Киборг Киборг Irien-69/3015
Дата: Апрель 2191 года
Еще два отрезка трубы он преодолел почти без проблем, а вот сразу за третьим обнаружилась крепкая решетка, за которой труба расширялась и с помощью инфракрасного зрения можно было рассмотреть широкий канал с берегами — скрытую под землей реку, из которой и отвели воду для озера. Киборг исследовал решетку и понял, что вывернуть ее не хватил сил даже у DEX’а. Пришлось плавать в колодце, держась за лестницу и ожидая, когда смолкнут голоса людей и звуки флайеров, и наступит упомянутый мужчиной вечер и прекращение поисков. И пару часов для гарантии.
Наконец, наверху стихли все звуки, включая чуть слышное жужжание андроидов-уборщиков. Только тогда промокший и замерзший до стука зубов Irien решился выбраться на поверхность. Руки застыли настолько, что парень подтянувшись на первую ступеньку. едва не плюхнулся обратно в воду. Но все-таки забрался, справился и с непослушным застывшим телом, и с неожиданно тяжелым для усталого киборга люком и выполз на свободу. Вокруг царила тьма, настолько непроглядная, что в ней с трудом угадывались очертания кустов и деревьев. Этот люк находился далеко от пешеходных дорожек парка, в его заброшенной части.
Irien хорошо знал, какая бывает темнота — та, в которую проваливаешься от чересчур активного экстремального использования клиентом. Или та, которая окружает в помещении для отдыха, когда после приема кормосмеси гаснет тусклая лампочка, и стены и потолок исчезают в настолько непроглядной тьме, что не спасает даже инфракрасное зрение. Но сейчас его окружала совершенно иная темнота: теплая, живая дышащая, наполненная множеством звуков, которые он не сумел идентифицировать. Среди деревьев мелькали тусклые огоньки, следя за которыми киборг поднял голову и замер, открыв рот и разом забыв обо всем, — наверху огоньков было еще больше! Они усыпали все небо, разные по величине и яркости, мигающие и движущиеся…
Ему захотелось как-то увековечить для себя вот эту самую ценную, первую настоящую минуту свободы. Без приказов хозяев, с замолчавшей, не сумевшей подобрать необходимый алгоритм системой. Минуту свободы, которую ему подарили собственная храбрость и окружающая темнота. Имя пришло само собой, услышанное от пьяного клиента, рассказавшего киборгу как его застал муж любовницы, после чего он и вынужден был бежать с планеты в темном трюме. Клиент срывался на язык общины, в которой родился, и часто повторял слово, описывающее то, что его окружало во время побега.
— Mэрк… Мэрк… — Irien примерил слово на себя. Теперь у него к свободе добавилось еще и собственное имя, то которое выбрал сам, а не назначили владельцы. И звучало оно лучше всяких там «красавчиков» и «сладких мальчиков», и уж куда лучше чем «подстилка» или «шлюхв».
— Я — Мэрк. — Повторил киборг. — Мэрк.
Мокрая одежда медленно сохла, охлаждая и без того замерзшее тело. Irien, сидел на земле, обхватив колени руками и любовался ночным парком. Холод был всего лишь физиологической реакцией, не особо и новой, на круизнике помещения для киборгов обогревались только ради сохранения энергии биомашинами. Зато теперь вместо привычного пластика он видел темную, покрытую влагой зелень, клочья тумана, ползущего над травой, слышал странные, ни на что не похожие звуки и случайно ознакомился со здешним обитателем — на ногу прыгнуло что-то большое, бурого цвета, холодное и покрытое уродливыми наростами. От крика Мэрка спасло только то, что импланты зажали горло, не дав издать ни звука. Программа ничего не подсказала и Irien с ужасом ждал, что будет делать странное существо. Большая бурая лягушка посидела на его ступне и поскакала дальше по своим делам — ей было не до странных людей в парке и уж тем более не до беглых киборгов. Постепенно он освоился, сообразил, что в настолько обжитом людьми месте ничего опасного быть не может. А значит можно спокойно сидеть и любоваться, как меняет цвет небо от черного до светло-розового на горизонте.
Таймер показал, что в это время он обычно возвращался от последнего клиента, получал медицинскую помощь, кормосмесь и отдых. Отдыха здесь было сколько угодно. Никто не отдавал приказы, не наносил повреждений ради своего удовлетворения. Здесь вообще не было никого. Ни временных, ни постоянных хозяев, ни других киборгов.
Впервые с момента побега Irien ощутил тревогу — он вдруг понял, что понятия не имеет, что делать дальше! Куда идти и от кого получать приказы? Где брать питание? В программах необходимой информации обнаружено не было. Зато там нашлось много такого, что он совершенно не хотел бы знать и чему, несомненно, обрадовался бы Альгерд. С новой силой захлестнула злость на Альгерда — если бы не этот клиент, он бы никуда не побежал, и не сидел бы сейчас одинокий, потерянный, наблюдая, как ползет вниз уровень энергии на внутреннем экране.
Словно ответом на снедающие его панические мысли вдалеке послышались шаги. Неуверенно-шаркающие, неравномерные — идущий, несомненно, был пьян. На круизнике Мэрк видел пьяных, но там их встречал киборг-стюарт и, подхватив под руку, уводил в каюту, а здесь, очевидно, стюартов не было и человек вынужден был добираться сам, без помощника.
Шаги приближались и вместе с ними накатывала паника. Хотелось бежать прочь, спрятаться, однако разумом он понимал, что человек хозяином, даже временным не является, отдать приказ не может, а значит и не опасен. Но непрограммная часть его подняла уровень гормонов адреналина и кортизола и требовала немедленно бежать. Поколебавшись Мэрк выбрал средний вариант — отступил за кусты и там присел, укрываясь за густыми ветвями.
Человек добрел до того места где сидел до этого Irien и озадаченно уставился под ноги.
— Дерьмо! — подвел он итог трехминутного созерцания травы. – Никого! А ведь видел ясно! — Еще минуту пьяный стоял покачиваясь, потом неуверенно позвал: — Эй, парень? На здоровье не подкинешь?
Мэрк затаил дыхание боясь случайным шорохом привлечь внимание человека, благо компания-производитель позаботилась об этой функции своего творения.
— Вот сука! — вынес вердикт пьяница. — Ну и подавись! Не больно-то ты и нужен!
Мэрк наблюдал, как человек прошел к дорожке, пошарил в мусорном ящике и выудил банку. Поболтал в руке, прислушиваясь и закинув голову вылил в рот ее содержимое. Крякнул и… продолжил копаться внутри ящика. Мэрк насколько мог, не рискуя быть замеченным, подобрался поближе — он впервые видел, что питательные вещества можно добыть вот так — не получить от хозяев, не взять с тарелки, как делали люди на круизнике, а просто найти самому, выброшенное и ненужное.
«Как беглый Irien», — мелькнула чуть насмешливая, чуть печальная мысль.
Тут пьяница вытащил из мусорного ящика большой кусок хлеба и задумался. Он взвесил находку на руке, понюхал и не глядя отшвырнул прочь — туда, где прятался в кустах Мэрк. Хлеб подкатился к его ногам и остался в мокрой траве… Киборг подобрал его, понюхал, как до этого человек. Хлеб был самым обычным, таким же, как на круизнике, где ему иногда, когда он не нуждался в экстренном восстановлении, перепадали остатки людской пищи.
Мэрк поднес, было, хлеб ко рту — программа расценила его, как пригодный в пищу продукт, как ему пришла в голову новая мысль, заставив попятится в кусты, и обогнув пьяницу по большой дуге припустить бегом. Инфракрасное зрение позволяло видеть в темноте препятствия и огибать их. Мэрк не помнил, чтобы ему приходилось вот так бегать, он залюбовался собой — слитной работой мышц и имплантов, своими четкими плавными движениями, своей способностью проскакивать сквозь заросли, не сбавляя скорости, и находить нужный маршрут, обратно к берегу пруда.
Там он сбавил скорость, осторожно выбрался из обрамляющих пляж зарослей и огляделся. Окна лодочной станции были темны и безжизненны — человек, который выдавал лодки спал. Мэрк отыскал место, где выбралась на берег его временная хозяйка — водный велосипед оставил глубокий след на песке. Irien просканировал дно у берега и еще раз порадовался собственной проницательности: корзинка с едой благополучно погрузилась в воду и хотя хлеб и размок, но та часть еды, что была упакована в одноразовые герметичные контейнеры, уцелела! Осталось только ее достать. Он уже направился к воде, как сообразил и еще одну вещь — если влезть вот так, одежда наверняка намокнет! И ее придется сушить, а значит замерзнет он еще больше.
Мэрк разделся и без колебаний залез в остывшую за ночь воду — очень хотелось есть.
Корзинка затонула не глубоко, ему по пояс, и ее могли бы легко достать, но почему-то люди предпочли оставить ее на дне со всем содержимым, включая нарезку из колбасы и сыра, размокшим и превратившемся в неаппетитную кашу хлебом и баночкой джема — лакомство, о котором Irien не мог и мечтать. В отдельной упаковке лежала бутылка вина, стилизованная под старину. Мэрк сверился с программой — вино надлежало подержать в бокале, вдохнуть аромат… Он сорвал пробку и залпом выпил жидкость, одновременно включая разложение алкоголя на составные элементы. Съел колбасу и сыр, заедая найденным сухарем, и приступил к джему. Сладкая темно-красная масса настолько понравилась, что Мэрк вылизал баночку полностью.
Вокруг уже полностью рассвело, и следовало подумать об убежище, пока не появились люди — кто-то наверняка сообщит в полицию, что видел одинокого киборга.
Прихватив пустую корзинку, вдруг пригодится, Мэрк побежал подальше от дорожек, вглубь парка. Несколько раз он натыкался на искусственные гроты, которые программа определяла, как возможное место свидания, а он сам как укрытие. Но к ним вели настолько утоптанные тропы, что было ясно — обнаружат его тут быстро.
Со стороны дорожек уже слышались бодрые голоса и лай собак, когда киборгу наконец-то повезло. Он нашел какую-то постройку — полузасыпанную опавшими листьями и ветками, с низкой, по пояс, дверцей и одним выбитым окном, перекрытым решеткой. Мэрк изучил возможное убежище и обнаружил еще один вход: под тонким слоем земли находилась большая труба, ведущая внутрь. Что это за помещение Irien не знал и знать не хотел — там не ощущалось присутствие людей и этого было достаточно. Отгребя листья и мох, он пробрался внутрь, лег на кучу мусора и закрыл глаза. Сперва отдых, а уже потом он подумает, что делать дальше.
Девочка бегала наперегонки со щенком и своей маленькой подружкой. Она ещё ничего не знает. Ещё два или три часа совершенного счастья. А затем она заметит, что отца нет.
Исполнит ли Максимилиан его последнюю просьбу? Смягчит ли страшную истину или терзаемый обидой бросит в лицо девочки те же слова? Предатель, её отец – предатель!
Через эту рощицу он возвращался вместе с детьми. Мария бежала впереди, но споткнулась — и он взял ее на руки. А она вдруг вздумала его утешать! «Папа, я не потелялась!»
Она, крошечная девочка, успокаивала его, взрослого мужчину. Неужели она слышала этот затаённый страх? Он уже знал, чувствовал.
Призраки пробуждались в своих могилах. Она уже была там, в доме священника, уже мазнула своим ревнивым любопытством.
Он ещё не знал. Ещё верил в будущее, надеялся, что оно есть, не рассохлось, как старая доска. Он ещё мог ступить на хрупкий мостик и пойти дальше. И вот он идёт.
Только движется не вперёд, а назад, к своему прошлому, будто часы и дни вывернулись, а он заглядывает в проржавевший механизм. Вот и дом священника. Дом служителя Бога, куда заблудшие приходят за утешением, где уставшие путники находят приют.
Цветущая жимолость под окном, запущенный садик, аккуратный прямоугольник с чёрными влажными грядками. Отец Марво выращивает лечебные травы. И чёрно-белый кот с порванным ухом, верный страж.
Когда Геро подошел к калитке, кот хрипло мяукнул. Выгнул спину и потянулся. Узнал его. Быстро, как циркач по канату, пробежал по узкой перекладине и подставил голову под ладонь. Геро почесал кота за ухом. Стукнула дверь.
Геро боялся увидеть отца Марво. Или наоборот, хотел увидеть. Вдруг старик выйдет на крыльцо и скажет, что никаких таинственных постояльцев у него нет. Да, была некая дама, родственница, племянница, двоюродная кузина. Гостила несколько дней. Навещала благочестивого дядюшку. И книгу мальчику подарила. Но этим утром уехала. Нет никого в доме!
Как бы тогда Геро издевался над своими страхами, как хохотал. Но прежде, вероятно, лишился бы на несколько минут рассудка от свалившегося на него счастья.
Но дверью стукнул не старик. На крыльце стояла Дельфина. Вторая придворная дама, вечная соперница Анастази. Дельфина была едва ли не единственной из приближенных принцессы, кто не скрывал своей враждебности. Дельфина ненавидела его. И Геро, во время своего заточения в Конфлане, если собственные печали не заслоняли все внешние события, иногда задавался этим вопросом. В чем он перед ней виноват?
Невзирая на свой статус фаворита, Геро не являлся предметом интереса для приближенных её высочества. Да и сама герцогиня стремилась ограничить число посвященных. О существовании тайного любовника знали многие в свите, слухи о нем ходили даже при дворе. Но лично знавших его были единицы. Дельфина была среди посвящённых.
Были ещё Любен и Мюзет, был конюх, седлавший черного фриза, была кухарка, тайком готовившая для него лакомства, был ещё мажордом, учивший его играть на бильярде. Кроме того, были лакеи и служанки, с которыми он сталкивался при исполнении их служебных обязанностей.
Если в Конфлане появлялся кто-то из придворных, фрейлина или честолюбивый конюший, то они старательно его не замечали. Да и сам Геро предпочитал не попадаться им на глаза. Он чувствовал их пренебрежение, их нездоровое любопытство, даже презрение, но отнюдь не ненависть.
Ненависть он замечал в одном единственном взгляде – взгляде Дельфины. За все три года они не обменялись не единым словом. Вторая придворная дама избегала его, как прокажённого. А если оказывалась с ним в одной комнате, отводила взгляд и сторонилась. Почему?
Боится? Завидует? Дельфина была некрасива. Пожалуй, она была самой непривлекательной женщиной в свите герцогини Ангулемской. Правда, всех прочих, юных и прелестных, Геро видел только издалека.
А вот Дельфина могла приближаться к нему так же свободно, как и Анастази. Но она скорее тяготилась этой привилегией.
Однажды Анастази, провожая его по тёмной галерее, качнула головой в сторону метнувшейся тени.
— Будь осторожен, — сказала первая статс-дама, — это Дельфина. Она тебя ненавидит, и с большим удовольствием подмешала бы тебе яду.
— За что? Разве я в чем-то перед ней виноват?
— Виноват. Самим своим существованием виноват. Ты её пугаешь. Потому, что слишком красив. Красив душой и телом. А всякое уродство ненавидит красоту и мечтает эту красоту разрушить. Она жаба, склизкая, бородавчатая, а ты прекрасный, редкий цветок. Может, по-твоему, жаба любить цветок?
Он ей тогда ничего не ответил. Не до того ему было.
Но в минуты покоя, которые ему выпадали, когда герцогиня оставалась в Париже, он размышлял об этом. Уродливая жаба и цветок.
Дельфина в самом деле была некрасива. Она была некрасивым ребенком, таким же некрасивым подростком и стала вот некрасивой женщиной. Ни один мужчина не взглянул на неё даже с мимолётным вожделением. А тут он, цветок…
Она должна была его ненавидеть. То, что он отвергал даруемые привилегии и не пытался возвыситься, служило скорее отягчающим обстоятельством. Он переворачивал понятный ей мир с ног на голову, выступая этаким сокрушителем основ. Он был опасен. Внушал страх своей непредсказуемостью. К тому же, он был мужчиной.
Когда по распоряжению герцогини он был отправлен в лечебницу, Дельфина скорее всего вздохнула с облегчением. Её привычный мир был спасён.
Но он выжил, стоит перед ней, цветущий и полный сил. Лицо фрейлины плаксиво сморщилось, глаза, размытые, глубоко посаженные, вспыхнули одновременно ненавистью и мольбой. Она сгорбилась, втянула голову в плечи, опрокинулась сама в себя, в свой несоразмерный остов.
Геро вновь испытал невольную жалость. В этой роли он себя не представлял! Оказывается, он умеет внушать ужас. Дельфина попятилась. Геро предположил, что она захлопнет дверь и задвинет засов. Затем бросится передвигать корзину и старый сундук, но грохота он не услышал.
На крыльцо он не поднялся. Ждал. Закинув голову, поискал глазами парящую птицу. Пронеслось несколько стрижей. Он им позавидовал. Он бы и муравьям позавидовал, если бы вместо небес изучал землю. Дверь открылась.
Снова Дельфина. Молча отступила, предлагая войти. Когда он проходил мимо, она прижалась к стенке, буквально распласталась, желая едва ли не просочиться сквозь камни, только бы его не коснуться.
Она сидела в убогой гостиной спиной к окну. Геро не сразу её узнал. Лицо в тени. Платье из серого сукна с полотняными вставками. Где тот безразмерный, расшитый серебром и мелким жемчугом бархатный плащ, в котором она некогда явилась? Тогда она пыталась ослепить его роскошью, заворожить. Чем попытается околдовать сейчас? Печалью? Раскаянием?
Он стал узнавать её по манере держать спину и слегка закидывать голову, чтобы ресницы затеняли взгляд. Вот и знакомые черты, которые он пытался забыть. Он помнит этот безупречный овал, эти будто выведенные углем брови, эти гладкие веки, этот тонкий нос, этот скульптурно вырезанный рот, эту алебастровой белизны кожу, и эту шею, длинную и хрупкую, как стебель, отчего изящная голова обретала сходство с бутоном. На эту шею он взглянул в первую очередь.
Всё та же манящая хрупкость, всё тот же нежный горловой хрящ, который он почти вдавил в мягкую плоть. Эта шея, гордый точеный стебель, по-прежнему соблазнительна, но не для любовника, для убийцы.
Герцогиня не шевельнулась. Одна её рука лежала на подлокотнике старого кресла, вторая – в изящном, почти трогательном изломе, брошена на колени. Самой позой, непритязательностью костюма, декорацией она будто говорила: «Я другая, я изменилась».
— Вот и ты, — произнесла Клотильда очень мягко, почто выдохнула, добавляя голос, как необходимый штрих к образу. – Я ждала тебя. Но не так скоро.
Несомненно, чай у чайханщика Мусы был самым лучшим в Риштане. И как приятно бывшему кади Джабраилу пить его в компании приятных господ – вновь избранного досточтимого кади Юнуса–хаджу и купца Ильяса! Старый Джабраил недавно раскрыл небывалое преступление, слава о его мудрости облетела всю провинцию. Однако, скромный старец почему–то попросился в отставку и совсем недавно был с почестями отправлен с приличным содержанием на покой. Теперь в тени старых виноградных лоз под навесом кади в отставке наставлял молодого и неопытного Юнус–хаджу, племянника Юсупа–хаджи.
– Прежде чем выносить приговор – всесторонне исследуй вопрос, кто перед тобой, какие мотивы им двигали, какую выгоду он преследовал, как он хотел скрыть следы преступления. Затем подумай, заслуживает ли негодяй снисхождения, или его душа черна. Если шайтану выгодно, и он заговорит о Коране, не дай смутить себя лишней жалостью.
Юнус–хажда благодарно кивал головой.
– Затем заведи себе помощника, но не обходи его вниманием, а поощряй и наставляй. Но и проверять его работу не забывай, чтобы в один прекрасный момент не поменяться с ним ролями. Берегись каждого, кому ты сделал добро.
Юнус –хаджа снова покивал, прикрывая толстыми веками узенькие черные глазенки.
– Затем заведи себе дополнительные глаза и уши, и пусть они помогают во всем. Стража и шпионы высокородного Юсупа –хаджи служат ему, а не тебе. Аллах знает, но и раб видит.
– Не пренебрегай советами со стороны, но и сам не скупись на советы. Дающую руку никто не отрежет.
Тут уж покивал Ильяс, усмехаясь в бороду.
Отпив добрый глоток зеленого чая и закинув пару сладких фиников в неполнозубый рот, старик закончил свою тираду:
– И уходи, когда тебе все еще хочется остаться. Помни, что даже собаки кусают больного льва.
Всю работу, запланированную им на сегодня, технолог Марсель Лефор сделал еще до обеда и теперь стоял перед выбором: слоняться до вечера по своей мастерской или пойти потрепаться… да хотя бы к Ярику и Болеку в соседний отдел экспериментальных инноваций DEX-company. Второй вариант, пожалуй, повеселее будет.
Марсель не ошибся. У соседей в очередной раз что-то получилось. Они наперебой рассказывали ему о созданной ими супер-ириенке, о ее невероятных возможностях, об удачно проведенном эксперименте и о том, что их со всем этим можно поздравить. Радостные такие. Им-то хорошо…
— Он не хочет нас поздравлять. Вот зануда! — Ярик изобразил возмущение.
— Не зануда я, — технолог вздохнул, — родители завтра приезжают, а в моей берлоге такое творится…
— Ну ты прямо, как в первый день вообще. Зайди в отдел напротив, возьми у них мэрьку экспериментальную бесплатно. Она за несколько часов твою берлогу отмоет-отчистит. Мама будет счастлива, что у сыночка так чисто в квартире, а папа будет счастлив, что мама счастлива.
— Наверное, я так и сделаю. Возьму себе мэрьку экспериментальную… Так, признавайтесь, это какой-то подвох?
— Никакого подвоха, бери — не сомневайся, — разулыбался Ярик.
— Так я вам и поверил, — продолжал упираться технолог.
— Если кому и верить в этом мире, — назидательно изрек Болек, — так это нам. Мы — сама невинность.
Марсель неопределенно кивнул головой, попрощался и вышел. Немного постоял в коридоре… А, была не была! Да что он, с Mary никогда не работал? Да он их десятки уже отладил. Подумал и решительно отправился в отдел напротив.
Там его просьбе неожиданно обрадовались. Технолог редко общался с ребятами из группы специального проектирования. Оказалось, ничего так парни. Отзывчивые. Главный сразу же распорядился показать гостю «нашу славную девочку». Мельком взглянув на мэрьку в фирменном комбинезоне, Марсель спросил у проектировщиков, как они ее называют.
— Лили.
— Лулу.
— Мими, — ответы прозвучали одновременно.
— Не удивляйся, — пояснил главный, — мы просто еще не определились.
Марсель снова посмотрел на «девочку», уже повнимательнее , и понял, что он тоже еще не определился… На первый взгляд она показалась ему невзрачной простушкой, типичной Mary. А сейчас он обнаружил, что у нее, оказывается, аристократические черты лица. Что это? Игра света? Идеальное лицо актрисы, на котором можно нарисовать что угодно? Интересно… Хотя, что об этом думать, она ведь понадобится ему исключительно в качестве уборщицы.
— Зайду за ней завтра в девять утра, ладно? Сейчас пойду — оформлю себе отгул. — Марсель заторопился к выходу.
— Зачем отгул, дорогой? — Радушные проектировщики не успокаивались. — Командировку тебе сейчас оформим! Ты же осуществляешь проверку оборудования в полевых условиях! Кто ж тебя с ним без документов-то из конторы выпустит? Все, договорились — ждем завтра в девять.
Марсель пока не понял, стало ли ему легче. Квартиру в порядок они точно приведут. Еще ребята сказали, что Mary — идеальный консультант при закупке продуктов «к чаю». Надо только параметры ей уточнить: количество гостей и хозяев, возможные ограничения по здоровью и тому подобное. Выходило так, что до часу дня они с мэрькой точно управятся со всеми приготовлениями, он успеет вернуть ее в отдел, а родители приедут в три часа. Все складывалось отлично. С этими приятными мыслями Марсель заснул, прекрасно выспался и в девять утра ровно заявился в отдел специальных проектов.
Лулу или Мими (надо все-таки выбрать ей имя) была уже не в фирменном комбинезоне, а в обычной одежде без печати компании. Главный заверил, что именно в таком виде они обычно проверяют оборудование в полевых условиях. Да, и макияж тоже нужен. А вернуть надо до шести вечера. И еще пожелал удачи.
Похоже, что удача и сегодня продолжала улыбаться технологу. Быстро разобравшись с покупками, он четко и внятно (все-таки профессионал) поставил Mary задачу по уборке квартиры. Сам тоже не отсиживался: контроль за качеством исполнения всегда важен, да и быстрее так получится. Быстрее действительно получилось, оставалось чуть-чуть работы и… Около часа в дверь позвонили. На пороге стояли мадам и месье Лефор.
— А вот и мы! Здравствуй… те. О! Это твоя девушка? — Мадам Лефор стремительно оценивала ситуацию: «Милая девочка, явно помогала убираться, аккуратная такая, надо бы расспросить осторожно…»
— Как договорились, сынок, в тринадцать часов приехали. А раньше и не успели бы. Ты нас представишь друг другу? — Папаша Лефор тоже любил поговорить.
Да… Марсель вполне мог перепутать время приезда родителей. Но ведь ничего страшного не произошло, а «свою девушку» он сейчас под благовидным предлогом отправит назад… И тут раздался звонок видеофона.
— Слушай, Лефор, здесь на парковке твой флайер задели. — В голосе участкового явно слышалось сочувствие. — Не помяли, почти. И ты не виноват. Только вот флайер виновника происшествия, видишь ли, оказался приписан к гаражу крамарского консульства…
— Буду через две минуты. — Марсель дал отбой. — Мама, папа, я скоро (о, Господи!) вернусь. Будьте как дома. Ми… Лу… Мадлен, пожалуйста, развлеки гостей. Я побежал.
Перед тем, как захлопнуть дверь, Марсель встретился взглядом с Мадлен. Она ободряюще улыбнулась ему.
24 день холодных вод, Риль Суардис
Шуалейда шера Суардис
Через час с небольшим Шуалейда вместе с Бален зашли в королевский кабинет. Платья на них были те же самые, что и в дороге – по словам Бален, на приготовленный для Шу гардероб даже смотреть не стоило, чтобы не расстраиваться. Ничего. Бытовых заклинаний хватило, чтобы измятое и пропыленное платье стало как новенькое, а с переменой туалета можно разобраться потом.
Их уже ждали. Во главе стола расположился отец – он о чем-то тихо переговаривался с Каетано, выглядя при этом довольным жизнью. Судя по улыбке Кая и упоминанию Мануэля Наба, они обсуждали путешествие из Сойки и новых друзей Кая. Рядом с ним по обыкновению сел Зако. Следом за ним – полковник Бертран Альбарра. Он первым поднялся и поклонился, приветствуя Шуалейду. Поднялись и все прочие, кроме короля.
– Прошу, ваше высочество, – указал ей на место между собой и королем герцог Альгредо, расположившийся напротив Бертрана.
По другую руку от него поднялся с места Энрике. Его спокойная улыбка говорила о том, что Кая никакие сюрпризы от сладкой парочки Ристана-Бастерхази не коснулись, и в целом с безопасностью наследника пока все хорошо.
– Ты помнишь Урмано, девочка моя? – спросил отец, едва Шу села в кресло по левую руку от него.
Бален заняла место с краю, рядом с Энрике.
– Конечно, отец. Мы с герцогом Альгредо уже возобновили знакомство.
– Прекрасно, – кивнул король. – Итак, все в сборе. Начнем с дел прошлых. Бертран, теперь ты расскажи мне, что же произошло в замке Ландеха?
Шу под столом сцепила пальцы в замок. Только бы Бертрану не пришло в голову поделиться своими подозрениями! Разумеется, о покушении ему не сказали – даже Зако пришлось молчать. Но Бертран не дурак, он прекрасно понял, что суета вокруг барона Наба и его сына была не только ради пополнения свиты Каетано верным вассалом.
– Досадная небрежность моего сына, ваше величество, чуть не повлекла за собой гибель младшего шера Наба, – укоризненно поглядев на Шуалейду, сказал Бертран. От него снова тянуло досадой и беспокойством, но уже не так сильно, как сразу после общего наглого вранья в глаза. – Ее высочество исцелила юношу, но у барона Наба случился нервический припадок от беспокойства за наследника. Вскрылись кое-какие его неприглядные делишки, ничего, что могло бы угрожать безопасности короны, поэтому из высочества отослали его в поместье. Все прочее – мелкие шалости их высочеств и выдумки газетчиков.
Шу выдохнула. Ура, Бертран озвучил официальную версию и даже не попросился в отставку, как грозился в замке Ландеха! Мол, если ему нельзя знать правду – значит, он не годится на должность главы лейб-гвардии наследника.
Интересно, что он рассказал Альгредо? Хотя тому наверняка обо всем доложил Энрике, ведь Магбезопасность и внутренняя СБ Валанты работают в тесном сотрудничестве. Кажется. Наверное. Что у них за игры между конторами, Шу даже предполагать не хотелось. Главное, никто не стал тревожить короля недоказанными подозрениями в адрес Ристаны и угрозой жизни наследника. Спасибо Сестре за эту милость.
– Ты уверен, что Ландеха благонадежен? Его интервью было… – король поморщился.
– Словами экзальтированного идиота, – продолжил за королем Альгредо.
– Граф Ландеха под наблюдением, – ответил на королевский вопрос Бертран. – Капитан Герашан уже об этом позаботился.
– Кстати, я бы рекомендовал одну из дочерей графа взять в свиту принцессы. – Альгредо перевел взгляд на Шуалейду. – Это в случае прогрессирующего идиотизма поможет графу держаться в рамках.
Король только покачал головой, явно сомневаясь, может ли хоть что-то удержать человека от идиотизма.
– Что ж, шера Ландеха ничем не хуже всех тех, кто сейчас называется моими фрейлинами, – отозвалась Шу.
– Неужели все так плохо, дочь моя?
– Не то чтобы плохо… – Шу отвела глаза, не желая ныть. – Я просто не привыкла.
– Думаю, по крайней мере одна из будущих фрейлин тебя порадует. Урмано, хватит твоей дочери отсиживаться дома.
Альгредо не выглядел обрадованным такой честью, и Шуалейда его очень понимала: нормальной юной шере, озабоченной поисками жениха и нарядами, рядом с сумрачной колдуньей не слишком-то весело. Но с другой стороны, шера Альгредо хотя бы не станет интриговать против Шу, докладываться Ристане и встревать в заговоры. Должен же быть рядом хоть кто-то, кому можно доверять. В пределах разумного, само собой.
– Уверена, мы найдем общий язык, – кивнула Шу. – Разумеется, если шера Альгредо сама пожелает стать моей фрейлиной.
– Я представлю вашему высочеству свою дочь на Весеннем балу, если не возражаете. Она несколько младше остальных ваших дам, ей еще нет пятнадцати.
– Право, это совершенно неважно, – махнул рукой король. – Таис – чудесная милая девочка. Урмано, наши дети непременно подружатся!
– Конечно, отец. – Шу постаралась сказать это спокойно и уверенно, хотя уверенности вовсе не ощущала.
Сам Альгредо ей нравился, как минимум смелостью и честностью. И своим отношением к королю – тоже. Возможно, снять перед встречей ментальные амулеты было хитрым планом, но Шу предпочитала не лезть в дебри паранойи. Она просто считала его эмоции и кое-какие поверхностные мысли, включая опасение за Таис и… Ой, вот это неожиданность! Что за предсказания Светлейшего? Откуда? Полковник Дюбрайн сказал, надо же! Значит, брак Кая и Таис, вот почему отец настаивает на новой фрейлине. Ему понравилась идея. А Каю, получается, пока не говорят. Что ж, логично. Кай – упрямец, каких поискать. И упаси Светлая, чтобы ему показалось, что его к чему-то принуждают.
Кое-какие еще образы из сознания Альгредо она отложила на потом. Обдумать на досуге. Пока же ей было достаточно уверенности в том, что герцог ставит благополучие короля и его наследника выше собственного и скорее умрет, чем предаст побратима.
Пока Шу отвлеклась на размышления о Кае и Таис, отец, кажется, о чем-то спросил Кая. Вроде бы о комнатах. По крайней мере, брат уже делился восторгами со всей своей детской непосредственностью.
– А ты довольна ли, Шуалейда? – спросил отец ее.
Шу очень хотелось сказать правду о проделках Ристаны и Бастерхази, но волновать отца такой ерундой – категорически нельзя. Категорически! Поэтому Шу постаралась улыбнуться как можно непринужденнее.
– Из окон прекрасный вид, отец.
– Что-то не так, девочка моя? – забеспокоился король. – Может быть, тебе не по вкусу мебель или фрески?
– О, мебель и фрески произвели на меня неизгладимое впечатление, – сказала она чистую правду. – Но если вы позволите, я хочу другие покои. Тут… – Шу замялась, пытаясь придумать нейтральную отговорку. – Тут…
Отец не дал ей закончить. Он погрустнел, сгорбился и вздохнул:
– Я понимаю, девочка моя. Прости, я как же я сразу не подумал, что тебе будет нелегко жить там, где… твоя мать…
Он даже не смог произнести вслух «умерла», а Шуалейду окатило такой волной тоски и одиночества, что она вздрогнула.
– Не беспокойтесь, отец, я понимаю, вы хотели порадовать меня. Просто я займу другие покои, хорошо?
– Конечно, девочка моя. Бертран, распорядись, пусть барон Уго подыщет что-нибудь удобное и достойное моей дочери.
– Будет исполнено, ваше величество.
– О, не стоит беспокоить любезного барона, отец. Я уже выбрала себе другие комнаты. Правда, там потребуются некоторые переделки… наверное… – совсем тихо и скромно закончила она.
– Конечно. Занимай любые покои, которые тебе понравятся. Распоряжайся, как хочешь, это же твой дом! Все счета пусть присылают казначею.
– Благодарю вас, отец! – просияла Шу, мысленно попросив прощения у Светлой за умолчание. Ведь умолчание – не ложь, а волновать отца совсем-совсем не нужно. – И счета за платья тоже?
– Разумеется. На твое содержание положено пять тысяч золотых в год. Надеюсь, этого хватит на девичьи капризы?
– Конечно, – неуверенно ответила Шу.
Она понятия не имела, сколько это – пять тысяч империалов. Единственная ее крупная покупка обошлась ей всего в пять, и то было очень давно и не в магазине. В общем, неважно. Она разберется потом.
– На счету вашего высочества в Первом Гномьем банке около пятидесяти тысяч, – уточнил Альгредо. – Как только пожелаете, отчеты управляющего будут предоставлены в распоряжение вашего высочества.
– Драгоценности матери тоже твои, Шуалейда, – опередил ее просьбу отец. – Они хранятся у меня… – Он замялся, и на Шу опять дохнуло тоской по ушедшей возлюбленной. – Ты можешь брать их, когда пожелаешь. А это тебе к балу.
Отец протянул ей обитую бархатом коробочку. Шу сдержала нервный смех: цвета коробочка была нежно-розового, самого модного в этом сезоне. Как наряды юных шер Ландеха и еще нескольких десятков юных шер, включая ее собственных фрейлин. А внутри наверняка жемчуга, как и подобает невинной юной деве.
– Какие чудесные жемчуга! – восторженно ахнула она, доставая ожерелье и серьги. – Спасибо, отец! Я непременно закажу подходящее к ним платье. А на бал можно мне мамины сапфиры? Вот эти, в белом золоте. – Шу кивнула на висящий над столом портрет матери: юной, красивой, счастливой.
– Сапфиры с розовым? – удивился король.
– Видите ли, отец, то платье мне не подходит. – Что за розовое платье имел в виду отец, она понятия не имела, но догадывалась, что именно на него Бален советовала не смотреть. – На бал я надену другое, к нему как раз отлично подойдут сапфиры. Вам понравится, обещаю.
Отец покачал головой и взглянул на портрет королевы. Удивление, гордость, страх и радость мешались в его ауре. Дочь так походила на мать и на него самого! И снова его тоска по жене окатила Шу: боги, как же не вовремя вы забрали мою Зефриду!
– Когда же ваше высочество успели заказать новые платья? – усмехнулся Альгредо, отвлекая короля от печальных мыслей. – Найти портниху перед самым балом, не выходя из дворца – подвиг, достойный великих магистров.
– Я всего лишь учусь, светлый шер, – лукаво потупилась Шу.
И, наплевав на требования этикета и закона, потянула за краешек отцовской тоски, словно та была укутывающей его простыней. Нет, скорее саваном. Тоска убивала отца вернее любого яда. Так что если Шу сможет ее забрать, заберет. А если кто-то посмеет хоть что-то сказать о неподобающем поведении юной шеры…
Что тогда, она не додумала. Покров тоски поддался, разорвался с оглушительным треском, и Шу показалось, что она падает, потеряв равновесие, падает и падает… Голова закружилась так сильно, что пришлось ухватиться за подлокотники кресла. Зато отец, о чудо, снова улыбался! Даже плечи распрямились и словно бы морщины разгладились.
– Не сомневаюсь, ваше высочество весьма усердная ученица. Не изволите ли, начиная с завтрашнего утра, присоединиться к нашим занятиям с его высочеством и шером Альбарра? Возможно, вам будет интересно.
– С удовольствием, шер Альгредо.
Какие такие занятия, она прослушала, но это было совершенно неважно. У нее получилось! Отец улыбался! Правда, длилось это недолго, лишь пока он обсуждал с Каетано его присутствие на советах и будущие уроки. Их планировалось какое-то невероятное количество, словно отец задался целью научить Каетано править королевством за ближайшие три месяца.
Закончив с планами занятий и дав сыну разрешение самому выбирать юных шеров в свиту, отец перешел к самому главному. Что это главное, Шу сразу же поняла по тому, как сдвинулись седые брови.
– Завтра прибывает его высочество Люкрес Брайнон, герцог Бразье. Я слышал, ты переписываешься с ним, дочь моя?
Настороженные взгляды всех присутствующих немедленно обратились к Шу, и читалось в них одно и то же: неодобрение. Разве что Каетано не хмурился при упоминании Люка, он доверял Шу и плану, ими же вдвоем и придуманному.
– Да, я переписываюсь с его высочеством, – ответила Шу как можно нейтральнее и на всякий случай подняла все ментальные щиты. Не надо пока отцу знать о ее истинных чувствах к светлому шеру Люка.
– И что ты можешь сказать о нем?
– У его высочества весьма насыщенная и увлекательна жизнь, отец. Он замечательный рассказчик и галантный кавалер.
– Ты же понимаешь, что меня интересует другое, дочь моя. – Отец нахмурился сильнее, став похожим на Эстебано Кровавого с портрета в приемной.
О да. Шу прекрасно понимала, что интересует отца и герцога Альгредо, сверлящего ее взглядом. Тем более что эмоции и мысли герцога были как на ладони, ментальные амулеты он так и не надел, предпочитая разговор в открытую.
– Его высочество Люкрес не претендует на Валанту, – уверенно заявила она. – Нашей семье с его стороны ничто не угрожает. Напротив, когда придет время, он поддержит Каетано. Тебе совершенно нечего опасаться, отец. Его высочество – истинно светлый шер…
«И любит меня, а не корону Валанты», – хотелось добавить, но она промолчала. Вряд ли сейчас ей кто-то поверит. Но ничего. Когда отец и Альгредо познакомятся с Люка лично, они убедятся в ее правоте.
– Доверие вашего высочества светлому дару прекрасно, – сказал Альгредо, подразумевая «наивно и опасно». – Однако светлый дар вовсе не гарантия чести, верности или доброты. Об этом не пишут в газетах, но ваше высочество должны знать: ее величество Зефриду погубил именно светлый шер. Полномочный представитель Конвента, светлый шер Кельмах. Тот, кто клялся служить закону, порядку и равновесию.
– Я знаю, – невозмутимо кивнула Шу, мысленно поблагодарив шера Бастерхази, рассказавшего ей эту историю, – и не полагаюсь лишь на принадлежность дара.
– Надеюсь на это, – перехватил нить разговора отец. – И вижу, ты намереваешься ответить согласием на его предложение.
– Отец…
«Я спокойна. Я идеально спокойна. Как море в ясный полдень. Я совсем-совсем не злюсь на давление. Умна сон-н…»
– Понимаю, отказаться от светлого шера и наследника империи для любой юной шеры совершенно невозможно, – продолжил отец ее увещевать. – Но я прошу тебя не торопиться. Ты – принцесса самого богатого королевства империи, к тебе сватаются достойнейшие шеры со всей Тверди. Оглядись, познакомься с другими претендентами. Не связывай себя обязательствами с первым, кто постарался тебя очаровать…
Первым? О, отец, если бы ты знал, что первым был вовсе не Люка, а шер Бастерхази! И ему почти удалось! Очаровать, соблазнить и почти добиться обещания… чего? Шу могла только гадать, чего на самом деле хотел шер Бастерхази. Вряд ли брака с ней, такой наглости бы ему не простил не только король Валанты, но и Конвент Магистров. Или простил бы? Боги, как же все непросто!
А в словах отца без сомнения есть резон. Посмотреть на других шеров нужно, даже необходимо. Посмотреть – и убедиться, что Люка лучше всех. Не может быть иначе…
Поймав скользнувшую по ее губам мечтательную улыбку, герцог Альгредо нахмурился. От него дохнуло досадой и агрессией: он не собирался так просто сдавать позиции этому мерзавцу. Образ Люка в его голове совершенно не походил на того Люка, которого знала Шу. Это потому что Альгредо не знаком с ним лично, нельзя верить только тому, что пишут в газетах!
– Я не тороплюсь, отец, – как можно мягче сказал Шу, задавив желание сейчас же встать и уйти от бессмысленного разговора.
– Очень на это надеюсь, дочь моя. Сейчас тебе может казаться, что ты встретила истинную любовь. Что твои чувства взаимны и Двуединые благословили ваш союз. – Отец печально покачал головой и кинул взгляд на портрет покойной жены. – Если это так, твой принц дождется твоего согласия и через год, и через десять. А если нет? Если он окажется совсем не тем человеком, которого ты представляешь себе сейчас? Дай себе время, Шу. Я верю, ты достаточно умна и достаточно сильна, чтобы не позволить даже кронпринцу вертеть собой.
С каждым словом желание прекратить разговор крепло. Не то чтобы отец сильно давил, нет. Он говорил разумные вещи. Шу действительно не позволит никому вертеть собой, даже Люка. Но почему отец считает, что вертеть ей сумеет он сам?! Нет уж. Она достаточно умна и сильна, чтобы сделать правильный выбор.
– Значит, ты не запрещаешь мне? – чуть помолчав после монолога отца, просто чтобы не сорваться, спросила Шу.
Эмоции герцога Альгредо просто кричали: нет, нельзя, ни за что нельзя! Остановись, смертельная опасность! Они были так сильны, что Шу казалось: ее сейчас схватят за шкирку и оттащат от Люка, как Морковку от крысиного яда. Но она – не Морковка! И Люка – не яд! Он – светлый шер, самый лучший на свете, самый нежный, самый умный, самый… самый ее!
– О нет. Запрещать тебе что-то глупо, – отец мягко улыбнулся, и волна чужих эмоций чуть схлынула. – Ты настоящая Суардис, поэтому в любом случае поступишь по-своему. Я внимательно читал отчеты Бертрана.
Жар прилил к щекам. Да уж, отчеты полковника Бертрана об их с Каетано проделках наверняка прибавили отцу седых волос. Но… но это не повод! И вообще, как-то отец слишком мягок. Он же уверен, что брак с Люка – это верная смерть для него, Кая и Ристаны. Или не отец, а Альгредо? Такое впечатление, что они думают и чувствуют вместе. Очень странное впечатление, трудно разобраться с непривычки.
– Мне нужно все хорошо обдумать, отец. Как ты сам сказал, следует вначале оглядеться и рассмотреть различные возможности, – собрав волю в кулак, Шу сумела выдать разумный и взвешенный ответ. Именно такой, какого от нее ждали. То есть желали-то однозначного отказа от брака, но отказываться от Люка она не собирается. Ни-за-что! – В любом случае, я еще не получила Цветную грамоту, а его высочество еще не приехал.
– Ваше высочество совершенно правы. Серьезное решение следует серьезно обдумать, а для этого вам нужна максимально полная информация, – ровным тоном, но с ощущением «добивающего удара» сказал Альгредо и подвинул к Шу толстую папку, до того лежавшую перед ним. – Прочитайте, если возникнут вопросы, я отвечу. Это копии протоколов и сводок Магбезопасности, сделанные полковником Дюбрайном. Подлинность заверена его личной печатью. Разумеется, их не следует видеть никому, кроме тех, кто сейчас находится в этом кабинете. И я бы очень попросил вас не рассказывать о существовании этой папки их высочеству, полковник Дюбрайн оказал Валанте личное одолжение, выходящее за рамки служебных полномочий.
При взгляде на эту папку у Шу поднялись дыбом все волоски на теле, словно она – рысь, унюхавшая горного медведя. Да что там медведя, минимум бешеного мантикора. И почему-то этот бешеный мантикор носил звание полковника МБ и фамилию Дюбрайн.
– Вы невероятно любезны, светлый шер, – ответила она сразу и Альгредо, и отсутствующему Дюбрайну.
Она очень старалась не шипеть, как все та же рысь, но у нее не очень-то получилось. По крайней мере, отец сокрушенно покачал головой и накрыл ее руку своей.
– Ты – Суардис. Ты можешь смотреть в лицо правде, – почти дословно повторил он фразу Альгредо, сказанную всего пару часов назад.
– Я – Суардис, отец. Я поступлю правильно, – кивнула она и взяла папку в руки.
Тисненая кожа жгла, словно была облита кислотой, а от мысли заглянуть в эту папку Шу начинало тошнить. Возможно, потому что шер Альгредо отлично знал ее содержимое, а Шу не могла до конца закрыться от его мыслей и эмоций. Не могла… или не хотела? Ведь ей не обязательно читать эту папку. Она может просто бросить ее в камин. И не узнать правды?! О да, Альгредо отлично все рассчитал. Любопытство всегда было сильнее кошки.
Они перехватили его у съезда на МКАД. Сгрузили общими усилиями багаж с «ГАЗона»-полуторки; подумав, расстреляли простодушного дедка-водилу сквозь фанерные двери кабины.
— Ого, – сказал первый из церберов. – Это уже не чемодан. Это целый сундук. Причем не из маленьких.
— Так надо, – пожал он плечами. – В обычном чемодане тело не очень-то спрячешь, да и аппаратуры требуется для оживления куда больше, чем принято считать. Кроме того, для того, чтобы затормозить процесс разложения, тело и его части приходится сохранять в условиях низких температур.
— Так это у вас что – переносной холодильник? – понимающе хохотнул первый.
— Переносной немного не то слово, – усмехнулся он в ответ напавшему на чекиста веселью. Демонстрировать этим троим особенности своего нового тела он совсем не горел желанием. Перебьются. Имея дело с людьми, в карманах которых автоматических пистолетов больше, чем в арсенале Кремлевского полка, всегда есть смыл не показывать всех козырей сразу.
В носу у него засвербело. Он чихнул, прикрывшись ладонью.
— Прошу простить, – машинально сказал он, хотя не испытывал ни малейшего пиетета перед этой троицей. За него говорило воспитание – старое, еще дорежимное. Ладонь защекотало, и он поднес ее к лицу. На ладони сидел муравей – маленький, рыжий – настороженно ощупывая воздух антеннами. Странно, подумал он. Откуда здесь взяться муравью?
В носу снова засвербело – яростно, зверски, так, что он разразился серией оглушительных неконтролируемых чихов, до слез, до треска барабанных перепонок. Проморгавшись, обнаружил, что троица смотрит на него с ужасом, а по их вытянувшимся лицам расползаются в разные стороны мелкие рыжие муравьи. Муравьев было много. Очень.
Внутри него нарос, поднявшись откуда-то из малого таза, неясный гул. Гул становился все громче – некая звенящая вибрация сотрясала сам воздух. По пищеводу и гортани катился снизу теплый комок.
— О! – сказал он, округлив рот.
Изо рта, словно из летка, выбралась и поползла по контуру красной каймы губ, одинокая пчела. Трое чекистов смотрели на него с нескрываемым уже отвращением. Следом за пчелой на свет выбрался крупный осовин, а за ним, решительно расталкивая предшественников и, словно домкратом, умело расширяя створ «летка» мощными суставчатыми ногами, уже лезли один за другим огромные, в палец размером, шершни.
— Не сметь, – просипел первый из троих.
Остальные оцепенели, хватая воздух раскрытыми ртами. Из его раскрытого рта вытекало сегментированное тело смешанного роя, зловещим облаком кружась над поляной. Чекисты инстинктивно пригибались, когда огромные насекомые проносились прямо над их головами.
Он улыбнулся, когда они наконец потянулись к спрятанным под пальто пистолетам.
Прыгнул.
Успел.
Удары пуль стали для него за последние месяцы явлением если и не привычным, то по крайней мере уже давно не чем-то из ряда вон выходящим. Он машинально отмечал – мякоть бедра, сквозное, плечо, с повреждением капсулы сустава, черт, а вот это верхняя челюсть, возни будет с восстановлением пазухи…
Переломилось левое бедро, деревянно треснув, но мышцы тут же взяли перелом под жесткий – в прямом смысле слова – контроль, сковав поврежденную конечность импровизированным лубком из «окоченевших» мышц. При желании он мог бы, увеличив жесткость поверхностных отделов мышечного каркаса, одеться в броню из собственной плоти – однако если нож такая «броня» остановить бы еще смогла, то супротив огнестрела он бы ставить на нее не рискнул.
Больше в него не стреляли, и предостерегающие выкрики чекистов сменились чертыханиями, проклятьями и просто бессвязными воплями. Он спокойно прошел между корчащимися в траве телами и, не спеша, собрал оброненные пистолеты Пистолетов оказалось неожиданно много – даже больше, чем он мог себе представить. Ребята и впрямь были серьезными профи.
Сейчас, впрочем, профи изрядно отекли, покрылись жуткого вида волдырями и готовились задохнуться от нарастающего аллергического отека гортани. Он быстро пресек это, вколов болезным лошадиную дозу кортикостероидов, андреналина и седатива – для успокоения истерзанных нервов. Дождавшись, когда церберы, расслабившись, принялись нести малоосмысленную чушь, а после и вовсе всхрапывать во сне, он уселся на пенек и стал ждать. Почувствовал, как что-то жесткое и быстрое пробежало по пищеводу и заерзало-заворочалось в носоглотке, пытаясь протиснуться в носовой ход. Сморкнулся, прижав ноздрю пальцем, и выбил оттуда заблудшую осу. Еще одна вылетела сквозь развороченную скулу.
— Не бережешь дарованного тебе, – раздался совсем рядом странно знакомый голос. – Ох, не бережешь.
Вздох, искренне-сокрушенный.
— Все мое – твое, – ответил он. – И наоборот.
— Разве это дает тебе право увечить наше с тобой общее лицо?
— Разумеется, – развязно ответил он и обернулся.
Он снова смотрел в то же самое лицо – лицо человека за окном дома под соснами.
В свое собственное лицо.
Двойник выглядел старше – впрочем, он и был старше. И еще – именно он был настоящим. Не дублем, не копией, не повтором, не клоном сраным – он был именно оригинальной версией того человека, который сейчас держал на мушке себя самого.
— Верни мне ее, – попросил этот, настоящий.
— А ты возьми, – криво ухмыльнулся дубль.
Сплюнул черно-багровой слюной вперемежку с муравьями; его качнуло. Живой – не живой, а кровопотеря свое дело знает… С видом несколько ошеломленным этим открытием, на ногах он все-таки устоял.
— Хорошо, – просто согласился настоящий.
И ударил. Профессионально, смертоносно, со знанием дела. Он едва сумел уйти с траектории клинка и в три прыжка отшагнуть на расстояние, достаточное для того, чтобы суметь прицелиться из двух стволов сразу. Дважды нажал на спуски, и пистолеты разродились короткими, в три патрона, очередями. Полетела щепа и обрывки коры, «оригинал» инстинктивно закрылся согнутыми в локтях руками.
— Сколько еще раз мне надо тебя убить, чтобы ты понял, что тебе лучше держаться подальше от..
— От моих жены и ребенка?
— МОИХ жены и ребенка! – заорал тот, другой.
Крик исказил его лицо, сделал старше и некрасивее.
— Хорошо, – Он примиряюще поднял пистолеты кверху стволами. – Наших. Сойдемся на такой дефиниции, лады?
— Нет, не лады, – буркнул эталон. – Но снова спорить я не собираюсь.
— Заметь, я лишь хочу помочь нам выжить. Мне и ей. Это инстинкт. Не моя вина, что это так работает. Я не помню ровным счетом ничего из прошлой жизни… из твоей жизни. Нет имен, нет воспоминаний. Я знаю лишь, что раз за разом прихожу в себя в эрзац-теле и должен очень быстро отыскать любимую женщину, которая все равно умрет у меня на руках совсем скоро. Я знаю, что это каким-то образом придумал и воплотил в жизнь ты. Я не знаю, как все устроено, и почему появляюсь на свет, если ты – жив. Единственное сравнение, которое приходило мне в голову – ты заставил меня работать ангелом-хранителем. Не знаю, как ты это сделал. Наверняка какая-нибудь гормональная химия, или что-то в этом роде. Не пойму, правда, как на нашем технологическом уровне тебе удается собирать воедино разрозненные молекулы, чтобы получить готовые тела, и откуда ты берешь столько энергии для столь сложного белкового синтеза…
Оригинал вздохнул.
— Увы, это всего лишь сбой респауна.
— Не понял.
— И не поймешь.
Он подумал о чем-то своем, глядя на осенние краски подмосковных лесов. Попросил:
— Покажи мне ее.
Долго смотрел сквозь окошко толстого стекла на бледное покойное лицо, беззвучно плакал, шептал что-то неслышное. Рука на крышке хрустального гроба, на который больше всего походил чемодан, заметно дрожала.
— Все это ненастоящее, – сказал оригинал наконец. – Я, ты, она… Все вокруг.
— А дочка? – спросил он, пытаясь вспомнить имя. Смешные косички, платьишко с оборками… Папины глаза. Красивая в маму….
— Анютка?
— Да.
Ты понимаешь, говорил потом оргигинал, там же все к хуям сгорело. Никакие бомбоубежища бы не спасли. Никакие, понимаешь! Я успел. Успел переписать нас троих в сеть, благо дохода хватало на индивидуальные гейм-боксы… Ну, вирт-прогулки, групповушки там… Нет, не с дочкой, боже упаси!!! Ты что, больной?! Так что где-то там они, родные, и стоят, экранированные от всех видов излучения, с бесперебойной подвчей энергии от реактора и пищевым синтезатором с картриджем на сто лет.
И мы – в них лежим.
А программа заглючила. И Сашеньку мою таким наградила…
Плачет.
Вот так.
И теперь здесь она, настоящая жизнь, вся – здесь. Другой нет. Часы с вариантами, право слово… Жизнь… А смерти – ненастоящие. Ну, для тебя. А нам умирать нельзя, никак. Веришь?
Он верил.
Сашенька.
Анютка.
Как это здорово – помнить.
— Перезагрузи-ка меня, – попросил двойника. – Есть у меня одна мыслишка…
И протянул тому, держа за ствол, здоровеный автоматический пистолет.
– О чём говорили, неизвестно?
– Отчего же? О модных украшениях и о магических копиях с известных ювелирных шедевров. Начали разговор, впрочем, с подарка, который она хочет сделать чеору наместнику к свадьбе. Кинрик выслушал, не перебивая, потом вмешалась одна из девушек, что в тот момент были рядом, и попросила у чеоры та Роа адрес ювелира, который делал ей колье. Чеора охотно стала разъяснять, что это не оригинал, а магическая копия, и что с ними работают ювелиры-сианы, которых много на островах, а в Тоненге всего лишь два. Мне продолжать?
– Да, пожалуйста.
– Разговор женщин увлёк. Кстати, я раньше не знал, что одно простое украшение может нести в себе память о материале и качествах стольких украшений, сколько в состоянии на него закрепить сиан-ювелир. Я думал – это всегда что-то одно. И что такие копии делаются, чтобы оригинальная ценность не покидала шкатулки, и чтобы исключить риск грабежа. Но, по словам чеоры та Роа, она имеет несколько простых цепочек, помнящих образы драгоценностей, каких у неё никогда не было – например, знаменитых бриллиантов Ифленской императрицы. Ваш брат некоторое время делал вид, что внимательно слушает, потом тактично попрощался и удалился из зала.
– Куда направился?
– В город. Адрес вам известен.
– Понятно. Ещё что-нибудь?
– Посол Коанеррета пытался подкупить одного из личных слуг наместника. Парень взял деньги, как инструктировали. Получил информацию и передал мне.
– Что хотел? Покушение? Узнать что-то?
– Постоянный контракт – наблюдение, сбор торговой информации по армейским поставкам. Ничего, что угрожало бы жизни наместника.
– Слуга получает дополнительное жалование? Если нет, распорядись. Будет законное основание втюхивать ретаху Ческену дозированную и полезную для нас информацию. Пусть договорится о цене и начинает работать.
Гун-хе снова хитро улыбнулся:
– Уже сделано.
– Это всё?
– Да.
– Хорошо. Действительно, это важно. Кстати. Что-то новое о хозяине Каннеге узнали?
– Достоверно – ничего. Кем был, чем занимался до войны – никто не знает. Самые ранние сведения о нём пятилетней давности, когда он поселился по нынешнему адресу.
– Интересно. Ладно, час поздний, ступай. Завтра увидимся.
И нет бы, обратить внимание на бирюльки чеоры та Роа. Почему-то Шеддерик решил, что ушлый молодой посол сопредельного княжества важнее. И занялся изучением контрактов, которые этот самый посол несколько часов назад ему настоятельно передал для изучения и скорейшего подписания…
Рэта Темершана Итвена
Торжественный ужин. Теперь Темери знала, что такое торжественный ужин по-ифленски. Это много речей, заздравные тосты в честь наместника. Красиво оформленная, но не особенно вкусная еда, которую жалко пробовать, чтобы не нарушить художественной гармонии на столе. И обязательный небольшой скандал, учиненный с подачи какой-нибудь скучающей знатной дамы.
Сначала она думала, что драка двух юных чеор у её кресла – вещь редкая, и это именно ей так повезло, но оказалось – нет.
Невозмутимый и вездесущий южанин, с которым Темери познакомилась в день приезда в Тоненг, пояснил, что такие события случаются регулярно, и что виной тут больше зимняя скука и общая тревога, разлитая над городом, нежели какая-то особая невезучесть рэты Итвены.
Ужин этот длился, казалось, бесконечно, и заканчиваться не собирался. Темери, свыкнувшись немного со своей декоративной ролью, слегка успокоилась и продолжила наблюдать за людьми и обстановкой.
Благодаря урокам добрейшей нянюшки Эзальты ей не требовалось всё внимание уделять манерам и застольным ифленским ритуалам, так что она продолжала потихоньку наблюдать за гостями и пытаться запомнить о них хоть что-то. И зря, наверное. Потому что к концу вечера в голове всё основательно перепуталось.
После первого представления хозяин Каннег покинул цитадель, распрощавшись вежливо с чеором Шеддериком и ещё несколькими знатными ифленцами, а вот шкипер Янур продолжался почти до конца. По его словам, он мог бы и ещё задержаться, но Тильва будет беспокоиться, а это нехорошо. Темери обещала обязательно отправить им весточку, как только будет возможность.
С Кинриком ей поговорить так и не удалось. Да и не хотелось, если честно. Высокомерный, холодный, слишком презрительно настроенный ко всему, что происходит в зале, молодой наместник вызвал скорей желание держаться от него подальше, нежели затевать с ним разговоры.
Если Шеддерик при первой встрече сразу пробудил в ней страх и гнев, то его брат – только вот это ощущение непреодолимой дистанции между ними.
Может быть, это потому, что она уже привыкла видеть в ифленцах людей, таких же, как обитатели Побережья. А может просто Кинрик пока ещё не дал повода составить о себе мнение – ни хорошее, ни плохое…
Словом, Темери на приёме было тревожно, немного скучно и грустно, потому что невольно вернулись воспоминания о приёмах других. Тех, что устраивал отец. И когда Шеддерик та Хенвил сказал, что оказывается, можно уйти и отдохнуть, это вызвало такое облегчение, что она даже сказала об этом вслух…
Когда он решил вдруг проводить Темершану до отведённых ей комнат, скука и грусть сами собой куда-то ушли, а тревога – осталась, и даже возросла. Именно потому она тянула время, отвлекая чеора та Хенвила от, несомненно, важных, непременно тайных и обязательно срочных дел.
Странно. Если ещё совсем недавно Темери была бы рада остаться в безвременье, (хотя в монастыре, во времена до появления в её жизни ифленского наместника и его красноречивого старшего брата, у неё был выбор, и была возможность выйти из-под покровов Великой Матери, попробовать начать жизнь набело, хоть прислугой в богатом доме, хоть наставницей или компаньонкой), то сейчас, напротив, просто сидеть и ждать чужих решений у неё не было никаких сил.
В просторной уютной комнате догорал камин, разливая по ней сухое ароматное тепло. В канделябрах мерцали свечи. Всё здесь было новым, незнакомым, но при том неуловимо походило на привычные, с детства знакомые вещи. Может быть, потому что сами эти стены ей были хорошо знакомы?
Если бы она сейчас была одна, она поздоровалась бы с каждым камнем камина, с этими шершавыми стенами. Но она была не одна.
Кровать под синим бархатным пологом, картины. Часть стен обита светлой узорчатой тканью, но одна, за камином, осталась неоштукатуренной, словно специально, чтобы сохранить ощущение глубокой старины.
На полу тёплые ковры, на окнах шторы из той же ткани, что и полог над кроватью. Высокий сводчатый потолок закопчён десятками свечей и факелов, горевших в этом помещении уже несколько столетий.
Темери слегка растерялась, когда оказалось, что в комнате её ждёт целый штат прислуги, особенно учитывая, что уже десять лет ей не нужны были помощники для того, чтобы справляться с простыми бытовыми проблемами.
Двое были горничными, Хантери и Дорри, – молоденькие ифленки в одинаковых сереньких платьях с передниками. Видимо, здесь такая форма для женщин-служанок. Мужчины-слуги носили одинаковые синие с чёрной отделкой ливреи. Темери сразу поняла, что проблем с девушками не будет. Их взгляды светились любопытством, в них не было ни вражды, ни обычного для выходцев с островов высокомерия. Возможно, они уже очень давно живут в Тоненге, и надо будет потом их подробней об этом расспросить… но не сейчас же. Темери устала, а девушки – по лицам видно – хотят побыстрей избавиться от сегодняшних обязанностей, и может, заняться любимым делом любой младшей прислуги – тихонько пообсуждать новую хозяйку.
Темери попросила их прийти утром и отпустила восвояси.
Но слуги – это слуги. Компаньонки — это другое. С этими девушками Темери предстояло проводить много времени. Нянюшка Эзальта помнится, обмолвилась, что девушки в этом статусе на островах пользуются особыми привилегиями и не считаются слугами. Это что-то среднее между подругой, наставницей и личной помощницей хозяйки. Компаньонка поможет распутать сложную шнуровку корсета, если хозяйка носит корсет, расскажет последние сплетни – но она не обязана, например, прибирать за хозяйкой постель или подавать завтраки. Когда-то такая помощница у Темери была – недолго. В день четырнадцатилетия её признали взрослой девицей, выделили отдельную комнату в девичьем крыле и познакомили с компаньонкой, которая должна была занять рядом с ней место, которое раньше занимали сначала мама, потом – няня. Та девушка погибла в день нашествия. Темери не была свидетельницей того, как это случилось, но видела тело.
Шиона была черноволоса и зеленоглаза, а когда улыбалась, то было видно небольшую щербинку между зубами. Пожалуй, с ней можно будет иметь дело, а вот вторая девушка Темершане совсем не понравилась. Нет, она не была дурнушкой, даже напротив, таким густым волосам красивого медового оттенка могла бы позавидовать любая модница, но…
Всё равно с ней было что-то не так. Не нравилось, как эта девушка отводит взгляд. То, что она всё время смотрит в пол, и даже улыбается, поджимая губы. Впрочем, никто ведь не заставлял её любить. Просто надо к ней присмотреться внимательней. Темери постаралась запомнить её имя – Вельва Конне.
Темери, если честно, и Шиону-то не собиралась обременять особыми обязанностями.
Шиона приветливо рассказала, как устроен уклад в замке, и что Темери ждёт назавтра. Оказалось, ничего страшного. Будет приём, перед которым – традиции велят! – наместник и его ближайшее окружение поднесут невесте особые приветственные дары.
Девушка пояснила, что скорей всего это будут драгоценности и предметы роскоши. Совершенно необязательно будет всё это надевать на себя – что-то потом можно будет и передарить или даже продать. Но каждый из дарителей будет, несомненно, счастлив, если его дар придётся невесте наместника по душе, и она наденет его на торжество или праздник.
Шиона разложила на кровати лёгкую белую сорочку, украшенную кружевом.
Темери тепло попрощалась с компаньонками, закрыла за ними дверь на задвижку и с удовольствием выбралась из красивого, но слишком тяжёлого и тесного платья, ещё раз порадовавшись, что оно не предполагает корсета, и снять его при должном терпении можно самостоятельно.
Она подбросила в камин полешко, подвинула к нему кресло… но вдруг замерла, осенённая внезапной мыслью.
Это комната кормилицы. Это одна из тех самых комнат… из-за которых, в большей мере, её и переселили на верхний этаж. Исключительно для блага самой маленькой Темершаны, разумеется. Потому что у этих комнат был секрет. Секрет, о котором знали очень немногие даже при дворе рэтшара, что уж говорить об ифленцах.
Конечно, ей тут же захотелось проверить, действуют ли старые механизмы, и всё ли осталось в неприкосновенности с времён её детства.
Когда Кроули собирался поговорить о чём-то значимом, он обычно начинал издалека. И, как правило, предлагал выпить, будто это помогало ему подобрать слова для разговора. А может, и правда помогало? Так или иначе, Азирафель немного насторожился в ожидании чего-то важного, а потому слегка опешил от заявления:
— Знаешь, ангел, мне кажется, что Барти пора немного развлечься.
— В смысле?
— Ну, как обычно смертные развлекаются? Куда-то ходят, с кем-то общаются, что-то смотрят, в общем, всё, как обычно — «хлеба и зрелищ», — Кроули немного скривился и продолжил: — Ничего у них не меняется.
— Это я понял, но что ты предлагаешь?
— Барти будет интересно взглянуть на последнее состязание. Кроме того, ему, быть может, захотелось бы ещё раз взглянуть на кого-то в этой реальности, прежде чем оставить её навсегда. Сам понимаешь, сентиментальность… то… сё…
Азирафель сразу понял, на кого намекал Кроули, и засомневался:
— Мне казалось, что он не хочет иметь с этим человеком ничего общего.
— Свобода выбора, — пощёлкал пальцами Кроули. — Ты помнишь? Мы с тобой не можем этого лишать… это Её дар.
Оставалось лишь признать его правоту. Пока Азирафель собирался с мыслями, Кроули уже сообщил, что договорился со Скитер — она возьмёт Барти под опеку на время состязания так, чтобы все решили, будто он её протеже. Разумеется, под чужой личиной.
— Это очень удобно, ангел. Во-первых, она его легализует, а во-вторых, никто не захочет связываться с человеком Скитер, а это избавит Барти от повышенного внимания.
Азирафель вспомнил свой печальный опыт и вздохнул:
— Надо только его предупредить, чтобы держался подальше от юной мисс Лавгуд.
— Почему?
— Меня в твоём облике она узнавала легко.
— Как?
— По мозгошмыгам.
Теперь настала очередь Кроули удивляться. А чего он хотел? У непостижимого было слишком много граней, чтобы расслабляться. Впрочем, Азирафелю тоже пришлось сдерживать изумление, когда Барти с радостью согласился. А ведь вроде бы его с этой реальностью уже ничего не связывало.
Подготовка к финальному состязанию Турнира набирала обороты. Кроули снова появлялся в комнатах лишь для того, чтобы вытянуться на кровати, держа за руку Азирафеля. И чувствовать себя источником его сил и вдохновения было лестно.
— Я сегодня разговаривал со сфинксом…
— Прости, дорогой?
В полутьме спальни Азирафель не сразу разобрал выражение лица Кроули, чтобы понять, что он не шутит. Но откуда здесь эти существа, полные загадок?!
— Я разговаривал со сфинксом, — повторил Кроули. — Все эти его вопросы с подковырками, глупые шуточки.
— Но где ты его нашёл?
— Скажешь тоже, «нашёл». Это одно из заданий Турнира. Я когда предлагал, то даже не думал, что такое возможно. Собирался начудесить им здесь голема, загрузить его вопросами к экзаменам… а они притащили.
— Кто «они»?
— Хагрид, кто ж ещё?! — Кроули тяжело вздохнул. — Я был уверен, что круг его интересов ограничен разведением всяких опасных тварей, вроде его соплохвостов. Так нет! Приволок… и что теперь с этим делать?
— Отправить назад? — предположил Азирафель, слабо веря, что такое возможно.
— После того, как этот недоумок подписал контракт от имени школы?
— Хагрид?!
— Ну, не сфинкс же. Разумеется, я посажу его там, где вовсе необязательно проходить, но ты ведь знаешь Поттера…
Азирафель знал Поттера, а потому нисколько не сомневался, что самый юный чемпион непременно найдёт это опасное создание. А Кроули со вздохом продолжил:
— Ангел, как думаешь, кошачья мята на него подействует?
— Может, поступим проще? — Азирафель вообще-то не был сторонником нечестной игры, но, с другой стороны, и Поттер, в силу своего возраста, не должен был участвовать в Турнире.
— Что ты предлагаешь? — заинтересовался Кроули. — Посадить сфинкса в тупик?
— Можно и в тупик. Но лучше дать Поттеру карту лабиринта, где обозначить места, куда не стоит ходить.
— Отличная идея, — Кроули на мгновение задумался. — В принципе, можно всем чемпионам дать по карте. Это добавит динамики игре. А Блэка озадачить тем, чтобы объяснил крестнику, куда не стоит соваться. На это-то ему ума должно хватить?
— Мне кажется, что ты его недооцениваешь.
— Если бы ты видел его на болотах, ты бы заговорил иначе, — отмахнулся Кроули.
Азирафель решил немного сменить тему, пока не вспомнился Снейп как возможный опекун Поттера, а с ним и тот самый танец, который, по мнению Кроули, гораздо провокационнее любого танго. С этим утверждением можно было бы и поспорить, но почему-то не хотелось.
— Дорогой, а о чём ты говорил со сфинксом?
Рука Кроули напряглась, а сам он ответил с немного фальшивой беспечностью.
— О сотворении мира.
— То есть сфинкс знает, кто ты такой?
— Не то чтобы знает… — Кроули поморщился. — Ну а как ты предлагаешь скрывать это от существа, которое здесь ошивается с самого начала?
— А если он всем расскажет?
— И что с того? У них здесь своя религия — магия.
— Но при этом они отмечают Рождество и Пасху, — напомнил Азирафель.
— Всё равно они язычники. И сфинксы никогда ничего не рассказывают.
— Если они в этом лично не заинтересованы.
— Всё равно! Ты можешь себе представить сфинкса, который отзывает в сторонку Дамблдора и такой: «Пс-с! Вот те двое не люди!»
— Нет, ну не так явно…
— А как ещё?!
— Например, он может загадать загадку про демона, — предположил Азирафель.
— И что с того? Даже если эту загадку отгадают? В этом-то весь смысл: если сфинкс и решит развлечься, гордыня не даст ему сделать намёк попроще, и никто ни о чём не догадается. Хотя, если честно, я не вижу особой причины делать из этого тайну. Мы уже признались про свою реальность.
— Но это их шокирует!
— Пф-ф! Ангел, шоком больше, шоком меньше. Зато никто не оспорит… — Кроули осёкся, прикусив язык.
— Ты что-то говорил, дорогой?
— Ничего важного, ангел… но если ты не хочешь об этом говорить, то мы и не будем. Не очень-то и хотелось. А завтра я займусь картами для чемпионов.
Азирафель подумал, что для составления точной карты лабиринт нужно увидеть сверху. Были, конечно, и другие способы, но этот — самый простой и надёжный.
— Ты полетишь на метле, дорогой?
— Что?! — Кроули встрепенулся и даже на несколько мгновений выпустил руку Азирафеля. — Кто тебе сказал эту чушь?
— Разве нет? Тебе было бы удобно…
— В жизни не слышал ничего более абсурдного, — фыркнул Кроули, снова сжимая ладонь Азирафеля. — На этих дурацких мётлах пусть они сами летают. Я пробовал, мне не понравилось.
— Но тогда как?
— Запущу свой телефон над лабиринтом. Пусть снимает, а я потом красиво нарисую на пергаменте.
Наверное, уже стоило перестать удивляться тому, что Кроули получал удовольствие от любого творческого процесса, будь то рисование карты или написание сценария. Он даже поурочные планы умудрялся превращать в фееричные сказки, недаром Дамблдор так полюбил их читать.
Карты, кстати, получились просто отличные. Кроули сделал ещё один экземпляр для себя, на котором отметил не только сфинкса, но и Кубок, логово соплохвостов, заросли «дьявольских силков», а также несколько ловушек собственного изобретения. Правда, потом он увлёкся и начал придавать растениям, образующим стены лабиринта, угрожающий вид, добиваясь всё большего сходства с джунглями, которые вскоре поглотили все ловушки и прочие коварные планы.
— Дорогой, ты закончил?
— Да! — Кроули гордо показал Азирафелю полностью изрисованный пергамент.
— И как ты собираешься показать Блэку места, от которых Поттеру стоит держаться подальше?
— Не беспокойся! — усмехнулся Кроули. — Этот «крестик» Блэк точно никогда не забудет. И до Поттера донесёт.
Не то чтобы Азирафель был в этом полностью уверен, но с таким простым заданием мог справиться кто угодно. А Блэк, несмотря на свой образ, идиотом не был. Как, впрочем, и Снейп, и Поттер. А стало быть, шанс на благополучный исход состязания был чертовски большим.
Разумеется, Азирафель мог бы сказать и про «невозможное», и добавить про «непостижимое» тоже мог, только вот не видел в этом особого смысла. Ведь совершенно не важно, какая из теорий сработает, и будет ли вообще за их возвращением стоять теория, или всё решит случай.
— Вы можете думать всё, что вам будет угодно, — улыбнулся Азирафель, — но если есть вход, то обязательно есть и выход.
— Я вам приведу сколько угодно примеров! — запальчиво начал Геллерт.
— Когда выход был настолько очевиден, что остался незамеченным, — перебил его Азирафель. — Конечно, если вам это неинтересно…
— Мне интересно! Мне очень интересно, — Геллерт сердито нахмурился. — Но вы не думали, что на такое исследование могут уйти годы?
— Нет.
— Почему?
— Потому что у нас нет этих лет. У нас есть месяц. В лучшем случае два.
Во взгляде Геллерта появилось восхищение, и он потрясённо покачал головой:
— Альбус, ты не говорил, что твои приятели сумасшедшие.
— Потому что это не так.
— Неужели? Лично я не уверен…
Кроули медленно, даже как-то лениво размял пальцы, и от его улыбки даже Азирафелю стало немного не по себе.
— Альбус, — Кроули говорил гораздо тише, чем обычно, но каждый звук, казалось, проникал под кожу. — Мне кажется, вы сильно преувеличили, когда рассказывали об уме вашего приятеля. Будет проще, если я…
— Мистер Кроули, вы просто не представляете, каково это выпадать из жизни на полвека. Геллерт просто не сориентировался, — всполошился Альбус.
— У него было на это время.
— Да что я такого сказал?!
Азирафель со вздохом поднял ладони:
— Так дело не пойдёт. У нас есть задача, есть сроки её решения, есть подсказка в виде книги. Почему бы нам просто не решить её?
Геллерт первым уселся в кресло, всем своим видом показывая готовность к работе. Альбус примостился на столе рядом с ним, на что Кроули хмыкнул:
— Может, сбреете бороду, как ваш приятель?
— Что-то не так?
— Небольшой диссонанс, — усмехнулся Кроули. — Можно или сидеть на столе, позволяя себе некоторые вольности, или оглаживать бороду, завернувшись в плед, и в кресле.
— Вот! — обрадовался Геллерт. — И я говорил.
Дамблдор задумался, склонив голову сначала к одному плечу, затем к другому, а потом взглянул почему-то на Азирафеля и подмигнул:
— Мне казалось, что я так выгляжу солиднее.
— Гораздо солиднее, — подтвердил Азирафель.
— Да старо ты выглядишь, — вновь вмешался Геллерт. — Как мой дедушка.
Больше Дамблдор не раздумывал. Он достал палочку и, превратив носовой платок в ножницы, принялся обрезать ими бороду. Затем начудесил себе зеркало, покрутил перед ним головой и улыбнулся отражению:
— Возможно, вы правы.
Этот невинный инцидент, как ни странно, изменил настроение у всех, настроив на рабочий лад, и не прошло получаса, как Альбус и Геллерт вновь заспорили, на этот раз из-за какой-то магической формулы искажения пространства. Азирафелю же не давали покоя слова Дамблдора о последнем хроновороте.
— Альбус, вы не давали разбирать этот прибор…
— Хроноворот, милый Азирафель, он именно так называется, — Дамблдор улыбнулся, многозначительно взглянув на своего приятеля.
— Допустим, — поморщился Азирафель. — Но дело в том, что мы были в Министерстве и видели…
— Вы добрались до Комнаты Времени Отдела Тайн? — оживился Дамблдор. — Не могу сказать, что меня это удивило, но…
— Там точно были хроновороты. И эта птичка, пойманная во временную петлю, — вспомнил Азирафель.
— Вынужден вас огорчить. Отдел Тайн сейчас представляет собой скорее музей, нежели исследовательскую организацию. Они ведут учёт найденных артефактов, описывают их свойства, заводят бесконечные каталоги, но…
— Но? — заинтересовался Кроули.
— Увы, — Дамблдор развёл руками. — Большинство экспонатов — всего-навсего чьи-то бесполезные уже вещи, которые просто жалко выкинуть. Рухлядь, которая когда-то в умелых руках превращалась в оружие или, наоборот, исцеляла раны.
— Но птичка…
— Ходят легенды, что птичку заколдовал ещё Мерлин, чтобы порадовать юного Артура и напомнить ему о скоротечности времени. Это не более чем красивая игрушка.
— Но ведь там время меняет своё течение.
— Исключительно в замкнутой и сбалансированной системе. Стоит убрать купол, как всё развалится, и птичка навсегда останется яйцом.
— Поэтому нам необходимо разобрать твой хроноворот, — Геллерт задумчиво пощипывал мочку уха. — Хотя бы для того, чтобы понять.
— Но это школьное имущество, я не могу…
— Прекрасно можешь!
— Что я скажу Минерве?
— Что впал в маразм и потерял, — фыркнул Геллерт. — Альбус, я тебя умоляю! Когда они увидят тебя без бороды, они надолго забудут обо всём.
Дамблдор осторожно потрогал остатки растительности на лице:
— Надо бы побриться.
— Обязательно. А потом разобрать хроноворот, — не терял надежды Геллерт.
— Но он нужен школе!
— Зачем?
— Некоторые ученики с его помощью посещают дополнительные курсы.
— И хоть кому-то это пошло на пользу?
— А почему бы тогда не разобрать неработающий хроноворот из Министерства? — перебил их Кроули. — И понять, чем он отличается от работающего.
— Но так никто не делает…
— Так сделаем мы. Есть возражения?
— А кто нам даст курочить музейный экспонат? — вздохнул Дамблдор.
— Малфой! — Кроули не сомневался в ответе.
— Как я мог забыть? — Дамблдор осуждающе покачал головой. — Ничего святого.
Можно было сказать, что встреча вышла плодотворной. Дамблдор ещё раз рассказал, что не нашёл на обнаруженной двери Министерства никаких следов портала и вообще ничего любопытного или необычного. Дверь как дверь, даже без приличного замка. Решили пока изучать литературу, а когда Кроули принесёт от Малфоя хроноворот, заняться практикой. На том и расстались, крайне довольные друг другом.
Азирафель собирался пойти к себе, чтобы провести вечер за чтением книги, но у Кроули была другая идея.
— Ангел, пойдём со мной.
— Куда? — насторожился Азирафель, не любивший любые изменения в планах.
— В лес.
— Опять следить за твоей «Бентли»?
— А ты что-то знаешь? — от расслабленной улыбки Кроули не осталось и следа.
— Только то, что она стоит в лесу.
— Ну, тогда ладно. Пойдём.
— Но зачем?
— Тебе надо больше гулять. Не пожалеешь.
Азирафель перестал жалеть сразу же, как только вышел из замка. Теплая весенняя ночь была полна запахов и звуков ожившей природы. Он даже остановился, чтобы вдохнуть полной грудью.
— Кроули, ты тоже это чувствуешь?
— Что именно? — Кроули старательно делал вид, что не замечает пальцев Азирафеля, ласкающих его запястье.
— Пахнет весной, — Азирафель улыбнулся. — Когда-то очень давно я убеждал случайного попутчика, что так пахнет любовь. Было весело.
— Ты убеждал? — Кроули сдвинул очки, чтобы лучше видеть. — Ангел, серьёзно? У вас что-то было?!
— Конечно же, нет! Просто разговор.
— О том, чем пахнет любовь, — подхватил Кроули. — И почему меня это настораживает?
— Потому что ты мнительный, — улыбнулся Азирафель и направился по едва заметной тропинке к озеру. — Тебе не показалось, что Дамблдор поторопился с бородой?
— Поторопился? Да он отчаянно медлит!
— Ох, Кроули, а что скажут коллеги?
— Пф-ф! Можно подумать, он когда-то равнялся на чужое мнение.
Кроули перехватил руку Азирафеля и теперь выбирал дорогу. Странно, но он вёл вовсе не к своей любимой «Бентли». Скоро они вышли на берег озера и уселись на большой валун, чудом придав ему немного мягкости и подобие садовой скамейки. Кроули пробормотал что-то про гедонистов, но в целом остался доволен. Он откинулся слегка назад, запрокидывая голову, и уставился в чёрное небо, сплошь усеянное звёздами. Азирафелю тоже нравилась эта картина, но Кроули явно терзало великое множество чувств — не зря же он участвовал в создании этой красоты?!
— Прекрасная ночь, — пробормотал Кроули. — Можно притвориться, что мы никуда не торопимся… и вообще у нас свидание.
— Свидание? — удивился Азирафель. — Но к чему? Мы видимся каждый день, по многу-многу раз.
— Знаешь, ангел, смертные вкладывают во всё это другой смысл. Они вместе любуются на звёзды, держатся за руки…
Договорить ему не дал внезапный рёв приближающегося мотоцикла — разумеется, без глушителя. Азирафелю показалось, что ничего такого не должно происходить рядом с ними, ведь дорога осталась в стороне. Однако мотоциклист так не считал: вырвавшись из плена прибрежных кустов, его байк неожиданно взлетел и, набирая высоту, понёсся над гладью озера.
— Блэк! Собака такая, — пригляделся Кроули и присвистнул. — А с ним Снейп… кто бы сомневался!
— Норд! Троп на связи! Как обстановка? Вы там не одичали без нас?
Радист встрепенулся и расплылся в улыбке. Ну наконец-то!
— Ещё как одичали! Что стряслось, куда пропали?
— Да майкулёнок, шельма, в щит попал. Дырку прогрыз, что ли… Чёрт его знает, как. И сам обуглился, и нас чуть не угробил. Но все неисправности устранены. Работаем в обычном режиме, через час снимаем поле.
— Робот у вас?
— Какой робот?..
Вахтенный Норда присвистнул.
— А вы свяжитесь с капитаном Адамсом, — ядовито присоветовал он. — Или с вашим Стасей. Он вам объяснит.
— Стасем.
— О`кей, Стасем, так Стасем. Сдаётся мне, он ждёт вашего звонка с нетерпением. И болтайте напрямую, а не на аварийной волне. Конец связи.
Вахтенный переключился на комм капитана, мгновение подумал и не стал того будить. Пусть поспит, теперь спешить некуда.
А всё-таки о-очень жаль, что он не сможет услышать, как Стась костерит своих сослуживцев. Такие беседы высекаются в камне и передаются из уст в уста в качестве апокрифов… «Откровения великого последователя Солнцеголового» … Очень, очень жаль.
И он мечтательно откинулся на спинку кресла. Начинался новый день.
Через час командование Тропа узнало о ЧП во всех подробностях. Ли и Коробов получили первостепеннейший, зубодробительный нагоняй и приказ вернуть пропажу в течение часа.
Искать-то было нечего. На Тропе любая мобильная техника отслеживалась на раз, с помощью вмонтированных в технику маячков. Тафоня обнаружился у аборигенов.
Просто изъять своё имущество не представлялось возможным — конфликты с местными исключались полностью. Нужно было что-то придумать. Чем Ли с Коробовым и занимались со всем возможным тщанием. Мозговой штурм окончился тем, что Коробов пошёл на разведку в селение. Первостепеннейшая чуйка помогла и здесь — ему посчастливилось встретить местную девчонку, и та проводила его к храму. Там он наконец и увидел — и пропащего Тафоню, и хмурого Синха — тот частенько бегал к нему в карьер приобщаться к великой науке. Сегодня старый знакомый выглядел не ахти, краше в гроб кладут. Под глазами черные круги, в глазах — боль и отчаяние.
Выслушав душераздирающую историю о пришествии Солнцеликого и о грядущей войне, человек с неба испугался и много раз поклонился верховному богу. Затем заверил старого знакомого, что война никому не нужна — даже Солнцеликому, сильно тем самым Синха воодушевив и обнадёжив.
— Люди неба придумать выход, — убегая, шепнул он напоследок. — Так будет. Подождать нас у храма.
Вслед за человеком с неба убежал и Синх — к вождю. Они ведь должны что-то придумать, разве не так? И вождь не стал ругать Синха, а напротив — пристукнул о землю небесным посохом:
— Конечно должны! И при этом будет присутствовать вся деревня!
И как только вдали показалась процессия людей с неба, всё селение до последнего человека высыпало к храму.
Воины были с оружием и в боевой раскраске, женщины с венками любви и мира.
Люди с неба двигались не спеша, меж ними плыло что-то неведомое, накрытое плотной тканью. Когда процессия приблизилась к храму и остановилась, толпа затаила дыхание.
Вперёд вышел тот, кто часто, по словам Синха, бывал в большой яме. Он медленно оглядел собравшихся и обратился к вождю, стоявшему с Синхом на пороге храма.
— Великий вождь! Солнцеликий нести сердце своё вам. Но оно… истощится, истратится. Как источник в засуху. Много злой мысль, много болезнь, смерть. Бог не хотеть это, он прийти убрать это. Люди неба — не враг. У нас есть свой бог — Наука, и он помочь. Наполнить сердце, наполнить источник. Солнцеликий не может жить без Наука. Он… она оживить бог.
Восхищённый вздох пронёсся по посёлку, когда люди с неба сдёрнули покрывало с неведомого нечто. Сердце Солнцеликого — это ведь его сердце? — было огромно и почти так же ослепительно, как он сам. Оно покоилось на чем-то, что висело в воздухе само по себе. Человек из ямы с видимым усилием снял сердце с его неведомой подставки и прошел в храм. Позже Синх рассказывал всем желающим — и не раз — как человек из ямы подошёл к Солнцеликому, раскрыл его грудь и вложил сердце бога на место.
И Солнцеликий открыл глаза.
Человек с неба странно поклонился — почти к божественному уху — и начал молиться, а может, воздавать хвалу. Бог молча внимал.
Затем они вышли из храма, и толпа издала торжествующий рёв. Солнцеликий в приветствии поднял обе руки к небу. Человек из ямы попросил прощения у племени и попросил вождя, чтобы бог немного пожил у людей с неба — он им очень-очень нужен. И вы тоже. Приходите, мол, в гости. Бог будет вас ждать.
А то без Науки его сердце опять истощится.
— Это наш бог, — нахмурился вождь. Человек с неба досадливо цокнул языком:
— Да ваш, ваш… Но без наш бог — Великий Высший Наука, сердце снова остановить, застыть, прикончить! Ну же вам как не понять?!
Вождь посмотрел на стоящего рядом Синха и отечески потрепал его по волосам:
— Иди, Синх. Мне нужно говорить с человеком из ямы.
Объяснить ему. Не нужно тебе этого слышать.
Синх пожал плечами и отошел шагов на десять — там росла пальма, под неё он и уселся. Он терпеть не мог ругани, а похоже, именно сейчас она и начнется. Бросив мимолётный взгляд на Кайса — тот со злорадным нетерпением поигрывал копьем — Синх понял, что мало оживить Солнцеликого: теперь нужно его ещё поделить. И война тут может оказаться не последним доводом… Хотя, на его взгляд, племени нужны знания людей с неба, а не война. Очень жаль, что в большую яму слушать про Науку он ходил один.
Тут бог повёл себя странно. Он и прежде косился на Синха, а сейчас направился прямо к нему. Синх обмер от страха и торопливо начал подниматься на ноги.
Ну не сидеть же, когда к тебе шагает сам Солнцеликий! Вместе с тем, его страх усиливала повисшая над площадью ватная, гробовая тишина: все — и свои, и пришлые — вдруг замолчали (хотя рот догадались закрыть не все) и стали смотреть только на них. И вождь, и человек из ямы, и Лади, и Кайс — и все-все-все вокруг как окаменели.
Солнцеликий приблизился и чуть нагнулся, будто вглядываясь в собеседника.
— Поговори со мной.
Площадь ахнула. Бог говорил не так коряво, как человек из ямы, а так, будто здесь и родился.
— Ч-ч-что?.. — пролепетал Синх.
— Очнись. Скажи хоть что-то. Я жду.
Солнцеликий ждал ответа. Нет, он его требовал. А Синх вдруг улыбнулся — бог оказался более чутким и человечным, чем некоторые его соплеменники, ведь он узнал свои слова. А через секунду, поглядев на вождя и человека из ямы, понял — войны не будет. И вообще, похоже, для племени грядут большие перемены. Уж они с Солнцеликим постараются.
Так будет.