Сделав вид, что ей отчаянно не хочется отдаляться от кронпринца больше чем на полшага, Шу позволила увести себя на середину зала. Честно говоря, восхищаться Люкресом, когда ее даже через шелковую перчатку обжигала рука шера Бастерхази, было ужасно трудно.
– Вы великолепны, моя Гроза. Даже я почти поверил, что вы очарованы, – тонко улыбнулся Бастерхази, поднося ее руку к губам. – Я восхищен вашим дипломатическим талантом.
– Благодарю, мой темный шер.
– Роне, прошу вас, – он обласкал ее и взглядом, и потоками дара. – Вы можете ненадолго расслабиться, долго держать двойное плетение утомительно с непривычки.
– Но… – Шу кинула косой взгляд на Люкреса (в белом и золотом), воркующего с Ристаной (в малиновом и золотом): великолепная пара, аж глазам больно.
– Я подержу щит. Тебе в самом деле надо немного передохнуть и чуть-чуть подправить плетение. Помнится, когда я впервые использовал его, потом свалился с истощением на трое суток.
– Но я не чувствую усталости, – возразила Шу скорее по привычке. Забота Роне была приятна, что бы там ни говорила о нем Бален и что бы там ни содержалось в синей папке. – Вы прекрасно танцуете, мой темный шер.
– Благодарю. Ты и не почувствуешь, пока не упадешь. Дайм отлично научил тебя его плести, но поначалу это не так просто, как кажется. Позволь, я подправлю вот тут. – Один из узлов плетения словно подсветился красным, но Шу все равно не поняла, что именно не так. Пока Роне не переплел узел заново, убрав лишний поток и сделав контур подпитки тоньше. – Увидела? Повтори на симметричном узле.
Шу повторила. Плести двойной щит, одновременно танцуя вельсу и светски улыбаясь, оказалось непросто. Но она справилась. И заслужила горячее:
– Я говорил, что ты – прекраснейшая из всех шер этого мира? Ты так остро и сладко его ненавидишь!
– Я не… это так заметно?
– Не беспокойся, ему – нет. Отдай эту ненависть мне, сегодня твой разум должен быть кристально чист.
Шуалейда не успела ответить, как в руке темного шера оказался поднос с двумя полными бокалами, а от ее ауры отделился зло мерцающий лиловый поток и с шипением влился в игристое ардо. Вино маняще и опасно замерцало, почти как глаза темного шера. Но этого ему показалось мало. Он провел над бокалами ладонью, осыпая их лиловыми, алыми и черными искрами. Свежо и терпко запахло предгрозовым морем и прогретым на солнце виноградом. Несколько танцующих вокруг них пар среагировали на запах, начали оглядываться – но ничего не увидели, даром что Шу и Роне остановились почти в середине зала, и поток гостей обтекал их, словно море обтекает рифы. А Шу даже не заметила, как темный шер накинул на них пелену отвода глаз!
– Выпей со мной, – Роне протянул ей один из бокалов, – за самую прекрасную в империи принцессу, истинную Грозу.
Краем сознания Шу понимала, что сейчас ее бессовестно очаровывают, но ей так хотелось поддаться! Совсем чуть! Ведь темный шер Бастерхази сейчас для нее безопасен. Он – на ее стороне. Или на своей, но против Люкреса и Саламандры? А, какая разница! В любом случае – союзник.
– Благодарю тебя, мой темный шер, – улыбнулась она.
– Учить тебя будет истинным наслаждением. Для нас обоих.
Ее снова обволокло бархатной нежностью его голоса и его обещания. Боги, как же хорошо! Пусть так хорошо будет как можно дольше!
– Мне нравится то, что ты обещаешь, – ответила Шу и отпила невероятно вкусного вина.
Оно пощекотало небо, прокатилось теплом по горлу и тут же разошлось волной искристой, свежей силы по всему телу. Правда, почему-то с явственным оттенком желания. Но… это не колдовство. Потому что темный шер чувствует то же самое. Она точно это знает. Она ощущает его эмоции так глубоко и полно, словно между ними нет никаких ментальных барьеров, словно на них обоих не надето по целой связке амулетов. Словно между ними нет вообще ничего, даже одежды…
Шу залилась жаром вся, от кончиков ушей до кончиков пальцев на ногах. Но не потупилась, а наоборот, шагнула к темному шеру чуть ближе и шепнула:
– Мы все еще танцуем, Роне.
От его улыбки, от его жадного взгляда ее охватила истома, до сумасшествия сладкая, опасная и запретная истома, и подумалось: если они сейчас сбегут с бала – Люкрес заметит? Боги, о чем только она думает!
– Заметит, но не Люкрес, а Саламандра, – шепнул Роне ей на ухо, снова подхватывая ее в очередную фигуру вельсы. – Но плевать на Саламандру и Люкреса. Мы дождемся Дайма.
Дайм. Имя, произнесенное низким, щекочущим самые потаенные уголочки ее сути голосом, отозвалось новой волной жаркой неги.
Дайм. Ее светлый шер.
– Наш светлый шер, – поправил ее Роне.
И до Шуалейды внезапно дошло, что именно она видит. Странное. Немыслимое. То, чего не может быть. Конечно, если верить официальной истории и теологии. А если верить своим глазам – то очень даже может. И есть.
Темный шер светился золотым светом истинного благословения. В черной, мерцающей алыми, голубыми и лиловыми всполохами ауре ветвились, оплетали его ажурным коконом золотые нити любви. Настоящей любви. Но не к ней – а к Дайму Дюбрайну.
И почему-то вдруг стало очень грустно и защемило в груди. Странно, нелогично и неразумно. Ведь она не любит Роне Бастерхази, и он никогда не говорил о любви ей. Но… словно у нее отняли чудо, которое могло бы сбыться, но уже никогда не сбудется. Мало того, словно у нее пытаются отнять и самого Дайма, его любовь. Ведь не ответить темному шеру Бастерхази совершенно невозможно. Дайм ответит, обязательно. Может быть, Дайм уже любит его. И несомненно предпочтет взрослого, сильного, опытного шера, с которым у него очень много общего. Предпочтет ей, глупой девчонке. Пешке в их играх. Боги, да как она вообще могла подумать, что она – что-то большее, чем фигурка на доске?..
– Шу, что случилось? – обеспокоенно склонился к ее уху темный шер.
– Кажется, в твоем присутствии я теряю концентрацию, – ответила она почти правду. Просто не всю правду. И с печальным удовлетворением добавила: – А меня уже ищут.
Ее в самом деле искала Саламандра. Огненная шера не показывала беспокойства, но слишком пристально следила взглядом. Наверняка она-то как раз заметила, как они с шером Бастерхази ненадолго исчезали из поля зрения.
– Твой ответственный подход меня восхищает, – с легчайшим оттенком иронии сказал темный шер; золотые нити в его ауре погасли и растворились во тьме, оставшись лишь едва заметным отблеском на черных крыльях. Которых тоже не должно быть, если верить официальной теологии, но Шу все равно их видела. – Не надо прятаться от меня, Шу. Мы на одной стороне.
– Я знаю, – кивнула она и аккуратно перехватила у темного шера все энергетические нити своего двойного щита. – Но мне бы не хотелось, чтобы об этом сейчас же узнал Люкрес.
– Опять Мертвым драный Люкрес, – зло сверкнул глазами Бастерхази. – Не беспокойся, он уберется из Суарда не позже твоего дня рождения. Один.
– Нет уж, пусть забирает Саламандру с собой.
– Посмотрим.
По губам Бастерхази скользнула такая улыбка, что если бы Шуалейда была Саламандрой, она бы бежала из Суарда прямо сейчас. Не оглядываясь.
Возможно, и не будучи Саламандрой, ей следует сделать то же самое. Сейчас же. И не оглядываться до самой Сойки. Но вот незадача, у нее здесь брат. И Дайм. И неинициированная Линза, которую нельзя оставить.
Глава 29. Нежданные откровения
1 день каштанового цвета, Риль Суардис
Шуалейда шера Суардис
Появления Саламандры, едва отзвучал последний такт вельсы, Шу не заметила. Та просто возникла за спиной Бастерхази, мило улыбнулась и непререкаемым тоном заявила:
– Ступайте, Бастерхази, вас желает видеть его величество. – А потом, едва он отошел на шаг, покачала головой: – Нельзя быть такой доверчивой, ваше высочество. Неужели сами не видите?
Саламандра быстрым движением пальцев что-то сдернула с Шуалейды и тут же показала в открытой ладони неприятного оттенка фиолетовый сгусток.
Шу едва не позабыла, что сегодня она – глупая очарованная овца. Не то чтобы она была твердо уверена, что Саламандра сняла с нее обманку, а не реальное заклинание Бастерхази. Все может быть. Но как же сложно хлопать глазами, когда все кругом считают тебя безнадежной дурой!
– Ах… как он посмел! – Шу обиженно топнула ножкой. – Негодяй, мерзавец…
– Полнейший мерзавец, – сочувственно кивнула Саламандра.
– Он… он… – Шу кинула в спину Бастерхази исполненный пламенной ненависти взгляд. – Таких как он нужно…
– Запирать в монастырях? – закончила за нее Саламандра.
– Ну… – смутилась Шу собственной кровожадности. – Раз Конвент его назначил, должно быть шер Бастерхази не так уж ужасен.
– Поверьте, ваше высочество, он еще ужаснее. Но вам не стоит беспокоиться, шеру Бастерхази недолго осталось отравлять воздух империи. Магбезопасность займется им.
– А еще он – любовник моей сестры, – наябедничала Шу с таким видом, словно за одно это Бастерхази должны были немедленно казнить, желательно вместе с Ристаной.
– Весьма, весьма неосмотрительно с ее стороны, – покачала головой Саламандра. – Я так понимаю беспокойство вашего высочества! Влияние темного шера из самого лучшего человека способно сделать чудовище. Но я уверена, когда ваша сестра выйдет замуж за полковника Дюбрайна, все изменится.
– За полковника? – переспросила Шу с такой высокомерной миной, словно полковник МБ – что-то вроде конюха.
Изображать ширхаб знает что, когда при одном только звуке его имени внутри все тает и колени подкашиваются, было очень непросто, но Шу справилась. Потому что понимала, что Саламандра проверяет ее реакцию, и реакция должна быть однозначной: ни с какими полковниками не знакома, не интересуюсь никем, кроме наследника империи.
– Конечно, светлый шер Дюбрайн не принц, а всего лишь бастард, – снисходительно улыбнулась Саламандра, прочитавшая ровно то, что Шу и хотела показать, – но уже почти герцог. И очень, просто очень полезный человек! Ваше высочество не находит, что женитьба на ненаследной принцессе и герцогский титул – достойная награда для верного слуги империи?
– Наверное, – неуверенно согласилась Шу, всем своим видом показывая: что герцог, что свинопас, все едино. Ее сумрачного высочества достоин исключительно принц, и точка, а если старшая сестра желает размениваться на слуг, это ее проблемы.
– Верных слуг следует время от времени поощрять. Тем более вашему высочеству будет приятно видеть рядом родную сестру.
«Которая замужем не за принцем, а всего лишь за герцогом-бастардом, и всю жизнь будет отчаянно завидовать», – не добавила Саламандра вслух, но это подразумевалось.
– Мой светлый принц добр и милостив, – с некоторой задержкой одобрила план Шуалейда, но тут же нахмурилась. – О чем его высочество так долго беседует с моей сестрой?
– Разумеется, о вашей свадьбе, – сладко улыбнулась Саламандра. – Ваше высочество будет самой прекрасной невестой империи!
На эту беспардонную лесть Шу порозовела, похлопала ресницами и «в смущении» вынула из прически одну из солнечных ромашек и вдохнула ее горьковато-сладкий аромат. Он помогал справиться с тошнотой от собственного притворства и лицемерия Саламандры. Шу не была уверена, что Саламанда до конца поверила в «овечку», но не отступать же. Хоть и противно.
Дальше оказалось еще противнее. Отведя Шуалейду в сторонку, к диванчику у стен, Саламандра всучила ей бокал лимонада (который Шу так и держала в руках, не решаясь пить – мало ли какую дрянь туда подмешали). И принялась, мило улыбаясь очарованной дурочке, выяснять, что Шу знает о Линзе и что вообще она поняла в случившемся. Шу с глубокомысленным видом поделилась дикими предположениями о природе аномалии, сославшись на капитана Герашана и дру Бродерика. В целом так, чтобы стало понятно: наставники не зря считают ее весьма недалекой особой. Саламандра кивала с таким же глубокомысленным видом, задавала наводящие вопросы и наконец добилась откровенного признания.
– Я не представляю, что мне делать. Мне страшно! Но ведь его высочество мне поможет, правда же? Он такой умный! Вот шер Бастерхази тоже умный, он обещал научить меня и даже принес книгу! – Слово «книга» Шу произнесла с благоговейным ужасом и тут же пожаловалась: – Но там столько непонятных слов, что у меня кружится голова. К тому же, я не уверена… он же темный!
На информацию о конкуренте Саламандра тут же сделала охотничью стойку, прикрытую милой улыбкой и заботой о благополучии Шуалейды. Исключительно из этой заботы она выложила Шуалейде несколько фактов из биографии Бастерхази, один другого отвратительнее. И самым отвратительным было то, что она ни разу не солгала.
Шу хотела бы пропустить все это мимо ушей, и ей даже поначалу удавалось. По крайней мере, пока Саламандра рассказывала, как Бастерхази приторговывал запрещенными зельями и амулетами, как обманывал бездарных шеров и манипулировал светлыми адептами Магадемии. Шу продержалась, пока речь не зашла о пятерых старших учениках Паука – их Бастерхази своими руками убил, одного за другим, но сумел вывернуться и остаться безнаказанным.
– Зачем, я не понимаю, – поморщилась Шуалейда и, «случайно» уронив бокал с лимонадом, призвала стакан с простой водой. Из собственной комнаты.
– Темные любят боль, убийства и прочие мерзости, – ответила Саламандра, но тут же поправилась, вспомнив, что Шу хоть и дура-дурой, но все же менталистка и чувствует любую ложь. – Это была месть.
– Месть за что?
– О, поверьте, вашему высочеству не нужно этого знать. В паучьей банке такие нравы… – Саламандра скривилась. – Об этом даже думать противно.
– Бедняжка Бастерхази, – вздохнула Шу, подло ломая игру Саламандре.
– Бедняжкой он был полвека тому назад, и то, дорогая моя, лишь с виду. Этой темной твари досталось по заслугам!
– Но ведь он был совсем юным! Сколько ему было, когда его отдали Пауку, семнадцать, как мне?.. – Шу подпустила в голос слезу и часто заморгала, хотя на самом деле ей отчаянно хотелось выплеснуть на Саламандру кувшин лимонада и потребовать, чтобы она заткнулась. От рассказанных ею гадостей Шу тошнило.
– Пятнадцать. Но даже не вздумайте сравнивать, ваше высочество. Вы не темная и никогда темной не были. А этот… он заслужил все, что с ним произошло. Двуединые справедливы.
Шу благочестиво осенила себя малым окружьем и вопросительно уставилась на Саламандру: рассказывай же, рассказывай! Свежие сплетни о темном шере, что может быть интереснее юной дурынде! И плевать, что тошнит все сильнее. Она справится и никак не выдаст, что видит манипуляцию Саламандры насквозь.
– Видите ли, Темнейший никогда не берет в обучение девушек, только юношей, и выпускает их из своего дома крайне редко. А у мужчин же потребности…
– Неужели его там соблазнили?.. – сделала Шу круглые глаза.
– Соблазнили? – презрительно усмехнулась Саламандра. – Это же темные, ваше высочество. Разумеется, изнасиловали. Темные любят боль, унижение и прочие мерзости. И поверьте, юному Бастерхази это нравилось, темные умеют сделать так, что жертва получает удовольствие вопреки собственной воле.
Шу сглотнула горькую слюну, невольно вспомнив, как Бастерхази щедро отдавал ей свою боль пополам с наслаждением – и как ей самой нравилось… о боги…
А Саламандра, почуяв ее тошноту, добавила к рассказу картинки. Как именно это делали с Бастерхази, вместе с эмоциями и ощущениями.
– Прекратите, – сдавленно потребовала Шу, отгораживаясь ментальным щитом. Слабым щитом, сломать собственную игру она не могла себе позволить, как бы противно и гадко ей не было.
– О, простите, ваше высочество, я не хотела…
Не хотела она, как же. Хотела и сделала, сука выбеленная. Так хотела, что теперь вся эта мерзость стоит перед глазами и не собирается никуда деваться.
– Отвратительно, – прошептала Шу, двумя руками держась за стакан с водой и изо всех сил отгоняя воспоминания: вкус крови Бастерхази, ощущение вливающейся в нее тьмы, их общее наслаждение – все приобрело оттенок болотной гнили и привкус насилия.
– Вы правы, это отвратительно. Такое заслуживает мести. И если бы Бастерхази отомстил и остановился на этом, я бы сказала: его не в чем винить, – с ненатуральным сочувствием продолжила Саламандра. – Но он сам такой же, как убитые им монстры, вот в чем ужас. То, что сделали с ним – он делал с другими, ни в чем не повинными людьми. Ненависть, боль, насилие, убийства. Он не щадил ни стариков, ни детей. Разве пятилетняя шера Эспада и ее родители могли быть виноваты в том, что произошло с Бастерхази полвека тому назад? Но это соображение не помешало ему зверски замучить всю семью. Вашему высочеству повезло не видеть того, что от них осталось. А я – видела.
Где-то тут Саламандра солгала, но у Шу не могла понять, где именно. О девочке? О смерти? Нет, она не будет верить, Роне не такой, он бы не стал убивать ребенка.
– Я не хочу… – она не смогла сказать «видеть», слова застряли в горле.
– Не бойтесь, я не стану вам показывать. Хватит того, что это до сих пор снится в кошмарах мне самой, – в ее словах опять был привкус лжи, и она сама поняла, что переборщила с давлением. – Давайте поговорим о чем-нибудь другом, ваше высочество. Более приятном. Вы знаете, я была знакома с вашей матушкой. Вы так на нее похожи!
– Я похожа?.. – едва шевеля языком, переспросила Шу.
Ее выворачивало наизнанку от отвращения. Картинки, показанные Саламандрой, смешались с детскими воспоминаниями: кто-то огромный, злой и страшный тянет лапы к ней и новорожденному Каетано, ломится сквозь щиты, сминая и сметая все на своем пути. Мама не зря боялась Бастерхази, теперь Шу понимала. Мама знала, что он такое, она не поддалась темному очарованию. В отличие от Шу. Боги, какая же она дура! Не послушала ни маму, ни Энрике с Бален, никого не послушала! Своим глазам – и то не поверила, глупая девчонка! Ведь убийца проник в спальню Каетано с помощью амулета, сделанного теми же руками, что рабский ошейник, который она своими руками сняла с Бален восемь лет назад. Руками Бастерхази.
Или – нет? Саламандра менталистка, она воздействует… и перед глазами все плывет, не соглашаться с ней совершенно невозможно… о чем это она, причем тут менталистка…
А Саламандра тем временем рассказывала о королеве – тогда еще всего лишь графской дочери и студентке Магадемии – Зефриде.
– Не сказать, что мы были близкими подругами, все же разница в возрасте, – ностальгически улыбнулась Саламандра. – К тому же я уже была ассистенткой магистры Пламя, а Зефрида Тальге только поступила на воздушный факультет. Но мы обе родом с юга Брескони, это очень сближает…
В другое время Шу слушала бы, затаив дыхание, и задавала бы сотню вопросов. Впервые кто-то рассказывал ей о маме, кто-то, кто был долго знаком с ней. Сейчас же она никак не могла отделаться от тягостного и мерзкого ощущения – боль, бессилие, надругательство… Не столько над телом, сколько над душой. Она не хотела думать об этом. Помнить об этом. Она со страхом гадала – как она теперь будет смотреть в глаза Бастерхази, зная о нем такое?! После того, как она видела его распятым, униженным – и тут же злобным убийцей, отвратительным монстром с руками по локоть в крови… Нет. Нет! Она просто не будет думать о нем. Какого ширхаба! Она не обязана! Она просто поставит блок. Небольшой. Ненадолго. Всего лишь до вечера. Вечером Дайм ей поможет. А пока – она хочет как можно больше узнать о маме! Снова увидеть ее живой и счастливой!
Она больше не пропустит ни слова из рассказа Саламандры. И плевать на то, что Саламандра – хитрая лживая тварь. Маму это никак не пачкает. Просто… просто… когда еще у Шу будет шанс узнать, какой была мама?!
Глядя на воспоминания Саламандры – живые картинки, почти как делал для нее Дайм – Шу забыла и о Бастерхази, и о Люкресе, и об отце. Обо всем на свете. Она впитывала каждое слово, каждый жест. Замирая от восторга, слушала о коротком романе мамы с одним из старшекурсников, о веселых проделках компании ветрогонов, о том как на четвертом курсе Зефриду Тальге взял под свое покровительство сам Светлейший и давал ей уроки менталистики.
– А вместо седьмого курса шеру Тальге отправили в Валанту. Лично Светлейший отправил. Ходили слухи, что это была ее практика перед службой в Магбезопасности. Обычно о таком не распространяются, но чтобы валантская королева вдруг запросила на службу ни разу не виденную бресконскую шеру? Полную достоинств, кто бы спорил, шера Тальге наверняка лет через пятьдесят получила бы вторую категорию. Но тут слишком явно видна рука Светлейшего.
– Но зачем? – мысль о том, что маму с папой фактически свел глава Конвента, показалась Шу странной и тревожной.
– Светлейший не докладывал. Возможно, он просчитал вероятность второго брака его величества Тодора и рождение одаренных детей. А может быть, его интересовали гномы или зеленые ире. Будете в Метрополии, спросите сами, ваше высочество.
Шу только собиралась задать Саламандре еще десяток-другой вопросов, как их прервали.
– Две прекраснейшие шеры не заскучали в одиночестве? – раздался медовый голос его императорского высочества.
Шу стоило большого труда не ответить: нет, и не собираемся. Вместо этого она обернулась – порывисто, словно услышавшая запах колбасок рысь – и просияла.
– Ах, мой светлый принц!
Ей подали руку, чтобы помочь подняться с кресла, и притянули к себе – достаточно близко, чтобы у юной дурынды затрепетало сердечко. Оно бы непременно затрепетало, будь на месте Люкреса Дайм, но уж изобразить восторг и прерывистый вздох Шу смогла. Даром что ей хотелось послать Люкреса куда подальше. Да хоть в парк, любоваться на звездные фиалки, и пусть его там русалки защекочут насмерть!
– Ваша улыбка освещает мой вечер, – еще медовей проворковал кронпринц.
И пока Шу смущалась, потупив глазки и розовея скулами и ушами, сделал какой-то знак Саламандре. То ли куда-то пойти, то ли кого-то поймать. Впрочем, Шуалейде было слишком тяжело, чтобы обращать внимание на что-то, кроме собственной игры.
За окнами снова подвывало, до крайности тоскливо и голодно. Может быть, Саламандре велено поймать упыря? Судя по вспышке ее злости – похоже на то. Что ж. Охрана кронпринца – ее прямая обязанность, вот пусть и охраняет. А утром можно будет позвать ее к завтраку и послушать еще историй о маме. Каю тоже будет интересно.
– Вы так добры, мой светлый принц, – в тон Люкресу проворковала Шу и позволила увести себя в центр зала, танцевать обязательную хоэтту, третью по счету, и проклинать этикет, не позволяющий ей сбежать в тишину и прохладу собственной башни.
0
0