Трое выпивали за ржавым столиком.
Мрачный Арефий в бежевом бушлате и солдатской ушанке. Сивобородый старичок Фалалей в дырявом зипуне и замусоленном грешневике. Молодой и курносый Ждан в лисьем треухе и заграничной синтепоновой курточке.
— Эхма, — сморщился Фалалей. – Горемычныя мы… Бездомныя-я-я! Моя, почитай, полтораста годков простояла! Когда ещё полигон намечали – под сторожку ея, сталбыть отвели! Бетонкой обнесли. А нынче гляди…
Рядом шумела стройка – ревели бульдозеры, пронизывали дождливую хмарь силуэты башенных кранов, ослепительно вспыхивала сварка.
— Ничево, отец, — нахмурился Арефий. – Наше дело: отбой и на боковую, подъём – и по коням.
— Прогресс, понимаешь! — осклабился Ждан. – Плесни для запаху?
Арефий извлек поллитру и соорудил «ерша».
Мимо призрак-корниловец с «мосинкой» наперевес повел под конвоем другого призрака:
— Свежее хоть, мужики?
Ему не ответили.
— У нас-то, — дернул усом Арефий. – Подворотничок подшит, а приказ – хучь куды! Хорошо там, где по уставу!
— Прасковью Ильинишну вот вспоминаю, — вздохнул Фалалей. — Трёх сынов на войну отправила с той избёнки – и все три в один экипаж. Сгорели под Тулой…
— Ты гля! — встрял Ждан. – Трёх в один танк? Ровно яйца в одну корзинку! Моего бы туда директора! Он про кадры всё понимал…
— Молчи уж, сопля, — оборвал Арефий. – Что ж старуха-то, дед?
С гиканьем и свистом прошел рысями погибший казачий эскадрон. Один повременил, заказал пива, понесся вослед своим.
— Квартиру дали вдовушке, в новостройке. И мне бы с ней – да ведь у меня должность…
— А у меня-то, дед… Ребята каждый год – эти прибудут, те убудут. Молодежь наша, она… Бедовая! Я в ленинской комнате обретался. Плакаты там, про строевую подготовку, про бдительность, бюст гипсовый… Ну и телевизор цветной, значит! Футбол! Я-то, ясно, за ЦСКА болею.
— Смешно, отцы, — Ждан поправил треух. – Изба да казарма! Много вы видали! А уж мой-то, аккуратист! Телефонов три штуки, секретарша — чай с лимоном… Бывало, залезу в сэйф, слева папиросная коробка, в ней наградной «токарев», справа пенал красненький — «красная звезда», «знак почета» и «трудовая слава»… Перебираю их… А документы?! Совсекретности и особой важности… Попробуй подмахни – вся планета кувырком, понял? А растения?! Диффенбахия! Слыхал такое? То-то, дерёвня…
— Сняли твоего директора.
Мимо шли погибшие большевики со знаменами, хором зовя на «последний и решительный бой».
— Одначе, обмелело, — Ждан вытащил фляжку.
— Самогонка ли?
— Обижаешь, вискарь!
Разлили. Пронесся на бреющем «крокодил», прошли дозиметристы в химкостюмах, отыграла «ламбада», полыхнул шестисотый «мерс», грохнул юбилейный салют. Полигон сменили паркинг с заправкой, на месте номерного НИИ выросли шестнадцатиэтажные муравейники, казармы обратились молл-центром.
— Куда податься бедным домовым? – всхлипнул старичок.
— Ежели рассудить, — шмыгнул носом Ждан. – Чего горюем, кутные? Вся же страна и есть наш Дом.
— А верно говоришь, малец, — кивнул Арефий. — Небось устроимся.
0
0