Конечно же, как все нормальные люди, обитатели Фрискауг начали освоение планеты в самом начале местного теплого сезона. Поэтому погода на праздник выдалась просто прекрасная. Чистое небо, ни малейшего намека на облака. Яркое солнце дробилось на мириады солнечных зайчиков в развешанных на главной площади разноцветных блестящих лентах. По стенам выходящих на площадь домов и на легких крышах специально выстроенных прилавков вились гирлянды из ветвей. На планете не было собственных цветковых, зато местные голосеменные выбрасывали семяпочки с чешуями самых разных цветов. Засыхая, они становились черными — основной цвет всей растительности Фрискауг. Каждый год, глядя на покрывающие площадь черные сухие «розы», Луис язвил на тему «после хорошего праздника всегда должен быть хороший траур».
Сейчас, конечно, трауром и не пахло. Все нарядились, а в честь теплого дня можно было увидеть и платья с открытыми плечами. На прилавках высились достижения «народного хозяйства» — преимущественно еда и выпечка. Можно было брать что понравится, а плату — довольно символическую — оставить в коробке на прилавке. Большинство продавцов предпочитало веселиться на празднике, а не торчать за прилавком, в торговле находили себя лишь некоторые. Мюта выставила на своем прилавке несколько паллет с микроскопическими экспериментальными пирожными из генно-модифицированных плодов местных эндемиков и теперь рьяно набрасывалась на каждого покупателя с опросниками оценки вкуса и консистенции. Поселение выпускало собственную валюту для внутреннего пользования и держало выгодный курс, так что команда «Рассвета» с удовольствием расставалась со свежеобменянными монетами.
На веранде пекарни устроили танцплощадку. Внутри на сцене без перерыва шла праздничная программа. Кульминацией должен был стать спектакль, посвященный основанию поселения. Со спортивной площадки доносились радостные визги — шерифский аттракцион «убей муху», как всегда, имел успех. В этот раз за мелкими летающими ботами из арсенала охотились с водяными пистолетами, сбивая с них приклеенные разноцветные полоски бумаги.
Луис уселся на ступенях дома совета. Потягивая изумрудно-зеленую настойку из модифицированных местных трав — ее безалкогольный вариант — он лениво скользил взглядом по веселящимся людям. Прошло четыре года — и он знаком с каждым. Даже с теми двадцатью тремя, что родились уже здесь. Он заходил в их дома без стука — потому что они так хотели. Его звали на обеды и ужины в их семьи. И он даже приходил.
Какие еще, к чертям, им нужны социальные контакты?
Вопрос Гадриопсы о дальнейших планах его растревожил.
Раньше у него всегда был план. Если не план — то цель. Если не цель — то навязчивая идея.
Теперь у него был нейроконтроллер и уйма свободного времени.
— Потанцуете со мной, шериф?
Садель, мать Елены, улыбаясь, протягивала ему руку. Коричневое с золотым проблеском платье открывало бледные покатые плечи, подчеркивая тяжелую грудь. В коротких черных волосах блестела седина и нитка бус.
От вибрации в черепе задвоилось в глазах. Луис опустил веки.
— Никогда этого не умел.
— А я никогда не умела приглашать на танец симпатичных людей.
Ее мягкий обычно голос слегка звенел. Луис, в стейднеровской манере, приоткрыл один глаз. Напарник всегда говорил, что это помогает ему сосредоточиться на главном.
Щеки Садель разрумянились, ветер и солнце подкрасили и спинку носа. Она улыбалась и смотрела будто бы немного сквозь него.
— Елена, знаете, решает такие вещи просто. Она сказала – ну не убьет же он тебя. Просто открой глаза пошире, улыбнись и протяни руку. В самом худшем случае потопчетесь немного друг другу по ногам.
Нейроконтроллер затих. Луис улыбнулся в ответ и легко поднялся, подхватив Садель под руку.
— Обещаю вам, прекраснейшая. Самого худшего не случится.
Танцевать ему раньше и вправду не приходилось, но сложного в этом уж точно ничего не было. Им аплодировали. Садель смущалась, прятала глаза и сбивалась с ритма, бормоча под нос извинения и отвешивая себе забавные и обидные прозвища. Кажется, внимание совсем не доставляло ей удовольствия. Ее движения становились все более скованными. Луис приобнял ее за талию – ростом она была лишь немногим ниже. Она была мягкая и теплая. И контроллер почему-то молчал. Может, сдох к чертовой матери от перенапряжения?
— Вы похожи на мою маму, — сказал Луис, споткнулся, выругался и уткнулся лицом в ее волосы. Садель неуверенно рассмеялась.
— А я похож на ярко выраженного дебила, который говорит красивой женщине, с которой танцует, что она похожа на его мать. Я на вашем месте меня бы пристрелил.
Садель рассмеялась гораздо веселее:
— Напротив, шериф. Скажу честно, я видела, что ваш взгляд часто останавливается на мне, и это очень смущало. Но теперь мне ясно, в чем дело. Это большое облегчение.
«Если бы ты только знала», — усмехаясь, проговорил внутри кто-то, вызвав резкую вибрацию контроллера. Не сдох, значит.
Музыка закончилась. Продолжая держать Садель под руку, он отвел ее к увитой изумрудными «розами» колонне — там освободилось место.
Социальные контакты — это просто, когда знаешь, зачем они тебе.
Садель ему захотелось кое-что сказать. Может быть, потому, что ее серо-зеленые глаза, теплые и умные, вовсе не напоминали тусклый безумный взгляд его матери. Но слова не шли на ум.
Он оглянулся. Музыканты наяривали какую-то веселую мелодию. Вокруг под громкий топот взлетали вверх руки и ленты. За верандой, на стадионе, младшие дети бесстыже эксплуатировали его напарника — он раскручивал их, кажется, по пять штук на каждой руке. В их отчаянных криках звучал искренний восторг. Над рекой загорались первые краски заката.
— Я принесу вам чего-нибудь, — сказал он и улыбнулся.
0
0