— Ну и где, где твои сокровища, синерожий?
Капитан каперского брига «Безрассудство» навис над распростертым на досках палубы Морисом, занеся кулак в грубой проклепанной перчатке для нового удара. Во рту было солоно от крови из разбитых губ. Левую половину лица Морис не чувствовал — сейчас там был пульсирующий горячий ком боли.
Впрочем, боль быстро утихала.
— Сокровища там, где и должны быть, — выплюнул Морис вместе с осколком зуба. — Там, где я и сказал. На острове, капитан Буриан.
— А остров? Где гребаный остров, а, сопляк?
— Ваш корабль стоит в его лагуне, капитан, — улыбнулся Морис.
Капитан в бешенстве ударил его снова. Потом обратил безумный взгляд за борт.
Острова, по сути, и впрямь не было.
Одинокая скала возвышалась обломанным зубом над щербатым кольцом рифов, ограничивающим спокойную лагуну, в которой могли разместиться весьма привольно около сотни кораблей, подобных «Безрассудству». Скалы здесь и там были покрыты редкой порослью рактуса и пальмолиста, и на первый взгляд казалось, что здесь совершенно нет места, в котором можно было бы спрятать величайшее сокровище мира с самого начала времен.
С открытым морем лагуну связывал единственный узкий проход, которым сам капитан, следуя инструкциям Мориса, провел свой корабль не более часа назад.
«Безрассудство» стоял на плавучем — до дна здесь цепь, как ни странно, не доставала — якоре посреди лагуны. Часть команды — разумеется, во главе с самим капитаном — уже успела высадиться на берег в яликах и обежать окружающие лагуну скалы кругом.
И, разумеется, они ничего не нашли.
Ничего, кроме полчищ разноплеменных крабов, кишевших на бесплодных скалах и среди чахлой растительности.
Так и должно было случиться.
— Ты просил вернуть тебя домой, щенок, — прорычал капитан.
— Да, капитан Буриан, — ответил Морис. — И уже заплатил за это немалую цену.
— Но обещал гораздо большее!
— Так и есть, капитан Буриан. Наш уговор по-прежнему в силе.
Капитан расхохотался.
— Что ж, я выполнил свою часть сделки, — сказал он, утирая слезы рукавом камзола. — Ты дома, Морис…или как там тебя зовут на самом деле? Только вот — где он, твой дом?
Капитан схватил Мориса за грудки, и ремни кожаной сбруи больно впились в тело. Капитан притиснул свой нос к носу мальчика, сверля его безумным взглядом.
— И. Где. Моё. Сокровище? — спросил он.
— Здесь, капитан, — улыбнулся Морис окровавленным ртом.
Капитан отшвырнул его прочь, всадил в ребра тупоносый сапог, повернулся кругом и широко развел руки, явно играя на публику.
Публика была еще та. Лихой сброд со всех островов Худого архипелага, пара варваров с Северных мелей, полдесятка зеленых от загара южан-листохватов с Окраинной земли. Изможденные долгим плаванием лица, драная одежда, ржавое, но от того не менее смертоносное оружие в трех, пяти, десятипалых руках и руконожках.
Все они смотрели сейчас на скорчившегося у фальшборта Мориса. Взгляды их не предвещали мальчику ничего хорошего. В обращенных на него глазах он читал злобу, недоумение, ненависть, злорадство, предвкушение потехи. Они все проделали долгий путь, и проделали его впустую. За это кто-то должен ответить. Возможно, даже умереть.
Обступив капитана и Мориса полукольцом дурно пахнущих тел, команда ждала продолжения, алчно поблескивая ощеренными в недобрых ухмылках зубами.
Только взгляд Пилигрима был спокоен и отрешен. Он смотрел Морису прямо в глаза, словно говоря: а ведь я предупреждал тебя. Предупреждал еще там, на берегу, в таком далеком и кажущемся теперь нереальном Винтбурге, предупреждал давно — еще тогда, когда по весне только начал еще сходить лед с островерхих крыш да капель заиграла в лучах поднявшегося над горизонтом солнца россыпью живых брилиантов.
***
Винтбург — морские ворота Приполярного континента, жуткая дыра на краю земель, скованных круглый год панцирем льда едва ли не в милю толщиной. Только оазисы у вулканов, протаявших в ледяной шапке огромные чаши, полные теплой воды, способны поддерживать жизнь в этих краях долгой-предолгой — в три четверти года — зимой.
Винтбург стоит на одном из вулканических конусов, которые поднимаются над уровнем талых вод озера Мирабель, которое отделяет от холодного Кругового океана полоса льда всего в сотню миль. Из них только полсотни лед лежит на твердой земле — остальные пятьдесят миль представляют собой припай, лишь немного не касающийся океанского дна.
Теплые воды озера нашли себе сток в океан, проплавив в толще льда туннель. Диаметр его достаточно велик для того, чтобы обеспечить судоходство в этом районе — а там, где не хватило сил у природы, ей помогли люди.
И нелюди.
Сеть подобных туннелей, подобно карсту в толще известняка континентальных щитов, пронизывала ледовый панцирь всего Приполярья, связывая между собой все озерные оазисы — Котловины — даже те из них, что не имели сообщения с поверхностью, навеки оставаясь погребенными во льдах.
Населены были все без исключения оазисы — даже те из них, что были просто каплями нагретой подземным теплом воды внутри ледяной толщи. Каждая раса нашла себе приют на Приполярном континенте, где соседствовали лед и огонь, и представители всех разумных народов могли ужиться вместе.
Благо места хватало на всех.
В Котловинах нашли приют любители тепла и комфорта — весьма относительного в сравнении с уютом и роскошью богатых островных государств южных морей. Жизнь в Империи Севера была сурова и аскетична, и бедняка отделяло от богача не так уж много сорренов на дне их карманов.
Изрезанную трещинами разломов, изборожденную складками торосов поверхность ледника населили расы, привычные к запредельным холодам и секущим ветрам метелей. Сложенные изо льда стены их городов казались продолжением тех торосов, над которыми возвышались.
Города под, на и над поверхностью прекрасно сосуществовали, приумножая мощь и богатство Империи, и вели оживленную торговлю друг с другом и с внешним миром.
Вратами Приполярья во внешний мир как раз и был портовый город Винтбург.
***
Морис оказался в Винтбурге, городе высоких острых крыш, сернистого дыма тысяч вулканических жерл и заключенного в кольцо ледяных стен неба, не по своей воле.
Когда подводная пентера «Доминион» зашла в порт для ремонта и пополнения запасов, Морис был на ее борту. Пентерный раб, купленный капитаном «Доминиона» вместе с партией таких же, как он, товарищей по несчастью, на невольничьем рынке Базарного острова, где продавалось и покупалось абсолютно все, включая честь, совесть — и жизнь. Капитану пришлось совершить эту покупку после того, как полсотни гребцов захлебнулись в протараненном вражеским кораблем гребном отсеке во время последнего боя. Раб, прикованный цепью к оси одного из больших беговых колес пентеры, один из тысячи таких же несчастных, как он сам, — вот кем он был тогда.
Совокупные усилия бывших уголовников, бунтарей, революционеров, преступников всех мастей сообщали «Доминиону» скорость хода в двадцать узлов. Пентера была грозным оружием Империи, обеспечивая вместе с еще полутора десятками подобных ей кораблей безопасность вод, принадлежащих императору снегов и льда.
Стычка с рейдерами Бесцветных островов, скрывавшихся в проливах Безымянного архипелага и терроризировавших торговые пути в Громовом море, едва не оказалась для «Доминиона» последней. Пентера пустила на дно два рейдера и обратила в бегство третий, но из-за полученных в бою повреждений едва доползла — малым ходом и в надводном положении — до границы припая, где бастионы сложенной из льда цитадели охраняли вход в подводные врата. После частичного ремонта капитан на свой страх и риск провел израненный корабль сквозь туннель, и то, что «Доминион» не остался навеки в царстве подводного льда, было скорее везением, нежели закономерностью.
Для Мориса это везение продолжилось и в самом Винтбурге. После входа пентеры в док команда сошла на берег. Экипаж отправился прожигать накопившееся за месяцы плавания жалование в портовые таверны и бордели, а рабов перевели в охраняемые бараки в припортовом районе.
Где-то на полпути между портом и бараками Морису удалось сбежать. Когда Пилигрим позже спрашивал, как ему удалось освободиться из кандалов, тот лишь пожал плечами. Какая разница? Главное, что все получилось.
Он чуть не замерз насмерть этой зимой, которая показалась бесконечной уроженцу теплого юга — ведь бессмертие отнюдь не подразумевает неуязвимости. Пилигрим спас его, дав кров, еду и одежду — и ничего не прося взамен вовсе не потому, что нечего просить у беглого с императорских подводных пентер.
Таков уж он был, Пилигрим.
«Я сразу понял, кто ты», — написал тогда Пилигрим на своей табличке.
— Но как? — спросил Морис.
«Мое племя служило твоему с начала времен, — Пилигрим писал торопливо, но буквы все равно выходили ровными. — Потом нас почти не осталось, но, кто все еще жив, хранят в сердцах память о Хозяевах. Несложно распознать Истинного даже в таком обличье».
Потом он склонил свою остроконечную голову в поклоне.
0
0