У Александра было такое ощущение, как будто он, оставаясь там, где стоит, не поворачивая головы, не двигаясь, одновременно видит всё со стороны. Прямо перед ним, очень близко, были толстые, ровные железные прутья клетки, достаточно редкие для того, чтобы, не заслоняя зверя, наблюдать его во всем великолепии. И, в то же время, Александр видел, слышал и чувствовал всё, что находилось и происходило у него за спиной, и вокруг него, и над ним, всю палитру цветов, всю гамму звуков в целом, и одновременно выделяя и вычленяя каждый отдельный нюанс и оттенок. Он смотрел в глаза волка. И, наверное, какая-то часть души этого огромного, покрытого густой чёрной с серебристой подпушкой шерстью зверя, на миг раскрылась ему, всего лишь на один миг. Но этого мгновения хватило, чтобы ощутить и познать восторг погони в летящем навстречу крутящемся снежном вихре, и магию великого сияния бесконечной северной ночи, и упоение боя, и короткой, но несказанно прекрасной любви…
Александр смотрел в глаза зверя, и чувствовал, как крепнет, превращаясь в стальной трос, незримая ниточка, вдруг возникшая между ними, между волком и человеком. И вместе с ощущением этой связи, связи глубинной, древней, тысячелетней, пришло, всплыло, подобно пятну отработанного грязного масла, мутным болотным пузырём, вдруг возникшее и растекающееся по кристально чистой поверхности родникового озера чувство неправильности происходящего, его незаконности и невозможности. Причиной этому была решётка, разделяющая полярника и Александра, отделяющая зверя от свободы, то есть, от того, для чего он появился на свет, для чего пришел в этот прекрасный мир, от его естества. Это было неправильно. И чем дальше Александр уходил от клеток передвижного зоопарка, тем ощутимее становилась тяжесть в груди. И тоска, которая поселилась там, придя из глаз волка, надолго, если не навсегда…
Выйдя из зоопарка, прежде чем сесть в машину и возвращаться в Питер, они немного погуляли по петровским шлюзам, побродили по выщербленным временем и человеком тяжёлым гранитным плитам. Посмотреть на воду, подставить лицо невской свежести, ощутить близость красивой женщины, держащей тебя под руку — «заземлиться», привести себя в норму, вот что хотел Александр. Потому, что с ним происходило что-то такое, чему он не мог найти объяснения. Небывалая, неестественная острота всех чувств, вдруг открывшаяся в нем в ту минуту, когда он стоял, глядя в волчьи глаза, не уходила. От этой неожиданной, непривычной яркости окружающего его, казалось бы, до мельчайших подробностей знакомого мира, вдруг повернувшегося совершенно новыми гранями, кружилась и болела голова.
На обратном пути, едва миновав Кировск с трубами его электростанции, Александр попросил Эрику сесть за руль…
Перед его глазами, сначала как двадцать пятый кадр, короткими вспышками, вдруг начали появляться странные картины и видения, проявляясь всё четче, становясь всё продолжительнее, наполняясь каким-то непонятным для Александра, но явно существующим смыслом. Перед ним проходили, как на экране, места, где он никогда не был, люди, которых не знал, и события, в которых не участвовал. И опять, как под взглядом полярного зверя, им овладело чувство отстраненности, несопричастности с происходящим.
Эрика, поглядывая на Александра, вела машину быстро, но очень аккуратно, даже бережно. Она, не сбавляя скорости, плавно вошла в длинный пологий поворот.
— Саша, ты таблетки запил? Голова как, лучше? Может, остановимся ненадолго, а?
Женский голос прозвучал так неожиданно и так близко, что Михаил вздрогнул. Как здесь, на улице только что отбитого у белых прифронтового города, где ещё не смолкла возникавшая то там, то тут беспорядочная стрельба, могла оказаться, судя по голосу, молодая женщина? Совсем рядом? И какой ещё Саша? Михаил открыл глаза и тут же плотно зажмурился: по глазам резко ударило ярким светом отразившееся в широкой глади огромной реки солнце… И совершенно нестерпимая боль разлилась по всей голове, заполнив её до краев…
Когда за Эрикой, мягко щелкнув замком, закрылась дверь парадного, Александр подождал, пока в её окнах зажёгся свет, и медленно поехал к дому… Он должен вернуться и сделать так, чтобы Люпус Тундрар был свободен. Должен. Он не знал, как сделает это, но был уверен, что найдёт способ. Завтра он поедет и выкупит зверя, если же не удастся договориться, то просто-напросто украдёт волка, увезёт в лес, благо дело, леса вокруг Петрокрепости еще имеются, и там, подальше от человеческого духа, отпустит. На свободу.
Александр вдруг во всех подробностях вспомнил чинное празднование дня рождения одного очень уважаемого криминального авторитета, и слова, сказанные ему его другом: «Вот, чтобы воля тебе была. Воля…» Он быстро принял душ, и, поставив будильник на семь часов (разминка, чай, дорога — на круг часа два), а на месте надо быть до открытия, забрался под одеяло. Уже проваливаясь в сон, Александр зримо, как наяву, увидел огромного, черного с серебристым отливом зверя, нереально длинными бесшумными прыжками летящего к свободе. К воле. И давящая тяжесть в груди стала уходить.
***
Маша заполнила формуляр на последнюю книгу и аккуратно промокнула написанное, приложив пресс-папье и покатав его туда и обратно.
— Всё, Машенька, всё. Домой иди, — Прасковья Ниловна, старшая библиотекарь, тяжело повернулась и, прищурившись, посмотрела на часы. Всплеснула руками: — Господи, засиделись- то как! Четверть одиннадцатого уже! Ступай, ступай! Завтра всё по полкам расставим. Я сейчас ключи сдам, и тоже пойду.
Только выйдя на улицу, Маша ощутила, насколько устала за день. Правда, такие дни, как сегодняшний, когда в библиотеку приходят новые поступления и требуется срочно ввести всё в каталог и оформить на каждую книгу карточку, без которой нельзя выдавать её на руки читателю, бывают не так уж часто, так что можно и задержаться. Тем более, работать в городской библиотеке Маше нравилось. Посетителей было немного, можно сказать, они были редки, потому что война окончилась ещё совсем недавно, и предприятия города пока продолжали работать по двенадцать часов. А со своими обязанностями Маша справлялась легко, и у неё оставалось время читать. Читать же она любила больше всего на свете, и брала в руки книгу при первой возможности, порой жертвуя отдыхом и сном. «Но не сегодня. Сейчас в постель и спать, спать…»
…Её, вместе с ещё с полутора десятками мужчин и женщин, оттеснили в узкий — двум всадникам рядом не проехать — переулок, резко понижавшийся, и ноги сразу погрузились в жидкую грязь по щиколотку. Прямо перед ней встал, широко расставив ноги и опираясь на выставленное вперед копье, лучник. Позади неё шепотом переговаривались вилланы, перетаптывались, тянули шеи, пытаясь увидеть улицу, толкались, прижимая ее лицом к кольчужной спине лучника. Послышался вдалеке, приблизился, и стал распадаться на отдельные звуки шум приближавшихся людей. Топот лошадиных копыт, позвякивание доспехов, оружия, скрип кожи, лай собак и редкие негромкие команды наполнили улицу перед переулком. Стоящий впереди лучник переступил и вытянулся. Мимо переулка проехали всадники, несколько сидящих в седлах боком богато одетых дам. Дамы возбужденно переговаривались, смеялись. Впереди дам ехал герцог. Он возвращался с охоты.
Герцогский кортеж повернул к замку, и она побежала к Римскому фонтану смыть с ног грязь переулка, по щиколотку покрывавшую её ноги. Ей самой это не мешало, но совсем не хотелось, чтобы увидел её кто-нибудь из замковой челяди: племянница герцога в простом крестьянском платье, моющая ноги в старом фонтане… Но самое главное, придёт конец её вольным гуляниям под личиной простолюдинки. Она подобрала юбку и выпрыгнула из сломанной чаши старого фонтана. Старики говорили, что фонтан построили лет пятьсот назад римляне, когда их легион стоял здесь. Потом римляне ушли, фонтан перестал работать, и теперь в его разбитой чаше была только дождевая вода. А название Римский фонтан осталось.
Мимо протащились повозки с битой дичиной — охотничьи трофеи герцога — их приготовят и вечером подадут к столу Его Светлости. Последними везли медведицу с двумя медвежатами и следом… его. Мари замерла. И совсем не потому, что в клетке был огромный черный с серебристым подшерстком зверь, не виданный доселе наяву никем, а живущий только в рассказах стариков, передаваемых из поколения в поколение, а потому, что она посмотрев в его глаза уже не могла отвести их. Зверь был прекрасен. Почти в два раза больше самого крупного когда-либо пойманного в Нортумбрии Серого убийцы, он казался воплощением Ночи, её силы и тайны. И нельзя, чтобы он смотрел на этот мир сквозь прутья решётки. Он рожден быть свободным. Он должен быть свободным. И в тот момент, когда она поняла это, между ними, чёрным зверем и девушкой, возникла и стала крепнуть связующая их нить.
0
0