Вот так же мягко она говорила и тогда, когда сжигала на его обнажённом теле рисунки дочери. Он тогда тоже не был связан. И цепи его не держали. Он мог подняться. Мог даже бежать.
Но не шевелился. Он видел тени, слышал их угрожающий шелест. Их язык был иным, с противоположным стилистическим рядом, они трудились под ухом верными, дотошными толмачами, перекладывая дипломатический изыск на палаческий говор. Неволя бывает и такой, без цепей.
Пожалуй, это и есть истинная неволя, подлинное, без примесей, рабство. Когда ни оков, ни верёвок, а двинуться не можешь. Его держал страх. Не за себя.
За себя он никогда не боялся. Собственная жизнь не такая уж ценность. Она даруется Богом и по Его же воле будет изъята. Есть другие жизни, те, за которые он в ответе. Есть долг, есть любовь. Тем долгом он и повязан.
Когда горели рисунки, сыпались обугленными уголками, он защищал не только Марию, он защищал Жанет. Защищал неосознанно, почти инстинктивно, как, наверно, защищал бы оказавшуюся рядом с Марией соседскую девчонку, если бы случился пожар или обрушилась крыша. Жанет была в тот вечер такой неосторожной девчонкой.
Ей не было до него никакого дела, она его не знала. Заглянула из любопытства. Собственно, и ему до неё не было дела. Была только досада, и немного раздражения.
Ещё одно свалившееся на него несчастье, ещё один острый камешек в дырявом ботинке. Он хотел от неё избавиться, от любопытной и назойливой зрительницы.
Как же он хотел избавиться! Он даже прикинул, сможет ли вышибить дверь. А затем хватить незваную гостью за шиворот и вытолкать. С дверью он бы не совладал, она была из крепкого дуба, толщиной в руку. А та, что в спальне, и вовсе как крепостной вал. Наделал бы шуму и покалечился.
Он бы и в окно её выкинул, эту искательницу приключений, не будь на окнах решётки. Ему было всё равно, кто она, та самая принцесса д’Анжу или дочь вице-короля Неаполя. Это был враг. Опасный своим неведением, своим неуместным порывом.
И всё же он её защищал. Впрочем, о ней он не думал. Он думал о дочери. Воображать, что сделает Клотильда, обнаружив в покоях фаворита, — её фаворита! Её собственности! –другую женщину, ему не хотелось.
Если бы не приступ мигрени, он бы её возненавидел, эту гостью. Пожалуй, он едва ли не впервые позволил себе думать об этом, о том вечере, первой встрече, об удивительном, неправдоподобном стечении обстоятельств. Как такое могло случиться?
Жанет, как призрак, просочилась сквозь стены.
Таким могуществом обладали только великие волшебницы в древних сагах. Земной женщине это не под силу. Но у неё получилось. Она прошла, как Тесей по лабиринту. Только Минотавр оказался таким… таким жалким.
Геро тряхнул головой, чтобы отогнать видение. Оно было отвратительным, стыдным, каким-то грызущим, будто оголодавший лисёнок за пазухой, и в то же время… в то же время таким… утешающим, как посланный под утро исцеляющий сон. В том видении была Жанет, были её руки, её первые прикосновения.
Она не оттолкнула, не перешагнула с брезгливой осторожностью. Она гладила его волосы. Её прохладная рука на веках разгоняла слепящий жар. Он как будто заблудился в грозу, перепутал небо и землю, а её рука служила маяком, крошечным костерком в ночи, разведенным на далекой башенке. Кто знает, справился бы он тогда, без неё…
Возможно, обезумев от боли, искал бы спасения в омуте забвения, вновь раздробив зеркало или отодрав узкую щепку, искал бы под кожей тонкие вены и уже для верности кромсал бы их в лоскуты, в нежизнеспособные нити, а потом лежал бы и слушал, как замедляется сердце, как далёкий колокольный звон становится оглушительным. В последний миг проклял бы себя за слабость, пополз бы к двери, чтобы позвать на помощь, сам бы искал жгут, чтобы перетянуть, остановить…
Но было бы поздно. Нази нашла бы его мёртвым в расползшейся, багровой луже.
Но рядом с ним оказалась любопытная гостья. А потом эта гостья целовала его в парке, ехала к нему через заснеженный лес, являлась среди ночи под ненавистной личиной. Она всё делала наоборот, разрушала и опровергала. Он не понимал, она объясняла. Он не верил, она доказывала. Он умирал, она воскрешала.
Теперь он ждёт, она… Ничего он не ждёт. Оно неподъемно, это последнее условие. Ей не справиться. Даже ей…
Он её не винит. Винит? Да кто бы посмел? Разве он винит свою мать?
В очень ранней юности, когда пришло осознание неполноценности существования, обделённости в имени, в происхождении, он испытывал нечто похожее на враждебность. Он даже воображал эту женщину, которую когда-нибудь встретит и которой выскажет свои упреки.
В нем жила обида покинутого ребёнка. Его мать оставила его, отреклась. Где же она? Где-то жила, дышала, ласкала других детей, укачивала, утешала. Она выбрала их, а его – покинула.
Он даже воображал этих детей, своих соперников, похитивших любовь его матери. Он жаждал её найти, чтобы обвинять, чтобы плюнуть под ноги, как плюнул светловолосый мальчик, уличить, пригвоздить, наказать. Позже он понял, что о подобном судилище мечтают все брошенные дети.
Он бы не удивился, что о том же самом начала бы мечтать и Мария, опоздай он на пару лет со своим возвращением. Его дочь была ещё мала, чтобы разувериться окончательно. Напротив, девочка не сомневалась.
Она приняла выдумку Наннет, поведавшей ей под видом сказки, что отец отправился в дальние страны, что там его ждут всевозможные опасности и приключения, но он обязательно вернётся. Уже в Лизиньи Наннет, старательно отводя глаза, и теребя передник, призналась ему в этом невинном обмане.
Она сделала это после того, как Мария вдруг начала задавать отцу странные вопросы, видел ли он в дальних странах «таких бааальших лошадок», у который вместо носа рука, и они этой рукой всё хватают и пихают в рот. В недоумении выслушав это описание, Геро попытался вообразить это удивительное животное, а также своевременно предположить, откуда у его дочери столь странные познания. Что за дальние страны?
Тогда Наннет и призналась, что не нашла ничего лучшего, как утешить девочку этой ложью. А как же иначе? Не рассказывать же пятилетнему ребёнку, что отец умер?
Наннет тайком побывала в Конфлане, когда Геро там уже не было, и сведения у неё были самые достоверные – от кухарки. Впрочем, те же сведения она бы получила и от самой герцогини – отец бедной девочки мёртв. Что оставалось бедной няньке? Солгать. Утешить и подарить надежду.
Дети доверчивы. Мария поверила. Она тогда всему верила, даже в то, что её мама когда-нибудь вернётся. Потому что бабушка «всё влёт»! — а уж отец тем более надежд не обманет. С ним уже такое случалось.
Он исчезал, но возвращался. Исчезал надолго. Бабушка говорила, что туда ему и дорога, разбойнику, но Мария не огорчалась, знала, что отец вернётся. И он возвращался.
Возвращался, такой же красивый, и привозил ей «иглушки». Он ведь и тогда бывал в дальних странах. Все папы там бывают. Она это слышала от соседской девчонки. Её папа даже уходил на войну и плавал на «колабле».
История Наннет укладывалась в этот простенький набор представлений, уже обозначенных детским опытом. Папа вернётся. Нужно только подождать. Кто знает, не вернула ли его к жизни эта наивная вера?
– Да какие версии? Эта зараза знала, что вы меня арестуете. А значит, если избавиться от Кинрика, кто займёт его место? Правильно, светлейший благородный чеор та Эммегил. Но город ему не подчинился бы. И он попросил бы у Империи военной помощи. Где война, там инвестиции, да, Старрен?
– Вы играете с огнём.
– Я тушу пожар, пока кто-то пытается подбрасывать в него дрова. Не я тот, кто тебе нужен.
– Прочитай бумаги. Это не я придумал, и я всё равно завтра тебя арестую.
Шеддерик кивнул. Что же, благородно. У него есть целая ночь, чтобы придумать какое-то решение. Совершенно бессмысленное. Ведь обвинение – только повод для ареста.
– Ах, да. – Вспомнил Старрен. – Император приказал тебе передать одну вещь. И обязательно добавить, что ты знаешь, как ей пользоваться.
Почему-то Шедде не сомневался, что следующим будет извлечено из сумки. И не ошибся. Саруга, довольно крупная, и, кстати, хорошо ему знакомая. Года три назад её украли у него на перегоне между Самангом и Коанером, в дешёвой коанерретской гостинице, где они с Ровериком были вынуждены заночевать из-за непогоды. Значит, Император не желал даже дожидаться, когда его так называемый «наследник» доберётся на острова. Продумано не только обвинение, но и способ казни.
Шедде покрутил чёрный шарик в руках. Перчатка до поры защищала его собственные саруги от разрушительного влияния этого камня. Помнится, седой чернокрылый этхар сказал тогда: «Однажды тебе надоест прятаться. Это поможет всё вернуть назад». Тут уж двух толкований быть не могло.
Что-то объяснять бессмысленно. Убеждать Старрена – тем более. Шедде аккуратно положил саругу на стол и печально сказал:
– А пошли вы жуфам в зад с вашим Императором и всей Империей.
– Что?
– Повторить?
– Ты понимаешь, что на твоё счастье, тебя сейчас не слышит никто, кроме меня?
Но он был не прав.
– Вообще-то, – раздался будто бы в головах у собеседников бесплотный, но сильно встревоженный голос, – это не так. Я вас слышу. Шедде, он раздосадован, считает, что ты и его можешь убить. Собирается ночевать на корабле или позвать свою охрану…
Шеддерик тряхнул головой, отгоняя странные, непонятно откуда взявшиеся звуки.
– Зеркало, – подсказал голос. – Вернее, дверца шкафа.
Шеддерик и Старрен повернули голову туда, куда им велели… и Шедде тут же вскочил.
– Ровве?
– Да, я призрак Ровве. Извини, что мешаю беседе. Я бы не стал, но дело срочное. Простите, благородный чеор та Старрен, что не постучал. Мы, призраки, этого не умеем.
– Срочное дело у призрака? – невесело улыбнулся Шеддерик. В тот момент он впервые подумал, что, наверное, ложиться спать вовремя уже немного поздно, и он наверняка необратимо повредился рассудком.
– Да. Шанни в беде. Ты ей очень нужен.
– Шанни? – имя не показалось Шеддерику знакомым.
– Темершана. Рэта Темершана Итвена.
Стул, на котором Шедде только что сидел, полетел в угол. Что за день такой? И что с Темери могло случиться в спальне за закрытой дверью и под охраной? Или она там, в той спальне и под охраной, не осталась? Но тогда где?
– Где? – крикнул он, остановившись у дверного проема.
– Не знаю. В своих комнатах?
Шеддерик даже не дослушал. Он уже бежал туда, где на рассвете оставил Темери отдыхать. Предчувствие подсказывало, что эта беда серьёзна и необратима.
Старрен, помедлив мгновение, помчался следом. Нет, Шеддерику он не верил. Но хотел быть в курсе.
По пути Шедде крикнул дежурному гвардейцу, чтобы нашёл Гун-хе.
Призраку не нужно было зримо следовать за людьми: он следовал за ними невидимкой. Только пламя факелов вздрагивало и тускнело на миг там, где он шёл.
Он мог бы перенестись к Темершане тем способом, которым владеют все без исключения бесплотные призраки и тени, но был уверен, что окажется не подле её тела, а где-то на тропах тёплого мира, в глубинах её Эа, или как это называется у монахинь.
Так что оказался он подле неё практически одновременно с благородными чеорами.
Снять проклятье
Благородный чеор та Хенвил
Света здесь было ещё меньше, чем в кабинете Шеддерика. Слабый-слабый отсвет молодой луны на подоконнике – вот и всё.
Шедде метнулся к постели, замер у изголовья.
Темери лежала на боку, спутанные волосы закрывали лицо. Сначала показалось – спит, но вдруг она вздрогнула, хрипло что-то прошептала и вся сжалась в комок.
Когда Шедде коснулся её руки, понял, что девушку трясёт, и что её сорочка стала влажной от пота.
Он потряс её за плечо – безнадёжно.
Старрен тем временем не торопясь разжёг свечи в тяжёлом бронзовом подсвечнике и тоже склонился к кровати.
В свете свечей стал виден кровавый рубец на лбу Темершаны и страшный багровый синяк, закрывающий пол-лица.
Шеддерик осторожно отвёл в сторону темную прядь… и замер. Застыл бледным нескладным изваянием, сразу узнав и поняв, что это может быть и что это может значить… У него самого совсем недавно появились подобные следы на лице…
Благородный чеор Старрен тоже успел прекрасно всё разглядеть.
– Кто это? – тихо спросил он. – И кто это с ней сделал?
Может быть, надо было как-то объяснить ему, ответить. Но – неважно. Ничего не имело значения, слова не имели значения, все слова – лишь пустой звук. Да и в лёгких совсем не осталось воздуха, столь необходимого, когда нужно что-то сказать… Так уже было – когда умер Ровве. Тогда он стоял над трупом, сжав кулаки и понимая, что безнадёжно опоздал. Что всё, что он может сейчас сделать – это мстить… и оплакивать друга.
Сейчас удар был ещё страшней: суток не прошло с того момента, как он почти потерял брата.
Чеор та Хенвил тяжело опустился на колени возле кровати, нашарил безвольную, холодную руку Темери, прижал к губам, к лицу. Кричи – не услышит. Тормоши – ответа не будет. Но почему она? Сколько ей ещё выпадет несчастий по его вине? Из-за его необдуманных решений?
Нисколько. Ответ был как ведро ледяной воды.
Нисколько.
Это – последнее. Потому что удары по лицу, а потом и по всему телу, юный чеор Вартвил получил во время ареста: стража немного перестаралась, выместив на парне часть своего страха перед гневом императора. И своей ненависти. Потом был допрос, дыба. Стальная решётка, горящие угли под ней, это уже второй день…
Третий – сломанные ребра. Вырванные ногти… Кожа, которую сдирали щипцами…
Нет, этого не будет. Он не позволит. Всё будет иначе…
Вопрос, заданный Старреном, повис в воздухе.
Ровве появился в тени за камином. Тихо сказал:
– Это его проклятье. Верней, императорское проклятье. Так оно… выглядит.
Ифленский посол хмуро вгляделся в лицо женщины – мальканка. Да нет, ерунда. Проклятье, отметившее семью Императора, не может иметь никакого отношения к жителям Побережья. Это снова ловушка, розыгрыш. За этим всем есть какой-то скрытый смысл.
Голос привидения был искренним и печальным. В нём не было ни безумия, которое в летописях обычно приписывают потусторонним существам, ни ненависти. И он решился спросить:
– Кто она? Она – его любовница?
Ровве покачал головой. Но на этот раз ответил Шеддерик:
– Нет. Не любовница. Но я её люблю. Слышишь, Темери? Ты знай, я тебя люблю…
– Рэта Темершана Итвена, – вздохнул Роверик. – Официально жена Кинрика та Гулле, наместника Танерретского.
– И как к этому… к этому относится наместник? Терпит? Он ифленский дворянин или медуза?
– Медузы жгутся, благородный чеор, – ответил призрак сдержанно, – Вам не кажется этот разговор неуместным?
Шеддерик вдруг поднялся, протянул руку Старрену:
– Дай сюда саругу.
– Что?
– Камень, который тебе дал Император. Дай его сюда.
– Шедде, нет!
Призрак вдруг стал больше. Темнее. Он надвинулся на благородных чеоров странной тенью, грозной и злой:
– Не давайте ему! Шеддерик та Хенвил. Ты знаешь. Триста лет назад палачам досталось одно тело. Но проклятью без разницы, сколько будет проекций! Умрёте оба.
Старрен медленно сунул руку в карман. Но камень остался на столе в кабинете – он попросту забыл его подхватить со стола, когда сорвался следом за Шеддериком. Медленно покачал головой и вытащил руку – пустую.
– Шедде. Послушай…
Шеддерик та Хенвил и так слушал – что ещё оставалось? Он стоял, словно оглушенный, посреди комнаты и слушал, слушал, слушал пустые, бессмысленные слова.
Темери глухо вскрикнула и дёрнулась на кровати. Он бережно удержал её плечи – показалось, так правильней. Под пальцами кровянело свежее пятно.
И в этот момент в двери без стука вошёл Гун-хе.
Окинул внимательным взглядом помещение.
Спрашивать ничего не стал – света прекрасно хватало, чтобы оценить всю мизансцену в подробностях.
Поклонился благородным чеорам, сказал:
– Прикажу привести врачей и целителей, каких только сможем найти в замке.
– Её кто-то туда заманил, – сказал призрак чётко и раздельно. – И дело не в проклятии. Она сказала, что сначала просто спала, а потом бежала во сне за кем-то.
Шедде неосознанно легко гладил плечи Темери, словно сам мог снять боль или залечить её раны.
– За кем? – уточнил Старрен. Как будто это было важно.
Роверик пожал плечами.
Ответил он не ему.
– Я не знаю, кто это устроил и как, но это не случайность. Шедде, подумай, никому из тех, кто ушёл по тропам тёплого мира, нет дела до живущих. Я тебе это говорю со знанием дела.
Шеддерик даже не улыбнулся на шутку, но он продолжал слушать, и это было куда важней для Роверика. Призрак продолжил:
– Подумай. Ведь кто-то мог отомстить таким образом и тебе, и наместнику. Кто-то, кто мог такое устроить…
– Служители Ленны не встревают в мирские дела, – покачал головой та Старрен. – Но я не знаю, кто ещё способен на…
Шеддерик не дослушал.
Он осторожно поднял Темери на руки, попросил:
– Постелите ваш плащ на ковёр у камина. Не откажите в помощи будущему арестанту…
Плаща Старрену было жалко, но он не стал колебаться. От происходящего в этой комнате веяло жутью и отчаянием. До конца он ещё не решил, как относиться к тому, что увидел и услышал за последние часы, но отступать тоже не собирался. Кто бы что ни говорил, а в прошлом Старрен был прекрасным командиром экспедиционного судна. И, несмотря на четыре серьёзных шторма и стычку с пиратами – в самом конце пути, он всё же довёл свой корабль домой, на острова. А капитаны бывшими не бывают.
Между тем Шеддерик уложил Темери на плащ, а сам принялся деятельно перебирать, ощупывать перины, подушки, простыни, одеяла – всё из чего состояла постель Темери.
И быстро нашёл.
Первая вешка нашлась между двумя нижними перинами. Вторая – пряталась у ножки. Третья – в подушке…
Четвертую нашёл Старрен – она была спрятана в изголовье.
Чёрная жемчужина. Превратности судьбы Автор: Изя Шуман (Schnizel) (https://ficbook.net/authors/38392)
1.
В просторной, роскошно обставленной капитанской каюте испанского флагмана «Сан-Марко» было тихо и душно. Командор Норрингтон сидел, опустив голову и тупо уставившись в угол стола, на котором лежал чистый лист бумаги и инкрустированный серебром письменный прибор. В голове командора царила пустота, а все чувства словно бы умерли. Несчастье свалилось на него слишком неожиданно, чтобы так легко его осознать, а тем более с ним смириться. Какой-то звук вдруг нарушил давящую тишину. Молоденький лейтенант Вудхауз, сидевший напротив командора в широком кресле, вдруг судорожно всхлипнул и закрыл лицо ладонями.
— Бедная моя матушка! – пробормотал он. — Она этого не переживет!
На языке у Норрингтона вертелись слова о том, что офицер британского королевского флота должен стойко переносить все испытания и встречать смерть с гордо поднятой головой, но он так и не произнес их вслух. Возможно, в какую-то минуту ему стало безразлично все, что касалось чести офицера британского королевского флота.
А начиналась эта история с больших надежд и больших перспектив, относительно карьеры доблестного командора. В начале июля, бриг «Разящий» отплыл из Порт-Ройяла в составе ямайской эскадры, и взял курс к берегам туманного Альбиона. На борту корабля имелся особо ценный груз – пять больших сундуков, доверху наполненных золотом. Деньги предназначались английской казне в счет уплаты налогов от всех торговых, хозяйственных и финансовых операций, что совершались в колониях Вест-Индии. Кроме того, по прибытии в Лондон, командор Норрингтон, который лично отвечал за доставку денег, должен был встретиться с самим министром иностранных дел Англии. Дело в том, что губернатор Суон собирался подать в отставку и вернуться в родной Норфолк вместе с дочерью и зятем, и у командора были хорошие шансы занять его пост.
Итак, погожим ясным утром эскадра отправилась в плавание. Небо было безоблачным, ветер попутным, и так продолжалось в течение первых двух дней пути. Но затем погода резко переменилась и ураган, разразившийся в районе малых Антильских островов, оторвал «Разящий» от эскадры, основательно при этом потрепав. Команда брига провела ужасную ночь, стараясь удержать судно на плаву, и лишь к утру буря утихла. Наутро командор выслушивал доклады вахтенных офицеров, и его брови постепенно сходились к переносице. Новости были неутешительны. Во время шторма корабль претерпел значительные повреждения – был сломан руль, в результате чего судно практически потеряло управление, повреждена грот-мачта, а также сильно пострадали запасы пресной воды, продовольствия и пороха. Двое матросов погибли, шестеро были ранены. Кроме того, «Разящий» значительно отклонился от курса, и находился теперь на пару сотен миль южнее. Норрингтон собрал в своей каюте старших офицеров, чтобы обсудить ситуацию, когда вдруг вахтенный сообщил, что к ним приближается неизвестный корабль. Тревожась не на шутку, командор поднялся на ют и приложил к глазу зрительную трубу.
— Что там, сэр? – опасливо осведомился стоящий рядом лейтенант Вудхауз, вытягивая шею и щурясь. – Пираты?
— Нет, испанцы.
— Помилуй Бог! – воскликнул лейтенант, — Я слышал, что эти испанские головорезы ничуть не лучше пиратов!
— Хватит причитать! – осадил его командор, — На мачте корабля штандарт адмирала Испании. Не станет же адмирал нападать на корабль державы, с которой Испания не находится в состоянии войны!
Вроде оторвались, теперь можно и помедленнее, – перевёл дух Артур. – Ты как?
– Нормально, – ответила его подруга. – Вдоль завода пойдём или мимо мэрии?
– Давай лучше к мэрии, на Набережную. И Ника, ты это… Капюшон сними, волосы распусти. Возьми меня под руку, будто мы просто гуляем, – проявил предусмотрительность Артур.
Они шли под руку по огромной лестнице, ведущей на верхнюю набережную Адмиральска.
– Знаешь, – заговорила девушка, – у меня странное чувство. Будто за нами кто-то наблюдает.
– Ты не поверишь, но у меня такое же ощущение, – ответил её спутник. – Ещё с того момента, когда мы на завод полезли.
Проходя мимо мэрии, им стало ещё более неуютно. Почему-то не работали фонари, а окна зияли чёрными дырами.
– Странно, обычно здесь светло, – произнёс Артур.
– А у меня всё ещё в голове этот звон. Это явно была рында. Только откуда на пустом корабле?
В этот момент громкий звон раздался прямо над ними. Девушка аж вскрикнула от неожиданности.
– Ты чего кричишь? Наших часов никогда не слышала? – раздался в темноте хриплый мужской голос, который показался Нике знакомым.
И действительно, дальше раздался бой. Ника закинула голову вверх. Огромный циферблат часов, висящих на мэрии, показывал семь часов вечера. На улицах, прилегающих к мэрии, странным образом не горело ни одного фонаря.
– Жутковато мне, – прошептала девушка, ещё крепче хватаясь за локоть своего друга.
Они пробирались по темным кварталам. С реки стелился туман. Дивизион офисных зданий возле мэрии, погруженный во тьму, дополнял ощущение тревоги.
– Ника, нас, похоже, провожают, – оглянувшись назад, вполголоса произнёс Артур.
И действительно, за ними медленно ехал чёрный автомобиль. Что за марка, парень не мог понять. Они ускорили шаг. Машина тоже поехала чуть быстрее.
– Слушай, давай на остановку. Трамваи ещё должны ходить, – предложила Ника.
Они добежали до трамвайных путей и укрылись в небольшом кафе «На Потёмкинской», расположенном прямо на остановке.
Бариста оживился, увидя знакомых клиентов.
– Два латте, – скомандовал Артур и уселся за стойку возле окна, боясь пропустить трамвайный вагон.
Отхлебнув несколько глотков тёплого напитка, Артур достал из рюкзака фотоаппарат и принялся пересматривать отснятый материал. Он мельком глянул на подругу.
– Слушай, да ты дрожишь вся. Это от холода или от нервов?
Ника красноречиво посмотрела на него и, облокотившись на спинку стула, потянула из высокого стакана, похожего на бокал, теплый напиток карамельного цвета, который одновременно её и бодрил, и успокаивал.
Тем временем Артур дошёл до первых снимков завода. Вот старая железная дорога, от которой остались лишь шпалы, вот первый цех с разобранной кровлей, краны, Ника лезет на кран. Он заснял борт крейсера. А вот и рында крупным планом. А что за странный силуэт возле неё? Он приблизил снимок. Тень напоминала очертания высокого, но немного сутулого мужчины, держащего в руках какой-то прямой длинный предмет, похожий на планку или линейку. На другом снимке та же фигура.
– Ника, – окликнул он девушку. – Ты крейсер снимала?
– Да. Единственное, что нормально вышло, – проговорила Ника, допивая латте.
И, открыв кофр, протянула ему свой фотоаппарат. Артур начал листать, сравнивая свои снимки со снимками Ники, сделанными на том же месте минут на двадцать раньше. Ни на одном из них пятна, похожего на силуэт, не было.
– Смотри сюда, – он протянул свой фотоаппарат. – У меня глюки, или ты тоже видишь мужика с линейкой?
– Да. Похоже на человека.
– Жаль, оптика не позволяет больше увеличить.
– Слушай, ты говорил, что на заводе ещё что-то странное заметил, – напомнила девушка.
– Ты помнишь, вышку видела на территории завода? Недалеко от крана. Так вот, когда я залез наверх, то увидел какой-то непонятный прибор на ней, похожий на излучатель.
Их разговор прервал звук приближающегося трамвая. Ника выскочила на остановку. Артур залпом выпил остаток кофе и, на ходу пряча фотоаппарат, выбежал из кафе вслед за ней.
Впустив ребят вовнутрь, водитель трамвая закрыл двери и объявил в динамик следующую остановку. Вагон двинулся с места. Вслед за ним из темноты вынырнул чёрный автомобиль и поехал прямо по рельсам.
Они были единственными пассажирами. Купив билеты, ребята расположились на первых сидениях прямо возле кабины.
– Артур, ты говорил про какой-то излучатель, – продолжила разговор Ника.
– Да, странный прибор. Он генерирует светящийся луч, похожий на лазер. Этот луч меняет цвета. Его не видно с земли. Смотри, – Артур снова достал фотоаппарат и показал ей видео. – Сейчас ты скажешь, что у меня поехала крыша, но когда я был там и снимал, меня не покидало ощущение, что изменение цвета происходит не потому, что загорается другая лампочка или внутри стоит фильтр, а как будто луч сам меняет длину волны.
Трамвай остановился, не доехав до остановки. Его путь преграждала серая иномарка, которая припарковалась впритык к трамвайным рельсам.
– Вот тебе и раз, – проговорил Артур. – А я говорил, что вылазка на завод ничем хорошим не закончится.
– Да на этом участке такое часто, – подал голос водитель трамвая. Это был мужчина лет тридцати, худой и подтянутый с озорными мальчишескими глазами.
Передняя дверь трамвая распахнулась, водитель вышел, куда-то посмотрел и вновь зашёл в свою кабину.
– Вечно кто-то посреди рельсов паркуется. Тут место специфическое: справа кальян-бар, слева – клуб, и вон дальше – дамский бутик.
Ребят эти слова немного успокоили.
– А вы что, на завод лазили? Туда, где крейсер стоит? – неожиданно спросил водитель.
«Это же надо было так спалиться!», – мысленно ругал себя Артур, пожалев о сказанной недавно фразе.
– Да, на тот самый, – простодушно ответила Ника и почувствовала, как Артур больно ущипнул её за руку.
– Рынду слышали? – продолжал трамвайщик.
– Слышали, – ответила она и ощутила второй щипок.
– Значит, скоро заводу кранты, – выдал водитель.
– В смысле?
– Рынду всегда слышат перед какими-то потрясениями. Она как будто сигнал, возвещающий об опасности.
– Ну если на крейсере ни единого человека, кто звонит-то в неё? – не выдержал парень.
– В том-то и дело, что Рынду слышали все, а того, кто в неё звонит, никто не видел, – трамвайщик ухмыльнулся. – Вы, наверное, оставайтесь в вагоне, а я попробую водителя иномарки найти.
С этими словами водитель трамвая снова вышел из вагона и пошёл осматриваться по сторонам.
– До редакции совсем близко, давай дворами дойдём, – ощущая тревогу, предложил Артур.
Редакция интернет-издания «Баррикады», в котором работали Ника и Артур, находилась в старинном здании, построенном во времена основания Адмиральска, но отреставрированном и переделанном под досугово-офисный центр. На первом этаже находились ресторан и сауна, второй занимали отделение банка «Адмирал-капитал», салон красоты «Ариэль» и интернет-издание «Баррикады».
В штате было семь человек. Главный редактор – Александр Васильевич Громов – тридцатишестилетний мужчина среднего роста, среднего телосложения, но отнюдь не среднего ума. Кроме него на сайте работало трое журналистов, один фотокорреспондент, программист-сисадмин и редактор новостной ленты. Несмотря на конец рабочего дня, в редакции по прежнему царила рабочая обстановка.
– Нет-нет, Анжела, поменяй заголовок. Пиши: «Начальника управления земельных ресурсов сняли за коррупцию». Так понятнее, – говорил Громов молодой журналистке. – Вот здесь перефразируй так: «Новым начальником управления земельных ресурсов назначен Стешкин Иван Митрофанович, раньше возглавлявший сектор автоматизации городской инфраструктуры. Под его руководством были выполнены работы, связанные с модернизацией уличного освещения». И дальше допиши: «Соответствующее распоряжение подписал во вторник, 15 сентября, мэр Адмиральска Леонид Колокольцев», – продиктовал главный редактор.
– Только Стешкина перевели – и город во тьму погрузился, – рассмеялась сидящая рядом Светлана Ланина, специалист по светской жизни города. Она грациозно откинулась на спинку стула и провела рукой по струящейся копне длинных тёмных волос.
– А и правда, темно возле мэрии, – пожаловалась Анжела. – Я сегодня когда шла, чуть каблук не сломала.
Тем временем двери распахнулись и в редакцию вбежали высокий парень и щупленькая девчонка с малиновыми локонами.
– Ну хвастайтесь, как фотоохота? – поинтересовался Громов. – Давайте флеш-карты Никите, пусть он на большой монитор выведет.
Сисадмин Никита забрал у ребят флешки и пошел колдовать к своему компьютеру.
Перед сотрудниками редакции предстала масштабная картина заводских разрушений, снятая сверху, с башенного крана.
– Охренеть, вот это ты взобрался, – воскликнул Громов.
На фотографиях было отлично видно и обескровленный первый цех, и огромные котлованы, и стапель сухого дока, возле которого уже стояла техника для демонтажа. Более того, можно было разглядеть и сварочный аппарат, и гидромолот. А вот и огромный крейсер с ржавой надписью «Украина» на своём борту. Далее – лазерный луч, после него – фото людей в спецовках «Сити-Индастриал», загружающих в самосвал остатки кровли.
Журналисты смотрели, затаив дыхание.
– Ника, быстро пиши текст. Название такое: «Адмиральский судостроительный завод №1: варварское уничтожение вместо модернизации», – формулировал задание главный редактор. – Начнешь таким образом: «В распоряжение редакции «Баррикад» попали снимки нынешнего состояния завода». Напишешь, что к конкурсу на модернизацию объектов городской инфраструктуры не допустили ряд местных строительных компаний. И ещё, обязательно внеси, что компания «Сити-Индастриал» зарегистрирована в Болгарии. И главное, распоряжение о выделении земельного участка на территории завода, непосредственно под первым цехом, подписано начальником управления земельных ресурсов, который был обвинён в коррупции и на данный момент уволен. Поняла задачу? Пиши.
– Александр Васильевич, – начал Артур. – Обратите внимание: там на фото видно вышку с излучателем. Мы про это писать не будем, что ли?
– Какой в этом практический смысл, Дорогин? – переспросил Громов, включая кофе-машину. – Это не имеет отношения к «Сити-Индастриал».
Фотокорреспондент Артур Дорогин остался в недоумении. Обычно Громов хватался за любой такой факт, за любую сенсацию. А здесь был как-то сильно увлечён разоблачением фирмы и, как казалось фотокору, не видел ничего другого.
– Отбери самые яркие фотографии, показывающие полноту разрушений. Обязательно людей в спецовках с названием фирмы и крейсер.
– А излучатель? – ещё раз переспросил фотокор.
– Вот скажи мне, с чего ты взял, что это какой-то излучатель? На вышке стоит оборудование КБ, которое ранее находилось на территории завода, ему лет двадцать, а то и больше. Удивительно, что оно ещё работает, а не то, что оно там есть, – сказал главный редактор, делая глоток крепкого эспрессо.
– Александр Васильевич, это не может быть заводским оборудованием. Это мощный лазер, который меняет цвет своего излучения. Это строительная фирма что-то установила. И я думаю, что исчезновение света в кварталах возле мэрии и излучатель могут быть связаны. Посмотрите внимательно: это или абсолютно новое средство передачи информации, или гиперболоид.
– Гиперболоид?.. – Громов чуть не подавился кофе. – Я вижу, ты переработал. Иди домой, отдыхай, а фотографии я сам отберу. Фантастики небось насмотрелся, вот тебе гиперболоиды и мерещатся.
С этими словами главред отправил фотокора и сел за его компьютер. Далее Громов подошёл к Нике, которая как раз дописала материал.
– Всё нормально. Ты тоже можешь идти, – сообщил главный редактор. – А этот текст и фото я ещё кое-кому покажу.
Попрощавшись с коллегами, Артур и Ника и вышли из редакции.
– Может, я псих, но меня снова тянет к заводу, – начал Дорогин. – У меня не выходит из головы этот лазер. Давай я тебя доведу до остановки, а сам снова на завод.
– Я с тобой, – решительно ответила Ника.
Он посмотрел на подругу:
– Ну и на кой оно тебе надо? У тебя было редакционное задание, ты его выполнила. Это я ненормальный – возьму себе что-то в голову и успокоиться не могу.
– И всё-таки мы идём вместе, – продолжила девушка, надевая на голову капюшон. – Мне тоже интересно, что это за «излучатель».
Они снова вышли к заводскому забору. Артур с ловкостью хватался за камни и вскоре уже стоял наверху.
– Ну что, ты лезешь или передумала? – крикнул сверху он.
И тут сзади раздался звук подъезжающего автомобиля. По старой дороге, идущей вдоль завода, проехала чёрная машина, очень похожая на ту, что провожала их от мэрии, и остановилась практически возле них.
Вот теперь Артур разглядел её модель. Это была «Волга». Подобные машины были у партийной номенклатуры и чиновников высшего ранга в Советском Союзе. Артур думал, что сейчас такую машину трудно увидеть на улице. Разве что во время сьёмок фильмов про Советский Союз.
Окно со стороны водителя приоткрылось. Свет лазера перебежал по парню, потом быстро скользнул на Нику.
– Назад! Это прицел! – что есть силы закричала Ника. – Нас засекли, бежим.
Парень спрыгнул со стены и бросился к подруге. Они понеслись что есть силы, а чёрная «Волга» поехала за ними, освещая силуэты светом ярких фар. Журналисты влетели в какой-то старый двор, пронеслись сквозь него. Они выбежали на улицу Потёмкинскую, пересекли рельсовое полотно. Машина ехала следом. У Вероники сдавали силы.
– Ника, не отставай! – запыхавшись орал Дорогин.
– Я больше не могу, – задыхаясь, стонала девушка.
– Давай, ещё немного. Редакция совсем близко, – кричал он.
Они сбивали ноги о камни мостовой, спотыкались, но бежали дальше. Однако тут случилось самое неприятное. Посреди старинной мостовой располагался чугунный люк. Споткнувшись о камень, Ника со всего маху грохнулась на люк головой. «Волга» подъехала к ней и остановилась метрах в десяти от упавшей девушки. На её лежащее тело упал свет автомобильных фар.
Дорогин практически добежал до входа в редакцию и, когда оглянулся, у него похолодело внутри. Ника лежала посреди дороги без сознания, а возле неё остановилась черная «Волга» с неизвестным преследователем.
Парень постарался унять учащённое дыхание и ступил по направлению к подруге. Он шёл небыстро. В голове крутились мысли, что зря он затеял с этой второй вылазкой на завод. Обошлось первый раз – и обошлось. Наверняка их засекли на камерах видеонаблюдения и вдоль завода ездила охрана.
Правда, почему на «Волге», он понять не мог. А может, их хотят устранить как ненужных свидетелей? Он дошёл до Ники.
– Ну давай, стреляй! – закричал парень.
Поток света автомобильных фар оторвался от силуэта лежащей девушки и упал ему на лицо. Почему-то в этот момент он вдруг стал размышлять, что фары странным образом поменяли угол наклона. Как-будто сидящий в машине хотел их рассмотреть.
«Будь что будет», – решил Дорогин.
Он склонился к подруге.
– Ты жива? Как ты? – комок подкатывал к горлу.
Девушка простонала. Он приподнял руками её голову.
– Ника, встать сможешь?
– Попробую, – прозвучал тихий голос.
Она оглянулась на замерший автомобиль. Ника пыталась разглядеть того, кто сидит внутри, однако ей это не удалось. «Номер», – мелькнуло у Калинковой. Журналистка глянула на автомобильный номер. Как ни странно, он не был закрыт или забрызган грязью. «М 314159 АД», – прочитала девушка и проговорила про себя. Странная комбинация цифр показалась девушке знакомой. Свет фар пробежал по её фигуре. Лучи яркого света коснулись её лица и девушка прищурилась. После чего «Волга» включила задний ход, развернулась и плавно отъехала…
– Вы почему вернулись, я же вас отпустил, – с удивлением проговорил Громов. – Ну и дела – поощряешь работников, отпускаешь пораньше, а они всё рвутся на работу и рвутся. У вас на заводе такое тоже бывает, Агата Алексеевна?
– У нас на заводе месяц как зарплату не выплачивают, а люди продолжают работать, – раздался сильный, но приятный женский голос.
И тут ребята увидели сзади себя женщину лет сорока – сорока пяти. На её изящной фигуре было тёмно-бордовое платье, плечи украшал вязанный платок, а на шее тонкой ниточкой играло жемчужное ожерелье. Аккуратно окрашенные в медный цвет длинные волосы были уложены вокруг головы. На лице – макияж, а на ногах – туфли на каблуках.
На самом деле этой женщине недавно исполнилось шестьдесят лет. Но несмотря на её паспортный возраст, в ней не было ничего характерного для пенсионеров. Весь её облик отражал последние модные тенденции, а внешне она была очень красива, но за этой красотой скрывалась мужская твёрдость характера, словно она была выточена из стали.
– Агата Алексеевна Мичман, – представилась женщина, – главный инженер судостроительного завода, а после временного ухода Архипова – ещё и руководитель профсоюза Адмиральского судостроительного завода №1.
– Мои сотрудники – Вероника Калинкова и Артур Дорогин, – продолжил главный редактор. – Я вам рассказывал о них, Агата Алексеевна.
– Хорошие фотографии, и текст мне понравился. Молодцы, – одобрительно кивнула женщина.
Громов выразительно посмотрел на ребят.
– Так чего вы вернулись, ещё и такие запыхавшиеся? О Господи, Ника, где ты такой синяк уже успела наварить? – Он недоумевающе смотрел на сотрудницу.
– Мы подошли, чтобы на лазер взглянуть, – виновато бормотал Артур. – А тут подъехала чёрная волга.
– Чёрная волга, говорите? – переспросил Громов. – Вы рассмотрели водителя?
– Нет, но я запомнила номер, – добавила Ника. – «М 314159 АД».
Громов и Мичман переглянулись.
– Интересно-интересно, – размышлял главный редактор. – Знаю я одного владельца чёрной волги…
Громов подошёл к журналистам и выразительно посмотрел на обоих.
– А вот теперь объясните мне: какого рожна вы снова туда полезли? Я вас об этом просил? Или вы как преступники, которых тянет на место преступления? – он почти перешёл на крик. – Вы бы хотя бы у меня спросили о целесообразности подобного поступка.
– Гиперболоид существует, я уверен, – вновь затянул фотокор. – И кто-то очень сильно не хочет, чтобы информация о нём попала в прессу.
Руководитель профсоюза поменялась в лице. Её одновременно охватили гнев и ужас.
– Тоже мне ещё выдумали – «гиперболоид»! И те, кто лез на завод в январе, наверное, тоже так думали. А это просто экспериментальный прибор. Был установлен в 1987 году. Служит для подачи сигналов дистанционного устройства, не более, – строго объясняла женщина. Она была крайне взволнована. – Архипов чуть жизнью не поплатился из-за таких искателей приключений, как вы!
– Я же видел, как излучение меняется, – доказывал Дорогин. – Не было тридцать лет назад таких технологий. А если бы были, то повсеместно использовались.
– Вы правы, молодой человек: таких технологий не было тридцать лет назад, их нет и сейчас. Изобретатель, который сконструировал данное устройство, погиб. Этот агрегат – единственный в своём роде. И не смейте туда больше лазить! – зло проговорила женщина.
Громов с укором посмотрел на сотрудницу, потирающую начавший опухать висок:
– Ника… У меня слов нет… Ещё раз подобное повторится – посажу на ленту вместе с Яровым. Будешь от звонка до звонка в редакции сидеть.
Сидящий за компьютером редактор ленты Алексей Яров криво ухмыльнулся и посмотрел на Калинкову сквозь толстые линзы своих очков.
– Александр Васильевич, она не при чём. Моя идея, – прервал Артур.
– А ты, если ещё раз повторится, больше серьёзного задания никогда не получишь. Будешь на ДТП ездить и механические повреждения снимать со всех сторон, как делают некоторые наши конкуренты.
– Зря вы так недооцениваете ДТП, Александр Васильевич, – вклинился в разговор Алексей Яров. – Я по статистике посещений смотрю, это реально читают. Очень много заходов на всякие происшествия, в частности ДТП.
– На порно тоже очень много заходов. Но это же не значит, что мы будем его у себя на сайте вывешивать, – отпарировал Громов и поймал на себе недобрый взгляд редактора новостной ленты.
– Дорогин и Калинкова, вернёмся к вам. Ещё раз повторяю: без моего разрешения ни по каким объектам вы не лазите. Публикация о состоянии завода уже на сайте. За этот час она набрала двадцать тысяч просмотров и до сих пор висит в «ТОП-ньюз». Задание на завтра. Вы оба пойдёте к новому начальнику управления земельных ресурсов за комментариями по поводу передачи заводской земли в руки иностранной компании «Сити-Индастриал». Спросите, как он оценивает действия своего предшественника.
– Так а мне туда зачем, – спросил Дорогин и осёкся.
– Точно на ДТП начнёшь ездить, – покачал головой главный редактор. – Я сказал оба – значит, оба.
Громов вырвал листик из блокнота, включил мобильный, переписал что-то на листик и протянул Калинковой:
– Вот его номер. Созвонитесь с ним завтра и договоритесь о встрече. А сейчас я вас лучше по домам развезу, чтобы снова ни за какими «гиперболоидами» не полезли.
Эпизод третий
— Надоело? — участливо спросил медбрат, вынимая иглу из катетера.
— Сил нет, — кивнул Лунто, вставая. Сразу закружилась голова, пришлось схватиться рукой за поручень кресла. Он беспомощно улыбнулся.
— Вот скачешь ты зря, — сказал медбрат. — Поллитра крови это, знаешь, не мышь на новые ворота наплакала. Сиди, давай. А чтобы нескучно было, — подмигнул он, — вот тебе письма из действующей армии. Уважают тебя, вон пачка какая!
Он положил кипу бумаг на тумбочку и вышел из палаты.
Улыбка пропала с лица Лунто. Боги, как ему надоела эта война… До оторопи, до дрожи в конечностях хотелось домой. Вдохнуть морского воздуха, пройтись по лесной дорожке, да просто увидеть родных! А тут ещё это.
Дроэль перетащил пачку себе на колени, принялся перебирать. Писатели… Большинство составляли распечатки из почтовых программ, но встречались также копии дельтаграмм и расшифровки телефонных звонков, и… А это что такое?
Капрал вынул из середины кипы конверт, недоверчиво покрутил головой. Надо же, кто-то ещё отправляет обычные бумажные письма? Конверт был самый настоящий, только на месте марки стоял жирный штамп: «Разрешено цензурой». Понятно, письма с передовой не облагаются почтовым сбором, зато их проверяют цензоры. Обратный адрес состоял из одной строчки: «в/ч 102511, лейтенанту Фёдору Мальцеву». Ну-ка, что там?
«Здравствуй, друг! — писал неизвестный Лунто лейтенант.
— Ты меня не знаешь, но для меня ты стал самым родным человеком, как мать или отец. Я не преувеличиваю, благодаря тебе я, можно сказать, родился заново, и снова могу бить ихтонских гадов. Будь уверен, бить их мы будем крепко и скоро задавим в самом их ихтонском логове!
Не знаю, друг, где ты служишь и чем сейчас занимаешься, но знай: если эскулапы взяли тебя в оборот, то на них не обижайся. Одно дело делаем, одни на фронте, другие в тылу. Если сам не воюешь, то я, все мы воюем за тебя.
Очень хочу увидеть тебя, Дроэль, пожать твою руку. Надеюсь, это будет скоро, потому что ихтонги отступают по всем фронтам и победа близка.
С фронтовым приветом, твой Фёдор Мальцев»
Скрипнула дверь, вошла полнотелая повариха с подносом. Лунто отложил письмо в сторону.
— Проголодался, бедненький? — спросила она, лучезарно улыбаясь.
— Так точно, госпожа Лунетта, — доложил капрал, — слона бы съел!
— Слонов сегодня в меню нет, — ответила повариха Лунетта, — а телятина самая лучшая. Настоящая телятина, не какая-нибудь синтет-свинина. Кушай, хороший мой.
— Ага, ага, — кивнул Дроэль, подсаживаясь к тумбочке, которую Лунетта приспособила под обеденный стол. — Запах какой, госпожа Лунетта!
Кормили его здорово, как на убой кормили. Продукты самые лучшие, красное мясо, фрукты. На первое был густой свекольник со сметаной, на второе — два огромных бифштекса с гречневой кашей, на третье — клюквенно-гранатовый морс. Отдельно, в качестве десерта, груши в желе.
Ел Лунто энергично, но к десерту осоловел. Набитый желудок предлагал прилечь, и Дроэль не стал с ним спорить. До следующего забора крови оставалось не так уж много времени. Засыпая, он думал о победе. Лейтенант Фёдор Мальцев был прав. До Победы уже недалеко. Теперь — недалеко.
Краюн сидел на лавке в позе хмурого орла и, смежив веки, покачивался влево-вправо.
Чарка со слащем перед ним была полна, зато в бутыли с терновкой осталось по нижнюю риску.
Когда Краюн такой, его лучше не трогать.
Никто и не трогал. Мы все просто сидели, пожёвывали солёные грибочки, баклажанную икру на хлеб намазывали и пили слащ. Поглядывали, чтобы Краюн с лавки не хряпнулся.
А он вдруг возьми да скажи:
— Всё едино. Последний день! Эх! — Нацедил полный стакан терновки и маханул, не закусывая. Крякнул, кое-как сполз с лавки и на полусогнутых молча поплёлся к себе.
Первой всполошилась Кори. Краюн зря болтать не будет. Сказал, последний день — значит, и правда, последний. А нам же ещё потомство растить. Мы на сносях. А тут конец света. Ужас!
— Опять в завтра бегал, — сказала Малося. — Насмотрелся там…
— Ты, девка, бреши да знай меру! — оборвал её Длинный Скуль. — Ежели за нынешним воскресеньем тьма, то понедельника нам не видать, как того бочонка слаща, что на прошлой неделе выпили. А коль так, то и Краюн об эту тьму споткнулся.
Брыль в волнении скатал в трубочку серебряную монету. Вечно он их мнёт почём зря. Уже целый кошелёк извёл.
— Давайте-ка слаща вдвое выпьем, чтобы уж точно регенерировать, — предложил он.
Кори взмахнула руками, обернулась чёрной кошкой и побежала по дворам — поспрошать, чего люди думают.
А чего там думать? Даже если свет померкнет… ну и что? У всего когда-то бывает конец. Я вон третьего дня любимую чашку грохнул. Так что из-за этого — в петлю? Ну, посидим-подождём, рассветёт же когда-то, развиднеется…
У Малоси рецепт. Она сейчас с Брылем до дома дойдёт и станет свои запасы перебирать. Осенью столько запахов в банки закупорила, что на целую вечность хватит. Будет весь вечер лето нюхать: семицвет, липу, кузьма-чай. А мне, пожалуй, стоит погоду проверить и льдинки мои за окном. Потают ведь, чего доброго. Перезвон прервётся. А с ним и вся романтика утечёт. Опять Кори будет как туча!
Длинный Скуль покачал головой:
— Столько уже этих концов света было! Все и не упомнить! Пойду свой дневник полистаю, к мудрости прильну. По правде смущает меня поза, в которой Краюн вечер провёл. Может, в ней-то всё и дело?
Ох, и умный мужик Длинный Скуль! Как всегда, прав оказался.
А Кори вернулась ни с чем. Опросила всех соседей, перекинулась в ворону, долетела до Выдрицы и там шороху навела. Шутка ли, беременная ворона!
Я предложил повременить до завтрашнего утра. Если оно, конечно, наступит.
Наступило, ё!
Только Краюн его не увидел. Проспал насквозь до вторника. Но не потому, что конец света. А потому, что слишком много терновки на грудь принял.
Кори его пожалела, поднесла чарку со слащем — с похмелья самое то!
Он выпил и сказал, что чирей на заднице больше не болит.
— Что это ты нам тут надысь заправлял за ужином? — спросила Кори.
Краюн посмотрел на неё, не понимая. Потом явно что-то смекнул, ухмыльнулся.
— Так ведь весна! — объявил торжествующе. — Последний день зимы и был. Правда, задница болела, хоть отруби. И настроение было пакостное.