В тот же день в Ново-Мариинске шапитшталмейстер Дикс разворачивает бурную деятельность.
Сделав рейд по злачным местам Ново-Мариинска, он обзаводится несколькими сомнительными, но несомненно полезными знакомствами. Заручившись поддержкой находящегося в подпитии начальника радиотелеграфной службы, Дикс отправляет несколько радиограмм. Потом долго наблюдает в бинокль за морем и небом. Удовлетворившись увиденным, отправляется на заброшенный угольный карьер, где производит обмен с полупьяным начкаром. В результате из рук в руки переходят некий увесистый сундучок и тонна динамита в деревянных ящиках. Динамит уезжает в шапито на подводе, запряженной десятком Адовых гончих. На складе местного рыбзавода Диксом некоторое время назад откуплено место на леднике, откуда Адовы же гончие перетаскивают на волокуше в неизвестном направлении закутанный в мешковину бесформенный сверток поистине необъятного размера. В кузнице по сходной цене шапитшталмейстер приобретает гору всевозможных блоков, шкивов и рычажных передач от сломанных механизмов.
Мастер Дикс не теряет ни минуты. Ему предстоит еще несколько важных встреч.
* * *
С вершины доминирующего над Ново-Мариинском холма открывается вид на безрадостно серую гладь Анадырского лимана, но Дикса сейчас интересует отнюдь не приевшийся за долгие месяцы зимовки пейзаж.
До стойбища луораветланов еще полдня ходу. Весь путь Дикс рассчитывает пройти за пару часов. Адовы гончие, рассыпавшись полукругом, сопровождают его. Они нужны Диксу вовсе не для собственной безопасности — со всем, что только можно встретить в тундре, включая чекистов, Дикс способен справиться и сам. У него иные планы в отношении этих похожих на обтянутые пергаментом скелеты псов.
Жилище Теневиля напоминает шапито. Это шатер из множества оленьих шкур на каркасе из дерева, китовой кости и бивней давно вымерших волосатых слонов, которые попадаются в мерзлоте. Ездовые собаки луораветланского шамана-пастуха бросаются врассыпную, едва завидя Адовых гончих.
Хозяин выходит наружу. Он крепок, но черты его лица изборождены морщинами горя. Тяжкий дух болезни вырывается из-под полога шатра.
— Однако, здравствуй, железный человек, — говорит Теневиль.
Дикс осторожно обнимает сухопарого луораветлана.
— ЗДРАВСТВУЙ, ТЕНЕВИЛЬ, — говорит он. — КАК ДЕТИ?
Теневиль плачет без слов.
— Я испробовал все средства и молитвы, — отвечает он. — Боги не слышат меня. Я подумываю о милосердной смерти для сына. Дочь сошла с ума, но может быть, кто-нибудь возьмет ее, и дети ее будут людьми.
— Я ПРИШЕЛ, ЧТОБЫ ПОМОЧЬ ТЕБЕ, ТЕНЕВИЛЬ, — говорит Дикс. — НО МНЕ ПРИДЕТСЯ ЗАБРАТЬ ТВОИХ СЫНА И ДОЧЬ.
Когда по щекам шамана начинают течь слезы радости, Дикс остро ощущает себя подлецом.
— СЫН ВЕРНЕТСЯ К ТЕБЕ, НО НИКОГДА УЖЕ ОН НЕ БУДЕТ ТАКИМ, КАК ПРЕЖДЕ, — говорит Дикс. — НО У ТВОЕГО НАРОДА БУДЕТ СВОЙ СЛОНОГОЛОВЫЙ БОГ. ДОЧЬ Я УВЕЗУ С СОБОЙ. НЕГОЖЕ ПОЗВОЛЯТЬ КОМУ-ТО НАДРУГАТЬСЯ НАД НЕЙ, ИСПОЛЬЗОВАВ НЕРАЗУМНОЕ ДИТЯ, КАК ВЗРОСЛУЮ ЖЕНЩИНУ.
— Гитиннэвыт родит тебе хороших детей, — говорит Теневиль.
Дикс только и может, что кивнуть. В горле стоит горький ком.
— Помоги им, — просит шаман.
Потом спрашивает:
— Что ты хочешь взамен, бог из цветного чума?
Дикс объясняет ему.
Некоторое время спустя он размашисто шагает обратно к ненавистному морю. Адовы гончие резво тащат волокушу, на которой, укутанный в шкуры, мечется в горячечном бреду богатырь Умкэ. Рядом, разговаривая и смеясь сама с собою, поспешает хрупкая, как былинка, красавица Ниу в расшитой бисером меховой рубахе. Дикс украдкой любуется ею, сжимая в руке две свернутых в трубку полоски пергамента, которые Теневиль покрыл символами изобретенного им же самим письма. В них заключена магия сурового края и моря, большую часть года спящего подо льдом.
Дикс спешит домой.
Теперь ему позарез нужен кит.
На все про все у него неделя.
* * *
Китобойцем «Анадырь» командует наемник-американец по фамилии Койнс.
Дикс покупает у него кашалота, платя золотом и вдвойне. Кашалот нужен ему живым. Койнс качает седой патлатой головой.
— Ты гребаный псих, Железная Морда, — только и говорит он. — Я тебе что — капитан, мать его, Ахав?! Как ты это себе представляешь? Это же сраный Моби, мать его, Дик.
— ПОТОМУ Я И ПЛАЧУ ТЕБЕ СТОЛЬКО, — невозмутимо отвечает Дикс. — А ВОТ СНАДОБЬЕ, КОТОРЫМ ТЫ НАЧИНИШЬ НАКОНЕЧНИК ГАРПУНА. КИТ УСНЕТ, И ТЫ ДОСТАВИШЬ ЕГО МНЕ.
— Ты проверял его, это снадобье? — негодует Койнс, но видно, что он близок к тому, чтобы согласиться. Больно увесист мешочек в стальной лапище шапитшталмейстера, больно заманчиво его предложение.
— ПРОВЕРЯЛ, — отвечает Дикс. — НА СОБАКАХ.
Койнс косится на рыскающих по причалу, у которого ошвартован «Анадырь», Адовых гончих.
— У-у-у, дьяволовы отродья, — бормочет он себе под нос и запускает пятерню в гриву на затылке. — Эх, была не была! По рукам!
И едва успевает поймать приятно звякнувший мешочек, пущенный ему в лицо.
— А что я скажу начальству? — бросает он в спину уходящему Диксу.
— ТЕПЕРЬ ТЫ САМ СЕБЕ НАЧАЛЬСТВО, — не оборачиваясь, отвечает тот, и Койнс знает, что он прав, потому что на золото, которое он только что получил, можно купить и «Анадырь», и «Селину», и китобазу вместе взятые. Его подмывает отдать концы и сей же час махнуть на Аляску, но он помнит о том, что Дикс — дьявол в человеческом обличье.
Назавтра он добывает Диксу кашалота. Живого кашалота, как тот и просил.
Никто не отказывает Диксу.
В заброшенном доке распят на канатах погруженный в наркотическую дрему кашалот. Койнс отослал команду в кабак. Проклятые остолопы, ясное дело, растреплют всё кому ни попадя, стоит им принять на грудь, но раз Дикс сказал, что это уже не важно, значит, так тому и быть.
На причале только они вдвоем. Не видно даже чертовых псов, которые в последние дни и на шаг не отходят от железного истукана. В руках у Койнса пальма — широкое длинное лезвие с бритвенно-острой заточкой, насаженное на копейное древко.
— СПЕРМАЦЕТ, — говорит Дикс. — ВЫКАЧИВАЙ СПЕРМАЦЕТ. НА НЕГО ВСЕГДА НАЙДЕТСЯ ПОКУПАТЕЛЬ. ЛИШНЯЯ КОПЕЙКА ВСЕГДА ПРИГОДИТСЯ, А ТУТ СКОРО СТАНЕТ ЖАРКОВАТО, И ПРИДЕТСЯ ИСКАТЬ МЕСТЕЧКО ПОСПОКОЙНЕЕ.
— Ладно, как скажешь, — пожимает плечами Койнс.
В пару взмахов своей пальмой он отваливает здоровенный лоскут китовой плоти и втыкает заостренный наконечник шланга в обнажившуюся серовато-белую, пряно пахнущую массу. Стучит насос, бочки начинают наполняться, а голова исполина спустя несколько минут явственно изменяет очертания — словно проваливается внутрь самой себя.
— ПОЖАЛУЙСТА, ОСТОРОЖНЕЕ С ГОЛОВОЙ, — попросил Дикс. — ПУСТЬ РАЗРЕЗ ОСТАНЕТСЯ ЕДИНСТВЕННЫМ. ТАК НАДО.
— Но так не слишком удобно, — пытается возразить Койнс, однако Дикс поворачивается к нему, пронзая тяжким взглядом невидимых за гоглами глаз. Койнс спешит сказать: — Конечно, раз ты просишь, какой разговор?..
Дикс коротко кивает, хлопает его по плечу и вкладывает ему в кулак пару тускло взблеснувших червоным золотом монет.
— ЗА НЕУДОБСТВА, — говорит Дикс. — НО ТЫ УЖ ПОСТАРАЙСЯ, ЛАДНО?
Потом он говорит Койнсу, что делать дальше. Неодобрительно посматривая на груду ржавого железа, которое Дикс невесть зачем притащил в док явно со свалки, капитан принимается за грязную работу.
Диксу не задают вопросов.
Ему просто подчиняются, а потом живут дальше.
Долго и счастливо.
* * *
В лабиринте бесчисленных подсобных помещений шапито, окружающих манеж, Дикс ориентируется с легкостью, приобретенной долгими годами работы шапитшталмейстером.
В одном из темных закутков он отыскивает альбиноса. Москитус Альбино-Либидо занимается самосозерцанием у огромного зеркала. Мышцы бугрятся и выпирают из-под белоснежного трико. По лишенной пигмента коже в чарующем танце ползут узоры татуировок. Им вторят неясные узоры, переползающие с места на место по нависающим складкам кожи, из которой сшит шатер.
— ТЫ МНЕ НУЖЕН, — говорит Дикс, и Альбино тут же прекращает играть в Нарцисса.
— Кого надо убить? — с усмешкой на бескровных губах спрашивает он.
— МЕНЯ СЕЙЧАС ИНТЕРЕСУЕТ ТВОЙ ТАЛАНТ ТАКСИДЕРМИСТА, — отвечает Дикс. Украдкой бросив взгляд на складки плоти Шатра — дело рук своих, Альбино коротко кивает шапитшталмейстеру.
— Конечно, Иоганн. Кого будем шкурить?
Все тем же лабиринтом проходов Дикс выводит альбиноса наружу. Бок о бок они идут к одному из лагерных бараков.
— ВОТ, — говорит Дикс, когда они оказываются внутри.
— Матерь божья?! — кричит альбинос, когда его взору открывается лежащая на дощатом настиле безжизненная туша. — Это же бедняга Фобос! Эгей, да ведь он мертвый!
— МНЕ ЛИ НЕ ЗНАТЬ, — с горечью отвечает Дикс, глядя в пол.
Альбино обходит гору мертвой плоти кругом.
— Ну и вонища, — морщит он нос. Потом его глаза округляются.
— А это еще кто? — кричит он снова. — Какого дьявола ты притащил сюда туземного пацана? Эгей, да он ведь еще живой, хоть ему и недолго оставалось уже!
Альбино разворачивается к Диксу всем корпусом. Дикс видит, как мечутся в лихорадочном возбуждении татуировки на его снежно-белой коже.
— Ты что же, мастер, хочешь, чтобы я занялся на старости лет вивисекцией?! — спрашивает альбинос, заранее зная, что ответ ему не понравится.
— ИМЕННО, — отвечает Дикс.
В его пальцах словно из ниоткуда появляется веер очень острых блестящих предметов.
Вздохнув, Альбино берется за работу.
— И какого хрена ты наволок сюда всю эту кучу ржавых железяк, — раздраженно ворчит он, делая первый разрез, но Дикс молчит, разводя края раны крючьями.
Молодой луораветлан стонет и мечется в бреду.
0
0