историю.
Но если бы моя Велчи осталась жива, я с радостью согласилась бы на что угодно, на любые эксперименты и исследования, лишь бы ее оставили в покое, лишь бы она простила мое невольное предательство.
На запястье завибрировал сигнал вызова — кто-то в реальном мире хочет меня видеть. Что же, действительно, пора выходить. Раз уж не получилось себя убедить, что могу остаться здесь навсегда.
Едва я открыла глаза, Вак сказал:
— У нас гости.
— Кто?
— Шерриланд. и Майкл. Они в каюте, пойдем.
Вак сегодня как никогда похож на мумию гоблина: в помятом черном комбинезоне, худой, как скелет, жиденькие волосы дыбом.
Каким образом здесь оказался представитель Второго отдела? Вывод очевиден. Был на одном из катеров сопровождения. Майкл — сотрудник Калымова… Черт, что все это значит?
— Валь, иди, я переоденусь и догоню.
Заодно с мыслями соберусь.
Когда я вошла, в тесной каюте собрались все, даже Альберт и Дэн. Только Дик был на вахте. Игорь тут же подвинулся, выкраивая мне место рядом с собой. Семь человек. Калымов, Шерриланд, Майкл, Мы с Игорем, Берти и Дэн. Замечательная компания. Не хватает только директора Бюро на флорианской ветке…
— …собственно, выбора нам не оставили, — закончил мысль Курт. — Бюро обязано передать пен-рит военным. Меня… вежливо попросили… довести это до вашего сведения.
— Когда это нужно будет сделать? — Калымов говорит вежливо, очень мягко и тихо. Он тоже ничего не сможет изменить. Никто не сможет.
Я вздохнула:
— Пойду собирать вещи.
И получила в награду несколько уважительных взглядов. Но встать не успела. Да Игорь и не дал бы. Вот вроде, легонько обнял, а попробуй, вырвись. Ну, не глупо ли? Все равно рано или поздно…
— Подожди, — неожиданно встрял Майкл, — у нас тут было время подумать. Есть одна возможность… то же не лучший выход, но…
Вак подался вперед:
— Что?
Шерриланд перехватил инициативу:
— Центральная тоже не в восторге от происходящего. Если генералы получат Сандру, баланс сил будет нарушен… вот, если бы удалось договориться о совместных исследованиях… — он мельком взглянул на меня, я кивнула. — В этом случае Бюро смогло бы контролировать процесс. Во всяком случае, я был бы спокоен за здоровье и жизнь девушки.
Что ж. Если получится, БКоИ удержит свои позиции и сможет влиять на происходящее. Вот только, военные не согласятся. Зачем им идти на переговоры, когда и без того все козыри у них в руках?
Между тем, координатор Второго отдела закончил:
— Если бы нам не глушили связь, я бы связался с Центральной, и изложил наше предложение…
Калымов взъерошил и без того лохматую голову, ответил:
— Не выйдет. Даже если пробьемся, военные не пойдут на переговоры. Зачем бы им? Сандра и так у них почти в руках.
Игорь незаметно прижал меня к себе. Стало почти смешно. Не надо, хороший мой. У нас действительно нет выбора. И Вак тоже так думает. И я.
Но, оказывается, не Шерриланд. И не Майкл.
Майкл победно улыбнулся, и выложил главный аргумент:
— Курт прав. Представьте себе, что Саша у нас самая обычная пен-рит. Как те, с кем они имели дело раньше. Военные не могут знать подробностей. Скорей всего, они считают, что отдельные представители Бюро таким образом набивают себе очки, удерживая предмет важнейших исследований. Если мы скажем, что в любой момент можем уничтожить э… ценный материал… они не предпримут никаких решительных действий, потому что Сандра им действительно нужна. И не заподозрят, что мы блефуем, потому что знают о пен-рит ровно то, что знают все. Это отсрочка, которая дает возможность вести переговоры на более высоком уровне.
— Им просто в голову не придет, что ни я, ни Вак, никто из нас не сделает ничего, что причинило бы Сандре вред, — добавил Курт с улыбкой. — Скорей всего они примут такую угрозу за чистую монету. На флоре к трансформированным относятся, как к слабоумным, это в лучшем случае. И всем известно, что сразу после перестройки организма пен-рит — это совершенно беспомощное существо, нуждающееся в постоянном пригляде. Велчи Катиэли должна была стать лишним тому подтверждением…
— Звучит достаточно безумно, чтобы сойти за правду…
Вак посмотрел на меня выжидательно и добавил:
— Это все-таки шанс.
— Разумеется.
Да, шанс. Выжить. Шанс хоть изредка видеть друзей. Замечательная перспектива, если вспомнить судьбу моей Велчи.
— Я пробью эту глушилку хоть сейчас, — пожал плечами Берти, — старая разработка, мы ее еще на Ашате, помнится, прекрасно обходили… Было бы зачем.
Теперь есть зачем. Невозмутимый Курт, которого я увидела, кажется, третий раз в жизни. Лукавый Майкл (интересно, как его зовут на самом деле?). Нервный Калымов, которого я знаю, как облупленного, заменивший мне когда-то и отца и старшего брата. Берти Хойт, склонный к необдуманному геройству. Молчаливый, уверенный в себе Дэн. Игорь — моя совесть и радость. Неужели вы не видите, чем вам грозит этот сомнительный розыгрыш?
Что мне вам сказать?
Но, кажется, сегодня я ничего не решаю. Все решено без меня.
— Саш, ты ведь все понимаешь? — Серьезно спросил Калымов. — Будет трудно, но…
Повисла неловкая пауза. Такие паузы красноречивей любых слов. Такие паузы случаются редко.
Я всё понимаю. Кажется, даже больше, чем всё.
Равнодушное время отсчитывало последние часы моей свободы. Что же. На ближайшие месяцы, а может и дольше, мне уготована сомнительная роль штатной лабораторной крыски. Но я справлюсь, я терпеливая. Ведь где-то рядом надежный якорь — космос. И конечно, ты, добрый мой человек.
Через семь дней после того, как прекратились дожди, Азирафаэль всё ещё летит вдоль побережья. Он не осмеливается лететь со всей доступной ему скоростью, боясь упустить что-нибудь, поэтому двигается практически ползком, без конца осматривая пляжи и заливы, прибрежные рощи и ущелья в поисках кострищ, пожаров, следов… обломков. Чего-нибудь.
«Я не принимаю пустой новый мир, — думает он с холодной спокойной яростью. — Нет. Я отказываюсь его принимать».
Однако на седьмой день, уже после захода солнца, он замечает на равнине ярко-красные искры, словно глаза голодного крокодила над водой. Он сворачивает от моря к лугам, наконец-то полетев так быстро, как только может, наконец-то позволив своему сердцу снова биться, потому что до сих пор оно было словно вморожено в лёд.
Теперь уже близко, и он чувствует запах жарящейся козлятины, слышит смех и пение, и это люди, слава Всевышней во всей Её милости, это живые люди!
Азирафаэль не раздумывая приземляется среди них, и его сразу же окружают знакомые жители деревни Махлы, которые хлопают его по спине, хватают за запястья, обнимают, спрашивают, где он был, и говорят, как они боялись, что он утонул.
На мгновение это ошеломляет его, но затем Махла прорывается сквозь толпу, как акула средних лет, прогоняя людей обратно к их делам, говоря им, что они будут прокляты, если продолжат налетать, как саранча. Он заметил, что вокруг запястья у неё вьётся свежая татуировка — змея с красиво очерченной чешуей и любопытным язычком, скользящим по тыльной стороне ладони.
— О, я не возражаю, я не стану проклинать их, — протестует Азирафаэль, и она улыбается ему.
— Может быть, ты и не станешь, но я-то стану. Это было долгое наводнение. Рада снова тебя видеть. Я считала, что с тобой всё будет в порядке, но он уже начал волноваться.
— Ох… Ну, за меня не стоило, я больше беспокоился о вас всех, я имею в виду… волны… — Азирафаэль неопределенно поводит рукой. — Вся эта вода… Всё ли обошлось благополучно?
— Потеряли несколько человек. Четверо утонули, а дочка Ниджи подавилась рыбьей костью, — сообщает Махла бодрым голосом, явно не желая рассказывать о неприятностях подробнее. — Но в целом — да. Всё просто отлично. Лодки прекрасные, ты тоже великолепен, и если ты останешься здесь ненадолго, то кое-что увидишь. У нас есть для тебя сюрприз.
У Азирафаэля слегка кружится голова от настолько тёплого и дружеского приёма. Он не привык к такому, не привык к людям, которые говорят с ним с нежностью, не привык к тому, как люди могут справляться с горем ради более важных вещей (таких, как выживание, например), не срываясь при этом на крики и плач…
Махла, казалось, чувствует его смятение, если даже и не понимает точную причину, и поэтому спешит мотнуть головой в сторону темной рощи к западу от самодельных укрытий.
— Он вон в той стороне. Пойди и приведи его, ладно? Мы скоро приступим.
— О… Гм, да, конечно. Спасибо.
Она улыбается ему, демонстрируя щель между зубами и большее облегчение, чем когда-либо могла передать словами.
— Конечно, всегда пожалуйста.
Он пробирается сквозь толпу, которая прошла уже четверть пути к полной и приятной анестезии пальмовым вином. Люди радостно приветствуют его, и он едва не задевает маленького ребёнка, стоящего перед друзьями с широко раскинутыми руками.
— Рыба! — кричит он. — Там будет рыба!
Ещё один маленький ребёнок вскакивает, размахивая горстью верёвок.
— Нет, я могу дать тебе кое-что получше. А теперь смотри внимательнее, потому что я покажу это только один раз!
Азирафаэля охватывает странное ощущение, что всё это он уже где-то слышал ранее, и ему даже приходит в голову мысль, что, наверное, следовало бы как следует обдумать и разобраться, но он уже среди деревьев, тёплые костры остаются позади, а впереди только прохладная ночь. Только ночь, только лес… и чей-то гневный голос.
— Слушай!.. Смотри, я веду себя очень разумно и прошу не так уж и много! Это ты всё время всё портишь. Просто приложи немного усилий, вот и все, о чем я прошу…
— Кроули, с кем это ты тут…
Он замолкает, глядя на открывшуюся сцену. Кроули один на поляне, лицом к высокому дереву, которое выглядит явно не впечатлённым его гневной тирадой, а вокруг…
Азирафаэль наклоняется и поднимает слегка надкушенную оливку.
— Кроули?
Кроули выпускает из рук пару недоеденных оливок, широко раскрыв глаза.
— Я… то есть. Я хотел, чтобы оно… Ну, чтобы ты попробовал. Как те. Я помню, они были хороши, и ты…
Он замолкает и, по-видимому, решает, что ему легче буравить гневным взглядом невинное дерево, чем продолжать то, что он пытался сказать.
— А вот оно совершенно не желает сотрудничать. Оно решило, что будет дерзким маленьким засранцем и продолжит делать только то, что считает правильным, независимо от того, что оно должно делать. Но оно ошибается! Оно понятия не имеет, с кем имеет дело…
Азирафаэль бросает недоеденную оливку и подходит к Кроули вплотную. Если говорить начистоту, он вообще не был уверен, что сумеет сохранить дистанцию… нет, даже не так: удержаться на любом расстоянии от Кроули. Не после того, как он так долго его искал.
— Оно делает именно то, что должно, — говорит он с лёгкой улыбкой. — Я же говорил тебе, что тот вид был недостаточно жизнестоек, чтобы выжить, помнишь? У нас их больше нет.
— Но…
— Но это уже другая разновидность, не так ли, дорогой? — продолжает Азирафаэль, поворачиваясь к дереву, которое так безуспешно пытался запугать Кроули. — Точно. Я знаю тебя. В ближайшие годы ты будешь очень популярно…
Он срывает пару зелёных оливок, а потом на мгновение сосредотачивается. Когда он удовлетворенно поднимает голову, его рука влажная от солёного сока. Он выбирает самую красивую и сочную оливку, и протягивает её Кроули.
— Вот.
Вместо того чтобы взять солёный плод рукой, Кроули наклоняется, чтобы ухватить оливку зубами. У Азирафаэля безо всякой на то причины сбивается дыхание, когда он чувствует прикосновение губ демона к кончикам своих пальцев. Он вообще бы решил, что ему почудилось, если бы появившаяся на лице Кроули улыбка не была такой хитрой.
— Мне нравится, — говорит Кроули. — Они хороши. И ты тоже.
— Э-э, ну, это скорее идёт в комплекте с… крыльями и нимбом, не так ли? — Азирафаэль слегка запинается.
— Нет, не совсем так… — Кроули подступает чуть ближе. Он берет вторую оливку из рук Азирафаэля и, прежде чем тот успевает спросить его, что он делает, суёт её в рот ангела, задержав пальцы на нижней губе Азирафаэля.
«А я и не знал, что эти нервы вообще для чего-то нужны», — думает ошеломленный Азирафаэль, не сразу вспоминая, что надо жевать и глотать.
— Хорошо? — спрашивает Кроули, не отступая ни на шаг.
Когда Азирафаэль кивает, он расплывается в улыбке, сияющей ярче солнца.
— Я ведь тоже хорошо поработал, правда? — тихо спрашивает он. — Проследил, чтобы все собрали свои вещи и погрузились в лодки. Ну и потом… Удерживал их на плаву. Это ведь хорошо, правда?
— Очень, — говорит Азирафаэль. — Это очень хорошо, мой дорогой…
— Только тихо, пожалуйста. Не знаю, кто нас слушает…
Раньше, в старом мире, Кроули просил его не говорить таких вещей, но здесь, возможно, всё было по-другому. Может быть, ему уже всё равно. А может быть, и Азирафаэлю тоже.
— Это было очень хорошо с твоей стороны, — шепчет Азирафаэль, протягивая руку, чтобы поправить локон, упавший на плечо демона. — Ты добрый, хотя вовсе и не обязан быть таким. Ты лучше, чем кто-либо мог ожидать. Так что да, очень хорошо.
— Да, очень, — радостно подтверждает Кроули. — Скажи мне ещё, какой я особенный.
— Совершенно особенный, — немедленно соглашается Азирафаэль. — Во всем огромном мире нет никого похожего на тебя, никого столь же яркого и умного…
И совершенно непонятно, куда это их может завести. Азирафаэль знает только, что это ещё далеко не всё, что он хочет сказать Кроули. Кажется, что последние сорок дней слова только и делали, что застревали в горле, долго копились и спрессовывались там, никому не нужные, и единственный человек, которому можно их высказать, наконец-то перед ним.
А ещё Азирафаэлю кажется, что он балансирует на самом краю непонятно чего, почти готовый упасть, но это не имеет значения, когда у него крылья, и у Кроули тоже крылья, и значит…
Их прерывает резкий искусственный кашель, такой громкий, что сонные птицы срываются с деревьев, и ангел удивлённо отступает на шаг.
— Что это?..
— Это Чакир, — со вздохом говорит Кроули. — Этому я их и научил. По крайней мере, приятнее, чем удар палкой, не так ли?
Азирафаэль озадаченно наблюдает, как Кроули подходит к маленькому ребёнку, который всё ещё кашляет так сильно, что даже вынужден был присесть.
— Ну ладно, парень, дело сделано, — говорит Кроули, помогая ему встать. — Что случилось?
— Махла говорит, что мы готовы начать, — важно произносит Чакир. — И что козлятина дожарилась.
Кроули хмурится, но Азирафаэль кивает.
— Она действительно послала меня, чтобы я тебя привёл, — говорит он почти извиняющимся тоном. — Что-то насчет сюрприза. Нам, наверное, стоит поторопиться.
Первой моей мыслью на следующее утро было: господи, пусть все это будет сном!
А второй – не буду открывать глаза. Сделаю вид, что меня здесь нет. Вдруг мне поверят?
Секунд несколько я лежала, замерев и прислушиваясь к дыханию рядом. Ровному, сонному дыханию двух мужчин. Двух моих любовников.
Боже. Что я натворила?! Каким местом я вчера думала, соглашаясь…
Место, которым я вчера думала, заныло. И все что рядом – тоже. А мои уши, щеки и, наверное, все прочее – запылало от стыда.
Нет. Не буду вспоминать эту ночь. Не сейчас. Лучше… Лучше прямо сейчас оказаться дома, в Москве, и притвориться, что в ЛА меня нет и никогда не было. Да-да, господа, вам все приснилось, и мне тоже. Вот такой неприличный сон.
Боже, пошли мне храбрости открыть глаза!
Храбрости мне не послали, зато дали знак: кто-то рядом вздохнул, что-то неразборчиво пробормотал и закинул на меня тяжелую руку. Точно, знак. Что у меня все еще есть призрачный шанс сбежать. Прямо сейчас!
Я им воспользовалась. Выскользнула из-под руки Бонни, с облегчением увидела на его глазах повязку (перед глазами мелькнула картинка с участием Бонни, повязки, стека, Ирвина и меня, уши снова запылали). Есть шанс, что он меня не узнал? Логика подсказывала, что шанса нет. И если Бонни даже вдруг каким-то чудом умудрился не признать во мне мисс Кофи, есть же Ирвин. Черта с два он промолчит.
Ладно. Плевать. Я же еще вчера знала, что так и будет. Вот и… короче, хватит соплей. Хотела приключений – получила приключений на собственную задницу.
Не знаю, повезло мне или наоборот, но я успела смотаться, пока мужчины не проснулись. Пришлось, правда, позаимствовать у Ирвина рубашку подлиннее, потому что куда подевались мои шелка, обувь и все прочее – история умалчивает. Вроде край чего-то бирюзового торчал из-под Ирвина, но проверять, что это, мне совершенно не хотелось.
Так что я удрала в его рубашке, без белья и обуви, зато в боевой раскраске морского духа и с прической взбесившейся горгоны. Хорошо хоть моя сумочка нашлась в прихожей, а в ней – наличность для поездки на такси.
Такси мне вызвал портье. Невозмутимый, как индийский йог. Ну да, он тут и не такое видел! Хотя я сама, глянув в зеркало в лифте, чуть не перекрестилась. Страховидло восьмидесятого левела. И нет, я бы сама себя в этом ни за что не узнала!
В общем, побег удался. А что хозяйка пансиона, с которой я столкнулась почти у своей двери, охнула и зашептала что-то похожее на «pater nostram» – сущая ерунда. Главное, я добралась до своей ванной, масла, щетки и шампуня. Кстати, процесс отмывания боевой раскраски со спины оказался просто отличным средством от дурацких сожалений и слезливых самокопаний. Вот сами попробуйте посамокопаться, расплетая двадцать косичек и промывая волосы от черного лака, или изворачиваясь с намасленной щеткой так, чтобы смыть краску со своих лопаток! А если при этом еще ненароком заденете смеситель, и вместо теплой воды вас окатит ледяной, приступ куризма как рукой снимет, и наступит здоровый циничный бодрячок.
Так что через час с чем-то я вышла из ванной – почти нормального розового цвета, собранная и вполне себе злая. На себя, дуру, ясен пень. Никто меня насильно в приключения не тащил, все – сама, только сама. И манатки, чтобы ехать из ЛА куда подальше, тоже сама, только сама. Надо будет только позвонить Тошке, чтоб не волновался, и Филу – предупредить, что дописывать роман я буду где-нибудь в Мексике. Или в горах Вайоминга. Охладиться мне точно не помешает.
Прямо в халате на голое тело и полотенце на волосах я отправилась к шкафу, вытащила оттуда ворох шмотья и бросила на кровать. Где мой чемодан? Под кроватью? Ага, попался! Сейчас я тебя… я вас…
Запихать платья в чемодан прямо сейчас мне помешала одна единственная мысль: я обещала в воскресенье прийти в «Зажигалку». Не то чтобы я надеялась, что после ночного разврата Бонни позовет меня замуж. Это ему можно играть в хастлера, а вот его невесте явно не стоило. А чтобы раз и навсегда успокоиться на тему Бонни, мне нужно встретиться с ним лицом к лицу. Мне, Розе Тихоновой, а не раскрашенной под хохлому «мадонне». И сказать что-то типа «спасибо, было клево, а теперь у меня дела на Аляске». Или убедиться, что он не намерен со мной разговаривать вообще, ибо недостойна. Что, кто-то сомневается, что Бонни на лету придумает сто и одну причину со мной расстаться по моей вине? Ну-ну.
Все. Решено. На завтра оставлю джинсы и пайту, все остальное – в чемодан. Сегодня же звоню Филу, потом встречаюсь с Тошкой, и беру на завтрашнюю ночь билет на Гавайи. Или в Китай.
Встряхнись, детка!
Сорвав с головы полотенце, я показала колечко из пальцев отражению мокрой курицы и пропела из Битлз: «Well, shake it up, baby, now. Twist and shout».
Стук в дверь застал меня на втором куплете, который я орала уже в полный голос, притопывая в такт и швыряя в открытый чемодан всякую мелочевку вроде книжек или плюшевой совы.
Открывать дверь – наверное, хозяйка пансиона решила проверить, не пахнет ли у меня травкой – я пошла как раз с этой совой в руках. Мне подарила ее Люси, чтобы спалось лучше, и я твердо решила взять ее с собой в Гренландию.
– Come on and work it on out!
Я распахнула дверь, не глядя, и совершенно не ожидала слов:
– Вот значит, как девочки делают это… – до боли знакомым голосом. – Кофе возьми.
***
Она снова сбежала. Чудесная, горячая, любимая Rosetta. Ничего, привыкнет. Для первого раза так и вовсе fioretta molto grassetto (очень храбрый цветочек). Езу, как она органично вписалась между ним и Кеем!.. А как она орала, когда кончала… поймать ее, что ли, и повторить?
Бонни стоило серьезных усилий улежать на месте, притворяясь спящим, пока она искала в шкафу что-нибудь надеть и на цыпочках покидала номер. Быстро-быстро. И только когда тихо закрылась дверь, он потянулся, стянул к черту повязку с глаз и пихнул сонного Кея.
– Где мой кофе в постель? Давай, вставай! Ты продул.
Кто-то продул пари, а у кого-то стояк. Опять. Интересно, он всегда будет так на нее реагировать? Даже с Сиреной в юном возрасте двадцати трех лет такого не было. Наверное, это феромоны. Или гормоны. Или просто он влюблен, как подросток, впервые в жизни – в нормальную, адекватную девушку, с которой можно и поговорить, и поиграть, и… о, сколько еще всякого разного они сделают вместе после свадьбы! Впрочем, можно и до, и после.
Езу, спасибо тебе за эту женщину!
– Ну и дурак, надо было ловить, – буркнул Кей и попытался натянуть на себя простыню.
– Поймаю. Завтра. Хватит дрыхнуть, тащи мой выигрыш! – Бонни стянул простыню и вместо нее набросил на Кея что-то шелковое, голубенькое, измятое до неузнаваемости. Еще бы, если кое-кто на нем спал. Усложнил Розе бегство? Ага, так ее это и остановило. – Жулье!
Неохотно раскрыв глаза, Кей поднял над собой голубой шелк, мечтательно вздохнул и довольно ухмыльнулся.
– Хороша! – искоса глянув на Бонни, он провел концом шелковой тряпочки по своему лицу, нарочито принюхался. – Ах, какая женщина! Я сам на ней женюсь.
– Фетишист… Si cazzo (Хер тебе, итал.), а не леди Говард! Миссис Джеральд ей идет больше.
– Я расцениваю это как провокацию, – ухмылка Кея стала еще шире.
Ухватив подушку, Бонни швырнул ее, тут же схватил вторую и напрыгнул на Кея, дубася его подушкой от всей души.
– Это война, братишка! Сдавайся, Британия!
Само собой, Британия оказала сопротивление, но толку-то!
Они дрались, катаясь по кровати, и ржали, пока подушка Кея не порвалась и не засыпала все вокруг пухом. Пришлось, чихая и отплевываясь, засчитать временное преимущество Британии, но только временное!
В душе, в процессе борьбы с пухом, Британии все же досталось на орехи. Проведя коварный маневр, Бонни облил Кея ледяной водой и, пока тот матерился, совершил стратегическое отступление из ванной в сторону завтрака – его уже принесли и вычистили номер от последствий военных действий. Правда, полотенце прихватить забыл, да и черт бы с ним. Тепло.
Кей вышел из душа через минуту. Бонни уже сидел в кресле у панорамного окна и наслаждался первыми глотками кофе и видом на городской смог. Надо будет увезти мадонну из ЛА до конца лета, после Англии она задохнется в здешнем раскаленном дыму. Наверное, в Европу. Небольшой тур на байке, ей наверняка понравится.
Кстати о байках.
– И давно ты положил глаз на мою невесту?
– На мою Роуз, ты хотел сказать, – Кей, тоже не утрудившийся полотенцем, развалился в соседнем кресле и потянулся за кофе.
Бонни хмыкнул. Твою, мою… похоже, им обоим крупно повезло.
– Ты влюблен, братишка.
– Нет. Я ее люблю. Ты всерьез собрался жениться?
– Ну да, я ж сказал. Будешь моим шафером.
Кей фыркнул, чуть не облившись кофе, и обернулся к нему.
– Ты ж ни черта о ней не знаешь, Бонни. Кто она, чем занимается.
– Зато ты знаешь. – Бонни ему подмигнул. – Давай, рассказывай. Можешь начать с вашего знакомства.
– Какого черта ты сам до сих пор этого не выяснил? Псих.
– Я обещал не подсматривать. – Бонни пожал плечами. – Это вопрос доверия, Кей. Я не знаю, какой козел ее перепугал, но я точно не буду таким же. Но я не обещал не спрашивать, так что выкладывай. Твоя служба безопасности наверняка знает о ней все и еще немного.
Но вместо ответа Кей поставил кружку из-под кофе на столик и поднялся, подошел к окну. Бонни привычно оглядел гармоничное спортивное тело и так же привычно пожалел, что изумительная фактура пропадает зря. И ведь двигается на зависть половине так называемых профи, а занимается всякой нервной херней. Бизнес, снова бизнес и опять бизнес. А какой мог бы быть артист!
– Эй, я уже оценил мизансцену. Выкладывай, что там за история с ее мужем.
– Неспортивно. Так что обойдешься. А если облажаешься, сам дурак.
Хмыкнув, Кей обернулся, сощурился, а у Бонни сами собой сжались кулаки. Если он сейчас скажет «пари»… нет. Только не Кей. Глупости какие. Это просто нервы. Он и вчера несколько опасался, что Rosetta не поймет их с Кеем, или сам Кей ей не понравится, или хуже того – окажется, что они давно знакомы и терпеть друг друга не могут… сто и один вариант поганого развития событий. Но все оказалось хорошо. Даже лучше, чем Бонни мог надеяться. А Кея не переклинит, он не похерит дружбу ради игры.
– Не облажаюсь. Не в этот раз.
– Ты обещал, братишка.
Улыбка Кея потеплела, он подошел, ласково потрепал Бонни по волосам. Почти отцовский жест. Кого другого бы за такую фамильярность закопал, но не Кея. Ему – можно. Даже нужно.
А что не рассказал ничего – правильно, если уж начистоту. Фарватер надо пройти до конца, судьба не любит жуликов.