Жизнь – азартная игра, и даже самый осторожный и крепко стоящий на ногах человек ходит по канату обстоятельств, и даже самая легкая вибрация может его сбросить. Мы живем себе, чувствуем себя в безопасности, думаем, будто мы кое-что значим в мире, и вдруг –фьють, и мы ничто.
(С) Уинстон Грэхем. «Штормовая волна».
_________________
Когда в доме Ломастеров осталось лишь трое субъектов из пяти присутствовавших, Элисса со вздохом собрала обломки разбитой статуэтки с пола, перенесла на стол. Сложила, проверяя, все ли части на месте и не закатилась ли какая под тумбу или кровать. Как оказалось – у статуэтки мужчины, сидящего в кресле с книгой и пледом на коленях, больше всего пострадало именно кресло: белый материал спинки разломился на шесть неровных частей, трещина пошла по краю пледа, немного пострадали плечо и нос. Женщина аккуратно переложила все обломки в передник и унесла в свою комнату, где достала из комода отрез ткани и увязала их в узелок.
А занимающая центр столешницы статуэтка в виде обнявшихся и смотрящих вдаль мужчины и женщины будто бы беззвучно укоряла хозяйку за своего повреждённого собрата.
Оставив узелок на комоде, женщина спустилась к мастерской, постучала в дверь, толкнула, подвигала ручку. Но сама дверь ей не открывалась, а из-за двери — не отзывались.
— Ох, неспокойно мне, — отошла Элисса, — Зачем даже от меня дверь изнутри запер… Неужели так всю ночь в мастерской и просидит? Уж не из-за вчерашнего ли проходимца?
Женщина сжала кулачки.
— Ух, я бы его!
… И тишину циркового жилого корпуса огласило громкое «Ик!»
Дакир Алабас в собственных апартаментах из нескольких комнат, объединённых коридором и прихожей, с наслаждением скинул обувь, расстегнул пуговицы пиджака… и вновь икнул, но уже чуть тише.
— Ловок я всё-таки. Ик! Как же вовремя вспомнился мне эпизод из старой пьесы. Тот, что про амбар и полночь. Ах, Элисса, или как там её… Ик!… Бывают же совпадения, как по написанному всё прошло. Чуть ли не из слова в слово по пьесе. Вот умора! Ик! Теперь и от Мастера тройная оплата, и от его конкурентов… Ик!… приятный довесок.
Мужчина подошел к тумбе, проверил графин, но тот был пуст. Не из рукомойника же пить. Пришлось брать фонарь и спускаться в общую столовую, нарушая иканием тишину коридора. Одна из боковых дверей по пути робко приоткрылась.
— Эй, кто-нибудь, воды принесите, а? – распорядился управляющий не терпящим возражений голосом. И через пару-тройку секунд в коридор вышла танцовщица со стаканом на подносе. Дакир всмотрелся – ах нет, не на подносе, на старом плоском диске для жонглирования.
— Пожалуйста. Вода. Как просили. – Боннита подавила начавшийся было зевок.
Управляющий подхватит стакан, жадно выпил.
— Ик! А что как медленно? Можно бы и порасторопнее.
— Простите, так получилось, – девушка добавила раскаяния в голосе.
Дакир вернул стакан, пошарил в карманах. Монеты нужного номинала он прекрасно умел различать наощупь. На поднос опустилась искомая денежка.
— Это на цветы.
— Цветы? Мне? – приятно удивлена Боннита.
— Нет, конечно. Закажите букет, отправьте в дом Ломастеров. Записочку к нему ещё «За волшебную ночь», без подписи. Элисса наверняка-а-а обрадуется!
— Хорошо, с утра сделаю в лучшем виде, господин Дакир.
Не прощаясь, мужчина отправился к себе, а танцовщица зябко подёрнула плечами.
«Зараза. Надо было хоть яду, что ли, подсыпать» — ругнулась она мысленно.
Боннита не раз пыталась снискать милость начальства, но отчего-то у неё это всё никак не получалось. И потому стремление услужить и возвыситься постепенно начало перерастать в желание насолить.
До комнаты Мии звуки их разговора не доносились, слишком далеко, но девушка всё равно не могла уснуть. Она то ворочалась под одеялом с боку на бок, то замирала неподвижно, всматриваясь в темноту по углам, перебирая и самые яркие, и более тусклые обрывки воспоминаний.
— Просто знай, кроме родителей и, быть может, нескольких близких друзей, по существу ты никому не нужна. Извлечь пользу для себя за счёт кого-то – это так характерно для любых разумных существ в нашем мире. И, наверняка, во всех других мирах тоже. Для нас с мамой ты – прекрасная принцесса, любимая дочь, но для других – ты всего лишь одна из множества…
Да, как сейчас стоит перед глазами такой статный и подтянутый отец, смотрит глаза в глаза и очень серьёзно повторяет:
— Для нас с мамой ты – прекрасная принцесса, любимая дочь, но для других – всего лишь одна из множества. Учись жить с этой мыслью, но никогда не отчаивайся. Извлекай уроки из событий, происходящих с тобой, находи способы получить от них пользу, и тогда у тебя будут все шансы выдержать удары судьбы.
— А ты не думаешь, что наша Мия ещё мала для таких речей? Пусть насладится детством, у нас его почти и не было.
— Мир не сделает ей скидку на возраст. К тому же, ты слаба здоровьем. Да и я не вечен.
Сильные жилистые руки, привычные к тяжёлым гирям, так нежно прикасаются к хрупким плечам жены. А взгляд по-прежнему устремлён к Мии.
— Доченька, невозможно заранее подготовиться ко всем неприятностям, но научиться избегать хотя бы какой-то их части – просто необходимо. Знание, на которое мне потребовались годы, ты можешь получить просто так. И использовать.
— Но не всем же подряд забивать голову, дорогой. Некоторые уроки не так уж и нужны девушкам, а что-то всё равно усваивается лишь на собственном опыте! Пусть просто живёт, играет со сверстниками, выполняет поручения по дому и огороду, я продолжу обучать готовке, рукоделию, уходу за собой. Заинтересуется травничеством, буду учить и этому.
— А я говорю о другом. И даже не о грамоте, хотя и она важна. Понимаю, что бегать-прыгать и веночки плести гораздо веселее, чем учиться читать и писать. Но ещё важнее – распознавать чужую ложь, уметь отстаивать свои интересы, не позволять себя использовать другим, как вздумается.
— И при этом, для полноты счастья, надо самому лгать, навязывать свои интересы и всех окружающих использовать?
— Ты живёшь в покое, за городом, вдали от цирка. Ты отвыкла от него. Но наш балаган начал превращаться в такой рассадник склок и взаимных обид, что по-другому уже никак…
«Никак, никак, никак не уснуть!»
— Девочка моя, не плачь. Как минимум потому, что на меня это не действует. И это не значит, что мне безразличны твои чувства и твои слёзы. Но используй их на ком-нибудь другом. Для тренировки. А мне сейчас важно, чтобы ты не реагировала так остро на любые слова. Да, я по-прежнему не разрешаю тебе выступать. Ни со мной, ни с кем-то ещё из артистов. Потому что ты со своим плачем ещё не готова. Как перестать плакать? Бери зеркало, смотри на себя со стороны! Твоё лицо сейчас не просто некрасивое, оно страшное! Опять в слёзы? Из-за моих слов? Пока не научишься владеть эмоциями, пока не будешь управлять сама собой, можешь забыть о цирке. Смотри ещё раз. И думай! Это не твоё лицо, это не твои слёзы, ты их показываешь снаружи, но внутри спокойна. Ты действительно мечтаешь выступать и расстроена, что не пускают? Не показывай этого! Сделай так, чтобы я поверил в твоё равнодушие…
«Не могу я оставаться равнодушной, как ни стараюсь, прости, пап…»
— Просишь определить его в ученики? Тебе нравится дружить с этим мальчиком?
— А разве нельзя? Ведь и у тебя есть друзья.
— Допустим. Но их немного. И все они — проверенные временем и делом люди.
— Вот… Я тоже подумала… что мне тоже нужен кто-то, кого я хорошо знаю. Ему нравятся мои трюки, он ловкий, и даже почти повторил некоторые. Он хочет научиться.
— Но при этом ко мне приходит не он, а ты.
— Потому что сначала хочу узнать твое мнение сама. А предложить так, чтобы не отказался, я ещё успею.
— Не отказался кто?
— Он, конечно…
«Конечно, всегда есть такие предложения, от которых трудно отказаться».
— Отказываюсь! Ты отправляешь меня тренироваться даже в такой день?! — губы под траурной вуалью подрагивают, руки в черных перчатках судорожно вцепились в подол платья, — Ты только что сидел мрачнее тучи, а теперь, как ни в чём ни бывало, за гири принялся?!
— Сам по себе этот день ничем не отличается от предыдущих.
— Но ведь сегодня… маму…
— Доченька, пойми, дома мне не нужно показывать внешним людям, что я убит горем.
— То есть, ты не горюешь?
— Я тренируюсь… Не могу сидеть сложа руки, даже если печаль рвёт сердце на части. Сколько раз я повторял себе, что готов к такому исходу, как думаешь? Здесь даже магия бессильна, мы с тобой уже обсуждали это, даже перемещение из мира в мир не спасает от Неизлечимой. А значит, убиваться бессмысленно. Мы втроём прожили отведённые нам годы, теперь будем двигаться дальше уже вдвоём. И я знаю, как лучше обставить твой дебют.
Кажется, губы уже не подрагивают. Лучше потупить взгляд и уточнить вскользь, будто бы между делом. Так отцу больше нравится.
— Я могу спросить заинтересованно, а могу спросить равнодушно, что же именно на мой счёт придумано. Какую интонацию использовать?
— Спроси с восторгом и восхищением, пожалуйста.
— Мой дебют уже скоро?! Правда?! Как? Когда?
— Мы с господином Терраном и остальными всё продумали и обсудили, милая. Чтобы упрочнить твое положение в будущем, мы свяжем популярность нового цирка с твоим именем. Чтобы ты стала его «лицом», понимаешь. Ты будешь его звездой, но так, чтобы не случилось непомерной загруженности. Мы придумали… точнее, господин Терран придумал отдельную должность для тебя. И Элиану с вашим совместным номером будет проще продвинуться. Строительство идёт полным ходом. У тебя всё получится.
«У меня всё получится. Обязательно. Идеальной для всех и каждого не будешь, но с пути уже не свернуть. Лёгкость, мне нужна моя лёгкость и улыбка. Нельзя поддаваться этой гнетущей, убийственной пустоте вокруг».
— Не переставай мечтать о выступлениях и готовиться к ним. Это со стороны непонятно, сколько усилий занимает подготовка, но ты знаешь всё изнутри. Люди завистливы, но ты можешь обратить в свою пользу даже их зависть. Не сравнивай с другими, но каждый раз превосходи сама себя. И при этом веди себя непринужденно и естественно, в общении не выделяйся, оценивай уровень собеседников и становись своей среди своих. Мы вместе создали превосходный базис, так что всё работает на тебя — питание, нагрузки, гигиена, мышление. Но ты сама же можешь всё и разрушить, если позволишь оступиться. Да, ошибки бывают, нельзя корить себя за них, но слишком частые ошибки – это провал. Весь образ, с таким трудом созданный, развеется, как дым по ветру.
«Да, мне просто нужно выйти, проветриться. Ах, ну почему же господин Терран больше не показывается в цирке, а ведь с таким энтузиазмом всё начиналось. Может быть, он просто разочаровался в нас, в самой идее? И просто получает теперь доход, спокойно посиживая в загородном поместье?»
Мия встала с кровати, надела поверх длинной ночной сорочки теплый вязаный кардиган, накинула сверху плащ, подхватила фонарь. Уж если и бродить без цели по пустым коридорам жилого корпуса, так хотя бы с комфортом. Девушка дошла до запертой комнаты Элиана, постояла там, прислонившись лбом к косяку и осознавая, что парень больше никогда из неё не выйдет, не приободрит, не попросит оценить новую задумку для трюка… Затем ноги будто сами привели Мию к вольерам с животными. Она мельком подумала, как было бы хорошо погладить тёплые перышки рыжего быстрокрыла или почесать за ушком пушистую лафа-ленивицу. Девушка погасила фонарь, чтобы не растревожить обитателей зверинца. Коридор, как обычно, на ночь перекрывала массивная решетка, и девушка почти на полчаса застыла рядом с ней, положив руки на чугунные прутья. В какие-то мгновения ей начинало казаться, что это она находится взаперти, а не звери и птицы.
За спиной скрипнула дверь, отсвет фонаря лёг на пол и обрешетку.
— Кто там? К-кто там стоит, я спрашиваю?! – с придыханием прозвучал мужской голос.
Мия обернулась.
— Ой, деточка, чуть не довела старика. До отхожего места пошел… да как тебя увидал, думал, ужо и не понадобится, прямо на месте пакостить придётся.
— Ну что вы, господин Палфирек, смеху-то уж не наводите, вы дрессировщик, а не клоун.
— Ну, милая, в клоунах я тоже раньше хаживал, не обессудь. Не спится тебе, горемычной?
— Угу.
— Да ты не стой, проходи в тепло, посиди тихонько, старушку мою не разбуди только, я быстро обернусь.
— Я не хочу обременять, я к себе пойду.
— Ни-ни-ни, и думать не смей. В коридорах не полуночничают. А вдруг тебя Тварь из цирка на поздний ужин утащит?
— На ужин не хочу. Я согласна исключительно на ранний завтрак.
В комнате пахло сдобой, пророщенным зерном и прелыми листьями, в углу пощёлкивал часовой механизм, двигался маятник. В клетке сонно попискивали маленькие хомчонки. Найдя наощупь колченогий табурет, Мия примостилась поближе ко входу. Есть места, которые не меняются со временем. Или нет, даже не места, а «человеко-окружения» какие-то. Они возникают будто сами по себе, сопровождают обладателя, вбирают в себя новое, но сохраняют самобытность. Господину Постро Палфиреку избавиться от своего человеко-окружения не помог даже переезд из балаганного шатра в благоустроенное здание. Да он и избавляться не стремился. Вместе с ним из старого места в новое будто переместилась целая эпоха. И вроде совсем недавно собирались тут цирковой детворой, слушали байки, угощались хозяйским варевом из трав и ягод, а теперь уже другие детки наросли, но так же с превеликим удовольствием к старому дрессировщику ходят.
— Как ты, Мия? Так ведь всю ночь и не сомкнула глаз? – вернулся в комнату хозяин.
— Я не знаю, как вообще можно в такое время уснуть.
— Горе-то оно, конечно, беда, да только жизнь продолжается, это надо помнить завсегда. А ночами ты всё же не гуляй.
— Всё на Тварь из цирка намекаете? Ерунда. В эту сказку уже никто не верит, даже Хельна.
— Хелли-то моя её даже подловить пыталась. На блюдце с молоком привадить хотела, помнишь? А вот тётушка Кло готова поклясться на своих новых башмаках, что самолично видела её безобразную морду, лишь отдалённо смахивающую на человеческое лицо.
— И вот именно ночью так прямо обязательно об этом надо рассказывать!
— А когда ж ещё. Ночь – самое время для страшных историй.
— Не-ве-рю! – улыбнулась Мия.
— А когда вдруг что из реквизита потерялось и никак не найти, а потом появляется, то говорят, это её лап проделки. Тоже не веришь?
— Да мне не до сказок сейчас, господин Постро. Тут реальность глаза колет. Разве не заметно, что дела как-то по-другому идти стали. Атмосфера не та совсем. Господин Алабас всех запугал, чуть что не так – ругается и штрафует, нет бы поддержать. А господин Терран почему-то больше не показывается в цирке.
— Зазнался, зазнался, небось. Деньги меняют людей. Но ты не горюй. Проживём как-нибудь.
— Да, конечно, что ж, я пойду потихоньку. Спасибо вам за компанию.
— «Как-нибудь» меня не устроит, – рассуждает Мия по пути в комнату. – Всем странностям должно найтись логичное объяснение. И если не найду – это только мои проблемы.
_______________
— Теперь я уеду уже далеко и надолго. Внепланового пациента оставляю на тебя. Опасности для его жизни нет, день-два — и будет в норме. С возвращением воспоминаний пусть не спешит, всё постепенно, — наконец-то снисходит до меня Варамис, надиктовав перед этим Элиссе длинную и подробную инструкцию, — Ломастерам помогай, от работы не отлынивай.
— Да уж, постараюсь. А есть способ, чтобы мне как-то быстро уснуть, например, сейчас и в следующее перемещение, а потом не засыпать? Иначе реально ни с чем не смогу помочь. А так – хотя бы два-четыре часа отдыха субъективного времени перехватить успею. И Вы-то сами как с такой ситуацией справляетесь?
Ухмыляется. Не отвечает. Вредничает, значит. Или опять хочет, чтобы сам догадался.
— А куда отправляетесь? Секрет?
— Естественно.
— Не сейчас же, прямо за полночь, поедете, а с утра?
Достаёт свои часы, задумывается о чём-то, переводит стрелку будильника на без двадцати восемь и показывает мне.
— Как раз три часа на отдых получается. А себя попроси в двенадцатом часу по местному времени разбудить. Так у тебя хотя бы пять будет. Достаточно, полагаю. Всё, марш по кроватям.
— А как заставить себя заснуть?
— Да как хочешь. Это уже не моя забота.
Стена, разделявшая комнату, отведённую мне, и комнату с виновником синяка на моём затылке, уже возвращена на место. Располагаюсь поудобнее в постели. Когда астральщик находится во «втором» материальном теле, сны у него без сновидений, а восприятие времени, проведённого во сне, и вовсе утрачивается.
Но вот как мне всё же оперативно заснуть? Ладно, пусть темнота и самовнушение поработают, да и устал я за день… Вот только, положа руку на сердце… и любые другие части тела, определённо могу сказать, не чувствую я себя в безопасности у Ломастеров и всё тут.
Прислушиваюсь к шагам по коридору. Дверь я, конечно, изнутри не закрыл, иначе как Элисса до меня добудится утром. Звук шагов прерывается. Какой-то стук, будто на пол поставлено что-то тяжёлое. Веки так внезапно тяжелеют. Понимаю, что последние силы куда-то улетучиваются. Даже внешнее восприятие как-то странно проявляется, «скукоживается» что ли. Уже не успеваю додумать, что именно в этом самое странное. Но должно же быть логичное объяснение всем этим странностям…