«В самом деле?» — Он выглядел удивленным. «Потому что я уж начал беспокоиться, что Вы состаритесь и умрете, прежде чем мы успеем дойти до этого.
«Какие мы обаятельные», — невозмутимо сказала она.
Существует множество разных названий для второй фазы в трехфазной модели травматологической терапии. Её называют «Память и траур», «Переработка», «Обработка памяти» и т. д. Цель этого этапа — противостоять травмирующим воспоминаниям, понять их, заставить их иметь меньше власти над своей жизнью. Неврологически травматический опыт нарушает работу систем обработки памяти. Метафорически травматическая память сидит в мозгу, как постоянно повторяющаяся реальность, лингвистически невыразимая и непостижимая, всепоглощающая. Цель этого этапа состоит в том, чтобы отделить травмирующую память от застрявшего места, превратить её во что-то выразительное и понятное и тем самым заставить её перестать удерживать неврологические процессы пережившего травму.
По профессиональному мнению Обри Тайм, это был этап, построенный вокруг рассказывания историй. В конце концов, именно через повествование имеет смысл жизнь: любой отдельный момент в жизни человека можно интерпретировать только через контекст любого другого. Итак, при переходе клиента во второй этап травматологической терапии Обри Тайм считала важным начать разговор с клиентами не только о пережитой травме, но и о всей их жизни, окружающей этот опыт.
«Что Вы чувствуете, — спросила она, — о перспективе поговорить со мной о пожаре?»
«Давай», — сказал он и сделал жест, который означал поторопись, давай двигаться дальше. — «Покончим с этим.»
«Это то, что я хотела бы обсудить потихоньку».
Если и было что-то, что Обри Тайм знала о Кроули, так это то, что медленное продвижение могло быть для него физически болезненным. Это не было необычным для переживших травму, таких как он: постоянный приток адреналина часто приносил пережившим травму чувство комфорта, чем невозмутимость от сидения на месте. В прошлом она пыталась объяснить Кроули неврологию, вызвавшую подобные травмы, но всё пошло не так. Он рассмеялся. Он назвал неврологию милой, что она нашла раздражающе самонадеянным. Но она позволила этому сойти с рук. Нет смысла решетом воду носить.
«Так как мы поступим?» — спросил он.
«Ну…» — Она позволила себе задуматься. — «Есть несколько способов сделать это. Мы, вероятно, попробуем множество разных вещей, чтобы увидеть, что лучше всего подходит для вас. Но у меня была одна идея, я хотел предложить её Вам.
Она подождала, чтобы он выразил интерес. Она ждала достаточно долго, чтобы, наконец, он так и сделал: снова жест продолжай уж.
«Мы могли бы написать книгу».
Он засмеялся, громко, как взрыв. «Книгу!»
«Это то, что я делала со многими клиентами». — Чего она не сказала, так это того, что она делала это в первую очередь с клиентами, намного моложе его, с детьми и подростками. — «Мы говорим о пожаре в книжном магазине. Кажется уместным, не находите? Мы могли бы написать книгу о пожаре».
«Я не люблю книги», — сказал он, потому что, конечно же не любил.
«Азирафель любит книги», — сказала она, потому что знала, что делает.
«Что бы мы написали в этой книге?» — спросил он, потому что, опять же, она знала, что она делает.
«Мы бы написали это, как историю. Начало, середина и конец, и в последней главе мы сосредоточимся на мыслях о будущем. Мы бы дали ей название, сделали титульный лист, оглавление, всё такое».
Он открыл рот, чтобы что-то сказать, но потом остановился. Несколько минут назад он прекрасно проводил время, но теперь он выглядел недоуменно. — «А что будет считаться началом?»
«Это зависит от Вас. Как Вы думаете, что считается началом?»
«Слово», — сказал он, и она уже знала, что это была одна из его личных шуток, которых она не должна была понимать. Она ждала, потому что теперь она знала, что он часто говорил честно после того, как рассказал одну из своих личных шуток. — «Я понятия не имею, каким будет начало».
«Ну…» — она поколебалась. — «Позже мы можем разработать полный график. Но сейчас, что происходило до пожара?»
«Мир кончался».
«Как так?»
Его лицо сделало что-то сложное, а потом он выглядел расстроенным. — «Я понятия не имею, как говорить с Вами об этом».
«Всё в порядке», — заверила она. Она кивнула ему. — «Мы пойдем медленно, помните? Мы во всём разберемся».
«Нет». — он покачал головой. Он думал, и выглядел ещё более расстроенным. — «Нет, я имею в виду, я буквально понятия не имею, как говорить с Вами об этом».
«Для этого я и здесь».
Теперь он выглядел сердитым.
«Поговорите со мной, Кроули», — тихо сказала она.
Он этого не сделал. Вместо этого он растянулся на своем месте так, как будто у него не было позвоночника. Он разжал пальцы и нахмурился. — «Мы поссорились».
«Вы и Азирафель?»
Он кивнул.
«И это был конец света?»
«Мог бы и быть.» — он пожал плечами.
«Почему вы поссорились?»
«Потому что мир кончался».
Вот ведь дерьма кусок, — подумала она и откинулась на спинку сиденья. Ей хотелось сдаться. — «Хорошо, давайте сделаем шаг назад. Что Вы имеете в виду, когда говорите, что мир кончался?»
Он проворчал что-то, она не разобрала ни слова.
«Не могли бы Вы уточнить, почему Вы и Азирафель поссорились?»
Он вздохнул, повернулся и поморщился. — «Я хотел, чтобы он кое-куда отправился. А он не захотел».
«И вы из-за этого поссорились?»
«Да.»
«Куда Вы хотели, чтобы он отправился?»
«На Альфу Центавру.»
Она вздохнула. Она ущипнула переносицу своего носа. — «Хорошо, Кроули. Я поняла. Поняла».
Он напряг челюсть и наблюдал за ней. Её единственное утешение — он выглядел таким же несчастным, как и она.
«Если Вы когда-нибудь не будете готовы ответить на мой вопрос, можете просто сказать», — сказала она.
Его челюсть заработала, но он ничего не сказал.
«Поговорите со мной, Кроули».
Он не поговорил.
Остальная часть сессии прошла не очень хорошо.
***
«Что если, — предложил он однажды, — я напишу книгу, но не поделюсь ею с Вами?»
По профессиональному мнению Обри Тайм, это была не очень хорошая идея. — «Как Вы думаете, это было бы полезно для вас?»
Он пожал плечами. Он выглядел несчастным.
«Вы бы написали книгу, если бы знали, что я не знаю, написали Вы её или нет?»
Он задумался. — «Возможно, нет.»
«Ну, тогда», — сказала она.
«Я мог бы написать её, а потом отредактировать».
«Отредактировать?»
«Убрать части, которые я не хочу, чтобы Вы видели».
«Мы могли бы попробовать». — Она кивнула, поддаваясь, хотя это тоже казалось плохой идеей. «Мы можем поговорить о том, как будет выглядеть оглавление?»
«Я отредактирую его».
«Ага.»
«Я чувствую, что Вы сомневаетесь, Травинка».
Он не ошибался.