Сначала все шло чётко по плану пана Малаховского. Стена действительно была в один кирпич, и её Станек разобрал быстро и тихо. Вся группа тут же разошлась, и каждый стал делать свое дело: Казимеж встал у окон на стрему, а братья собирали в мешок мелочь — кольца, серьги, цепочки, выставленные на обозрение в витринах главного торгового зала. Станек возник в коридоре, который по логике должен был вести в сейфовую комнату, — так оно и было. Станек был идеальным подельщиком: он не только разложил перед сейфом инструмент и засветил фонарь, но и где-то нашел и поставил маленькую скамеечку перед запирающим устройством железной махины. Иегуда довольно хмыкнул, снял тончайшие лайковые перчатки, потёр ладони, разогревая их, и разгоняя кровь, подышал на кончики пальцев, снова натянул перчатки и начал работать. Станек встал у него за спиной, готовый мгновенно выполнить распоряжение старшего.
Иегуда услышал, как ключ прошел последний цугарик и мягко повернул. Первый оборот, второй, третий — Иегуда физически ощущал, как выходит из запорного пространства длинный тяжеленный язык. Четвертый оборот ключа — и хорошо знакомый Иегуде вожделенный мягкий металлический стук. Иегуда потянул ручку на себя, и массивная дверца сейфа бесшумно открылась. Иегуда отступил от открытого сейфа, освобождая место Карпинским: они быстро и аккуратно начали освобождать сейфовое чрево от содержимого, укладывая его в подготовленный баул. Иегуда вышел в торговый зал, нашел глазами Казимежа и кивнул. Дело сделано, можно уходить. В эту минуту перед окнами на улице заметались тени, свет фонариков, послышались крики.
— Уходим, резко. Иегуда первый, несёт хабар! Остальные за ним, я замыкаю. — Казимеж свистящим шепотом отдавал распоряжения.
Очень быстро, но безо всякой суеты, в раз и навсегда обозначенном порядке, они миновали пролом в стене и побежали по древнему ходу. Но не успели — позади засверкали фонари и раздались пронзительные полицейские свистки и первые выстрелы. Предупредительные.
— Иегуда, Стан, уходите через Белевича, а мы задержим их и уведём через склад. Всё остальное потом. Быстро! – Казимеж, а вслед за ним и Карпинские, выхватили стволы.
Иегуда первый, Станек за ним со всей прытью, на которую были способны, понеслись по коридору…
***
Нажимая на спусковой крючок, Иегуда широко открыл рот, закрыл ладонью левое ухо, а правым склонился на плечо. И добился своего — в ушах не зазвенело. Несколько минут он стоял, прислушиваясь. Снаружи всё было тихо. Револьверный выстрел не особенно громкий, а заглушенный стенками громадной дубовой бочки и удалённостью подвала, явно не был слышен снаружи. Да и шинок в это время был уже закрыт…
Полчаса назад к бочке со схроном, где находились Иегуда и Станек, пришел пан Белевич и, забравшись наверх к крошечному отверстию, шепотом сказал, что братьев Карпинских убили в перестрелке ещё в коридоре, а пану Казимежу удалось добраться до соседнего склада, но, когда он вышел на улицу, за ним погнались. Он начал отстреливаться, и в результате словил несколько пуль. И Белевич ещё сказал, что из схрона можно уходить — полицаи ушли. Иегуда вздохнул — ребят жалко. Но теперь полиция точно не узнает, сколько налетчиков было.
— Всё, Станек, бери инструмент и тихо уходим.
Иегуда зажег свечу, осмотреться. Станек сидел на табурете, согнувшись и обхватив руками голову.
— Ты что?
— Я забыл инструмент там, в сейфовой…
Иегуда опустился на табуретку. Это был крах. Это было то же самое, как если бы они оставили фото Иегуды с его адресом. По инструменту Иегуды, инструменту уникальному, известному всему преступному сообществу Мазурского и Польского воеводств, его найдут через два-три дня. Филеры в охранке тоже не носом воду пьют. И тут Станека прорвало. Он говорил, не останавливаясь, и от того, что говорил, заводился всё больше и больше. Хабар у них, все остальные погибли, надо уходить с хабаром, инструмент в руках полиции — ну и что, у него, у Станека, есть свояк в Германии, надо уходить туда, он им там все устроит, поможет.
Молодой Станек не понимал, что именно то направление самое опасное, именно там их будут искать. И найдут. А ещё он не знал, что у старого волка Малаховского тесные отлаженные связи с тамошними ворами. Если удастся обвести вокруг пальца фараонов, то от своих ни в Польше, ни тем более в неметчине, не скрыться. А Малаховский точно завиноватит Иегуду, и убитых на него повесит, и хабар заберет весь. Старик не любил Иегуду за независимый характер и терпел только за уникальный талант медвежатника. А теперь уж точно вызверится. Надо рубить концы под корень. И уходить нужно в русские губернии, там точно не найдут, да и искать не будут — русским какие-то там поляки — пыль, а Малаховский сам руссов боится. И уходить надо одному…
Иегуда поднялся и закатил Станеку звонкую оплеуху. Станек слетел с помоста, и теперь стоял по колено в вине. Оплеуха возымела своё действие. Он перестал лопотать и смотрел на Иегуду, ожидая, что тот скажет. Минуту Иегуда молчал, потом встал. Он принял решение.
— Вино пить надо, а не штиблеты в нем мыть. Сядь.
Станек залез на помост, сел и стал поочередно поднимать ноги, чтобы вино вылилось из туфель. Иегуда протиснулся к нему за спину, просунул руку в карман просторного сюртука, нащупал миниатюрный шестизарядный велодог, взвел курок и, зажав уши, выстрелил Станиславу под левую лопатку…
***
Иегуда погасил рожок в ванной. Прошел по комнатам, внимательно осматривая помещения. Ничего, что могло бы указать на него, в квартире не было. Иегуда закрыл входную дверь на один замок — вроде как вышел куда-то — и спустился вниз. В подворотне крышка канализационного люка была сдвинута. Иегуда ногой расширил щель и бросил туда свёрток с париком и усами. С усилием подвинул крышку — зубцы вошли в пазы и люк закрылся. Теперь не надо было идти в соседний двор к мусорным бакам. Иегуда осторожно выглянул из подворотни. Улица была пуста, пролётка ждала в пятидесяти метрах. Иегуда деловым шагом, чуть помахивая саквояжами, подошел к ней, сел и попросил поднять вверх — накрапывал дождь. Глядя на спешивших редких прохожих, высеребренные светом фонарей капли, Иегуда подумал: «Варшава плачет по нашему с ней прощанью». Щелкнул крышкой брегета: до поезда на Киев оставалось ещё целых два часа.