Саммари: Кроули предается воспоминаниям о своих подкатах к Азирафаэлю… и узнает об ангеле много интересного.
— А помнишь, ангел, как я тебя ловко склеил во Франции?
— Это когда ты заказал в номер блинчики с медом? Причем как раз в разгар нашего третьего… э-э-э… братания? Действительно вышло довольно… липко.
— Да нет же, ангел! Я про подкат!
— Не знаю, мой дорогой, мне как раз кажется, что с подкатом тогда получилось не очень. Не стоило тебе их подкатывать… хм… туда. А вот склеилось действительно надежно, так, что не отодрать и не… хм… отодрать. Забавная двусмысленность, ты не находишь, мой дорогой?
— Нгк. Но вообще-то ты вроде как не особо возражал!
— Я скорее о тебе беспокоился, мой дорогой, я же тогда был по большей части восторженным зрителем, и моя расслабленная поза не доставляла мне никаких неудобств, а вот ты… Этакая пикантная пародия на Уробороса…
— Ангел! Я был пьян!
— …К тому же намертво залипшая в довольно скрюченной… хм… позиции.
— Очень пьян!
— Только вот заглотившая собственный вовсе не хвост, а…
— Ангел!!! Проехали!
— Но, мой дорогой! Ты же сам завел этот разговор, вот я и подумал, что тебе нравятся те воспоминания и ты не прочь…
— Я вообще не про тот случай говорил!
— А про какой? Про Бастилию? О-о-о! Да! Это был роскошный подкат, когда ты так шикарно и величественно появился в самый роковой момент у меня за спиной, сидящий в такой элегантно-небрежной позе… Ты был просто великолепен, мой дорогой!
— Хм… Да?
— Безусловно! Этакий мрачный романтичный герой! И пряжки на твоих элегантных туфлях из змеиной кожи так эротично сверкали в свете факелов… если. конечно. это были туфли! А твои потрясающие чулки черного шелка, так плотно облегающие твои и без того изящные икры… Словно ты специально натянул те потрясающие чулки каким-то дьявольским чудом, чтобы усладить мой взор… Если это, конечно, были чулки.
— Анг-нгк-гел… Я вовсе не…
— А твоя новехонькая ультрамодная лиловая карманьола! Небрежная революционная роскошь, элегантное совершенство, шикарнейшая скромность от лучших французских портных, я, помнится, даже слегка…
— Да вовсе я не… Стоп! А ты что… з-з-заметил?
— Ну знаешь, дорогой, такое трудно было бы не заметить! Ты сиял в темноте подземелья, словно роскошный ало-лиловый цветок на тонком черном стебле с серебряными шипами…
— Тебе понравилось?
— Я был в полном восторге.
— Хм. А почему не сказал?
— Ты же всегда злился, если я тебя хвалил. А ты тогда был слишком прекрасен, чтобы говорить о тебе нейтрально и без восхищения. Впрочем, как и всегда.
— Хм… Ну вообще-то, если честно… Если в том гребаном подземелье кто и светился, так это ты! Этакая бело-кремовая роза…
— О, как романтично!
— …На торте.
— О. Уже несколько менее.
— Так бы и слизнул!
— Хм. А вот это звучит хотя и двусмысленно, но довольно интригующе.
— Но вообще-то, ангел, я про другой случай. В баре, помнишь? Как я тебя раскрутил на первый поцелуй!
— Хм… На который из, мой дорогой?
— Ну когда я сделал вид, что прикусил язык! И что ты теперь должен, как истинный друг, высосать яд, иначе мое тело умрет. Ничего личного, чисто по дружбе. И ты повелся. Помнишь?
— О да! Отлично помню, как я тогда сделал вид, что поверил.
— Ты и на самом деле поверил!
— Конечно-конечно, мой дорогой.
— Иначе бы не согласился никогда! Ты же ангел!
— Ну разумеется, мой дорогой.
— У тебя был такой испуганный вид! Такие квадратные глаза!
— Вот такие, мой дорогой?
— Ангел!
— А знаешь, о чем я думал, когда… хм, ну назовем это высасыванием яда из змеиного языка… такого упругого, такого шустрого, такого ловкого, такого раздвоенного… Я ведь очень долго… хм… высасывал. Помнишь?
— Ангел…
— Старательно. Методично. Тщательно… И очень, очень долго. Так знаешь, о чем?
— Нгк… ну и о чем?
— О том, что как жаль, что ты прикусил себе именно язык. А не какую-нибудь, скажем так, другую часть тела.
— ???
— Более, хм, интересную…
— !!!
— Например, когда показывал мне ту пародию на Уробороса.
— …
— Остаток того вечера мог бы пройти куда интереснее… Э? Мой дорогой? Тебе нехорошо?
— Ес-с-сли бы я только… Ес-с-сли бы ты… П-п-почему ты молчал, ангел?!
— Ну знаешь, мой дорогой… Я все-таки ангел.
0
0