Спасённых с помощью Филиппа DEX-девушек Родион отвёз в Кедрово и передал Живке в присутствии председателя сельсовета с третьим опекунским уровнем, особо оговорив, что киборги привезены именно для помощи ей и для охраны здания клуба, а не всему селу, а парня-Mary уже через неделю перевели на работу в столовую «Надежды».
***
Тринадцатого июля в кабинете заведующей ОЗК торжественно передали под опеку одной из активных пенсионерок из клуба «Золотой возраст» DEX’а по имени Павел. Анна Петровна работала в ОЗК почти с самого начала – бухгалтером на полставки – и знала всех киборгов, бывавших в офисе. Пашу, появившегося уже в новом здании, она довольно хорошо успела узнать, так как он чаще других DEX’ов охранял второй этаж здания, где находилась бухгалтерия, и она чаще всех подкармливала его пирожками.
Уже через день Анна Петровна стала жаловаться на парня: «Всё делает не так, совершенно не слушается, только всё портит… не могу справиться…». Все были удивлены такой переменой в её отношении к этому киборгу, и потому вечером того же дня к ней на дом ОЗКшники явились целой комиссией: Карина с Леоном, Светлана, Родион и Нина с Платоном.
Двухкомнатная квартира на втором этаже элитной высотки была почти разгромлена, осколки посуды усыпали пол кухни, деревянный старинный буфет был опрокинут, содержимое его рассыпалось по всему полу, хозяйка рыдала, а киборг тупо стоял у стенки и пялился на вошедших.
— Добрый вечер! Что произошло? Ведь всё нормально было в ОЗК… вы оба прекрасно ладили… мы так радовались за вас обоих… — Карина осмотрела погром и спросила снова: — Что произошло?
— Что случилось? Я всего лишь попросила его достать соль из буфета, а он… а он… а вчера… попросила подать укроп… — и снова разрыдалась.
Нина обратилась уже к киборгу:
— Паша, какой был последний приказ? И предпоследний тоже? Скинь все записи мне на видеофон.
И DEX сначала скинул видео Нине, а затем воспроизвёл аудиофайл:
— Паша, беги на кухню, возьми стул и прыгни за солью, она наверху. – Сделал паузу и включил более ранние записи: — А теперь принеси мне зонтик… не этот! Зонтик!.. и лук подай… да не этот!..
— Всё ясно. Был чёткий приказ прыгнуть, — ответила Карина, — вот он и прыгнул. С разбегу. На стул… поэтому буфет на полу? А при чём здесь зонтик и лук?
— Да… буфет упал… он прыгнул! Но он же того… разумный. Должен понимать, что я хотела сказать, что надо осторожно встать на стул и достать соль с верхней полки? И что нужен зонтик укропа! И что лук нужен репчатый, – Анна Петровна смотрела на гостей с недоумением и говорила уже без рыданий: — Раньше ведь он понимал, что мне требуется!
— Если он должен был осторожно встать на стул, то так и надо было говорить. Его система воспринимает приказ однозначно… даже если он сам и понимает, что надо сделать. Вам же всё объясняли, и не один раз. И в ОЗК Вы с Пашей отлично ладили. Что случилось ещё? Тут такой разгром… неужели это только от его прыжка так буфет пострадал?
Платон в это же время связался с Пашей и стал спрашивать о всех данных приказах и их выполнении. Просмотрев полученные записи, скинул их Нине на видеофон, и она сразу выдернула вирт-окон и стала смотреть видео. На записи было видно, как Анна Ивановна говорит киборгу на кухне: «Сейчас пойдём в магазин и купим кое-что на обед. Возьмёшь эту штуку, — и Анна Ивановна начала что-то показывать руками, — положишь в неё то, что купим, закроешь этой штучкой и поставишь это самое на эту штуку…»
— Стоп! — Карина прервала просмотр и обратилась к пенсионерке, — Вы сами-то понимаете, о чём речь? Эту штуку в эту штучку… не удивительно, что киборг запутался… и почти сорвался. К тому же Вы сами отказались дать ему программы от Mary, решили обучать его самостоятельно!
— Но ведь раньше он меня понимал как-то!
И тут же на видеофон Нины пришел ещё один файл, снятый DEX’ом на кухне столовой «Надежды»: «Паша, сначала в кастрюлю кладут мясо, потом нарезанную капусту и закрывают кастрюлю крышкой… капуста в бульоне варится минут сорок, а в это время чистим картошку…»
— Ну вот, здесь же нормально говорите и понятно! – воскликнул Родион, — а я уже решил, что с Пашей что-то неладно, пришёл исправлять. Может, поставим программку всё-таки?
— Так это я на работе так говорю, на работе надо говорить понятно, — возмутилась пенсионерка. — А дома я говорю так, как мне удобно. И мои подруги меня понимают. И он понимать должен.
— Что понятно Вашим подругам, совершенно непонятно киборгу. Он старается быть нужным, но вместо этого разгромил буфет с посудой… его система воспринимает приказы буквально и заставляет его прыгать и бегать, а сам он просто запутался во всех этих штуках, штучках, «это самое» и зонтиках! И теперь одно из двух. Или Паша возвращается в ОЗК. Или Вы начинаете говорить так, чтобы он Вас понимал. Не «штучка на штуке», а «крышка на кастрюле». Не «это самое», а «капуста и морковь». Не «беги и прыгни», а «пойди и осторожно встань на стул». Уточняйте, что нужен зонтик именно укропа или лук именно репчатый, который едят. И тогда вы сможете найти взаимопонимание. Ваше решение? Паша, что скажешь? Хочешь вернуться?
Ранее молчавший киборг тихо сказал:
— Я бы остался… здесь у меня только один человек с правом управления… я научусь понимать. Только пропишу себе разные варианты приказов. Приказ «прыгни» будет означать «осторожно поднимись», а слово «беги» — «медленно пойди»… но… если действительно понадобится побежать и прыгнуть, что тогда?
— Тогда… сначала сделаем уборку, — уверенно сказал Платон, — Паша сегодня заночует здесь, а завтра с утра мы все полетим на Жемчужный остров, там Паша научится ремонтировать мебель, а Анна Петровна, как профессионал, проверит бухгалтерию… Клим, бесспорно, бухгалтер первоклассный, но с программой только… ему учиться надо и опыта набираться… и Анна Петровна пообщается с другими киборгами и поймёт, что надо говорить понятно всегда… и Паше не придётся прописывать у себя разные варианты приказов.
Карина глядела на Платона с нескрываемым изумлением – Irien не только предложил решение проблемы, но и сделал это самостоятельно и не спрашивая разрешения у хозяйки. После возвращения с празднования Купалы и этого странного венчания отношения Нины и Платона заметно изменились. Мало того, что у них появились серебряные обручальные кольца, так и поведение обоих стало другим: киборг словно стал старше и взрослее, стал открыто советовать что-то хозяйке – и она эти советы принимала! Этот киборг постепенно брал на себя её обязанности в ОЗК и дежурил не столько вместе с ней, но и фактически вместо неё, отвечая на звонки и принимая посетителей, а она только кивала и соглашалась с ним.
Карина дослушала идеи Платона – и к своему удивлению тоже согласилась. Сначала уборка – она сама взяла совок и веник, а Платон с Пашей осторожно подняли и поставили на место буфет, тут же считая, сколько всего разбилось и просыпалось и какие продукты надо выбросить, а какие докупить. Дверки буфета отпали, стёкла треснули, кусочки резьбы откололись – и надо было или ремонтировать этот буфет, или покупать новый. И потому Анна Петровна тоже согласилась с предложением Платона.
После уборки гости ушли, а Паша лёг спать на полу в прихожей, боясь разбить ещё что-нибудь. Анна Петровна ничего ему не сказала, опасаясь, что он поймёт не так, и после таблетки успокоительного тоже пошла спать.
***
На следующий день вылетели на остров на трёх флайерах: Нина с Платоном на своём, Карина с Леоном и Родион с Анной Петровной и Пашей.
Паша сидел тихо и смирно, но по внутренней связи забрасывал Платона вопросами о модуле, островах и живущих на них киборгах. Конечно, живя в ОЗК, DEX знал, что есть такой архипелаг на озере и что там живут киборги почти без людей — но он никогда не был на этих островах.
Паша за ночь просмотрел множество видеозаписей из облака Платона, и представление о жизни на островах имел, но весьма своеобразное – Irien в своё облако загружал записи, наиболее интересные ему как экономисту – о производстве мебели, ремонте техники, продажах и покупках. Просто сходить в гости и познакомиться Паша был совсем не против — но остаться жить в модуле после увиденного не захотел. Ведь киборги на островах почти круглосуточно работают, а кормосмеси не получают. А другого ничего из еды нет! Не рыбу же с крысами они едят? К тому же Паша в деревне не бывал ни разу и довольно смутно знал о местных обычаях.
Прилетели на Жемчужный остров в десять утра – почти все киборги были уже на работах.
Гостей встретил предупреждённый заранее волхв и проводил в модуль. Первым делом Фрида угостила всех чаем с булочками, и после завтрака Анна Петровна занялась проверкой бухгалтерских отчётов. Клим побаивался нового человека — хотя заочно по видеосвязи был знаком с бухгалтером ОЗК — и потому Велимысл остался присутствовать при процессе аудита. Документы у Клима были в идеальном порядке, но Анна Петровна всё же дала парню несколько дельных советов по оформлению накладных и учёту прихода, и в конце беседы посоветовала часть вырученных от продажи изделий и ягод денег откладывать на отдельном неснимаемом счете, чтобы на самый крайний случай была финансовая «подушка безопасности». Волхв сообщил об этом Нине — и она одобрила решение откладывать до десяти процентов от выручки на отдельном счете, который тут же был открыт.
Тем временем Паша скинул Фролу записи сломанного буфета, тот пообещал помочь, показал в мастерской готовую мебель, поручил помощнику сделать сломанные детали резьбы и выдал Паше несколько дельных советов по ремонту мебели.
После просмотра отчётов Фрида пригласила гостей обедать, и за столом Анна Петровна разговорилась с Велимыслом о своей семье и о внуках:
— Мне уже семьдесят два… дочь работает библиотекарем в Серебрянке… скоро на пенсию выйдет, внуки школу закончили в этом году и куда-то дальше учиться полетят. Думала, Паша мне вместо внука будет, доходит за мной и дальше в моей квартире жить останется… а вот как получается…
— Так он и останется. Вы же давно знакомы, и он сам согласился жить у тебя… — старый учитель привычно говорил «ты», Анна Петровна воспринимала это совершенно спокойно. Паша сидел за столом молча, почти не двигаясь.
Чтобы волхв смог поговорить с ними двумя вместе, Нина вместе с Платоном и остальными гостями вышла из модуля. День был солнечный, и Родион побежал купаться, Леон пошёл в гаражи, а Карина с Ниной и Платоном двинулись к пасущимися лошадям.
Стоящий у левады Квинто-Полкан с явным недовольством наблюдал за прилетевшими людьми. А вдруг гости захотят покататься, а не знающая этих лошадей хозяйка им разрешит? Лошади старые и для катания совсем не годятся, к тому же привезённые последними кобылы жерёбы и потому их беречь надо. И потому кататься на них нельзя ни в коем случае! Сказать голосом не посмел, но хватило ума кинуть сообщение Платону, и тот осторожно и аккуратно предложил гостям посмотреть ещё и строящуюся дамбу на соседний пока безымянный островок:
— Хотим соединить все острова дорогой… руководство заповедника мысль одобрило. Сначала заготовим камни, а когда привезут бетонные кольца, будем укладывать на дно камни, а на камни — эти кольца… до холодов успеем соединить ещё два или три острова…
— И будет отдельный сельсовет. На островах. Колхоз… — подержала его Нина.
— «Новая жизнь»… или «Светлый путь». Раньше так называли колхозы… выберем все вместе на общем собрании.
Нина уставилась на киборга — откуда он знает о названиях колхозов в бывшем СССР?… но тут же вспомнила, что он переводил книгу по экономике перестройки и наверняка читал книги и по истории Старой Земли. Названия будущего хозяйства её не впечатлили – слишком просто и банально, но то, что предложил это киборг – обрадовало. Значит, он всерьёз думает о будущей жизни на островах.
— Всё это замечательно, — отвечала Карина, — но неужели киборгам здесь нравится? может быть, кто-то захочет перебраться в город?
— В город? Давайте сейчас и узнаем. Платон, спроси, пожалуйста, по внутренней связи, хочет ли кто-нибудь улететь в город? Жить в семьях в цивилизованных условиях, быть в статусе младшего члена семьи… или домашнего любимца… и указать причину согласия остаться здесь или возврата в город. Пусть каждый скинет свой ответ на мой планшет с указанием имени, модели и серийного номера.
— Хорошо, сейчас сделаю… от меня ответ нужен?
— Конечно! – мгновенно отозвалась Карина. — Хоть ты и живёшь в городе… но ты тоже подопечный Нины Павловны.
Через минуту начали приходить ответы:
«Фрида Бок, Mary-5, остаюсь здесь. Здесь я что-то значу, я управляю здесь модулем, а что мне делать в городе? Быть куклой? Здесь лучше.»
«Платон Лебедев, Irien-69, я буду вместе с женой. Куда она, туда и я. Мой дом — её дом. К тому же я хочу учиться, и здесь я нужнее.»
«Фрол Рябков (фамилия хозяина). DEX-6. Мне и здесь неплохо. Что я забыл в городе? Кем я буду? Охранником? А здесь я управляющий.»…
В течение четверти часа отозвались почти полтора десятка киборгов.
— Вот так… ответили все разумные киборги. Неразумные ответить не могут. И за них отвечаю я, — Нина взглянула на Карину и Анну Петровну, — и я решаю, что здесь им будет лучше.
Домой вернулись поздно вечером, уставшие и довольные. В полёте Анна Петровна не умолкая говорила, какой замечательный человек живёт на островах и как он всё замечательно устроил, и что он даже игры с киборгами проводит… и даже уговорил её дочь помочь ему организовывать зимой серию игр каких-то.
Нина от её болтовни устала больше, чем от целого дня работы, и была почти счастлива, оказавшись дома.
Июль начался с дождей. Ливень хлестал с небольшими перерывами почти трое суток и вымочил всё, что только было возможно вымочить – ливневая канализация города еле справлялась с потоками воды.
На островах сразу после Сварожьих дней начали заготовку кормов и потому срочно пришлось ставить вешала, чтобы на них сушить уже скошенную траву. А потом под руководством Фрола, которому эта работа была знакома, стали в пустующем овощехранилище развешивать на просушку заготовленные для коз веники из веток лиственных деревьев.
Ян во время дождей заводил коня в палатку и спал у него в ногах. Дамир не возражал, лишь просил Яна самого убирать навоз за Рыжиком. Проблема сначала казалась неожиданно сложной — ни утилизатора, ни огорода, ни компостной ямы на острове не было, а в озеро навоз выбрасывать нельзя – но уже на второй день нахождения киборгов на этом острове Фрол привёз им упаковку больших пластиковых мешков и через день один из охранных DEX’ов стал заполненные навозом мешки увозить на огороды для удобрения почвы.
Фрида нашла для Яна «увлекательное» занятие: при вычёсывании гривы и хвоста коня собирать выпадающие волоски и плести из этого конского волоса сетки для вершей и курм. Дамир рыбачил и обрабатывал рыбу, постепенно и Ян учился рыбу коптить и вялить. Собственной лодки поначалу остро не хватало, а попросить хозяйку купить её не хватало решимости, но через день после неожиданного празднования Дамир получил с двумя дронами посылку от Платона – в двух больших мешках оказалась надувная четырёхместная лодка с вёслами и небольшим мотором, два ножа, акваланг и два гидрокостюма как раз по размеру Яна и Дамира. В вечернем звонке хозяйке он показал лодку и костюмы и спросил, можно ли ими пользоваться.
— Конечно, можно! – ответила она, — и даже нужно. Платон опять выиграл в лотерею, да я получила оплату за переводы, так что ты можешь даже на сома поохотиться… или на него не охотятся? Это рыба, а рыбу ловят… но попробуй, вдруг получится поймать. Можешь пригласить Змея на рыбалку, он сома уже ловил.
— Спасибо… неожиданно и очень вовремя. Я попробую… — парень смутился, замолчал, потом тихо добавил: — А я ведь на самом деле загадал поймать самую большую рыбу в озере… а ни лодки, ни акваланга не было. Теперь точно смогу. Спасибо.
***
Отснятые головизионщиками сюжеты о городском празднике, ОЗРК и «Ладе» Нина просматривала дома в записи почти через неделю, когда наконец вспомнила о них. Сюжеты показывали несколько раз, и Родион успел их не только скачать, но и разместить на сайте ОЗРК и в своей группе в соцсети. Но Нине сразу как-то было некогда глянуть, что же наснимали приезжавшие гости.
Репортажей продолжительностью от одной до пяти минут было около десятка: и праздник в городе, и конкурс программистов, и работа мастеров-игрушечников, и работа ОЗРК. Отдельным получасовым фильмом был показан визит в «Надежду» с регистрацией потенциально разумного киборга. Вначале Филипп на кадрах вид имел удивлённо-недовольный — но только до тех пор, пока не понял, какие получил программы, а каких лишился. На выходе из здания «Надежды» вид у него был довольный и уверенный.
— А что, неплохо смотрится! — рассмеялся Платон, — и хорошо ведь сделали… столько инфы от него получили, что впору ещё один филиал ОЗК открывать. Как раз в тропиках.
— Филиал? Откроем со временем, не всё сразу. А про ОЗК… да, так явно будет правильнее. Мы не только разумных киборгов защищаем, а и неразумных тоже. Надо поправить в табличке у входа.
— Сделаю сегодня же.
Утром следующего дня надпись у входа в здание была изменена — теперь на ней значилось: «Общество Защиты Киборгов». И на общем собрании Карина объявила:
— Поскольку мы спасаем всех киборгов, не спрашивая об их разумности, то логичнее будет и название поправить. К тому же головной офис на Старой Земле уже сменил вывеску. Теперь они тоже ОЗК. Всех киборгов мы спасти вряд ли сможем… но будем стараться. Родион, что там на нашем сайте? Какие новости?
Программист сообщил о найденных объявлениях о продажах киборгов, и собравшиеся стали обсуждать, кого из продаваемых возможно выкупить в первую очередь.
Карина отправила решение о смене вывески и отчёты по сети лично Кире Гибульской. Ответа от неё ее как-то не ожидали, так как у неё и без них дел хватает, но она уже через час позвонила Карине, поблагодарила за проделанную работу и пообещала как-нибудь прилететь в гости.
***
Пятого июля дождь внезапно прекратился, резко потеплело — и полетели мошки. И Нине пришлось срочно закупать защитные костюмы для работающих на сенокосе и в огородах киборгов.
Так как киборгов стало больше, пришло время делить работников на постоянные бригады и управленцев. Фрол с удовольствием занялся бы только мастерскими, но в качестве управляющего пришлось распределять внимание и на заготовку кормов, и на уход за животными, и на строительство дамб, и на сбор грибов и ягод, и на пасеку. Фрида как модулеправительница занялась с девушками обработкой и переработкой собранных даров природы в сущик, соленья, варенья, леваш и кулагу на зиму. Созревающие в теплице огурцы и помидоры шли сразу на стол в виде салатов.
Клим, как бухгалтер, взял двоих помощников-Irien’ов для более точного ведения учёта и своевременной отчётности. Аглая возглавила растениводческую бригаду из двух отделений: одно отделение полностью занималось огородами и полями, второе — заготовкой кормов для животных. DEX-девушка старалась успеть везде и спала не более четырёх часов в сутки, как и все остальные киборги – зима в этих краях долгая и холодная, а киборгов становится всё больше и больше, и потому надо заготовить кормов не только на уже имеющихся животных, но и с учётом приплода и покупки молодняка у крестьян.
Начало сенокоса отпраздновали по традиции – вышли с ручными косами и первую скошенную траву принесли на алтарь на капище. Но уже на следующий день косить выехали два небольших трактора, собранных в мастерской из запчастей. После того, как Велимысл уговорил директора заповедника передать весь архипелаг под будущий колхоз, на неосвоенные прежде острова были направлены бригады из трёх-пяти киборгов для вырубки лишних кустов и заготовки веточного корма.
Для ухода за животными были созданы три бригады, каждая из трёх киборгов: одна бригада занималась овцами и козами, вторая — курами, третья — лошадьми.
Владелец конефермы привёз ещё троих престарелых лошадей — двух кобыл и мерина — и Квинто с его подачи решился сменить имя на Полкан. Волхв только рассмеялся, но смену имени разрешил, так как парень имя сам себе выбрал и смог обосновать причину. Всё-таки сказочный Полкан был наполовину конём, а наполовину человеком — потому и имя такое: пол-коня. Полкан. Хорошее имя.
Нина, узнав об этом, возражать не стала, и даже попросила Раджа вылепить из глины легендарного Полкана, чтобы у Квинто-Полкана был свой оберег.
Обе строительные бригады возглавил Фрол — одна бригада собирала камни для возведения дамб с Козьего на Утренний остров, и со Славного на ряд безымянных пока что мелких островков, чтобы сделать круговую дорогу вокруг всего архипелага, а вторая бригада помогала строителям большого дома на Славном острове.
Велимысл начал переговоры с руководством заповедника о строительстве посёлка на Жемчужном острове и деревни на мелких островах, и для начала выкупил лицензию на возведение одного большого жилого дома на Жемчужном острове примерно в километре от модуля.
Деревня планировалась усадебного типа на островах из расчета: один остров — один дом. Плюс — на Жемчужном острове планировалось построить школу, библиотеку, медпункт, клуб, спортзал… возможно — небольшой ипподром. А для этого надо не только разметить участки и поставить фундаменты, но и найти людей, готовых переселиться на острова и жить и работать с киборгами на равных. И найти деньги, чтобы закупить строительные материалы и инструменты.
И эти планы, рассчитанные на очень далекую перспективу, не были настолько нереальными, как казалось ещё год назад. Но поселить нескольких людей можно было уже в этом году – на Славном острове. В большом доме можно без проблем поселить полтора десятка киборгов, плюс — два двухэтажных флигеля, в которых первые этажи займут мастерские, а вторые этажи будут жилыми.
Так что желающие смогут переселиться в новый дом уже этой осенью, а остальные могут жить в имеющихся двух модулях, соединённых галереями в один комплекс. Если количество киборгов будет увеличиваться, то желающих можно будет направить на строительство городка на месте поселка геологов в Заполярье. Такими мыслями волхв делился и с Ниной, и с руководством заповедника, и с сотрудниками ОЗК — и старался убедить их в реальности этих планов.
***
Так внезапно зарегистрированный в ОЗК DEX оказался весьма ценным источником информации — он буквально закидывал Леона и Платона сообщениями обо всех встреченных и увиденных где-то киборгах. И первым делом он скинул несколькими файлами информацию обо всех киборгах голоканала и собственных киборгах сотрудников – и Карина с Родионом и Эвой вылетели в Янтарный и два полных дня регистрировали этих киборгов и оформляли опекунство желающим это сделать.
Сначала такой энтузиазм DEX’а обрадовал – список киборгов и их владельцев и/или опекунов увеличился за первую же неделю раз в десять, потом насторожил, так как DEX сообщал действительно обо всех встреченных киборгах (всё ли в порядке с его головой?), потом даже надоел – по идее на каждый сигнал надо было реагировать и проверять информацию, но далеко не всегда была возможность вылететь в любой уголок планеты и далеко не каждый вызов был срочным (почти все обнаруженные няньки-Mary были в полном порядке).
Но когда шестого июля в течение одних суток один за другим три раза удалось прилететь на место раньше бывших дексистов и забрать по одному троих почти сорвавшихся киборгов, услуги информатора были оценены по достоинству.
Привезённые киборги — две девушки DEX и парень Mary из разных пансионатов тропической зоны планеты — были сразу прооперированы. Эва собрала все известные ей ругательства на «этих идиотов, их хозяев» и к концу почти суточного дежурства еле держалась на ногах и без помощи Бернарда вряд ли смогла бы найти и извлечь все магнитные шарики из желудка и кишечника Mary. После этого прооперированных киборгов оставили в мансарде, превращённой в госпиталь.
Через пару дней Эстер нашла в дарк-нете объявление о продаже парных DEX’ов «дёшево, после группового отдыха» — так и было написано. Но Эва на это заметила:
— Сначала этих троих надо пристроить. А то следующих и поселить негде будет… нет, не прямо сейчас отдавать, пусть поправятся… но куда-то определить их надо. Но… ответь, что возьмём… только так вывезти?
— Не проблема, — ответила Нина, — девушек DEX можно и даже нужно отправить в Кедрово, в сельский клуб, охранницами и помощницами. Живка их примет, и ей спокойнее, и девочки устроены будут. Жильё там есть, сначала в клубе комнату на двоих займут, потом каждой будет по комнате. Сейчас позвоню…
Живка предложению принять двоих киборгов обрадовалась, и Родион пообещал лично отвезти обеих, когда поправятся. Парня Mary, названного Эвой Дереком в честь какого-то сериального актёра, решили пока после выздоровления оставить в столовой «Надежды». И Эва сама ответила на объявление и полетела в Серебрянку за киборгами, взяв Бернарда охранником.
Вернулась она уже за полночь, без DEX’ов, но с двумя Irien’ами и в бешенстве – их владелец размещал объявление в не совсем трезвом виде и перепутал линейку киборгов. Оба парня были в жутком состоянии, но в операции не нуждались – многочисленные переломы и истощение – и потому были сразу размещены в мансарде.
***
Платон стал постоянно просматривать объявления в сети о продажах киборгов — на планете киборгов официально продавали всё реже и реже, и цена на них всё увеличивалась. А нелегальных продавцов найти было сложно… но не невозможно – этим занималась Эстер под присмотром Родиона – но обнаруженные у одного из них Irien’ы на должность телохранителя не подходили, но по сходной цене всё же были выкуплены.
А Платон искал именно телохранителя лично для Нины – а лучше, если двоих сразу. И это должны быть не армейские с искалеченной психикой парни, а именно гражданские телохранители, новые или бывшие у нормальных хозяев DEX’ы, чтобы Нина могла им доверять и не боялась бы их, когда останется одна в доме. Конечно, не совсем одна – Радж дальше калитки и при необходимости магазина никуда не ходит – но и охранник из него никакой, его самого охранять надо с его свистульками.
А когда он уедет на учёбу, Нина должна остаться в безопасности – и для этого нужны DEX’ы… хотя бы одну «семёрку» бы купить… но вот на какие деньги покупать? Очередные десять лотерейных билетов принесли всего сто сорок галактов, а даже на одного очень списанного DEX’а надо намного больше.
И тогда девятого июля он, помня об ограничении на покупку билетов (десять штук в месяц), связался с Василием и с его помощью купил билетов на все сто сорок галактов. До сих пор ему везло – должно повезти и в этот раз.
И сразу сам разместил объявление в сети: «Куплю DEX’а для охраны, в любом состоянии, торг уместен».
Киборг Bond X4-17
Дата: 15 апреля 2191 года
Бьюти-центр, который выбрал Ларс, был самым дорогим и престижным в городе. Операм даже стало несколько неловко — а вдруг их внешний вид недостаточно соответствует статусу заведения. Но Bond держался так естественно, с таким небрежным достоинством, что перед парнями тоже рассыпались в любезностях.
Красотка-распорядитель, сияя идеальной улыбкой, поинтересовалась, чего желают господа посетители.
— Меня зовут Ларс Харальд, — назвался киборг. — У меня запись на 13.00, на 14.00 и на 14.30.
Девица, пробежала по списку клиентов, заодно украдкой проверила данные господина Харальда, что не укрылось даже от оперов, не то, что от Bond’а, округлила глаза и вызвала главного мастера в их салоне. Выпорхнувшее в холл создание сложно было вот так сразу отнести к какому-то определенному полу. Худощавая фигура среднего роста, облаченная в белоснежные брючки и рубашку, могла принадлежать как мужчине, так и женщине, а над лицом активно поработали пластические хирурги.
«Все-таки мужчина, — просканировав, определил киборг. — Возраст сорок пять лет и восемь месяцев, рост… Да бог с ним, с ростом и весом, лишь бы постриг как надо», — отмахнулся он от строчек на внутреннем экране.
Ларс заявил, что ему необходимо привести в порядок волосы, и показал стилисту в вирт окошке своего коммуникатора, что конкретно ему нужно, потом поинтересовался у парней, не хотят ли они сменить имидж. Дживс отбрыкался, сказав, что ему и так нравится, и уселся дожидаться в холле, а вот Мэш, который в их группе был самым большим модником, охотно согласился.
Вокруг Ларса и Мэша закрутились мастера ножниц и расчески. Мэша стригла миловидная девушка лет двадцати пяти, а за Bond’а взялся сам маэстро.
— Ах, господин Харальд, у вас такие прекрасные волосы! Просто чудо! Такие крепкие, здоровые и шелковистые! — щебетал стилист, к счастью, не забывая работать ножницами.
— Спасибо, — холодно произнес Ларс, и поймал в зеркале любопытный взгляд Мэша, на который ответил ироничным изломом брови.
Он предпочел фильтровать трескотню мастера, которая не несла никакой информативной нагрузки, зато невербальные знаки ясней ясного говорили о заинтересованности стилиста уже не только прической клиента. «И это я еще ровно ничего не сделал для того, чтобы соблазнить его, — хмыкнул про себя Bond. — Видимо, кошелек Харальда сам по себе является крутым афордизиаком, а в купе с яркой внешностью становится уже просто убойным оружием».
Мастерам потребовалось ровно сорок минут на прически Ларса и Мэша, Bond расплатился картой Харальда, заверил платеж биометрией, и парни вышли в холл к Дживсу, ковырявшемуся в планшете.
— Ну, красавцы! Красавцы! — заценил результаты трудов стилистов тот. — Теперь что? Маникюры-педикюры?
— Разумеется, — сдержано кивнул Bond, — соответствие должно быть полным.
Через двадцать пять минут он вышел к скучающим парням. Дживс откинулся в кресле и пытался поспать, Мэш смотрел какое-то шоу.
— Ну что, все? — потянулся Дживс.
— Нет, — возразил киборг, — для точного совпадения нужна еще одна мелочь.
— Какая? — хором спросили опера.
— Интимная стрижка, — спокойно сказал Ларс.
Парни уставились на него широко распахнутыми глазами.
— А что вы хотели? Харальд следит за собой, — пожал плечами киборг, подошел к распорядительнице салона и сообщил, то ему нужно.
Девица затрепетала ресницами и нажала кнопку вызова. В холл вышла роскошная брюнетка с умопомрачительным бюстом, украшенным бэйджем с именем Софи, и грудным голосом пригласила клиента проследовать за ней.
— Только котика не делай! — бросил Ларсу вслед Мэш.
Bond ответил понимающей ухмылкой и скрылся за полупрозрачной дверью.
— А почему нельзя делать котика? — поинтересовался у напарника Дживс.
— Потому что их обычно геи делают, — хихикнул Мэш. — Я как-то лопухнулся, хотел подружку удивить. Побрился, уши эти гребанные кошачьи выбрил, а она как увидела, заржала так, что у меня все упало. Еле вытряс из нее причину такого веселья. Пришлось ей потом за свои смешки расплачиваться, — ухмыльнулся своим воспоминаниям парень.
Ларс вошел в кабинет, Софи закрыла дверь и указала ему на стойку для одежды:
— Будьте добры раздеться, сэр.
Bond сбросил легкий летний пиджак, девушка забрала его и повесила на плечики. Ларс пуговицу за пуговицей расстегнул рубашку, которая так же упорхнула в руки Софи. За рубашкой последовали неспешно снятые туфли и джинсы. Но вот когда парень взялся за резинку трусов, Софи почему-то закусила ярко накрашенную губу. Видимо, ожидания ее оправдались, потому что девушка задышала глубже. Роскошный бюст в глубоком вырезе форменного халатика волнующе всколыхнулся. Она протянула руку, и Bond вложил в нее свои боксеры. Он поймал взгляд огромных карих глаз девушки и улыбнулся самыми уголками губ, затем уселся на кресло очень напоминающее гинекологическое.
— Поместите, пожалуйста, ноги вот сюда, — Софи указала на специальные углубления.
Bond выполнил команду и теперь сидел, откинувшись на спинку и широко раздвинув ноги. Девушка нажала несколько кнопок, кресло слегка отклонилось назад, придавая клиенту полулежачее положение, обозрела открывшееся поле деятельности. Ларс отметил легкое удивление у нее на лице и подумал: «Ну да, проблемы у меня в зоне… бикини. Как-то раньше никому в голову не приходило озаботиться интимной стрижкой у киборга». Он терпеливо вздохнул. Софи вздрогнула и спросила с неожиданным придыханием.
— Что желаете, господин Харальд?
Ларс чуть приподнял левую бровь и переспросил:
— Что я хочу? Пожалуй, я покажу вам. — Он вытянул из комма вирт окошечко с предусмотрительно отснятой прической настоящего Харальда. — Вот это, будьте любезны, — давая понять, что разговор закончен, обвесился вирт окнами с какими-то графиками и котировками.
— Разумеется, господин Харальд. Это не займет много времени.
Она приготовила необходимый шаблон, настроила новейший аппарат фотоэпиляции.
Bond четко отслеживал состояние девушки и отметил явно нарастающее сексуальное возбуждение. Он слегка увеличил выработку феромонов и… незначительно усилил приток крови к «рабочей площадке». Руки, пристраивающие шаблон к лобку парня дрогнули. Ларс отодвинул рукой пару вирт-окон, взглянул на девушку, погрозил пальцем и протянул ставшим чуть хрипловатым голосом:
— Софи-и!
— Простите, господин Харальд! — поспешно пробормотала она и почему-то густо покраснела, хотя работала в этой сфере не первый год.
Дживс и Мэш сначала обсуждали модные тенденции в сфере интимной стрижки, потом травили анекдоты, вызывая румянец у навострившей ушки распорядительницы салона. Потом заметили, что девушка как-то обеспокоенно поглядывает на дверь, за которой скрылся их киборг. Дживс глянул на часы и выругался вполголоса: по регламенту на стрижку отводилось тридцать минут, сейчас прошло уже сорок, а Bond и не думал появляться. У Мэша пиликнул видеофон. Парень вытащил его, прочитал сообщение: «Извините, парни, еще минута и я закончу».
— Чего он закончит? — переспросил Дживс, недоумевая глядя на напарника.
Ответить тот не успел, потому что тут же пришел видеофайл от Ларса. Мэш открыл его и парни синхронно выдохнули:
— Ни хрена себе!
На видео запечатлелась Софи с растрепавшимися волосами и размазавшейся помадой, ритмично подскакивавшая вверх-вниз. Ее впечатляющий бюст тоже прыгал вверх-вниз. В кадр попали руки Bond’а, скользящие бокам девицы. Дальнейших подробностей киборг им не продемонстрировал, но опера и так прониклись дальше некуда. Потом переглянулись и расхохотались: киборг честно выполнял задание полковника Тарлина —охмурить какую-нибудь девицу.
Через две минуты дверь кабинета открылась, и оттуда вышел Ларс. По нему абсолютно невозможно было догадаться, чем он только что занимался: лицо невозмутимо, одежда сидит безупречно, волосы по прежнему уложены с тщательно выверенной небрежностью, словно он вышел совсем от другого стилиста. Он остановился напротив парней, чуть снисходительно посмотрел на них сверху вниз и бросил:
— Я закончил. Можем идти.
Опера несколько секунд ошарашено старащились на него, потом повернули головы на звук шагов и увидели появившуюся в дверях своего кабинета Софи. Девушка уже привела себя в порядок, но взгляд у нее был какой-то затуманенный. В пальцах у нее оказалась тонкая сигарета. Она глубоко затянулась, не отрывая взгляда от Ларса.
— Софи! Ты, что, сдурела! — зашипела распорядительница. — Здесь нельзя курить!
Та перевела на нее взгляд сытой кошки и выпустила длинную струйку дыма.
Парни переглянулись, подорвались с кресел и вылетели из бьюти-цетра, давясь от смеха. Ларс одарил девушек загадочной улыбкой и гордо вскинув голову вышел вслед за операми.
На улице Дживс и Мэш, уже не сдерживаясь, заржали, согнувшись пополам и упираясь ладонями в колени. Вышедшего за ними Bond’а они встретили аплодисментами. Тот лишь небрежно пожал плечами и зашагал на стоянку флайеров. Парни догнали его у Харальдова «Блу Шарка».
— Ну ты даешь, приятель! — пихнул его локтем Дживс.
— Да нет, Дживс, это не он дает, это ему дают! — хохотнул Мэш. — Но каков жук, а?! Мы там сидим, ждем его, а он с девицей развлекается! Сволочь, он и есть Сволочь!
Киборг состроив нарочито удивленную физиономию, повернулся к нему:
— Не понял. Мне надо было развлечься со стилистом? Он, между прочим, тоже хотел, и не меньше.
Дживс аж закашлялся от такого заявления, постучал себя по груди и спросил:
— Тебе хоть понравилось?
Лицо киборга окаменело.
— Ой, только не надо изображать правильную куклу! — поморщился Дживс.
Мэш приобнял Bond’а за плечи и, хитро прищурившись, спросил:
— Так как тебе процесс-то? Это ж, небось, первый раз у тебя.
— Настоящие мужчины не обсуждают такие интимные подробности, — гордо вскинул голову Ларс, а потом добил: — И вовсе не первый. Далеко не первый.
Опера застыли с приоткрытыми ртами, глядя на самодовольную физиономию киборга. Наконец тот не выдержал, рассмеялся и хлопнул их по плечам:
— Чего застыли? Садитесь и полетели в ресторан. У меня столик уже заказан.
Парни отмерли и залезли во флайер. Машина взревела мощным двигателем и взмыла в воздух.
Рыжеволосая дама с портрета отсутствовала уже третий день. И с каждым последующим днём ожидания возрастало нетерпение отца и дочери. А на следующий день Максимилиан заметил, что и сам стал прислушиваться, не застучат ли по дороге копыта того волшебного жеребца.
Мария и её отец, казалось, способны были узнать сам звук, сам звенящий цокот. Ибо чужие копыта мгновенно бросали тень лёгкого разочарования на их лица. Мария возвращалась к своим игрушкам, а господин Геро переводил взгляд на Максимилиана, подвигал к себе грифельную доску и другим мелком чуть подправлял корявые буквы.
Он ободряюще улыбался, но улыбка была другой, будто подёрнутая осенней моросью, какая бывает после первого сентябрьского вздоха, когда воздух ещё прозрачен, небо кружит голову синевой, а тело предчувствует щемящую свежесть.
Мария, как это свойственно детям, забывала разочарование быстро, вновь возилась с резными фигурками, лоскутками, стеклянными шариками или убегала к своей сверстнице, внучке госпожи Бенуа. Набегавшись, она возвращалась к отцу, чтобы напомнить ему и Максимилиану, что как бы господин Геро не был добр и внимателен к мальчику, да и ко всем прочим обитателям Лизиньи, он всё-таки её отец и она его единоличная и полновластная владелица.
Максимилиан даже уловил брошенный на него ревнивый и хмурый взгляд, когда Мария, уже вечером, после занятий, застала их сидящими на ступенях лестницы и негромко беседующими.
Максимилиан вдруг обнаружил, что со взрослыми, во всяком случае, с этим взрослым, можно разговаривать! Что этому взрослому можно задавать самые разные вопросы, которые Максимилиан прежде никому не посмел бы задать, и этот молодой мужчина, без насмешки, без издёвки, охотно на них ответит.
Мальчик догадывался, что многие из его вопросов очень глупые, которые вызвали бы смех и поток ругательств, но господин Геро ни разу не улыбнулся.
Мария, подскочившая с намерением вовлечь Максимилиана в игру, затеять прятки или жмурки, с досадливым изумлением взирала то на одного, то на другого. Она не понимала, о чём идёт речь. Её отец, прежде принадлежавший ей безраздельно, что-то увлечённо объяснял этому мальчику, этому пришельцу с парижских улиц, который появился в их доме всего несколько дней назад, и даже что-то чертил прутиком на земле, какие-то треугольники и шары.
Её отец! Тот, кто придумывал игрушки и рисовал портреты для неё!
Мария прыжком взобралась отцу на колени и обхватила его шею руками, будто боялась вновь его потерять. Она совала ему в лицо странную фигурку из желудей и веточки, которую соорудила самостоятельно, и громко требовала похвалы.
Получив желаемое, она затихла, пытаясь вникнуть в разговор, как несколько часов назад пыталась принять участие в уроке чистописания, но быстро соскучилась и убежала, чтобы вернуться четверть часа спустя. Максимилиан решил, что не будет на неё сердиться. Ведь если бы у него был такой отец, да и вообще был бы отец, чудом обретенный после скитаний и разлуки, он бы тоже бросал на всех окрестных девочек и мальчиков ревнивые взгляды.
А чуть позже выяснилось, что ревность маленькой девочки распространяется и на Жанет!
Рыжеволосая дама с портрета вернулась по прошествии недели. На этот раз донесшийся издалека стук копыт не обернулся разочарованием для отца и дочери. Максимилиан был занят приручением буквы «r», выводя её с наклонами во все стороны, затем цеплял к ней, как повозку к лошади, «a» или «o», одновременно произнося возникающие слоги.
Господин Геро, изредка бросая взгляды на его грифельную доску, приводил в порядок какие-то записи, собранные с верстака растрепанного итальянца, который, как вскоре выяснилось, и оказался тем самым лекарем, в дом которого забрался Максимилиан.
Мария в компании своей сверстницы рассаживала на скамье тряпичных кукол, назначая им придворные должности.
— Вот кололь, а в колоне – его мадам, это их дочка, плинцесса…
Следующую должность она обозначить не успела. Ручка с суконной чучелкой повисла, темноволосая головёнка стремительно обратилась к далёкому звуку. Мария вскочила.
Ни её отец, так же весь ожидание, ни Максимилиан не успели ещё дать себе ответ на робкое предположение, а девочка уже бежала, мелькая, как огромная бабочка над цветущим лугом. Максимилиан тоже слышал звук, но был ли то волшебный скакун?
Господин Геро взглянул на мальчика с мягкой улыбкой. В глазах его был свет. Она возникла так же непредсказуемо, как возникла на углу улицы Дарнатель и под тюремным сводом Консьержери, возникла вопреки всем утвержденным правилам и законам. Вновь сошла со своего портрета, как сходит со старинной гравюры забытая фея-крёстная.
Каждый раз, когда она исчезала, уходя в границы своего уже полустёртого изображения, кто-то мелкий, трусливый злорадно хихикал в голове Максимилиана, потирал ладошки и пританцовывал. Лицом этот ухмыляющийся карлик походил то на Гнуса, то на Птицелова, то на Жанно-Бочара, то на Эврара Исповедника, обретая его сладкий, скребущий голос.
«Не распускай нюни, малец. В россказни девчоночьи веришь? В сказки да ожившие портреты?»
Глумливо хихикал, и голос его обретал почти хоровое многоголосие, а кривое, скошенное личико двоилось и троилось, а головы, одна за другой, как поганки на сгнившем дереве, поднимались над щуплым телом. И каждая из этих голов обретала сходство с кем-то из его уличных сотоварищей. Каждая обретала голос и набор хриплых ругательств.
«Не распуская нюни, малец! Ты один из нас. Ты вернёшься к нам. А доброй, богатой барыньки не существует. Ты её выдумал!»
Эти голоса иногда звучали во сне. Максимилиан вновь бродил по тёмным, тесным, вонючим парижским улицам, но улицы были ему незнакомы. Он брёл, оглядываясь, в поисках убежища. Ему было страшно, а голоса все насмешничали и подгоняли. «Не распускай нюни, малец!»
Тогда Максимилиан просыпался и тряс головой. Нет, он не на улице. Он в том уютном доме, в Лизиньи. Дом существует, и удобная постель, и тёплое одеяло, и припрятанный багет с повидлом (Максимилиан всё ещё не мог удержаться, чтобы не стащить за столом кусок пирога или сыра, а потом устроить тайник, несмотря на то, что живот его лопался от сытости), и сад за окном, и стол в тени яблони, и господин Геро, и Мария. Все они существуют.
Он сомневался только в одном – в том, что существует она, дама с портрета, дочь короля, принцесса Жанет.
И вот она вернулась. Солнечная, нарядная. Вопреки и назло всем голосам и страхам. На этот раз она была похожа на тех, нарядных дам, которых Максимилиан видел издалека гарцующими в свите короля или принца.
На ней была шляпа с целым пучком белоснежных перьев. Но эту шляпу она носила совсем не так, как носили свои шляпы те дамы. Дамы очень уж важничали, будто несли на головах по кувшину с водой, а не кусок фетра с надёрганными из хвоста крашенными перьями.
У Жанет не было и тени почтительности к своей шляпе. Шляпа её была залихватски сдвинута на затылок и набок, как у разбойника. Но было это так красиво, так угождало всему её лукавому, дерзкому облику, что Максимилиан немедленно записал всех прежде виденных им дам в настоящих уродин.
И платье на ней было нарядное.
Жизнь – азартная игра, и даже самый осторожный и крепко стоящий на ногах человек ходит по канату обстоятельств, и даже самая легкая вибрация может его сбросить. Мы живем себе, чувствуем себя в безопасности, думаем, будто мы кое-что значим в мире, и вдруг –фьють, и мы ничто.
(С) Уинстон Грэхем. «Штормовая волна».
_________________
Когда в доме Ломастеров осталось лишь трое субъектов из пяти присутствовавших, Элисса со вздохом собрала обломки разбитой статуэтки с пола, перенесла на стол. Сложила, проверяя, все ли части на месте и не закатилась ли какая под тумбу или кровать. Как оказалось – у статуэтки мужчины, сидящего в кресле с книгой и пледом на коленях, больше всего пострадало именно кресло: белый материал спинки разломился на шесть неровных частей, трещина пошла по краю пледа, немного пострадали плечо и нос. Женщина аккуратно переложила все обломки в передник и унесла в свою комнату, где достала из комода отрез ткани и увязала их в узелок.
А занимающая центр столешницы статуэтка в виде обнявшихся и смотрящих вдаль мужчины и женщины будто бы беззвучно укоряла хозяйку за своего повреждённого собрата.
Оставив узелок на комоде, женщина спустилась к мастерской, постучала в дверь, толкнула, подвигала ручку. Но сама дверь ей не открывалась, а из-за двери — не отзывались.
— Ох, неспокойно мне, — отошла Элисса, — Зачем даже от меня дверь изнутри запер… Неужели так всю ночь в мастерской и просидит? Уж не из-за вчерашнего ли проходимца?
Женщина сжала кулачки.
— Ух, я бы его!
… И тишину циркового жилого корпуса огласило громкое «Ик!»
Дакир Алабас в собственных апартаментах из нескольких комнат, объединённых коридором и прихожей, с наслаждением скинул обувь, расстегнул пуговицы пиджака… и вновь икнул, но уже чуть тише.
— Ловок я всё-таки. Ик! Как же вовремя вспомнился мне эпизод из старой пьесы. Тот, что про амбар и полночь. Ах, Элисса, или как там её… Ик!… Бывают же совпадения, как по написанному всё прошло. Чуть ли не из слова в слово по пьесе. Вот умора! Ик! Теперь и от Мастера тройная оплата, и от его конкурентов… Ик!… приятный довесок.
Мужчина подошел к тумбе, проверил графин, но тот был пуст. Не из рукомойника же пить. Пришлось брать фонарь и спускаться в общую столовую, нарушая иканием тишину коридора. Одна из боковых дверей по пути робко приоткрылась.
— Эй, кто-нибудь, воды принесите, а? – распорядился управляющий не терпящим возражений голосом. И через пару-тройку секунд в коридор вышла танцовщица со стаканом на подносе. Дакир всмотрелся – ах нет, не на подносе, на старом плоском диске для жонглирования.
— Пожалуйста. Вода. Как просили. – Боннита подавила начавшийся было зевок.
Управляющий подхватит стакан, жадно выпил.
— Ик! А что как медленно? Можно бы и порасторопнее.
— Простите, так получилось, – девушка добавила раскаяния в голосе.
Дакир вернул стакан, пошарил в карманах. Монеты нужного номинала он прекрасно умел различать наощупь. На поднос опустилась искомая денежка.
— Это на цветы.
— Цветы? Мне? – приятно удивлена Боннита.
— Нет, конечно. Закажите букет, отправьте в дом Ломастеров. Записочку к нему ещё «За волшебную ночь», без подписи. Элисса наверняка-а-а обрадуется!
— Хорошо, с утра сделаю в лучшем виде, господин Дакир.
Не прощаясь, мужчина отправился к себе, а танцовщица зябко подёрнула плечами.
«Зараза. Надо было хоть яду, что ли, подсыпать» — ругнулась она мысленно.
Боннита не раз пыталась снискать милость начальства, но отчего-то у неё это всё никак не получалось. И потому стремление услужить и возвыситься постепенно начало перерастать в желание насолить.
До комнаты Мии звуки их разговора не доносились, слишком далеко, но девушка всё равно не могла уснуть. Она то ворочалась под одеялом с боку на бок, то замирала неподвижно, всматриваясь в темноту по углам, перебирая и самые яркие, и более тусклые обрывки воспоминаний.
— Просто знай, кроме родителей и, быть может, нескольких близких друзей, по существу ты никому не нужна. Извлечь пользу для себя за счёт кого-то – это так характерно для любых разумных существ в нашем мире. И, наверняка, во всех других мирах тоже. Для нас с мамой ты – прекрасная принцесса, любимая дочь, но для других – ты всего лишь одна из множества…
Да, как сейчас стоит перед глазами такой статный и подтянутый отец, смотрит глаза в глаза и очень серьёзно повторяет:
— Для нас с мамой ты – прекрасная принцесса, любимая дочь, но для других – всего лишь одна из множества. Учись жить с этой мыслью, но никогда не отчаивайся. Извлекай уроки из событий, происходящих с тобой, находи способы получить от них пользу, и тогда у тебя будут все шансы выдержать удары судьбы.
— А ты не думаешь, что наша Мия ещё мала для таких речей? Пусть насладится детством, у нас его почти и не было.
— Мир не сделает ей скидку на возраст. К тому же, ты слаба здоровьем. Да и я не вечен.
Сильные жилистые руки, привычные к тяжёлым гирям, так нежно прикасаются к хрупким плечам жены. А взгляд по-прежнему устремлён к Мии.
— Доченька, невозможно заранее подготовиться ко всем неприятностям, но научиться избегать хотя бы какой-то их части – просто необходимо. Знание, на которое мне потребовались годы, ты можешь получить просто так. И использовать.
— Но не всем же подряд забивать голову, дорогой. Некоторые уроки не так уж и нужны девушкам, а что-то всё равно усваивается лишь на собственном опыте! Пусть просто живёт, играет со сверстниками, выполняет поручения по дому и огороду, я продолжу обучать готовке, рукоделию, уходу за собой. Заинтересуется травничеством, буду учить и этому.
— А я говорю о другом. И даже не о грамоте, хотя и она важна. Понимаю, что бегать-прыгать и веночки плести гораздо веселее, чем учиться читать и писать. Но ещё важнее – распознавать чужую ложь, уметь отстаивать свои интересы, не позволять себя использовать другим, как вздумается.
— И при этом, для полноты счастья, надо самому лгать, навязывать свои интересы и всех окружающих использовать?
— Ты живёшь в покое, за городом, вдали от цирка. Ты отвыкла от него. Но наш балаган начал превращаться в такой рассадник склок и взаимных обид, что по-другому уже никак…
«Никак, никак, никак не уснуть!»
— Девочка моя, не плачь. Как минимум потому, что на меня это не действует. И это не значит, что мне безразличны твои чувства и твои слёзы. Но используй их на ком-нибудь другом. Для тренировки. А мне сейчас важно, чтобы ты не реагировала так остро на любые слова. Да, я по-прежнему не разрешаю тебе выступать. Ни со мной, ни с кем-то ещё из артистов. Потому что ты со своим плачем ещё не готова. Как перестать плакать? Бери зеркало, смотри на себя со стороны! Твоё лицо сейчас не просто некрасивое, оно страшное! Опять в слёзы? Из-за моих слов? Пока не научишься владеть эмоциями, пока не будешь управлять сама собой, можешь забыть о цирке. Смотри ещё раз. И думай! Это не твоё лицо, это не твои слёзы, ты их показываешь снаружи, но внутри спокойна. Ты действительно мечтаешь выступать и расстроена, что не пускают? Не показывай этого! Сделай так, чтобы я поверил в твоё равнодушие…
«Не могу я оставаться равнодушной, как ни стараюсь, прости, пап…»
— Просишь определить его в ученики? Тебе нравится дружить с этим мальчиком?
— А разве нельзя? Ведь и у тебя есть друзья.
— Допустим. Но их немного. И все они — проверенные временем и делом люди.
— Вот… Я тоже подумала… что мне тоже нужен кто-то, кого я хорошо знаю. Ему нравятся мои трюки, он ловкий, и даже почти повторил некоторые. Он хочет научиться.
— Но при этом ко мне приходит не он, а ты.
— Потому что сначала хочу узнать твое мнение сама. А предложить так, чтобы не отказался, я ещё успею.
— Не отказался кто?
— Он, конечно…
«Конечно, всегда есть такие предложения, от которых трудно отказаться».
— Отказываюсь! Ты отправляешь меня тренироваться даже в такой день?! — губы под траурной вуалью подрагивают, руки в черных перчатках судорожно вцепились в подол платья, — Ты только что сидел мрачнее тучи, а теперь, как ни в чём ни бывало, за гири принялся?!
— Сам по себе этот день ничем не отличается от предыдущих.
— Но ведь сегодня… маму…
— Доченька, пойми, дома мне не нужно показывать внешним людям, что я убит горем.
— То есть, ты не горюешь?
— Я тренируюсь… Не могу сидеть сложа руки, даже если печаль рвёт сердце на части. Сколько раз я повторял себе, что готов к такому исходу, как думаешь? Здесь даже магия бессильна, мы с тобой уже обсуждали это, даже перемещение из мира в мир не спасает от Неизлечимой. А значит, убиваться бессмысленно. Мы втроём прожили отведённые нам годы, теперь будем двигаться дальше уже вдвоём. И я знаю, как лучше обставить твой дебют.
Кажется, губы уже не подрагивают. Лучше потупить взгляд и уточнить вскользь, будто бы между делом. Так отцу больше нравится.
— Я могу спросить заинтересованно, а могу спросить равнодушно, что же именно на мой счёт придумано. Какую интонацию использовать?
— Спроси с восторгом и восхищением, пожалуйста.
— Мой дебют уже скоро?! Правда?! Как? Когда?
— Мы с господином Терраном и остальными всё продумали и обсудили, милая. Чтобы упрочнить твое положение в будущем, мы свяжем популярность нового цирка с твоим именем. Чтобы ты стала его «лицом», понимаешь. Ты будешь его звездой, но так, чтобы не случилось непомерной загруженности. Мы придумали… точнее, господин Терран придумал отдельную должность для тебя. И Элиану с вашим совместным номером будет проще продвинуться. Строительство идёт полным ходом. У тебя всё получится.
«У меня всё получится. Обязательно. Идеальной для всех и каждого не будешь, но с пути уже не свернуть. Лёгкость, мне нужна моя лёгкость и улыбка. Нельзя поддаваться этой гнетущей, убийственной пустоте вокруг».
— Не переставай мечтать о выступлениях и готовиться к ним. Это со стороны непонятно, сколько усилий занимает подготовка, но ты знаешь всё изнутри. Люди завистливы, но ты можешь обратить в свою пользу даже их зависть. Не сравнивай с другими, но каждый раз превосходи сама себя. И при этом веди себя непринужденно и естественно, в общении не выделяйся, оценивай уровень собеседников и становись своей среди своих. Мы вместе создали превосходный базис, так что всё работает на тебя — питание, нагрузки, гигиена, мышление. Но ты сама же можешь всё и разрушить, если позволишь оступиться. Да, ошибки бывают, нельзя корить себя за них, но слишком частые ошибки – это провал. Весь образ, с таким трудом созданный, развеется, как дым по ветру.
«Да, мне просто нужно выйти, проветриться. Ах, ну почему же господин Терран больше не показывается в цирке, а ведь с таким энтузиазмом всё начиналось. Может быть, он просто разочаровался в нас, в самой идее? И просто получает теперь доход, спокойно посиживая в загородном поместье?»
Мия встала с кровати, надела поверх длинной ночной сорочки теплый вязаный кардиган, накинула сверху плащ, подхватила фонарь. Уж если и бродить без цели по пустым коридорам жилого корпуса, так хотя бы с комфортом. Девушка дошла до запертой комнаты Элиана, постояла там, прислонившись лбом к косяку и осознавая, что парень больше никогда из неё не выйдет, не приободрит, не попросит оценить новую задумку для трюка… Затем ноги будто сами привели Мию к вольерам с животными. Она мельком подумала, как было бы хорошо погладить тёплые перышки рыжего быстрокрыла или почесать за ушком пушистую лафа-ленивицу. Девушка погасила фонарь, чтобы не растревожить обитателей зверинца. Коридор, как обычно, на ночь перекрывала массивная решетка, и девушка почти на полчаса застыла рядом с ней, положив руки на чугунные прутья. В какие-то мгновения ей начинало казаться, что это она находится взаперти, а не звери и птицы.
За спиной скрипнула дверь, отсвет фонаря лёг на пол и обрешетку.
— Кто там? К-кто там стоит, я спрашиваю?! – с придыханием прозвучал мужской голос.
Мия обернулась.
— Ой, деточка, чуть не довела старика. До отхожего места пошел… да как тебя увидал, думал, ужо и не понадобится, прямо на месте пакостить придётся.
— Ну что вы, господин Палфирек, смеху-то уж не наводите, вы дрессировщик, а не клоун.
— Ну, милая, в клоунах я тоже раньше хаживал, не обессудь. Не спится тебе, горемычной?
— Угу.
— Да ты не стой, проходи в тепло, посиди тихонько, старушку мою не разбуди только, я быстро обернусь.
— Я не хочу обременять, я к себе пойду.
— Ни-ни-ни, и думать не смей. В коридорах не полуночничают. А вдруг тебя Тварь из цирка на поздний ужин утащит?
— На ужин не хочу. Я согласна исключительно на ранний завтрак.
В комнате пахло сдобой, пророщенным зерном и прелыми листьями, в углу пощёлкивал часовой механизм, двигался маятник. В клетке сонно попискивали маленькие хомчонки. Найдя наощупь колченогий табурет, Мия примостилась поближе ко входу. Есть места, которые не меняются со временем. Или нет, даже не места, а «человеко-окружения» какие-то. Они возникают будто сами по себе, сопровождают обладателя, вбирают в себя новое, но сохраняют самобытность. Господину Постро Палфиреку избавиться от своего человеко-окружения не помог даже переезд из балаганного шатра в благоустроенное здание. Да он и избавляться не стремился. Вместе с ним из старого места в новое будто переместилась целая эпоха. И вроде совсем недавно собирались тут цирковой детворой, слушали байки, угощались хозяйским варевом из трав и ягод, а теперь уже другие детки наросли, но так же с превеликим удовольствием к старому дрессировщику ходят.
— Как ты, Мия? Так ведь всю ночь и не сомкнула глаз? – вернулся в комнату хозяин.
— Я не знаю, как вообще можно в такое время уснуть.
— Горе-то оно, конечно, беда, да только жизнь продолжается, это надо помнить завсегда. А ночами ты всё же не гуляй.
— Всё на Тварь из цирка намекаете? Ерунда. В эту сказку уже никто не верит, даже Хельна.
— Хелли-то моя её даже подловить пыталась. На блюдце с молоком привадить хотела, помнишь? А вот тётушка Кло готова поклясться на своих новых башмаках, что самолично видела её безобразную морду, лишь отдалённо смахивающую на человеческое лицо.
— И вот именно ночью так прямо обязательно об этом надо рассказывать!
— А когда ж ещё. Ночь – самое время для страшных историй.
— Не-ве-рю! – улыбнулась Мия.
— А когда вдруг что из реквизита потерялось и никак не найти, а потом появляется, то говорят, это её лап проделки. Тоже не веришь?
— Да мне не до сказок сейчас, господин Постро. Тут реальность глаза колет. Разве не заметно, что дела как-то по-другому идти стали. Атмосфера не та совсем. Господин Алабас всех запугал, чуть что не так – ругается и штрафует, нет бы поддержать. А господин Терран почему-то больше не показывается в цирке.
— Зазнался, зазнался, небось. Деньги меняют людей. Но ты не горюй. Проживём как-нибудь.
— Да, конечно, что ж, я пойду потихоньку. Спасибо вам за компанию.
— «Как-нибудь» меня не устроит, – рассуждает Мия по пути в комнату. – Всем странностям должно найтись логичное объяснение. И если не найду – это только мои проблемы.
_______________
— Теперь я уеду уже далеко и надолго. Внепланового пациента оставляю на тебя. Опасности для его жизни нет, день-два — и будет в норме. С возвращением воспоминаний пусть не спешит, всё постепенно, — наконец-то снисходит до меня Варамис, надиктовав перед этим Элиссе длинную и подробную инструкцию, — Ломастерам помогай, от работы не отлынивай.
— Да уж, постараюсь. А есть способ, чтобы мне как-то быстро уснуть, например, сейчас и в следующее перемещение, а потом не засыпать? Иначе реально ни с чем не смогу помочь. А так – хотя бы два-четыре часа отдыха субъективного времени перехватить успею. И Вы-то сами как с такой ситуацией справляетесь?
Ухмыляется. Не отвечает. Вредничает, значит. Или опять хочет, чтобы сам догадался.
— А куда отправляетесь? Секрет?
— Естественно.
— Не сейчас же, прямо за полночь, поедете, а с утра?
Достаёт свои часы, задумывается о чём-то, переводит стрелку будильника на без двадцати восемь и показывает мне.
— Как раз три часа на отдых получается. А себя попроси в двенадцатом часу по местному времени разбудить. Так у тебя хотя бы пять будет. Достаточно, полагаю. Всё, марш по кроватям.
— А как заставить себя заснуть?
— Да как хочешь. Это уже не моя забота.
Стена, разделявшая комнату, отведённую мне, и комнату с виновником синяка на моём затылке, уже возвращена на место. Располагаюсь поудобнее в постели. Когда астральщик находится во «втором» материальном теле, сны у него без сновидений, а восприятие времени, проведённого во сне, и вовсе утрачивается.
Но вот как мне всё же оперативно заснуть? Ладно, пусть темнота и самовнушение поработают, да и устал я за день… Вот только, положа руку на сердце… и любые другие части тела, определённо могу сказать, не чувствую я себя в безопасности у Ломастеров и всё тут.
Прислушиваюсь к шагам по коридору. Дверь я, конечно, изнутри не закрыл, иначе как Элисса до меня добудится утром. Звук шагов прерывается. Какой-то стук, будто на пол поставлено что-то тяжёлое. Веки так внезапно тяжелеют. Понимаю, что последние силы куда-то улетучиваются. Даже внешнее восприятие как-то странно проявляется, «скукоживается» что ли. Уже не успеваю додумать, что именно в этом самое странное. Но должно же быть логичное объяснение всем этим странностям…
Вопросов к Глине больше не возникло, она быстро написала объяснение, Переверзевых выпроводили из отдела. Борис Сергеевич всем своим видом показывал, что у него полно работы, и предупредил Таисию, что к ним снова придут из комиссии по делам несовершеннолетних.
Мать снова отвезла Глину к бабушке, она решила скрыть ото всех новость о смерти Маринки. Таиса испытывала угрызения совести, словно она в чём-то сама была виновата, и потому даже мужу не показала телеграмму от Пасечника. Но перед тем, как приехать за Глиной в Савеловский отдел полиции, Таиса побывала на Старо-Марковском кладбище. Там действительно была могила Переверзевой Марины Алексеевны. Свежая, маленькая, страшная.
***
– Кручу–верчу, запутать хочу! – тонкие пальцы узких кистей играли двумя пластиковыми стаканчиками и шариком. Вечная забава для лохов и лопухов. Глина пристроилась сбоку группки зевак.
Глина уже знала, что не все вещи способны рассказывать истории, но есть и такие среди них, что хорошо откликаются на её зов. Этот шарик очень хорошо аукался: «Я тут!» Глина чувствовала, что шарик не всегда оказывался под стаканом, а чаще всего он оставался в ладони вокзального жулика. Небритый и взъерошенный молодой мужчина в кепке призывно смеялся, давая возможность зрителю выиграть первый раз или даже дважды, но потом неизбежно наступал проигрыш, и лопух прощался с очередной суммой денег.
Глина подобралась ближе к жулику и спросила:
– А мне можно?
– Можно, девочка, если денежки есть, – улыбнулся он, а стоявшие рядом мужчины засмеялись.
Глина вытащила тысячу рублей и положила рядом на столик. Деньги исчезли в кармане шустрого жулика
– Хорошее зрение – большая премия. Пришла малышка, и всем игрокам – крышка!
Все смеялись, а Глина увидела, что напёрсточник не стал прятать в ладони гуттаперчевый шарик, а оставил его под средним стаканчиком, словно пожалел девчушку. Воспользовавшись его мнимой добротой, Глина указала пальцем на средний стаканчик.
– Молодец, девица–красавица, – делано восхитился жулик и достал тысячу рублей из кармана, положив купюру сверху на ставку.
– Ещё! – потребовала Глина, а толпа зааплодировала.
В этот раз гуттаперчевый шарик был зажат между пальцами жулика, и Глина неожиданно для всех схватила напёрсточника за запястье, вонзив свои острые коготки в кожу. Застигнутый врасплох жулик разжал пальцы, и шарик выскочил на стол под одобрительный гул толпы.
– Это была шутка, проверка внимания, – не растерялся мужчина и положил тысячу рублей сверху выигрыша.
– Давай ещё! – требовали лохи, но Глина забрала деньги и пошла прочь. Из–за газетного ларька вышел парнишка и проследовал за ней. Он догнал Глину за углом.
– Слышь чо, – сказал он нахально, – ещё раз тут появишься – отгребёшь. Не посмотрим, что девка. Не рискуй.
Глина кивнула. Ей было не страшно, и это почувствовал парнишка.
– Чо, не всосала? – переспросил он, переминаясь с ноги на ногу, – так я щас доходчиво объясню.
– Где бабок можно поднять? – спросила Глина, не особенно надеясь на ответ.
– Давай, вали отсюда, – растерянно сказал парнишка, – бабок ей. Самим надо.
Глина ушла, заработанных денег ей бы хватило на два раза не очень сытно поесть. А завтра?
На второй день Глина снова пришла к ларьку, но участвовать в шоу «угадай шарик» она не стала. Жулик в кепке косо посмотрел на неё, и кивнул парнишке. Один за другим лохи проигрывали, возмущаясь, что выиграть совсем невозможно.
– Вон девица–красавица стоит, – неожиданно сказал весёлый напёрсточник, – она и то круче вас, мужиков, угадывает.
Он поманил Глину, и та подошла.
– Только честно, – предупредила она.
– Ну, дык! – заверил её жулик.
Все двенадцать раз подряд Глина угадала место шарика. Удивлённый жулик не прятал шарик между пальцами, он проверял свою догадку.
Под одобрительные возгласы толпы, жулик вручил Глине две тысячи рублей.
– Ууу! – протянул какой–то мужичок в полосатой рубахе, – маловато будет.
– Мне хватит, – ответила ему Глина и пошла прочь. На этот раз её снова за углом догнал парнишка и с уважением в голосе сказал:
– Придешь к четырём на это же место, дело есть.
Глина кивнула.
В четыре часа она была у киоска, её ждал парнишка. Ничего не объясняя, он жестом предложил Глине идти за ним, и Глина, сжимая в руке металлическую коробочку с темными бисеринками, бесстрашно пошла закоулками. Глина хорошо знала этот район, застроенный одноэтажными домами, когда–то с подругой Машей она здесь выгуливала ожиревшего бульдога. Маша теперь училась в пединституте, а что стало с бульдогом – Глина не знала. Наконец, парнишка привел её в безобидный с виду двор, где окнами прямо на улицу стоял старый невысокий кирпичный дом с несколькими пристройками сбоку и сзади. Типичный воронежский «шанхай». Парнишка толкнул калитку, и Глина вошла внутрь. Во дворе стояла деревянная беседка, а за столом сидел напёрсточник с каким–то старичком.
– Иди сюда, не бойся, – сказал жулик и похлопал по скамейке.
Глина села рядом со старичком напротив жулика, не выпуская на всякий случай из ладони маленькую коробочку.
– Ну, давай знакомиться? – весело предложил жулик.
– Зачем? – с подозрением в голосе сказала Глина.
– Как это зачем? – делано удивился жулик, – тебе мама не говорила, что с незнакомыми дяденьками разговаривать не хорошо?
– Не шелести, – старичок тихим голосом оборвал жулика, даже не глядя на него, и обратился к Глине, – в какой руке у меня сейчас шарик?
Глина посмотрела на старичка и ответила:
– Не в руке, а под кепкой на столе.
Мужчины переглянулись.
– Молодец, – похвалил старичок, – и откуда взялась такая умница и красавица?
Глина промолчала, понимая, что вопрос риторический.
– Что ещё можешь? – спросил старичок.
– Смотря, что надо, – ответила так же уклончиво Глина.
– Меня зовут Виктор Игнатьевич, я тут на районе всем заправляю, и потому я хочу проверить, кто к нам пришел в гости и надолго ли.
– Ясно, – сказала Глина, – проверяйте.
Старичок молча достал колоду карт.
– Играешь? – спросил он.
– В дурака, – ответила Глина, а жулик в кепке осклабился.
Виктор Игнатьевич перетасовал карты, протянул колоду рубашками вверх и приказал:
– Вытащи даму бубён.
Глина взяла колоду в руки, отлистала восемь верхних карт, отложила их в сторону и показала на девятую.
Молодой жулик перевернул её и присвистнул.
– Лепота, – сказал за спиной Глины парнишка, который, оказывается, всё это время стоял в тени.
– Калитку захлопни, Коля, – одернул его жулик.
– Родители есть? – спросил Виктор Игнатьевич. Глина мотнула головой.
– Перекинулись? – уточнил жулик.
– Нет, живы, – нехотя сказала Глина, – я с ними не общаюсь.
– Учишься, работаешь? – продолжал допрос жулик.
Глина снова мотнула головой.
– Работа есть для тебя, – сказал Виктор Игнатьевич.
– Воровать я не буду, – предупредила Глина.
– Тут интереснее дельце, – успокоил её старичок.
Выслушав предложение Виктора Игнатьевича, Глина согласилась. Работа была не сложная.
***
– Ну что за оторва! – размышлял Купцов о Глине, толкаясь в маршрутке. Он ехал в Железнодорожный отдел милиции, недоумевая, как его «подопечная» Глина связана с предотвращением террористического акта. По телефону младший лейтенант ничего не объяснил, сказал, что просто надо приехать, ведь Глина отрекомендовалась племянницей Купцова. Удивившись находчивости наглого подростка, следователь поехал выручать её. Слава богу, Глина сидела не в КПЗ, а под замком в кабинете следователя.
Когда Купцову отперли дверь, то он увидел зарёванное и угрюмое лицо девчонки. Она, забравшись с ногами в кресло, бесцеремонно заваривала себе чай в чужой кружке.
– Вот наглая, – восхитился майор милиции Толстых, рассматривая наручники, лежавшие на столе, – мало того, что умудрилась браслеты снять, так еще и продукты мои жустрит!
– Ну, здравствуй, племянница, – сказал Купцов. Глина ему кивнула, грызя печенье. Купцов достал платок из кармана пиджака и протянул его Глине, показывая, что надо вытереть разводы слёз и грязи на лице. Глина повозила платком по щекам, но лучше от этих манипуляций не стало.
– Я скоро вернусь, – сказал Толстых и деликатно закрыл дверь.
– Рассказывай, как наручники сняла, – спросил Купцов, присаживаясь на край стола.
– Это не интересно, – ответила Глина, шмыгая носом.
– Ну, не каждый такое может, – доверительно сообщил ей Купцов.
– На пианино тоже не каждый может или борщи варить.
– Эх, Глина, лучше бы ты на пианино училась играть… – вздохнул Купцов.
С минуту посидели молча.
– Вы меня вызволите отсюда? – спросила Глина так же угрюмо.
– Посмотрим, – уклончиво сказал Купцов, – рассказывай, что натворила.
– Вам уже и так наговорили фигни всякой про меня. Мол, террористка, наёмная убийца, бандитка чеченская, – сказала Глина, – что я нового расскажу?
Купцову уже рассказали, что сегодня утром Глина подошла на площади Циолковского возле парка Авиастроителей к депутату областной Думы Васильеву ВэБэ, взяла его за руку и проникновенным голосом сообщила, что в его автомобиле заложена бомба. Как выяснилось потом – действительно, заложена. Ретивые менты Глину сразу задержать не смогли, а нашли её охранники Васильева ВэБэ только через час на Остужевском рынке с полными карманами денег. Всё это был очень странно, и Глину силком приволокли в ближайший отдел милиции.
Темери почти дремала, как вдруг карета резко остановилась, а через мгновение заднюю её стенку пробила пуля.
То есть, сначала где-то рядом грохнуло, потом в стенку впереди ударилось и упало на сидение что-то блестящее и бесформенное, а потом уже, обернувшись и увидев дыру в обивке, сквозь которую щетинились щепки, она сообразила, что в карету только что кто-то стрелял.
Темери, знающая, что с человеческим телом может сделать такой безобидный на первый взгляд металлический шарик, тут же попыталась пригнуться пониже, и не зря. В то же мгновение поблизости грохнуло ещё два выстрела. Но стрелявшие или промахнулись, или палили вовсе не в карету. Она поудобней ухватила посох и приготовилась ударить им любого, кто сунется внутрь.
Снаружи закричали. Послышался немелодичный звон сошедшихся сабель, мальканская и ифленская брань. Снова выстрелы.
Темери, закусив губу, ждала момента. Так просто она не сдастся! Никак не сдастся. Она знает, что делать, когда наступит самый крайний случай. Но пока что у неё ещё есть, что предъявить врагу. Есть, чем кусаться…
Дверца кареты резко распахнулась. Слепяще-белый свет вдруг оказался перекрыт человеческим силуэтом. Платок по глаза, меховая шапка… и рука, потянувшаяся внутрь. Схватить, вытащить… добить! Темери все силы, весь накопившийся страх вложила в один единственный удар посохом. Мимо этой протянутой руки, куда-то туда, где у незнакомца должна была быть грудь.
Вскрикнув, мужчина вывалился наружу, но на его месте вдруг появился следующий.
Темери уже изготовилась ударить снова, как вдруг услышала:
– Руку! Выходите, быстро!
Ифленец смотрел на неё почти с ненавистью, но это был всё-таки знакомый враг.
И Темери доверилась ему: выбора-то не было. Чеор подхватил её под локоть, помогая спрыгнуть на заснеженную дорогу, и она чуть не упала, пытаясь одновременно и высвободиться из хватки жёстких пальцев, и сделать вид, что всё нормально.
Неподалёку лежала мёртвая лошадь чеора та Хенвила. Дорогу впереди перегораживало бревно. Мельком она увидела гвардейцев, которые заняли позиции позади кареты. Один из них лихорадочно перезаряжал пистолет, другой держал наготове саблю. Чуть дальше бесформенным пятном лежало мёртвое тело в тёмных меховых одеждах – кто-то из нападавших. И к ним по дороге со стороны деревни верхами скакали ещё двое.
Посох-эгу выпал, когда она попыталась схватиться свободной рукой за стенку кареты.
– Да что с вами… – тряхнув замершую Темери, прорычал ифленец. – Бежать можете?
Она резко кивнула. Её не нужно было уговаривать бежать отсюда.
Всадники легко миновали преграду из гвардейцев. Тот, что заряжал пистолет, всё-таки не успел его зарядить, оружие оказалось бесполезным. Чеор та Хенвил вскинул свой пистолет и выстрелил. От грохота она решила, что оглохла, но всего через миг услышала:
– Да бегите же! Живо, каэ з-зар!
И она побежала. Прыгнула в канаву у обочины. Тут же промочила дорожные сапоги. Но ей всё казалось, что ифленец не сможет задержать преследователей. А если сможет, то ненадолго. И они бросятся следом, и конечно её найдут…
Посоха было жалко, но она не позволила себе и мгновения на раздумья: главное — убежать. Главное, скрыться от преследователей, кем бы они ни оказались. Они явно пришли не её спасать – об этом красноречиво говорила дыра от пули в задней стенке кареты.
Под ёлками снега почти не было – удержали кроны. Это позволило пробежать два десятка шагов, не оставляя следов. Потом ёлки кончились, начался смешенный лес с припорошенным подлеском. На тощем снежном одеяле хорошо были видны строчки звериных следов. Не стоило и сомневаться, что сама она оставит здесь такие же заметные следы. Стараясь прыгать от ствола к стволу, от дерева к дереву, она продолжила углубляться в лес, лишь надеясь, что эти уловки помогут скрыться. Оборачиваться было боязно, всё внимание занимал поиск хоть какого-нибудь пути между стволами. Пока она бежала, слышала ещё три или четыре выстрела. Кто напал на кортеж, зачем – оставалось лишь гадать.
Тяжело дыша, она скатилась с обрыва к ещё не до конца замёрзшему лесному ручью. Там, на тонкой ледяной корке, красовались крупные волчьи следы. Зверь прошёл совсем недавно, может, с час назад. Убежал вверх по течению. Темери, недолго думая, выбрала противоположное направление.
Тут ручей закладывал петлю. Видимо, в прошлом году вода подмыла корни старой ели, и она упала в русло, образовав кроной что-то вроде плотной крыши над берегом. Притом дерево всё ещё было живо. Сверху ёлку засыпало снежком, снизу под ней образовалось небольшое сухое пространство, состоящее из речного песка и мелких камней.
Темери, стуча зубами, забралась в эту небольшую нишу и решила, что отсюда никуда уже не уйдёт. Здесь её не видно. А значит, надо просто сидеть тихо-тихо. Пока не убедишься, что опасность ушла.
Так она просидела долго. Солнце, выбравшись к вечеру из-за облаков, уже скрылось за деревьями, накатили ранние зимние сумерки. Ничего не было слышно, никого не было видно.
Холодало. Если, сидя в карете, Темери ощущала дующий из щелей зимний ветер, то теперь она мёрзла уже по-настоящему. Мёрзли ноги в промокших сапогах. Пальцы рук попросту заледенели, не помогало даже то, что она плотно засунула их под мышки. Мёрзла спина. В конце концов, поняв, что рискует остаться одна в лесу в морозную ночь, без огня, без сухой тёплой одежды, даже без помощи Покровителей, ведь посох свой она потеряла, Темери выбралась из елового укрытия и осторожно отправилась в обратный путь.
Если повезёт, то она выйдет к дороге. А там… в обратный путь, не так уж далеко они отъехали от деревни. Только бы никого не встретить.
По ручью идти было просто. А вот как вернулась в лес, так и стало ясно, что не стоило так тщательно прятать собственный след. Сейчас бы не пришлось плутать, чуть ли не по кругу обходя каждый куст можжевельника или осины.
Было уже почти совсем темно. Темери выбралась на виденную раньше круглую поляну с мыслью, что где-нибудь здесь и придётся остановиться на ночь. Поляну пересекало множество следов лесных животных. Самые мелкие, наверное, принадлежали мышке. Самые крупные – лисице…
– Вот вы где… – голос ифленца прозвучал с другой стороны поляны. Темери вздрогнула: голос разрушил тишину замершего в сумраке леса. Слишком резко – когда она уже поверила, что кроме неё в этой чаще никого нет. Ни одного живого человека. Она увидела ифленца, когда он выбрался из-под густой зелёной ели и направился к ней, добавляя свои следы к звериным.
Словно ифленцу помогают какие-то неведомые вышние силы. А ей – мешают…
– Кто это был? – хрипло спросила она, – разбойники? Это уже не земли Золотой Матери. Здесь они не боятся нападать.
Чеор та Хенвил легко покачал головой:
– Не думаю. Если бы это были только мальканы, я бы согласился. Но командовали мои соплеменники, не ваши.
– Так они специально пришли? За вами?
– Будем надеяться.
– Почему? – голос ифленца с каждым словом всё больше мрачнел.
– Потому что если они пришли не за мной, то за вами. Это значит, что кому-то очень хочется не дать вам приехать в Тоненг. И тогда в опасности так же жизнь моего брата.
– Вы смогли их прогнать?
– Они отступили, но вернутся. Я не знаю, чем всё кончилось на дороге – гвардейцы дали мне возможность уйти в лес, больше ничего не знаю.
– Так мы возвращаемся?
Ифленец несколько мгновений пристально смотрел на Темери, потом покачал головой:
– Опасно. Вы сейчас – главная цель. Вы должны выжить. И мои люди, и я сам – сделаем всё для этого.
– Почему?
– Потому что у Танеррета очень большие шансы в очередной раз попасть… в кровавую войну. Я вас не обманывал. Бунты, штурм цитадели – это мелочи по сравнению с переворотом, ослаблением армии и вторжением добрых соседей из-за гор. И только один шанс удержать город и страну… во всяком случае, я вижу только один шанс. Это вы.
– Да, я помню ваши слова. Хотя и не очень верю. Но ваши люди… вы не попытаетесь узнать, что с ними стало?
– Я должен охранять вас. У дороги слишком опасно.
В голосе чеора та Хенвила скользила досада.
Что же. Может быть, укрытие под ёлкой у реки ей ещё послужит…
– Тут неподалёку река, – тихо сказала она. – Я покажу, как пройти. Там есть укрытие.
Ифленец, не раздумывая, велел:
– Ведите!
Когда они оказались у ёлки, темнота стала непроницаемой.
Ему понадобилось несколько минут, чтобы нарубить саблей лапника и выстлать им песок под кроной. Затем снял плащ, протянул Темери без слов. Она осторожно приняла, кивнула. Плащ был тяжёлый и довольно длинный. Невысокая Темершана смогла завернуться в него целиком.
Забралась в глубину укрытия.
– Вернусь, – на прощание сказал ей ифленец и исчез в ночной темноте.
Мокрые ноги ныли, она их почти не чувствовала. Очень хотелось разжечь костёр – но было нечем. Да и опасно так близко от дороги.
Темери, вспомнив все слышанные когда-либо проклятия (она больше не оречённая, ей можно!), стянула с ног мокрые сапоги, а потом и чулки. Шерстяное платье было почти сухим, немного намок подол, но это пустяки.
Но перед тем как завернуться с головой в отданный ифленцем плащ, нужно хотя бы попытаться позаботиться о завтрашнем дне. Ведь завтра придётся – в любом случае придётся – снова надевать на ноги ледяную мокрую обувь.
С чулками проще. Их можно высушить на теле. А вот сапоги так просто не просушить. Темери пробралась вдоль елового ствола к самому его основанию, к выворотню, когда-то съехавшему с невысокого обрыва к воде. Снега там не было.
Больше наощупь, она начала собирать сухой ломкий ягель. Вместе с мелкими ветками, хвоей, травинками. Если вода ещё не замёрзла, есть шанс, что мох её впитает, и завтра сапоги будут хоть и влажные, но их всё-таки получится надеть…
О мусоре, который неизбежно останется в сапогах после такой сушки, она старалась не думать. В конце концов, этот способ спас её прошлым летом, когда они ходили с сёстрами Дорогой Долга, так почему он должен не сработать сейчас?
Она записывала каждый раз, когда он упоминал солнцезащитные очки. Она искала шаблоны, вызывающие события, которые привели к тому, что он их упомянул. Иногда, как сейчас, он упоминал их, чтобы сменить тему.
«Если бы я их снял, Вы стали бы по-другому обо мне думать», — сказал он, как если бы «их» референт уже был установлен, как если бы они вдвоем разговаривали о солнцезащитных очках. Но это было не так. Вместо этого она спрашивала, почему ему не нравится практиковать дыхательные техники дома. Это её раздражало, но она была женщиной своего слова: когда он захочет поговорить о солнцезащитных очках, тогда они о них и поговорят.
«А как, по-Вашему, я стала бы о Вас думать?»
«Вы бы…» — Кроули часто начинал говорить, прежде чем он знал, как закончить то, что он хотел сказать. В конце концов, его разум работал быстро, и он все ещё не доверял ей. — «Вы бы больше не считали меня человеком».
«Ого», — сказала она и позволила себе показать, какое значение имели для неё эти слова. Она наблюдала за его ерзанием. Он что-то скрывал, что казалось странным. Большинство людей, когда они признают, что что-то заставляет их больше не чувствовать себя людьми, разоблачают себя. Но почему-то не он. — «Что для Вас значит быть человеком?»
На его лице промелькнуло что-то очень сложное, похожее на улыбку, гримасу и насмешку. Она подумает об этом позже. «Это значит быть свободным», — сказал он.
«Если Вы снимите свои солнцезащитные очки, — подытожила она, — тогда Вы не будете свободны».
«Я не практикуюсь дома, потому что Эзра не знает, что я сюда хожу».
У неё чуть голова не закружилась, пока она пыталась проследить за попытками Кроули уйти от темы. «Хорошо, хорошо», — сказала она и протянула руки. — «Я думаю, что мы действительно должны поговорить о двух вещах. Но мы не можем говорить о них одновременно. Очки или Эзра. С чего Вы хотите начать?»
«Ни с чего». — Потому что Кроули хлебом не корми, дай помелочиться. «Мне всё равно».
«Ну так выбирайте».
«Ладно, очки», — как будто он сделал ей одолжение, большая жертва с его стороны в её пользу.
«Хорошо.» — Она кивнула и позволила себе выработать стратегию, немного переместившись на своем месте. «Позвольте мне Вас спросить. Предположим, Вы сняли их здесь, со мной. Что самое худшее, что может случиться, по-вашему?»
«Вы превратитесь в соляной столп».
Он так иногда делал. Он отпускал глупые шутки, и они обычно были завалены библейскими аллюзиями. Это она тоже взяла на заметку. Она не понимала, почему он это делал, но знала, что он не ожидал от нее понимания. Казалось, это был его собственный способ повеселиться за её счет. Она подождала.
«Вы закричите и выбежите за дверь, и откажетесь со мной встречаться», — пробормотал он.
Она кивнула. «Значит, это самое худшее. Насколько вероятно, что это случится? По шкале от одного до десяти, где один — малая вероятность, а десять — абсолютная уверенность».
«Хм, четыре.»
«Значит, это может произойти, но вероятность небольшая».
«Нет».
«Как Вы думаете, какой будет наиболее вероятный результат?»
«Вы, наверное, немного покричите, но попытаетесь это скрыть». — Он сделал паузу, посасывая губы. — «Вы бы поблагодарили меня за то, что я такой смелый и сильный».
Она так и поступила несколько сессий назад. Он издевался. Тем не менее, она решила, что имело значение, что он помнил, и что слова повлияли на него достаточно, чтобы вспомнить их снова. «Хорошо», — сказала она, не клюнув на его приманку. — «И насколько это вероятно?»
«Где-то около семи».
«Что самое лучшее, по-Вашему, может случиться?»
Он этого не ожидал. Он немного выпрямился в своем кресле, что ей показалось интересным. — «Я думаю — я думаю, ничего».
«Ничего. Вы снимете очки, я увижу Ваши глаза, и абсолютно ничего не происходит».
«Ничего не меняется».
Она улыбнулась. — «Да, да. Потому что ничто в Ваших глазах не может изменить, кем Вы являетесь».
Он подумал об этом. Он не ответил.
«Насколько это вероятно?»
Он зыркнул на неё, а потом сказал: «Мы уже обошли десять. Наихудший случай — четыре, наиболее вероятный — семь. Мы имеем дело с невозможными вероятностями».
«А Вы мне подыграйте. Насколько вероятно?»
«Два.»
Обри Тайм была профессионалом. Она профессионально интересовалась состоянием глаз своего клиента Энтони Кроули. Ей было интересно узнать, почему он так боится показать свои глаза другому, и почему он думал, что вид его непокрытого лица будет настолько ужасающим, что все их отношения изменятся. Но Обри Тайм была не просто профессионалом, она также была человеком. И, как человек, она глубоко интересовалась что же, черт возьми, могло быть под этими темными линзами.
Они так и не поговорили об Эзре на той сессии. Очень жаль, но время истекло.
***
Обри Тайм нравилось думать о человеческом разуме как о паутине. Это не было особо креативно с её стороны, это была обычная метафора, но она была полезна. Каждая нить в паутине была убеждением. Периферийные нити были простыми убеждениями, которые легко можно стряхнуть доказательствами, и были они незначительными. Тем не менее, центром паутины являлись основные убеждения, которые формировали всю личность человека. Выдерни одну из этих основных нитей, и весь человек может измениться. Обри Тайм потратила большую часть своей работы, пытаясь найти основные нити в паутине других людей, чтобы она могла их выдернуть.
Она не была настолько глупа, чтобы думать, что сможет когда-нибудь понять всю паутину человека. Каждый что-то скрывает. Психология просто чертовски сложна, и всегда будут вопросы без ответа о любом клиенте, независимо от того, как долго длилась работа. Это было то, к чему привыкла Обри Тайм: уравновешивать интенсивное любопытство с реалистичной мерой человеческих ограничений.
Ее работа с Кроули оставила у неё какое-то чувство паутины, занимающей его разум. Время от времени она мельком видела некоторые из этих основных убеждений. Но были также некоторые очень серьезные вопросы о нём, пробелы в её знаниях о нем, которые, как она знала, мешали их работе. У нее были эти вопросы с тех пор, как он впервые заполнил демографические формы, в первый день их встречи.
В качестве местоимений он выбрал слово «он». Однако в пробеле пола он написал «нет». В пробеле сексуальности он ничего не написал. Что касается религиозной принадлежности, он написал: «Лады, почему бы и нет».
Последний удивил её больше всего. Он выглядел как кто-то, кого злила сама идея религии. У него был вид человека (?), который баловался сатанизмом до того, как он устарел, кто-то, кто забросил его, когда понял, что атеизм лучше подходит его гардеробу.
Другая демографическая информация не слишком её удивила. Кроули, в конце концов, был человеком (?) определенного возраста, и она привыкла к мужчинам определенного возраста, с определенными убеждениями, и что им некомфортно описывать определенные аспекты своей личности. Но ей всё же нужно было спросить об этом. Это был разговор, который им был нужен.
Им нужно было поговорить, потому что она начала разглядывать то, что находилось в самом центре паутины в голове Кроули. Она снова и снова видела, как глубоко укоренилась эта основа разума Кроули, как все остальные аспекты этого человека (?) вращались вокруг этого ядра. Для большинства людей это ядро представляет собой набор убеждений о себе. Для Кроули, однако, это был кто-то другой.
Эзра. Ей нужно было узнать больше об этом Эзре.
Однажды появилась возможность, как и во многих других сессиях с Кроули: он был грубияном.
Они были в середине сессии, когда у него зазвонил телефон. Это происходило, время от времени, с клиентами. Большинство людей забывают выключить свои телефоны. Она привыкла к тому, что клиент застенчиво улыбался, выуживал телефон и выключал его. Иногда клиент молча извинялся, сообщая ей, что ему нужно ответить, а затем отвечал на звонок. Но не Кроули, о нет. Как только телефон зазвонил, он полностью сосредоточился на нём, гораздо больше, чем когда-либо. Он был непримирителен, безразличен, не давал никаких оправданий или объяснений. Он выудил его из кармана, встав и повернувшись к ней спиной, и ответил.
«Что случилось?» — сказал он, как только ответил. Она едва слышала голос на другом конце, но она могла лишь расслышать часть разговора Кроули. Ей показалось, что она услышала еще один британский акцент, соответствующий его. «О. О. Нет, да, нормально. Семь. Звучит неплохо. Ага. Угу. Ага.»
Это была часть телефонного звонка, где большинство людей говорили, Я сейчас занят, я тебе перезвоню. Кроули этого не сделал.
«Ты не можешь просто, ну знаешь? А. Понимаю. Да, отлично. Я могу по дороге забрать. Всё хорошо. Да.»
Она почувствовала бы вину за подслушивание, но он, в конце концов, был в её офисе. Она покашляла.
«Слушай», — наконец сказал он, бросив на нее взгляд. — «Мне надо идти. Нет, всё хорошо. Я буду дома примерно через полчаса. Ладно. Ладно. Да, бай-бай».
Кроули был не из тех, кто говорил «бай-бай», если только не издевался над кем-то. Он звучал так, будто издевался над кем-то, но не злобно. Он повесил трубку и сел обратно.
У него был вид человека (?), который знал, что живым он отсюда не выберется.
«Эзра», — сказал он.
«Он до сих пор не знает, что вы ходите сюда?»
«Нет».
«Мы можем поговорить об этом?»
«Нет.» — Он был лжецом. — «Я не хочу, чтобы он волновался».
«Он беспокоится о Вас».
«Это его специальность».
«Вы беспокоитесь о нем?»
«Эх», — проворчал он, не принимая её формулировку слов. — «Я присматриваю за ним».
«Вы заботитесь о нем.»
Он кивнул.
«Вы любите его?»
Это было рискованно. Обри Тайм, профессионал своего дела, знала, что иногда нужно рисковать. Она внимательно наблюдала за тем, как Кроули стал очень неподвижным, намного более неподвижным, чем он когда-либо сидел раньше.
«Мы не используем это слово», — сказал он после пятнадцатисекундной паузы.
«А есть слово получше?»
Двадцать три секунды: он покачал головой.
«Вы любили его до пожара?»
«С самого начала», — сказал он. В такой ситуации она обычно ожидала, что он спрячется за сарказмом и личными шутками, но он этого не сделал. Он был серьезен. Для Кроули, решила она, эти отношения — не шутка.
«Как трогательно», — сказала она и улыбнулась. — «Вы двое нашли друг друга, и кажется, что у вас очень особенные отношения».
«Розовые сопли», — сказал он, но в этом не было никакой злобы. На самом деле, он даже улыбался.
Путь мимо солнцезащитных очков Кроули, подумала она, через его Эзру.
Аллея рядом с кабачком «Трисмегистус» достаточно темна и романтична, чтобы совокупиться в ней сразу после того, как закрывшаяся дверь отрежет полное сигарного дыма и ритмов румбы веселье внутри.
Изольда молода и притворно застенчива; на деле же она страстна, как загулявшая кошка. У нее длинные ногти, выкрашенные вульгарно-алым лаком, и чудная, тоже очень вульгарная мушка в самом углу широкого рта. Когда Изольда, присев на корточки и умело балансируя на высоченных каблуках-шпильках, делает Майру fellatio, тот всегда следит именно за движениями мушки, оседлавшей упругое кольцо ярко-красных губ, которые скользят взад и вперед вдоль рельефа вздутых вен его ствола. Иногда ему кажется, что мушка живет своей собственной жизнью. То и дело Майр ловит себя на мысли, что никак не может запомнить, справа или слева находится мушка на лице Изольды, на верхней или все-таки на нижней губе.
Совсем скоро вспомнить это становится ему совершенно неважно, потому что Изольда распрямляется и поворачивается к нему спиной, а потом нагибается, опираясь грудью на парапет. Белье у нее всегда белое, шелковое; светлая полоска, расширяющаяся книзу в треугольник, призывно светится меж загорелых ягодиц. Майру нравится шелк; на ощупь он почти так же гладок, как стена Камертона. От нахлынувших ассоциаций его возбуждение нарастает волной, и Изольда восхищенно ахает под ним, а потом некоторое время Майр любуется сквозь нежное цедровое прикосновение кожи Изольды и мускусно-фруктовый запах ее волос раскинувшимся далеко внизу, у подножия Роко Дель Дио, мегаполисом Гальорка.
Город — ожерелье огней на краю светящегося в лунном свете моря; Майр находит поразительное сходство между броуновским хаосом ночного траффика перегруженных городских улиц и величавым кружением мириад колоний неопланктона в потоках прибрежных вод. Хемолюминесценция микроорганизмов превращает водную гладь в причудливую карту подводных течений точно так же, как пунктир бесчисленных фотодиодных фар рисует схему движения транспорта одного из самых больших городов на планете. Изредка над городом проносятся трассеры монорельсовых поездов — сотни светящихся изнутри окошек; в небе проплывают, держа курс на расцвеченный иллюминацией посадочных огней зиккурат вокзала, аэропланы и дирижабли, зыркая по сторонам глазами прожекторов. Ночная Гальорка красива.
В конце Изольда всегда некрасиво всхрапывает и мычит что-то сквозь закушенную губу; ее бьет крупная дрожь, и кожа под ладонями Майра на ощупь уже не напоминает гладкую кожицу кумквата — теперь это скорее ноздревато-бугорчатая грубая шкура грейпфрута. Напоследок Майр ласково шлепает Изольду по вздрагивающей ягодице, словно треплет по крупу после забега хорошо показавшую себя на скачках лошадь. Возвращает на место полоску белого шелка, стремительно темнеющую от влаги. Майру кажется, что при желании он смог бы разглядеть сквозь намокший до прозрачности шелк остаточные конвульсивные сокращения кольцевых мышц влагалища Изольды.
У него нет такого желания.
— Когда встретимся в следующий раз? — спрашивает Изольда.
Ее глаза похотливо блестят, искусанные губы распухли и выглядят теперь еще вульгарнее, чем обычно. Изольда проводит по губам остреньким раздвоенным язычком, походя слизнув мушку.
— Никогда, — отвечает Майр.
Он всегда отвечает именно так.
Изольда радостно хохочет, показывая крупные заостренные зубы. При взгляде на них Майру каждый раз хочется немедленно проверить, на месте ли содержимое гульфика. Пока обходилось, но ему не хотелось бы расстроить Изольду и проверить при очередной встрече, настолько ли она злопамятна, насколько красива.
— Что, опять приезжает твоя столичная шлюха? — спрашивает Изольда.
Майр пожимает плечами. Зачем говорить об очевидном?
— Ты знаешь, где меня найти, когда она уберется обратно в свое крысиное гнездо, красавчик, — говорит Изольда. — Передавай ей от меня привет.
Изольда смеется, довольная собой, и приподняв острым ногтем подбородок Майра, жадно целует его на прощание. У ее губ привкус каштана и корицы; кончики языка щекочут горло Майра на грани рвотного рефлекса. Это на удивление приятно.
Из ее правой ноздри выскальзывает мушка, резво перепрыгивает с губ Изольды на губы Майра и прячется в рыжей щетке его усов.
Потом Изольда уходит вдоль по аллее, стуча каблуками. Ее фигурка ярко вспыхивает блестками кургузого ментика и металлическими нитями юбки-занавески под каждым из фонарей, снова и снова превращаясь в темный стройный силуэт в пятнах тени под пальмами. Не оборачиваясь, она поднимает руку — при этом рубин ее ногтей рассыпает алые брызги искр — и шевелит пальцами: «Hola!» — прежде, чем скрыться за поворотом. Изольда знает, что неотразима. Она убеждена, что Майр смотрит ей вслед. Что он не может не смотреть.
А Майр, едва она поворачивается к нему спиной, возвращается в кабак, и успевает оглохнуть от румбы, дать в нос борзому юнцу в петухастой рубахе и всадить две порции бурбона прежде, чем она делает свое «Hola!» ручкой; ему почти удается смыть изо рта прикосновение ее языка и свой собственный вкус еще до того, как она исчезает во тьме. Текила порция за порцией превращает воспоминания о пахнущей цедрой коже и прикосновении к шелку в выцветающий палимпсест.
Наутро Майр разглядывает свое измятое, налитое похмельной кровью лицо в мутном зеркале над умывальником. Его занимает родинка, едва заметная сквозь жесткую щетину усов.
Ему никак не удается вспомнить, видел ли он ее прежде.
Майру кажется, что родинка нашептывает ему что-то, словно хочет предупредить о беде. Но Майр за долгую жизнь привык не доверять голосам в своей голове.
***
Женщину, которая разговаривает с Майром без слов, зовут Бехейль.
Бехейль не позволяет ему прикасаться к себе.
Она с ног до головы закутана в черную хламиду из очень плотной — так, что едва не стоит коробом — ткани. Хламида оставляет открытыми лишь глаза и кисти рук. Глаза очень красивые, со странным разрезом, удлиненные за счет искусно нанесенной татуировки в наружных уголках. Глаза Бехейль, разумеется, карие. У нее тонкие, по-детски крошечные ладони; на каждом пальце по нескольку колец из металлов желтого и белого цвета. Часть колец украшены стекляшками, довольно сильно напоминающими рубин, изумруд и сапфир.
У Бехейль звучный глубокий голос. Майр ни разу не слышал из ее уст ни единого слова. Звуки, которые рождает ее горло, не имеют ничего общего с человеческой речью. От их томных, чувственных вибраций Майр готов разрядиться безо всякого телесного контакта, но от кареглазой сирены не так-то просто отделаться. Она раздевает его догола и укладывает лицом вниз на высокий топчан. В топчане прямо напротив лица прорезана дырка. Майру каждый раз кажется, что он почему-то лежит лицом вниз в примитивном сортире, опрометчиво угодив лицом аккурат в овальное «очко». Однако вид, который открывается ему внизу, разительно отличается от того, который обычно встречается под полом примитивных отхожих мест.
Он видит ноги Бехейль. Далеко не все, и уж подавно не целиком. Занимаясь Майром, Бехейль подтыкает полы своей бесформенной хламиды, заправляя их за пояс; так ей ничто не мешает свободно перемещаться вокруг топчана. Бехейль движется свободно и плавно, переставляя ноги в странном неслышном ритме, словно пританцовывая. Майр, как зачарованный, следит за этим чарующим танцем.
Тонкие щиколотки Бехейль украшены браслетами, а на каждом из аккуратно постриженных ноготков изображены жития святых. Майр скользит взглядом вверх от щиколоток, отмечая про себя стройность икр и аккуратность коленей. Рассмотреть дальше мешает прорезь в форме лица, в которой застрял Майр. Пока твердые сильные ручки начинают разминать его спину, Майр представляет себе, как может выглядеть линия бедер Бехейль. Эти размышления надолго отвлекают его от мыслей о том, как выглядит ее спрятанный между бедер бутон. Когда Майр возвращается к размышлениям о самой сути женского естества Бехейль, в его распаленном воображении мясистые лепестки бутона сочны и истекают влагой, струящей пряный аромат здоровой женской промежности.
На спину Майра льется масло, подогретое до температуры его тела. Потом маленькие крепкие руки начинают растирать масло по коже от шеи до ягодиц и ниже — до самых пяток. Движения становятся все более настойчивыми, меняются степень нажатия и амплитуда, и вот уже неожиданно сильные пальцы принимаются разминать мышцы, гоня из них дневную усталость. Майр млеет и тает; перед его глазами, словно маленькие змейки с серебряной и золотой чешуей, танцуют браслеты на щиколотках Бехейль.
Закончив со спиной, ягодицами и задней поверхностью Майровых конечностей, Бехейль набрасывает полотенце ему на поясницу и звонко хлопает по бедру, призывая перевернуться. Майр освобождается от плена «очка» и перетекает в положение «животом вверх». Процедура повторяется; теперь Майру до самого ее окончания дозволено рассматривать потолок.
Потолок крест-накрест заткан паутиной. Старые клочковатые сети свисают в углах обрывками театральных портьер. Там, где плетение паутины особенно густо, в сети, словно в веревочной сумке-авоське лежат странные вещи. Странный костяной мяч, выцветший от времени. Страшноватая ручка куклы — черная, иссохшая, со скрюченными маленькими пальчиками, на каждом из которых по кривому длинному ногтю. Маховые перья какой-то крупной птицы — черные и белые, длинные, очень красивые, похожие на лезвия длинных клинков. Бесформенные комки пропыленной паутины, скрывающие в своем липком нутре нечто совсем уж неопознаваемое.
Майр и не пытается опознавать паучью добычу. Он задремывает, и на изнанке его век начинают танцевать огненные, оранжевые и алые, круги. Просыпается Майр лишь тогда, когда ручки Бехейль, покончив со всем остальным, ныряют под полотенце, находят там, сжимают и начинают работать.
Майр вздыхает; воздух свистит, проходя сквозь зубы, и Бехейль, не глядя ему в глаза, кивает сама себе. Рисунок прикосновений меняется; меняется темп, то ускоряясь, то замедляясь до почти полной остановки. Бехейль нежна; Бехейль груба; Бехейль владеет им сейчас без остатка.
Майр чувствует, что вся его сущность сосредоточена сейчас меж пальцев Бехейль; он весь превращается в туго натянутую струну, на которой та наигрывает одной ей ведомую мелодию. То, что было прежде Майром, следует за мелодией, тянется все выше и выше, вьется вокруг низки неозвученных нот спиралью чистой энергии, которой нет больше места на земле. Майр становится горой до небес; он превращается в иглу, пронзающую пространство; он понимает остатками своего «я», что сравним сейчас по мощи своей с Камертоном.
Он и есть Камертон.
Он знает, что произойдет, когда будет взята единственно верная нота.
Он знает это бесконечно долгую секунду, в которую останавливается танец виртуозных пальцев Бехейль, ставя точку в прихотливой череде движений, завершая узор, сплетая в окончательный узел нити земных и небесных энергий с силой Майровой кундалини. Все это — мелодии и узоры, жаркие требовательные прикосновения, возбуждение и экстаз — остается где-то далеко внизу, когда Майр, словно выпущенная из чудовищного лука стрела, устремляется в зенит и ударяется о небесную твердь.
Осколки.
Он оказывается внутри трубки калейдоскопа, полной сверкающих осколков битого стекла. Несется сквозь бешеные вихри искр, сквозь неистовые всплески энергий, сквозь танец разбитых надежд, сквозь, сквозь, сквозь…
Когда Майр возвращается в свое тело, все уже кончилось. Бехейль, утробно мурлыча под нос смутно знакомый мотивчик со странной гармоникой, тщательно вытирает руки тем же полотенцем, которым только что вытерла Майра. Майр переворачивается на бок и некоторое время в отупении наблюдает за тем, как ступни Бехейль переступают с места на место в танце. Змейки на щиколотках немигающе смотрят на него, ощупывая воздух раздвоенными язычками.
Хламида, скрывающая фигуру Бехейль, сегодня задралась выше обычного. Когда Майр поднимает взгляд, он видит прямо перед лицом темный треугольник тени между полноватых бедер женщины.
В кустистой заросли лобковых волос замер огромный паук, подобрав голенастые ноги и глядя на Майра черными бусинами бесчисленных глаз. Хелицеры и педипальпы механически шевелятся, словно паук в задумчивости пережевывает неизвестно что…или неизвестно кого. Впрочем… Среди сморщенных лепестков роскошного некогда бутона видна высохшая до полной мумификации детская ручка. Майр знает, что совсем недавно где-то уже видел такую же.
При этой мысли взгляд Майра устремляется выше — туда, где в затканных паутиной сетках лежит — Небеса знают, сколько уже лет — расчлененное тело уличного мальчишки, которого никто не хватился на улицах Гальорки, где в ту далекую пору насчитывалось куда меньше жителей, чем теперь.
Забыть можно многое. Даже это.
Но теперь Майр вспомнил.
Он переводит взгляд на сетку, из которой сквозь пыль, грязь и века белеют маховые перья очень большой птицы.
Он знает, что нужно делать дальше.
Бехейль продолжает петь свою песню без слов.
Спасённых с помощью Филиппа DEX-девушек Родион отвёз в Кедрово и передал Живке в присутствии председателя сельсовета с третьим опекунским уровнем, особо оговорив, что киборги привезены именно для помощи ей и для охраны здания клуба, а не всему селу, а парня-Mary уже через неделю перевели на работу в столовую «Надежды».
***
Тринадцатого июля в кабинете заведующей ОЗК торжественно передали под опеку одной из активных пенсионерок из клуба «Золотой возраст» DEX’а по имени Павел. Анна Петровна работала в ОЗК почти с самого начала – бухгалтером на полставки – и знала всех киборгов, бывавших в офисе. Пашу, появившегося уже в новом здании, она довольно хорошо успела узнать, так как он чаще других DEX’ов охранял второй этаж здания, где находилась бухгалтерия, и она чаще всех подкармливала его пирожками.
Уже через день Анна Петровна стала жаловаться на парня: «Всё делает не так, совершенно не слушается, только всё портит… не могу справиться…». Все были удивлены такой переменой в её отношении к этому киборгу, и потому вечером того же дня к ней на дом ОЗКшники явились целой комиссией: Карина с Леоном, Светлана, Родион и Нина с Платоном.
Двухкомнатная квартира на втором этаже элитной высотки была почти разгромлена, осколки посуды усыпали пол кухни, деревянный старинный буфет был опрокинут, содержимое его рассыпалось по всему полу, хозяйка рыдала, а киборг тупо стоял у стенки и пялился на вошедших.
— Добрый вечер! Что произошло? Ведь всё нормально было в ОЗК… вы оба прекрасно ладили… мы так радовались за вас обоих… — Карина осмотрела погром и спросила снова: — Что произошло?
— Что случилось? Я всего лишь попросила его достать соль из буфета, а он… а он… а вчера… попросила подать укроп… — и снова разрыдалась.
Нина обратилась уже к киборгу:
— Паша, какой был последний приказ? И предпоследний тоже? Скинь все записи мне на видеофон.
И DEX сначала скинул видео Нине, а затем воспроизвёл аудиофайл:
— Паша, беги на кухню, возьми стул и прыгни за солью, она наверху. – Сделал паузу и включил более ранние записи: — А теперь принеси мне зонтик… не этот! Зонтик!.. и лук подай… да не этот!..
— Всё ясно. Был чёткий приказ прыгнуть, — ответила Карина, — вот он и прыгнул. С разбегу. На стул… поэтому буфет на полу? А при чём здесь зонтик и лук?
— Да… буфет упал… он прыгнул! Но он же того… разумный. Должен понимать, что я хотела сказать, что надо осторожно встать на стул и достать соль с верхней полки? И что нужен зонтик укропа! И что лук нужен репчатый, – Анна Петровна смотрела на гостей с недоумением и говорила уже без рыданий: — Раньше ведь он понимал, что мне требуется!
— Если он должен был осторожно встать на стул, то так и надо было говорить. Его система воспринимает приказ однозначно… даже если он сам и понимает, что надо сделать. Вам же всё объясняли, и не один раз. И в ОЗК Вы с Пашей отлично ладили. Что случилось ещё? Тут такой разгром… неужели это только от его прыжка так буфет пострадал?
Платон в это же время связался с Пашей и стал спрашивать о всех данных приказах и их выполнении. Просмотрев полученные записи, скинул их Нине на видеофон, и она сразу выдернула вирт-окон и стала смотреть видео. На записи было видно, как Анна Ивановна говорит киборгу на кухне: «Сейчас пойдём в магазин и купим кое-что на обед. Возьмёшь эту штуку, — и Анна Ивановна начала что-то показывать руками, — положишь в неё то, что купим, закроешь этой штучкой и поставишь это самое на эту штуку…»
— Стоп! — Карина прервала просмотр и обратилась к пенсионерке, — Вы сами-то понимаете, о чём речь? Эту штуку в эту штучку… не удивительно, что киборг запутался… и почти сорвался. К тому же Вы сами отказались дать ему программы от Mary, решили обучать его самостоятельно!
— Но ведь раньше он меня понимал как-то!
И тут же на видеофон Нины пришел ещё один файл, снятый DEX’ом на кухне столовой «Надежды»: «Паша, сначала в кастрюлю кладут мясо, потом нарезанную капусту и закрывают кастрюлю крышкой… капуста в бульоне варится минут сорок, а в это время чистим картошку…»
— Ну вот, здесь же нормально говорите и понятно! – воскликнул Родион, — а я уже решил, что с Пашей что-то неладно, пришёл исправлять. Может, поставим программку всё-таки?
— Так это я на работе так говорю, на работе надо говорить понятно, — возмутилась пенсионерка. — А дома я говорю так, как мне удобно. И мои подруги меня понимают. И он понимать должен.
— Что понятно Вашим подругам, совершенно непонятно киборгу. Он старается быть нужным, но вместо этого разгромил буфет с посудой… его система воспринимает приказы буквально и заставляет его прыгать и бегать, а сам он просто запутался во всех этих штуках, штучках, «это самое» и зонтиках! И теперь одно из двух. Или Паша возвращается в ОЗК. Или Вы начинаете говорить так, чтобы он Вас понимал. Не «штучка на штуке», а «крышка на кастрюле». Не «это самое», а «капуста и морковь». Не «беги и прыгни», а «пойди и осторожно встань на стул». Уточняйте, что нужен зонтик именно укропа или лук именно репчатый, который едят. И тогда вы сможете найти взаимопонимание. Ваше решение? Паша, что скажешь? Хочешь вернуться?
Ранее молчавший киборг тихо сказал:
— Я бы остался… здесь у меня только один человек с правом управления… я научусь понимать. Только пропишу себе разные варианты приказов. Приказ «прыгни» будет означать «осторожно поднимись», а слово «беги» — «медленно пойди»… но… если действительно понадобится побежать и прыгнуть, что тогда?
— Тогда… сначала сделаем уборку, — уверенно сказал Платон, — Паша сегодня заночует здесь, а завтра с утра мы все полетим на Жемчужный остров, там Паша научится ремонтировать мебель, а Анна Петровна, как профессионал, проверит бухгалтерию… Клим, бесспорно, бухгалтер первоклассный, но с программой только… ему учиться надо и опыта набираться… и Анна Петровна пообщается с другими киборгами и поймёт, что надо говорить понятно всегда… и Паше не придётся прописывать у себя разные варианты приказов.
Карина глядела на Платона с нескрываемым изумлением – Irien не только предложил решение проблемы, но и сделал это самостоятельно и не спрашивая разрешения у хозяйки. После возвращения с празднования Купалы и этого странного венчания отношения Нины и Платона заметно изменились. Мало того, что у них появились серебряные обручальные кольца, так и поведение обоих стало другим: киборг словно стал старше и взрослее, стал открыто советовать что-то хозяйке – и она эти советы принимала! Этот киборг постепенно брал на себя её обязанности в ОЗК и дежурил не столько вместе с ней, но и фактически вместо неё, отвечая на звонки и принимая посетителей, а она только кивала и соглашалась с ним.
Карина дослушала идеи Платона – и к своему удивлению тоже согласилась. Сначала уборка – она сама взяла совок и веник, а Платон с Пашей осторожно подняли и поставили на место буфет, тут же считая, сколько всего разбилось и просыпалось и какие продукты надо выбросить, а какие докупить. Дверки буфета отпали, стёкла треснули, кусочки резьбы откололись – и надо было или ремонтировать этот буфет, или покупать новый. И потому Анна Петровна тоже согласилась с предложением Платона.
После уборки гости ушли, а Паша лёг спать на полу в прихожей, боясь разбить ещё что-нибудь. Анна Петровна ничего ему не сказала, опасаясь, что он поймёт не так, и после таблетки успокоительного тоже пошла спать.
***
На следующий день вылетели на остров на трёх флайерах: Нина с Платоном на своём, Карина с Леоном и Родион с Анной Петровной и Пашей.
Паша сидел тихо и смирно, но по внутренней связи забрасывал Платона вопросами о модуле, островах и живущих на них киборгах. Конечно, живя в ОЗК, DEX знал, что есть такой архипелаг на озере и что там живут киборги почти без людей — но он никогда не был на этих островах.
Паша за ночь просмотрел множество видеозаписей из облака Платона, и представление о жизни на островах имел, но весьма своеобразное – Irien в своё облако загружал записи, наиболее интересные ему как экономисту – о производстве мебели, ремонте техники, продажах и покупках. Просто сходить в гости и познакомиться Паша был совсем не против — но остаться жить в модуле после увиденного не захотел. Ведь киборги на островах почти круглосуточно работают, а кормосмеси не получают. А другого ничего из еды нет! Не рыбу же с крысами они едят? К тому же Паша в деревне не бывал ни разу и довольно смутно знал о местных обычаях.
Прилетели на Жемчужный остров в десять утра – почти все киборги были уже на работах.
Гостей встретил предупреждённый заранее волхв и проводил в модуль. Первым делом Фрида угостила всех чаем с булочками, и после завтрака Анна Петровна занялась проверкой бухгалтерских отчётов. Клим побаивался нового человека — хотя заочно по видеосвязи был знаком с бухгалтером ОЗК — и потому Велимысл остался присутствовать при процессе аудита. Документы у Клима были в идеальном порядке, но Анна Петровна всё же дала парню несколько дельных советов по оформлению накладных и учёту прихода, и в конце беседы посоветовала часть вырученных от продажи изделий и ягод денег откладывать на отдельном неснимаемом счете, чтобы на самый крайний случай была финансовая «подушка безопасности». Волхв сообщил об этом Нине — и она одобрила решение откладывать до десяти процентов от выручки на отдельном счете, который тут же был открыт.
Тем временем Паша скинул Фролу записи сломанного буфета, тот пообещал помочь, показал в мастерской готовую мебель, поручил помощнику сделать сломанные детали резьбы и выдал Паше несколько дельных советов по ремонту мебели.
После просмотра отчётов Фрида пригласила гостей обедать, и за столом Анна Петровна разговорилась с Велимыслом о своей семье и о внуках:
— Мне уже семьдесят два… дочь работает библиотекарем в Серебрянке… скоро на пенсию выйдет, внуки школу закончили в этом году и куда-то дальше учиться полетят. Думала, Паша мне вместо внука будет, доходит за мной и дальше в моей квартире жить останется… а вот как получается…
— Так он и останется. Вы же давно знакомы, и он сам согласился жить у тебя… — старый учитель привычно говорил «ты», Анна Петровна воспринимала это совершенно спокойно. Паша сидел за столом молча, почти не двигаясь.
Чтобы волхв смог поговорить с ними двумя вместе, Нина вместе с Платоном и остальными гостями вышла из модуля. День был солнечный, и Родион побежал купаться, Леон пошёл в гаражи, а Карина с Ниной и Платоном двинулись к пасущимися лошадям.
Стоящий у левады Квинто-Полкан с явным недовольством наблюдал за прилетевшими людьми. А вдруг гости захотят покататься, а не знающая этих лошадей хозяйка им разрешит? Лошади старые и для катания совсем не годятся, к тому же привезённые последними кобылы жерёбы и потому их беречь надо. И потому кататься на них нельзя ни в коем случае! Сказать голосом не посмел, но хватило ума кинуть сообщение Платону, и тот осторожно и аккуратно предложил гостям посмотреть ещё и строящуюся дамбу на соседний пока безымянный островок:
— Хотим соединить все острова дорогой… руководство заповедника мысль одобрило. Сначала заготовим камни, а когда привезут бетонные кольца, будем укладывать на дно камни, а на камни — эти кольца… до холодов успеем соединить ещё два или три острова…
— И будет отдельный сельсовет. На островах. Колхоз… — подержала его Нина.
— «Новая жизнь»… или «Светлый путь». Раньше так называли колхозы… выберем все вместе на общем собрании.
Нина уставилась на киборга — откуда он знает о названиях колхозов в бывшем СССР?… но тут же вспомнила, что он переводил книгу по экономике перестройки и наверняка читал книги и по истории Старой Земли. Названия будущего хозяйства её не впечатлили – слишком просто и банально, но то, что предложил это киборг – обрадовало. Значит, он всерьёз думает о будущей жизни на островах.
— Всё это замечательно, — отвечала Карина, — но неужели киборгам здесь нравится? может быть, кто-то захочет перебраться в город?
— В город? Давайте сейчас и узнаем. Платон, спроси, пожалуйста, по внутренней связи, хочет ли кто-нибудь улететь в город? Жить в семьях в цивилизованных условиях, быть в статусе младшего члена семьи… или домашнего любимца… и указать причину согласия остаться здесь или возврата в город. Пусть каждый скинет свой ответ на мой планшет с указанием имени, модели и серийного номера.
— Хорошо, сейчас сделаю… от меня ответ нужен?
— Конечно! – мгновенно отозвалась Карина. — Хоть ты и живёшь в городе… но ты тоже подопечный Нины Павловны.
Через минуту начали приходить ответы:
«Фрида Бок, Mary-5, остаюсь здесь. Здесь я что-то значу, я управляю здесь модулем, а что мне делать в городе? Быть куклой? Здесь лучше.»
«Платон Лебедев, Irien-69, я буду вместе с женой. Куда она, туда и я. Мой дом — её дом. К тому же я хочу учиться, и здесь я нужнее.»
«Фрол Рябков (фамилия хозяина). DEX-6. Мне и здесь неплохо. Что я забыл в городе? Кем я буду? Охранником? А здесь я управляющий.»…
В течение четверти часа отозвались почти полтора десятка киборгов.
— Вот так… ответили все разумные киборги. Неразумные ответить не могут. И за них отвечаю я, — Нина взглянула на Карину и Анну Петровну, — и я решаю, что здесь им будет лучше.
Домой вернулись поздно вечером, уставшие и довольные. В полёте Анна Петровна не умолкая говорила, какой замечательный человек живёт на островах и как он всё замечательно устроил, и что он даже игры с киборгами проводит… и даже уговорил её дочь помочь ему организовывать зимой серию игр каких-то.
Нина от её болтовни устала больше, чем от целого дня работы, и была почти счастлива, оказавшись дома.