Мартин был далеко.
В убежище, которое с некоторых пор обозначил, как заброшенное и утратившее свою полезность, в запечатанном шурфе, который давно выработал и забыл, в тайном закуте вселенной, куда разгоняемые болью и страхом фотоны падали уже без своего первоначального ранящего заряда, в дальнем космосе сознания, где он находил отстраненность и долгожданное бесчувствие.
Это его убежище, в петлях, изворотах психики, в узлах памяти, в какофонии чувств, не имело координатной привязки. Он научился им пользоваться в минуты наивысшей беспомощности, в красной зоне отчаяния, когда внешняя, осязаемая вселенная отказывала в защите, когда весь привычный материальный ряд обретал ярко выраженную враждебность и обращался в орудие мучительства. Вот тогда, сброшенный к нулевому меридиану, у болевого порога, он выворачивал этот внешний мир наизнанку, чтобы доказать его бестелесное устройство, его безатомное нутро и уходил в переплетение струн, как изменивший свою природу элемент, как мотылек, взламывающий тесный кокон.
Он прятался в своей волновой микровселенной, куда обитатели внешней, враждебной, не могли дотянутся своими раскаленными электродами, пока не спадал градус отчаяния. Там все внешние законы отменялись, рвались молекулярные связи, обнулялись все значения, распадались все проводящие импульсы нити. Там не было ничего. Его не могли ни отследить, ни взять на прицел. Только он один в полной сенсорной депривации.
Он берег это убежище, как одинокий лазутчик тайную явку. Он ждал, что и потом, когда появилась новая хозяйка, это убежище непременно понадобится. Его тайная нора, непроницаемый саркофаг. Он должен держать этот спасительный кокон в порядке и готовности, в быстродействии и мобильности, чтобы нырнуть и затаиться, свернуться в безмозглого, плавающего в мезоглее зародыша, у которого нет чувств, вязкого и бескостного. Потому что так проще. Уйти в примитивное, почти одноклеточное существование. Чтобы не достали, не дотянулись, не выскребли нервную ткань из позвоночного столба, заменив ее на сверхпроводимый сплав, чтобы посмотреть, как этот сплав проводит сигнал, как запускает реакцию в нейронной сетке. Там, в убежище, в его мезозойской эре, никакого мозга и никакого позвоночника у него не было. Он был мягким, скользким и неуловимым.
Потом у него появилось другое убежище. Уже в мире внешнем. Сначала формальное, обозначенное лишь точками на плоскости. Правда, это формальное убежище он выбрал сам. Ему как будто предоставили выбор. Выбор? Система тоже предоставляла выбор. Да или нет. И он выбирал из двух протоколов, без права на отказ и аварийное отключение. Потому что если он этого не сделает, если проигнорирует запрос, то система назначит протокол сама, без учета возможного ущерба, и замедлить навязанное выполнение он не сможет. Вот и тот выбор, выбор убежища, он сделал по запросу внешней системы. Хозяйка приказала и присвоила статус. Потому что человек присваивает статус, чтобы утвердить права и разграничить территорию, а тот, что этот человек позволил себе маленькую импровизацию, ничего не значит.
Да? Нет? Мартин выбрал.
Выбрал самую тесную каморку под крышей, потому что она, эта гостевая спальня на метрах-обрезках, имела сходство с убежищем в его прежнем мире. Такая же раковина с покатым сводом. И он немедленно скорчился в этой раковине, как древний моллюск. Но и раковину в кавернах и впадинах сознания он долго сохранял в аварийной готовности. Ждал момента — ему предстоит избавиться от громоздкого кибермодифицированного тела и скользнуть в эту расселину, ему еще предстоит стать беспозвоночным клубком. Каждую ночь ждал. И каждый день.
Но хозяйка как будто и себе назначила статус, провела границу дозволенного. Вот там за порогом, под скатом крыши полномочий у нее нет. И касаясь сенсора двери, она запрашивала разрешение. Правда, она не запрашивала этого разрешения, когда кормила его, когда цепляла к штативу капельницы пластиковый пузырь с глюкозой, но и тогда она непременно предупреждала о своем приходе, всегда замедляла шаг, делала паузу, давая ему время подготовиться, внутренне собраться. А потом, когда он в ее визитах не нуждался, она стучала! Стучала и спрашивала позволения! Она, с полновесными хозяйскими полномочиями. И убежище, считавшееся формальным, сотворенное из точек на плоскости, обведенное в пространстве нестойким карандашом, вдруг стало неприступным. Надежным, безопасным. А то, что хранилась в подсознательной впадине, постепенно заносило песком. Он забыл туда дорогу. Та раковина в первичном бульоне из полипептидов и азотистых оснований стала ему не нужна.
Как бы не так! Понадобилась. Вспомнил. Откопал. И дорогу нашел. Нырнул и затаился.
Нет, кибермодифицированное тело он не отверг, не попытался раствориться до межклеточного субстрата. Тело здесь, неподвижное, на розовом диванчике в пультогостиной старого армейского транспортника. Не страдает и не корчится, не проводит электричество и не сращивает кости. Оно вполне исправно и даже действует. Рана в легком почти затянулась. Кровоподтеки давно пожелтели. Регенерация продолжается в штатном режиме. Но спрятаться ему все равно пришлось. От проводимости и повреждений нематериальной природы. Боль тоже бывает нетелесной. Недиагностируемой. Боль той же невещественной, немолекулярной сути. Боль неуловимая для наноконтроллеров. Та самая, которую люди называют душевной. Или сердечной. Сердечной в метафорическом смысле. Потому что никаких нарушений сердечной деятельности, доступных диагностике, система не нашла. Даже снизила частоту сокращений миокарда до стандартной. Но легче не стало. Болит. Что болит? Нет смысла делать запрос. Система прогонит по всем параметрам и ничего не установит. Потому что исправить то, что с ним происходит, не в ее компетенции.
Происходящее с ним чисто человеческое, живое. Единственное, что может программа, так это загнать его в гибернацию, в искусственную кому, чтобы отрезать от поступающих извне сигналов и остановить бег неконтролируемых процессором мыслей. Программа может превратить его в бесчувственный овощ, скинуть до сигнальной системы ящерицы. Он утратит память, лишится этой болеобразующей причины. Но станет ли ему легче? Вероятно. Когда в исследовательском центре он выпадал из реальности и уходил в сумеречную зону, ему действительно становилось легче. Но это было оправданное дезертирство. Он был один и защищал только себя. Сейчас свое дезертирство он отягощает предательством, тем самым, в котором так привычно уличал людей. «Люди всегда предают» — бросил он Корделии, когда увидел ее впервые. Он верил в это! Вера в человеческое предательство была фундаментом созданного им мира. Это была та самая черепаха, служившая опорой слонам. А слонами были боль, ужас и одиночество. Поверх слонов он водрузил кусок астероида, опаленного космической радиацией, утыканного обломками и усыпанного частичками смерзшегося газа. Таков бы его мир. И пребывал в заданной форме до тех пор, пока Корделия правдой о родителях не шуганула дремлющую черепаху. И тогда мир распался. Лишился фундамента. Слоны вдруг уменьшились в размерах до безобидных млекопитающих, безжизненный астероид вдруг засиял и стал похож на рождественскую игрушку. Корделия показывала ему такие на ярмарке в Лютеции. Но и этот мир просуществовал недолго. Хрупкий шар в красочных разводах, в перламутровой крошке, вдруг почернел. Форма его исказилась, вытянулась в неправильный кособокий овал. Сияющие блестки стали тусклыми, а в облаке космической пыли вновь проступили очертания черепахи. Предательство. Его собственное, трусливое, мерзкое предательство. Его бегство в убежище, в мезозойскую впадину, его поспешное отрицание человечности.
Мартин не зажмурился. Это система задействовала увлажняющие фильтры, чтобы предохранить роговицу глаза от высыхания. Потому что в своем трусливом оцепенении он забыл, что надо моргать. Так ему хотелось втиснуться, просочиться в занесенную песком трещину. Но окончательно от внешнего мира система его не отреза. Слуховые фильтры были задействованы. Он слышал.
— Не верю я ему!
Это голос Теда. Пилот произносит эту фразу в четвертый раз. Он упрямо бормочет, отбрасывая все рациональные аргументы.
— Он говорит правду.
Это ровный, чуть усталый голос Дэна. Он уже приводил свои доводы напарницу. Сразу по окончании разговора с человеком, назвавшимся Александром ван дер Велле, который признался, что является тайным вдохновителем и заказчиком похищения, Станислав Федотович первым делом взглянул на своего навигатора, как обычно выступающего в роли детектора. Мартин знал, что капитан брал Дэна с собой на переговоры с потенциальными клиентами именно с этой целью – установить подлинность намерений, стоит ему подписывать договор или безопасней расторгнуть сделку, невзирая на благоприятные условия. Мартин и сам не раз выступал в такой роли, присутствуя на переговорах Корделии с главами корпораций и сенаторами из Совета Федерации. Ему это нравилось. Он чувствовал себя нужным, значимым. Хотя Корделия неплохо справлялась сама, благодаря своему многолетнему опыту, и редко когда ошибалась, но никогда не высказывалась раньше Мартина. Он находил в этой ее неспешной внимательности элемент игры, но обиженным себя не чувствовал. Она раньше обходилась без него, но теперь есть он, а значит – пусть участвует, пусть помогает. Он же это умеет. И за это ощущение важности и причастности к миру людей Мартин был ей очень благодарен. Он не просто редкое декоративное украшение, он еще и незаменимый помощник. Для Дэна подобный род деятельности стал рутиной, а вот Мартину все в новинку.
— Дэн?
Капитан обратился к навигатору сразу, как связь прервалась и окно свернулось.
— 78%, — ответил киборг. – Это среднее значение. Временами показатели подскакивали до 83%.
Капитан перевел взгляд на Ланса, и «котик» коротко кивнул, подтверждая.
— Мартин?
Все настройки Мартина были выведены на максимум. Голос говорившего, частота дыхания, размер зрачков, мимика, невербальные сигналы проверялись и анализировались не один раз. На этот сеанс правдоискательства Мартин потратил в два раза больше энергии, чем предусматривалось системой. И все же ответить на вопрос капитана он не смог. В горле пересохло. Мартин был оглушен. Испуган. Этот человек в вирт-окне только что хладнокровно поведал, как расчетливо и методично разрушал его жизнь, как конструировал из него, Мартина, удобное орудие для своих целей. Правдивость его признаний подтверждалась детектором и его и Дэна, признаний невероятных, в том числе, подтверждалось его намерение вернуть Мартина Корделии, но в своей подлинности это признание звучало еще более устрашающим. В конце концов, Мартин нашел в себе силы последовать примеру Ланса и – кивнул. Да, Александр ван дер Велле говорил правду.
— А я ему не верю! – встрял Тед, отметая данные всех трех киборгов. – Вот не верю, и все! Скользкий он какой-то. Аферист. При чем мелкий.
— Если и аферист, то далеко не мелкий, — вкрадчиво заметил Вениамин Игнатьевич, — а вполне себе крупный. Финансовый клан Рифеншталей один из самых влиятельных в Галактике.
— Тогда чего он, такой влиятельный, в дешевую авантюру влез? – не сдавался пилот. – С Казаком связался? Похищение затеял? Мнимое, как оказалось. Типа, не собирался он никого похищать. Игра такая. Развод. Так мы и поверили.
— Да, — задумчиво произнес капитан, — тут я, пожалуй, соглашусь с Тедом.
Тед даже приосанился в своем кресле. Случай исключительный – капитан с ним согласился!
— Что-то здесь действительно не так, — продолжал Станислав Федотович. – Он может быть вполне искренним в своем намерении вернуть Мартина, и это его утверждение, что целью инсценировки служит желание сорвать некие опасные и далеко идущие планы. Чьи-то планы. Но мне это объяснение представляется довольно… неубедительным. Этот Александр чего-то не договаривает. Да, он говорит правду, но не всю. И еще мне не нравится, что нас используют в темную. Этот неожиданный груз на Церере, заранее назначенный порт.
— Вот-вот, — подхватил Тед. – Мне тоже это не нравится. Будто мы статисты какие-то. Массовка.
— А по-моему, все ясно, — неожиданно заговорила Полина.
Она сидела рядом с Мартином и время от времени сочувственно на него косилась. Даже вкрадчиво гладила по плечу.
— И что тебе ясно? – откликнулся Тед. – Разгадала всегалактический заговор?
— Про заговор не знаю, а вот чего хочет Александр, догадаться нетрудно.
— И чего же он… хочет?
Тед развернулся в кресле. Капитан и доктор тоже посмотрели на девушку. Дэн внешне остался невозмутимым, продолжая разматывать головоломку, но сохранил ту же заинтересованность слушателя. Полина, приободрившись, продолжала.
— А хочет он, чтобы Корделия обратила на него внимание. – И пояснила, заметив недоумение на лицах команды. – Ну он за ней так ухаживает!
Для Мартина все сказанное Полиной представлялось набором подобранных по смысловому признаку фонем. Он не собирался в настоящий момент вникать ни в прямое значение сказанного, ни в косвенное. Система сухо складировала все аудио и видео сигналы в логах, оставляя их для последующего анализа. Мартин часто так делал, если был чем-то увлечен или эмоционально нестабилен. Пересматривал и анализировал уже некоторое время спустя, без отвлекающего фактора. Он рассчитывал и этот, идущий белым шумом разговор перемотать и пересмотреть уже в каюте, немного успокоившись, стабилизировав свою человеческую ипостась до разумного наблюдателя. Сейчас таким наблюдателем работал кибер-близнец. Человеческого близнеца привлек не смысл сказанного, а внезапно затянувшаяся пауза. Где-то в своем мезозойском убежище Мартин слабо удивился. Что случилось? Почему они молчат?
Первым опомнился Тед.
— Чего?
— Ну что тут непонятного? – нетерпеливо затараторила Полина. – Старый трюк. Им еще еще во времена палеолита самок приманивали. Да ты сам, Тед, сто раз так делал.
— Что я делал?
— Рыцаря изображал. На белом коне. Спасал девушку из лап страшного дракона.
— Никого я не спасал, — поспешил отпереться Тед. Но тут же спохватился. – То есть, спасал, конечно, ну так, по мелочи. От хулиганов там…
— От Тощего Грэга, — добавил Дэн.
— Вот! Тебе пираты вовремя подвернулись. Ничего придумывать не пришлось. А если пиратов нет? И гравискутер, когда надо, не ломается? Тогда парень, чтобы познакомиться с девушкой, нанимает пару соседских хулиганов, чтобы они в темном переулке вырвали у нее сумочку, а потом, когда девушка будет звать на помощь, победоносно явиться к ней с этой сумочкой.
— Это Мартин что ли сумочка? – хмыкнул Тед.
Мартин, уловив свое имя в странном контексте, вопросительно взглянул на девушку. Та сразу смутилась.
— Да нет… Я ничего такого…
— Да поняли мы! Надо сначала отобрать у девушки что-нибудь ценное. Потом вернуть ей это самое ценное, и она из чувства благодарности пойдет на свидание.
— Можно подумать, Тед, что ты сам так никогда не делал!
— Не-а, не делал. У меня бандиты всегда были настоящие.
— А что, — неожиданно вступил в разговор Вениамин Игнатьевич, сидевший за столом с капитаном, — Полина не так уж и не права.
Капитан, отхлебнувший из кружки свежезаваренного чая, едва не поперхнулся.
— Полагаешь, что Александр затеял всю эту комбинацию, чтобы сводить Корделию на свидание? Как-то уж слишком, — Станислав Федотович поискал нужное слово, — изысканно.
— Я вовсе не утверждают, что целью было именно свидание. Свидание это скорее цель промежуточная, подготовительная, ведущая к цели скрытой и более значимой.
— А просто позвонить и пригласить? – спросил Тед. – В кафе там, на танцы… не судьба?
— Видишь ли, Тед, даже если Корделия и примет его приглашение, как ты выразился, сходить в кафе или на танцы, то это вовсе не означает, что пригласивший ее мужчина приобретет в ее глазах нужный ему статус. Такие женщины, как Корделия Трастамара, даже отправляясь на свидание, помнят, что за вниманием богатых мужчин всегда скрывается нечто большее, нежели… хм… чувства.
Полина вздохнула.
— Наверно, ему нужны ее деньги.
— Не только деньги, но и влияние, — продолжал Вениамин Игнатьевич, — возможно, происхождение. Выходцы из семей банкиров всегда стремились породниться с аристократией, купить себе титул.
— Ну и женился бы себе на какой-нибудь графской дочке, — сказал Тед.
— Тут, по всей видимости, в приоритете не сама женитьба как таковая, а возможности и перспективы, которые посредством этой женитьбы открываются. Корделия — глава очень влиятельного медиахолдинга, ей принадлежит рейтинговый голоканал. Может, как создать репутацию, так и обрушить. Пример тому «DEX-company». Плюс, немалые владения на Геральдике. Связи в аристократическом обществе.
— Нда-а, — протянул Тед, — тут у него любовь с интересом…
— Чего же он на самом деле хочет? – спросил капитан. – Прибрать к рукам холдинг?
— Не исключено. Но я все же полагаю, что холдинг для него не более, чем приятный бонус. Его интересы идут дальше.
— Например?
— Думаю, в Совет Федерации или даже…
Вениамин Игнатьевич ткнул указательным пальцем в потолок. Все дружно посмотрели вверх. Даже Мартин. Но на потолке пультогостиной ничего не было. А выше, за обшивкой «Космического мозгоеда», простирался бескрайний космос, где как известно, верх и низ понятия относительные.
— Хорошо, — согласился капитан, — предположим, что у этого Александра далеко идущие планы. Мы о них догадались. Но что это нам дает?
— Это дает нам уверенность, что он действительно заинтересован в освобождении Корделии.
— А Мартин?
— И в спасении Мартина он так же заинтересован.
— То есть, мы возвращаемся к тому, что этот ван дер Велле, несмотря на всю свою хитро… вывернутость, сказал правду. Даже если мы ему не верим.
— А мы ему не верим! – в сотый раз повторил Тед.
— Но по-другому нам Корделию не спасти, — печально заметила Полина.
Она вновь смотрела на Мартина. Робко погладила его по плечу.
Где-то в узкой, бездонной впадине на краю воссозданного мира Мартин открыл глаза. Выплыл на поверхность и вздохнул.
— Соглашайтесь, Станислав Федотович, — тихо произнес он.
Когда, наконец, сапоги были надёжно набиты мхом, Темери спрятала их среди веток, чтобы ни в коем случае не упали, и замоталась в собственную одежду и плащ ифленца так, чтобы можно было дышать в этот тряпичный кокон, ещё немного добавляя себе тепла.
Но задремать так и не получилось. Лежала на боку, смотрела, как сквозь ветви ёлки пробивается лунный свет и ждала, когда ифленец вернётся.
Он пришёл, когда луна была уже высоко. В её свете снег, казалось, сам почти светился…
Благородный чеор Шеддерик та Хенвил
– Не спите? – спросил Шеддерик осторожно. Он надеялся, что мальканка всё-таки заснула. Но она тут же выкопалась из кокона, в который превратила всю имеющуюся одежду.
Посмотрела на луну, поёжилась от ночного заморозка. Спросила тихо:
– Что там?
– Надо уходить отсюда. И как можно быстрее.
– Ваши люди?
– Не видел их. Ни живыми, ни мёртвыми. Кареты там тоже нет.
В свете луны было прекрасно видно, как девушка хмурится, укладывая в голове новости. Такая сосредоточенная, забавно суровая. Потом она перевела взгляд на него. Ничего не спросила, но совершенно явно ждала ответа, и Шедде ответил:
– Костры у дороги. Два. Их разожгли не паломники, и не крестьяне. – Он усмехнулся. – И я решил не проверять, что эти люди забыли там в такую холодную ночь. Так что, собирайтесь, нам надо идти.
Чеора та Сиверс вдруг снова нырнула в своё укрытие. Но лишь для того, чтобы достать оттуда невысокие кожаные сапожки и начать вытряхивать из них какой-то мусор. Шеддерик пригляделся, узнал лесной мох.
Вряд ли он в такой холод смог чем-то помочь.
– Отвернитесь, – хмуро попросила девушка. – Мне надо одеться.
Шеддерик окинул её непонимающим взглядом, потом сообразил, что она имела в виду. Ноги. Босые, к жуфам морским, ноги!
Впрочем, не тащить же её на руках через лес. Если сможет идти сама – будет уже хорошо.
…интересно, кто её научил так сушить башмаки?..
Оделась она быстро. Даже попрыгала немного, чтоб влажная обувь лучше села по ноге.
Снова нахмурилась. Да уж, интересное свадебное приключение у неё получается. Будет что внукам рассказать… если выживет, конечно.
А надо, чтобы выжила.
Единственный вариант, который Шеддерик сейчас для них видел – это двинуться по ручью. Наверняка рано или поздно он выведет к какому-нибудь поселению. Остается только понять, куда лучше пойти, вверх или вниз по течению. Он склонялся к тому, чтобы пойти вниз.
Но оказалось, у Темершаны та Сиверс на этот счёт было своё мнение.
– Благородный чеор та Хенвил… – всё тот же ровный, не сбить, спокойный голос. – Если пойдём вниз по течению, то скоро начнутся болота. Ниже здесь сливаются три реки и уже вместе впадают в море. Я думаю, это речка Мшанка.
Рэта даже подбородок приподняла, показывая, что к её мнению стоит прислушиваться.
– Мы с сёстрами собираем клюкву на болотах в её нижнем течении. Если это так, то я немного знаю местность, и…
– У вас есть вариант получше?
– Она петляет. Вся речка петляет. Если подняться выше по течению, будет ещё одно место… называется старая дорога, она по краю болота раньше шла. Сейчас заросла совсем. Но если по ней, то выйдем к месту, где реки сливаются, минуя мост. Там такой мыс каменный. И если Барна замёрзла… а она мельче Мшанки. Да и если не замёрзла, перейти можно будет по кочкам. Сейчас воды-то мало…
– Понятно. Это хотя бы уведёт нас от тракта на некоторое время. Так что ведите.
Чеора та Сиверс попробовала выломать из кустов толстую палку, но та оказалась гнилой и сломалась у неё в руках.
Потом вдруг вернулась в укрытие под ёлкой, вынула и протянула ему плащ. Вовремя – ночь к утру стала ещё холоднее.
О том, что они будут делать, когда переправятся через Барну, Шеддерик решил подумать позже. Для начала нужно было решить куда более важные проблемы. Им нужно было хоть какое-то тепло – обсушить одежду и согреться, и хоть какая-нибудь еда.
Идти по реке оказалось легко. Лед прихватил её почти по всему течению, да и берега оставались сухими. На излучинах ветер сдул не слишком толстый слой снега, а донный песок и мелкие камешки, скрепленные морозом, давали прекрасную опору для ног.
Но были и минусы. Река в этой части оказалась действительно очень извилистой. И срезать путь никак не получилось бы – берега завалены нанесённым половодьем речным мусором – сучковатыми брёвнами, стволами когда-то рухнувших деревьев… По застрявшим в кронах гребёнкам сухой травы было ясно, что вода здесь поднимается очень высоко – на три-четыре роста взрослого человека.
Шеддерик шёл за рэтой и думал о том, что он совершенно не представляет, чего ждать от этого тихого, обманчиво-спокойного ночного леса. Какие звери здесь водятся? Как опасность себя проявит? Будет ли шорох, треск сломанной ветки, что-то, что позволит вовремя заметить приближение зверя, или нападение случится внезапно?
Или в такой холод все лесные звери предпочитают лежать в норах, свернувшись в тёплый меховой клубок, и ждать рассвета?
Но лес был тих. Мальканка уверенно двигалась вперёд, и сразу видно, что путешествовать пешком для неё не в новинку. Шла, не оглядываясь, по низинному левому берегу, а немного позади, по льду и снегу на реке, скользила её серебристо-синяя тень.
Высокая луна прекрасно освещала путь. Только чёрная глубина леса, там, под еловыми кронами, хранила свои мрачные секреты.
Тем неожиданней прозвучал откуда-то издали протяжный печальный вой.
Шеддерик даже сбился с шага, прислушиваясь. Но мальканка продолжала идти, не обращая внимания.
Волки? В этих местах, говорят, много волков. Они даже на тракт выходят.
На всякий случай следовало бы зарядить пистолет, благо и порох, и заготовленные пыжи и пули хранились в поясной сумке. Но этим не стоит заниматься на ходу, да ещё и в темноте. Так что единственным оружием сейчас у Шеддерика оставалась морская укороченная сабля.
Вой повторился.
Всё так же далеко, но вроде бы теперь с другой стороны. Или показалось?
За очередным поворотом реки мальканка надолго остановилась, словно раздумывая, что делать дальше.
Шеддерик спросил:
– Что-то не так?
– Мы были здесь прошлой осенью. Место похожее, но… я не могу знать точно.
В голосе её звучала досада, но злилась девушка явно на саму себя.
– Ничего. Река не даст сильно заблудиться. Давайте поднимемся на берег и проверим.
– Да. Если я права, чуть дальше должен быть пологий спуск к воде. Мы собирали ягоды несколько дней, ночевали прямо у болота, а на берегу готовили и отдыхали.
Но за поворотом спуска, о котором рассказала девушка, не оказалось. И за следующим поворотом тоже.
Шеддерик даже пару раз поднялся наверх, проверить, нет ли там звериной тропы или каких-нибудь следов пребывания здесь других людей – но тщетно.
И лишь когда начало светать, рэта уверенно узнала место.
– Вон та ёлка с двойной макушкой! Это точно здесь!
Больше той ночью волчьего воя они не слышали. А когда выбрались на высокий берег, стало ясно, что она не ошиблась: там были отлично видны старые кострища. У одного даже лежало брёвнышко, чтобы можно было удобно сидеть у огня. А чуть в стороне Шеддерик увидел обветшавший шалаш. Наверное, в нём монахини и ночевали.
– Остановимся здесь, – решил Шеддерик. – На пару часов, вам надо высушить обувь. Да и отдых нам с вами не помешает. Займусь костром.
Рэта кивнула. Но в стороне не осталась – принялась деятельно обдирать кору с ближайшей берёзы, а потом – ломать мелкие сухие ветки, которых всегда много у ёлок под пышной кроной.
Пока Шеддерик сооружал что-то вроде фитиля из пороха и пыжа, она успела приволочь несколько высохших на корню молодых ёлочек, ствол можно обхватить пальцами одной руки. Такие даже рубить не надо – дёрнул посильней, и вот уже она у тебя в руках. Что же, это тоже топливо. Хотя сгорят они очень быстро.
– Отдохните, – попробовал образумить её Шеддерик. – День был тяжёлый, и завтра будет не легче.
– Когда двигаешься, – рассудила рэта, – не так холодно.
Она ещё прогулялась по поляне, принесла откуда-то несколько расколотых, серых от времени поленьев.
Так что, когда огонь, наконец, был добыт, его нашлось, чем накормить. К тому времени небо на востоке посветлело, вот-вот должно было показаться солнце.
Чеора та Сиверс наконец угомонилась, села поближе к костру и протянула к нему заледеневшие руки. Дым потянулся к небу, и это было нехорошо: дым могли заметить враги.
Однако тут уж – ничего не поделаешь. Без огня они не смогут продолжить путь.
Она сидела, прикрыв глаза и распрямив усталые ноги…
Кстати о ногах.
Огонь – это полдела. Главное – высушить одежду и обувь. А для этого надо бы эту самую обувь снять…
Впрочем, стоило окликнуть, девушка как очнулась. Увидела вбитые у огня колышки для сапог и сухую дощечку – чтобы не ставить ноги на холодную землю.
Почему-то вместо благодарности нахмурилась:
– Не стоило, благородный чеор. Я могу сама о себе позаботиться.
Ну, надо же, сколько гордости. И глупости. Тем более что, когда прихватило по-настоящему, от плаща-то она не отказалась. Значит, устала ещё не смертельно. В конце концов, он всего лишь должен доставить её в Тоненг живой и желательно – здоровой. Развлекать и спорить – совершенно не обязан.
– Как знаете, благородная чеора. Отдыхайте. Дальше двинемся, как солнце выйдет из-за ёлок.
Кивнула. Занялась своими чулками-башмаками. А Шеддерик, посмотрев на это с минуту, махнул рукой и ушёл изучать шалаш. Вдруг да удастся отдохнуть?
Старая дорога – рэта не солгала – оказалась чем-то вроде просеки в густом лесу. Идти по ней было бы и вовсе невозможно из-за еловой и осиновой поросли, если бы по краю не обнаружилась узкая тропинка. Откуда она взялась, Шеддерик мог только догадываться, но расспрашивать мальканку не стал. Не хочет принимать помощь – не надо. Главное, не чинит препятствий, молчит, да ещё и идёт сама. И что важно, в нужном направлении.
Пятнадцатого и шестнадцатого июля по ряду планет сектора галактики прошла волна нападений на бордели и закрытые клубы. Все теракты были словно по одной схеме — микрозаряды были каким-то образом вмонтированы в стены «номеров», в предметы мебели, в дверные ручки или в рукоятки кнутов так, чтобы при взрыве убивало или калечило человека, почти не травмируя истязаемого им киборга.
Нина была почти уверена, что без Гранта и его друзей не обошлось — за годы службы в полиции он знал адреса многих подобных заведений, да и допросы друзей настоящего Вольдемара дали немало информации галаполиции.
С образованием ОЗРК некоторые закрытые клубы стали ещё закрытее, превратившись в клубы цветоводов, кролиководов или любителей кактусов, увеличив стоимость абонемента. Кактусы в этих клубах если и были, то использовались совершенно не по назначению. И серия взрывов вызвала совершенно неожиданную реакцию — люди жалели не киборгов, замученных в этих клубах, а погибших садистов. «Они же никому не повредили! Ну, резали кукол! — каждый вправе развлекаться так, как хочет!..» Журналисты вопили об этом на каждом голоканале. Полиция металась в поисках виновных — но они не находились. Клубы закрывались или на ремонт, или совсем. Оставшиеся в живых киборги были выставлены на продажу — и многих их них стали выкупать в другие аналогичные клубы. Изначально вроде бы хорошая идея результат дала совершенно противоположный задуманному – вместо спасения киборгов обыватели жалели их мучителей.
Первым делом обвинение пало на филиалы ОЗК, потом полицейские занялись оставшимися без работы дексистами. Несколько человек было арестовано, но их почти сразу отпустили за отсутствием улик или состава преступления.
По крупным городам прошла волна митингов протестов — одни орали в защиту «невинно убиенных» людей, другие с яростью защищали истязаемых в клубах киборгов. Местные филиалы ОЗК пытались достучаться и до тех, и до других — но в большинстве случаев безуспешно.
Киборгозащитники проводили свои митинги, стараясь донести мысль, что киборги — независимо от того, разумны они или нет — беззащитны перед людьми и нуждаются в помощи. Протестующие громили и их тоже, не особо разбираясь, кто прав, а кто не прав, журналисты метались от одной толпы к другой, делая репортажи и минутную славу.
На круглосуточную охрану «Надежды» пришлось поставить всех имеющихся в ОЗК DEX’ов, кроме лежащих в лазарете. Карина и Светлана выступали на всех митингах, на какие могли попасть, и перед всеми желающими прославиться журналистами, пытаясь доказать, что киборгам не нужны бордели и не киборги бордели создают, и что во всех взрывах виноваты только люди – но их то ли не слышали, то ли в упор не хотели слышать.
На удивление сотрудников ОЗК, спас здание от разгрома Борис. Он дал большое интервью местному голоканалу и показал некоторые записи, сделанные киборгами в борделях. Лица людей и киборгов были скрыты, но цепи и следы от плетей на телах были хорошо видны.
— Я не знаю, кто стоит за этими взрывами, — говорил Борис журналисту, — но он явно хотел спасти киборгов от пыток и издевательств. Вряд ли ОЗК замешано в этом – их самих чуть не порвали. Да, я учёный, и киборгов использовал в лаборатории для науки, но я никогда не издевался над техникой ради самого процесса… и садистом никогда не был… а неведомый «спаситель» киборгов, пытаясь защитить их от пыток, сделал только хуже и им, и себе…
Нина, предположив появление на рынке большого количества никому не нужных бордельных киборгов, принадлежащих этим клубам, сразу после этого интервью попросила Бориса выкупить их. Если не всех, то хоть кого-то — пока есть возможность всех поселить и разместить. И отдала ему за это почти весь выигрыш Платона – из ста сорока купленных им билетов выиграли шесть, но на сумму почти четыреста тридцать семь с половиной тысяч галактов – и Борис эти четыреста тысяч взял.
Часть денег Платон успел потратить, купив с помощью Фомы и Василия двух еле живых «семёрок» в качестве телохранителей для Нины и путёвку на десять дней в пансионат в тропической зоне планеты (маленький островок, коттедж, тёплое море, пляж, два скутера, катер… — всё, что надо для спокойного отдыха).
Борис и сам был заинтересован приобрести по бросовой цене и фактически задаром истерзанных Irien’ов, чтобы можно было после ремонта перепродать этой же Нине по стоимости целой техники. Сумма его впечатлила, да и портить отношения с бывшей женой он не хотел – и потому он сам решил пролететь по всему сектору, скупая киборгов.
Грант действительно хотел, как лучше, и действительно хотел помочь полиции – но чуть не сделал хуже. С помощью Василия и Эстер он стал по сети находить почти сорванных, уже сорванных и/или беглых киборгов, и давать им программы по неподчинению хозяевам, одновременно собирая их в группы по двое или трое и скачивая их записи в своё облако. Эстер давала киборгам по сети самостоятельно написанные программы по изготовлению и закладкам взрывчатки, а Грант давал конкретные адреса клубов, которые следовало взрывать, а также названия и координаты транспортников, готовых за плату и без лишних вопросов перевезти киборгов на Антари и доставить в «Надежду». Где Грант добыл столько денег, в ОЗК так и не узнали, но сам он твердил только: «Заработал на курсовых и переводах». О том, что он переводил на отдельный счёт деньги, украденные у этих же клубов, и именно ими оплачивал все расходы, он умолчал.
В результате на рассвете шестнадцатого июля в «Надежду» ловцы Бориса доставили первых четверых киборгов женской модификации – одну DEX и троих Irien – единственных уцелевших при взрыве борделя в космопорте Янтарного. Всех четверых сразу разместили в мансарде «Надежды» — почти без надежды их вылечить и выходить.
— Вот уж не думал, что стану помогать конкурентам! – усмехался Борис в кабинете Карины, — но приходится… это Нина дала денег на выкуп, и я, как честный человек, именно на выкуп и ремонт киберов их и потрачу. Сколько смогу, столько и доставлю.
— В таком случае… — поинтересовалась Карина, — готовы ли Вы выступить по головидению вместе с ОЗК и объяснить всё ещё раз?
После совместного почти двухчасового интервью в прямом эфире с показом видеозаписей с Irien’ов и записей срывов DEX’ов, с комментариями двух сторон – ОЗК и дексиста («Дексисты бывшими не бывают» — сразу заявил Борис) – митинги на Антари прекратились, но горожане стали массово сдавать домашних киборгов на проверку или обмен на новую модель.
Стоимость новых или почти новых Irien’ов и Mary на рынке возросла, что привело к объединению части бывших филиалов покойной «DEX-company» в новую фирму с почти тем же названием – новый совет директоров, состоящий из сыновей и племянников прежних директоров, взялся за объединение с удвоенной энергией. Названия линеек киборгов оставили прежними, так как люди привыкли к ним. Из проблем самой большой стало существование ОЗК – с мнением киборгозащитников приходилось считаться, так как они активно вмешивались в любые продажи вновь созданной техники, да и люди предпочитали покупать киборгов, уже зарегистрированных в ОЗК.
***
Семнадцатого июля дамба с Козьего на Утренний острова была построена и событие это было отмечено общим праздником, на который явились приглашенные директор заповедника с заместителями, главным инженером и главным зоотехником.
Нина с Платоном прилетели первыми из гостей и до начала праздника смогли перейти с Жемчужного острова через Козий на Утренний.
Ян с Дамиром гостей уже ждали — хоть и не слишком радостно. Ведь они действительно думали, что будут жить одни — а тут не остров, а проходной двор! Посмотреть на «лошадку» захотели все! И возразить и не пускать было нельзя – хозяйка сама привела гостей. Торт, привезенный хозяйкой, был большим и вкусным, и волхв ничего «такого» не приказывал, но всё же без гостей было спокойнее.
Но гости на островке не задержались — им хватило получаса на осмотр дамбы и коня — и вернулись на Жемчужный остров и после праздничного обеда улетели обратно. Нина не стала их задерживать дольше необходимого, так как киборгам и людям надо было продолжать работу, пока погода позволяет.
***
Девятнадцатого июля в деревнях обычно праздновали Макошьи Мокриды. Нина и не ждала, что её вспомнят — но всё-таки к своему удивлению приглашение получила. Практически в последний момент – поздно вечером восемнадцатого июля.
Макошьи Мокриды — праздник замужних женщин, уже родивших детей. Благодарить богиню-пряху вправе те, кто принял её дары в виде мужа и детей и те, кто принял дары её дочерей, Доли и Недоли.
Нина растерялась — впервые её пригласили не в качестве зрителя, но как полноправного участника обряда. Знания о предстоящем действии были чисто теоретические — женщины в этот день не работают, приносят богине требы в виде хлеба и зерна, ходят по берегу реки и мелководью (поэтому и название праздника такое – Мокриды) и благодарят Макошь пением. Петь Нина не то, чтобы не умела — а даже не пробовала.
А то, что приглашена она была вместе с мужем, да ещё и на пару дней, окончательно добило. Праздник женский! И длится всего несколько часов! Зачем оставаться ещё на день?
— А ты не догадываешься? — усмехнулся Платон.
— А должна? Ничего не понимаю… они хотят увериться, что наша свадьба была настоящей? Так они это и так знают… обряд проведен настоящий… проверка? Встречать рассвет вместе на берегу? Для этого два дня?
— Никакой проверки. Они знают о проведённом обряде и уверены, что мы супруги по-настоящему. Ты знаток обычаев, и понимаешь, что это значит… и почему именно два дня… мы ведь действительно не встречали рассвет вместе.
— Ночёвка… и баня… — медленно проговорила Нина. Ни того, ни другого не хотелось. Её настроение – растерянность, обида и досада – не укрылись от киборга, и Платон стал старательно, осторожно и спокойно разъяснять:
— Спать нас положат вместе и в баню проводят тоже вместе. Мужу от жены скрывать нечего… как и жене от мужа. Если у нас свадьба настоящая, а они так и считают, раз обряд проведен, то и секретов друг от друга у нас нет… или есть? В деревнях это нормально… когда супруги вместе ходят в баню. И тебе надо сейчас решить, фиктивный у нас союз или всё по-настоящему… и довериться мне.
— Ну… спать мы можем и вместе… одетыми… — растерянная Нина начала понимать слова волхва, когда он говорил, что она должна выслушать мужа и решить что-то с ним вместе, а не отказывать сразу, но договорила: — Ты в пижаме, я в ночнушке…
— А баня? Туда ты тоже пойдёшь одетой? Я-то могу закрыть глаза и мыться по датчикам. А ты не сможешь. Так что… — Платон медленно разделся до трусов и встал перед Ниной, — смотри… трогай, щупай… чтобы не краснеть и не смущаться позже. В деревне полно киборгов и Irien’ы тоже есть… по изменению твоего гормонального фона вычислят, спишь ты одна или с мужем.
Нина в состоянии лёгкого шока слушала Платона и понимала, что он прав. Если она начнёт краснеть и смущаться при виде его нагого тела, даже если в бане будут только они вдвоём, то все поймут, что их свадьба была обманом – и не будет прежнего доверия ни ей, ни волхву, обвенчавшему их.
Она молчала, не понимая, как смогла настолько упустить это из памяти — ведь он прав. У мужа и жены друг от друга нет секретов. В гости вместе, и спать рядом, и в баню тоже парой… а вот этого не хотелось совершенно. А Платон усмехнулся и договорил:
— Ну, в баню мы можем не ходить… в этот раз. Помыться можно и у Влада на острове, он баню приготовит. А вот на ночь нас точно положат вместе… а если откажемся в этот раз, а следующий могут и не пригласить.
— Это да… тут ты прав. Спать будем вместе… но только спать и одетыми.
— Как скажешь. Тогда и здесь мы будем спать вместе. Нам обоим надо привыкать к этому.
— Подожди… ты что, со мной лететь собрался? Ты же не любишь деревню… или уже любишь? Это женский праздник, ты чем займёшься? С мужиками бузить? А ты умеешь? Может, останешься? — без особой надежды на согласие спросила Нина.
— Не останусь. Нас пригласили обоих. Мы теперь всегда будем летать вместе. И в горе, и в радости… так вроде говорят… я лечу с тобой. И ничего эдакого со мной не сделается. Буду на связи со Змеем. Если что, он меня спасёт… я надеюсь.
— Но давай ты не будешь доводить дело до драки… если что… зови Змея или Влада. Лучше постарайся научиться чему-нибудь полезному. А теперь пора спать… завтра сложный день будет.
Платон посмотрел на неё задумчиво и тихо сказал:
— Благодарю тебя. Мне очень повезло в жизни… я встретил тебя. А ты нашла меня. Ты до сих пор не трогала меня, и я благодарен тебе ещё и за это. Но… прости… и прими это… с этого дня спать мы будем вместе. Пойми, так надо, чтобы ты в людях не стеснялась прикасаться ко мне. Это заметно киборгам и, если их спросят, и кто-то из них под приказом скажет правду, то это вызовет ненужные подозрения.
— Ладно… будем думать, что ты меня уговорил. Но только спать.
Спали они действительно вместе — на одной кровати. Но всё же раздельно — каждый на своей половине – и одетыми. Платон надел пижаму и не торопил события — рано обниматься, она не готова к чему-то большему, пусть привыкнет, что он рядом. И она была благодарна ему за это.
Утром Нина встала в пять — надо было своими руками испечь хлеб в подношение Макоши. Задача непростая, особенно если учитывать, что настоящий хлеб она никогда не пекла. Но Платон был совершенно спокоен и тоже решил испечь каравай — в подношение Ладе — и Нина совершенно успокоилась и с его помощью к половине девятого два круглых пшеничных хлеба были готовы.
Сухой жёлтый лист, кружась, скользнул по вороту его куртки. Эльси помотала головой.
— О том, что вселенная лишь набор энергетических колебаний высшего уровня? – Край остановился. — Сказать проще, весь наш мир со звёздами, планетами, людьми, деревьями создан и стабилизирован мыслительной активностью нашего демиурга.
— Да. Слышала, — сказала Эльси. – Типа, мы фантазия в голове Бога.
— Что-то вроде того.
— И вы в это верите?
— А чем объяснить необыкновенную схожесть мыслящих существ на десятках миров? Разве это не доказательство того, что законы мироздания исходят из представлений творца о сути вещей и явлений? Мир только набор колебаний, хочешь, назови их энергетическими, хочешь, психическими. Так уж совпало, что мы, тантариане, способны на пике эмоций ловить эти колебания, входить с ними в резонанс, а при некоторых условиях и менять ритм. Такое случается очень редко, нас всех с детства учат держать под контролем сильные чувства, но всё же случается… как с Баги. Бог определяет ход своих мыслей, но ведь и мысли в какой-то мере определяют Бога.
Внезапно налетевший порыв ветра лизнул Края в лицо. Качнулось, зашуршало в верхушках деревьев, и воздух вокруг ожил, постепенно наполняясь кружением тысяч желтокрылых почти невесомых птиц листопада. На секунду как будто стало светлее.
— А листья – это слёзы вселенной? – Лицо Эльси вдруг оказалась совсем близко. – Признайся, ты уже зажёг свою звезду? – Блестящие глаза смотрели из темноты так дерзко, что у Края поплыло в голове.
— Кажется, мою звезду уже не надо зажигать, — хрипло сказал Край, притягивая девушку к себе.
Его губы без труда нашли в полутьме влажные губы Эльси, и у этих губ по-прежнему был солёный привкус океана.
Они целовались, потеряв ощущение времени, ощущение пространства, ощущение реальности. Они плыли в поцелуе, словно и в самом деле вошли в резонанс с потоками вселенной: без мыслей, без сомнений, влекомые водоворотами безмолвного счастья. Кажется, они целовались всё время, пока, загребая ногами сухую листву, шли к гостинице, пока поднимались на крыльцо, затем по лестнице, на второй этаж. Всего один раз, на одну секунду, они сделали перерыв, когда Край, оторвавшись от губ Эльси спросил, заглядывая в карие сумасшедшие глаза, не зайдёт ли она в его номер, а Эльси ответила, что умрёт, если останется за порогом. А вездесущая вселенная благосклонно смотрела на них сквозь тюлевую занавеску.
Расплывчатый лунный свет мягкими штрихами обрисовывал запрокинутый женский профиль. В голубовато-молочном сиянии фарфоровая кожа Эльси опять казалась прозрачной. Потянувшись, Край поцеловал её в шею, чуть ниже маленького аккуратного уха, потом в тонкую ключицу.
— Тщ-щ-щ, — не открывая глаз, сказала девушка. – Я ловлю ритмы Бога.
Тихо улыбаясь, Край выбрался из-под одеяла, перешагивая сброшенную как попало одежду, обогнул кровать и подошёл к окну. Потянув за тонкий шнурок, он отодвинул тюль.
— Что там? – сонно спросила Эльси.
— Снег, — радостно ответил Край, тёплый пол грел его босые ноги. – Снег идёт огромными хлопьями. Кругом сугробы. На кустах целые шапки. Хочешь поглядеть?
— Нет, — сказала Эльси. Она повернулась на бок, приподнимая одеяло. – Иди ко мне.
Край быстро задвинул штору и ловкой тенью скользнул под одеяло, прижался к крепкому горячему животу.
— Ух ты, — нежно прошептала Эльси. — Вы там на Тантаре и точно волшебники.
Край прижался губами к её губам и почувствовал себя по-настоящему счастливым.
Он проснулся оттого, что тускло-красное Ири заглядывало в щель между стеной и неплотно задвинутым тюлем. Тёплые лучи щекотали кожу лица. Край улыбнулся и повернул голову. Смятая пустая подушка, казалось, хранила очертания женской головы.
— Эль, — негромко позвал Край и прислушался.
В гостиничном номере стояла тишина, едва слышно гудел мотор кондиционера.
Край приподнялся на локтях: в комнате никого не было, но дверь в ванную была приоткрыта.
— Эль! С добрым утром! – громко сказал Край.
Он опять прислушался: за дверью было тихо.
— Эльси! – Край откинул одеяло.
Перекатившись на другую сторону кровати, он натянул трусы и поднялся. Взгляд его пробежал по полу: вот жёлтые брюки, вот майка, один ботинок под стулом, второй – у входной двери. В комнате валялись только его вещи, одежда Эльси бесследно исчезла. Ощущая, как в груди разливается унылый холодок, он всё же заглянул в ванную. Пустая душевая сияла чистотой молочно-белого кафеля.
— Господи! – вдруг с неподдельным ужасом подумал Край. – Она что, не оставила мне своих контактов? Как же я найду её по одному имени?
Он вышел из ванной и беспомощно огляделся по сторонам, сердце радостно стукнуло: на углу стола лежал лист бумаги. Край пролетел через комнату, схватил перегнутый пополам гостиничный буклет. На обратной его стороне, прямо поверху бледного логотипа, косметическим карандашом было написано несколько строк. Край поднёс записку к самым глазам, силясь разобрать непривычную вязь илларийского алфавита. Его мозгу потребовалось несколько секунд, чтобы значки начали складывать в слова: «Милый Край. Спасибо за прекрасный день. Наша ночь была идеальна. Буду вспоминать её весь следующий год. Когда вернешься на Тантару, зажги парочку звёзд в память о нашей встрече. Прощай. Эльси». В конце письма была пририсована схематичная улыбающаяся мордочка. Край сморгнул и, не веря глазам, начал читать снова. Буквы вдруг сдвинулись со своих мест, расплылись, впитываясь в вощённый белый лист. Каменные пальцы медленно и страшно смяли лист бланка, ломая мостики молекулярных связей. До скрипа стискивая зубы, Край запрокинулся к потолку и потолок, раскручиваясь рухнул на него ослепляющей огненной спиралью.
Эльси остановила таксомат на углу Центрального проспекта и улицы Экиль, в квартале от жилой башни, где снимала квартиру. Всю дорогу от маленькой гостиницы девушку терзало смутное беспокойство. Как будто она чего-то не доделала или упустила. Так бывало с ней в школе, когда она проигрывала другим девчонкам в ехил или прыгалки. И вроде бы ничего страшного, но обидно до слёз. Только теперь тревога была неизбывной, болезненно-тоскливой. Эльси несколько раз прокручивала в памяти прошлый день и не находила внятных причин своего состояния. Она словно забыла что-то важное в гостиничном номере. Эльси проверила маленькую пристяжную сумку, затем карманы. Всё было на месте, и от этого тоска только усилилась. В голову лезли мысли о симпатичном парне Крае. Забавный тип. Колдун с Тантары. С ним было весело… Внезапно Эльси подумала, что было бы интересно встретиться с Краем ещё раз. Т тут же, испугавшись, отмела эту мысль. Какой бред! Абсурд и моветон. Только полные неудачники едят то, что однажды уже было пережёвано. В этом есть нечто физиологически отвратительное. Говорят, на других планетах, люди настолько скучны и однообразны, что заводят интрижки длинной в сто циклов, и даже больше. Так ведь инопланетники и есть инопланетники. Их воспитывают чёрти знает где и чёрти как, а они потом летят на Илларис, чтобы насладиться настоящим искусством и настоящей жизнью. Какая радость в том, что каждый новый день будет повторять прошлый? Настоящее яркое чувство должно быть ярким и неповторимым, а единственная гарантия яркости — это скоротечность… Но отчего ей так хочется вернуться в маленький гостиничный номер? Может быть, она заболела?
Снедаемая мрачными мыслями, Эльси добралась до башни, и в лифте её накрыло первый раз. Пол кабины вдруг ушёл из-под ног, волна дурноты прошла чрез всё тело, пронизав его, как вода пронизывает рыбацкие сети, в глазах потемнело. Эльси судорожно вцепилась в поручень. Переводя дух, изумлённая и напуганная, она вышла из лифта, и возле квартиры её накрыло вторично. В третий раз волна дурноты захлестнула её уже в квартире. Эльси стало так плохо, так жутко, что стены поплыли перед глазами. Мало соображая, что делает, она легла на мохнатый коврик перед экраном окна, занимавшим всю стену зала и подтянула ноги к животу. Внезапно ей неудержимо захотелось плакать. И Эльси зарыдала, обхватив колени руками и беззвучно открывая рот.
Как ни странно, но слёзы её немного успокоили. Эльси вытерла щёки и села. Внизу, за широким окном белели засыпанные снегом улицы. Немного погодя Эльси прибрала одежду и, забравшись с ногами в кресло, принялась думать. Думала она в основном над тем, к какому врачу ей стоит обратиться с такими странными симптомами. Временами мысли против её воли соскальзывали на Края.
Эльси сидела в кресле до самого обеда, а после обеда ей стало не до абстрактных тревог. Наступил полдень, но снег внизу и не думал таять. А если глядеть на восток, между двух соседних башен, то хорошо просматривались десятки засыпанных белым крыш. Волнуясь, Эльси прижималась носом к стеклу. На её памяти и раньше случалось такое, что весна могла запоздать на час-полтора, но была уже половина третьего, время, когда от жары не спасают кондиционеры, а художественные лужи в Антален-парке превращаются в изрезанные трещинами сухие корытца.
К пяти часам пошёл мелкий снежок и поднялся ветер. Люди на улицах даже сверху выглядели растерянными. Эльси переключала каналы сетевого инфоприёмника, на всех каналах играла музыка. Уже совсем вечером Эльси наконец решилась позвонить Вайе, но Вайя ничего не знала и сама была напугана. Поглядев в окно на подсвеченные кровавым закатом снежные шапки, Эльси, прямо в блузке и брюках, забралась в кровать. А вдруг случится чудо, и когда она проснётся, всё станет на круги своя?
Но назавтра на круги своя ничего не стало. В полдень совершенно подавленная Эльси спустилась вниз, сев на корточки, погрузила ладони в обжигающе холодный снег и отдёрнула руки. Последняя надежда улетучилась. Снег был настоящим. В ужасе Эльси вскочила на ноги и кинулась назад, в подъезд. Прохожие смотрели ей вслед со страхом и пониманием.
На третий день катаклизма информационные сети наконец взорвались целым фейерверком заявлений, сообщений, правительственных обращений, испуганно-бодрых и агрессивно-панических обозрений. Эльси уткнувшись в экран, слушала всё подряд:
— …Ученые ИАН в недоумении. Получается, что скорость движения Иллариса вокруг Ири уменьшилась в триста пятьдесят раз. Если раньше время оборота планеты вокруг своей оси практически соответствовало полному её обороту вокруг светила, то теперь всё кардинально изменилось. И самое странное, что природный феномен, вопреки общепринятым теориям не сопровождался ни смещением водяных масс, ни глобальными тектоническими сдвигами…
— …Эксперты говорят, что ближайшие тридцать пять – сорок циклов нас ждёт очень медленное потепление с постепенным переходом к температуре полудня. Судя по всему, нам придётся привыкать к длинным климатическим сезонам, как на Окропусе или Эрирае…
— …Неужели длительные низкие температуры приведут к замерзанию озеро Нех? Правительство должно приложить максимальные усилия для спасения уникальной экосистемы…
— …Как вы считаете, мог ли зарегистрированный в Миграционной Службе Край-и-Зу быть причастен к трагическому катаклизму?
— Ничего не исключено. Мы отправили срочный запрос на Тантару. Власти обещают дать полную информацию и, возможно, оказать посильную помощь. Но этот вопрос…
Зажав рукой рот, Эльси вскочила с кресла. Так вот они, смутные сомнения последних трёх дней! Теперь витавшая где-то в подкорке страшная мысль вдруг обрела реальные осязаемые формы. Эльси рванула с вешалки парку.
Через полчаса, так и не поймав таксомат, она села в общественный экспресс до Сото. Путь занял ещё сорок минут. В торговом квартале Эльси даже не стала искать транспорт. Миновав запутанный лабиринт лавчонок, она выбралась на знакомую аллею и побежала в ту сторону, где должна была находиться гостиница Края. Она бежала по заснеженному тротуару, мимо обледенелых кустов, мимо островерхих домиков, и в голове её стучало: «А вдруг?.. А вдруг ещё не поздно?.. Если он умеет зажигать звёзды, то наверняка знает какое-нибудь волшебное слово.» Она ведь не виновата, что ни черта, ни черта не поняла. Он же не может оставить её с этим!
Задыхаясь, Эльси взбежала по разноцветным ступеням, рванула витражную дверь. Испуганный портье поднялся ей навстречу, с изумлением рассматривая растрёпанную задыхающуюся девушку.
Эльси схватилась за стойку.
— Мне нужен Край, — со свистом выговорила она. – Край-и-чего-то там… Он с Тантары. Я знаю, он живёт на втором этаже.
На губах портье расцвела дежурная улыбка.
— Увы, — сказал он, чуть наклоняясь вперёд. – Край-и-Зу здесь больше не живёт.
— А где? – прошептала Эльси. – Где он теперь живёт?
— Боюсь, нигде. – Губы портье сложились в печальную скобку. – Позавчера его нашли в номере… мёртвым.
— Как? – чужим голосом проговорила Эльси. — Почему?
— Так бывает… – Портье пожал плечами. – Врач сказал, сердце.
Еще одной весьма такой неподходящей неожиданностью стал погибший ковен ведьм, угодивший в черную пустоту. Ведьмы оказались довольно сильными, и наши драконы решили их забрать. Вот только беда в том, что при вытаскивании этих несчастных душ, на них попало проклятье какого-то божка, который их и укокошил, чтобы забрать души себе. А мы такие-сякие испортили всю малину.
Лечила души Шиэс, с ней был Шеврин, помогавший их удерживать и тоже исцелявший от проклятья. Я решила, что мне там в принципе делать нечего и уже собиралась свинтить на стройку, как в дело вмешался Шеат, объявив, что негоже все пускать на самотек и надо бы главгаду начистить рыло, чтоб неповадно было. Конечно, дракон выразился более культурно, но посыл был тот же. Тут-то я и пошла с ним, во-первых, чтобы Шеат не влез ни в какую западню, а во-вторых, чтобы не начудил ничего такого, чего мы потом не выгребем.
Координаты серебряный просчитал точно, но сначала мне показалось, что дракон таки ошибся. Вместо типичного такого божественного чертога мы попали… к какому-то поклоннику Ллос, не иначе.
На стандартном темно-сером каменном троне (как у него бедного задница не болит сидеть на каменюке?) восседал типичный такой мужик в сером же балахоне, больше напоминающий культиста, нежели бога. Да и какой он там бог? Я присмотрелась — особо волноваться за Шеата смысла не было — управится с этим парнем за милую душу. Но сначала надо бы поговорить, а то как-то невежливо получается. Мы ведь незваные гости.
— Вы кто такие? — подскочил темный. За спинкой трона я смогла рассмотреть длинные стилизованные паучьи лапы, образующие как бы круг вокруг самого трона. Да и потолок, расписанный под черную паутину, явно намекал, что этот парень любитель Ллос. Были у нас уже конфликты с этой дамой, теперь еще возиться с ее плагиатчиками или приспешниками… Ну вот дались ему эти ведьмы?
— Мы вообще-то пришли поговорить на счет ведьминских душ, — спокойно ответила я. — Это Шеат, я — Олла, а вас как называть?
— Бурх, — буркнул тот, от чего мне показалось, что это не имя, а матюк какой-то.
— Очень приятно, Бурх, — решила подыграть я, понимая, что так только раззадориваю врага. Шеат почему-то подавился смешком и сделал вид, что прокашливает горло. Ну мне в общем-то плевать, как зовут этого балахонистого гражданина. Приличные боги свои лица не скрывают.
— Это мои ведьмы, и я вам их не отдам! — уперся божок.
— Слушайте, у нас тут мирная миссия. У меня лично простаивает стройка на Куштаке и на Закате, а ваших искалеченных ведьм еще надо распределить по клиникам и собрать в нормальные тела, — решила добить его я. Ну на самом деле, зачем было так издеваться над бедными женщинами и девушками?
— Это мои ведьмы. Из моего мира, — чеканил Бурх, сверля нас злобным взглядом горящих желтым глаз. — Я едва не угробил половину материка, чтобы заполучить их.
— Ну да, развязал войну, уничтожил множество невинных людей, искалечил ведьм… — парировал Шеат. — И все для чего?
— А это уже не ваше дело! — рыкнул божок.
Я тем временем изучала полы его обиталища, заодно расковыривая ногой линии защиты. Ишь, накрутил тут, навертел, собака поганая, вся плазма в голове в трубочку свернулась. Ну зато теперь по нам не прилетит, если Шеат на него нападет. Самой мне совершенно не хотелось ввязываться в драку. Настроение было деловое и слегка ленивое. К тому же меня больше волновала участь ведьм, чем этот парень. Ну похорохорится, получит пару плюх от дракона и успокоится. И может и упокоится, смотря как рассчитает силу Шеат. А ведьмы реально могут умереть, их души погибнут и уже никогда не переродятся. Так что выбор тут понятен.
Пока они там с Шеатом пререкались и выясняли, у кого больше пиписька, я подала сигнал Лэту на всякий случай. Кровавый мне сейчас казался лучшей подмогой, чем Шеврин. Дракон смерти зол из-за ведьм, из-за того, что простаивает его любимая Академия, да и вообще из-за всего, потому, скорей всего, вместо эпичного махача я увижу очень не эпичное смертоубиение одного божка. Шеат тут хоть послабее, он не убьет сразу… Нервы еще помотает…
Лэт ответил согласием подождать и, если нужно, вмешаться. Вообще, резерва Шеата и моего вполне должно было хватить задавить этого красавца. Но мне хотелось дать серебряному размяться и помахать кулаками, чтобы он не чувствовал себя ущербным и самым слабым. Так что я с чистой совестью накинула на него силовой щит и взялась наблюдать, как словесная перебранка и упоминание матерей и бабушек плавно переходит сначала в замахивание кулаков, а после в совсем не магическую драку. Кстати говоря, это они правильно удумали, поскольку не известно, удержится ли вся эта божественная хренотень в измерении Бурха, если Шеат долбанет чем-то весьма существенным.
При виде плавно трансформирующегося Шеата божок завопил:
— Какого черта ты не сказал, что ты дракон?! — и взялся нарезать круги вокруг своего трона. Я с улыбкой голодного крокодила стала снимать на экран эту сцену, решив записать на будущее. Когда-нибудь мы все вместе соберемся и поржем с происходящего. То, что сейчас кажется важным, потом будет всего лишь поводом для смеха.
— А какого черта ты издеваешься над девушками? — парировал Шеат, похоже, и впрямь затесавшийся в спасители ведьм и прекрасных принцесс. Впрочем, ничего не меняется. Шеат есть Шеат, и этим все сказано.
Через несколько минут наш серебряный герой все же отловил гнусного уничтожителя ведьм. Вот тут-то божок и предстал во всей красе. С него свалился до сих пор упорно державшийся на голове капюшон, показав нам идеально лысую голову и весьма странноватое, жестокое лицо. Мне он внешне не понравился, Что-то было в нем такое… не хищное, скорее змеиное. Да и любовь к антуражу Ллос меня несколько смущала. А ну как замочим ее любимчика или, не дай боги, сыночка, потом придет нам кишки мотать… во всех смыслах этого слова.
Драка вышла не особо эпичной. Да и я не вижу ничего героического в том, что дракон избивает бога. Это все же разные весовые категории, как ты ни крути. Вот был бы на его месте сверх, мне пришлось бы помочь, а то и вызвать всех остальных. А так… наслаждайся на здоровье, товарищ Шеат, пока Шеврин не отобрал у тебя все лавры победителя. В принципе, Шеата понять можно. Внезапно он стал самым маленьким, самым слабым и самым опекаемым, кроме приемных детей. Вот он и стремился всеми силами показать, что он же взрослый, сильный и могучий дракон. Так что пусть получает свою толику удовольствия в подобных мероприятиях, я не против. Мое дело маленькое — проследить, чтобы не случилось какой весьма знатной пакости.
Когда в ход пошла магия, я только поставила щит. Опять же, невмешательство веселило тогда, когда знаешь, что в любой момент можно вмешаться. Вот когда нельзя вмешиваться, тогда другое дело. Тем более, что мой комм и амулет уже покраснели от вызовов всех желающих, требующих внимания, стройматериалов, лекарств, трав, святого духа и еще чего-то, ведомого им одним. Так что между делом приходилось отрываться от зрелища, отвечать на звонки и давать через экраны бедолагам то, что им необходимо. В том числе и регенераторы для ведьм. Говорила ж Шеврину не выбрасывать лишние, так не послушался. Теперь пришлось новые делать…
Наконец парни окончательно озверели, что-то знатно бухнуло и громыхнуло. Я оказалась стоящей прямо в воздухе на границе атмосферы какого-то мира, подозреваю, что мира, где этот Бурх и устроил катастрофу и убиение ведьм. Рядом пораженно застыл Шеат, придерживая за шею весьма так потрепанного божка со смачными фингалами под обеими глазами.
— Вы разрушили мой дом! — взвыл тот и затрепыхался, но дракон усилил хватку. Выглядело это весьма эпично — худенький парень удерживает на весу мужика средней упитанности.
— Ну так мы забираем ведьм? — тихо и ровно спросил Шеат, будто бы и не было никакого драки. Только рубашка слегка помялась, но для этого любителя чистоты и красоты такое не проблема. Заклинанием уберет.
— Да забирайте и будьте вы прокляты!
— Мы и так прокляты, — холодно парировала я. — Мы вообще давным-давно умерли, чтоб ты знал. Так что нас уже не испугаешь.
— И баба твоя дракон? — так же тихо спросил божок, понимая, что еще легко отделался.
— Хуже, — буркнул Шеат, — намного хуже. — Его оскал не предвещал ничего хорошего. При желании он и вовсе мог бы откусить этому глупцу голову, но почему-то не спешил.
— Пошли, если он чего надумает, мы знаем, где его искать. А то у меня на стройке аврал, где-то просрали целую партию ванн для семейных домов, налажали с телепортом, — вздохнула я, щелкнув ногтем по амулету связи. — И ведьмы эти еще… хирургия на Приюте забита под завязку.
Шеат выбросил божка как ненужный элемент, не став добивать. Может еще когда-нибудь перевоспитается. Все равно навряд ли бросит перспективный мир. Не думаю, что он решил уничтожить ковен могущественных ведьм, чтобы в посмертии кормить тех вкусностями и развлекать песнями и танцами. Скорее хотел или сожрать души, что является частой практикой у темных богов, или же вытащить их них всю энергию, что тоже довольно распространено. В любом случае, ведьмам не было бы у него хорошо. А у нас еще поживут. Может чего хорошего придумают…
Сохо, 1967 г
Кроули обожает шестидесятые годы. Он любит музыку, моду, фильмы тех лет, а больше всего ему нравится новое либеральное отношение к сексу. Людей никогда не было так легко соблазнить, как в шестидесятых, и это почти неспортивно, когда требуется так мало, чтобы склонить их на путь порока.
И Лондон находится в самом центре всего этого, и в самом центре Лондона — Сохо.
— Я работаю в Сохо, — говорит Азирафаэль, пристально глядя вперёд через ветровое стекло «бентли» и поджав губы в таком до боли знакомом легком неодобрении, — и я кое-что слышу.
Кроули приходится прикусить внутреннюю сторону щеки, чтобы не выдать своих мыслей.
Что именно ангел слышал? Слышал ли он, что среди завсегдатаев некоторых мужских клубов есть рыжеволосый человек, которого знают под именем Тони и который отсекает большую часть постоянной клиентуры, питая слабость лишь к светловолосым, хорошо воспитанным, тихим молодым людям, любящим долгие разговоры?
Это как раз то, что ценят Внизу: искушение и развращение невинных девственников, и Кроули улыбается, кланяется и принимает похвалы, и даже не мечтает сказать им, что, хотя некоторые из них были девственниками, ни один из них не был невинным.
Последние двадцать лет Азирафаэль, похоже, не уделял ему никакого внимания, а у Кроули было слишком много свободного времени, и Сохо в шестидесятые годы оказался довольно привлекательной игровой площадкой. Самое приятное, что Кроули почти ничего не пришлось делать для этого. Или, по крайней мере, он ничего не делал сознательно; иногда, когда он был пьян, он с долей весёлой истерики задавался вопросом, не является ли его ментальная библиотека грязных фантазий об ангеле причиной внезапного изобилия секс-шопов и стриптиз-клубов, окружающих определённый книжный магазин?
Но затем Азирафаэль поражает его в самое сердце, вручив термос со святой водой. Сознательно нарушив не только установки Сверху, но и свои собственные принципы.
Фляга тяжёлая, её содержимое обжигает ладони Кроули даже сквозь двойной слой герметичной упаковки, и он прикасается к ней с трепетной осторожностью. Он хочет сказать сотню разных вещей, но Азирафаэль не желает слышать ни одной из них, и вместо этого Кроули предлагает:
— Хочешь, я тебя куда-нибудь подброшу?
У него есть планы встретиться с одним парнем в определенном клубе; молодой человек должен был стать священником — до того, как Кроули начал ревностно знакомить его с удовольствиями плоти. Но прошло уже слишком много времени с тех пор, как он последний раз видел Азирафаэля, и Кроули ни секунды не раздумывает над тем, что выбрать. Он бы предложил ангелу поужинать вместе, но Азирафаэль и так явно чувствует себя не в своей тарелке, и Кроули не думает, что его удача простирается так далеко.
Очевидно, его удача ещё короче, чем он смеет надеяться, потому что Азирафаэль качает головой.
— Куда угодно, — настаивает Кроули. — Куда ты захочешь.
«Я скучаю по тебе», — хочет сказать он.
Тогда, в 1953 году, он стиснул зубы и попытался извиниться в общем, неконкретном ключе, на случай если внезапная сдержанность Азирафаэля была вызвана реакцией на какой-то его неуместный и оставшийся им самим незамеченным поступок, но Азирафаэль сначала выглядел шокированным, затем виноватым, а потом и вообще отмахнулся от извинений Кроули, оставив того в ещё большем смущении, чем прежде.
Но Азирафаэль снова отказывается, и настроение Кроули скисает окончательно.
— Не смотри так разочарованно, — говорит ему Азирафаэль. — Может быть, на следующей неделе мы устроим где-нибудь пикник. — Его улыбка тёплая и светлая, как всегда, вот только сейчас она не доходит до глаз. — Пообедаем в «Ритце».
В этом году они вообще не были в «Ритце». Странно, ведь ангелу, похоже, нравились те обеды; в начале двадцатого века они ходили туда по меньшей мере дважды в месяц.
Кроули ничего не говорит. Значит, у них будет пикник. Они могли бы отправиться на тосканские холмы в Италии; Кроули мог бы греться на горячем солнце и пить Санджовезе, смотреть, как Азирафаэль ест мягкую сливочную моцареллу, помидоры черри, с тонкой кожицей, лопающиеся от спелости, и блестящие черные оливки, макая кусочки хлеба в золотую лужицу оливкового масла, и они могли бы пререкаться о современной музыке.
— Ты слишком быстр для меня, Кроули. — Азирафаэль проглатывает продолжение фразы, обрывая себя, и выходит из машины прежде, чем Кроули успевает спросить, что он имеет в виду, или даже сказать спокойной ночи.
Кроули смотрит, как ангел уходит, опустив плечи, а неоновые огни ночных клубов и секс-шопов окрашивают его светлые волосы в розовый, потом в синий, потом в красный цвет. Он выглядит маленьким и несчастным, как человек из более мягкого, медленного мира, внезапно вторгшийся в громкий и яркий. Кроули выуживает из кармана пиджака сигареты, закуривает одну от огонька адского пламени, и внезапно его охватывает отчаянное желание повернуть время вспять на двести лет. До войны, до Оскара Уайльда, до Парижа. До того, как все стало так сложно.
Азирафель был сторонником классической логики. Он знался с Аристотелем, Платоном и Сократом, спорил с Бэконом и Миллем, Декарт подписал ему свои «Рассуждения о методе», а Буль посвящал ему статьи в «Философском журнале». Но то, что творил с этой наукой Блэк, не выдерживало никакой критики! И самым отвратительным стало то, что аргумент про «Бентли» был принят без возражений. Ладно, Кроули, ему это было выгодно, к тому же он бравировал своею нелюбовью к книгам, но Снейп! Он-то почему?! Или так работает эта пресловутая «своя сторона»?
Кроули ещё раз напомнил о домовике, удивляя Азирафеля своей настойчивостью. При чём здесь этот несчастный эльф? Лорд упомянул о нём вскользь, и тогда Кроули не обратил на это никакого внимания. Что изменилось? И почему бы не расспросить обо всём самого Лорда? Но если Кроули на чём-то сосредотачивался, отвлечь его было почти невозможно. Вот и сейчас у него явно была какая-то идея.
— Итак, господа, как я понял, вы знаете автора записки, который догадался про хоркрукс. Возможно, у вас даже есть мысли о том, где он мог его спрятать, если, конечно же, не уничтожил, — Кроули мрачно усмехнулся. — Делитесь, господа.
Блэк неожиданно стал очень серьёзным:
— Это мой брат. Младший, — он тяжело вздохнул и прикрыл глаза, выдыхая: — Был… я ничего об этом не знал.
— Я знал лишь то, что он пропал при очень странных обстоятельствах, — голос Снейпа растерял обычную выразительность. — Просто однажды не явился на зов. Тогда же он был назван предателем, хотя чуть позже Тёмный Лорд обмолвился, что Регулус погиб. Судя по всему, Лорд не знал, как это произошло. Я попытался расспросить Крауча… они, мне казалось, были дружны, но тот лишь посоветовал не лезть в это дело.
Азирафель поймал взгляд Кроули и кивнул, подтверждая, что согласен поговорить с Барти. Подозрение, что тот собрался использовать в ритуале возрождения Лорда именно добытый Регулусом медальон, крепло с каждой минутой. А ещё Азирафель смог оценить красоту момента. Кто бы ни вёл эту игру, игроком он был отменным, и тем сильнее становилось желание отыграться. Или хотя бы свести всё к статусу кво и продолжить с момента обнаружения, что ребёнок не тот. С бонусом в виде книги истинных пророчеств, расшифровка которых шла полным ходом.
— Как, вы говорите, звали того домовика? — Снейп устало потёр переносицу. — Я попробую узнать…
— Кричер, — с готовностью отозвался Кроули. — Домовика звали Кричер.
— Так это меняет дело! — взвился Блэк. — Кричер! Иди-ка сюда, сукин ты сын!
Картина начала складываться. Ну, конечно! Регулус ведь был Блэком, а значит и эльф принадлежал этой семье. И наверняка именно этот эльф рассказал, как найти тот хоркрукс, и вполне возможно, знает, где теперь его искать. На зов Блэка явился домовик, такой старый, что Азирафель чуть было не усомнился в его дееспособности. Однако стоило эльфу понять, кто его вызвал, как все сомнения развеялись: соображал он просто отлично.
— Непутёвый хозяин Кричера наконец-то вспомнил о доме? — словно ни к кому не обращаясь загундел эльф.
— Заткнись, Кричер, и ответь…
— Конечно же, Кричер заткнётся, потому что это самый первый приказ непутёвого хозяина, разбившего сердце хозяюшке и опорочившего Род Блэков…
— Добром прошу, заткнись!
Домовик словно подавился словами и замолчал, продолжая беззвучно шевелить губами, причём в артикуляции прекрасно угадывалось всё то, что он хотел сообщить «непутёвому хозяину».
— Так дело не пойдёт! — заявил Блэк. — Мистер Кроули, вы хоть знаете, как выглядел этот хрякус?
— Знаю. И мне кажется, что наш маленький друг это тоже знает, — Кроули щёлкнул пальцами, и на его ладони появился медальон из пещеры. — Сириус?
Блэк мгновенно понял, что от него требуется.
— Кричер, я приказываю тебе правдиво отвечать на вопросы мистера Кроули. Ты меня понял?
— Да.
Кроули умел задавать вопросы, а ещё, благодаря отличной фантазии, он мог представлять самые разные ситуации, не ограничивая себя никакими рамками. Именно поэтому уже через пару минут Кричер рыдал, вспоминая молодого хозяина, и в потоке его слов можно было разобрать историю страшной смерти юного Блэка. Азирафель, когда знакомился с этим миром, посчитал многих его созданий выдумкой. Как оказалось, зря. Дементоры, эти оживлённые трупы… Всё-таки фантазия смертных здорово ограничивалась желанием причинять боль и истреблять себе подобных. Хотя, конечно, и любить они тоже умели.
На Блэка было больно смотреть. Наверное, он был счастлив в своём неведении, предпочитая не задумываться о смерти брата, а сейчас словно заново переживал потерю. И он никак не отреагировал, когда Кричер всё-таки принёс нужный медальон и отдал его Кроули. Насторожился один лишь Снейп.
— Что вы будете с ним делать?
— Хотите увидеть? — прищурился Кроули.
— Да.
— Хорошо. Я приглашаю вас на проведение ритуала.
— Ритуала? Вы имеете в виду…
— «Кость отца, плоть слуги, кровь врага»? — Кроули пренебрежительно фыркнул. — Такое не заканчивается ничем хорошим.
— Но тогда…
— Увидите, — с нажимом произнёс Кроули.
Снейп взглянул на Азирафеля:
— А вы в этом участвуете?
— Да, — Азирафель не видел смысла скрывать. — Это будет… неплохо.
— Я тоже хочу там быть! — сжал кулаки Блэк.
— Хорошо, — Кроули поправил очки и усмехнулся. — Вы там будете.
— Где и когда? — Блэк деловито потёр руки.
— О месте я вам обязательно сообщу, а вот со временем всё не так просто.
По взгляду Кроули Азирафель понял, что тот колеблется, не зная, стоит ли привлекать этих двух то ли друзей, то ли врагов к поискам последнего хоркрукса. Вернее, даже не к поискам — прекрасно было известно, где он лежит и что из себя представляет! — а к его добыче из цепких лап гоблинов. Поход в банк с разорением одного из сейфов даже Кроули считал крайней мерой и предпочитал действовать иначе, пока было время. А время у них было. Ещё пока было. Азирафель едва заметно кивнул, признавая право Кроули на решение и обещая его поддержать.
— Нам ещё нужна одна чаша, которая хранится в банковском сейфе. Как только мы найдём способ её оттуда достать, можно будет задуматься о времени проведения ритуала.
— Зачем искать, если можно договориться с хозяином сейфа? — Снейп задумчиво водил пальцем по губам. — Или это невозможно?
— Почти невозможно. Хозяйка сейфа Беллатрикс Лейстрандж, и даже если удастся с нею договориться, она вряд ли сумеет нам помочь.
Во взгляде Снейпа появился ужас:
— Это невозможно!
Азирафель прекрасно его понял, как, впрочем, и Кроули, подтвердивший:
— Именно это он и сделал.
— Вы сейчас о чём? — Блэк вертел головой, переводя взгляд со Снейпа на Кроули и обратно. — Снейп, переведи!
— Мистер Снейп предположил, что Лорд сделал больше одного хоркрукса, а я подтвердил его догадку, — любезно пояснил Кроули.
— Будь я проклят! — прошептал Блэк. — И что теперь делать?
— Найти способ проникнуть в сейф миссис Лейстрандж.
— Точно! — Блэк вновь стал похож на себя. — Вот банк я ещё не грабил…
— И не стоит начинать, — усмехнулся Кроули. — Господа, вы уже догадываетесь, что я вам скажу сейчас?
— Предложите выбор между удалением воспоминаний об этом разговоре и Непреложным Обетом о неразглашении тайны? — Снейп казался серьёзнее, чем был обычно.
Азирафель на миг предположил, что Кроули вовсе не собирался предоставлять никакого выбора, но быстро себя одёрнул и усовестился. Конечно же, Кроули именно это и планировал! Его демоническая сущность не означала отказа от справедливости.
— И что вы выберете?
— Разумеется, Обет, — встрял Блэк. — Это же мой брат, и вообще.
— Обет, — подтвердил Снейп.
— Принимается, — Кроули пристально оглядел сначала Блэка, затем Снейпа. — Только вам, господа, придётся сделать над собой усилие и признать, что вы сейчас на одной стороне. Иначе ничего не выйдет. Но если вы не в состоянии этого сделать, то пусть оно вас не тревожит, об этом разговоре вы никогда не вспомните.
— Что нам нужно сделать? — когда Блэк переставал паясничать, он казался не только адекватным, но и вполне разумным.
— Для начала пожмите друг другу руки.
Блэк медленно поднялся и, глядя Снейпу в глаза, протянул руку. Тот колебался не больше пары мгновений. И всё-таки Азирафель так и не смог избавиться от мысли, что это маленькое представление Кроули затеял специально для него.
Азирафель знал, что при совместном проживании смертные иногда испытывают некоторые неудобства. И, видимо, лёгкое непонимание как раз и входило в этот набор. Но даже люди научились с этим справляться.
— Ты как раз вовремя, Кроули.
— «Вовремя» для чего?
— Для десерта, разумеется, — улыбнулся Азирафель.
— К десерту меня ещё не подавали, — немного обиженно фыркнул Кроули и, одарив Снейпа оценивающим взглядом, скрылся в спальне.
— А мне как раз пора, — Снейп поднялся с дивана и направился к двери.
Азирафель уже успел подумать, что прекрасно справился со всеми неудобствами, но он просто забыл о Блэке. А тот поспешил о себе напомнить, распахнув дверь кабинета, возможно, даже пинком. Что удивительно, на застывшего у выхода Снейпа он не взглянул, сосредоточив внимание на Азирафеле:
— Откуда это у вас? — в руках он сжимал клочок пергамента.
— Что это?
— «Темному Лорду, — прочитал Блэк срывающимся голосом. — Я знаю, что умру задолго до того, как ты прочтешь это, но я хочу, чтобы ты знал: я раскрыл твой секрет, я украл настоящий Хоркрукс и собираюсь уничтожить его так скоро, как смогу. Я смотрю смерти в лицо с надеждой на то, что, когда ты встретишь достойного врага, ты вновь будешь смертным. Р. А. Б.» Откуда. Это. У. Вас?
Чёрт! Азирафель совсем забыл о том, что бумаги на его столе не предназначались для посторонних глаз.
— Регулус? — Снейп побледнел и вернулся, передумав уходить. — Хоркрукс?
— Что скажешь, ангел? — Кроули вышел из спальни и подпёр плечом стену. — Принципы? Неэтично?
Соблазн подправить воспоминания был велик, но, во-первых, эти двое явно знали не только автора записки, но и имели представление о хоркруксах. А во-вторых, принципы всё же были для Азирафеля не пустым звуком.
— Пожалуй, нам всем надо немного выпить, — решил Азирафель. — И поговорить.
Кроули тихо хмыкнул, и по щелчку его пальцев у столика появились ещё два кресла — диван он явно не собирался делить ни с кем. Первым уселся Снейп, а Блэк сначала несколько раз обошёл комнату, чтобы немного успокоиться. Впрочем, его вопросы только начинались:
— Вы знаете, как он умер?
— Нет, — Азирафель взглянул на Кроули. — Мне кажется, эту пещеру стоит увидеть. Для понимания некоторых вещей.
— Хорошо. Я покажу сам.
Некоторые вещи удавались Кроули гораздо лучше, чем Азирафелю. В их число входило умение работать с сознанием смертных. Он мог насылать такие грезы, что искушение становилось делом нескольких минут, причём в принятие окончательного решения никогда не вмешивался, считая это неспортивным. А ещё Кроули мог проделывать это совершенно незаметно, но сейчас был явно не тот случай. Азирафель с интересом наблюдал, как на ладони Кроули сгустилось облачко тумана, которое он лихо разделил пополам и направил в сторону гостей. Снейп попытался возразить, что это должно быть не так, но замер, очевидно, принявшись рассматривать воспоминания Кроули о посещении пещеры.
— Для комплекта не хватает «моего» отпрыска, — кивнул в сторону погружённых в воспоминания гостей Кроули. — Или он не из этой компании?
— Он вообще плохо вписывается в любую компанию, — подтвердил Азирафель. — Не ожидал, что ты всё-таки его признаешь.
— Пф-ф! Разумеется, не признаю, но так тебе сразу ясно, о ком речь. Ты уже решил, что мы расскажем?
— Всё? — предположил Азирафель.
— С яблони начнёшь? — ехидно усмехнулся Кроули.
— Нет, но…
— Про хоркруксы придётся. Может, привлечём их к поискам?
— Тебе не кажется, что они немного на разных сторонах? Снейп — с Лордом, а Блэк — с Дамблдором.
— После того как они так красиво бегали друг за другом? Уверяю тебя, ангел, они давно уже на одной стороне. Своей собственной.
— А как же Малфой?
— Он в этом забеге не участвует, — отрезал Кроули. — Он птица совершенно другого полёта и будущий министр.
— Ты не оставляешь ему выбора?
— Он уже сделал свой выбор.
— А Снейп?
— Посмотришь, что он выберет сейчас, — Кроули усмехнулся. — Вернее, кого.
— Но как ты можешь быть в таком уверен?
— Ангел, мне кажется, что ты не понимаешь, как это вообще работает… у смертных.
Азирафель скептически покачал головой. Иногда Кроули рассуждал, как романтик. Не то чтобы это кому-то не нравилось, но много повидавшему демону полагалось быть гораздо циничнее. И уж точно не верить в то, что чувства могут взять верх над принципами. Подумать только — «своя сторона»! Хоть Азирафель и не делил силы этого мира на «белые» и «чёрные», но ведь совершенно очевидно, что пусть Снейп и оказывал Дамблдору некие информационные услуги, это не означало, что он принял его сторону. А уж представить Блэка среди Пожирателей смерти и вовсе нелепо…
— Ангел, только не надо говорить, что сейчас в этом ключе ты думаешь обо мне, — прищурился Кроули.
— Конечно же, нет! Я просто представил Блэка среди твоих Пожирателей…
— В образе собаки… на болотах… — забормотал Кроули. — Гениально! Для нашего тимбилдинга самое то!
— Только не говори мне…
— Но как Регулус об этом узнал? — Снейп уже увидел всё, что хотел показать Кроули, и теперь у него появились вопросы. — Он никогда не был настолько близок к Тёмному Лорду.
— Откуда тебе знать? — Блэк тоже успел просмотреть воспоминания. — Или ближе тебя у Волдеморта никого не было?
Кроули пресёк зарождающийся спор, заткнув Блэка взглядом, после чего заговорил совершенно другим тоном:
— Скажите мне, как можно найти домового эльфа, зная только его имя? Мы спрашивали у Винки, но она говорит, что сначала надо найти его хозяина, и только если тот разрешит…
— Ну, да, — кивнул Блэк. — Только хозяин может разрешить домовику отвечать на вопросы посторонних.
— Хорошо, тогда, мистер Снейп, вопрос к вам, — Кроули строго взглянул на поёжившегося Снейпа. — У кого из Пожирателей Смерти Тёмный Лорд мог взять домового эльфа?
— Хоть у кого. Но, может, вы объясните, с какой целью собираете эту информацию, и как собираетесь её использовать?
— Точно! — оживился Блэк. — Вы за кого?
Азирафель с интересом взглянул на Кроули, ожидая, как он будет выкручиваться. Но тот лишь вальяжно развалился на диване, всем видом показывая, что вопрос не по адресу. Ладно!
— Мы за мир, — улыбнулся Азирафель. — Без войны, без потрясений, без жертв.
— Без Тёмного Лорда, — предположил Блэк.
— А что вы думаете про реформы? — Снейп поджал губы. — Или вы считаете их потрясениями?
— Смотря кто и как будет их проводить, — поза Кроули изменилась.
— Статут секретности? — прищурился Снейп.
— Нужен, — подтвердил Кроули. — Как и постепенная интеграция в маггловское общество. У этих миров гораздо больше точек соприкосновения, чем привыкли считать.
— Допустим. А как же потеря традиций? — Снейп побарабанил пальцами по столу и бросил быстрый взгляд на Азирафеля: — Зачем вы ищете хоркрукс?
— Чтобы не повторилось то, что уже было. Война и террор не нужны никому.
— Вы знаете, кем вас считают? — пальцы Снейпа сжались на рукояти палочки.
— Знаю, — усмехнулся Кроули. — У меня неплохой поручитель. Однако боюсь, что если бы потребовались доказательства, я бы не смог их предоставить.
Блэк совсем по-собачьи помотал головой, и от такого у него бы непременно вывернулось ухо, если бы он был псом.
— Снейп, а теперь переведи всё это на человеческий язык, — потрясённо попросил он.
— Мистер Снейп спросил, не являюсь ли я Тёмным Лордом, и получил отрицательный ответ, — Кроули невозмутимо потянулся к бутылке и сделал несколько глотков прямо из горлышка, будто спасаясь от жажды. — Вопрос про эльфа остаётся в силе.
— Снейп, ты серьёзно? Ты хотя бы меня спросил, — Блэк довольно оскалился. — Он не может быть Волдемортом.
— Почему?
Снейп огрызался просто из принципа, но Азирафелю было интересно услышать ответ. Как, впрочем, и Кроули, который лишь притворялся не вовлечённым.
— Ты его машину видел? «Бентли» двадцать шестого года… точно не Волдеморт!
Майкл прошёл по инерции несколько шагов вперёд. Джеймс остановился, задумавшись — впоследствии окажется, что именно это его и спасло. А пока он спросил:
— Могу я задать вопрос?
— Разумеется.
— Ты не искал встречи с ним?
— С кем?
— С твоим другом детства. Про которого ты мне сейчас рассказал. Я прочитал в одном из твоих интервью, что его звали Эван.
— Эээээввввввааааааннннннн… — вдруг прошипел Майкл. Его голос прозвучал странно, как будто он залез в пустую бочку и бубнил оттуда, поэтому Джеймс заволновался:
— Прости, если это задело тебя, я не хотел! Майкл, в чём дело? Что с тобой? — Джеймс шагнул было к нему, но тут же остановился. — Майкл, что происходит?!!
Джеймс инстинктивно попятился. И не зря: черты Майкла, резко крутанувшегося на сто восемьдесят градусов, вдруг смазались, превращаясь в цветные пятна, точно кто-то неаккуратным и резким движением смешал краски на холсте. Изменениям подверглось и тело. Вместо спортивного, подтянутого Майкла Джеймс увидел уродливого монстра, похожего на гигантского паука, который с мерзким шипением протянул к нему свои тонкие, покрытые серым мехом, лапки. Фасеточные глаза буравили Джеймса немигающим взглядом. Из щели, служившей монстру ртом, закапала вонючая слюна. Джеймс закашлялся. Его ноги словно приросли к асфальту, и он не мог сделать ни шага. Почуяв, что жертва не готова сопротивляться, монстр медленно двинулся вперёд.
— Стоять, полиция!! — раздался вдруг крик за спиной Джеймса. Метнувшись к стене ближайшего дома, он оторопело наблюдал, как два человека в защитных халатах и в латексных перчатках выскакивают из машины и стреляют в монстра из пистолетов. «Паук», пройдя несколько шагов, рухнул на асфальт, дёрнулся и замер, нелепо раскинув лапки. Один из полицейских вытащил из багажника чёрный мусорный мешок. Второй в это время держал монстра на прицеле. Вдвоём они затолкали «паука» в мешок, прилепили этикетку с номером и убрали в багажник. Затем сняли халаты, перчатки и, сложив всё это в полиэтиленовый пакет, кинули в машину на заднее сиденье.
Джеймс, сглотнув, усилием воли заставил себя удержаться на ногах, а не сползти по стенке. Полицейский, одетый в рваные джинсы, чёрную футболку с белым черепом и тёмно-серую толстовку, подошёл к нему.
— Эйдан Келли, Тринадцатый отдел, — представился он, вынимая из кармана удостоверение и раскрывая его. — Вы в порядке?
— Д-да…
— Монстр вас не ранил?
— Н-нет…
— Наши специалисты поработают с вами. Сделают так, что вы всё забудете. Это не причинит вам вреда.
В Джеймсе мигом проснулся профессиональный писатель:
— Нет, нет! — воскликнул он с энтузиазмом, неожиданным для того, кто только что пережил нападение фантастического монстра.
— В таком случае, вам придётся проехать в отдел и дать подписку о неразглашении.
— Без проблем, — охотно согласился Джеймс, твёрдо зная: сегодняшнее приключение он обязательно опишет в одной из своих будущих книг — разумеется, завуалированно, чтобы полиция не смогла бы предъявить ему претензий… и чтобы абсолютно все читатели сочли это вымыслом. Когда он садился в машину позади водителя, то заметил скейт, валяющийся на соседнем пассажирском сидении.
Рабочий день уже закончился, поэтому в здании полиции было тихо. Джеймсу показалось, что у дежурного из-под форменной куртки торчат два лисьих хвоста, но он решил, что ему померещилось из-за особенностей освещения. К тому времени на улице окончательно стемнело, и в здании полиции автоматически включились энергосберегающие лампы.
Подписав необходимые бумаги, Джеймс вышел из кабинета Келли и его напарника Ричарда Норвуда. Он чувствовал себя превосходно, от пережитого потрясения не осталось и следа. Как будто стакан воды из кулера, который протянул ему Норвуд, содержал вещество, восстанавливающее силы. Джеймс направился к выходу, собираясь вызвать такси на улице, как вдруг услышал своё имя. Голос был удивительно знакомый. Повернув голову, Джеймс глазам своим не поверил:
— Майкл?!!
— Он самый, — отозвался голливудская звезда, мечта практически всех американских девушек. Рядом с ним стоял парень, похожий на полицейского Эйдана Келли. — Познакомься — Эван, мой друг детства.
— Эйдан сказал, что они долго охотились за этим монстром. Искали в Чикаго, а он перебрался в Лос-Анджелес, кто бы мог подумать! Вы молодчина, Джеймс, что догадались отступить от него подальше, прежде чем активировали детрансформацию.
— Активировал… что?
— Вы назвали кодовое слово — «Эван». То есть моё имя. Из-за этого монстр, который притворялся Майклом, принял свой истинный облик и чуть было не слопал вас.
— Почему ваше имя? — изумился Джеймс.
Эван нахмурился:
— Поверьте, лучше вам этого не знать.
— Ты же писатель, — совершенно серьёзно добавил Майкл, тоже обращаясь к Джеймсу, — придумай что-нибудь в качестве объяснения.
— Ну, мне пора, — торопливо сказал Эван, — время уже позднее, а я обещал Эйдану, что загляну к нему, когда всё закончится. Рад был познакомиться с вами, Джеймс! Пока, Микки!
— Тебя отвезти? — спросил Майкл, когда они с Джеймсом остались одни.
— Я собирался вызвать такси, но… пожалуй, да, отвези.
Дежурный, у которого как будто бы в самом деле имелось два лисьих хвоста, выдал им пропуска на выход, и они покинули здание Тринадцатого отдела.
— Зачем этот монстр притворялся тобой? — спросил Джеймс по дороге на парковку.
— Он пронюхал, что я оказался в гостях на Той Стороне, у фейри, и занял моё место здесь. Меня никто не хватился, поскольку все думали, что он — это я. Он питался эмоциями. Голливудский актёр имеет тысячи фанатов — представляешь, сколько людей его «кормили»!
Джеймс похолодел.
— Как долго я общался с монстром? — спросил он.
— С момента нашей последней встречи.
— Подожди, так всё это время…
— Это был не я. И наркотики перевозил не я. Когда мы с тобой расстались, Эван пригласил меня погостить у его родственников. В детстве я даже подумать не мог, что он фейри, не человек. Я должен был провести там пару недель, но застрял на десять лет. Эван не мог понять, почему Та Сторона не выпускает меня обратно. Оказалось, потому, что моё место занял монстр. Внешне он был почти как я и снимался под сценическим псевдонимом. Поэтому Эван не догадался, в чём дело, — Майкл развёл руками. — В стране фейри время течёт по-другому, не как у нас. Эвану спешить было некуда. Он надеялся, что проблема решится сама, поэтому далеко не сразу обратился к своему кузену Эйдану Келли. Когда Тринадцатый отдел напал на след монстра, он уже всюду таскался за тобой, и полиции следовало действовать осторожно, чтобы ты не пострадал.
— Так вот почему ты выглядишь так молодо! — воскликнул Джеймс. — Но подожди, я не увидел разницы между нами и между Эваном с Келли.
— Потому что они оба так захотели. Они предстали перед тобой в своей человеческой ипостаси. Фейри мимикрируют под людей, чтобы не выдать себя.
— Прямо как в легенде о Томасе Рифмаче, — пробормотал Джеймс, но Майкл его услышал:
— В отличие от него я не служил королеве фей.
— Но если твою голливудскую карьеру сделал тот монстр, — спросил Джеймс, когда они садились в машину, — то как будет с фильмом по моей книге?
— В гостях у фейри я прокачался — мы там часто ставили спектакли. Монстр оставил мне отличное «наследство» в виде бешеной популярности и контактов с нужными людьми, и я обязательно этим воспользуюсь. Так что фильм мы снимем! — заявил Майкл уверенно. — Сделаем всё по уму, обещаю. Я уже выучил свою роль.
— Как насчёт порепетировать у меня после ужина? — спросил Джеймс, когда Майкл затормозил возле его дома. — Сегодня я собираюсь приготовить лазанью с курицей и шпинатом, а ты пока повторишь текст.
— Звучит соблазнительно, — Майкл поставил машину на ручной тормоз и отстегнулся. — С удовольствием приму приглашение!
— Майкл, — спросил Джеймс после ужина, когда тот помогал ему загрузить посуду в машину, — Эван упомянул Чикаго. Я погуглил — Тринадцатый отдел находится именно там. Но разве мы могли сегодня так быстро переместиться туда и обратно?
Молоденькая учительница Анна Калач, облачённая в элегантный брючный костюм, решительно открыла дверь в класс.
— Проходите, Мария Степановна, я после вас.
Каждый из учеников был на голову, а то и на целых три выше своей учительницы. Ну что поделать, если природа не наделила её ни ростом, ни преподавательским голосом. С природой не поспоришь.
— На нашем сегодняшнем уроке будет присутствовать инспектор РОНО. Мария Степановна, вон там рядом с Подопригорой есть свободное местечко, — Калач указала на свободный стул за последним столом.
— А ты, Подопригора, марш к доске! Я давно хотела побеседовать с тобой о литературе и о жизни вообще.
— Анна Сергеевна, может, я с места, — обречённо произнёс он, надеясь на чудо.
— Я сказала к доске, значит, к доске, — тоном, не терпящем возражения, произнесла учительница, решительно снимая туфли на высоком каблуке. Она встала на стул, а затем и на стол. Теперь педагог и стоящий рядом ученик были одного роста.
— Сегодня отвечать будем или опять из себя партизана на допросе изображать станешь?
Подопригора молчал, только изредка шмыгал носом, вытирая его рукавом пиджака. Класс замер. Все опустили головы, на тот случай, если учительница вдруг решит произвести замену и поменяет второгодника на кого-нибудь другого.
Тишину разорвал звонкий «лещ» с правой руки педагога.
— Это тебе от Мармеладовой!
Подопригора пошатнулся, но устоял. Последовал сильный удар в ухо.
— Это тебе от Мышкина!
Инспектор РОНО строчила в своём блокноте: «Молодой учитель весьма доходчиво объясняет ученику пройденный материал, применяя при этом эффективные педагогические приёмы!»
— В последний раз спрашиваю — учил?
Подопригора отшатнулся, но было поздно. Блестяще исполненный «Брюслиевский» удар «Хвост дракона с разворотом» отправил его в глубокий нокаут.
На перемене, в учительской, директор школы Аркадий Осипович подозвал к себе Калач.
— Анна, на минуточку. Я, конечно, понимаю, что вы к нам прямёхонько с вуза. И великолепно усвоили последние достижения современной педагогики. Инспектор РОНО по секрету поведала мне, как вы эффективно применяете одобренный Думой закон № 1/2-ФЗ. Особенно параграф 13. Но, голубушка, давайте как-то помягче, поделикатнее. Не так радикально. Вот мы, педагоги старой закалки, всё больше словами. — Он хотел ещё что-то добавишь, но учительница перебила.
— Господин директор, я возражаю! Доброе слово, оно только кошке и приятно! А закон! Есть закон! Его исполнять надо! В полном соответствии с его буквой!
На следующий день на вопрос: «Кто готов?» руки подняли абсолютно все.
— Ну, допустим, Рожно. Поведай классу, что было задано?
— Можно с места? — пролепетал он. И, не дожидаясь ответа, затараторил. «Отвечал, нисколько не с мутясь такою встречей, вошедший князь, в придворном, шитом мундире»
— Я наизусть «Войну и мир» не задавала, — проворчала учительница.
Подопригора, прикрывая рукой посиневшее ухо, тянул вторую как можно выше.
— А я и Чернышевского «Что делать» полностью и наизусть!
— Это хорошо, похвалила учительница. — Теперь ты знаешь, что делать?
— Учиться, учиться и учиться, как завещал Ленин! — гаркнул класс!