Да и финал был неизвестен. Маятник мог рассечь ему кожу, добраться до сердца, а мог уйти вверх, не коснувшись тела. Он хорошо знал ход этого маятника. Он уже не раз наблюдал за ним. И вот маятник двинулся вновь. Всё сначала!
Будто и не было тех трёх лет. Будто он не оплакивал Мадлен, отца Мартина и своих детей. Те же вопросы, те же мысли. Что же ему делать? Бежать? Куда? Оставить Марию, как уже не раз оставлял? Вновь обмануть все её надежды? И не только её.
Есть еще Максимилиан. Мальчик-сирота. Он уже поверил в своё будущее, уже принял Геро как отца, как наставника. А Жанет? Что он скажет ей?
Три года назад возможность откровенного разговора с беременной женой он отверг сразу. И в решении не раскаялся. Посмей он обмолвится о знатной, красивой даме, назначившей ему свидание, и жизнь Мадлен стала бы короче на три дня! Он всего-навсего убил бы её немного раньше.
Но Жанет не Мадлен! Он вспомнил, как Жанет бесстрашно управляется со своим полудиким жеребцом. В один из своих визитов, чтобы позабавить детей, да и самой покрасоваться, Жанет устроила нечто вроде показательных выступлений.
На огромной поляне, где клевер уже скосили, было установлено несколько препятствий, отличавшихся по высоте. Препятствия стояли друг за другом по нарастающей. Сначала Жанет демонстрировала, как её конь слушается поводьев и едва заметных знаков. Он то шел размашистой рысью, то переходил в размеренный галоп, то вдруг вставал на дыбы, то высоко вскидывал при шаге передние ноги, то приветственно кивал узкой золотой мордой, то срывался с места и делал несколько курбетов.
Когда весь арсенал мелких фокусов был исчерпан, Жанет пришпорила жеребца и, сделав полукруг, понеслась на препятствие. Жеребец летел, почти не касаясь земли. Первые три преграды он одолел без труда, а четвертое препятствие, самое высокое, стояло чуть дальше, чтобы конь мог разогнаться. Прыжок удался, хотя все зрители невольно ахнули.
Но Жанет этого показалось мало. Она приказала положить на препятствие ещё одну балку. Геро тогда почувствовал холод под сердцем. Он тревожился за свою безрассудную возлюбленную, но остановить её не решался. Вмешалась Мишель.
— Эй, девчонка, не валяй дурака!
Перл тут же добавил:
— Да я, собственно, не против, чтоб меня поваляли. Со мной шею не сломаешь.
Но Жанет, казалось, их не слышала. Она отъехала достаточно далеко и пустила коня в галоп. Все затаили дыхание. Геро даже закрыл глаза. В тишине стучали копыта.
«Господи, защити эту безумную» — успел подумать Геро, после чего послышался грохот сбитой балки и всеобщее «Ах!».
Рыжий бербер взлетел, словно птица, и взял препятствие, зацепив бревно задним копытом. Жанет успела пригнуться и обхватить жеребца за шею. Всё кончилось благополучно.
Но Мишель бранилась и топала ногами, Перл постучал себя по лысине, граф Клермон хмурился, а дети аплодировали. Жанет, само собой, торжествовала.
Геро тогда на поляне ничего не сказал, но, по всей видимости, лицо у него было такое, что Жанет сразу перестала улыбаться. Ночью, обнимая её, он прошептал:
— Не делай так больше.
И она ответила:
— Не буду.
Но Геро в этом был не уверен. Это у неё в крови. Она не впадет в отчаяние, не упадет в обморок и не закатит истерику. Что сделает такая женщина, как Жанет, принцесса королевской крови, обнаружив, что у неё есть соперница? Она затеет войну.
А этого нельзя допустить.
Жанет унаследовала беарнский пыл своего отца, но она неопытна в придворных интригах. Она вернулась в Париж всего год назад и живёт своими мечтами. Король к ней милостив, он благодарен ей именно за эту её неопытность, за её отстраненность от политики. И она чувствует себя в безопасности.
Но её сестра Клотильда взращена, вскормлена этим придворным ядом. Она – гроссмейстер. Она ответит не так, как того ожидает Жанет. Она отступит и затаится, будет выжидать, как она умеет, а потом нанесёт удар.
Боже милостивый, да что же он за мужчина, если будет просить защиты у женщины? Это его долг хранить покой тех, кто ему дорог. А он сидит и размышляет над тем, не спрятаться ли ему за её юбку? Ибо Жанет не Мадлен! Тогда почему бы ей не взять в руки шпагу и не вызвать соперницу на дуэль? Стыдно! Стыдно!
Геро вдруг почувствовал, как в нём нарастает гнев. Почему он должен прятаться и терзаться? В чём он виноват? Никакого преступления он не совершил. Вся его вина в том, что когда-то он, нищий студент, найдёныш, приглянулся скучающей знатной даме. Он её не выбирал, не молил и не соблазнял.
Он стал жертвой мимолетного каприза, три года служил забавой, потом его вышвырнули, когда сломался — и он же виноват? Будто он что-то украл, серебряные ложки и молочник, и вот пойман с поличным. Он ничего не крал.
Это у него украли. Украли юность, любовь, ребёнка, жизнь. А когда он всё-таки выжил, когда собрал свою жизнь из обломков, когда срастил их, когда вновь научился дышать и любить, его вновь пытаются ограбить. Снова пытают ожиданием и неизвестностью.
Живи и бойся, беглый раб. Твоя хозяйка поблизости. Пожелает вернуть тебя – вернёт. Пожелает убить – убьёт. А ты трепещи, не спи ночами, прислушивайся.
Ибо ты не один, есть ещё твои дети. Выкажешь неповиновение, и они погибнут! Ну уж нет, он не будет ждать. Если уж суждено, то ничего не поделаешь. Он не будет прятаться. Он сам её спросит. Пусть всё решится. И пусть поскорее кончится.
Когда окончательно стемнело, в дверь поскреблись. Не постучали, а именно поскреблись. Геро сразу догадался, кто это. Ребёнок, но не Мария. Его маленькая дочь во всеоружии своих прав на него не утруждала себя ни стуком, ни шорохом. Она распахивала дверь сразу и врывалась с радостным криком. Мишель, кормилица Жанет, так же не отличалась придворными манерами. Два раза стукнув, она сразу толкала створку. Не утруждала себя церемониями, даже если рисковала застать в его спальне свою молочную дочь.
Липпо стучал уверенно, но никогда не входил без разрешения. То же самое и Перл. Мог громыхнуть кулаком в створку, крикнув что-нибудь не вполне пристойное, но всегда ждал ответа. Кто же остался? Максимилиан. Он сейчас и стоял за дверью.
— Входи, Максимилиан, дверь не заперта.
Мальчик ещё какое-то время медлил, затем толкнул створку и боком, как провинившийся ученик, вошёл. Геро уже несколько успокоился. Но света не зажигал и покинуть комнату не решался. Не был уверен в цвете лица.
— Входи, Максимилиан, — повторил Геро, стараясь говорить ровно, без сумеречного подтекста. – Я здесь.
Он всё ещё оставался у окна, провожая в Аид последние всполохи зари. В тот вечер Геро был близок своей верой к язычникам. Солнце каждую ночь сходит в преисподнюю, а вслед за ним сыплется шелуха его отмерших лучей.
— Госпожа Мишель просит вас к ужину, — тихо сказал мальчик.
— Передай, что я приду. Ещё несколько минут.
Но мальчик стоял у двери, не уходил. Вид у него был понурый.
— Что с тобой, Максим?
— Это я виноват?
— Виноват? В чем?
— Это же я… я принес ту книгу.
Геро встал и приблизился к нему. Заглянул в сосредоточенное мальчишеское лицо.
— А разве ты виноват, что идёт дождь? Или вот, солнце садится? События происходят вопреки нашей воле и нашему желанию. Они просто происходят.
— Но я её принес! – упрямо повторил мальчик.
0
0